(
Наперед едет заудаленький атаман
Боевой атаман- генерал Муравьев-да!
(Бачурин А.М. «Сказание о Муравьеве-Амурском» )
Часто люди думают, что об иных вещах им уже все известно, но вновь и вновь они слушают вечную сагу о любви «Besame mucho», задаются сакраментальным вопросом- «Быть или не быть?». Так, откажитесь ли и Вы прочитать еще один рассказ о графе Николае Николаевиче Муравьеве-Амурском?
Интерес к личности генерал-губернатора Восточной Сибири не утихает уже третье столетие. Его современники говорили, что Муравьева можно любить или ненавидеть, но оставаться к нему равнодушным нельзя.
Многочисленные авторы воспоминаний то неистово критикуют Муравьева-Амурского, то восторженно поют ему дифирамбы- «либерал, «крадеспот, до крайности легкомысленный, потворствует своим любимцам, пристрастен к сплетням, мстительнейшее существо, зашедши очертя голову в трущобу, уповает на свою звезду, улыбка и глаза у него фальшивые»,
«добрейшее существо, человек почти гениальный в деле, человек далеко из ряда вон, человек необыкновенной энергии и непреклонной воли с огромным дарованием. Он скорее походил на только что испеченного прапорщика, чем на генерал-губернатора, молодой, чрезвычайно деятельный, справедливый, но строгий».
Так, кто же он - коварный злодей, ретивый служака, герой, которому была уготована особая историческая миссия или обычный человек?
Перефразируя известное изречение, хочется воскликнуть: «Какая прелесть, эти сплетни!». Своеобразную оценку сибирскому генерал-губернатору дала его современница В. П. Быкова: « <…> очень мил в обществе, держится просто, без чванства, без покровительственного вида, говорит обо всем, охотнее всего о созданном амурском крае», и в то же время она пишет: «<…> любит погремушки: сам дает балы, завел «вольные маскарады», на которых танцует рядом с лакеями и горничными, воображает себя «демократом».
Мемуаристка сокрушается, что «вокруг Николая Николаевича мишура, мишура и мишура». Сама же Варвара Петровна всячески избегала празднеств, и к веселью относилась с суровостью «старой девы».
О, каких только искушений не готовит младому племени взрослая жизнь. Любимой забавой молодых повес в офицерской среде были карты и дуэли. О житье-бытье служивых написал и А.С. Пушкин: «Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж, вечером пунш и карты».
В дуэлях поручик Муравьев замечен не был, но в плен карточных побед и поражений он все же попал. Поняв пагубность сего пристрастия, Николай и сам старался вырваться из его пут, и брата своего младшего Валериана вразумлял избавиться от этой страсти.
Криком души можно назвать его письмо от 22 сентября 1830 года, где он пишет: « <…> мне хуже, чем нож в сердце <…> что ты продолжаешь играть; брось карты <…> ты только тогда можешь мне помочь, когда не будешь играть,<…> если бы я не играл, то имел бы теперь более 6 тыс. рублей в шкатулке и не занимал бы с огромными процентами, и не жался бы как нищий. Сделай дружбу, сделай великое для меня одолжение, послушай моего совета и напиши мне дружеское честное слово, что больше не играешь».
Сослуживец Муравьева-Амурского по Кавказу Г.И. Филипсон оставил довольно любопытное воспоминание о личной жизни будущего графа: «В 1840 году он был холост, и с ним жила особа, которую он не показывал и называл родственницей». Историк Н.П. Матханова в своей монографии пишет, что Муравьев был сторонником гражданского брака и поддерживал в этом своего адьютанта Мартынова. Так-то оно так, да только супружеский стаж самого генерал-губернатора 34 года.
В народе Муравьев-Амурский был очень популярен. И через 30 лет после его отъезда старики вспоминали о нем. В Сибири его величали «Николай Николаевич», а то и по-свойски «Миколай Миколаевич».
Он был прост в общении. Обычно сибирский генерал-губернатор ходил в армейской суконной шинели с орденом. Она была похожа на сюртук, так как ее подол был подобран на пуговицы. В гардеробе Муравьева было также штатское гороховое пальто с контр-погончиками, при этом он носил пенсне. В походном мундире люди обычно не признавали в нем генерал-губернатора, рассказывали о житье-бытье, делились с ним своими бедами. Он знал истинное положение дел и без докладов. Современники описывают такой случай.
Муравьев шел по берегу и увидел причитающую казачку. Оказалось, что ее мужа забирают в солдаты, потому что богатый сосед от службы откупился. При этом казачка корила губернатора, не предполагая, что это он и стоит перед ней. Результат разговора не замедлил себя ждать. Виновные были наказаны и уволены из состава экспедиции, что было довольно нежелательно для их финансового положения и дальнейшей карьеры.
Похоже, граф Муравьев-Амурский так прикипел к походному стилю, что Великой княгине Елене Павловне накануне визита к прусской королеве пришлось напомнить ему о соответствующей случаю одежде: « <…> любезный граф,-разоденьтесь же и будьте достойны вашего имени».
Имея царское, как писал Б.В. Струве, воспитание, и, будучи приближенным к высшему светскому обществу, в быту генерал-губернатор был на удивление непритязателен. И.В. Ефимов описывает бритвенные принадлежности, которые он увидел у Муравьева-Амурского во время утреннего визита к нему в Петербурге: «Вот тогда-то и видел я, что прибор этот (бритвенный) очень неважный: кисточка, простой ремень, пара бритв и мыленка- все порознь, не в шкатулке…». А я вспомнила своего отца. У него тоже была такая маленькая, видавшая виды посудинка с кусочком мыла -мыленка. Порой люди прирастают к каким-то своим вещам, а посторонним невдомек.
Еще в пору своей молодости Муравьев-Амурский по причине стесненности в средствах мог пройти пешком через весь Петербург, чтобы «не прослыть профаном» и побывать на концерте Ференца Листа популярного тогда в России композитора и пианиста. Билеты на его концерты, по словам писателя Ф.М. Достоевского, человека достаточно обеспеченного стоили баснословные деньги.
Газета «Северная пчела» писала о концерте Ф. Листа в Дворянском собрании: «Билеты по 15 рублей в залу и по 10 рублей в галерею». Кроме того, билеты могли стоить и 3 рубля серебром. В Сибири же за 15 рублей можно было купить корову, лошадь, за 25 рублей небольшой дом, на 10 рублей можно было купить соху, плуг и другой сельскохозяйственный инвентарь.
Современники отмечали, что генерал-губернатор обладал «бесценным даром оживлять всякое общество, в котором он показывался. О нем говорили: «Приятнейший собеседник, он никого не стеснял, не нагонял гробового молчания». К вновь назначенной начальнице иркутского Девичьего института А.П. Быковой губернатор приехал для знакомства первым. В ответ на ее смущение он ответил: «Пожалуйста, не беспокойтесь приезжать с визитом. Я Вас попрошу лучше откушать у меня хлеб-соль».
И.А. Гончаров писал: «Обеды у Н.Н Муравьева прекрасные, общество избранно и веселое, вино отличное, сигары манильские, и состояние духа у всех приятное». Похоже, граф пристрастился к сигарам в 1845 году, будучи в Германии. Он писал тогда брату Валериану: «Я теперь часто курю сигарку и запиваю пивом». А через два года, по всей вероятности, он стал не только любителем сигар, но и их знатоком - «О сигарах сообщу позже, когда все перепробую».
