Последняя высота Авы Назарова

Ольга Прилуцкая
ПОСЛЕДНЯЯ ВЫСОТА АВЫ НАЗАРОВА (25.01.1943 — 11.01.2018)

11 января 2018 года я ехала в свою любимую Алушту. Пожалуй, впервые не ночью, а днём. Преодолели паромную переправу, оказавшись в Крыму. С удовольствием смотрела в окно автобуса, отмечая места, с которыми жизнь тем или иным связала меня. Керчь, поворот на Казантип, Феодосия, Старый Крым, Коктебель (Планерское). Мелькают, сменяясь, как воспоминания давно ушедших дней времён СССР и совсем свежие: одни отдают болью, саднят душу солью не только морской воды, но и слёз; другие — приятные, радостные, вызывающие улыбку… Въехав в Белогорский район, я вспомнила автора, с которым работала над двумя его книгами в 2015 и 2016 году. Он живёт в Зуе, не раз приглашал меня к себе в гости, расписывая красоты родных мест. Впрочем, родными они были для него не с рождения. Сюда он привёз семью после окончания Московской ветеринарной академии.

Между Симферополем и Алуштой стоит «Графъ Кутузовъ». Любимый ресторан моего автора, куда мы заезжали с ним однажды выпить чаю.

Ава Назаров… Интересный человек! Перенёс шесть онкоопераций. Узнав свой диагноз, решил «оторваться» по полной программе: стал использовать всё, данное ему Богом при рождении, невзирая на кое-что утраченное за 70 с лишним лет жизни — водит машину, рисует, поёт под гитару, хоть и глуховат, занимается спортом, пишет книги. На всё у него есть собственное мнение, порой резко отличающееся от общепринятого, и переубедить его очень нелегко.
 
Осенью 2015 года, решив издать свою вторую книгу, Ава Рафаилович пригласил меня в Мисхор, чтобы я могла поработать над ней с ним вместе. Сам он остановился у младшего сына, а я поселилась в недорогом пансионате. Несколько дней мы обсуждали содержание будущей книги, уточняли детали, рассуждали и спорили. Потом приехал Валерий Магафурович Басыров, чтобы поучаствовать в наших дебатах и заснять на фотокамеру рабочие моменты.

После фотосессии Ава Рафаилович повёз нас в Ялту. Но сначала заехали на водопад Учан-Су, с ним у нашего автора связано немало светлых моментов его жизни. Мы с Басыровым остались внизу у воды, а Назаров полез по тропе своего детства наверх. Забравшись туда, стал кричать, чтоб мы его фотографировали. Глухота не позволяла ему слышать наши ответы, он сердился на нас, что мы делаем не то и не так, как ему хочется… Природа была снисходительна к нам, окружающие понимающе улыбались, мы остались довольны результатом встречи с Учан-Су.

Оставив водопад позади, мы продолжили свой путь. Ава Назаров, родившийся в 1943 году в эвакуации на Урале, родине матери, послевоенное детство провёл в Ялте. Знает каждый уголок города и его окрестности так, что с завязанными глазами проведёт по нему экскурсию. Рафаил Назаров, отец Авы, был в 1945 году директором Ливадийского дворца, готовил его к встрече глав антигитлеровской коалиции. Вот и заехали мы туда. Для нас провели интересную экскурсию по дворцу, я переговорила с человеком, который мог быть очень полезен в работе над книгой Авы Назарова.

Из дворца Ава Рафаилович повёз нас к скалам, с которых нырял в детстве. Сейчас не так-то просто туда оказалось попасть (закрытые территории), но нам это удалось. И вот наш герой (напомню, 1943 года рождения), раздевшись, прыгнул в воду и поплыл к скале «Монах». Я с опаской оглядываюсь по сторонам — не будет ли кто ругаться из-за этого. Тишина. Ава обогнул скалу, и какое-то время его не было видно. Нам с Басыровым на солнце в одежде жарковато… Но вскоре видим Аву на вершине скалы — залез с обратной стороны. Я ликую — для него это очередной жизненный барьер! Вскидываем с Басыровым фотокамеры. Я ору, на приличном расстоянии руководя Авой, командую, какие позы ему принимать. Сквозь собственный ор слышу издалека, как кто-то в мегафон кричит кому-то: «Первый пирс! Прыгать в море запрещено!». На берегу, который от нас под углом (как будто напротив), появляется человек в белом халате. Ему навстречу идёт охранник. Я понимаю, что «первый пирс» — это мы. Опасаюсь, что Аву могут оштрафовать за нарушение правил. Готовлю отповедь, что никому из них никогда не совершить подобного, окажись они в его состоянии. Но на всякий случай вспоминаю всех его сыновей — военных высоких чинов — и говорю Басырову, чтобы он приготовил свои «корочки». На том берегу появляется парень в штатском. Ава продолжает позировать, возмущается, что мы прекратили снимать… Белый халат и военная форма, махнув на него руками, вскоре удаляются. Остаётся один штатский…

