История эта случилась из-за Юркиной страсти к оружию. Представляя себя тем или иным книжным героем, он мог подолгу размахивать мечом, неподвижно часами сидеть с обрезом в засаде, или в лесополосе преследовать воображаемого дикого зверя с луком в руках …
Какой же воин без боевого оружия! Юрка хорошо был экипирован для своих ратных подвигов и походов. На чердаке отцовского дома в укромном закутке хранился его арсенал. Чего там только не было: и всевозможные мечи, и луки со стрелами, и ножи, и патроны… Многое было сделано ловкими Юркиными руками. Выпилить из липы лёгкий меч с удобной рукояткой, смастерить лук с кожаной тетивой из гибкой рябиновой ветки и натянуть на него кожаную тетиву, – было кропотливо, но несложно. А как-то, по журналу «Юный техник» из школьной библиотеки, он собрал настоящую пищаль, мушкет.
К стальной метровой трубе Юрка приладил старый приклад. Один конец трубы заплющил, залил свинца и просверлил отверстие для запала. В незапаянный конец пищали Юрка засыпал поочерёдно слой серы, счищенной со спичек, слой пыжа, слой дробинок и снова слой пыжа. Дробь тоже сделал сам: расплавил в банке над пламенем свинец и вылил его тонкой струйкой в холодное масло. Когда к маленькому отверстию в трубе подносилась горящая спичка, гремел выстрел – самый, что ни на есть, настоящий.
В такие моменты изобретательского триумфа, Юрка был чрезвычайно счастлив и горд собой. Он представлял себя знаменитым оружейным мастером, даже клеймо ставил на поделки: пятиконечная звезда, а внутри неё буква Ю. Всё в том же «Юном технике» Юрка вычитал, что подобный мушкет имелся у самого Петра первого и хранится он в Оружейном музее, в Москве. Эх, поглядеть бы на него, подержать в руках, погладить холодный металл…
Однажды в Крутчиках, в заброшенном доме, мальчишки нашли старый кулацкий обрез. Находку они отдали Юрке, зная о его страсти и смекалке. Щедрый подарок! Юрка блаженствовал и одновременно, разглядывая презент, прикидывал в уме масштабы реставрации: сам ствол обреза не пострадал от времени, а вот приклад придётся смастерить новый. Так и сделал: заменил сгнивший приклад на новенький берёзовый, ошкуренный и пропитанный льняным маслом; смазал машинным маслом и надраил до блеска ствол. Теперь у него было своё настоящее оружие, даже вопрос с патронами неожиданно быстро разрешился. К обрезу подошли строительные патроны, всё из того же схрона. Восторг и честолюбие переполняли Юрку через край и требовали выхода...
Своему увлечению Юрка посвящал свободное время, а его становилось всё меньше и меньше: на носу были выпускные экзамены в школе, да и на крестьянском подворье родителям требовалась его помощь. Старший брат проходил в то время срочную двухлетнюю службу в Советской Армии, поэтому все сыновьи обязанности Олега перешли к Юрке. Он и траву косил летом с отцом, и колхозную свёклу полол с матерью, и медогонку крутил в период медосбора, и за скотиной помогал ухаживать…
Родители, занятые тяжёлым сельским трудом, ничего не знали о тайном увлечении младшего сына. Слава Богу, что Юрка жив остался и не покалечился, и что других не покалечил. Боеготовность арсенала он проверял на крысах, вот они и пострадали только.
Юрку переполняло двоякое чувство. С одной стороны, он понимал, что о тайнике никто не должен знать: за хранение оружия можно уголовную статью схлопотать – об этом Юрка знал. С другой стороны, очень уж ему хотелось похвастаться своим богатством. Кому? Отцу? Ни-ни - найдёт обрез и тотчас утопит в Плавутке. Одноклассникам? Те обязательно заложат учителям, учителя директору…
В конце концов, изрядно настрадавшись, Юрка решил написать старшему брату письмо. Кто-кто, а Олег должен по достоинству оценить компетентность и боеготовность своего хоть и младшего по возрасту, но такого ловкого брата!