На приемы он приходил за 30 минут раньше начала, говорил с хозяином и хозяйкой, проходил по залу первый танец и уезжал. Балы в сибирской столице так же, как и Петербурге, обычно начинались «польским» танцем. Наверняка, в губернаторском доме звучал и чудесный полонез Михаила Клеофаса Огинского «Прощание с родиной». В Новый год губернатор, как правило, присутствовал на балу в Благородном собрании, но к 12 часам неизменно был дома, ставил выверенные по точности часы перед собой, был в этот момент сосредоточен и молчалив.
В 1858 году он писал Корсакову, что 14 октября в Кяхте в честь его именин был дан бал, и он протанцевал « <…> с Буссе 8 кадрилей сряду. Это нужно было для того, чтобы и женское общество оживить, и показать, что граф Амурский все тот же Муравьев».
Насколько генерал был любителем изысканных пиршеств, настолько же он был привычен и к походным трапезам. Губернатор наравне со всеми ел щи из сушеного мяса, а кашу любил добавлять в чай. В экспедициях он запросто ел ржаные сухари даже и плесневелые, бывало, оботрет о полу шинели - и готово. В амурских сплавах прислуга обедала вместе с губернаторской свитой.
Как-то в походе был пойман налим. Уха, которую в дорожной кастрюле сварил сам генерал, получилась на славу. Да, что там налим! На берегу Японского моря, когда некоторые спутники зароптали по поводу отсутствия съестных припасов, Муравьев вместе со своим поваром превосходно приготовил из выловленных тут же даров моря аппетитные блюда, доказав, что выход можно найти из любой ситуации.
Однажды в Чите Муравьев послал М. И. Венюкова к адмиралу Путятину с приглашением на обед. У того к этому времени был готов свой стол, и он в ответ пригласил Муравьева со свитой к себе. Но в итоге все же принял приглашение генерал-губернатора. И тут оказалось, что в лагере Муравьева кроме консервов и сухарей угощения и нет никакого, да и столовых приборов, соответствующих статусу гостей, тоже нет. Повар подавал неказистые блюда на жестяном походном подносе.
Потом представители Путятина долго отпускали колкости в адрес чиновников Муравьева по поводу супа с перцем и страсбургских пирогов далеко не первой свежести. А Муравьеву - ничего. Когда ему об этом напоминали, он говорил, что на войне и не такое бывало. Вот так, по-походному угостил губернатор сановного чиновника, а так как он любил поговорки-пословицы, наверняка, сказал: «Ну что ж, чем богаты, тем и рады».
Губернатор Муравьев обладал чувством своеобразного юмора. Гражданского губернатора Иркутска Карла Карловича Венцеля известного своей мягкостью и нерешительностью, он называл «Карл смелый».
Как писал амурский казак Р.К. Богданов, Муравьев-Амурский любил проводить всевозможные проверки в дождь. После одной из них все, сопровождающие его чиновники, как впрочем, и он сам промокли до нитки, и утром у них были явные признаки простуды. Генерал же давал разные советы и удивлялся - где бы они могли так «жестоко простудиться». На слова адьютанта Моллера: «Я знаю Вашу железную натуру; нельзя мерить каждого по себе»- Муравьев «злостно улыбался». Богданов писал, что особенно он хвалил тех, кто часто садился на мель. Думаю, «счастливчики» понимали истинный смысл такой похвальбы.
В статье «Бедственная экспедиция» И.В. Любарского описан еще одни прелюбопытный случай, связанный с Муравьевым-Амурским. Во время стоянки при сплаве по Амуру, чтобы поддержать дух солдат, он даже стал физкультурником. Генерал-губернатор установил порядок гимнастических занятий и сам участвовал в них.
Сестра Муравьева-Амурского Екатерина Николаевна фон Моллер вспоминала о том, как она вместе с мужем и детьми находилась в военном лагере, расположенном в деревне Фабрикантская. Однажды вечером раздался топот копыт, и в дом не вошел, а влетел молодой генерал Муравьев. Он направлялся с командой горцев для представления императору. Нежданных гостей накормили, уложили спать.
Рано утром Муравьев выстроил всех перед окнами для приветствия и благодарности хозяйке за радушный прием. После этого конная команда поскакала дальше, как пишет сестра Муравьева-Амурского, «красиво и воинственно». Думаю, зрелище было впечатляющим. Для любого бойца хлеб и кров в походе как награда. И мне приходилось опустошать свои продуктовые запасы, дабы поддержать тело и дух защитников Отечества.
Однажды на отдыхе в Испании Муравьев случайно встретил сотоварища, который пригласил его на корриду. И, поди-же ты, оказалось, что боец, не раз видевший смерть, вовсе не в восторге от этого зрелища. Муравьев назвал его «резней», «бычачьем боем». Знать, тонкой и возвышенной была душа у генерала, которому за храбрость была дарована золотая шпага.
Меня поразил тот факт, что обладая властью, граф Муравьев-Амурский не имел поместий и усадеб. Г.И. Филипсон писал о нем, что в период его службы на Кавказе, состояния тот не нажил, и «был всегда выше всякого подозрения о стяжательстве».
Губернатор Иркутска Венцель, по-отечески любимый Муравьевым-Амурским, писал: «<…> Удивительный человек наш губернатор. Всю жизнь как прапорщик. Своего дома не имеет. Все на съемных, да на государственных квартирах». И, действительно, в Иркутске Муравьев жил в казенном доме, в Санкт-Петербурге - в гостиницах, в Париже - у жены.
Он уехал из Сибири, как пишет другой племянник В.В. Муравьев-Амурский, имея в кармане 30000 рублей, которые скопил из своего жалованья за 14 лет службы. В 1861 году содержание генерал-губернатора, генерал-лейтенанта, генерала от инфантерии Муравьева-Амурского составляло 24308 рублей. После отставки Н.Н. Муравьеву-Амурскому было назначено содержание в 15 000 рублей серебром.
Он всегда был требователен к себе. Как указано в военной энциклопедии, в бытность губернаторства в Туле Муравьев «выделился строгой законностью своих распоряжений, вниманием к трудам других».
За нерасторопность подчиненные могли услышать от генерал-губернатора: «Я не желаю Вас больше видеть», а это означало отставку. Наверное, самым мягким было выражение губернатора: «Спорю галуны». А порой служивым доставалось и крепкое словцо. Об этом в своих воспоминаниях пишет и казак Гавриил Дмитриевич Скобельцин. Генерал устраивал такие «распеканции», что вынести их мог далеко не каждый.
Летописец губернатора казак Богданов Р.К. вспоминал: «<….> он взглянул на меня таким взглядом, которого я не забуду и до смерти». Однажды М.С. Корсаков получил от жены С.О. Чайковского вот такое послание: «Я привыкла видеть в генерале человека, которому мало знакомо слово милость и вовсе незнакомы слова милосердие, человеколюбие, сострадание». Причиной такого письма стал тот факт, что Муравьев кричал «Цыц» на ее мужа, который воспринял это как оскорбление.
К солдатам же генерал-губернатор обращался: «Дети мои». Как-то, будучи недовольным Корсаковым, он воскликнул: «Вы молоды, и не служили на Кавказе, не знаете русского солдата: его напой, накорми, тогда хоть черта ему подавай». Да, после таких слов, казаки шли за ним и в огонь, и в воду.
