(Окончание. Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/01/24/437)
Дед, вместе с другими демобилизованными тогда фронтовиками, приехал в родной Касимов по Оке, на пароходе.
Встречать их, к пристани, вышел весь город, ведь это был первый пароход с вернувшимися с войны победителями…
Среди встречавших были, конечно, жена и все 3 дочери Ефима Ильича. Фотографировал «церемонию» этой встречи фронтовиков директор местной школы, у которого моя мама тогда работала старшей пионервожатой.
Благодаря этому, у нас в семье сохранились две трогательные фотографии (одна из которых здесь и размещена).
Это – не «постановочный» кадр, все снято фотографом «в динамике»: первой прибежала к отцу его младшая дочь София, их объятия и попали в объектив…
После этой встречи, пролитых на ней слез и объятий, вся семья отправилась домой, где их уже ждал праздничный стол.
Надо сказать, что, по воспоминаниям мамы, дед Ефим, как и большинство русских мужиков того времени, перед войной «был не дурак выпить», и, разумеется, на столе красовалась бутылка водки.
Её открыли, разлили, и выпили по рюмке, за его возвращение домой.
И тут Ефим Ильич сказал поразившую всех фразу:
«Вот, родные мои, первый раз за 4 года я выпил водку!»
Зная характер и довоенные привычки деда, все подумали, что он просто шутит, вспоминала мама.
Однако дед был серьезен:
«Я еще с Первой мировой войны увидел и запомнил, что у нас от пьянки и собственной дури, с ней связанной, погибало и покалечило народу немногим меньше, чем от вражеского огня. Вот и в 1941 году, после мобилизации, дал я себе зарок: не пить ни капли спиртного до самого возвращения домой!».
Видя, какое впечатление эти его слова произвели на родных, он рассказал следующий случай из своей фронтовой жизни:
«Летом 1944 года мы наступали в Белоруссии. На какой-то узловой железнодорожной станции немцы оставили (уж не знаю, случайно, или нарочно) целую цистерну спирта.
Разумеется, наши бойцы довольно быстро разобрались с ее содержимым, и весть об этом спирте мгновенно разнеслась по всем окрестным частям. К цистерне сначала потянулись отдельные гонцы с котелками и ведрами, а затем началось и массовое «хождение» «страждущих».
Дед тоже там побывал так описывал увиденную картину:
«Вокруг цистерны валялись десятки упившихся до бесчувствия бойцов. Тут же бродили пьяные с флягами, кружками и касками, полными спирта. Ругань, драки, пьяный крик и смех, а на цистерну лезли все новые и новые солдаты.
Попытки отдельных командиров прекратить все это безобразие ни к чему не приводили. В ответ пьяные бойцы крыли их матом и грозили оружием».
Дед тоже кое-как пробрался к горловине цистерны, заглянул в нее и ужаснулся:
«Внутри уже плавало несколько мертвых тел (видимо тех, кто потерял равновесие и свалился внутрь), рядом плавал какая-то грязь и блевотина, но все равно люди лезли и лезли, черпая этот спирт всем, чем могли и тут же пили его».
Спустя несколько часов, к станции на грузовиках привезли роту автоматчиков НКВД, которые кое-как, со стрельбой и мордобитием, смогли отогнать от цистерны тех, кто еще мог стоять на ногах, после чего ее подожгли, и вся эта безобразная вакханалия закончилась.
Вот такая история…
(Если бы это было каким-то единичным случаем, то и беды бы в том, наверное, особой не было: «подумаешь, нажрались мужики! Да кто на войне не пьет-то?!»
К сожалению, пьянство в боевой обстановке порой было большой проблемой, и в конце этой главы приведем еще несколько трагических примеров того, к чему это приводило на войне.
Пока же вернемся к рассказу о деде).
Он, как и многие фронтовики, не любил рассказывать о войне. Особый след в его памяти оставил один трагический эпизод штурма Берлина, чему он был свидетелем.
Бои в Берлине шли ожесточенные, немцы превратили в ДОТы буквально каждый дом в городе и дрались отчаянно.
Для того чтобы пробраться в тыл к немцам наши войска использовали тоннели берлинского метро.
И тогда немцы впустили в тоннель воды Шпрее.
«Как страшно кричали наши тонувшие ребята!», вспоминал дед...
