- Прядильныйгя бормокчимисан, гяаандон?
Отрядный сурово смотрит на меня и, морщась, вытирает руку о штаны. Тяжёлая рука у отрядного.С перстнем. Он только что разбил мне нос, и в носу странное ощущение, будто я долго плавал под водой и вдохнул её слегка под конец. Не больно, просто некомфортно эдак, скажем.
- Баходир-ака, я не хочу в прядильный, зачем же сразу в прядильный-то? Ни одного нарушения…общественник со стажем.
- Пачему тагда не идешь пляц фляк махать? Адин рас год – мустакилик куни – трудна полчаса фляк махать? Рука атарвётся ?
- Баходир-акаджон – вы поймите меня правильно – участие в мероприятиях по случаю дня независимости республики Узбекистан – это добровольное дело каждого осуждённого. Я не хочу махать флагом на плацу по поводу этого знаменательного события. Хотя в целом, конечно, одобряю, как и падение берлинской стены.
Человек от которого в некотором роде зависит комфорт моего проживания в зоне сейчас сильно не доволен. А я всё пялюсь на фотку на его столе. На ней отрядник в золоченной рамке и без всякого камуфляжа, c сияющими от счастья глазами, поднимает к небесам трехлетнюю девочку.У девочки в руках надувной синий шарик. Видимо, хороший семьянин.
- Твоя берлинссський стина я мамина мама ипаль! Кутока не хочешь-сан, ман саньга очькога шуни фляк пристроить киламан, корасан, сссукя. Бор ёкаль, патеряйся нахер, кутакбаш!
***
Тётка, конечно, прокатила меня с возвратом в мою зону, но все-таки без самогона дело не обошлось – меня распределили прямо в ташкентскую область, на велосипеде можно до города доехать. Это если удасться проскочить запретку и конвой.
Близость к столице это благо, потому что вздумай какому генералу от жандармерии смотр присутственных мест чинить – он же ведь не в Каракалпакию какую с пересадками помчится, загоняя ямщиков и лошадей, а сюда вот – в учреждение номер один. Образцовое. Показательное.
За последние пару месяцев на колонке, в бегах, ожидая этапа в Таштюрьме, особо жировать не пришлось. Сидел на низкокалорийной диете от Джейн Фонды.
А тут – с утра вам сладкий-сладкий чай, хлеб не совсем уж черный, серый такой, вкусный, каждый день привозят кроме воскресенья! А чаю можно даже полтора два стакана за раз урвать – глюкоза, она, брат, пользительна для организма.
В обед на первое – суп. Довольно наваристый. Трудно определить название, но и баландой обзывать тоже жалко. Баланда это у какого-то политрука Клочкова в плену у немцев – с кусочками брюквы. А нам вон - дают целый казанчик на десять человек.
Десять человек садится вокруг стола и не мигая смотрит на этот бачок. Потом быстро выбирают самого авторитетного производственника за данным столом. Я мысленно уже окрестил таких вот депутатов – Сильвестры Столовой.
Сильвестр берется за ковш и говорит: - Биссмилляха Рахманур Рахим!
Потом начинает вылавливать из котелка юркое мясо. В каждом казанчике ровно по десять микроскопических квадратиков – в точно соответствии с количеством присяжных заседателей за столом. Одним словом почти все, как в фильме «12» – Никиты Сергеевича Михалкова. Много мимики, внутреннее напряжение героев. Основное действие происходит на лицах. Наблюдайте, наблюдайте потихоньку как люди следят за соблюдением справедливости при распределения мяса. И за своей физиономией тоже наблюдать не забывайте. Много нового о себе узнаете, ручаюсь. В вас живет хищная зверюшка.
Каша на второе в Зангиоте тоже – густая, показательная, почти без камней и совсем даже не такая синяя, как в Таштюрьме.
И при всем при этом волшебном изобилии вкусной и здоровой пищи, у подпольных зоновских барыг всегда на продаже есть продукты типа масла, риса, картошки и сахара – то есть завозят сюда жрачку с приличным излишком.Догоняете теперь почему некоторые зоны санаторий называются? Курорт.