В числе служивых, кого Муравьев-Амурский ценил и поощрял, был казак Гавриил Дмитриевич Скобельцин из станицы Горбица. Муравьев-Амурский присвоил ему звание зауряд-войскового старшины, которое соответствовало званию подполковника, представил к Владимирскому кресту, дававшему право на дворянство. С ноября по 1 января 1855 года Скобельцин жил в губернаторском доме. В 60-е годы Муравьев-Амурский вновь предлагал верному служаке идти в амурскую экспедицию.
Когда я читала воспоминания Скобельцина, обратила внимание на некоторые детали обращения Муравьева-Амурского с казаками. В Мариинском посту во время второго сплава 1855 года генерал пригласил Скобельцина к обеду. Встретившийся ему офицер посоветовал не идти в виду гнева генерал-губернатора. Но Скобельцин, всегда в точности выполнявший приказания Муравьева, не стал нарушать порядок и в этот раз. К обеду он опоздал, но по распоряжению генерала казаку вынесли чашку со щами. Несмотря на то, что губернатор был в далеко не лучшем расположении духа, он стоял молча и ждал, пока казак пообедает, и лишь потом обратился к нему с новым приказом.
К иным Муравьев был более, чем снисходителен. Должность полицмейстера в Иркутске занимал Михаил Николаевич Сухотин. Особенностью несения его службы было то обстоятельство, что он вроде особого рвения не проявлял, но при нем жалоб никаких не поступало. Сухотин окружил заботой молодых офицеров и часто развозил их по домам после затянувшихся посиделок. Да и сам он в своем веселье меры не знал. Но губернатор этого будто бы и не замечал. Возможно, потому, что Сухотин был гусаром, как и родственник Н.Н. Муравьева-Амурского командир Ахтырского гусарского полка декабрист Артамон Захарьевич Муравьев - такая вот, мужская солидарность.
Губернатор постоянно участвовал в устройстве чьих-то личных просьб, кого-то продвигал по службе, за кого-то ходатайствовал. Когда в Новгородской губернии после ревизии, проведенной Муравьевым, с поста был смещен губернатор Зуров, сам же Муравьев его потом и защищал.
В «Записках старой смолянки» Варвара Петровна Быкова описывает историю назначения ее сестры Анны Петровны на должность начальницы иркутского Девичьего института. На это место претендовало несколько кандидатур с рекомендациями влиятельных лиц, в том числе и от Н.Н. Муравьева-Амурского. А вот кого он рекомендовал - неизвестно.
Муравьев представил сибирского золотопромышленника Ефима Андреевича Кузнецова к чину статского советника. Он также подал царю ходатайство о присвоении гражданскому губернатору Иркутска В.Н. Зарину звания генерал-майора и о назначении его одновременно и военным, и гражданским губернатором Иркутска. Муравьева-Амурского и Зарина связывали годы военной службы на Кавказе и годы гражданской службы в Туле. Прошение осталось без положительного решения, так как назначения, о которых ходатайствовал генерал-губернатор, не были предусмотрены табелем о рангах.
Генерал- губернатору доверяли не только государственные, но и личные дела. Не надеясь на порядочность наследников, купец Кузнецов в завещании назначил Муравьева душеприказчиком в части распоряжения средствами на строительство больницы. Сейчас это здание Иркутской государственной областной детской клинической больницы.
Одним из чиновников губернаторской команды был Илларион Сергеевич Сельский. Муравьев говорил, что если у Сельского хорошо поискать, то много чего можно найти, в том числе из разных якутских архивов, имея в виду, что Сельский кое-что кое-где мог и прихватить, но, исключительно, как он говорил, «в научных целях». Сельский, как правило, был распорядителем на обедах и балах. После его смерти благодаря хлопотам Муравьева-Амурского его семье было назначено денежное содержание.
Муравьев постоянно одалживал деньги подчиненным. В книге И.П. Барсукова есть его письмо к Л.А. Перовскому о прошении доплаты к жалованью заседателям земских судов Иркутска и Верхнеудинска. В связи с тем, что рассмотрение этого вопроса задерживалось, генерал-губернатор выплачивал чиновникам по 50 рублей из своего жалованья. Не раз для выполнения государственных задач он расходовал свои личные средства. Когда же ему предлагалось получить денежную компенсацию из казны, он воспринимал это как обиду.
Отставка не стала для Муравьева-Амурского причиной удаления от дел. Он продолжал о ком-то заботиться, решать какие-то вопросы. В 1868 году он обращается к М.С. Корсакову с просьбой помочь Андрею Федоровичу Растопчину сыну графа Ф.В. Растопчина, оказавшемуся в бедственном финансовом положении.
Для директора Азиатского департамента министерства иностранных дел Егора Петровича Ковалевского Муравьев-Амурский выхлопотал пожизненную пенсию в 2000 рублей серебром.
Январь и март стали для генерал-губернатора знаковыми временами года - в марте он впервые приехал в Иркутск, и в марте же уехал из России навсегда, в январе состоялось его венчание, и в январе прошли последние дни его губернаторства. По гороскопу Муравьев-Амурский -Лев, и астрологи без труда нашли бы в нем черты, предначертанные звездами.
Племянник Муравьева-Амурского Валериан Валерианович писал: «Губернатор считал 16-е число своим заветным- в этот день граф принял боевое крещение, он был дважды ранен именно 16 числа. Айгунский договор он пожелал заключить непременно 16-го, и, странное совпадение - его прах покоится на Монмартрском кладбище в Париже в 16-м отделе». 16 июня 1840 года Муравьев вступил в должность начальника 2-го отделения Черноморской береговой линии.
Оказалось, что с числом 16 связаны знаковые события и в жизни самого Валериана Валериановича. Именно 16 июня 1882 года ему было соизволение Александра III на принятие графского титула и фамилии. Своего сына В.В. Муравьев-Амурский крестил 16 мая в день сороковой годовщины Айгунского договора. Его воспоминания о Н.Н. Муравьеве-Амурском датированы 16 мая 1909 года.
Изучая письма генерал-губернатора, я обратила внимание, что в Петербурге он останавливался в гостиницах, расположенных, в основном, в районе улиц Малая Морская, Большая Морская, переулок Кирпичный, например, гостиница «Hotel Napoleon Bocgun».
Интересен еще один адрес: улица Большая Морская,16. Здесь в доме Руадзе 1 марта 1861 года амурцы вручили Н.Н. Муравьеву-Амурскому серебряные часы. Они были изготовлены по специальному заказу придворным живописцем академиком Петербургской Академии Михаилом Зичи. Если посмотреть другие работы художника, то сомнений и вовсе не останется, что эти часы - настоящее произведение искусства, в котором отражена и особенность исторического момента, и индивидуальность личности Муравьева-Амурского.
На циферблате вместо цифр была надпись: «16-го мая 1858 года» - дата заключения Айгунского договора. Над циферблатом два ангела поддерживают герб. Здесь же помещен щит с датами первых экспедиций на Амур. По обеим сторонам циферблата помещены фигуры казака и китайца, которые символизировали сближение России с Китаем.