Сейчас в либеральных кругах стало модным обсуждать тему трофеев, которые наши бойцы вывезли из поверженной Германии, чем, безусловно, подорвали ее мощь и благосостояние немцев.
Наверное, кто-то из больших начальников действительно сумел «поднажиться» на этих трофеях, Бог им судья. Но вот рядовые солдаты в своих тощих «сидорах» мало что могли (да и хотели) вывезти из Германии.
Дед мой, по словам моей мамы, привез из Берлина только несколько лезвий опасной бритвы знаменитой германской фирмы «Золлинген», которые подобрал в какой-то разбитой парикмахерской. Лезвия эти были прекрасного качества и дед долго брился ими.
Ну вот, собственно и все, что сохранила память мамы о фронтовых рассказах моего деда, простого русского солдата Ефима Ильича Анохина…
Теперь несколько примеров того, к каким трагическим последствиям приводило пьянство в боевой обстановке.
(Они не имеют прямого отношения к воспоминаниям о службе деда, но раз уж речь зашла о страшном вреде пьянства на войне, то стоит об этом рассказать).
Бывший боец взвода разведки 1-го батальона 7-й бригады 10-го гвардейского авиадесантного корпуса Леонид Вегер назвал свои воспоминания «Записки бойца-разведчика».
Вот, что он рассказывает о событиях февраля 1943 года:
«Уже две недели наша гвардейская бригада ведет наступление вместе с бригадой морских пехотинцев. Поочередно, то они, то мы выходим вперед, взламываем немецкую оборону и отходим на пополнение.
На этот раз морские пехотинцы атаковали особенно отчаянно. Они всегда ходили в атаку не так, как мы.
Если мы ходили молча, то от их "ура-а-а!" мурашки пробегали по коже даже у нас, хотя мы находились сзади.
Казалось, их невозможно остановить, даже ранеными они будут ползти вперед, чтобы зубами вцепиться во врага. (Сейчас экстрасенсы сказали бы, что перед моряками катилась мощная волна энергетики, подавлявшая и сметавшая противника.)
В это утро так и произошло. Сначала немцы оставили свои окопы, потом несколько бараков МТС, стоявших перед станицей, а затем и саму станицу.
Бегство произошло в такой панике, что в станице остался грузовик, нагруженный бутылками со шнапсом.
Скептики потом говорили, что это было сделано специально. Но как бы то ни было, через час моряки поголовно лежали без чувств.
Когда через некоторое время немцы пошли в контратаку, отражать ее было некому, и немцы вновь заняли станицу. Моряков, валявшихся на видных местах, застрелили, а лежавших в огородах и других укромных местах пока не обнаружили.
Наша бригада в это время начала занимать оставленные немецкие окопы, а взвод разведки обосновался впереди, в бараке МТС. Из станицы прибежал один из уцелевших морских пехотинцев и рассказал о произошедшем.
Командир взвода повел его в штаб».
Ночью Леонида Вегера назначили в боевое охранение:
«Вдруг показались человеческие силуэты. Я приложил к плечу автомат и стал поджидать, когда они подойдут ближе. Я уже был готов нажать на спусковой крючок, когда уловил что-то похожее на русскую речь.
Я подпустил их еще ближе и убедился, что это наши. Я вышел из-за будки и позвал их к себе. Они сначала замерли от неожиданности, потом подошли.
Оказалось, что они из бригады морских пехотинцев, которая накануне заняла станицу и, захватив грузовик со шнапсом, перепилась.
Оклемавшись в каком-то из огородов, они выбрались из станицы, снова занятой немцами, и пробирались к своим. Я указал им путь и снова залег за будку.
Через час или два история повторилась. Еще два морячка вышли на меня, в поисках наших.
Через какое-то время опять показались силуэты. Когда они подошли ближе, я, не поднимая автомата, вышел навстречу.
- Сюда, ребята, - позвал я.
"Ребята" сделали какое-то непонятное движение, и справа от меня сверкнуло пламя. Как будто обухом кто-то ударил меня по плечу».
(Леонид Леонидович Вегер «Записки бойца-разведчика»).
Как видим многие перепившиеся трофейного шнапса моряки не только заплатили за это своими жизнями, но и невольно стали виновниками тяжелого ранения самого Л. Вегера, после которого он остался инвалидом.
Другой пример относится к самому концу войны, победному маю 1945 года.
