Выполняя работу мусорщика второго класса, я жил в центральной части Лондона в районе Мейда Вейл, в двухкомнатной квартире на втором этаже. Данная часть города получила гордое название в честь исторической битвы с французами на острове Сицилии в 1806 году. Сражение проходило под маленьким городком Мейда, которому нынешняя часть города и обязана именем. Район был чисто английским, скучным и тихим, что вполне меня устраивало. Ни шума полицейских сирен, ни столкновения местных с эмигрантами, ни наркопритонов. Только клерки, бухгалтера, экономисты, тихие семьи и чопорные старички. На лестничной площадке мне иногда попадались обитатели этого дома, приветствующие меня своим безупречным британским произношением. На что я отвечал им что-то на английском, не лишённом подозрительного акцента, и получал вслед презрительные взгляды коренных британцев.
Моё жилище Агмус обставил в слегка несвойственной ему манере, оно представляло симбиотический характер классической Англии с вкраплениями модерна. Классика проявлялась в стенах, окнах, картинах и частично в мебели. И тут же соседствовала с модернистскими шкафами, люстрами, полками для книг и ванной комнатой. Не скажу что я быстро привык к этой квартире, но она сразу же расположила меня интересными картинами. Из них я могу выделить репродукции “Демона сидящего” Врубеля, “Охотников” Брейгеля и “Корабль среди бурного моря” Айвазовского.
Питался я теперь гораздо лучше. Раз в неделю ко мне приезжал дамфер синдиката, держащий в руках мини-холодильник, наполненный ёмкостями с кровью. Кровь принадлежала здоровым людям, чьи умственные способности были выше среднего. Кровь каждого индивида была распределена по отдельным ёмкостям. Я никогда её не смешивал. Это была чистая кровь, от неё исходил первозданный аромат. Я доставал её из холодильника, наливал в стакан, давал ей немного нагреться при комнатной температуре, а затем не спеша выпивал. Качественная кровь не шла ни в какие сравнения с пакетами донорской крови, которые я раньше покупал в госпиталях.
Оружие и необходимое снаряжение для выполнения работы, я всегда мог получить в одном из зданий синдиката, совмещавших в себе арсенал, складские и офисные помещения. Но я всегда с неохотой расставался со своим кольтом. А нож с волчьей рукояткой вообще всегда был при мне. Одно из таких зданий находилось в трёх кварталах от моей квартиры. Там к моим услугам было стрельбище и спортивный зал.
На карманные расходы Агмус выделял мне много средств. Однако я не знал на что и куда мне их тратить, у меня не было столько потребностей, для которых пригодились бы эти деньги. Поэтому я как и прежде покупал себе за них только книги и одежду, иногда наведывался к парикмахеру.
Возможно мой инициатор рассчитывал, что я буду тратить их на женщин, учитывая мои мужские потребности. Однако я научился подавлять в себе желание овладеть женщиной, и даже страшился мыслей об этом. По ночам, когда мне снилось соитие с воображаемой партнёршей, в момент освобождения семени, страх проникал в меня, дикий ужас сливался воедино с оргазмом. Я не забыл ничего, из того что я сделал с Михаэлой. В память о ней, у меня осталась небольшая фотография в рамочке. На ней были запечатлены двое смеющихся детей, которых она снимала в день нашего знакомства. Михаэла подарила мне это фото за пять дней до той трагичной ночи. Я возил его всегда с собой. Оно было завёрнуто, я очень редко на него смотрел. Но так и не смог от него избавиться. Я никогда не обсуждал свою интимную жизнь с Агмусом. Он же, наверняка считал бестактным, интересоваться подобными вещами у меня.
Машину в Лондоне я не видел смысла приобретать. Когда же дело касалось окрестностей города, или его пределов, тогда я арендовал автомобиль на нужный срок. Поэтому оставшиеся фунты, я просто складывал в укромное место, собирая их для неизвестных целей.
День обращения в зверя я проводил в маленькой деревушке Шер графства Суррей, что находилась в 35 милях от Лондона. В ней был дом принадлежащий магистру Барталею. Его подвал Агмус переоборудовал под мои нужды: звукоизолировал акустической минеральной ватой, уплотнил стены, установил стальные решётки и двери. Я мог оставаться в этом доме по несколько дней. Бродил по окрестностям живописной деревушки, отдыхая от городской суеты.
