Огненные ангелы пали,
и гром потряс их берега,
где воды разливаются запахом
мокрых склизких водорослей
по прибрежным заливами у долин отчуждения.
Говорят, что чёрные ломаются всегда –
сломайся и ты хотя бы раз,
ради приличия,
чтобы солнце взглянуло на тебя
и обогрело.
Сгорело.
Дубравы качаются над головой.
Ничего удивительного.
Что ты почувствуешь, когда старые кроссовки столкнутся с веерным черным асфальтом Латвии в кромешной тьме? Когда вздуется он под скользкой подошвой, а ледяной ветер обожжет горячую кожу под тонким свитером? Сильные ноги ощутят, быть может, в пятки земли толчки, а чёрные меховые «ушки» сползут на шею под тонкий хвостик немытых волос.
Что ты почувствуешь, увидев белый силуэт в лесу на тропинке в никуда? Поймёшь ли, как блики фонарей соприкасаются с дымкой в воздухе? Что ты почувствуешь... Когда свежий воздух вольётся в тебя столпом и осядет в нижней части лёгких, где бескрайняя переполненность не даёт вздохнуть?
«Ни о чем».
Подушка из ёлок, мягкая, но колючая. Сердце стучит в перепонках на станции ******, где огромная фигура великана не отзовётся на свист, но шагнёт навстречу, увидев знакомые силуэты.
Как часто встречаются истинные друзья в наших жизнях?
– Ну что давай помечтаем, – скажет твой друг, закатывая рукава чёрной толстовки.
И как научить людей мечтать?
А расколки (да,да, именно они) звёзд, взлетающих вверх, порождают конфабуляцию, где страх на страхе и вызов на вызове, а банановый сок цвета грязного фильтра смешивается не с нефтью пуэра, и кофе сварен не твоими руками.
И пуэр уже не тот.
Смешивается с тобой настоящим.
Просторные пределы технологий, прерывающих труд души. Пиши, скажут тебе, сидя на пеньке, и фиолетовые пятна пойдут по кофе от холода.
Кто-то охотится во сне на львов.
И колонки фонят в кости, а у времени есть вечность.
Уйди, закройся, скройся в мягкости одеял начала дня.
И маленький крокодил залезет в твою тумбочку, чтобы распотрошить запасы. И молоко персиковое. И кто-то прочно войдёт гарпуном в сердце кита.
А за избавление от страхов очень высокая плата.
Таких цен в реальности не отыщешь. И вспомнится май, дача, пробки. Соединить несоединимое, чередовать животных, замирающих в страхе, ждать океана открытий. Не происходит противоестественного утешение молитвой, если по жизни ты уже не понимаешь, что происходит. Чудо.
А остинато не проявляется в реверберации, ты разговариваешь на чужом языке. Его не найти, не выучить. Дематериализуешь звучание риска и трели, когда инстинкты превращают в животное, в человека. Исчезает больное в левом повороте ветреного изгиба влажного неба, сложенного пополам.
И «Страдание – это самые быстрые лошади в царствие небесном,» – говорит Экхарт в уши. И несдерживаемые страхом мы можем достичь невозможного, и ты можешь посмотреть на мир с изнанки, не задохнувшись.
Если смог это, значит… сможешь всё.
И чувство вины такое мощное, что возмездия не будет.
Так что ты чувствуешь, когда бежишь по жизни, как по асфальту?