На четырёх листах бумаги во всех подробностях, ещё и приукрасив, расписал Юрка свои достижения в ратном деле. Письмо получилось пухлым, с трудом протиснулось в щёлку почтового ящика. Отправив брату послание, Юрка с нетерпением стал ждать ответа. Ждать пришлось недолго…
Спустя некоторое время, прямо с контрольной по математике, Юрку вызвали к директору школы. За тёмным полированным столом, кроме директора, сидели учителя и местный участковый, Виктор Иванович. Юрка стоял в дверях и озадаченно переводил взгляд с одного лица на другое, пытаясь разгадать тайну столь внезапного интереса к себе. Напряжённую тишину в кабине нарушил Евгений Павлович:
- Проходи, Перов, не стесняйся!
Юрка осторожно сделал пару шагов вглубь комнаты и снова застыл.
- Как дома дела, как родители? Олег, где службу проходит?
- В Москве, в Таманской дивизии… - не без гордости за старшего брата начал Юрка и осёкся: «Неужели, что с Олегом случилось?»
Он снова метнулся взглядом по лицам учителей, те, смотрели в сторону, на край стола. Там белели какие-то листки. Юрка невольно тоже присмотрелся к ним и… узнал собственный размашистый почерк. Так это же! Юрку обдало жаром: на столе лежало его письмо, щедро и жирно подчёркнутое красным карандашом. «Какой же он дурак! Сам себя сдал с потрохами!»
- Вижу, Перов, ты всё понял, за чем мы тебя вызвали.
В ответ на вкрадчивый вопрос участкового Юрка кивнул опущенной головой. Виктор Иванович, догадавшись, что происходит в мальчишеской душе, не стал мучить бессмысленными расспросами: в письме подробностей было более, чем достаточно. Вместо Виктора Ивановича в разговор вступил Евгений Павлович:
- Что же ты, Перов, - подвёл и себя и нас? Ты ведь в нашей школе один из лучших учеников, на золотую медаль идёшь, в лётную школу поступать собираешься… и такая промашка! Несерьёзно это, Перов, несерьёзно.
Юрка не знал, что сказать в своё оправдание. Он готов был сквозь землю провалиться, лишь бы не находиться сейчас в этом кабинете, не чувствовать на себе укоризненные взгляды учителей.
- Поехали за арсеналом, вояка!
Участковый вышел из кабинета, Юрка поплёлся за ним. Перед школой стоял старенький милицейский уазик, на нём и поехали к Юркиному дому. Ехали недолго. Когда пешком идёшь, да ещё в непогоду (дождь, снег, или сильный ветер), дорога от дома до школы и обратно кажется бесконечно длинной, а когда на машине, совсем близко.
Вылезая из тесной кабинки уазика, Юрка заметил на крыльце дома отца, лицо у того было белее январского снега. «Неужели, батя тоже обо всём знает?» - с тоской подумал Юрка.
- Ну что, сам принесёшь своё богатство? – с усмешкой спросил пацана Виктор Иванович. - Ступай, а мы с Иваном Осиповичем здесь покурим и потолкуем.
Пока Юрка лазил на чердак и перетаскивал в машину арсенал, взрослые о чём-то тихо беседовали. Было о чём.
Юрке до слёз не хотелось расставаться с оружием, но делать нечего - сам виноват. В письме брату он ничего не забыл упомянуть - теперь не перепрячешь.
- Всё принёс, ничего не утаил? Или мне проверить по списку? – участковый с иронией смотрел на удручённого подростка. Тот горестно вздохнул и кивнул.
- Что ж, завтра утром жду вас обоих в райцентре, у себя в отделе! – уже без усмешки, жёстко подытожил участковый и уехал.
На щёки Ивана Осиповича стал возвращаться румянец.
