Обелиск нашей любви глава 6

Про­сыпа­юсь, раз­дерги­ваю што­ры — люб­лю этот жест при­нятия, от­кры­тос­ти но­вому дню — и иду на кух­ню, за­вари­вать ко­фе. Дже­но пь­ет ко­фе ред­ко, в ос­новном пред­по­читая чай, а я в этом от­но­шении — ти­пич­ная жи­тель­ни­ца Сре­дизем­но­морья, мой день на­чина­ет­ся с ко­фе. Но по­ка я от­кры­ваю-зак­ры­ваю створ­ки шкаф­чи­ков и ба­ноч­ки, мне слы­шит­ся аро­мат чая. Иду в ван­ную при­нимать душ, и там ме­ня встре­ча­ет хвой­ный аро­мат кре­ма для бритья. Зна­комые за­пахи на­поми­на­ют о Джен­на­ро, я не толь­ко бо­юсь за не­го, но и ску­чаю, от­счи­тывая дни, ос­тавши­еся до воз­вра­щения бра­та. Че­тыре, три, два, один…
      Эти пос­ледние дни ждать слож­нее все­го, хо­чет­ся прос­то пе­ред­ви­нуть стрел­ки ча­сов и прос­нуть­ся ве­чером вос­кре­сенья. Но… на­до пи­сать дип­лом. Что­бы сос­ре­дото­чить­ся, я пе­рес­таю хо­дить в уни­вер и от­ве­чать на звон­ки под­ру­жек. Вмес­то это­го, ут­ром на ма­шине Дже­но еду до­мой, к ро­дите­лям, зав­тра­каю, бе­ру Чи­по, под­стил­ку, но­ут­бук, ма­тери­алы по дип­ло­му и от­прав­ля­юсь в парк. Там, ук­рывшись в те­неч­ке под лю­бимым де­ревом, при­няв по­зу умуд­ренно­го ме­дита­ци­ей буд­дист­ско­го мо­наха, пы­та­юсь за­нимать­ся ис­кусс­тво­вед­ческим ана­лизом. Толь­ко вот, сто­ит трень­кнуть со­об­ще­нию от Дже­но — и весь ис­сле­дова­тель­ский нас­трой с ме­ня сле­та­ет.
      «Аф­ган­ский кот. P.S. По­делил­ся с ним мя­сом из пло­ва)».
      Я по­нимаю, что то­же про­голо­далась, и мы с Чи­по дви­жем­ся к дав­но об­лю­бован­ной ка­феш­ке. Уса­жива­ем­ся на при­выч­ном мес­те на кры­ше с ви­дом на Не­апо­литан­ский за­лив, едим спа­гет­ти или пиц­цу, и про­дол­жа­ем по­пыт­ки сос­ре­дото­чить­ся на те­ме дип­ломной ра­боты до тех пор, по­ка тень от на­веса не сдви­га­ет­ся в сто­рону окон­ча­тель­но, от­кры­вая нас па­ляще­му сол­нцу.
      Воз­вра­ща­ем­ся в парк. В по­пыт­ке соз­дать под­хо­дящий нас­трой я на­чинаю сер­фить по ис­кусс­тво­вед­ческим сай­там, но до­воль­но быс­тро ме­ня сно­сит в дру­гое. Аф­га­нис­тан. Кух­ня, пе­щеры, дос­топри­меча­тель­нос­ти. Ока­зыва­ет­ся, на­ходят­ся иди­оты, по­сеща­ющие Аф­га­нис­тан в рам­ках тур­по­ез­док.
      Па­роч­ка та­ких экс­тре­малов — аме­рикан­ские сту­ден­ты, он и она — вот уже 4 го­да, как жи­вут в пле­ну у та­либов, и все по­пыт­ки се­мей их вы­купить ос­та­ют­ся бе­зус­пешны­ми. За это вре­мя улы­ба­ющи­еся влюб­ленные с фо­тог­ра­фии, сде­лан­ной в са­мом на­чале по­ез­дки, ус­пе­ли при­нять ис­лам и ро­дить дво­их де­тей. Я смот­рю на них ны­неш­них, на из­можден­ное ли­цо муж­чи­ны с длин­ной, жид­кой бо­родой и вы­биты­ми зу­бами, со­об­ща­юще­го в ви­де­опос­ла­нии род­ным, что у них все хо­рошо, на за­кутан­ную в чер­ное жен­щи­ну с зас­тывшим вы­раже­ни­ем ис­пу­га на ли­це, и ме­ня от­хва­тыва­ет чувс­тво, ко­торое не опи­сать сло­вами. Хо­чет­ся от­мо­тать со­бытия на­зад на 4 го­да, крик­нуть: «ду­рачье, ку­да вы еде­те!», ос­та­новить это неп­ре­рыв­ное на­силие над лич­ностью. Я знаю, что, ока­жись Дже­но в по­доб­ной си­ту­ации, он пред­по­чел бы уме­реть стоя, чем жить на ко­ленях. И это не кра­сивые сло­ва, он дей­стви­тель­но сде­лал бы та­кой вы­бор.
