Беглый 1. 8

Винсент Килпастор
Просто иду по улице. Никуда. Да и не куда особо идти.
В кинотеатре  старьё: “Бегущий от правосудия” с Гаррисоном Фордом.
 
Видел миллион раз, но тема больная, может и почерпну что нибудь от доктора Кимбла, как выходить сухим из воды и давать ноги от вышака.
Заодно и время убью в тёмном уюте кинотеатра.
 
Кроме меня в кинотеатре еще два человека: явно сбежавший с утренних лекций студент, с таким же как у меня рюкзачком, и опрятного вида дедушка со слуховым аппаратом. Наверное тоже неотступно следит за творчеством Гаррисона Форда.
 
За стенами кинотеатра едут машины, спешат на работу люди, а мы выброшены из социального процесса, отторгнуты обществом. Сидим в отстое кинотеатра, ждем отстойный фильм. Нам некуда спешить.
Пустота кинотеатра опустошает душу.
 
На нас всем плевать, в моем случае даже ментам, меня ищущим. Я для этих ментов просто повседневщина, как деталь выточенная станочником широкого профиля, и тут же забытая. Рутина.
 
Прожру, наверное, славкино бабло и сразу сдамся. Люлей, правда, огребу.
По любому. Не-а, не сдамся. Боюсь. А может прямо на зону махнуть?
 
К хозяину в кабинет:
- Драсти, возьмите меня назад, на колонке работать заставляют, не кормят, помилуйте вашевысокобродь.
 
Начинаю постигать, почему  колонку не охраняют. Куда бежать?
У нас ведь  без документов строго воспрещается. На работу не устроиться. Не вписаться никуда толком. Даже в библиотеку. Все теории мелкобуржуазных философов-индивидуалистов просто чушь. Мы не уникальные снежинки, мы лесные муравьи или пчёлы - никак нам без муравейника или роя.
На улице просто так могут аусвайс спросить.
Границу джамахирии нашей перейти – тоже проблематично. Направление деятельности остается одно, буду бандитом.
Повергну эту страну в хаос. Я – новый Ленька Пантелеев, бабайский  Диленджер, крестный отец. Принятое решение воодушевляет. Самое главное сфокусироваться и не чесать репу в стиле доморощенного Чернышевского.
 Хэппи энд фильма тоже бодрит. Добро победило, Карлсон вернулся.
  Бодро выгребаю  к выходу. За спиной голос :
 
- А ты  что, с пар сбежал што-ли, студент?
- Не  не совсем,  так и подмывает сказать – я беглый зык, в будущем беспощадный бандит и ваще.
- А ты?  Ты с лекций рванул?
- Да какие  там лекции! В его глазах мелькает похожая на мою загнанность,
- В бегах я…
 
Выясняется, что Артём, такой же “студент” как и я.
Он отсидел срок, потом устроился на работу в полу-бандитскую фирму. Поняв, довольно быстро, что регулярная офисная рутина это не то, чего ради стоит освобождаться из тюрьмы, Артём увел бандитские деньги, быстро их спустил, и вот теперь его ловят и бандиты и менты.
Бегущий от правосудия - 2.
 
Дедушку со слуховым аппаратом мы расспрашивать просто побоялись. Ну уж если два зрителя  на этом утреннем сеансе были законченными преступниками, то третий, если судить по возрасту вообще должен был быть врагом общества номер один. Маньяк – геронтофил Джонни Слухавка по меньшей мере.
Ментам надо  облавы устраивать на утренних киносеансах.
 
Мы пьем с Артемом пиво арпа бошоги  в пивной “Калдыргоч” и мечтаем о будущем.
 
- Непременно в Москву рванем, там бегать легче, да и аусвайс можно залепить быстро. Проверено.
- Надо только финансирование пробить на дорогу. Дорога-та дальняя, придется пёхом через казахскую границу, а дальше “на собаках” до Оренбурга, там уже рукой подать. От Волги до Енисея, как говорится – дом родной, Россия-матушка.
 
Бабла надо на дорогу. Без бабла зачахнем.
- Да, кредит в банке нам точно не светит. Есть темы ?
- Одну темку легко можно исполнить
Артем  шепчет перегнувшись через стол.
- ???
-Главное, запомни, если запал какой возникнет – будем резко давать ноги в разные стороны, встречаемся на следующий день на первом сеансе в том же кинотеатре, где мы познакомились. У тебя на ночь где вписаться есть?
- Не-а..
- Ну тогда пошли в театр.
 
В театр? Эстет однако какой! Встретил я его в кино, а теперь в театр? Или он ограбить хочет театр? А чо там ловить? Кассу ? Костюмы? Экзотика одним словом.

Да и бог с ним, театр так театр. Во всяком случае будет чем занять вечер и , может быть отпадет проблема ночевки.  “Они спали в гримерной  вдыхая запахи декораций и сам дух Шекспира нашептывал им странные сны”.
 