Массивные часы были окружены барельефами, где изображались первые плавания по Амуру, вид Николаевского поста в 1855 году, сцена заключения Айгунского договора, торжественное построение войск в станице Благовещенской. Верхняя часть часов венчалась женской фигурой, олицетворяющей реку Амур. На тыльной стороне часов были выгравированы 200 фамилий людей, преподнесших этот уникальный подарок. На мраморном основании помещался маленький орган, который исполнял «Амурский марш» и другие музыкальные пьесы, звучавшие во время первых экспедиций по Амуру. Муравьев-Амурский, получив подарок, был тронут до слез. Да, с душой подошли амурцы. В ответ он дал распоряжение изготовить для всех свои портреты.
Примечательно, что в Россию Михаил Зичи был приглашен Великой княгиней Еленой Павловной, при которой Муравьев-Амурский был камер-пажом. Энциклопедически образованная, ценящая искусство, она поддерживала художников, поэтов.
Я подумала, нет, не зря звезды свели такие неординарные личности вместе. Неслучаен этот исторический тандем - Великая княгиня и генерал-губернатор Сибири. Он был вхож в дома сильных мира сего, лично писал письма Императорской семье, запросто чаевничал с Отто фон Бисмарком, угощая его дальневосточной икрой и нахваливая русские блины. Я не поленилась-посчитала, сколько раз Муравьев-Амурский упоминается в переписке Александра II с Великим князем Константином Николаевичем и в дневниках последнего - оказалось 22 раза.
В Сибири «муравьевское» время началось с ревизии, которую сенатор И.Н. Толстой провел в 1843-1845 годах. 20 августа 1847 года губернатор Тулы Николай Муравьев в письме брату Валериану задает вопрос: «Кого же назначат вместо Руперта?». Оказалось, что его и назначат, причем, уже 1 сентября. Эх, жаль, пропали все приготовления - государь проехал ночью, и встреча состоялась в походной обстановке только в 7 часов утра. Вот такие повороты судьбы - ушел из дома Николай Николаевич губернатором тульским, а вернулся губернатором сибирским.
Он пишет брату: «<…> таким образом, исполнились все мои живейшие желания: я на поприще огромном и вдали от всех интриг и пересудов вашего общества и света <…>». Но мы- то теперь знаем, что это было далеко не так. Назначение Муравьева генерал-губернатором и командующим войсками в Восточную Сибирь назвали «громом среди ясного неба». В чиновничьих кругах говорили, что «он же - «мальчишка», что это ошибка графа Орлова - нужно было вызвать к Государю бывшего корпусного командира Николая Николаевича Муравьева (Карского).
Перед тем как отправиться на новое место службы в Сибирь, молодой губернатор Муравьев ознакомился с положением тамошних дел. Так, что 14 марта 1848 года новый начальник сибирского края прибыл в Иркутск во всеоружии. А в Сибири его уже ждали. Декабрист В.Л. Давыдов писал плац-майору жандармерии Я.Д. Казимирскому: «Здесь все в ожидании генерал-губернатора, кто ждет со страхом, кто - но это меньшее число- с надеждой», « <…> у нас в городе тихо-мирно, смирно- пиров нет: говорят, что генерал их не очень любит».
В Иркутске Муравьев в первую очередь посетил семьи декабристов. В.Л. Давыдов писал Я. Д. Казимирскому в марте 1848 года: «Я уже говорил вам о новом нашем генерал-губернаторе. Я провел у него два чрезвычайно приятных и очень интересных для меня вечера». Надо сказать, что эта теплота отношений сохранялась и далее. Августовским вечером 1851 года в городском саду на балу, устроенном в честь Муравьева, он танцевал полонез… с женой декабриста В.Л. Давыдова.
В.В. Муравьев-Амурский называет отношение Н.Н. Муравьева-Амурского к ссыльным декабристам «еще одним крупным проявлением самостоятельности в весьма щекотливых обстоятельствах». Генерал-губернатор посещал их как «равный с уважением относящийся к их страданиям».
Князья Волконские и Трубецкие при Муравьеве-Амурском переехали в Иркутск. Дом Волконских был разобран в Урике и собран в Иркутске снова. Сестра Е.И. Трубецкой З.И. Лебцельтерн писала в своих воспоминаниях: «Мать велела купить и подарила сестре прекрасный дом с садом. Губернатором Иркутска был Муравьев, которым ссыльные не могли нахвалиться». Дома декабристов сохранились до наших дней, и сейчас они входят в Иркутский областной музей-мемориал декабристов.
Сын М.С. Волконского Сергей Михайлович писал, что Муравьев «с первых же дней своего вступления в должность проявил себя заступником, покровителем, другом декабристов. Он не только принимал декабристов у себя, он ездил к ним». При Муравьеве-Амурском Михаил Волконский учился в Иркутской гимназии и сразу после ее окончания служил при генерал-губернаторе.
Дочери Трубецких и Волконских воспитывались в Иркутском институте благородных девиц. Сын Е.С. Волконской и Д. В. Молчанова стал крестником Муравьева-Амурского. В переписке декабристы называли генерал-губернатора «крестным». В день первой панихиды в ноябре 1881 года князь М.С. Волконский скажет В.В. Муравьеву-Амурскому: «Я гораздо более вас обязан покойному графу».
Доброжелательные отношения у Муравьева-Амурского завязались с декабристом Александром Поджио, который, несмотря на все настояния губернатора, никогда не показывался на его официальных приемах и балах, но бывал в гостях у Муравьевых, также как и они у него. Однажды по дороге в Иркутск Муравьев-Амурский написал М.С. Корсакову распоряжение, чтобы к его приезду тот приготовил праздничный обед, непременно «6 бутылок шампанского за разныя здравия», и в числе шести приглашенных, чтобы обязательно был Поджио.
Муравьев-Амурский не обделял вниманием и декабриста Г.С. Батенькова. По дороге в Петербург он всегда останавливался у «старого хуторянина» в его доме, покрытом соломой, чтобы напиться чаю и сменить лошадей. По ходатайству Батенькова немало сирот и детей из бедных семей были определены Муравьевым на обучение за казенный счет в Иркутский институт и другие учебные заведения. Надо заметить, что судьба у Г.С. Батенькова была удивительной. Когда он находился в заточении в Петропавловской крепости, о нем забыли, и он пробыл там 20 лет.
В письмах же декабриста И.И. Пущина относительно Муравьева-Амурского сквозит немало иронии: «<…> Для порядка надобно тебе сказать, что иркутский Николай Николаевич получил титул графа Муравьева-Амурского. Это уже во всех газетах.<…> Мне как-то смешно звучит это прилагательное», «<…>что я скажу о графе Амурском? Это слово в виде прилагательного как- то плохо звучит, но если приятно графу новому, то почему же не назвать его так, хотя, верно, родится много шуток по этому случаю. В моих глазах Муравьев не вырос после этого титула.<…> Сегодня прочел, что новый граф и полный генерал. Просто потоп наград».
Уже после отставки Муравьев-Амурский обращается к царю с просьбой о помиловании участников дуэли, которая произошла в Иркутске в его отсутствие, и, думаю, была не очень приятным сюрпризом для генерал-губернатора, тем более, что ее участниками стали молодые чиновники из числа «золотой» молодежи губернаторского окружения. Дуэль вызвала невероятный общественный резонанс и стала поводом для яростных нападок на Муравьева-Амурского.