      Ужас при­под­ни­ма­ет во­лос­ки над ко­жей. Не на­до ду­мать об этом. Я со злостью зах­ло­пываю но­ут­бук. Это злость на се­бя, на то, что не удер­жа­лась и сно­ва по­лез­ла гуг­лить Аф­га­нис­тан. Я знаю, что те­перь мыс­ли об этой па­ре не ос­та­вят ме­ня весь день, не да­дут пи­сать дип­лом и зас­нуть ночью. Бо­же, ну что я за иди­от­ка…
      Воз­вра­ща­юсь с Чи­по до­мой, ужи­наю с вер­нувши­мися с ра­боты ро­дите­лями, в по­пыт­ке заг­лу­шить дур­ные мыс­ли иг­раю с па­пой в нар­ды. Еду на­зад, к Дже­но. За день в фай­ле дип­ло­ма при­бави­лась хо­рошо ес­ли па­ра де­сят­ков слов.
      Тос­кли­вое ве­чер­нее ожи­дание, скра­шен­ное чаш­кой ко­фе. Еще од­но со­об­ще­ние от Джен­на­ро — от­чет о про­делан­ной за день ра­боте. Те­перь он по­сыла­ет мне со­об­ще­ния два ра­за в день.
      От­кры­ваю но­ут­бук и про­веряю но­вос­ти по Аф­га­нис­та­ну — те­рак­ты, взры­вы, пе­рес­трел­ки, осо­бен­но в рай­оне сто­лич­но­го а­эро­пор­та. Все это по­пахи­ва­ет ма­зохиз­мом, но я не мо­гу ос­та­новить­ся. Рань­ше, ког­да брат стро­ил мост в Ла­осе, ког­да ез­дил во­лон­те­ром в Ке­нию, я не схо­дила так с ума. А те­перь… Каж­дую се­кун­ду на­до мной, слов­но Ве­зувий над Не­апо­лем, уг­ро­зой ка­тас­тро­фы на­виса­ет страх за Дже­но. Слов­но толь­ко те­перь я спол­на осоз­на­ла все опас­ности его про­фес­сии, все воз­можные пос­ледс­твия его бесс­тра­шия, его стрем­ле­ния по­могать. Осоз­на­ла, ка­ким ужа­сом они мо­гут обер­нуть­ся. Воз­можно, это я ста­ла взрос­лее и эго­ис­тичнее. А воз­можно, эго­ис­ткой я бы­ла тог­да, ког­да пог­ру­зив­шись в во­дово­рот сту­ден­ческих ве­чери­нок, не за­меча­ла оче­вид­но­го.

      «Вы­лете­ли», — при­ходит со­об­ще­ние с италь­ян­ско­го но­мера Дже­но. Уфф… От сер­дца от­легло, те­перь все­го ни­чего, пе­ресад­ка в Де­ли и се­мича­совой пе­релет до Не­апо­ля.
      Зво­нит Ли­пе. Из-за выс­тупле­ния он смо­жет при­ехать толь­ко ут­ром, в по­недель­ник, по­это­му по­чет­ная обя­зан­ность заб­рать Дже­но из а­эро­пор­та пос­ре­ди но­чи вы­пада­ет ис­клю­читель­но мне.
      На­до бы что-то при­гото­вить, и я ре­шаю сде­лать ри­зот­то и фрук­то­вые крос­та­тине. Оба мо­их бра­та лю­бят ри­зот­то, а Дже­но еще и впол­не при­лич­но его го­товит. Са­ма я не ска­зать, чтоб силь­но лю­била во­зить­ся на кух­не, раз­ве что по праз­дни­кам и под нас­тро­ение. Но се­год­ня как раз нас­тро­ение есть, к то­му же го­тов­ка как нич­то дру­гое по­мога­ет ско­ротать ос­тавше­еся вре­мя ожи­дания.
