Моё внутреннее одиночество подразумевает потерю всей жизни целиком, как есть, с захватыванием последнего глотка воздуха в тело, ошалелым взглядом, и вскинутыми, заочно, руками к небу.
Почта пуста, ржавые ящики болтаются на погнутых петлях.
Из откликов жизни - квитанции на оплату из моего кошелька, который чаще пуст.
Протягиваю пятерню в воздух, и не всегда нахожу опору. Лишь изредка - другую пятерню, человека, летящего в пропасть, с тем же ошалелым взглядом.
По этой причине, не всегда подписываю договор с реальностью. По самому большому счёту, отказался бы в миг,
но персональное безумие шепчет, что это слишком дешёво - уйти, не расплатившись по всем квитанциям.
Перебираю бумаги с цифрами, и вижу, что я слишком много должен этому миру.
Даже не в деньгах, а в том, что беру на свою грешную душу.
Я слушаю винил, в недоумении, потому что вращающийся диск - это из того, что было совсем не со мной, но, чёрт возьми - было.
И, прости, Господи - было со мной.
Разбивал технику, из ненависти к дерьму, которое она несёт в мир, а потом чинил её, в покаянии перед неизвестно чем. Или кем.
Но, так, или иначе, купил турку медную, и несу кофе подруге в постель, на подносике.
Одна из тех, кто прощает моё сумасшествие, среди прочих пассажиров поезда жизни.
Вот и пьёт кофе, хочет погладить меня по голове, но руки заняты чашкой и бутербродом.
Меня, если стукнут по голове на улице, то без тела уже, вернусь домой, посмотреть как она ставит две табуретки в зале, чтобы ящик стоял как положено.
А пока люблю её, как есть, с благодарностью.