ОН

Он сидел, чуть сгорбившись, подставив мокрый бок под ветер. Он думал… Вот это его и смущало.
 – Я сам думаю или Кто научил меня?
Но Кто? Он один. А это тревожное состояние вдруг в нём явилось неизвестно откуда. Может быть, изнутри?
Собирались тучи, но в просветы между ними ещё виден был свет. Ударом с неба расщепило поваленный древесный ствол, кора задымилась и вспыхнул огонь. Не бежать от него, а прижаться к неожиданному воздушному теплу, –  вот чего ему захотелось. И это тоже было странным.
Он приблизился к огню и машинально стал подкармливать его сухой трухой и ветками. Сам он питался лишь сочными плодами и побегами. Он смотрел на языки пламени, а они на него. Казалось, что Он и пламя понимали друг друга. Он не чувствовал себя одиноким, хотя кроме костра рядом никого не было. Ему не хотелось примкнуть к стае играющих на ближней поляне существ. Тем более – слиться с ними. Он был со Светом, который горел в нём и уходил узким лучом в небо. Он предстоял Свету.
Костёр посвистывал и потрескивал, разбрасывая искры и окутывая время от времени дымовой завесой ближнее пространство подобием шатра цветущей агавы. Искры напоминали мысли – они так же гасли на ветру. Он заметил, что звери шарахались от костра. Постепенно горение стало переходить в говорение. Костер учил его разговору. Костёр нашёл себе собеседника в том свете, что таился в сердце.
 – Почему ты прильнул ко мне?
 – Наверно, потому, что ты друг.
 – Отчего так блестят твои глаза?
 – От света, что во мне.
Но однажды Он уснул – и костёр исчез, оставив после себя лишь горку солёной золы. И тогда Он отправился на поиски этого друга. О, как бы Он оберегал и лелеял его, если бы встретил. Он бы прятал его от дождя и сырого тумана, закутывал в кору или шкуру, не дал бы угаснуть. Между тем солнце пекло, загоняя в тень ближайшего леса. Его окружили существа, похожие на него, но близкими себе Он их не ощущал. Если и похожи, то лишь по коже, а внутри их ничего не светит, да и глаза – подёрнуты пепельной пеленой. Они резвились, прыгали вокруг, заманивая на ветви могучего баобаба, пытаясь увлечь беззаботной игрой. Одно из существ, зацепившись хвостом за ветку, перевернулось, свесилось головой вниз и уморительно корчило рожицы. Но ни лезть на дерево, ни кувыркаться Он не хотел. Существо покрутило пальцами, плюнуло и вместе со всей стаей, потеряв к нему всякий интерес, умчалось прочь, в прохладную глубину непроницаемых зарослей. Так они разбежались в разные стороны и забыли друг о друге.
Сладко сияло солнце, а он шел и шёл в сторону нагромождения камней, к синим, манящим ледяными вершинами горам. К вечеру повеяло ветерком, и дышать стало легче. Ему нравилось открытое пространство, земная даль и окружающий её воздух. Однако  дебрей избежать было нельзя, они тёмной полосой стояли на его пути, корявые и наполовину высохшие от летней застоявшейся жары. Надвигалась ночь и приближалась очередная гроза. Где-то рядом журчала речная вода, схваченная берегами, а небесная вода нависала в грудах бесформенных туч, разливаясь во все стороны. Из густых, пышных веток Он наскоро соорудил себе убежище и заполз туда, сжавшись в комочек, дрожа от ночной прохлады. Он думал. Или это ветром вдунуло в душу вопрос: откуда взялся этот мир? И откуда появился Он сам? Этого Он не знал, погружаясь в сон, в страну видений и голосов. Единственное, о чём Он жалел, так это о костре, потерянном им в начале пути. Засыпая, Он подумал, что весь этот мир в нём самом. Но как же такой огромный мир смог поместиться в нём, таком малом? И ещё – в себе он чувствовал что-то сверх видимого мира.
Пробуждение было тревожным. С неба били молнии, мгновенно, ослепительно, огненно, и Он, повинуясь наитию, стал просить неведомо Кого о друге. Он звал и надеялся, и был услышан, но не так, как ему хотелось. Пронёсся страшный гул. Это вспыхнул сухой лес, и ветер понёс пламя по вершинам деревьев. Не об этом Он молил. С огнём что-то случилось, его преобразило, исказило, превратило из друга во врага, он озверел. Имя ему было – Пожар, пожирающий его мир.
 – Вода, спаси!
И река, рассекающая лес на две половины, отозвалась. Схватив на бегу горящую ветку, Он перебрался на другой берег, и Пожар, покрутившись, не посмел последовать за ним, устремляясь в обе стороны по прибрежному валежнику. Вдруг ливень обрушился с неба, и сумасшедшее пламя зашипело, слилось с облаками и пропало. Лишь в руке его трепетала и дышала горящая, прикрываемая всем телом ветка. Укрывшись в глубоком дупле могучего дерева, Он, помня о друге, не просто сберёг её, но умножил, разведя крохотный костерок. Не сразу это у него получилось, ветка лишь дымилась, но не горела. Тут Он вспомнил, что в недавнем сне мир его рождался из дыхания, и стал дуть на тлеющую ветку, пока не появился красный огонёк. Он продолжал дуть и дуть, подкладывая сухой мох, которого в дупле было много, пока друг не обрёл полную силу: «Вот как всё появилось!» Так Он вновь оказался не один. Костерок весело затрещал, отзываясь на его заботу. Теперь Он уже не расстанется с другом. И огонь его не станет врагом.