Регулярно я ездил в Уэст-Энд, там находился Ignis-хауз. Агмус не позволял мне забирать книги из его библиотеки с собой. Но мне всегда было разрешено приходить в особняк, пользоваться библиотекой, и проводить там столько времени, сколько мне хотелось. Книги фамильной библиотеки Барталеев были написаны на различных языках. Жаль что я знал только три языка, и не мог прочитать всё что меня интересовало. Однако и без того, я просиживал в ней часами. Иногда, когда я засиживался допоздна, слепой и немой дворецкий Барталеев по имени Нейтан, который являлся единственной прислугой в этом большом доме, устраивал мне ночлег в бывшей комнате Агмуса.
Усатый магистр позволял мне ходить по всем открытым комнатам поместья, которых, как вы знаете, было не мало. Иногда я поднимался на чердак и наблюдал за звёздами, иногда гулял, осматривая мебель, картины и другие предметы интерьера старого особняка. Запертых дверей я обнаружил только три. Одна вела в рабочий кабинет Агмуса. Другая – в странную комнату, в которой обитал некий Мэлло. Третья, как мне казалось, должна была вести в подвал. Ведь у такого габаритного особняка, непременно должно быть просторное подвальное помещение.
Между мной и моим инициатором регулярно проходили беседы. Чаще всего Агмус слушал меня, задавая наводящие вопросы. Я делился с ним впечатлениями от прочитанных книг, излагал своё мнение на различные темы (искусства, политики, морали, философии, религии и пр.), рассказывал о своих ощущениях во время трансформации, о том что я чувствую при слиянии со зверем, говорил о физических ощущениях после приёма крови, о вкусовых тонах крови, и о многом другом. Магистр Барталей всегда очень внимательно наблюдал меня, редко перебивал, и то лишь для того, чтобы навести меня на мысль или подбросить мне идею для размышления на досуге. Мой инициатор знал много языков, затрудняюсь назвать их точное количество, но каждого из авторов, чьи труды находились в библиотеке поместья, он читал в оригинале. Со мной он чаще всего изъяснялся на чистом английском языке, без британского произношения, но и с естественной лёгкостью он переходил на литературный русский язык, когда я невольно начинал рассуждать языком Пушкина и Достоевского о волнующих меня темах.
О себе усатый магистр рассказывал не много и не охотно. Родился он в XVI столетии в семье знатных вельмож Барталеев на севере Британии. Отец его владел несколькими замками, привольными охотничьими угодьями и держал небольшое войско. Отец, как и дед, был потомственным часовщиком, мать же – кукловодом. При смешении генов представителей разных каст, в детях, до полового созревания, частично проявляются признаки обоих каст. Потом на этапе взросления начинает преобладать, а затем до конца брать верх, ген одного из родителей. Таким образом у родителей Агмуса родилось двое мальчиков и шестеро девочек. Мальчики унаследовали ген отца, в них проявился ум и хитрость касты часовщиков. Девочки унаследовали гены матери, способности к манипуляции и порабощению узами крови касты кукловодов.
За свою долгую жизнь семейство Барталеев перевидало и пережило великое множество заговоров, революций и войн. Дед Агмуса погиб в войне Англии с Испанией при диктатуре Кромвеля. Мать была казнена во время мятежа в Ирландии при правлении Вильгельма Оранского. Отец погиб в войне за испанское наследство, будучи соратником герцога Мальборо. Две сестры Корделия и София, не оставив потомства, отдали жизни во время погромов в разгаре Французской революции. Ещё одна сестра Энлиль уехала в 40-вых годах XIX века далеко на восток, последнее известие пришло от неё из Лаоса, после этого о её судьбе ничего не известно, однако скорей всего она уже давно мертва. Трое оставшихся сестёр живы и здоровы: одна по имени Астарта живёт в Англии, другая имя которой Силена живёт в Германии, третья по имени Эрмина – в США.