      Бу­диль­ник сра­баты­ва­ет в два ча­са. Чи­щу зу­бы, нас­ко­ро на­тяги­ваю фут­болку и джин­сы, сбе­гаю во двор, где ве­чером спе­ци­аль­но ос­та­вила ма­шину Дже­но, чтоб не за­мора­чивать­ся с вы­ез­дом с пар­ковки. Ежась от не­ожи­дан­но проб­равше­го до кос­тей вет­ра, по­вора­чиваю ключ за­жига­ния.
      Ноч­ной Не­аполь. По­чему-то он со­вер­шенно от­ли­ча­ет­ся от ве­чер­не­го, хо­тя так же тем­но, так же го­рят фо­нари и под­свет­ка. Мо­жет быть, ви­ной то­му не­бо, ус­певшее обер­нуть­ся вок­руг По­ляр­ной звез­ды — вы­сунув­шись из ок­на, я лю­бу­юсь им на све­тофо­ре — а, мо­жет, де­ло в при­тих­ших, став­ших хруп­ки­ми зву­ках, в нас­ту­па­ющем пред­рас­свет­ном за­тишье.
      Рейс из Де­ли при­лета­ет в 3:10. Я ос­но­ватель­но озяб­ла, но пе­реми­на­ясь с но­ги на но­гу, об­хва­тив се­бя ру­ками за пле­чи, стою у са­мого окон­но­го стек­ла. От хо­лода не хо­чет­ся спать, но он же до­бав­ля­ет не­тер­пе­ния пос­ледним ми­нутам.
      На таб­ло уже све­тит­ся «при­был». Сквозь стек­ло, от­де­ля­ющее зал та­можен­но­го кон­тро­ля, вид­но, как по­яв­ля­ют­ся пер­вые пас­са­жиры, гла­за ищут зна­комую фи­гуру.
      На нем пе­соч­ные во­ен­ные брю­ки, та­кая же кур­тка, фут­болка-ми­лита­ри, ко­торой поч­ти не вид­но за об­мо­тан­ным вок­руг шеи аф­ган­ским шар­фом, и двух­не­дель­ная бо­рода. Выг­ля­дит как мод­жа­хед, да и пах­нет от не­го со­от­ветс­тву­юще — сол­нцем, ка­мен­ной пылью и ды­мом кос­тра. Я бро­са­юсь ему на шею, со­вер­шенно не сдер­жи­вая ди­ких кри­ков вос­торга. На­вер­ное, на нас обо­рачи­ва­ют­ся, но мне все рав­но. Я це­лую ко­лючую, за­рос­шую ще­ку и бор­мо­чу что-то счас­тли­во-нев­нятное. Об­ни­мая, Дже­но при­под­ни­ма­ет ме­ня, так что но­ги по­виса­ют в воз­ду­хе.
      — Ну что, тру­сиш­ка? Ви­дишь, цел и нев­ре­дим, — сме­ет­ся он.
      — Ка­микад­зе! — я уда­ряю его ла­донью по пле­чу, бла­го в при­под­ня­том по­ложе­нии бить его свер­ху вниз удоб­но и лег­ко.
      Дже­но опус­ка­ет ме­ня на пол и це­лу­ет в пе­рено­сицу.
      — Эй, ты мне гла­за сво­ей бо­родой вы­колешь, — отс­тра­ня­юсь я. Он здесь, все в по­ряд­ке, а зна­чит, мож­но и поп­ри­веред­ни­чать.
      — Сам меч­таю о брит­ве, — сог­ла­ша­ет­ся брат с мо­им уп­ре­ком, под­хва­тывая сум­ку и заб­ра­сывая на пле­чо.
      — И те­бе при­вет, Сес­ка, — оби­жен­но-нас­мешли­вым то­ном бур­чит Вин­ченцо.
      — При­вет, миш­ка. Не оби­жай­ся, лад­но? — я це­лую Вин­че в та­кую же неб­ри­тую ще­ку. На­суп­ленный и за­рос­ший он, и прав­да, как ни­ког­да по­хож на мед­ве­жон­ка.
      Мы идем к ма­шине, и я не мо­гу удер­жать­ся от то­го, что­бы не дер­жать сво­бод­ную ру­ку бра­та в сво­ей и не тя­нуть впе­ред, сов­сем как в детс­тве.