Попасть в губернаторское окружение, которое «муравьевцы» называли «наш круг», было довольно непросто. Зато к избранным отношение было особое. Некоторые жили в губернаторском доме как родственники. К обеду за столом постоянно собиралось до 10 человек, то есть губернатор попросту кормил холостяков. Как писал М.С. Корсаков, «повар был славный» и обеды были «из пяти блюд».
Даже незначительное внимание губернатора в обществе считалось наградой. Б.А. Милютин описывает случай, как на балу чиновник не из близкого к Муравьеву окружения в официальном приветствии так долго пожимал ему руку, дабы показать окружающим его расположение к себе, что генерал был даже обескуражен. Чиновник же потом рассказывал, что губернатор почтил его своим особым вниманием.
Муравьев успевал делать множество разных дел. Гавриил Скобельцин вспоминал такой случай. В очередной раз губернатор отправил его с заданием вниз по Амуру. Оказалось, что на первом посту его уже ждали, так как генерал заранее отправил курьера, чтобы у Скобельцина не было никакой задержки в исполнении задания.
Похоже, покой Муравьеву всегда только снился. Из Богородицка он писал своему брату Александру: «Я бездействую, я начинаю скучать без дела». Он то мечтает о тишине и размеренной жизни, о покупке домика в патриархальном Богородицке, и земли-то ему достаточно было бы «1/6 десятины для огорода и прочего», то со свойственным ему азартом и рвением, «очертя голову» брался за дело, и даже был «готов прекратить лечение за границей», если бы получил новое назначение.
Каким свойством души отличается сильный духом человек? Я думаю, что силой своих убеждений. Муравьев-Амурский оставил потомкам одно из них- «Патриотизм не есть добродетель, а свойство, необходимое для всякого гражданина какого бы то ни было государства; но это свойство не должно лишать человека чувства правды и справедливости, ибо тогда оно становится увлечением».
В письме графу Л.А. Перовскому он писал: «Есть люди, которые служат Государю и отечеству безотчетно, без интриг и личных видов. Разве бы я поехал в Камчатку (когда недоброжелатели мои называют это сумасбродством), если бы я рассчитывал свои выгоды; разве бы я издержал 12-15 тысяч руб. сер. на это путешествие и перенес все лишения и опасности, сопряженныя с этим путешествием, если бы не надеялся, что мое обозрение принесет пользу службе Государевой. Я желаю только одного доверия - и того только для ограждения прав России в этих отдаленных странах».
Он был как хороший мастеровой, который починил механизм и оставил его другим в исправном состоянии. П.А. Кропоткин, служивший в Иркутске уже после Муравьева-Амурского, писал, что «высшая сибирская администрация гораздо более просвещенная, и вообщем гораздо лучше, чем администрация любой губернии в Европейской России»- и это ставилось в заслугу бывшему генерал-губернатору Н.Н. Муравьеву-Амурскому.
Восхитили Кропоткина и библиотеки города: «Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека! Очень порядочная в журнальном отношении, здесь получается до 50 журналов и газет русских, польских, французских и немецких... Кроме этой публичной, есть еще частная, откуда берутся журналы и книги для чтения».
При содействии Муравьева-Амурского в Петербургскую Академию художеств был направлен талантливый иркутский художник М. И. Песков. Муравьев стал вдохновителем учреждения Сибирского отдела Императорского Географического общества Русского.
Он навещал натуралиста Г.И. Радде, который однажды, не принимая в расчет занятость губернатора, настойчиво уговаривал его остаться до утра, когда должны были появиться личинки жука скарабея, и, конечно, по мнению отшельника-энтузиаста, губернатор непременно должен был лицезреть это природное явление. Именем Г.И. Радде было названо селение, которое живет и сейчас. После отставки Муравьева-Амурского исследователи флоры и фауны постепенно разъехались в разные места, массово уехали и образованные чиновники.
Сын князя М.С. Волконского Сергей Михайлович писал: «Только в пятидесятых годах при Муравьеве зазвенел почтовый колокольчик непрерывной нитью от Балтийского моря до Тихого океана….>».
В подтверждение полярности поступков Н.Н. Муравьева-Амурского можно назвать тот факт, что он, не приветствуя открытие университета в Иркутске, в то же время поддерживал нетрадиционную тибетскую медицину. Муравьев-Амурский сыграл большую роль в популяризации врачебной деятельности Цультима Бадмаева, который, по семейным преданиям, в 1853 году был приглашен русскими властями в Читу для подавления вспышки эпидемии тифа.
По распоряжению Муравьева он перевел с тибетского на монгольский язык трактаты тибетской медицины. Муравьев-Амурский представил Бадмаева царскому двору. Впоследствии протеже сибирского генерал-губернатора стал крестным сыном царя, получил православное имя Александр Александрович и успешно занимался врачебной практикой.
Пополнение лекарственных запасов осуществлялось при непосредственном содействии Муравьева-Амурского. Младший брат целителя Жамцаран писал: «Александр Александрович Бадмаев вполне оправдал надежды и ходатайства графа Муравьева-Амурского». Возможно, интерес губернатора к альтернативным методам лечения был обусловлен тем, что гомеопатической практикой занимались его родственники Корсаковы. У М.С. Корсакова имелась аптечка с «гомеопатической книжкой».
Муравьев-Амурский был своего рода губернатором-наставником. Для М.С. Корсакова его уроки не прошли даром. Так, например, с малоприятным докладом о затоплении 40 барж во время сплава он послал в Петербург не кого-нибудь, а князя Петра Кропоткина. Возможно, предположив, что это смягчит гнев начальства. Расчет оказался верен, и наказаний не последовало. В губернаторском доме после отъезда Муравьева-Амурского Корсаков оставил, все как было при нем.
В Сибири генерал-губернатор был как на передовой, а в Петербурге- будто в глубоком тылу. В 1853 году он пишет брату: «Никто еще в таком странном положении как я не находился, и причина простая: меня выхватил из рядов сам Государь и поставил так высоко, что заметили меня и другие, с которыми я однако ж ничего общего иметь не могу; <…> я с ними не родня, не сват, и круга их не ищу, и поэтому я им не сносен, а от Государя очень далек».
Будучи в Государственном Совете, Муравьев-Амурский писал, что это место, где он «как у Христа за пазухой». А я думаю, граф в очередной раз лукавил, и этому есть подтверждение в его письмах: «<…> от меня как от козла ни шерсти, ни молока и даже голоса в Совете не дождутся, ибо мой голос - мой собственный не подчиняется никаким светским соображениям: от того я чаще остаюсь в меньшинстве».
Он был как между молотом и наковальней, будто на одной чаше весов - Отечество, на другой-семья. В письме директору Азиатского департамента Е.П. Ковалевскому Муравьев-Амурский пишет: «Чувство, по которому вы меня убеждаете оставаться служить, не может быть мне непонятно; я, кажется, и доказываю, что люблю отечество больше, чем жену мою и, конечно, уже больше, чем собственные мои дела; но сила солому ломит, и если увижу в Петербурге то же общее ко мне недоброжелательство, которое теперь существует, то невольно должен буду удалиться».
Зато губернатор всегда находил поддержку у своего дяди Н.Н. Муравьева (Карского), который будто в утешение писал: «бесцветна была бы и жизнь наша без борьбы». С Н.Н. Муравьевым (Карским) у Муравьева-Амурского было немало общего. Оба служили на Кавказе, который Александр I называл «нежной Сибирью».