- А что стало с вашим братом? Вы говорите о нём в прошедшем времени. – Спросил как-то раз я, во время наших разговоров.
- Мой брат… - Агмус нахмурился, очевидно что ему хотелось бы обойти эту тему, - мой брат… он был очень умён и скрытен. Любил разгадывать загадки. Охотился за древними книгами и артефактами, мотался по всему миру занимаясь археологическими раскопками. В общем, был одержим поисками чего-то особенного… он исчез пару веков назад. Я ничего о нём не знаю. – Закончил усатый магистр.
Имени его Агмус не назвал. Эту деталь я отметил про себя.
О делах магистра Барталея я знал не так много, как бы мне хотелось. Периодически он ездил в несколько научно-исследовательских центров Британии, часто летал во Францию, Германию и Соединённые Штаты с некими визитами. Его лицо нельзя было увидеть на ТВ, в прессе или Интернет-ресурсах. В целом, мой инициатор не был публичной персоной. Ко всему прочему Агмус обладал поразительной любознательностью и разносторонностью, очень разные сферы его чрезвычайно занимали. Он умел перенаправлять внимание на нечто конкретное в короткий срок, а не рассеивать внимание на всё и сразу. Очень любопытная черта.
О делах внутри ордена и синдиката я знал ровно столько, сколько мой инициатор рассказывал мне. Довольно не много, скажу я вам. А мотивировал он это тем, что не желал втягивать меня в бесконечные распри и интриги, в которых по уши погрязли члены ордена.
Характер моей работы претерпел изменений. До этого, пребывая в чине третьего класса, мои задания имели чёткую цель – найти и уничтожить. Сейчас же всё было несколько посложнее. Сейчас меня координировали члены совета. В трети заданий это был Агмус, в остальных же – другие магистры, каждый из которых вёл себя со мной определенным образом.
Могучий бородач Харольд Вагнер был холоден со мной, но подчёркнуто вежлив. Он всегда внимательно всматривался в меня, словно в очередной раз пытаясь разглядеть то, что не заметил до этого. Говорил со мной чёткими короткими репликами.
Лысый худой в маленьком пенсне Альфонсо Кастильоне, имевший отрешённо-сосредоточенное выражение лица, говорил со мной всегда глядя куда-то в сторону, не замечая меня, словно я был частью мебели. Иногда всё же он переводил взгляд на меня, но выражение его физиономии не менялось, словно я так и оставался неодушевленным предметом интерьера.
Обладатель пепельного цвета волос и острой бородки Франсуа Дюмонт, держал себя со мной нарочито пренебрежительно и заносчиво. Он заставлял меня ждать в своей приёмной по сорок минут. Что, впрочем, меня не сильно беспокоило, так как со мной всегда были книги. Зачастую он начинал свою речь следующим образом: “Я бы предложил вам бокал чистой ароматной крови. Однако, мистер Эддингтон, я наслышан о том, что вы предпочитаете рвать свежую плоть при полной луне”. Проговаривал магистр Дюмонт, с ядовитой ухмылкой.
Синеволосая миниатюрная Лукреция Легран держалась со мной на стороже, но при этом щедро расточала обаяние и вежливость. Она аккуратно интересовалась моими ощущениями во время трансформации, всегда ли я чувствую зверя внутри себя, могу ли контролировать его и направлять его ярость, и т.п. Я не до конца понимал игру, которую она затеяла. Ясно было одно, её интересует тот, кто одолел её лучшего мусорщика. Но о моём происхождении, ни магистр Легран, ни другие магистры, ничего не выспрашивали. О том что я причинил вред Китону Грэхему, да и о самой его персоне, она ни разу не обмолвилась. Я же старался вести себя с нею аккуратно, давая на её вопросы тщательно взвешенные ответы, наиболее выгодные для меня и моего инициатора.
Уничтожение мусора всегда проходило по заранее уготованному сценарию. Умерщвление целей происходило по плану, и всегда тем или иным необходимым образом. Зачастую моими целями становились публичные лица – актёры, журналисты, политики, музыканты, блогеры, юристы и пр. А подобные персоны требуют эффектной смерти с творческим подходом. Конечно, целями синдиката становились и рядовые, ни чем не примечательные, граждане. Что ни говори, а работёнка была грязной, ведь теперь она несла ярко выраженный управленческий характер.
