ДОМ ПРОФСОЮЗОВ. (ИСКАЛЕЧЕННЫЙ ПАРТИЕЦ)
У человека этого не было половины левой руки, он её оставил ужасу, который оборвал расцвет его желаний, который пришёл с пушками убивать и грабить его привязанность к земле.
Лёня Строевой, как и все его ровесники, рос с мечтой о прекрасной жизни и те, кто управлял материком, состоящим из революций и любви к новому поколению, самоотверженно устраняли прежнее неравенство всего населения. Оставшиеся одни со своими пристрастиями люди, что прежде катались на преимуществе, добытом родовыми усилиями забытых предков, теперь были запрещены из-за текущего и долгого их высокомерия. Надменные сословия не догадались предварительно устранить наросты своего греха, и творцы нового сада срубили с корнями замшелые стволы гордыни. Освобождённые от постоянного презрения новые люди помнили своё прежнее принижение, шагали широкими шагами в благодарном единстве с теми, кто объявил их главным материалом в строительстве нового строя. По истечению времени, предыдущая ненависть к упразднённым сословиям стала затухать из-за склонности людей забывать общие обиды, и всегда помнить только свои личные.
Строевой был призван в Красную Армию, для изменения мира, по положенной для возраста обязанности, и особенно для того чтобы своей жизнью и смертью дать искру света мраку дня, - который завистливо завоёвывали угнетатели, и враги эпохи всеобщего просвещения.
Период вынужденной борьбы, в пределах одной большой земли, стал природным для единства народа. При схватке: металла, людей, огня, и праведности континентов, - вольные люди стали победителями. Сумевшие устранить несовершенство внутри объединившихся племён, обязаны были уничтожить и устремлённое зло, уводящее будущее счастье, в мир постоянного уныния.
Самому Лёньке Строевому не хотелось в восемнадцать лет умирать за общую победу, которая и без него остановит плач, стон, и тоску, что несут четыре переплетенные ядовитые змеи, выползающие из полуночной стороны. Он знал, что освобождение непременно вернёт улыбку солнца, а если он погибнет, то не ощутит достоинства его дальнейшей красоты, поэтому решил оставить войне, вместо всей жизни, одну половину левой руки до окровавленного локтя. Он видел состязания света и тьмы, слушал гром мировой битвы и, его внутренние переживания, с сомнением уснули.
После госпиталя, храброму юноше, отдавшему часть себя для общей победы, открылись ступени лестницы, по которым удобно было держаться за поручни одной партий. Его отец и деды беспрерывно растили на пастбищах коров и свиней, он же выучился на полевода, чтобы растить цветы сталинского изобилия.
Леонида Алексеевича назначили главным над всеми посевами новой Измайльской области, созданной на освобождённых холмах и озёрах. Область не была испорчена колхозным строем, её поля сразу дали насыщенный валовый урожай. За это, на область тайно, всю пятилетку держал злость один коварный ползучий шаровой жук, и как только он занял место того кто умел создавать новые области, тут же ликвидировал обособленные достижения буджакской земли. Упразднил Измаильскую область.
На встрече с однополчанами в праздники победы, у Лёни возникало прозрение, что он мог бы остаться и целым в этой жизни. Часто думал об этом, когда ездил по полям на бричке с откормленными лошадьми. В зиму последнего года существования области, главный агроном без возницы отправился проверять озимую пшеницу одного колхоза, который имел очень затейливую агрономшу. Лёня держал вожжи культёй завёрнутой в рукав, целой рукой обнимал женщину и вспоминал своих погибших сослуживцев, знал, что они никогда уже не смогут познать сладкие объятия в текущей жизни, не ощутят простор широких и мирных озимых полей.