Денег, правда, на покупку продуктов у меня нет. Все родные дома удобно обозлились, что я сбежал с колонки, типа – не хотел каких-то шесть месяцев помучиться, не встал на узкую стезю исправления - вот и сиди теперь два года без передач. Исполнение наказания.
Не проблема. Два года? Это срок по-вашему в таком раю? Просто немного жаль будет потраченного впустую времени. Хотя, если честно, не плохо бы всё-таки очки запасные. Да и это – ботинки бы мне покрепче. Настоящие ботинки здесь - это как жигули.
Читозы, что мне выдали – они смешные. Верх дерматиновый - это такая плотная ткань покрашенная густой масляной краской, а подошва совсем беда – картонная. Как достанется место на просчете в большой луже на плацу – а это уже лотерея, как в строю встанете, так и сядете. И в жизни не угадаешь. Так вот, сидя в луже, прямо физически ощущаешь, как ботинки воду пьют, всасывают. Саморастворяющиеся читозы. Экологически чистое дизайнерское решение. Благо, не холодно еще. Глядишь, образуюсь до заморозков-то. Разживусь обувкою-то.
Ощущение паскудности, предсказуемости происходящего и вялой уверенности, что с тобой ничего плохого не произойдет – вот краткое описание моей второй поездки в зазаборное зазеркалье. Занзибар строгого режима.
Наш идиот умудрился схлопотать вторую судимость, не отсидев до конца за первую. Как глупо. Ладно, чего уж теперь. Буду читать книжки – побольше. Займусь спортом. Выучу пушту или бенгали – им не отобрать просто так два года из жизни. Я их снова проведу.
***
В Зангиоте я без году неделя.
Карьеру во внутренних органах тоже пока не сделал. Не было такой прухи как в первый раз, когда меня хозяин из толпы сразу выделил. А главное, и желания особого – во что-то встревать, чтобы выжить, не было. Выжить можно, даже если просто плыть по течению. Срок все равно пройдет сам по себе, как ОРЗ. Это уже опыт.
Вызывали уже, правда, в штаб разок. Ага. Надыбали в деле, что стукач по прошлой командировке. Да еще и от вензеля министерского обомлели (смотрите-ка, вот ведь ненадежный какой тип – целое учреждение слил и подвел под комиссию министерскую, ай-ай, апасный адам).
У меня, видите ли, куратор в прошлую командировку полковник был, начальник оперчасти.
А тут летёха какой-то, защекан, вызывает. Пальцами своими дехканскими по столу тарабанит эдак – начальник!
Желаешь, говорит, с нами сотрудничать?
Риторический вопрос. А вы, говорю, сами-то, желаете со мной сотрудничать? Я вот сейчас на швейном производстве тружусь. Так что же вам поведать? Кто иголки чаще других ломает? Кто норму недовыполнил? Вы же уснёте у меня прям здесь, гражданин начальник. Или как теперь модно – по узбекски “фукаро башлык”. Был такой страшный гулаговский кровавый начальник с маузером, а стал какой-то безликий взяточный башлык, головной убор. Скучно с вами, право же.
Улыбается. Завербовал. Сигарет пачку из стола выдвигает. Без фильтра. И на какой же участок тебя кинуть – заинтересовано уже эдак.
Нарядчиком, говорю, поставь меня, башлык. Я нарядчик – от бога, честное слово! Смеется. Говорит - тут нарядчик больше чем офицер в месяц имеет. Такие дела. Столичная командировка. Масло течет из ушей.
На том и раскланялись. До встречи на наших волнах.
Да такая вот она и была образцовая колония, Зангиота – нарядчик жилой зоны – бывший зам начальника управления гражданской авиации, Аэрофлота по-нашему, банщик – владелец первого и самого крупного коммерческого банка Джамахирии, завхоз жилой зоны – алмазный директор горно-обогатительного комбината. Кругом большие пузатые важные люди – плюнь на улицу и попадешь в народного депутата или бананового губернатора острова Борнео.