Например, несколько раз я закладывал взрывчатку в метро, торговом центре и больнице. Однажды я с напарником-мусорщиком (были такие случаи, для которых требовалось двое и больше мусорщиков для выполнения задания) захватили вечером в заложники сотрудников некой газеты. Предварительно заставив их отправить нужные email-ы на определённые адреса, мы всех их уничтожили. Бывало и такое когда мы устраивали бойни в эмигрантских кварталах. Забавно было потом наблюдать что об этом говорили СМИ. То ответственность за погибших ложилась на радикальные исламские секты, то на российские спецслужбы, то на северокорейских тайных агентов. Я восхищался, с какой лёгкостью часовщики манипулируют мнением и страхами людей, загоняя их мысли и чувства в нужное русло, словно собака-пастух испуганных овец в загон.
И в то же время меня страшили эти деяния. Те ферги, которых я уничтожал ранее имея перстень третьего класса, были не лучшими представителями рода человеческого. И это, в какой-то мере, меня успокаивало. Я плохой парень, убивающий других плохих парней. Такая себе сделка с совестью. Но теперь гибли люди абсолютно разные, случайные, невинные. После теракта совершённого мною в метро, я нашёл в сети видеосъёмку очевидцев, которые снимали изуродованные тела женщин, мужчин, детей и стариков. (Видео с моей персоной, или с другими мусорщиками, я никогда ни разу в сети не находил.) Я понимал, что они ферги, они младшая кровь, они расходный биологический материал, что расплодился до восьми миллиардов особей. И в то же время, я вспоминал тех людей, которых принесли в жертву румынские каннибалы на пире крови. Вспоминал, как их садили на колья, а потом заживо жрали, и меня не отрываясь заставляли на это смотреть. Они были невинны, так же как и те, кто погиб от взрывчатки, заложенной мною в вагоне метро, торговом центре или больнице. Я ощущал ужас, но в то же время и запретную сладость. Впрочем, изредка, я всё-таки просыпался по ночам от собственного крика, что есть силы отбиваясь от мёртвых детей, явившихся за мной в кошмарном сне. В то время я был далёк от понимания себя, поэтому просто плыл по течению.
Моя работа была нерегулярной: могло быть несколько целей в неделю, а могла быть и одна цель в месяц. Досуг я проводил за чтением книг, либо в Ignis-хауз либо на своей квартире, просмотром авторских фильмов на дому, посещением нескольких клубов андеграундного кино и, чаще всего ночными, прогулками по Лондону. У меня было предостаточно времени чтобы осмотреть Биг-Бен, Британский музей, Букингемский дворец, Национальную лондонскую галерею и пр. достопримечательности столицы Объединённого королевства. Прогуливаясь по залитым огнями дорогих витрин улицам Уэст-Энда, я с ироничным любопытством осматривал пафосно разодетый, гламурно накрашенных, приторно ухоженных мужчин и женщин младшей крови, не спеша выходящих из дорогих авто, скучно слоняющихся по клубам, ресторанам и бутикам. Все они щеголяли дорогими аксессуарами, новомодными гаджетами, накаченными телами и рафинированными чертами лица, созданными стараниями пластических хирургов и дюжины косметологов. Все они не замечали никого кругом себя, ни меня, ни людей возле них. Все они улыбались и здоровались только с себе подобными. В глазах их светилось самоуверенное превосходство и нахальное довольство своим социальным положением. Но как же жалки были они. Каждый из них мог стать расходным материалом синдиката. Мнением каждого от рождения бессознательно манипулировали. Каждый из них мог стать мусором, который уничтожит такой же мусорщик как и я.
Время от времени я посещал бар под названием “Пещера Каина”, где пропускал стаканчик крепкого напитка с кровью и алкоголем, в компании моих коллег по цеху (об этом я расскажу позже). Спустя пару лет прогулки по ночному Лондону мне наскучили. Тогда я стал брать машину на прокат, и ездил изучать окрестности города и близлежащие графства.