И тут до Авы и до нас (не знаю, до кого раньше) доходит, что ему очень трудно будет спуститься вниз, к морю. Ведь раньше-то он нырял, а теперь у него больные уши, неизвестное дно — нельзя. А как сползать? Он снова скрывается из нашего поля зрения. Я подхожу к точке, наиболее близкой к штатскому, которому Ава виден лучше меня. Спрашиваю его (крича, разумеется): «Слезает он?». Тот отвечает: «Нет, конечно! Как он слезет?!» Я говорю: «Так надо ему помочь!». — «А как ему поможешь?!», — слышу в ответ. Я бросаюсь к Басырову, который уже разделся по пояс — то ли от жары и волнения, то ли решив плыть к скале… Мы совещаемся: «Что делать?» Перебираем все варианты: от знакомого спасателя, номер телефона которого, как на грех, у Басырова оказался в аппарате, оставшемся дома, до вызова МЧС. Ава периодически появляется на вершине и сокрушённо разводит руками, давая понять, что ему не слезть. Кричит нам, сообщая, что нырять врач запретил категорически, а он забыл об этом… Я начинаю не на шутку нервничать: жара, человек на скале не самого богатырского здоровья, в возрасте, голый, голова непокрытая, завтракал давно… И вообще, напоминает отца Фёдора из «Двенадцати стульев»…

Мы говорим об этом… Я вновь вспоминаю про басыровские "корочки" и вдруг представляю себе, в красках расписывая, что завтра в какой-нибудь газете напишут, как председатель Союза писателей Республики Крым, директор издательства «Доля» Басыров отправил своего автора на вершину скалы, а его редактор Прилуцкая орала, чтоб тот задержался там подольше для фотосессии…  На нас нападает хохот. Нервный, конечно… Осознавая всю нелепость ситуации, едва успокоив смех, я быстренько обегаю территорию, на которой мы находимся, в поисках путей воссоединения с той частью земли, где ходит штатский, но нигде не пролезть — глухо. Возвращаюсь назад. На той стороне интерес к Аве утрачен полностью. А к нам приближается охранник, который пропустил нас. Он торопит — уже пора на выход. Мы машем ему, мол, идём-идём, не волнуйся… От Авы ни слуху, ни духу… Где он и как?!

И вдруг... мы видим его плывущим! Нашему облегчению и ликованию нет предела! Пока я деликатно отхожу в сторонку, Басыров помогает Назарову взобраться на пирс. Наш герой одевается. Я достаю из сумки яблоко, которым Ава утром меня угостил. Тот с жадностью его съедает. Я вспоминаю про Гематоген, который ещё в Ростове перед поездкой в Крым бросила себе в сумку и до сих пор не съела. Делим на троих. У меня руки и ноги отнимаются от пережитого, трясутся от голода, наверное, — обедать давно пора…

Но Ава — победитель! Он взял очередную высоту своей жизни! Я его поздравила, сказав всё, что думаю по этому поводу хвалебного, он целует мне в благодарность руку. Мы пришли к машине, и он, сев за руль после всего пережитого спокойно (с виду) повёз нас в центр города, к дому, где прошло его детство. Но я-то слышала, как он, съев яблоко и гематоген, сказал Басырову тихонько: «Подожди, Валера, я присяду, передохну чуть-чуть, а ты будто фотографируешь меня»… И вспомнился мне эпизод из его книги…

«Мои родители по-прежнему жили в Ялте, я был студентом. Как известно, «от сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год». Вот я и наезжал в родной город на каникулы. В один из таких приездов мы встретились с друзьями, устроив «мальчишник» в тихом ресторанчике «Лето» на открытом воздухе у моря. Довольно прилично играл небольшой оркестр, ненавязчивая музыка навевала воспоминания, придавая романтизм нашим задушевным разговорам… Разошлись поздно.