Мелкотравчатым деятелям, как ваш покорный слуга, оставалось только строчить потихоньку рукавицы модели крабы-сталевары №2, да и молчать себе в трубочку.Делать что-то сложнее, типа строчить разноцветные телогрейки, которые наша швейка выплёвывала тоннами, меня уже не допускали.Тонкая работа.Требует наличия ума в руках. А у меня не то что в руках – иной раз и насчет головы сомнения возникают.
Я за неделю на швейке увидел столько этих телогреек, что пол-Джамахирии легко можно было переодеть, и быстро по командировкам расфасовать. Куда им столько ватников? Никакого планирования или подготовка к локальному геноциду. Одно из двух.
Швея-мотористка из меня, кстати, совсем никудышная. Не уродился великим кутюрье. Беда прямо. То строчку скосоёблю, то иголку, драгоценную, сломаю. Норму ни в жисть бы не выполнил, если бы не Сашка Баев.
Сашка с детства самого строчил на машинках да разных оверлоках. Родители у Баева – глухонемые, держали цех пошивочный для других таких же вот богом обиженных. Сословие ремесленников.
А сын у них родился – не только с нормальным слухом, да еще и болтун такой, что иной раз до последней секунды, пока не уснет вечером уже после отбоя, все рассказывает, рассказывает что-то. Дорвался до аудитории, нашел свободные уши – на воле-то все больше руками пассы делал, чем говорил. За это рукоблудство и загремел, кстати.
Баев числился сурдопереводчиком в райсуде. Делал плавные движения руками, как эти странные женщины-рыбы в умирающей программе Время. На полставки.
Иногда Сашку вызывали повесткой в райсуд, ну это, знаете, когда глухонемых срочно посадить требовалось. Для соблюдения законности. Положен переводчик “на процессе”. А мели тогда всех, кого можно посадить, чем же глухонемые лучше других-то?
Этот экзотический дар Сашку и сгубил. Надо было грузануть какого-то чёрта мычащего, у которого патроны дома нашли, и все бы как по-маслу, но вот потянуло Баева робингудствовать. Адвокатом народным себя вообразил. Про боно, как говорится. А вообще, у них, у глухих у этих – омерта почище чем у сицилийцев каких будет. Своя система и понятия.
Баев объясняет это тем, что глухим трудно в нашем мире пробиться, вот и тянут друг-дружку за уши, вместе выплывают.
Развалил Сашка ментам ту лоховскую делюгу с блеском. Насурдопереводил. Следак, судья и прокурор Сашкиного района больно по шапке сверху получили. А участкового жандарма, уважаемого человека, даже в должности понизить пришлось. Вон она как.
Так что самого Сашку приняли ровно через три недели, полные карманы героина.Недолго погулял. Барыга-глухонемой, обычная хрень. Ничего свежего под жарким узбекским солнцем. Турма паедишь теперь, да.
Сашка вечно подолгу не мог уснуть, не впитав хоть пайку хлеба. С воли любил покушать. Я же – наооборот, настолько за последние два месяца привык один раз в день нормально жрать, что легко со своим обеденным хлебом расставался. В обед и суп и каша, ну куда еще хлеб? А Санёк мне норму на швейке за эту пайку помогал перекрывать.
Простая спокойная жизнь. Честная. Вот оно значит как жить – достойным мужиком-то. Это в первый залёт меня все на приключения тянуло. Самоутверждения. А тут просто надо было два раза по триста шестьдесят пять отсчитать - и на волю. В пампасы.
Тихо жили втроем. Третий в семье был угрюмый кореец Сэнсэй. У Сэнсэя кружок свой был на воле, при бывшем дворце пионэров. Айкидо. Карате – оно все еще как бы не особо можно было. А Айкидо – сколько хочешь. Не успели внести в кодексы.Поэтому и переименовал. Когда приходили с проверкой местные швондеры, Сэнсэй показывал на стену где на фоне трафаретной сакуры было выведено изречение:
“Айкидо придет к своему завершению, когда каждый, кто следовал своему истинному пути, станет одним целым со Вселенной”. Швондеры из комиссии уважительно кивали и уматывали.
И Сэнсэй тренировал огольцов себе в удовольствие. Никого особо не трогал. Следовал истинному пути айкидо.
