7
Сегодня придется идти ночевать к отцу .
Мой отец когда-то был большим человеком маленького роста. За ним приезжала черная “Волга”, и иногда нас пускали в маленький потаённый полуподвальный магазин, где продавали бананы и красную икру.
Бананы кончилось вместе с Союзом. Отец стал рядовым преподом истории в универе. Черная волга нас бросила. Повезло, правда, отец успел купить маме жигуль и мы еще катались какое-то время.
Потом выяснялось, что отец совершенно не знаком с конструкцией двигателей внутреннего сгорания, и тут нас бросила мама. Мама ушла жить к Татарину.
Татарин был огромным мужчиной с крепкими мышцами живота. В отличии от отца, он произносил не больше двух-трех десятков слов в сутки. Зато он мог с завязанными глазами разобрать и промыть карбюратор копейки. Причем делал он это на время, с секундомером. У отца просто не было шансов.Мама с ним развелась. Развал страны теперь четко ассоциируется у меня с переговорами о разделе имущества.
Кандидатские и докторские диссертации в Узбекистане почему-то до сих пор положено защищать на русском языке. Русский теперь что-то вроде латыни, наверное. Виват академиа!
Моей отец превратил это в источник легкой наживы. Теперь он пишет и продает диссертации узбекским ученым. Пишет диссертации, как сапожник шьет сапоги, а маляр красит. Ремесленным способом. Зато это сохранило возможность завтракать с красной икрой.
Увы, развод с матерью, факт, что Тамерлан теперь не кровавый захватчик, а великий дедушка узбекского народа, а также что Россия это – колонизатор-империалист, окончательно доконали моего отца.
Теперь все чаще и чаще на завтрак вместо кофе - у него коньяк. Быстро побагровев, отец бьет себя в грудь, поросшую кустиками седых волос, и ревёт: “Да я сто семьдесят два раза кандидат наук, я шестидесяти девять раз доктор. Меня в член-коры уже давно пора! Не ценят ведь бабуины…"
Я знаю, что длинной лекции о том как правильно жить мне сегодня не избежать. Но я очень хочу жрать и еще надеюсь выкружить у отца немного денег. Поэтому, дотопав до универа всего за каких два с половиной часа(на трамвай не было денег), я терпеливо караулю его у входа .
***
Ожидал кучу упреков, но отец страшно мне обрадовался.
- Сейчас купим чего-нибудь вкусненького. Мне бутылку хорошего коньяка презентовали, уже два дня вокруг нее хожу - вот и повод теперь есть! Отличный повод.
На отце несвежая рубашка с грязноватым воротничком и брюки с тремя, по меньшей мере, стрелками.
После второй рюмки действительно классного коньяка отец начинает свой спич.
- Все учебники по истории изъяли, новых и не думают печатать. Не знают что писать. Не устаканилась еще идеология. Ну, во всех бедах у них теперь Россия само-собой виновата. Сделали из истории – проститутку. Всех таджиков в Бухаре и Самарканде узбеками переписали.
А Рашидова сначала в центре схоронили, потом выкопали – не то символизирует, увезли в родной город, ночью, как собаку. Там скверик ему отвели. А теперь опять в центре города ему памятник отгрохали, рядом с резиденцией Романовых. Времена.
Я молча киваю, боюсь, что дискуссия затянется. Видел бы он, что творят с инакомыслящими в тюремных подвалах, может бы его и не стала так заботить судьба трупа бывшего Первого секретаря узбекской компартии.
- А ты зачем сбежал-то, слушай? Дурак совсем? Внимание отца с глобальных проблем преподавания новейшей истории сдвигается на меня.
- Никто не охранял, вот и сбежал.
- Вечно ты ерундой какой-то занимаешься. А паспорт теперь как? Прописка? Военкомат?
- Папа, логика железная. Ты сидишь в тюрьме - тебя охраняют. Собаки лают, автоматчики на вышках покуривают. И вдруг – представь, все исчезло разом.
Тюрьма осталось, а охраны нет. Что дальше будешь делать - сидеть или бежать? Бежать конечно же, пап. Бежать в ту же секунду. Или я не прав?
- Логика, говоришь? Отец цепляет вилкой упругий скользкий грибочек.
Знаешь, в семидесятые в Америке психолог, Стэнли Милгрэм, провел эксперимент. Интересный, хотя и провокационный, конечно.