А может и ванну наконец повезет принять.
 Оказывается, пока Артем не стал бандитом, он с головой был погружен в жизнь маленького молодежного театра-студии. Знаете, есть такие незаметные полу-кружки, полу-культы, где группа энтузиастов, человек в десять-пятнадцать, собирается вокруг взбалмошного режиссера-новатора. Интересно у них иногда, а иногда скучно.
 
Артем когда-то был одним из таких энтузиастов. Ездил на репетиции через весь город на метро с рублём в кармане старых джинсов.
 
И это не прошло бесследно. Театральная карьера, я имею в виду.
Увидев его в первый раз, я принял Тёму за студента. За несколько дней нашего безумного знакомства,  я несколько раз с восхищением наблюдал его способности перевоплощаться. Правда, передо мной Артем заметно стеснялся своего театрального прошлого: “Это школа для аферистов, понимаешь?”, объяснял он. Будто бы для меня тогдашнего профессия афериста выглядела привлекательнее профессии лицедея.
 А может быть именно такое впечатление я и производил.
 
Театр мне сразу понравился. Мы приехали к началу очередной репетиции, и Артём повел меня за угол здания. Там, на корточках,  в широком полукруге укуривалась дурью большая часть мужского состава труппы. Обычная ташкентская история. Вдыхали творческую энергию. Настраивались на репетицию. Говорю же, театр мне сразу понравился.
 
Артёму все были очень рады. Трясли ему руки, обнимали.
А где Женька? - не переставая спрашивал всех Артем, куда Женька-то делся?

- В армию забирают Женьку..
Артем вздыхает, копируя Тараса Бульбу: «”Эх добрый був казак!”
 
Курнув как в последний раз, я со всеми удобствами расположился на заднем ряду, в тени балкона. Это был какой плюшевый зал то ли дома офицеров, то ли профсоюза терпимости текстильных мотальщиц. В воздухе еще носился дух партсобраний и повышенных соцобязательств.
 
От забытого советского уюта сразу захорошело, и я подумал, что смысл жизни это вот так – курнув добрых шишманов, наблюдать как другие люди играют в театр. Или в жизнь.
 
Мне казалось я - бог с Олимпа, наблюдающий их возню, с усталой полуулыбкой знающего наперед чем все кончится, но проверяющего смертных на точность в деталях изложения.
 
Ребята пытались между тем изобразить булгаковское “Собачье сердце”.  Эдакую современную джинсовую версию.
 
Мы все профессиональные критики, когда дело касается чужого творчества. Поэтому иногда и я ухмылялся, как будто никто иной, как и я придумал профессора Преображенского с собачкой. А сейчас просто сравнивал насколько им удалось уловить мои мысли.
 
А ребята задумали дерзкую постановку – пьеса в их изложении пестрила намеками на идиотизм новой  узбекской государственной системы.
 
Профессор, рекомендуя доктору Барменталю не читать перед обедом большевистских газет, размахивал перед камином «Правдой Востока» - пестревшей портретами юртбаши.
 Парочка крупных ташкентских мафиозо стали уважаемыми спонсорами крупных спортивных фондов и покупных футбольных команд.  Организованная преступность джамахирии получила новенькие удостоверения с  оттиснутой на корке волшебной птицей Семург, кожаную куртку и маузеры в большой деревянной кобуре.
Неорганизованная преступность поехала в столыпинских вагонах в многочисленные учреждения - делать калоши и мундштуки из плексигласа.
 Адаптированная с этой государство-формирующей целью под Среднюю Азию  блатная феня прочно слилась с языком великого Навои. Возникла, правда, некоторая естественная чехарда с мужским и женским родом, но это уже простительно. В узбекском языке нет ни мужского, ни женского рода. Поэтому, если замечали, начинающие изучать русский язык узбеки, так шаловливо вольны с категорией рода.
 Эту  фееричность новой узбекской фени высмеивал диалог дворника и Швондера, от которого Булгаков подскочил бы в гробу:
 -Да, есть тут один Дед такой! Махкам – Золотая Ручка. Щипач. Авторитетный. Это он здесь всех щипачей держит.
-Дед. Крутая погоняла! - задумчиво протянул Швондер
 
Когда же профессор Преображенский хаял большевистскую тридцатиградусную водку, на столе появлялся пузырь узбекской “Русской”,  жуткой прогорклой бурды с легкими психоделическими эффектами. На зеленой бутылке шрифтом из книги детства – Русские народные сказки была написано “Русская ароги”.
 
Артём между тем сидел неподалеку, и что-то энергично внушал режиссеру. Не думаю, что это касалось оригинальной трактовки Булгакова.
 Когда репетиция кончилась и все стали расходиться по домам, мне стало погано. Так не хотелось возвращаться в реальность, в которой, совсем нет места моей больной душе.
 
А у Артёма были хорошие новости. Мы шли ночевать к режиссеру театра, Радику. Там можно пожрать, выкупаться и поспать перед новым броском.
Я рано задепрессил, заседание вовсю продолжалось.
 
Дома у Радика не было ничего лишнего – совсем ничего. Полный аскетизм. Единственным предметом мебели был моноблок – телик “Шарп” со встроенным видаком. Это сейчас такие не редкость, а тогда просто как синхрофазотрон домашний выглядели.
 