Айкидо пришло к своему завершению, когда он жену с вертолетчиком из соседнего подъезда случайно застукал. Полный контакт. Скорая уже с выключенной сиреной приехала – куда теперь спешить, в морг?
Короче, 9 лет строгача сейчас за такой сюмацу-доса выдают. Можно с грустным видом констатировать, как и Баев, и , наверное, я – сидел Сэнсэй в принципе – не за что. А букву закона я никогда особо не чтил – буква она и есть буква, их много, букв, а я такой один.
Не разу не видел, чтобы Сэнсэй улыбался. Говорил тоже – один раз дня в два. Кино-цуке, хадзиме! Эмоций тоже – ноль. Человек с каменным лицом.
Ну, эмоции и словесный поток нам Баев с лихвой компенсировал, за троих. Ох любил байки травить из жизни глухих. Краснобаев.
В свободное время мы садились в круг и вместе тихо мотали срок.Когда с чайком хорошим, когда один бычок раскуривая в трёх – по разному.
Баев учил нас с Сэнсэем языку глухих. Я с удивлением обнаружил, что вавилонское столпотворение не миновало и мир глухонемых – у них тоже, оказывается, несколько разных языков и куча диалектов. Еще я узнал, что есть такой праздник – день сурдопереводчика, пришлось даже для Баева торжественный чай поднимать на 31 октября.
Жесты хорошо удавались Сэнсэю – видимо язык глухих это из области боевых искусств.
А я в ответку учил Сашку с Сэнсэем разговорному английскому. Откатывал на них революционную методику, в которую верю до сих пор – если есть необходимость быстрого прогресса, нужно вбивать готовые конструкции, а не учить собирать предложения по одному слову. Лексика-дура и грамматика-дура. Зубрежка-молодец! На все случаи жизни должна быть готовая фраза – и вперед, посольство брать. Методика Илоны Давыдовой одним хороша – можно быстро затвор передернуть на ее фотку с грустными семитскими глазами.
Ну, а Сэнсэй нас всё по своим судзукам и яцукенам гонял. Великий каратэка. Дотошный был, детальный, как и все корейцы. Корейцы это немцы Дальнего Востока. Внимательны к деталям. Десять лет не вставая из-за стола над одной деталью могут работать. Создавать совершенство. Завидую таким людям. А сам не могу – ну какое совершенство, если сам Бог не создал совершенства? Гордыня это все.
Так что не пеняйте мне за ошибки - если люди которые правила и законы учат, а есть люди которые правила и законы меняют.
Так бы и отбарабанил я без сучка свою двуху, в глухой обороне и на одной ноге в рваном читозе, как в тибетском монастыре – да вот фигушки вам.
Сделал один неправильный ход и моментально потерял контроль за ситуацией на доске.
***
Праздник независимости Джамахирии грянул, как крик в мастерской для глухонемых.
Начали по одному дергать “общественников” - показывать на плацу шоу, знаменующее очередную годовщину освобождения от ига кровожадных колонизаторов. До чего же мы, зэки, рады этому знаменательному событию – нужно было показать всеми доступными видами искусства. Поэты – стихи, понимаешь, слагают, художники плакаты рисуют, ну а бездари, на вроде меня - флагом сине-зеленым машут и цитируют хором афоризмы юртбаши и Амура-Тимура. На узбекском языке, желательно.
А узбекский язык теперь пишется латинскими буквами – прямо как американский. От этого иногда смешно, а иногда страшно. Вот новое слово – мустакиллик – независимость по узбекски – пишется mustakillik – musta kill ik – это ежели по аглицки – “надо убить ик”, а кто такой ИК – совершенно верно, выданный Аллахом по лоховской разнарядке, первый и вечный бессмертный наш юртбаши Ислам Каримов. Ну что трудно за такое благое дело флажком помахать? Где мое чувство юмора?
А я вот возьми да и развыёбывайся. В отказ пошел, понимаешь.Знать бы наперёд. Отрицалова херова. Кем себя вообразил? Отрядник и дал мне за это ничем не оправданное и не простительное для общественника поведение в ухогорлонос слегка.