Среди самых разных трудностей у Муравьева-Амурского имелась и проблема взаимоотношений с ведомствами, которые не были в его подчинении. М.С. Корсаков в разговоре с надзорным чиновником Б.А. Милютиным сказал: «Ну, граф не погладит нас по голове, а скажет только: там, где замешается горное ведомство, там умные люди обращаются в дураков».
Муравьев-Амурский очень болезненно воспринимал газетные журнальные публикации. Он обращался за защитой к Великому князю Константину Николаевичу. Но тот хотя и отвечал, что публикации были в его отсутствие, в то же время сам давал разрешение редакции журнала «Морской сборник» «пощипывать забывавшегося сатрапа»: «А, Муравьев! Он любит рядить всех в шуты: пусть-ка попробует сам побывать в этой роли».
Историки предполагают, что причина закулисной травли могла быть еще и в том, что генерал-губернатор не очень-то жаловал офицеров морского ведомства, которое курировал Константин Николаевич. Он критиковал инженера-кораблестроителя Г.А. Бурачека за постройку неуклюжих пароходов, прозванных за неповоротливость «чушками», «уродами», считалось, что Муравьев недостаточно оценивал заслуги В.С. Завойко и Г.И. Невельского.
Он всегда был не как все: в 22 года ему поручались военные задачи, которые обычно выполняли высшие штабные чины, в 32 года Муравьеву было присвоено звание генерал- майора. Будучи всего 5 месяцев в должности тульского губернатора, он направил царю проект об отмене крепостного права, заручившись при этом поддержкой девяти тульских помещиков. И оно было отменено 19 февраля 1861 года, что странно или символично именно в день отставки Муравьева-Амурского.
Он был как возмутитель спокойствия: пошли слухи, что его преемником станет Путятин, так сразу в штыки и в досрочную отставку, неправомерно, по его мнению, князь Барятинский был произведен в генерал-адьютанты, так тотчас на пару с А.А. Суворовым внуком генералиссимуса Суворова довольно смело выразил свое недовольство, чем вызвал осуждение окружающего общества. Современники в воспоминаниях отмечают, что губернатор открыто критиковал высокопоставленных петербургских чиновников, и от такой смелости окружающих бросало в дрожь. Александр II писал о Муравьеве-Амурском: «Его не переделаешь…».
Он будто всегда был на войне, будто хотел что-то доказать самому себе, стремился быть на острие опасности и риска. Один выходил к вооруженным бунтовщикам, и они падали ниц. В весеннюю распутицу по узкой и обледеневшей тропе, когда одно стремя касалось скалы, а второе висело над пропастью, пришел на Шилкинский завод, где строились пароходы для амурской экспедиции, и 1000 каторжников, восхищенные смелостью Муравьева, качали его на руках.
Он пошел наперекор стихии, когда из-за разлива реки камчатская экспедиция оказалась под угрозой срыва. Генерал бросился в мутные бурлящие воды, чтобы указать путь и переправить караван. Якуты, сопровождавшие поход были настолько ошеломлены, что стали считать Муравьева божеством.
В 1895 году через 14 лет после смерти Муравьева-Амурского его племянник Валериан, будучи офицером Генерального штаба, находился по делам службы в местечке Стоклишки, где больше 50 лет назад хозяйствовал его дядя. И там были еще живы старики, которые помнили, как «он часто ездил по полям имения в сопровождении большой собаки, ездил всегда без дорог, а как ему было ближе, перед речками не останавливался, не искал брода, причем, часто ему приходилось переплавляться вплавь».
Правнучатый племянник Н.Н. Муравьева-Амурского В.С. Муравьев-Амурский, находясь осенью 2013 года в Благовещенске, рассказал историю про бурята, который учил генерал-губернатора кататься на бурятской лошади, так как для этого нужны были особые приемы управления.
Б.В. Струве писал о Муравьеве-Амурском, что тот: «<…> всегда делал больше, чем планировал и обещал, продумывал решение задач, умел видеть перспективу и оценивать положение вещей, умел сделать шаг назад, чтобы достичь большего успеха в достижении поставленной цели. Таков он был на поле брани, таков в семейном быту, таковым он являлся на длинном поприще своей гражданской деятельности».
И, действительно, письма Муравьева-Амурского о семейных делах своей краткостью напоминают военные сводки, например, в письме брату Валериану от 1 июля 1865 года он расписал свой план с точностью до одного дня: 2 июля-выезд до границы, 3 июля-встреча жены, 4 июля-приезд вечером в Петербург, 5-6 июля - встреча с родными, 7 -июля выезд в Москву, 9 июля -выезд в Никольское.
Не раз бывало, что в ответ на только что поступившее повеление он уже сообщал о его исполнении. 12 января 1860 года граф Муравьев-Амурский докладывал директору Азиатского департамента министерства иностранных дел Е.П. Ковалевскому:
«Я очень рад, что в Петербурге решили дать мне приказание занять правый берег реки Уссури, но, к сожалению, не могу этого теперь исполнить, ибо это сделано уже год тому назад». Ради спасения людей и камчатской эскадры Муравьев-Амурский единолично дал приказ о выводе кораблей и населения из Петропавловск-Камчатского в устье Амура.
Муравьев, как правило, значится в числе первых при взятии неприятельских высот, дипломатически регулирует конфликты, становится победителем благодаря своей лихости и смекалке. Есть описание такого случая: отряд под начальством генерала И.Р. Анрепа должен был выступить к Навагинскому укреплению, но авангардного подразделения Муравьева не оказалось.
Он ушел вперед, несмотря на неоднократные приказания Анрепа остановиться. Поэтому был выставлен новый авангард и отряд двинулся дальше. Но не успел он пройти с версту, как на баркасе появился Муравьев, который со своими солдатами успел занять гору без выстрела.
Г.И. Филипсон вспоминает: «Когда Муравьев вышел из баркаса с обнаженной шашкой и с парой пистолетов за поясом, очень нетвердым шагом и в весьма возбужденном состоянии, то на вопрос Антрепа, где его авангард и почему он так удалился от отряда, тот ответил, что он ходит не немецким шагом, а муравьевским».
Во время этой операции была еще одна задача- переправка 2500 тысяч лошадей. Это потребовало бы огромного количества транспортных судов, и едва ли могло быть сделано в виду наступления осени. Муравьев предложил неординарное решение - отправить лошадей ночью по берегу моря, и сам благополучно привел конную колонну в назначенный пункт.
Контузия, ранения- такова цена блестящей карьеры генерала. Одна пуля - и «трудное владение ручной кисти, большого пальца, мизинца, и совершенное невладение трех средних пальцев». Но как настоящий воин Муравьев не сдавался. В письме брату он писал: «Я сам удивляюсь моим быстрым успехам в писании левой рукой».
Муравьев-Амурский называл себя «кавалером разных орденов». Особенно он любил носить орден за 25 лет выслуги. В книге И.П. Барсукова есть послужной список сибирского генерал-губернатора. Основания для наград говорят сами за себя - «за отличие», «за личное мужество», «за личное мужество и благоразумную предусмотрительность». «Свинцовая музыка», как он писал, была ему хорошо знакома.
