Генка
Генка три недели умирал, не сдавался. Его ранили в шею, сердце, печень. Вполне достаточно, чтоб скончаться на месте. Но его довезли до больницы живым, что само по себе является скрытым чудом.
Я поэтому надеялся до конца, что он не умрёт. И все надеялись: если видишь, что Б-г творит чудеса, то грех не надеяться. Правда, и парамедик его спасал выдающийся, но из Хеврона до Иерусалима даже на скорой помощи не меньше, чем полчаса...
Правда, если честно сказать, вначале я не хотел молиться за его здоровье, потому что как увидел его в палате... — вид у него такой, что лучше не рассказывать.
Смотрю на него и думаю: " Генка, как будто бы хороший парень, зачем его Б-г мучиться оставил?" Врагу бы такого не пожелал.
Да и Генка никому бы такого не пожелал, даже своему убийце, молодому парню-арабу. Того просто кокнули сразу же солдаты на остановке, и всех делов. Он напал на Генку прямо на остановке: Генка расслабился после работы, автобуса ждал, видел уже себя дома, на отдыхе, в кругу семьи — расслабился и пропустил.
Сколько раз я так же стоял в абсолютном неадеквате и ловил галок в небе после рабочей смены: ведь, напротив через дорогу, десять метров от остановки будка с солдатами.
Говорил я солдатам, два дня до этого говорил: " Если что случится, вы же стрелять не сможете, у вас же свои будут на линии огня".
Но кто я им, чтобы меня послушать — мусорщик хевронский. Теперь все задним умом крепки: сейчас солдаты с двух сторон дороги стоят. Но Генку уже не вернёшь.
Помню, приехали все в больницу, в "Шаарей цедек", а там уже Вероника, генкина жена сидит: не дай Госп-ди в глаза ей посмотреть. А я как идиот посмотрел, а потом еще в палату зашел и Генку увидел.
— За что? — думаю, — за что?..
Выхожу из палаты, подхожу к своей жене, а она вперилась в меня своими огромными глазами и властно так: " Молись, — говорит за Генку, за его здоровье ".
А я ей говорю: " А ты его видела? — Для чего, — говорю, для чего...? Где тут Б-г? "
А она мне: " Заткнись, — говорит, — заткнись!.. Разуй глаза — вся больница Славой Всевышн-го наполнена, от ангелов яблоку негде упасть. Возвращайся, — говорит, — и молись. "
Возвращаюсь я в палату: плохо мне, муторно. " Легко, — думаю, — говорить: "Молись." — Душа его где? Где душа?"
Поднимаю глаза к изголовью, а потом выше,
выше — гляжу, а у Генки душа над больницей распростерлась, над Иерусалимом, над всем миром.
И молится он, непрерывно молится: руки, ноги раскинул, с места не сойдет, пока у Б-га нас всех не отмолит.
Я такой молитвы никогда не видел, не представлял даже...
Так первосвященник в храме молился — тотально — всем телом: прикрыл нас собой, и с места не сойдет, пока не отмолит.
А я, такой-сякой ясновидящий, пока Генка был жив, думал, что он молиться не умеет: он перед работой кофе пил и « Псалмы царя Давида » читал. А в « Псалмах » даже ивритоязычные мало что понимают: текст древний, грамматика — ни в зуб ногой, ни коленом в глаз. Многозначность, многогранность такая, что голова кругом идет, а он сидит себе, спокойно читает и ещё кофе пьет.
Я его, конечно, подозревал.
И, вообще, он мне казался самым обыкновенным парнем — ничего выдающегося: хорошо сложен, крепкий, добродушный, улыбчивый, но ничего особенного.
Я целый год « Псалмы » изучал, чтобы во что-то врубиться, а он их кофе запивал и блаженно улыбался.
Только после его смерти я догадался, что одна древняя душа за чашкой кофе беседовала с другой древней душой, и вся современная религиозность им казалась цирком на дроте.
А через три недели Генка отмолил нас всех и умер. Ему три недели хватило — он ни на что больше не отвлекался. Три недели ангелы держали больницу в своих руках — они обязаны были дать ему домолиться. И все чудеса происходили только во имя его молитвы. А я поначалу об этом не знал...
После похорон я позвонил его жене — Веронике. Я не знал, что ей сказать, я хотел ей объяснить, каким необыкновенным человеком был её муж.
Но, что можно было объяснить женщине, у которой со смертью мужа жизнь закончилась?
Она сказала, что, если он ее действительно любит, пусть прийдет к ней хотя бы во сне. Один-единственный раз хотя бы во сне.
Во сне он пришел не к ней, а ко мне: Генка стоял за моей спиной, а я расположился за столиком на собрании, посвященном его памяти. Люди выступали, говорили и говорили, а Генка сел рядом со мной и все больше и больше хмурился. И я понял, что он против таких мероприятий. А потом он попросил позаботиться о его семье: о жене и дочке. И я безответственно пообещал.
Утром я позвонил Веронике и попытался пересказать сон, но умной, образованной женщине объяснить что-то иррациональное невозможно.
Что ей сказать? — что я генетический урод, способный видеть души живых и умерших.
Если я такой необыкновенный, то почему работаю простым мусорщиком в Хевроне?
Как ей объяснить, что Генка не может прийти к ней во сне, потому что она помнит его в рамках простого человека, а он после смерти стал выше ангелов — его душа — крыша вселенной.
А я, я все вижу, не потому что лучше, или умнее других, просто я — генетический урод.
Так я и не выполнил свое обещание, данное во сне: через два года столкнулся с Вероникой возле супера, пропищал: " Привет, привет", но она посмотрела на меня, как на мусор, и прошла мимо.
Правильно: что здороваться с человеком, который называл себя Генкиным другом, а сам даже на собрание, посвященное его памяти не пришел, и так ни разу за два года после дурацкого разговора о снах не позвонил.
Позор.