И всё.Прогнал с глаз долой.
***
Думал на том дело и кончится – ан нет – мстительный он был, Баходырыч-то наш. Интриган Ришелье.
Сначала одно нарушение – до стрижки с биркой на строевом смотре докопался. Волосы длинные, бирка выцвела. Длинные это если ладонь на башку положил и между пальцев больше миллиметра торчит – космы рокнролла. Оброс.
Поэтому раз в две недели полагается космы брить. Тупым лезвием под холодной водой – так быстрее, если вам лень воду нагреть и хитроумным способом у того, кто побогаче лезвие поострей выкружить.
А потом кто-то отрядному по доброте стуканул, что я курил в строю. Ну дали докурить – там всего-то было полторы затяжки – ну что мне чинарить это надо было, что ли?
Хотя мне до тех актов что? Все равно возврат с колонки – это звонок по любэ. Сидеть мне в этот раз хоть с актом, хоть без акта, до самой последней минуточки. Как с гуся с меня вода.Настоящий преступник.А посадят в шизо – так там и на работу ходить не надо, а кормят. Так что у тебя еще в колоде, отрядникджан?
И вот тут – то он меня в прядильный цех и заколдовал, супостат.На сто тысяч световых лет проклятие наложил.
***
Знаю, знаю, что большинство читателей профессиональные прядильщики и ткачихи, но все же опишу процесс. В двух словах, буквально. Консерваторы из зангиатинской администрации упорно не хотели обновлять фабричное оборудование. Поэтому весь процесс производился на оригинальных аглицких станках середины конца девятнадцатого века. Раритет. Радость коллекционера. Аукционный материал. Эль-классико.
Света в цеху тоже почти не было – пылюга толстым слоем покрыла лампы дневного света, которые в далеком прошлом могли кое-как светиться мертвенно бледным лунным светом.
Шум в цеху стоял такой, что большинство работников быстро открывали в себе нативные способности к сурдопереводу.
Но это была не главная проблема. Ко всему этому можно было со временем привыкнуть. Сложно привыкнуть было к полному отсутствию в прядильном кислорода.
Этот эффект достигался тем, что под станки, горячие как асфальт летом, все время подливали воду из ведра. Вода испарялась, влажность впитывалась хлопком, и нитка реже рвалась в ходе обмотки. А хлопок у нас тут был совсем никудышный.
Все первые и вторые сорта, собранные нежными ручонками выгнанных на пахту малолетних узбекских школьников, юртбаши бойко продавал оборотистым английским, да голландским купцам. Поэтому в прядильный Зангиоты привозили сметенный с земли остаток, процентов на пятнадцать состоящий из жмыха и растертой в порошок желтоватой глины.
Пыль быстро смешивалась с испарениями вечно подливаемой воды и, собственно, составляла агрессивную атмосферу прядильного, которая мало чем отличалась от марсианской.
Посади в прядильный талантливых отцов русской литературы ужасов: Горького и Некрасова – вот уж они расписали бы вам.
Ну а раз удалось им избежать щупалец узбекского лесоповала – так и вам придется довольствоваться моим скудным рассказом забывающего русский язык студента-недоучки.
Плохо выбритый и полусонный мастер определил меня учеником к злобному мужику в самом дальнем углу цеха. На мужике скотским потом была налеплена майка, а из подмышек вырывались блестящие проволочные волосы, которые, при желании легко можно было уложить в стиле афро. У майки мужика был цвет пола под станком, так что можно было уверенно констатировать - мужик полностью мимикрировал под цвет окружающей среды.
Серый прядильщик сходу начал вводить меня в суть производственного процесса. Он много кричал и яростно жестикулировал. Я кивал только из вежливости, потому что не разбирал не единого слова. Когда он сделал, наконец, паузу, и глянул на меня в ожидании ответной реакции, я воспользовался вокабуляром Баева и показал ему международный жест глухонемых означающий: “да не слышу я ни хрена”.
Тогда мужик злобно плюнул на пол, быстро обежал два раза вокруг станка, убеждаясь, что процесс прёт без перебоев, и грубо поволок меня к выходу.