Письма Муравьева-Амурского вызвали у меня щемящее чувство жалости, и, странно, но оказывается такое же чувство испытывала еще одна дама, только в 1861 году. Варвара Петровна Быкова сестра начальницы иркутского Девичьего института написала 6 февраля 1860 года:
«Ровно три недели назад граф Амурский покинул Иркутск, кажется навсегда. Странное впечатление производил нам меня этот человек: не видя, я скорее ненавидела его, но всякий раз, когда мы виделись, мне было жаль этого способнейшего человека. Так случилось и при прощании; я, как безумная, плакала даже самой было совестно: могли подумать, Бог знает что».
В Айгунском договоре статус генерал-губернатора указан как «Главнокомандующий над 47 всеми губерниями Восточной Сибири». Он стал своего рода вулканом, нарушившим тишину бескрайних сибирских просторов, но все же Муравьев-Амурский был обречен на изгнание.
- Жаль, что при всех его достоинствах, он постоянно стремится к достижению такой власти, которая сделала бы его независимым от центральных управлений, чего никак допустить не могу,- так написал о нем император Александр II Великому князю Константину Николаевичу.
13 февраля 1861 года Великий князь Константин Николаевич напишет в своем дневнике: «Все утро работал один и говорил с Муравьевым-Амурским, который приехал на днях». Думаю, что сердце графа разрывалось от тоски, потому что Амур и Сибирь были для него уже в прошлом.
Прочитав письма Муравьева-Амурского за 1866 год, когда он вновь был уволен в отпуск и почти до середины 1868 года жил в Париже, я еще раз поразилась масштабам его государственного мышления.
Если не знать его жизненных обстоятельств на тот момент, можно было бы сказать, что это мысли молодого, энергичного, полного сил деятеля. Интересно, как развивались бы события, если бы он все-таки остался на посту генерал-губернатора? Но у графа была не разрешимая проблема личного характера. Жена Екатерина Николаевна не могла жить в сибирском климате. Как-то странно получилось - ради него она оставила Францию, а он потом оставил Россию.
В Париже Муравьевы-Амурские жили на улице rue Miromesnil в доме рядом с Елисейскими полями. Есть версия, что это дом под № 83. В письме Н.Н. Муравьева-Амурского к С.Н. Лавровой значится еще два парижских адреса, где жили Муравьевы-Амурские. В квартиру на «a Paris avenne de chumps Elilue,47» они планировали переехать на зиму 1867 года, но в это время в Париже была чума. В письме указан также адрес «Rue Lisbonne,11».
Кавказский сослуживец Муравьева-Амурского Г.И. Филипсон, писал, что он с удовольствием встречал Муравьевых-Амурских в Париже, Висбадене. Муравьев-Амурский в дружеской беседе сохранял свою живость, и напоминал общую молодость. О бывшем губернаторе, говорили, что в Париже он «симпатичнейший человек, каким был от природы».
Граф мог запросто отказать в аудиенции одним, и нанести визит другим. М.И. Венюков, который сам себя называл «капризным штабс-капитаном», по собственному желанию, оставившему службу у Муравьева-Амурского, удивлялся, что тот принимал его приглашения и приходил в крошечную комнатку скромного отеля Saint Roch, где они беседовали часами. Венюков назвал некогда могущественного сибирского генерал-губернатора «стариком-юношей».
В Париже Муравьев-Амурский был «одним из главных средоточий Русской там колонии». Приезжающие из России считали для себя за честь явиться на поклон к графу. Гонцы из Сибири привозили ему во Францию байкальский омуль и китайские яблоки. Наверное, он был очень этому рад.
Как ни странно, человека могут порадовать, казалось бы, совсем прозаические вещи. Однажды зимой я передала для Всеволода Петровича Сысоева дальневосточного писателя корзинку с лесной ягодой голубикой. Как рассказала мне потом его дочь Ольга, Всеволод Петрович даже повеселел. Так что я вполне представляю, состояние графа, когда он вдыхал запах сибирских даров.
Я думаю, Муравьев-Амурский очень страдал без России. Он писал, что по шесть часов ходил по Парижу - а это ведь очень печально блуждать по чужому городу.
Генерал никак не хотел принимать старость. Когда Корсаков заметил, что бывший губернатор помолодел, тот написал ему: «ты задел мою слабую струну», и со свойственным ему юмором разъяснил: «я моложе только на портрете».
В письме брату Валериану от 5 января 1865 года Муравьев-Амурский бодро сообщает: «По наружностия, говорят, не очень постарел, но есть пословица, что маленькая собачка до старости щенок; а, притом, по характеру моему, никакие болезни не смиряют живости моих движений и разговора».
Через три года он пишет Корсакову, что митрополит Иннокентий при встрече с ним в Москве сказал: «<…> Ах, как вы постарели». Муравьев-Амурский пишет, что это замечание для него было «не совсем лестно». Бывшие сослуживцы, видевшие его в 1877 году за границей, отмечали, что граф «очень одряхлел».
Он приехал в Иркутск в марте 1848 года. При знакомстве с чиновниками некоторым не подал руки, не принял приглашение местных богатеев, кому-то сразу дал от ворот поворот.
Он уехал из Иркутска в январе 1861 года. «<…>Люди несли его на руках «<…>Тронулись повозки. <…> Все стояли без шапок, кто крестился, кто бежал сзади... Шибче и шибче двигались повозки, а народ долго стоял без шапок. Мы, граф, тебя не забудем. Не забудь и ты нас!». А прошло-то всего 13 лет, нет, прошло-то целых 13 лет! Сын Невы оставил в Сибири свое сердце.
Среди людей, проходящих мимо лежащего человека, обязательно найдется тот, который остановится, чтобы помочь, в толпе зевак обязательно найдется тот, который бросится в огонь и воду.
Почему? Почему из огромного числа государственных деятелей и через двести лет мы хотим постичь алгоритм жизни сибирского генерал-губернатора? В чем же секрет и феномен графа Муравьева-Амурского? Может быть в том, что еще в детстве он любил взять самый большой зонтик преподавателя и как с парашютом прыгнуть с ним вниз. В то время, когда другие, боясь высоты и наказания, с ужасом смотрели на него - ОН ЛЕТЕЛ.
Во все времена были люди не похожие на других своими мыслями и поступками. Люди-кометы они исчезают, а свет остается.
Источники
Базарон Э. Г. Очерки тибетской медицины Улан-Удэ: Бурят.кн. изд-во,1987.С.23
Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. Биографические материалы по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам./И.П. Барсуков. Репринтное издание по изданию Синодальной типографии Москва.1891. Хабаровск: Изд-во «Риотип Кн.1,2008.. С.24,28, 67, 108,109,133, 146,152,158,166- 168,170,
Барсуков И.П. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. Биографические материалы по его письмам, официальным документам, рассказам современников и печатным источникам./И.П. Барсуков. Репринтное издание по изданию Синодальной типографии Москва.1891. Хабаровск: Изд-во «Риотип Кн.2, 2009. С. 198,248,287
Бачурин А.М. Сказание о Муравьеве-Амурском/А.М. Бачурин; (художник И. Ильиных) Спасск-Дальний: Старченко Т.И. Автограф А.М. Бачурина.2002.С.61
Богданов Р.К. Воспоминания амурского казака о прошлом с 1849 по 1880.Записки Приамурского отдела Императорского Русского Географического об-ва. Хабаровск: Тип. Канцелярии Приамурского генерал-губернатора. Т.V. Вып. III. 1900. С. 32,35,39,51
Большакова Н.В. Губернатор в смелой постановке. // Вечерний Петербург. 1994.28 апреля № 93 (20283)
Быкова В.П. Записки старой смолянки 1858-1878г. Часть вторая Жизнь в Сибири- в Иркутске. С-Петербург: Типография СПб. акц. Общ. Е. Евдокимова Троицкая, 18, 1899. С.27,30,44,47,68
Венюков М.И. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский.//Русская старина.1882. Т.33. С.28,34,44,67,69,104,109,111,121,525,526
Венюков М.И. Путешествия по Приамурью Китаю и Японии. Хабаровск: Кн. Изд-во,1970. С. 30, 81,86,100,116,118,122
Волконский С.М. /Князь Сергей Волконский. Воспоминания.О декабристах. По семейным воспоминаниям. Разговоры М.: Искус-ство,1994.С.47,69
ГАТО Архивная справка № 317 от18.02.2014 г.
