Просматривая ленту новостей в интернете, я обратила внимание на следующее объявление: «В нашем городе: Акция «Блокадный хлеб» состоится 28 января в парке Победы. С 14:00 до 15:00 — раздача «блокадного» хлеба, солдатской каши и чая». Почему-то нестерпимо захотелось попробовать тот хлеб.
Надо бы сходить.
Пятьдесят семь процентов обойной муки, от двадцати до тридцати овсяной, десять подсолнечного жмыха, по три соли и солода.
Надо сходить.
Суточная норма с двадцатого ноября сорок первого года – сто двадцать пять грамм.
Надо обязательно сходить.
От остановки до парка двадцать минут ходьбы. Я вышла из автобуса в половине второго. Времени было достаточно, но охватившее меня странное беспокойство заставило прибавить шаг. Последние метры я почти бежала. Беспокойство переросло во вполне определённый, ошеломляющий своей внезапностью страх - страх опоздать к раздаче хлеба.
До назначенного времени оставалось десять минут, но пайки уже выдавали. Согласно объявлению. Сто двадцать пять грамм чёрного, твёрдого, чуть горьковатого хлеба. Я взяла кусочек, завернутый в пакет для завтраков, и тут же забыла о странном происшествии. Чего не бывает.
Над огромной кастрюлей поднимался пар, юноши в серых шинелях бойко угощали желающих кашей и чаем. После недавнего обеда мне совсем не хотелось есть. Я посмотрела пару номеров концерта, прошлась по аллее, разглядывая бюсты героев войны, остановилась у стенда, посвященного дням блокады. Было очень много снега. Он лежал на улицах моего родного города и на улицах застывшего Ленинграда. И ни к чему было знать, что именно на этих фотографиях покоится под его белым покрывалом. Кому это теперь интересно? Поэтому и людей пришло мало. Настолько мало, что волонтёрам пришлось раздавать хлеб случайным прохожим. Я тоже взяла ещё два кусочка для дочери и внука.
Снова пошёл снег. Заснеженный город показался слишком умиротворённым: редкие бесшумные автомобили, задумчивые ели, уснувшие фонтаны. За стеклянной стеной кафе обедали посетители. Они сидели так близко ко мне, что еда находилась на расстоянии вытянутой руки. Мною вдруг овладело невыразимое отчаяние, избавить от которого могла только абсолютная уверенность в том, что всё происходит наяву, и передо мной всего лишь стекло. Стало жизненно необходимым зайти вовнутрь, достать кошелёк, взять что-нибудь из меню и дотронуться до этого чего-нибудь окоченевшими пальцами. Срочно требовались реальные ощущения от исполнения упомянутых действий. Стекло. Это – просто стекло.
Выбор пал на пончик и кофе. Я осторожно отломила кусочек и положила в рот. Сытость не давала пончику лезть в горло. Я давилась, проталкивая его глотками горячего напитка, а за стеклянной стеной беззвучно падал снег.
Пришло время возвращаться домой. Мне повезло найти в маршрутке свободное место. Сумка с хлебом спокойно лежала на коленях, но неожиданно вернулся страх. Я испугалась, что не смогу довезти пайки детей до дома, и всю дорогу судорожно прижимала сумку к себе.
Наконец наступил тихий семейный вечер. Все тревоги остались позади. Я села у окна и стала смотреть на прикрытый белым покрывалом двор.
Кто ты? Ответь. Только не поднимай свой снежный саван. Я смогла получить те твои последние сто двадцать пять грамм и донести хлеб до дома. А еда, поверь, давно уже перестала быть миражом угасающего сознания.
Господи, дай вечный покой этой душе.