Радик жил своим театром. Чтобы не умереть с голоду он водил по утрам поливальную машину, мыл трассу по которой позже в офис проезжал юртбаши.
Иногда Радик еще разносил телеграммы.
На видак он разорился чтобы писать спектакли своих питомцев.
 
Жена, потеряв веру в революционность его режиссуры, давно ушла от Радика, и его мама, живущая в двух подъездах , приходила по утрам варить режиссеру кашу и мыть посуду.
 
Я с удовольствием выкушал маминых щей, искупался в потрепанной ванной слоновой кости, и оставив Артема с Радиком в пылу спора о полной бессмысленности жертвы Иисуса, завалился спать на куче какого-то тряпья и старых театральных журналов.
Свобода это рай.
               
***

- Вставай, ну, вставай же ты уже!!
- Ты, слышь, давай еще часик, а? Куда нам спешить-та?
- Вставай, говорю, Радик – свалил уже.
- Ну и хрен с ним, тем более спать можно хоть до обеда.
- Идиот, нас менты обложили, даже под балконом вон сидят, Капец!

Я так и взвинтился в воздух. А Артём переломился в приступе хохота:

- Подпольщик ты грёбаный, Ленин, блин, тряпочный- Артёму потеха, а я плюясь иду умываться. Уходя в бега сделайте себе одолжение – обязательно купите зубную щетку в удобном дорожном футляре.
 
- Давай быстрее, берись с боку! Поднимай его гада.
Артем уже успел упаковать Шарп в его “родную” коробку, с прорезями ручек по бокам.
- Да ты озверел, Тёмка, он же –  твой друг!! Вы же вместе…
- Быстрее бери давай, по дороге дискутировать будем.
- Оставь ты этот телевизор, крыса несчастная, человек нас накормил, в дом пустил а мы...  А в театре, что пацаны скажут?
 
Он останавливает поток моих обличений коротким, но чувствительным ударом в дых.
-  А жрать что будешь сегодня вечером, подумал? Спать где, подумал, бля, подумал, подумал?
Бери давай коробку и тухни…
То ли тычка под дых, то ли слова Артема лишают меня остатков воли.
За этот телевизор я буду гореть в аду.
 Мы берем моноблок и стараясь не встречаться взглядами, тащим его к дверям. В это самое время в замочной скважине поворачивается ключ.
Очень громко как ключ может поворачиваться.
 
Мама Радика. Кашу пришла варить. Это конец. Она откроет дверь, сразу поймет для чего мы тут толчемся в прихожей с этой коробкой и вызовет милицию. А там нас немедленно станут бить. И в этот раз за дело, кстати. Мне вдруг сильно захотелось в туалет.
 
- Прижмись к стене, шепчет Артём. В его руках бутылка от шампанского наполовину заполненная мелочью. Он замахнулся ей, как гранатой.
- Поставь тихонько коробку и не дыши. Мать Радика совсем слепая. Вряд-ли она сильно огорчится из-за телевизора.
 
Мама Радика входит и тут же вопит “Кто здесь?!” устремив несфокусированный взгляд куда-то поверх моей головы.
 
- Тёть Серафима, тятя Серафима не бойтесь, это я, Артёмка!
-Артёмочка! Ты где же пропал, мальчик, не женился еще? Куда же это вы собрались? Давайте-ка хоть чайку попейте! А я и кашки щас наварю! Со сливочным маслом!
- Бегу теть Сим, проспал на работу, лечу!
 
Артём выпихивает без моей помощи в подъезд этот сраный моноблок и выталкивает следом впавшего в полную прострацию меня.
 Мы кубарем, через две ступеньки, катимся по лестнице, а она все сетует нам вслед, что не остались на чай и не дождались Радика.
 
Прем телевизор вдоль одной из центральных ташкенских трасс и молча сопим. Время шестой час утра, жара еще не наступила, люди еще не повылазили из своих коконов.
Выглядим  мы с этой коробкой довольно приметно и оба понимаем - любой ментовский автопатруль нами сразу заинтересуется. Однако с трассы не уходим, нужно поймать такси.
 
Вот этот страх, что сейчас из-за поворота вместо такси вылетит ментовская  Нексия и приглушает чувство огромной гадливости на самого себя.  Но менты проезжают мимо.
 
Только что я обокрал квартиру нищего артиста и его слепой старухи матери. Эту пакость мне не смыть с себя никогда. Ведь вечно позиционировал себя эдаким Робин Гудом, грабить буду только богатых, а преступление для меня – форма искусства. Художник , блин, хренов.
Буду сдыхать и помнить, как мы несём телевизор, а тетя Сима не мигая смотрит нам вслед...
 
Думаю Артему тоже не по себе, поэтому спихнув барыге по дешевке злополучный телек,  мы напиваемся до блевотины в полуподвальном корейском ресторанчике на Куйлюке.
Там же снимаем двух разноцветных шалав и проводим у них тупой остаток дня и душную летнюю ночь.