Отец судорожно проглатывает стопку коньяку. Раньше я не замечал, как ловко он это проделывает – вдохнул будто.
- Брали двух подопытных. Одного называли “учитель”, другого “ученик”. Учитель зачитывал словосочетания и неожиданно остановившись, просил ученика повторить. Если ученик ошибался, учитель включал реостат и ученика било током, через подсоединенные к голове электроды.
Перед опытом и самого учителя бьют током, чувствительно так, вольт сорок пять, чтобы понимал какой у него инструмент в руках.
- Бухенвальд какой-то! А в чем суть опыта-то? Таким макаром что, запоминать быстрее?
- Вся хитрость в том, что опыт ставят над учителем. Роль ученика исполняет актер или студент. Электричества в машине во время эксперимента на самом деле нет, однако учитель не знает об этом! А ученик стонет и орет, как будто его и правда бьет ток.
- Ах вот оно что! В зоне это называется проверка на вшивость. И что? Вывод какой? Курвится учитель?
-Тебе надо бы избавляться от этих словечек. Старайся говорить языком собеседника, а не собственным. Ты же переводчик, в конце-то концов.
А что дальше ? Дальше Милгрэм заставляет учителя увеличивать силу тока с каждой ошибкой ученика. Обычно на 120 вольтах, учитель переспрашивает “А стоит ли продолжать?” Когда доходит до 250, учитель отказывается бить ученика током.
Тогда Милгрэм настаивает. Надо бить током до тех пор, пока ученик не запомнит всех словосочетаний!
А учитель уже боится :
-Но у него слабое сердце, он же сам вам говорил!
-Заверяю вас, ток больно бьет, но совсем не опасен. Вы не отвечаете не за что. Пожалуйста, продолжайте.Нужно довести эксперимент до конца.
Короче говоря, из сорока человек «учителей» – двадцать пять довели напряжение до 450 вольт. Он орал на них или обманывал или сулил какие-то выгоды подопытному. И учитель выполнял все требования. Ведь Милгрэм говорил им – “я несу ответственность за последствия”. Понимаешь?
- Да вроде понимаю. Типа мы приказ выполняли. Прокатить бы этого Милгрэма твоего по лохмачевским хатам в спецподвале МВД. На парочку рефератов насобирал бы впечатлений.
- Я тебе не об этом твержу. Спецподвал – посмотрите герой какой! Был бы ты как Шаламов, ну ладно, как Солженицын, на худой конец – тогда мог бы кичиться своими подвалами, бестолочь несчастный!
Вывод Милгрэма в чем?
Cамо существование любого общества подразумевает наличие власти – это норма. А власть, в свою очередь, требует подчинения. И подчинение власти является настолько мощной тенденцией поведения человека, что порой задвигает на задний план такие важные элементы как мораль, этика и человеколюбие.
Поэтому и нельзя убегать из тюрьмы, пока не отпустят власти. Даже если нет охраны! Пойми, не смотря на несовершенство любого общества, тебе придется жить по его законам.Даже если законы противоречат логике.
И будешь сидеть в тюрьме без замков, если это нужно для блага этого общества.
Последнюю фразу отец уже кричит во весь голос, как на трибуне какого нибудь съезда. Не хватало только , чтобы соседи участкового вызвали. Четвертый этаж все-таки.
- Ладно, ладно, пап, ты меня убедил. Убедил! Хотя уважения к обществу и власти у меня от твоего Милгрэма едва-ли прибавилось. Ладно. Давай я лучше тебе рассказ свой почитаю, а?
-Читай, послушаем. Вот это – другое дело. Творчество – оно над властью, оно над обществом и всеми условностями этими.
Я читаю вслух какой-то нелепый рассказ, написанный еще в тюрьме, и дойдя до кульминации, потихоньку смотрю на отца, в надежде на реакцию.
Поджав ноги в большом кресле и слегка приоткрыв рот, мой отец давно уже спит сном праведника.
***
Утром я провожаю его до работы.
- Вернулся бы ты уже на свою колонку, просит отец.
- Угу, обещаю я
Мне становится стыдно, за мои разглагольствования об обществе и морали, когда вот – родной и близкий мне человек тихо спивается в одиночестве, и не кому погладить ему брюки.
Отвернувшись, я быстро ухожу.