«Ха-ха-ха», — утробно захохотал палач, и моя голова покатилась по деревянному настилу, звеня бубенчиками надетого на нее шутовского колпака. Я испытывал невыразимый ужас, однако отрубленная голова почему-то продолжала улыбаться, а потом вдруг запела: «Колокольчики-бубенчики звенят, звенят, об ошибках нашей юности твердят, твердят!»
Проснулся в холодном поту, но настойчивый, вернее даже, навязчивый, звон продолжался. Разлепив глаза, увидел склонившуюся надо мной Иру. Левой рукой она держала колокольчик на длинной ручке, купленный недавно в индийском магазине, и трясла им, а правой гладила меня по щеке.
— Милый, просыпайся, завтракать пора! — проворковала жена. — Блины остынут.
Я машинально чмокнул гладившую меня ладонь, поднялся и поплелся в душ. По дороге несколько раз задел лбом «песни ветра», развешанные в коридоре (эти «фэншуйные штучки» где у нас теперь только ни висят! И в кухне, и в комнатах, и возле входной двери...), и пространство снова наполнилось звоном...
«С ума сойти! Как надоело! И никуда ведь не денешься! — подумал с досадой, закрывшись в ванной, надеясь хоть здесь спрятаться от назойливых звуков. — Даже во сне бубенчики. А я шут. Да, самый настоящий шут! Причем без головы, это точно! Что ж, сам виноват — ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Надо было сразу остановить Ирину, не позволять ей так расходиться»...
...Когда я женился на Ире, она была тоненькой рыжеволосой девушкой с доверчивыми зелеными глазами, чуть вздернутым носиком и сражающей наповал улыбкой. В общем, не устоял перед наивным обаянием юности и сделал предложение руки и сердца своей студентке. Впрочем, сам-то я был всего на десять лет ее старше, писал диссертацию и работал на кафедре в университете.
Мать Иришки воспитывала троих детей сама, без мужа. Понятно, что семья не шиковала. Ира всегда очень скромно одевалась и не бывала нигде дальше села, в котором жила ее бабушка. И при этом училась прекрасно, не пропускала занятий и с жадностью впитывала знания.
«Такому бриллианту нужна достойная оправа», — думал я тогда. Ну и, конечно, готов был на все, чтобы сделать любимую счастливой.
В свадебное путешествие повез ее в Грецию. Мы замечательно отдохнули, Ирочка смотрела на все широко раскрытыми глазами, с детской непосредственностью восхищалась увиденным.
— Неужели это все мне? — воскликнула она, когда вышла на балкон номера, в котором мы остановились, в первый раз. — Море, небо, весь этот простор мне?
Стоя рядом, любовался молодой женой и был счастлив, что удалось так порадовать ее. Ира порывисто обняла меня и прошептала:
— Какое счастье! Спасибо тебе, любимый! — и снова повернувшись к морю, раскинула руки, словно крылья, и пропела: — Я птица, птица! И парю над миром! Мне так чудесно, мне так хорошо!
Да, было хорошо. В сердце поселилась любовь, а в доме — замечательное ясноглазое существо, озарившее, словно солнышко, холостяцкую жизнь, наполнившее ее новым смыслом. Все, что я делал теперь, делалось в первую очередь для моей ненаглядной Иришки. За улыбку милой был готов на любые подвиги. Помогал Ириной маме и младшим братьям, ездил с женой в деревню к ее бабушке, возился в огороде, починил крышу в старом сельском доме, поставил новый забор...
Когда же началось это сумасшествие? Точно и не скажу... Наверное, после рождения Виточки. То есть, через три года после того, как мы поженились. Да и менялось все как-то незаметно...
