Часть 1. Ваганьково
Глава 1. Пруд
Последняя мысль была такая: меня сейчас не будет. И его не стало.
Он исчез, но не совсем. Он стал сам для себя неявным, неприметным. Вместо него осталось равнодушие, и он перестал ощущать время.
А потом увидел фигуру в комнате. Но тоже - увидел как-то бессмысленно, как будто через пелену снотворного. Так видит предметы зеркало - ко всему безразличное, однако видит.
Фигура оказалась гуманоидом. Этот гуманоид прижался глазом к видоискателю, какому-то окуляру. Окуляр торчит из стены. Крат, от которого осталось одно зрение, видит одновременно и наблюдателя, и объект наблюдения - пустыню и космос по ту сторону стены.
Комната освещена сумеречно, у гуманоида слегка лоснится эластичный костюм. Он смотрит в окуляр, наблюдая за падением пылинок на пустыню.
Пылинки падают, как тонкие штрихи под разными углами. Ни ветерка, ни звука. Лишь однообразное движение светловатых точек. У пылинок в любом из миров нет ясного цвета. Космическая перхоть, опускаясь на поверхность планеты, создаёт усыпительную бледную рябь на фоне чёрного космоса и пемзо-пепельной равнины.
Часов нет, сердце не стучит, грудь не дышит. И вдруг что-то совершается новое.
Гуманоид переменил позу и крепче прижался глазом к прибору.
Продолжается падение пылинок, но гуманоид встревожился, вокруг него появилось некое струение, как над асфальтом в жаркий полдень. Из его темени и височной области исходят мелкие волны возмущённого сознания, которые на выходе становятся возмущением пространства.
Гуманоид выкрикивает кому-то свои чувства телепатически, но никто не откликается. Он подносит ко рту запястье и наговаривает слова на плоские чёрные часы.
- Альдоб, я провожу мониторинг реальности: я впервые увидел чудо. Спеши сюда!
Крат ощутил увеличение себя, в нём что-то расширилось, его равнодушие покачнулось. Он сознательно пригляделся к пустыне. На чёрном фоне звёздного неба видны лёгкие тонкие штрихи, но одна из пылинок заупрямилась и повисла. Затем направилась вбок.
Гуманоид сильнее излучает дрожь и сам дрожит. Он пытается найти объяснение - и не может. Восходящего потока над пустыней нет, и неоткуда взяться. Одноимённые заряды? Вряд ли: она, эта пылинка, не просто летит вверх, она петляет.
В комнату вошёл второй гуманоид. Первый уступил ему видоискатель, и второй своим глазом приник. Когда отстранился, они оба стали обмениваться удивлением.
- Загадка, Мумтан, - признал второй.
- Это не реактивный принцип, - растерянно помыслил первый, - нет реактивного хвоста.
Миллионы пылинок продолжают падать обычным путём, но одна пылинка проявила самостоятельность. Она выбирает путь, меняя направление и скорость.
- Она обладает сознанием… - сказал второй.
- Откуда?
- Не знаю.
- Как может повлиять сознание на траекторию падения? Где физика? - не поверил первый.
- Она живая, - подытожил второй.
"Сознание выше физики, это другая реальность", - помыслил Крат, и в этот миг очнулся. Он вспомнил Змея и пламя из его пасти, свой прощальный страх перед разящим огнём и следом он вспомнил всю свою жизнь, свёрнутую в клубок. Но можно размотать.
"Если он ещё раз меня убьёт, я ему в морду дам", - сказал Крат и открыл глаза.
Давно пора было это сделать: милая медсестра склонилась над ним.
- Слава Богу, проснулся, - вздохнула сестра. - Вчера укол на тебя так подействовал, что я испугалась. Ты дышать перестал. Совсем. Я вызвала дежурного, а ты сам задышал.
Крат счастливо улыбался ей, потому что был ей рад, и себе тоже обрадовался. Ужасы в прошлом, так ему показалось. Змей спалил его в пепел: от него сохранилась малая искорка, но она воскресла. Он догадался вспомнить о себе - и очнулся.
- Слушай теперь внимательно, - сестра заговорила тихо и наставительно. - Я одежду для тебя приготовила. Возьмёшь в комнате перевязок на стуле. Моя сменщица уже видела тебя и отметила, что ты лежишь на койке - пациент-паинька. Теперь слушай внимательно, пациент!
Крат вспомнил выражение Змея "слушай внимательно, человек!" и воззрился в её красивое свежее лицо.
- Оденешься, обуешься и двигай влево по коридору, потом вниз на первый этаж и направо, там окно в конце коридора, перед окном ещё раз направо - и выйдешь во двор. Пройди двор, никуда не глядя, обойди здание и увидишь центральный вход... там проходная и ворота. Шуруй через проходную с деловым видом. В пиджаке мелочь и записка с моим телефоном. Только с проблемами не обращайся… если захочешь приятно провести время, обращайся. Давай, у тебя пара минут до визита врачей.
Она вышла, прогнув поясницу и наглядно обозначив округлый круп - ему на память.
