Здравствуй сестра!
Месяц уж – как живём в городе. Зима тут ленивая: ни снегу настояшшего, ни морозу. В городской нашей квартире тесно и неуютно, будто в спичечном коробке. Маленькая прихожая, узенький коридорчик на кухню. Повети нет, печки – тоже. Бидоны с молоком тут уж не покаташь, как в деревенском-то доме – по нижнему мосту на передворьи. Комнаты скупые и серые, одна зала – чуть поболе, да и то – вся заставлена мебелью. В спальной – две узкие кровати, поставленные рядом, да чёрный полированный платяной шкап с антресолями.
Вентиляции нет почти никакой, воздух стоячий и пересушенной. Чтобы ночью хоть как-то дышать, надо открывать настеж форточку. За окном – темень и метель. Двенадцатый этаж: ничего не видно, кроме чёрного неба, ни огней ни домов. Хочется на волю.
Засыпать здесь всегда тяжко. За полночь, в открытую форточку пахнёт, вдруг, то ли силосом, то ли прелым сеном из-под остожий. На подоконный отлив, с той стороны, с шумом садится ворона. Это та, большая и серая, от старой берёзы, что растёт на задворках нашего деревенского дома, за огородами. Вороне холодно и неуютно на скользком отливе, она царапает металл когтями, жмётся к стеклу и терпеливо ждёт, когда я наконец стану собираться обратно в деревню. Там, на берёзе, у неё давно свито гнездо, и в марте пора, бат, его начинать поправлять, чтоб к сезону всё было готово. За лето ей надоть успеть высидеть два выводка неуклюжих уродливых серых птенцов, выкормить и воспитать их нормальными людьми. Ворона беспокоится, чтобы мы не остались здесь насовсем и зорко приглядыват за мной скрозь стекло.
Под подоконником, возле батареи, сонно топчутся овцы. Серка и Борька с ягнятами. Они испуганно таращатся на меня, когда я резко поднимаю голову от подушки, и в их тёмных влажных глазах синими звёздочками отражаются цифры электронных часов. «Чего вы шугаетесь? – ворчу я на овец – Вас давно уже съели, нечего тут изображать из себя!» Овцы успокаиваются, услышав мой голос, и замирают прижавшись друг к другу. За спиной шумно вздыхает Толик – грустный каурый конь. Толик кое-как запихался между кроватью и шкапом и стоит, понуро свесив голову. Он трясёт чёлкой и осторожно переступает ногами. Там, из дверцы шкапа, торчит маленький железный ключик, видимо он колет и натирает Толику бок. «Ты ишше!Куды припёрся! Отойди-ко! Дай выйму ключ-от из двери, чёрт безрукой!» - выговариваю я Толику, и он неуклюже пятится назад, фыркая ноздрёй. Я толкаю его морду. Она, как и положено, тёплая и бархатистая на ощупь. Внизу, под кроватью, тихонько булькает и плещет вода. Должно быть, это ходит лещ или крупная стерлядь. Точно – стерлядь! Вчера под кровать закатилась старая пробка, а стерлядь любит играть всяким мусором, болтающимся на поверхности.
Мне нужно осторожно подняться с кровати, чтобы не попасть ногами в сырость, и пройти в потёмках на кухню – попить воды. По-за дверьми спальной комнаты нашариваю выключатель и зажигаю свет. Эвона! Вот они – бидоны-те, стоят, родимые, на нижнем мосту. Я ступаю босиком на холодные плахи наката и бреду по передворью в сени. На длинных концах строганных нагелей, вбитых в бревенчатые стены, разложены деревянные грабли, косы-литовки и рогатины-ворочалки для сена. Под мостом, на зиму, спрятаны вёсла, пайола, якоря, цепи и кошки от лодок. На верхнем мосту, в углу, всё так же стоит дедов столярный верстак с колодками ручных фуганков, и лучковыми пилами, развешанными вдоль стен на гвоздях. В противоположном – чулан с роканами, броднями и рыбацкими снастями. В сенях свет мне уже не нужен, сквозь узкую фрамугу над дверью мутно светит луна, её бледный свет очерчивает силуэты полок и старого резного буфета у двери. Я берусь за кованую скобу и тяну тяжёлую тёсаную воротину на себя.
В просторной кухне всё ещё томно от русской печи. Низко поставленные окна берегут тепло. На стене мерно тикают ходики. Пахнет овчиной и хлебом. Под шастком, я знаю, стоят вёдра с холодной колодезной водой. Осторожно снимаю деревянную крышку с ведра, чтобы зачерпнуть воды. Но на тёмной поверхности водной глади, встревоженной моим движением, завораживающе мерцают звёзды и плещется голая луна, делая глубину бездонной и загадочной, словно космическое пространство. И мне необходимо скорее зачерпнуть ковшом этого космоса и немедленно выпить его большими жадными глотками, пока не проснулись и не запустили свои уборочные агрегаты дворники-таджики, не двинулись в туннелях под землёй первые вагоны метро, и не задымила на окраине чёрная труба асфальтобетонного завода. Пока кареты скорой помощи не включили, разгоняя сонмища автомобилей, свои адские сирены с мигалками, и не пролетел над сумрачным встревоженным городом, завывая реактивными турбинами, серебристый лайнер-бомбовоз…
Но ты не пугайся, сестра! Так, поблазнило мне разве – от удушья. Смотри, сама ходи там чаще на свежем воздухе! Нето ишше и не такое ночью привидится!
Прочитать предыдущее: http://www.proza.ru/2018/01/20/1632