В полях стоял домик, оставшийся от некого чорбаджи; имелась печка, были дрова, кукурузные кочаны, была своя торба с окороком и вином. К тому же началась обычная зимняя метель, держала долго, намела огромные сугробы; лошади сами вернулись в свою конюшню, а главный агроном области пропал, и колхозную агрономшу будто волки съели. Только когда вьюга утихла, и холодное солнце снова стало плыть по холмам белых полей, устало слепило глаза поисковым людям, они понюхали дым и обнаружили пропавших в дымящем домике. Они лежали истощёнными: от отсутствия положенного пропитания, оторванные недельным проживанием взаперти, и усталости от беспрерывного переживания за будущий урожай. Муж агрономши нехотя ужал свою постоянную озабоченность, когда узнал, что жену его не съели волки или бродячие псы. Леонида Алексеевича на время из партии исключили. Прославившуюся область ликвидировали навсегда.
Новое сословие спешило быстро утверждаться в победившей земле. Захватившие полную власть партийные секретари наполняли управляющую партию скрытыми личными привилегиями, всегда имели признаки невидимой порчи, они желали обладать улучшенным существованием, носили совершенную надежду всегда спать на перине и, грызть позолоченные плоды из охраняемого сада. Партия носила своё преимущество уставами прежнего равенства, и содержала рыхлость наполнения, медленно заглушала гром, добытый в сабельных походах предыдущим поколением.
Длинные привилегии – строчат отбор из людей с укороченным умом!
Лёню подняли в большое областное управление, куда вместилась нарушившая всесоюзные показатели бывшая маленькая область. Его должность распрямилась в четыре сотни километров. Из устья Дуная до середины Днестра удлинились его полномочия. Ни один буран не способен снести его новые укрытия, скрыть от его масленых глаз, смазливых агрономш. Он желал сполна отметить своё сохраненное присутствие в текущей областной жизни. Любил походку женщин с танцующими бёдрами, у него всегда возникало желание уловить, не упустить пригожую ласку в выжившей судьбе.
Да! – думал он, - столько молодости потеряно в войне, они никогда не проснутся, что бы увидеть мою бережную, проникнутую любовь, которую я дарю их несбывшимся желаниям. Думал, загадочно оставляя памяти все остатки прошлых мыслей, которые пропали заодно с половиной руки.
Управляющие партийцы были похожи на мыльную пену, в которой беспрерывно выстирывали красное знамя победы. И сами они пускали только большие пузыри, задвигая качества беспартийных людей в глушь приниженного существования.
- Пусть они моют свою жизнь в разбитом корыте, раз чуждаются заодно с нами тянуть пустой невод, мы же будем вечно содержать блеск нашего пожелания, – говорили партийцы, стоящие над всем отсталым трудом.
Меж тем буря всё сильнее волновала дно уснувшего моря; холодное море можно любить только с высоты берега, откуда всегда видны гребни не устающих волн. Погружённые мыслями в глубокое дно люди, были лишены возможности иметь влияния на искалеченный мир, они перестали ощущать судьбу родины. Никчемные же, в чьих искалеченных руках бил бубен уставшего ритма не имели внутреннего усилия для отпора чужих племён в текущих состязаниях. Возгордившиеся «жеребцы», опустошили души ослабших мужчин. И женщины тоже стали чувствовать себя плохо, когда искалеченные правители безмерно оскорбляли их мужей. Долго унижаемые люди устают безмолвно смотреть в постоянную глупость. А партийцы окончательно испортили наследие крепкой бывальщины, они стали продавать богатым племенам юных женщин с танцующей походкой. Произошло то, что сами уготовили своим шагам отцы проданных дочерей, терпевшие трусливые повадки секретарей. Не ожидавшие законченного предательства родители, они приуныли, и сами бесконечно калечили песню своей жизни, умели только кричать, что любят своих незаменимых детей для последующего их счастья.
Но зачем кричать то, что давно устроено самой природой мира.
Если испортившаяся власть равнодушна к победившему поколению, она будет лукава и к их детям.
Прошли пятилетки, которые мало запомнились Леониду Алексеевичу, они содержали ограниченность возможности, были одинаково сложены из награждений медалями, и выговоров за воодушевление неутверждённых устремлений. Нагромождались беспрерывно скучными годами в однообразном пространстве.
