За Жизнь...

Эмануил Бланк
                19 апреля 1973 года, Азик -  одногруппник по гидрофаку Кишиневского сельхоза , пригласил на день рождения.

                Подарок, к счастью, долго выбирать не пришлось. Долговязый, довольно бюджетный Дон Кихот, сделанный из покрытого темной краской металлического сплава, очень напоминал самого Азика, и не только фигурой. Присутствовало также печальное выражение   трагически-иронической уверенности.
 
                Твердой такой убежденности в полном непонимании окружающими его тонкой интеллигентной натуры

                По длинным и тёмным коридорам института нашего Дон-Кихота обычно сопровождали, в отличие от оригинала, сразу двое услужливых и фанатично-преданных Санчо.

                Гришку Гака - добряка с беспокойным взглядом, можно было назвать, например, Санчо, а Вовчика Гойхмана - брюнета с большими выразительными печальными глазами, видимо, Панса.

                Они управлялись Азиком  бессловесно, наверное, по ещё неизвестному в те времена, WiFi-ю. Всем троим, было видно, эта игра нравилась. Окружающие к ней привыкли настолько быстро, что и дня не могли себе представить, когда бы приятели не разыгрывали по нескольку уморительных импровизаций.

                Стоило только Валерке, например, часто-часто заморгать, а это могло означать все что угодно -  от нараставшего нетерпения до демонстративного непонимания чьей-то неловкой фразы или поступка, как они, верными псами, выдрессированными мучительно-ожесточенной взаимной конкуренцией, наперегонки мчались то в буфет, то в библиотеку с деканатом, то к черту на кулички, дабы полнее  удовлетворить бесконечные и разнообразные пожелания Шефа. Великого и Ужасного.

                Добираться до пятиэтажки Азика, нам с Сашкой Серебринским, было недалеко. От маленьких халупок по улице Фрунзе 24, где мы снимали комнатки у старого еврея Мойше-, рядом с памятником Котовскому, до троллейбусной остановки у железнодорожного вокзала, было всего метров триста.

                Затем минут десять езды до  скромной  пятиэтажки тихой улицы  Христо Ботева, буквально утопавшей в весенней зелени. Вокруг неё процветал красавец - белокаменный район Ботаники с Долиной Роз.

                Широкими проспектами, высоченными многоэтажками,  некоторыми архитектурными изысками он, выгодно отличаясь от других, слыл самым престижным, красивым и обеспеченным районом Кишинева.

                Я механически всучил обалдевшему Азику длинную фигуру Дон Кихота, под крики и аплодисменты однокурсников прочёл для именинника небольшой стишок собственного приготовления  и сразу выпил грамм сто коньяку многолетней выдержки.

                На столе красовались разнообразные закуски, начиная  от редких,- московской колбасы, сервелата и консервированной импортной ветчины, до «банальных» севрюжно-осетровых и икры: красной, чёрной и самой, что ни на есть, баклажанной.

                Веселый, добрый, юморной отец  Азика, занимавший неплохую должность в советской торговле, мог позволить себе понемногу прикладываться к святая-святых - кладовым Дефицита и Импорта, вызывавшим у простых советских людей волчий аппетит и священный трепет.

                Для студентов , кормившихся в сети общественного питания, это было настоящим испытанием.  Стараясь, из приличия, есть как можно медленнее и благочиннее, мы, соответственно, быстро набрались спиртного, опьянели и сильно расслабились.

                Мишка вовсю кружился в танце с Фирой, Валерка - с Нелей. Я же, вовсю отплясывая то  с Ленкой, симпатичной яркой брюнеткой - родственницей Азика, то с Мариной , его синеглазой и белокурой  соседкой по дому, никак не мог окончательно определиться.

                Красивые и очень-очень, соблазнительные чертовки, нравились сильно и одновременно. От танца к танцу, от рюмки к рюмке, они становились все более и более притягательными.

                Однако матери Азика - симпатичной интересной женщине и успешно практикующему психотерапевту, удалось отвлечь и увести меня в соседнюю  комнату,  от греха подальше.

                Там, с большим интересом и небезуспешно, она попыталась выяснить некоторые детали  романа ее "наивного" Валерки с потенциальной "хищницей" и похитительницей, мирно танцевавшей с ним в соседней комнате.

                - Мы, женщины, часто бываем излишне изобретательны, хитростью овладевая мужчинами,- начав издалека, заметила она.- Мой Валерка, несмотря на довольно высокие интеллект и начитанность, по сути своей, очень наивен. Он вполне может не заметить и проглядеть умело расставленные ловушки, которые, со временем, превратятся в большой, герметичный семейный капкан.

                Быстро попав под воздействие ее гипнотического взгляда и профессиональной способности к убеждению, я вышел из комнаты с самым твёрдым намерением  помочь другу.

                - Но не тут-то было !,-  По дороге в соседнюю комнату, я  сам, сам угодил в ловко расставленную ловушку. Соблазнительная Ленка, неожиданно снявшая кофточку, осталась в чем-то ,очень и очень прозрачно-открытом и коварно пригласила меня на медленный, медленный, очень медленный танец.   
 
                Воспользовавшись моей наивностью, как и предупреждала мудрая Валеркина мама , Ленка привлекла меня к себе так крепко, что полностью, без остатка,  завладела  моим жадным вниманием.

                Напрасно-напрасно бедная мама  пыталась  отвлечь меня красноречивыми взглядами и жестами. Музыка кончалась и начиналась снова, а мы с Ленкой медленно, как во сне, танцевали, танцевали и танцевали.

                - Как гром среди ясного неба! ,- Неожиданное  страшное известие о скором прекращении движения городского общественного транспорта прозвучало в этой идиллии как приговор и повергло весь танцпол в полное уныние.

                Сашка, которому с напарницей не так повезло, грубо и жестоко вырвал меня из нежных соблазнительных объятий, силой вытолкав на свежий воздух, напоённый буйными весенними ароматами, мелким приятным дождиком и бесконечными надеждами.

                С тех пор, мы с Валеркой Айзенштейном встречались и встречаемся с редкой, но завидной регулярностью. Прошли, и сорок лет, соизмеримых разве что с блужданием наших предков по Синайской Пустыне, и ещё несколько незаметных годиков. Но всегда, с пронзительной теплотой  мы вспоминаем тот удивительный вечер, когда перед нами безгранично расстилалась целая Жизнь, когда стояли на великом Распутье, когда родители и многие близкие были живы.

                Азик, дорогой, с наступающим  Днем Рождения.Весна близко,  не за горами.  До ста двадцати! Лэ Хаим! ( За Жизнь, иврит)