Рассыпаясь на миллиард тяжелых слез, она не смогла бросить свой последний взгляд на него, будто боясь не суметь, впервые быть верной себе, а не его, слишком зацикленному на нем самом же, миру.
«Когда мы увидимся снова?» повторялось в ее голове сотню тысяч раз, пока она шла путь длиной в целую жизнь от его машины до своего одинокого дома. Казалось, что все уже решено, и пути назад уже нет, а в голове тихо-тихо шепталось: «Я его слишком сильно люблю». Обернувшись своим самым злейшим врагом, в обиде на саму себя, и в страхе не уйти или в страхе не увидеть его больше никогда, она шла от него к себе, как от северного полюса на южный пешком. Принято говорить, что внутри что-то обрывается в какую-то долю секунды, и вот оно озарение, снезадшее как божья манна, и нет ни желания, ни сил смотреть в глаза тому «самому», ведь он предал, обманул и вообще перестал быть тем, кого ты так самоотверженно любил. С ней такого не произошло. Он предал, обманул и перестал быть тем, кого она готова была самоотверженно любить, перестал быть тем, кого бы она осознанно продолжила выбирать и стал болезнью, о страшности, которой наслышался еще в детстве от взрослых, потерявших близких, ставшими ее жертвой. И вот оно – момент истины и никаких светов сафитов и сопереживающих возгласов из зала. Нет, ты просто очередной прокаженный, которому светят годы «испуганно-гордой» изоляции. «Та, которую лучше не трогать», «та, которая полюбила не того» ,и «та, которая справится».
Разложив свои вещи в доме «77-ми несчастий», она стараясь отпустить и забыть, желательно больше никогда об этом не думать и не вспоминать, по миллиарду раз восстанавливала в душе то чувство, которое пережила поняв, что он, как и пологается людям, ударил именно в ту рану, которую она, показывая ему, называла «неизлечимой и самой болезненной». Ей нужно было проходить каждый элемент ее палитры скорби и несчатья, чтоб ее глупое-глупое сердце заросло обидой к нему и страхом его возвращения. Как в той песне «он чужой, он плохой». Так шли недели - она работала, гуляла, занималась собой, «да и вообще, пошел он, ты достойна большего». Но правда в том, что ничего не могло занять даже не его место, а образовавшееся пространство, от съежившейся в коликах, стыде и нежелании существовать любви к нему.
«Да я уже и не вспоминаю о нем. Конечно, я понимаю, мне и неинтересно. Я живу дальше», как запрограмированный робот, повторяла она всем вокруг, а сама специально откладывала телефон подальше на время, чтоб взяв телефон, обрадоваться тому, что он ей хотя бы случайно написал. Как будто бы боясь спугнуть его сообщение своим пристальным ожиданием. А дальше: «Умоляю, пусть он мне напишет» каждую ночь, соединив руки в молитве, в слезах.
Она шла на фоне новогодних огней, окутавшись в красный шарф, сама с собой не в ладу, голова не на месте, сама не своя и никакая. Боясь, она все же хотела увидеть его в толпе, посмотреть на него, стать опять малюсенькой, вдохнуть его запах, возненавидеть и вновь полюбить саму себя.
«Нельзя оставаться там, где ты не нужен» повторял ее разум любви, как мать 3х летнему сыну настырно сующему пальцы в розетки. Казалось бы, ей давно надо было понять, что рука в розетке – это как минимум больно, но за долгие годы, держание пальчиков в пластмассовых дырочках розетки, сделали боль практически такой же незаменимой, как воздух.
Ее не оставляли вопросы о том, что чувствует и думает он, она часами искала ему оправдания... а сколько раз она практически была уверена в том, что страдает шизофренией – на столько полярны были ее мысли и секундные решения, которые она принимала. Он испортил ей и новый год, и день рождения, да и вообще мало, что осталось не тронутым его не по-человечески жестоким молчанием. Потеряв веру в светлое будущее, она придала огню свои розовые мечты. Он выкинул ее с державших ее всю жизнь воздушно-мягких облаков, и она плашмя ударилась об мокрый, серый асфальт жизни, «жизни такой, какая она есть».
Так проходили месяцы, и борьба в голове потихоньку перестала доставлять дискомфорт, потеряв актульность на фоне безжалостно продолжающейся жизни. Он остался в сердце шрамом, но не стал новой неизлечимой, вечноболящей раной, которой не суждено покрыться даже корочкой. Судьба, когда-то связавшая их вместе, будто поняв свою ошибку, оберегала ее от путей, по которым проходил он, позволяя ей до конца излечиться. Она, как и ожидалось, справилась.