Крат нашёл одежду в перевязочной - всё как было сказано. Коричневатый костюм человека, не желающего быть заметным; бежевая тонкая рубашка с пуговками под перламутр (маленькая нежность), светлая летняя кепка и стоптанные ботинки. В карман пиджака заботливая сестра положила марлевую повязку для лица.
Он оделся в чужой костюм, кепкой прикрыл бинт на голове, зашнуровал великоватую обувь и - с Богом! Крат изменил прищур и прикус (первейшие характеристики лица), также изменил походку и стал немножко подпрыгивать, тем самым подчеркивая свою принадлежность к посетителям, поскольку пациенты передвигаются не столь бодренько.
Повязку применить не решился, поскольку в летний день она лишь будет привлекать внимание. Нет, актёру безопасней состряпать себе новую физиономию.
В коридоре ему повстречались дежурный хирург и главный врач. Крат прибавил прыгучего шага. Как вовремя он восстал с койки!
Хирург - человек ноздрястый, капризный; лицо изъедено раздражительностью. Причём злится он из-за себя, но вымещает злость на других; так телёнок чешет свой бок о чужой забор. По причине отсутствия радости душа в нём постоянно готова закипеть, но об истинной причине своего несчастья хирург не догадывается. Ему проще разгадывать внешние причины, поскольку внутренних глаз у него как бы нет. И понять себя ему невдомёк, поскольку он - гордый человек и дипломированный специалист.
Его спутник и наставник - доктор медицинских наук и "хирург от бога" - страдает манией величия. Он требует почтения к себе, но почтения, как известно, всегда не хватает, поэтому солидный доктор тоже хронически пребывает в язвительном или свирепом настроении.
Всего четыре секунды длилась их коридорная разбежка - и перед Кратом уже раскрылись два больных члена общества; их надо бы лечить, но никто не возьмётся. Во-первых, они сами врачи; во-вторых, медицина бессильна против заболеваний моральной этиологии.
Крат пронёсся мимо, исполняя роль посетителя, который торопится вон.
Выбежал из корпуса: день оказался пасмурный. Тонкие места в облачной пелене были, как ни странно, темнее пухлых.
Голуби своевольно чертили и прошивали воздух - пернатые носители сознания, толстые космические пылинки.
Пахло бензином. Вон две вороны высоко отправились куда-то в даль - по соглашению между своим сознанием и сознанием пространства.
Внешнюю проходную Крат миновал гладко. Вышел в город и нашёл остановку троллейбуса. Давнее переживание: он снова ощутил, что находится здесь в командировке. Только задачу командировки он должен сформулировать сам. Если он этого не сделает - значит, он тут оказался случайно. А если угадает задачу, значит, он здесь в командировке. Он уже знает, что командировка посвящена сознанию.
Ему стало веселей, но настала пора задуматься о маршруте. Ему захотелось перед погружением в подвалы всё-таки примириться с Долом. Снять с него груз вины: иначе как Долу жить?! Он для товарища искал оправданий. Заодно и для демона. Он ведь сам оказался в клинике, хотя и ведомый состраданием к другу. И в металлическую трубу сам полез, хотя и под гипнозом Фокусника.
Он вошёл в троллейбус. Потекла за стёклами городская действительность. Если ему предстоит долго прожить в подвалах, Москва станет для него чужой - почти как та пустыня. Надо ли ему туда?
Покачиваются головы пассажиров. Они тоже командировочные, только об этом не знают, ибо крепко озабочены социальными проблемами. И всё не так безобидно: кто-то заинтересован в том, чтобы таковых задач и проблем было много. Кому-то надо, чтобы мы ничего не понимали: тогда надёжней действуют приманки.
Пожилой человек - потёртый, будто побывал в жерновах, - отщипывал хлеб, лежащий у него в сумке. Каждую крошку подолгу жевал в состоянии механического самозабвения. За что ему так, старику?
Общество - это пруд, человеко-сазановое хозяйство. На берегу с удочками сидят Фениксы и Дупы - носители наживок, жрецы страстей. Они человечинку ловят - на лесть и славу, на деньги и соблазны. Внушают азарт, чтобы каждая рыбка стремилась первой схватить наживку.
А старику, что отщипывает хлеб, скоро предстоит исчезнуть из пруда. Тело бросить в донный ил, а самому в виде искорки света отпрянуть, полететь - куда? Удастся ли ему умереть без тяжких страданий?
В житейском пруду не мы рыбаки, а нас "рыбачат". Стоит прижиться в человеке какому-то пристрастию, как он становится доступен для всех мастеров обмана. Крат издавна смотрел на счастливцев и удачников с недоверием: его глазастое сердце было умнее ума.
Печальная картина! Однако ещё печальней вовсе не замечать проблему. Крат предпочитал понимать её, чтобы сослепу в неё не упасть.
Что противопоставить этой печальной расстановке вещей? Только созидание личного мира, только наполнение внутренним светом (взятым с Неба). Человек - это фонарь. Надо об этом догадаться!
Он смотрел на усталые лица и хотел сказать им целебное слово, но не нашёл ясного слова. В каждом пассажире сидело упрямое несчастье, и душа каждого была тесной, как чулан. Один лишь пьяница болтался под поручнем, как резиновая сосиска, и в сонливости своей не унывал.