      Че­рез нес­коль­ко мет­ров от вы­хода из зда­ния а­эро­пор­та, Дже­но ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, сни­ма­ет кур­тку и обо­рачи­ва­ет вок­руг ме­ня.
      — У те­бя зу­бы кла­ца­ют, — го­ворит он, стя­гивая во­рот кур­тки под под­бо­род­ком. За­пах кос­тра и чу­жой зем­ли под­сту­па­ет сов­сем близ­ко.
      За­кинув сум­ки в ба­гаж­ник, брат са­дит­ся на пас­са­жир­ское си­дение. Зна­чит, за ру­лем се­год­ня я.
      Дже­но от­ки­дыва­ет­ся спи­ной и за­тыл­ком на крес­ло. В этом жес­те я чи­таю ус­та­лость и удов­летво­рение от дос­ти­жения на­мечен­ной це­ли. Все хо­рошо. Все уже по­зади.
      Брат от­кры­ва­ет гла­за и смот­рит на ме­ня. Мы улы­ба­ем­ся друг дру­гу, и я по­вора­чиваю ключ за­жига­ния.
      Ут­ренний Не­аполь. По­ток ма­шин уже уве­личил­ся, хо­тя еще толь­ко рас­све­та­ет. Сна­чала нуж­но от­везти Вин­че, на­хох­лившим­ся бу­рун­дучком си­дяще­го на зад­нем си­денье. По­том до­мой, в смыс­ле на квар­ти­ру к Дже­но.
      У бра­та зво­нит мо­биль­ный.
      — Да, при­летел. Нор­маль­но. Отос­плюсь и при­еду к ужи­ну, — су­дя по реп­ли­кам Джен­на­ро и тем­бру го­лоса, до­нося­щего­ся из ди­нами­ка те­лефо­на, — это па­па.
      Вы­садив Вин­че и по­махав на про­щание ру­кой, я раз­во­рачи­ваю ма­шину и еду в об­ратном нап­равле­нии. Брат, прик­рыв гла­за, си­дит ря­дом. Нес­коль­ко раз на све­тофо­рах я ук­радкой заг­ля­дываю ему в ли­цо, пы­та­ясь по­нять, спит Дже­но или нет. Все же раз­ни­ца в ча­совых по­ясах…

      — Ты в кур­се, что у те­бя бо­рода ры­жее, чем во­лосы? — спра­шиваю бра­та, сто­яще­го с брит­вой пе­ред зер­ка­лом.
      — А это важ­но?
      Я сме­юсь. Дже­но де­ла­ет пер­вое дви­жение лез­ви­ем, и я по­нимаю, что у ме­ня че­шут­ся ру­ки.
      — Хо­чешь, я те­бя поб­рею? Я со­бак в при­юте бри­ла. И стриг­ла.
      — Не-а, ре­зюме что-то не вдох­новля­ет, — от­ве­ча­ет он.
      — Ну, по­жалуй­ста, — кор­чу я умиль­ную ро­жицу.
      Брат пос­ле се­кун­дных раз­ду­мий все же про­тяги­ва­ет мне брит­ву. Брит­ва у Дже­но опас­ная, так что это сво­еоб­разный знак до­верия с его сто­роны.
      — Са­дись, — я ука­зываю на зак­ры­тый крыш­кой уни­таз. — Стоя, мне до те­бя до­тяги­вать­ся не­удоб­но.
      Тща­тель­но во­жу лез­ви­ем по из­ги­бам ли­ца и шеи, пе­ри­оди­чес­ки оку­ная брит­ву с из­бытком сре­зан­ной рас­ти­тель­нос­ти в во­ду, и пре­ис­полня­ясь гор­достью за тот факт, что ру­ка ни ра­зу не дрог­ну­ла. Про­цесс нем­но­го гип­но­тичес­кий, срод­ни со­бира­нию паз­злов, ког­да каж­дый ку­сочек чис­той ко­жи ме­ня­ет кар­ти­ну, пос­те­пен­но от­кры­вая но­вый вид на скла­дыва­юще­еся из этих ку­соч­ков це­лое.
      — Те­перь у те­бя вер­хняя часть ли­ца тем­нее, чем ниж­няя, не­заго­рев­шая под бо­родой, — со­об­щаю я, ог­ля­дывая ре­зуль­тат сво­их ста­раний. — То­наль­ным кре­мом по­делить­ся?
      Дже­но тя­нет ме­ня за низ фут­болки и сти­ра­ет ей ос­татки пе­ны с ли­ца.