И тут слабеющие правители, которые ежегодно добавляли себе вольности, задумали одно важное дельце, чтобы побороть народное уныние и несогласие, которое содержали в страхе. И чтобы отвлечь людей от чрезмерной любви к чужим народам, решила раздать каждому в имение кусочек их родной земли для личного ухода за своим счастьем.
Леонида Алексеевича Строевого срочно вызвали на новую работу. Он сидел на пенсии, и был довольный строем, который позволял льготным деятелям жить нахально, даже без личной собственности. Его назначили главным дачным садоводом и огородником области. Поселили в массивном здании Дома профсоюзов, построенном после войны пленными европейскими захватчиками, - как здание для обкома партии. Строевой поместился в бывший кабинет первого секретаря, и сразу почувствовал себя ответственным за беспрерывное удовлетворение обыкновенной участи областного народа. Имел бухгалтера, секретаршу, личного водителя, землемера, и самое главное кабинет в который сам прежде заходил по записи и всегда только со страхом. Теперь он чувствовал под собой сразу все наделы, состоящие из десятков тысяч дачных участков в шесть соток разбросанных по всей области. Себе он выделил три надела, рядом со ставком, возле лесочка на просторной поляне у села Малое. Требовал, чтобы в Дом профсоюзов, на приём приходили только по записи, и приходил в ярость, когда ему возражали малосведущие в земледелии представители садовых товариществ.
Он ещё сверху получил поручение иметь выгоду от последнего переустройства указательной системы. В своём управлений утвердил кооператив, который согласно уставу, должен строить деревянные домики в сорок девять разрешённых квадратов общего пола. Для этого использовал смелую предприимчивость своего должностного инженера, подписал командировку работнику ехать в Сибирь большой России, и чтобы регулярно отправлял оттуда эшелоны с круглым лесом; каждому кто будет снаряжать брёвнами вагоны, обещать дачу на тёплых водах Дуная, Днестра, и Чёрного моря.
Как только пришли первые вагоны на пилораме станций Аккаржа, случились неожиданные события, внезапный конец ударил по бесконечным рельсам; в виски постоянного сознания загремела растерянность. Такое потрясение он уже испытал однажды в, первые дни большой войны.
Было принято срочное решение отказаться: от Тихого океана, от Сибири, от Урала, Кубани, от нефти, газа, леса, разобрать железнодорожные ветки, ужаться и застыть в необыкновенно тесных границах в самой середине европейского континента.
Сама область ни несла изменений, даже появилась надежда, что она расширится за счёт Приднестровья. Но потомки тех, кто строил Дом профсоюзов, предупредили Леонида Алексеевича, что бы, ни строил ошибочные представления о наступившем переустройстве самого выдающегося континента; прекратил ставить деревянные домики из сгораемого материала. Теперь дачные дома будут стоять в два акра основания, и все из кирпича, газобетона и спрессованного за миллион лет ракушечного камня.
Главного садовода области охватило небывалое смятение, он всегда умел подчиняться и исполнять все указания, теперь же не знал какому решению подчиниться, хотел угадать нужный исход, который надумает ставить стоящая над ним скрытая сила, и обязательно примкнуть к этой силе.
Со стола на него смотрела военная фотография белобрысого стриженого солдата, с упрямым взглядом прижимающего двумя целыми руками автомат Шпагина, с круглым магазином.
…На большой лесной поляне: орудия, лошади, машины, люди. Со скрипучего неба падают бомбы: рвут землю, валят деревья, корёжат железо, убивают людей и животных. Горит земля, пылает: металл, деревья, люди. Горит жизнь, все куда-то бегут, и Лёнька тоже бежит, люди лишились рассудка, орудийные лошади взбесились, ржут, ищут укрытия в лесу, вся дымная поляна кажется перерытой, блиндажи превращаются в удобные могилы, полк из четырёхсот человек, на глазах перестаёт существовать. Вслед раненой лошади, в лес убегает офицер с прыгающей полевой сумкою на боку, Лёня их обоих догоняет, ещё взрыв рядом: падает лошадь с оторванной упряжью, падает офицер, падают деревья, и падает он, поражённый обезумевшим сотрясением мозгов, кругом только смерть и окончание всех бед. Контуженый человек вползает в живот разодранной лошади; весь мокрый в крови, и автомат весь в красной жиже. Нет памяти, нет чувств, нет брезгливости от льющейся зелёной мочажины из желудка лошади и, оторванной головы человека с уцелевшей сумкой на безголовом теле, которое ещё шевелит живые конечности.
