Забавное животное - человек.
Потому что, с одной стороны - создание Бога, а с другой -
встал вечером, как человек, в туалет с променадом, потерял сознание, и рухнул в коридоре, уже как животное.
Очнулся в поту, глядя на потолок, подумал: "бывает, чо". Поднялся, свет включил, нутро взорвалось болью,
стянуло свои остатки в жгучий узел - и на тебе - опять башкой об пол.
Хорошо, что "скорая" у нас скорая - всего два с половиной часа.
Одна принцесса живот мнёт во все стороны, другая издали смотрит, то ли с равнодушием, то ли изучая.
Все фельдшеры одинаковые.
А когда, по ночным улицам везет тебя белый железный ящик, то тоже котенком себя чуешь.
Я так кота в котовозке носил, в его отчаянном положении.
В приемной покое все спят, не достучаться, на то он и покой. Какие вопросы?
Заспанная дежурная еле шевелит ключами. Продирающий глаза хирург, еле шевелится, зевающая провожатая медленно водит
по Узи, Рентгену, анализам. Подозрение на аппендицит.
А в палате хорошо, мужики не двигаются, только глаза открыли, посмотреть на страдальца очередного.
Два хирурга снова мнут живот, сестра делает укол. Заставли самого, из последних сил побрить там где требуется.
-На стол что-ли? (шепотом)
-Да сейчас разрежем, а там нет ничего.
-Больной, до утра потерпим? Часа три-четыре сможете потерпеть.
-Не знаю..
-Если хуже будет - вот кнопка на стене.
Оба были худощавые, и в синей униформе.
До утра я был в полубреду, и в свете утра, вошли трое "иных":
Два в зеленой форме, и один в коричневой. С таким телосложением, и такими ручищами,
что форма на них была, как детская, и надели они её, с короткими рукавчиками, просто в шутку.
А харизма была такая, что в распахнутые двери сначала ворвалась она, в миг заполнила всю палату,
и чуть не выдавила окно.
И вот тут мне захотелось сжаться, и плюнуть на всё, разрежут так разрежут, однова помирать.
Допрос, тщательный, терзаемые со всех сторон живот, и поясница.
Оставили как есть, и указали на ту же кнопку. Всех моих соседей по-очереди возили на операцию, опять же -
человеками, а привозили - беспомощными животными.
Маноха Александр Павлович, девяносто два года, ветеран, еле ходит с палочкой,
улыбчивый, добрый и юморной. Подружились аж.
Рассказывал беконечно про молодость, и про забавные случаи прошлого.
Валерий, семьдесят лет, верующий человек, раздал всем "Новый Завет и Псалтырь".
Ночью я видел дежурную медсестру с это книгой, во тьме длинного коридора, в свете настольной лампы,
и сиянии Духа Святого.
Валерий: "Александр Павлович, вы ведь мне отец по возрасту!"
Александр Павлович: "Давай наоборот, я тебя папой покличу, помогал же мне столько тут"
Валерий выписался, двух, более молодых, отвезли на операцию. Остались вдвоем.
"Нет, Женя, ничего хуже, чем ждать и догонять. Я ведь правду скажу тебе - боюсь я. Сижу вот, и боюсь,
жить хочется старой развалине"
За ним никак не идут, измучался, надолго замолкает. Вдруг вскакивает, и стремится к моей койке.
-Александр Павлович, осторожнее, что случилось? - вскакиваю на встречу.
Хватает за руки.
-Жень, я вот что придумал, запиши номер моей старухи, когда меня отвезут после, в реанимацию, позвони ей,
скажи что жив, если вдруг.
-Конечно, не волнуйтесь, всё хорошо будет.
Усаживаю, и влетает медсестра: "Встаем встаем, укол, быстренько!"
Вылетает, и Александр Павлович, глядя мимо меня в окно, отчаянно крестится, и молится вслух,
потом смотрит в глаза растерянно, и его уводят.
После операции он просто лежал, махал мне на прощание обеими руками, улыбаясь, шепотом желая удачи. Супруге я позвонил.
Утренний выход из больницы, с неуклюжим пакетом, по которому сразу видно, откуда ты движешься, -
не самый приятный пейзаж из возможных.
Идёшь себе медленно, прозрачным призраком, не зная что прошептать провидению.
В кармане бумажка: "острая дискинезия кишечника".
Ладно, спасибо за эпизод, судьба бестолкового человека.