- Эх, Юрка, Юрка! Я ведь самогон гоню в поветке…
Только теперь до Юрки дошло, что причина смертельной бледности отца была не в арсенале. В доме и во дворе стоял характерный дурманящий аромат первяка. Как только участковый его не учуял? Или учуял, но не подал вида? Решил, что для Перовых на сегодня стрессов более, чем достаточно?
Всю ночь Юрка не спал, ворочался на жёстком диване, ругал себя: «Какой же он глупый! Нашёл перед кем хвастаться оружием – перед военной цензурой! Прощай золотая медаль, прощай лётная школа! Вот ведь настрочил лётчик-пулемётчик – всей деревне на смех! Наверняка, завтра арестуют. Может, и к лучшему, как теперь, после такого позора, в школе показаться, даже первоклашки будут пальцем в него, в дылду, тыкать… Юрка представлял одну сцену драматичнее другой: вот ему одевают наручники, вот его сажают в «воронок», вот отец хватается за сердце…
Юрка слышал: родители тоже всю ночь не спали и о чём-то шептались на своей кровати (спали-то все в одной комнате, других комнат в их саманном домишке не было). Только младшие сестрёнки Света и Таня спали сладко и крепко, как и положено в их нежном возрасте. Счастливые!
Забылся Юрка под утро. Приснился ему сон. Будто лезет он по деревянной приставной лестнице на чердак, а там возле схрона кулак с чёрной всклокоченной бородой и в чёрной папахе. Сидит с обрезом в руках и целится в него, в Юрку.
- Ты, малявка, зачем моё добро к себе прибрал! Вот я тебя сейчас поучу, как чужое-то брать!
Раздаётся выстрел, Юрка громко вскрикивает, падает с лестницы и … просыпается, весь в холодном поту.
Когда отец и сын вышли из дома, чтобы поймать попутку в райцентр, утро только начиналось. Была ранняя весна, грязные остатки снега ещё белели в плохо прогреваемых солнцем затенённых ложбинах. Юрка, не выспавшийся и голодный (из-за отсутствия аппетита он не стал ни ужинать, ни завтракать), в кузове попутки, на ветру, сильно замёрз.
Когда доехали до районного отдела милиции, обычно проворный Юрка неловко спрыгнул с борта кузова и нехотя огляделся. Его внимание привлекла доска с фотографиями и фотороботами неприветливых мужчин. Мрачно, исподлобья, смотрели на него преступники: не дай Бог, оказаться в одной компании с такими. Подросток зябко повёл плечами внутри тоненькой курточки на «рыбьем меху» и горестно вздохнул…
Отметившись у дежурного, отец с сыном прошли в кабинет участкового. Поздоровались, сели у стенки. Юрка даже голову боялся повернуть в сторону Виктора Ивановича, чтобы не видеть его чёрных глубоко посаженных глаз.
- Надеюсь, Юра, ты всё осознал и больше такого не повторишь? – начал Виктор Иванович серьёзный разговор.
Юрка прислушался – слова участкового был строгими, но обнадёживающими.
- Ты парень способный, не хочу тебе жизнь ломать. Поэтому, на первый раз, дело заводить не стану. Ты уж не подведи, оправдай моё доверие.
- Да я, Виктор Иванович… я больше никогда… конечно оправдаю… большое спасибо… - у Юрки на глазах показались слёзы счастья, да и у отца тоже.
— Вот и хорошо! Я рад, что ты всё осознал, Перов. Бросай свои стрелялки-пугалки – ты ведь уже взрослый парень! Начинай готовиться к экзаменам. Слышал, в лётную школу собираешься поступать – хорошее дело. Поступай – может, как Юрий Гагарин в космос полетишь - прославишь нашу Черниговку. Я в тебя верю, Юра!
Отец и сын, ещё не верящие, что свободны, вышли из тёмного здания райотдела на улицу и зажмурились: прямо в глаза им светило утреннее, ещё холодное, но такое лучезарное солнце; с крыш домов свисали длинные хрустальные сосульки; на дороге блестели лужицы, покрытые тонким ночным ледком…
Юрка зажмурил и снова распахнул глаза. Жизнь продолжается - его снова спасли!