Да так и есть, не угадал я в этой жизни ничего, кроме потерь.
Личная жизнь убита в давнюю пору, когда смотрел вслед девушке в белом платье, уходящей вдаль, в вечность,
без возможности возврата, ну, то есть в сторону девятиэтажек двенадцатого микрорайона, она пошла лёгкой походкой.
Страшно представить, что с ней стало. Может быть она, в окружении мужа с бутылкой пива, смотрит сейчас телевизор с бездарными шоу,
и не помнит моего имени.
Впрочем, есть варианты. Она бросила внезапно всё. Прямо в момент нашего расставания, в этом же белом платье, пошла на самолёт, что летит за границу.
За границу родины, мать её, очевидности, и реальности, и ещё чего-то давнего, и ценного.
Все близкие не успели помахать ей вслед платками, и шапками.
Нынче, с раннего утречка, вспомнила наши проводы, и пишет мне письмо ручками на бумаге.
Не по интернету, а просто, из уважения к нашему общему прошлому, где пьяные почтальоны ищут дорогу в степях, и среди колдобин.
Я не успел сказать ей о всей любви, но она услышала всё равно, и письмо пишет разборчивым почерком.
Почтальон звонит мне, и говорит, что задолбался искать мой дом, с вестью от моего случайного счастья.
Я выхожу ему навстречу, сквозь лес. Можно конечно было – напрямую, но сквозь лес – интереснее.
Он матерится, и вручает письмо.
Читаю аккуратные строки и вижу её, уходящую, юную, с яблоком в руке.
И потом, вижу её, идущую мне на встречу из двенадцатого микрорайона, с вскинутыми вверх руками, простившую всё, что есть.
У ней закрашенная седина, замечаю на расстоянии, протягиваю руки, но не дотягиваюсь.
Сквозь стекло времени смотрит, и шепчет одно слово, никак не могу разобрать какое.
Но мне кажется сейчас – слышу, и не ошибаюсь.