…Тишина. Вся одежда в липкой лошадиной крови. Лёня соскребает приставшую красную клейковину со своей одежды и ощупывает своё уцелевшее существование; кровь только лошадиная. Куда пропала поляна с полком он не знает, идёт, пробирается сквозь бомбовый тлеющий бурелом, везде лежат стволы, ветки, убитые люди и, видит в дыму санитарную машину на поляне. Санитары в серых халатах, подбирают шевелящихся солдат, он начинает соображать, что санитарная машина не станет вмещать целого человека, его не погрузят для тыла. Поместят в другой полк, который тоже разбомбят и, он тогда уже не будет живым. Расшатанная голова кладёт руку на оголенную бомбой холодную спину убитого однополчанина и простреливает руку, испачканную лошадиной кровью. Солдат испортил необходимую войне конечность и почувствовал тёрпкое тепло жизни, которую ему подарили пули, заключил, что навсегда сберёг своё существование; он направился к санитарам несущим носилки. Они перешагивали лежащие обугленные трупы, стволы сосен и ёлок - превратившиеся в чёрную щепу. Рука становилась тяжелей головы, боль начинала ползать по всему телу, красный крест на белой будке начинал плыть в тревожных глазах. Медсестра не могла отличить кровь лошади от человеческой крови, мыла спиртным тампоном простреленную руку и давала нюхать нашатырь…
Теперь у Леонида Алексеевича нет автомата. Круглый пулевой магазин из карточки, - молчит. Руку с частью прострелянной кости давно отрезали; осталось постоянное разочарование в обиженных уничижённых глазах, которые щиплет дым пропавшей войны.
…Дым ползёт по всему зданию Дома профсоюзов, горит гранит, везде бегают люди, ищут спасения от огня, а его нигде нет. Стучат раскрытые двери, валится мебель, раскрываются окна, отовсюду вторгается пламя. Люди как живые факелы падают из окон на булыжники Куликово поля, их поджидают санитары. Они железными палками гасят огонь, который горит из нутра поломанных людей. Четыреста: женщин, мужчин, подростков, - и все превращаются в изломанные истлевшие трупы, валяющиеся среди горящих камней.
Потомки тех, кто строил это здание, смотрят с возбуждённым воображением, видят выползшую энергию своих дедов, которая тлела столько лет, и наконец воспламенилась ядовитым мщением.
… Леонид Алексеевич открывает глаза, перед ним главный бухгалтер, он принёс платёжные ордера, которых надо расписать для обозначения стоимости: камней, земли, и дыма в небе.
- Что!.. Аркадий Петрович, здание ещё горит?..
- Вам видно приснилось, - говорит главбух, и раскладывает накладные.
- Какой к чёрту сон, если я нюхом вижу гарь, даю руку на отсечение, что к нам идёт твёрдая действительная явь. Я из такого всесожжения, уже однажды выходил.
За дверью слышались: шум, треск, взрывы…
Леонид Алексеевич, выбежал из кабинета, заспешил по лестнице наверх пятого этажа, его охватил внезапный ужас настоящей войны.
Аркадий Петрович, оглядел пустой кабинет, и пошёл вслед за начальником.
- Это погибель! Я хочу в свой полк! - кричал он. Разбил стёкла окна обрубком руки, …и пропал.
Аркадий Петрович поднялся до последней ступени марша, подошёл к ветреному окну, булыжники Куликова поля стыли мёртвой гарью снизу. Леонид Алексеевич тоже лежал среди мёртвых.
Был совершенно обугленным.