Мы загасились на складе наполовину забитом пыльными хлопковыми тюками.
Я было вставил в рот окурок, но прикурить так и не успел – мужик его сразу вырвал, сунул себе за ухо и заорал, показывая на хлопок вокруг:
- Ты чо, совсем от шума охуел? Ты кто такой ваще?
Я поведал ему весь послужной список, так оно лучше, напрямую, чем он услышит потом от кого-то со стороны.
- Да. Прислали напарничка-козла, блин. Только шнырей краснопёрых мне не хватало тут, ага. Скорей бы комиссия уже. Заебало все. Отрядник говорит уже подал документы. Глядишь, к новому году дома буду. Соскочу на процент. Я – Басмач, па ходу!
Видимо на моем лице отразилось не то, что он ожидал и напарник продолжил:
- Басмач? Ты чо за Басмача не слыхал? Ну ты, блин, тормоз, василий.
Басмач быстро оглянулся вокруг и схватил ведро для подливания воды под станки. Он стал слегка постукивать по ведру на манер африканского там-тама. А потом вдруг запел неожиданно приятным голосом, глядя мне прямо в глаза:
Горит свеча палящим светом
Бандиты все давно уж спят
Вагоны мчатся полным ходом
Колёса мирно нам стучат
Один бандит он всех моложе
Повесил голову на грудь
Тоска по родине далёкой
Мешает бедному уснуть
Зачем,зачем ты мать родная
Зачем на свет ты родила
Костюм бандита мне одела
Костюм бандита мне дала
Костюм бандита все презирают
Нигде прохода не дают
Нас только в тюрьмы отсылают
Под суд гражданский отдают
Я никогда не был любителем арестантского шансона, но ведь всему на свете правильное место и время должно быть.
И то что звучит наивным примитивом для человека в галстуке, застрявшем в столичной пробке на красивой ауди, звучит как очистительная мантра где-нибудь на лесопилке или “складе гатовой протукции”.
- Лох ты, что с колонки сбежал. Как она есть – лох. А уж если сбежал, то дважды лох, что сдался. Не протянешь ты в прядильном двуху ни разу. Слепишь ласточки, как стрекоза.
- А сколько протяну?
-Аллах знает сколько. Ладно. Пойдем, перезаряжаться будем.
***
Только человек имеющий профессиональный дан айкидо способен пережить кровавую корриду с прядильным станком в зангиотинской командировке.
На свете есть люди, которых я откровенно недолюбливаю.Честно вам скажу. Например взять – юртбаши. Но даже ему я этого не желаю.Я не зверь.
Прядильный станок это длинная рамка, метров по пятнадцать с каждой стороны. В рамке пробиты кольца и в них летает бегунок – мотает нить.
На воле, в городе невест Иваново, на таких станках девушки работают. Но у девушек хорошее сырье, а если плохое, то они по два человека на каждой стороне работают. А здесь всего один человек вместо четырех и этот один несчастный человек – я.
Я шустрый, правда, но один хрен никак ни приноровлюсь.Ну никак.
Беда не в том, что мало света, очень шумно и почти нет воздуха. Привыкаешь через дня три. Дышишь себе, как головастик на первомайской демонстрации.
Беда в том, что если рвется хоть одна нитка, а если у вас мусор вместо хлопка, рвется нитка с поразительным упорством, то конец этой оборванной нитки начинает быстро вращаться, как вертолетный винт, и моментально обрывает две соседние. Они , в свою очередь, обрывают по цепочке всю сторону. Меньше чем за полминуты у вас на расширенных от ужаса глазах, весь станок покрывается нежным облаком оборванной пряжи, которая летает в воздухе, как тополинный пух теплой весной. Цепная реакция, закон домино.
Тогда станок приходится выключать. Перепад скорости вращения обрывает остатки ниток, которые чудом уцелели и теперь все кольца надо заново перезаряжать. Минимум минут десять, а с моими кривыми пальчиками и того больше.
Ну что же – подумаешь, буду перезаряжать каждые минут пятнадцать, научусь. У меня техника будет такая – старт-стоп. Старт – стоп, а, здорово я придумал? Камасутра с дряхлым прядильным станком.