Он пошёл дальше к верховью реки, теперь уже вместе с другом-огнём, сохраняя его в коробе древесной коры, на поиск таких же существ, влюблённых в этот осязаемый живой свет. Однако никто на его свет не откликался, кроме лёгких мотыльков, но они тотчас гибли в языках пламени. А звери тянулись к темноте, забиваясь в самые глухие места, чтобы либо броситься из засады на добычу, либо самим не стать добычей. Он же, сидя вечерами у костра, был открыт всему в полной безопасности. Полыхание огня рождало понимание, что Он не зверь, не птица, не мотылёк. Следя за пламенем, исчезающим в колеблющемся воздухе, Он подставлял ему ладонь и чувствовал жар даже там, где видимого огня не было. Куда же он уходит? Не иначе как в небо! И он научился смотреть ввысь, беседуя с безмолвными облаками. И как же было красноречиво их безмолвие, в каких замысловатых образах они отвечали ему, а порой просто рисовали по синему фону цветущее царство небесное, освещённое огненною птицей, солнцем. Постепенно небо проникло в него и уже не покидало. Оно оказалось внутри его, необъятно маленькое, светящееся такой ослепительной белизной, что не встретишь в земном мире. Может быть, поэтому его влекли к себе горы, увенчанные сверкающими вершинами, может быть, они ведут на небо?
Близилось время долгих дождей, надо было искать себе постоянное укрытие. Лучше всего подошла бы сухая пещера, но до гор было ещё далеко. Пели дрозды, лаяли лисицы, сновали живые души, но когда вечерело и Он раздувал костёр  –  всё живое бежало прочь, а так хотелось, чтобы откликнулись и потянулись к свету подобные ему, так хотелось! Или в мире он совсем один и вокруг лишь безглазая тьма? На всём пути ему  не довелось  встретить ни одного существа, согревающегося у костра, ни одного рукотворного огонька, никто не отзывался на его молчаливый призыв. Он пропах дымом, птицы уже не садились на плечи, косули не приближались, чтобы уткнуться носами, обнюхивая его. Чувство одиночества становилось нестерпимым, и мало было уже ему вести нескончаемый разговор внутри себя самого.
Когда Он дошёл до предгорий, набрякшее небо опустилось на макушки дубков. Вот-вот хлынет. Высоко по склону горы он усмотрел вход в пещеру. Лучшего укрытия от дождя нельзя и вообразить. Но как добраться туда? Тут двух ног, да ещё посечённых камнями, было недостаточно. Почему бы не вооружиться крепкой палкой? Дерево не поддавалось, нужно было что-то острое и массивное, чтобы срубить ствол, изготовить посох. Взгляд его упал на округлый камень. Галечник был повсюду, но Он поднял лишь тот, что сразу ему глянулся, подержал на ладони, подкинул, покрутил и тотчас же увидел в нём то, что требовалось. Осталось лишь воплотить образ, и Он нанёс два удара другой галькой с такой естественной точностью, как вдох и выдох и так, что голыш преобразился, обнажив свою каменную суть – острие. Третьего удара не потребовалось, орудие радовало глаз, и было готово для труда.  Молодой сучковатый дубок легко поддался, срубленная палка была тщательно остругана и превратилась в ту третью ногу, что и помогла ему взобраться по осклизлой насыпи.  Он подумал было выбросить обработанную гальку, но залюбовался своим изделием, и сунул в короб, где хранился огонь. Ливень начался и уже не переставал, стало сумрачно, как поздним вечером. Бережно прижимая к груди короб, Он добрался до пещеры и вошёл под её своды. Вход внутри был небрежно перегорожен валежником, но это не мешало живым существам ни при входе, ни при выходе.
Пещера оказалась обитаема, даже перенаселена: в темноте копошились, шипели, тявкали и урчали невидимые глазу существа. Всех их без разбора загнала сюда затянувшаяся непогода. Нашарив кучу хвороста, Он зажёг её, выпустив на волю сохранённый огонь. Свет стал быстро охватывать пещеру и начался жуткий переполох. Одни шарахнулись прочь, другие приблизились к костру. Эти «другие» как раз и были – свои. Как же долго Он их искал! Вместе они, вооружившись горящими ветками, погнали змей и зверей прочь из своего обретённого мира – человеческого мира! Каждый друг в друге узнавал себя, и вместе они действовали как одно целое. Когда пещера была очищена от когтистой и зубастой нечисти, а перед входом был зажжён пограничный огонь, все стали обниматься и плакать от радости. Они нашлись, они нашли себя и друг друга. А за стеной огня всё лил и лил нескончаемый ливень и шум воды сливался с рыком растревоженных, оттеснённых в черноту мрака зверей.
 Прошли сотни тысяч лет. Люди разошлись по всей планете, но Он не был забыт. Разными именами его называли, и одно из них  – Прометей.