"Маша, ты покури. Когда куришь – меньше хочется есть."
Моя бабушка услышала этот совет в тысяча девятьсот сорок первом году, в Узбекистане, в городе Чирчик, что недалеко от Ташкента.
Её отправили в эвакуацию с новорожденной дочерью – моей мамой.
Когда попали под бомбы, она просто прижала маму к себе, и не молилась, потому что верила в судьбу больше, чем в людской разум.
Дед - на войну лейтенантом артиллерии, она – в неизвестность.
В тылу женщины с центра часто страдали от голода, бабушка выжила, потому что умела шить. Она бесконечно шила, штопала, перекраивала одежду местным, и эвакуированным, за что получала в обмен еду, и надежду дождаться мужа с фронта.
Между Ташкентом, и Алма-Атой тоже была какая-то связь. Творческую элиту свезли из всех столиц в эти два дальних города.
Полюбоваться на звёзд кино можно было бесплатно, и пообщаться по-свойски, на фоне общей беды. Они ездили между Алма-Атой и Ташкентом, и снимались в фильмах на тех же просторах. Жили почти на общих основаниях. Не пировали. И к гадалке не ходи, что было нужно Марине Ладыниной кроме еды? Угадаем?
Правильно. Набор платьев.
Бабушка сделала ей три. Сшила два, и перекроила третье.
Вот только курить стала каждый день, всю жизнь.
До восьмидесяти шести лет, исключительно с «Беломором», с прищуром, и отстранённым взглядом в какой-то ей одной ведомый мир.
Редко плачущая. Тонкие, резкие, сжатые губы. И лишь изредка – рука, поправляющая платок, и закрывающая лицо в тишине.