Увы, не катит такая камасутра, если станок останавливать во время стандартного цикла намотки – вы не каким чудом не сможете накрутить за смену норму. А у этих гестаповцев все по часам рассчитано. Сколько кг пряжи должен гражданин намотать для родины за восемь часов смрада.
Поэтому, когда вы, пыхтя выставляете эти свои жуткие, кривые, как морской конек катушки на весы в конце смены, мастер быстро, на старинных деревянных счетах, того же года выпуска, что и станки, отнимет полученный результат от положенной нормы и получит число Икс.
Число Икс равняется количеству ударов дубинкой, которое вы и хапанёте. Это не большая трагедия, дубинка ментов, можно привыкнуть. Просто эта дубинка не совсем кстати после тяжелой, полной стресса от борьбы со станком смены.
Еще одна неприятность - в прядильном цеху водится много диких обезьян.Поэтому надо зорко следить, чтобы готовую пряжу у вас просто не “отработали”, пока вам приспичило поссать или курнуть прогорклого самосада, завернутого в ментовскую газетенку, которую и печают-то исключительно для нужд курильщиков-туберкулёзников.
Аккуратный Баходир–ака позаботился, чтобы попал я в самую дурную смену – третью.
Это значит, ровно в двенадцать ночи, через два часа после отбоя, вас кантанет дневальный, и сонным строем, с красными вампирскими глазами, сквозь просчеты надзоров и мелкие доёбки полицаев СПП вас погонят в прядильный, где и упекут до самого рассвета. Мотать срок.
Вернувшись утром, одуревшие, как с передовой, вы залпом проглотите завтрак и в первый раз поймете, что этого мало.
Охота еще столько же. Или яичницу – вы не представляете, что это за роскошь, яичница на сливочном масле. Если выйду отсюда – каждый день буду ее мурцевать по три раза.
После завтрака сильно захочется спать, но в барак, на шконку, не пустят – идет уборка территории. Потом утренний просчет, это еще минут сорок.
За это время включается какое-то второе дыхание и уснуть, когда вы, наконец, всё-таки доберетесь до подушки, крайне сложно.
Приходится с полчаса проворочаться и сквозь дневной шум, преодолевая жару барака, вы все-таки провалитесь в черную пропасть без снов. Летом в бараке снимают с петель двери и окна. Это вклад Узбекистана в решение проблемы глобального потепления и прочей буржуйской напраслины, вроде кондиционирования воздуха.
Если вытянуть шею в сторону окна и не касаться головой подушки – долбаные перья генерируют тепло, а лысая башка покрывается потом, можно поймать еле слышный шепоток ветерка и уснуть, вцепившись в этот ветерок что есть сил. Тут-то вас и начинают кантовать на обед.
В столовую можно не ходить, просто засунуть башку под подушку и спать себе дальше, но тогда через неделю, даже если ремень застегнут на последнюю пуговицу, с вашей тощей задницы начнут сползать хозяйские штаны.
Поэтому надо вставать, как разбитый параличом Павел Корчагин или безногий летчик Мересьев, и маршировать в столовую, где злобно следить за распределением вожделенного кусочка пайкового мяса, размером с квадратный сантиметр на плоскости.
Хлеба моего теперь Баеву не видать. Я его берегу – для себя. Пайку можно слегка обжарить на вечном огне кубовой, там где свили гнездо чифирасты, потом вжать в мякиш картошку из обеда, и жадно сожрать этот пирожок на этапе, когда ночью погонят в прядильный.
***
С молоду я не особо трепетно относился к своему телу.
Читая ночью с фонариком под одеялом, быстро испортил зрение, игнорируя визиты к дантисту лишился жемчужной улыбки, а многочисленные фармакологические исследования повредили печень. Но сейчас у меня было ощущение, что это не я использую вразнос свое тело, а кто-то другой, без моего ведома и разрешения, планомерно его разрушает.
Особенно это ощущение усилилось, как на третью неделю в прядильном, хапанув горячего самасадного дымка, я в первый раз в жизни выкашлял из легких розовые от крови сгустки.