      — Эй, что за наг­лость! Есть же по­лотен­це, — воз­му­ща­юсь я.
      — Во­об­ще-то, это моя фут­болка, — от­ве­ча­ет он.
      Ну да, на­тяну­ла спро­сонья пер­вую по­пав­шу­юся, не гля­дя.
      — Во­об­ще-то, она на мне, — па­рирую я.
      — Кста­ти, об одеж­де, — брат вста­ет и идет в гос­ти­ную, к сум­ке, ко­торую бро­сил у ди­вана.
      — Это те­бе. Аф­ган­ский су­венир, — по­копав­шись в ее нед­рах, Дже­но ки­да­ет мне свёр­ток.
      Я не­тер­пе­ливо раз­ры­ваю бу­магу и раз­во­рачи­ваю ки­пу раз­ноцвет­ных тка­ней, из ко­торых с ме­тал­ли­чес­ким зво­ном па­да­ет на пол что-то, по­хожее на бу­сы, и с глу­хим сту­ком — па­ра рас­ши­тых узо­рами туф­лей-ло­дочек, ско­рее все­го, руч­ной ра­боты. Ши­рочен­ные вос­точные ша­рова­ры, длин­ная, вы­шитая вруч­ную ру­баха и чёр­ный ку­сок тка­ни без от­вер­стий, но с дву­мя раз­ре­зами, в ко­тором, по­вер­тев его так и эдак, я опоз­наю па­ран­джу.
      — Ну, спа­сибо. По­даро­чек су­пер. Осо­бен­но это, — я де­монс­тра­тив­но скла­дываю чер­ную ткань.
      — Ви­дела бы ты, как мы с тор­говцем на вы­тяну­тых ру­ках оп­ре­деля­ли раз­ме­ры. Я хо­тел взять толь­ко туф­ли, во­об­ще-то, но он ска­зал, тут пол­ный ком­плект для мо­ей жен­щи­ны, ра­зубеж­дать бы­ло бес­по­лез­но, — сме­ёт­ся Дже­но.
      — По­казы­вай ос­таль­ное, — го­ворю я. — То, ра­ди че­го ез­дил.
      — Спать не хо­чешь?
      — Нет. Ты?
      — А что, есть ва­ри­ан­ты?
      — Еще ска­жи, что и по­казы­вать не хо­чешь, — по­лушут­ли­во оби­жа­юсь я.
      — Хо­чу, — не­ожи­дан­но серь­ез­но от­ве­ча­ет брат. — Сей­час умо­юсь и по­кажу.
      Я смот­рю. Го­ры, пе­щеры, ра­бочие. Сот­ни кад­ров кам­ней и бе­тона. Мне ин­те­рес­ны не столь­ко са­ми пос­трой­ки, сколь­ко то, что они го­ворят бра­ту, что он в них ви­дит, во всех этих час­тях ак­ве­дука, раз­ва­линах древ­них аф­ган­ских со­ору­жений и ка­налов. У не­го поч­ти к каж­дой фот­ке есть ис­то­рия и ком­мента­рий. Вли­ва­юсь в этот по­ток, кое-что я уже ви­дела, на­ходи­ла в ин­терне­те и сей­час опоз­наю, де­монс­три­руя свою ос­ве­дом­ленность. Но пос­те­пен­но не­досып бе­рет свое: сна­чала я па­ру раз зе­ваю, по­том под­тя­гиваю но­ги на ди­ван, по­том слу­шаю, прис­ло­нясь ще­кой к пле­чу Дже­но, а по­том… про­сыпа­юсь, ле­жа. Брат си­дит на по­лу, ря­дом с ди­ваном, спи­ной прис­ло­нив­шись к не­му.
      — Не спишь? — спра­шиваю, сно­ва прик­ры­вая гла­за. За ок­ном уже глу­бокое ут­ро.
      — Ду­маю.
      — О чем?
      — О вся­ком.
      «О вся­ком» зву­чит тя­жело­вато, на вы­дохе. Я про­тяги­ваю ру­ку и за­рыва­юсь паль­ца­ми в жес­ткие вол­ны от­росших куд­ря­шек на его за­тыл­ке. «Оно те­бе на­до сей­час, это вся­кое?» — шеп­чут мои гу­бы. Кон­чи­ки паль­цев по лег­ко­му дви­жению го­ловы под ни­ми улав­ли­ва­ют, что Дже­но улыб­нулся.