Граф Муравьев-Амурский В. В. Граф Николай Николаевич Муравьев-Амурский. 1809-1909. Варшава: Арт. Тип. К. Копытовского, Новый Свет,1909. №47. С.6,7,10-14
Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Очерки путешествия в двух томах. Т.2. Собрание сочинений. Т. 3.М.: Худ. лит-ра,1978. С.527
Задонский Н.А. Жизнь Муравьева: Докум-ист.хроника/ Н.А. Задонский/ М.: Современник,1974. С.391,438
Задорнов Н.П. Амур-батюшка. Роман в двух книгах. Хабаровск: Хабаровское книж. изд-во,1984. С.14
Захарова Л.Г. Тютюнник Л.И. Переписка Императора Александра II с Великим князем Константином Николаевичем. Дневник Великого князя Константина Николаевича. (1858-1861) /cост., авт. вступ. ст., указ. и коммент. Л.Г.Захарова Л. И. Тютюнник / М.: "Терра",1994.
Зырянов П. Н. Николай Николаевич Муравьев-Амурский. // Вопросы истории.2008. № 1.С.42,43
Комарова Т.С. В.Л. Давыдов. СОЧИНЕНИЯ, ПИСЬМА. Серия «Полярная звезда». /Изд. подг. Т.С. Комаровой/ Иркутск: Мемориальный музей декабристов. Отпечатано в Иркутском Доме печати,2004. С.252,265,384
Комарова Т.С. Сибирские письма декабристов./сост. Т. С. Комарова; научное редактирование и предисловие А. И. Клибанова/ Крас-ноярск: Книжное издательство, 1987. С.295
Кропоткин П.А. Записки революционера. М.: Мысль,1966. С.174,184
Любарский И.В. Бедственная экспедиция со слов М.Г. Демидова. //Исторический журнал. 1894. Т.55. С.440
Матханова Н. П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века: В. Я. Руперт, Н. Н. Муравьев-Амурский, М. С., Н. П. Корсаков. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1998. С. 223, 225,226- 228,235-236
Милютин Б.А. Генерал-губернаторство Н.Н. Муравьева-Амурского в Сибири. //Исторический вестник. 1888. Т.34. С.321,353,362, 635
Моллер Е..Н. ,урожденная Муравьева. Памятные записки.// Русская старина. 1890. Т.66 апрель-май-июнь. С.334,341
Невельской Г.И. Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России 1849-1855 гг. М.: ОГИЗ Гос. изд-во. географ. лит-ры, 1947. С.22
НИОР РГБ Ф.410. П.А. Кропоткина. Ед. хр.№ 41.Картон №13. 1 письмо. Письмо Н.Н. Муравьева-Амурского к Лавровой, урожденной Беринда-Чайковской Софье Николаевне от 24 августа /5сентября 1867 г. Париж
НИОР РГБ Ф.137. Картон 97. Ед. хр. 5. Лаврова, ур. Чайковская Софья Себастьяновна. Письма к Корсакову Михаилу Семеновичу 1867-68 гг. -7 писем 13лл. (3 ч.)
НИОР РГБ Ф.410. П.А. Кропоткина. Ед. хр. № 41. Картон №13.1 письмо. Письмо Н.Н. Муравьева-Амурского к Лавровой, урожден-ной Беринда-Чайковской Софье Николаевне от 5сентября/ 24 августа 1867 г. Париж
Филипсон Г.И. Воспоминания.//Русский архив.1883. С.352
Пушкин А.С. Повести покойного Ивана Петровича Белкина. Выстрел. Т.4. Худ-я проза М: Гос. изд-во. худ. лит-ры,1949.С. 57
Пущин И.И. Сочинения и письма: В 2т. Т.2:Письма1850-1859 гг. М.: Наука, 2001. С.472,474
РГИА © Федеральное казенное учреждение «Российский государственный исторический архив» Санкт-Петербург,2013. Ф.995. Оп.1. Д.6. Л.1
Скобельцин Г. Д. Записки.// Исторический вестник. 1894. № 10. С.11,13, 16,20
Степанов А.А. Петропавловская оборона. Хабаровск: Книжное Изд-во, 1964. С.90
Струве Б.В. Воспоминания о Сибири 1849-1854 гг. //Русский вестник.1888.IV. С.28,57,102,109, 146,215
Сытин И.Д. Военная энциклопедия Т. XVI. Спб.: Т-во И.Д. Сытина,1914.С.479
Танков А.А. Из прошлого.// Исторический вестник.1888. Т.34. С. 512-513
Федоров В.А. Декабристы в воспоминаниях современников./ сост. общ. ред. вступ. ст. и коммент. проф. В.А. Федорова/ Универси-тетская биб-ка М.: Изд-во Моск. Гос. Ун-та,1988. С.161,171
Филипсон Г.И. Воспоминания.// Русский Архив. 1883. С.352
Шостакович Б.С. Воспоминания из Сибири : мемуары, очерки, дневниковые записи польских политических ссыльных в Восточной Сибири первой половины XIX столетия. Иркутск: ООО «Артиздат», 2009. С.273
Гоман Юлия. «Потомок графа Муравьева-Амурского встретился с благовещенцами». //Комсомольская правда Благовещенск 2013. 25.09.№128.2 URL:http://www.amur.kp.ru>daily/26133.7/3024023/ (дата обращения 16.12. 2014 г.)
Давыдов Ю.В. Соломенная сторожка. Две связки писем./Связка первая. Глава IV/Скачать книгу Соломенная сторожка (Две связки писем) Юрий Давылов/ URL: http:// www. bookz.ru>authors/davidov-urii/solomenn_273/1 (дата обращения 08.12. 2014 г.)
Ливанова Т. Музыкальная библиография русской периодической печати XIX века: в 6 вып./ сост. Т. Ливанова. М.: Музы-ка:1966.Вып.3:1841-1850 гг./ Музыка: О концерте Ф. Листа 8 апреля в зале Дворянского собрания.//Северная пчела.1842.7 апреля (№77).(Смесь). С.305 URL: http://www.korunb.nlr.ru/guery_info.php?guery_ID=15059 (дата обращения 22.01.2013 г.)
Манн И.А. Заметки. Важное нововведение в петербургском музыкальном мире.//С-Петерб.ведомости.1853.4 янв.(№3). С.10 URL: http://www. korunb.nlr.ru/guery_info.php?guery_ID=15059 (дата обращения 22.01. 2013 г.)
«Besame mucho» (Целуй меня крепче») песня испанки мексиканского происхождения Консуэло Веласкес Написана в 16 лет в 1941 г.