Наутро я по привычке пошёл на пляж — после посиделок, нужно было восстановить здоровье. В тот день стояла жаркая, солнечная погода, но сильно штормило море. Половину пляжа заполняла вода от расходившихся волн. Курортников было много, и все расположились на второй половине, вдоль каменной стенки. Они полоскали ноги, обливаясь доступной морской водой. Купаться в море никто не решался. И правильно делали курортники! С бушующим морем шутить опасно! Я это понимал и одобрял приезжих. Но меня самого так и тянуло в воду — соскучился по морю. Да и хотелось поскорее отойти от вчерашней дружеской попойки. Какая-то дурная бравада охватила меня, что со мной бывало крайне редко. А тут вдруг нашло. Откуда-то нахлынуло фраерство, легкомыслие: мол, я местный, смотрите на коренного ялтинца — море родное и «нам не страшен ни вал девятый…», а «залётные» пусть сидят и жарятся на солнце. Какая-то сумасшедчинка не давала мне лежать спокойно на берегу.

Поймав волну, я бросился под неё. Когда вынырнул, решил проплыть ещё пять-шесть волн в сторону моря, показать гостям, что умеют ялтинские пацаны. Забыл, что мне уже пошёл третий десяток лет, и вчерашнее застолье не прибавило сил и внимательности. Сделав разворот на шестой волне, я поплыл назад, преодолевая силу волны, сразу почувствовав её сопротивление. В юности во время шторма я не раз пробовал отплывать недалеко в море и слышал от профессиональных пловцов и моряков, что такое «нейтральный пояс». Это расстояние между волнами. С каждой волны пловец падает вниз, в этот так называемый «нейтральный пояс». В «нейтралке» видна только голова и плечи, а туловище вертикально внизу, под водой, куда тебя затаскивает обрушившаяся волна. Опытный пловец, находясь внизу между волн, должен плыть брассом, чтобы удержать тело на плаву максимально горизонтально, как лягушка. И только когда попадает на гребень волны, может переходить на кроль. Так от волны к волне. В лучшем случае, их будет не шесть, как виделось с берега, а в два раза больше, от падений вниз между волнами. Но это даже для подготовленного человека достаточно большая нагрузка.
 
Я всё это знал и старался так и делать. Но «нейтральный пояс» был слишком низок из-за большого шторма. Удержаться на плаву и взойти на высокую волну было очень тяжело. У меня мелькнула мысль: если я в течение пятнадцати, двадцати минут не выберусь на сушу, мне конец. Страха не было, я не паниковал. Знал, что паника губит даже более сильных людей, если они опустят плечи и хоть на минуту представят, что окажутся внизу. Это проверено. Я понял, что совершил большую глупость, поплыв в открытое море при шторме, чего раньше себе никогда не позволял, зная, к чему это может привести. Эти мысли промелькнули в сознании за одну секунду. Всё моё внимание, силы были направлены только на одно — выжить! Понятно, что мои физические силы не могли сравниться с силой стихии. Но жажда жизни оказалась сильнее. Она руководила мной в тот момент. Я прилагал максимум усилий, чтобы как можно быстрее выскочить  из  волны в «нейтральной полосе», интуитивно переходя сразу на брас. А дальше, что было сил, старался достичь гребня следующей волны. Она какие-то доли секунды меня несла на гребне, где я переходил на кроль, потом всё начиналось сначала. Я не видел берега и только молил Бога, чтоб он дал мне силы не остановиться и продолжить эту борьбу.