Понятно, что маленькому ребенку очень много нужно: какие-то рубашечки, пеленки, ползунки или колготки, что уж там они носят, точно не помню... Куча всяких бутылочек, игрушек, шапочек, одеялец, конвертов... В общем, квартира все больше и больше наполнялась вещами. Меня жутко раздражало это изобилие в доме: всюду что-нибудь валялось — ни пройти спокойно, ни сесть... Тосковал по привычной своей спартанской обстановке. Странно, и как так вышло, что до рождения дочки, Ирина ее не особо нарушала? Конечно, я покупал ей одежду, обувь, украшения — ни в чем не отказывал. Но тогда еще у нее не было таких аппетитов, как появились после рождения Виты.
Вот и приходилось работать над диссертацией не за письменным столом, как привык, а где придется: то на кухне на табуретке (потому что все остальное было занято бутылочками, тазиками, грязной посудой и, бог знает, чем еще), то в ванной (там всегда можно было поставить ноут на стиральную машину, которая, к счастью, загружалась сбоку), то — вы не поверите! — в туалете.
Надеялся, что когда дочка выйдет из младенческого возраста, в доме наконец воцарится порядок. Ведь уже не нужно будет столько всякого барахла, без которого грудные дети, по словам жены, обойтись не могут. Но надеялся зря. Не тут-то было. По мере взросления дочки росли и ее потребности. Вернее, потребности ее мамы.
Как-то я уехал в командировку на симпозиум, а когда вернулся, в квартире уже стояло два новых шкафа.
— Что это, откуда? — спросил растерянно.
— Это шкафы, — радостно объяснила жена. — Правда, красивые?
— Но зачем?! — воскликнул я. — У нас же уже есть два в комнате и один в коридоре.
— Как зачем? — удивилась Ира. — Милый, ты забыл, что у тебя в семье две женщины? А им столько всего нужно... — И, обняв меня, проворковала: — Ну неужели ты не хочешь, чтобы твои девочки были счастливы?
Сбросив ее руки с плеч, я молча прошел в спальню.
«Откуда эта страсть к барахлу? — думал расстроенно. — Неужели так аукается бедное детство?»
В конце концов решил поговорить со своей сестрой, к мнению которой жена всегда прислушивалась.
— Надь, ну побеседуй с ней! Может, хоть тебя послушает? Ладно бы выбрасывала старые вещи, то, из чего выросла дочка. Да и она сама... Сильно поправилась, а все хранит свои старые тряпки... Квартира ведь не резиновая.
— Может, похудеть надеется? — улыбнулась сестра, но, увидев выражение моего лица, пообещала: — Ну все, все, не сердись! Поговорю обязательно.
Через какое-то время после разговора с Надей, Ирина вдруг заявила:
— Игорек, а не думаешь ли ты, что нам надо почистить квартиру, вынести из нее все ненужное, чтобы освободить пространство для новых энергий?
— Еще как думаю! — чуть не подпрыгнул от счастья. — Давно пора. Только скажи, что выносить, я мигом!
Однако рано радовался. Часть барахла действительно была выброшена и отдана родным и знакомым Иры. Но теперь мою супругу обуяла новая страсть. Имя ей — фэншуй. Все следовало расставлять по определенной системе. Квартира была разбита на зоны в соответствии со сторонами света, и не дай бог я ставил что-то не туда, где ему положено находиться по фэншуй!
— И зачем ты, Надюша, ей это посоветовала?— спросил как-то у сестры.
— А что мне оставалось делать? Иначе ничего бы не вышло. Сказала, что надо освободить пространство для новых энергий.
— Ага, она и освободила. Но со свойственной ей добросовестностью пошла дальше. И теперь весь дом заставлен какими-то специальными восточными штучками, повсюду висят «песни ветра», которые сводят меня с ума...
— Ну, братец, тебе не угодишь. Это ты просто разбаловался, пока в холостяках ходил. Нынче ты муж и отец, терпи — такая твоя доля, — рассмеялась сестра.
Ага, ей смешно. А мне плакать хочется. И что делать, ума не приложу... Эх, колокольчики-бубенчики... Звенят, звенят...
Опубликовано в журнале «Моя судьба», № 3, 2018 год