Меня постоянно тянуло в пучину, и волна за спиной накрывала новым водопадом. Стоило больших усилий не наглотаться воды и вынырнуть на гребень следующей волны. Я проклинал себя, на чём свет стоит! Если я не соберу в кулак все свои силы и волю — мне конец! Никто и ничто не поможет. Это не красивые слова, это — правда. Но злость на себя и мысль, что стыдно так по-идиотски уйти из жизни на глазах у отдыхающей публики, не давала мне покоя и, как ни странно, придавала силы. Я был почти уверен — половина мужского населения пляжа втайне будет довольна, что этот ялтинский «фраер» спёкся. Прости меня, Господи! Все эти мысли в какую-то секунду проскочили в моём ещё не окончательно оглушённом сознании. И выплеснулся такой заряд ненависти к себе, на допущенную мной глупую беззаботность, что я заработал руками и ногами что есть силы. Но мне казалось, что я барахтаюсь на одном месте. Я находился на пределе своих возможностей. И вдруг, попав на гребень последней волны, которая меня вынесла на берег, я решил, что всё закончилось в мою пользу. Да не тут-то было! Обратная волна  ещё дважды гнала меня в море и лишь после этого, сжалившись надо мной, что ли, наконец-то дала мне возможность обрести берег. Я выполз на сушу и почувствовал такую радость бытия! Я был необыкновенно счастлив! Произошла переоценка ценностей. Нет, я не сошёл с ума. Я понял не только умом, но и сердцем, что значит жить! Просто жить. Ходить, видеть, дышать и пьянеть от этого воздуха  жизни. Всё остальное — «суета-сует». Не следует принимать близко к сердцу  все негативные потрясения, вольно или невольно выпадающие нам всем без исключения. Жизнь даётся один раз! Как бы это банально ни звучало, но никуда от этого не уйти. Хорошо, когда люди начинают  понимать это как можно раньше.
 
В изнеможении я сел на песок лицом к морю, стараясь не упасть на спину. Сердце в грудной клетке стучало так бешено, что мне казалось: ещё чуть-чуть, и оно пробьёт мне грудь или внезапно остановится. Я старался дышать глубоко, как на ринге в углу, чтоб за минуту восстановить дыхание. То, что я чувствовал, что происходило со мной в этот момент, ни в какое сравнение не шло с состоянием на ринге. Было во сто крат тяжелее. Но положительные эмоции от того, что я выплыл и остался жив, помогли восстановить моё самочувствие. Я посильнее опёрся на руки, утопив их в песок. Немного отдышавшись, я бросил взгляд на кисти рук и увидел, что нет обручального кольца на правой руке. Ясно, подарил его морю. И ещё я вдруг ощутил, что за эти тридцать-сорок минут борьбы с морской стихией с меня сошло три-четыре килограмма веса. Но я был доволен и даже горд собой. Главное, что я не показал огромной толпе отдыхающих, совсем чужим мне людям, безусловно следившим за моим поединком с морем, что я был на грани смерти. Думаю, многие из них и не сознавали до конца,  что я прочувствовал за эти минуты своей жизни. Они просто следили за состязанием человека со штормом. Одни лениво, другие с азартом…

Я посидел ещё минут пять, десять. Встал, потихоньку дошёл до стенки, натянул на себя свои шорты, поднялся наверх к гостинице «Ореанда». Там в те годы стояла «бочка-ларёк» с прекрасным Таврическим портвейном. Это был ялтинский «брэнд» того времени. Принял на грудь стакан чистейшего, терпкого напитка и почувствовал себя лучше, радуясь жизни, гордясь в душе, что я вышел победителем в схватке с морским штормом. Все житейские проблемы, которые до этого давили виски, показались решаемыми по сравнению со случившимся.
Значит, у меня есть воля, жажда к жизни, коль не сдался, не запаниковал в такой экстремальной ситуации. Я не был прекрасным пловцом, не занимался специально плаванием. Но моё морское детство и боксёрский ринг, на котором я провёл немало боёв, сделали из меня сильного человека. И я от души благодарен своему любимому Чёрному морю за то, что оно, преподав мне такой сильный урок, вынесло меня на берег, как Робинзона Крузо.

Оглядываясь на собственную жизнь, я не устаю повторять своим детям и внукам, что совершив нечто дурное по недомыслию или по неопытности (не делая при этом плохого другим), не следует никогда ни о чём жалеть вдогонку или ругать себя, изматывая свою душу. Просто надо сделать выводы, чтобы по возможности не совершить подобную ошибку вновь.
 
Самое главное — научиться верить в себя, в свои силы и всегда надеяться в первую очередь на себя. Не опускать крылья ни в какой экстремальной обстановке, ни при каких непредвиденных обстоятельствах, подброшенных тебе жизнью. И любить жизнь очень сильно! Это даст тебе право всегда быть счастливым!»

Я вспоминала Аву Рафаиловича Назарова 11 января 2018 года, проезжая дорогой, которой так часто ездил он, и не знала, что мой автор в этот день уходил из жизни после тяжёлой и продолжительной болезни, с которой сражался самоотверженно и бесстрашно, подавая пример другим. Он и книги свои написал отчасти для этого. «Исповедь перед…» и «Воскрешение духа» — последняя высота Авы Назарова.