После многочасового пьяного «сабантуя» несколько штабных машин 2-й гвардейской воздушно-десантной, Проскуровской ордена Суворова дивизии, ночью 3 мая 1945 года выехали из расположения части, неподалеку от чешского города Фридек, видимо «для продолжения банкета на природе», и попали к немцам в засаду.
О том что было дальше, в своих воспоминаниях «И было утро, и был вечер» рассказывает командир батареи 14-го гвардейского Отдельного истребительно-противотанкового дивизиона (ОИПТД) этой дивизии М. Дорман, который оказался участником этих событий.
Ранним утром 4 мая их дивизион подняли по боевой тревоге:
«Через десять минут мы уже мчались по дороге на Фридек. Проскочили лес и сразу у перекрестка увидели группу офицеров, среди них - генерала, нашего комдива. Поодаль, на обочине - "студебеккер" под тентом и два "виллиса".
Рядом - кучка солдат.
Генерал смотрит в бинокль вдоль дороги, на запад. Там, в долине - село. Туман еще не рассеялся. Четко видны только ближние дома. Наш Федя (это командир их гвардейского 14-го ОИПТД – мой коммент.) подбегает к генералу, докладывает.
Генерал рубит ладонью воздух, что-то втолковывает.
Потом зовут нас:
- Всем офицерам, к генералу!
Он сурово смотрит на нас и молчит, как будто не знает, с чего начать, а потом неожиданно тихо говорит:
- Сегодня перед рассветом две штабные машины "студебеккер" вышли из Фридека и по ошибке свернули на эту дорогу, - он показывает на дорогу, ведущую к селу.
- В одной машине - шифровальный отдел штаба дивизии. Там секретные документы, карты, шифры. В другой машине - знамя дивизии и вашего дивизиона под охраной комендантского взвода. В этом селе, Водянице, машины попали в засаду. Наши солдаты и офицеры вступили в бой с немцами. Что произошло дальше - неизвестно. В настоящее время все части дивизии - на марше, выполняют полученные ранее приказы, преследуют противника. Немедленно повернуть их невозможно. Совершенно невозможно. Такая ситуация.
Вы знаете, знамя - наша святыня. Нет ничего позорнее потерять знамя! Тем более в наступлении, накануне полной победы!
Товарищи офицеры! Боевые друзья! Спасти знамена - дело чести каждого из вас и каждого солдата. Мы немедленно атакуем село силами вашего дивизиона и взвода, который удалось собрать в последний час. Задача одна: разыскать машины, вынести знамена, документы и спасти людей. Все вы будете награждены.
Нашедшего знамена представим к званию "Герой Советского Союза". Все! Времени нет. Остальное скажет ваш командир. Кузнецов, давай!
- Значит, так. Первая и третья батареи разворачиваются прямо здесь. Обстреливают село, начиная с крайних домов. Вторая батарея и взвод Захаревича атакуют село в пешем строю вдоль дороги. На машинах остаются только водители. Остальные - в цепь и вперед! Когда вы овладеете первыми домами, подойдут ваши орудия, и вы подавите огневые точки в глубине села.
Тогда первая и третья батареи под вашим прикрытием атакуют центр села. Вот и все. Десять минут - на пополнение боеприпасов к личному оружию: патроны, гранаты. Получить все... вон, - в "студебеккере", побатарейно.
Сначала вторая батарея. Бегом, марш! Дмитриев, действуй!
Солдаты подзарядили автоматы, набили карманы и вещмешки патронами, набрали лимонок и запалов к ним. Кто-то кричит: "Просите индивидуальные пакеты!" Пакетов, увы, нет. О них забыли.
Дмитриев суетится, подгоняет. Решено, что я иду на правом фланге, Захаревич - на левом, а Дмитриев - в центре.
Солдаты вполголоса переговариваются:
"Штабные придурки вчера перепились "вусмерть" и, понятное дело, - залетели. Уж немцы посмеялись. А нам теперь головы класть. Эх, чуть было не дожили до конца!"
Эта спонтанная утренняя атака никаких результатов не дала: немцы оставили на окраине села небольшой заслон, который встретил наступавших бойцов пулеметным огнем, после чего немцы скрылись.
При этом было убито и ранено несколько наших гвардейцев.
«Ценой немалых потерь дивизион поставленную задачу формально выполнил - взял село штурмом и вышел на западную окраину. Однако, по существу, цель операции достигнута не была. В ходе боя мы не нашли ни машин, ни документов, ни людей. Как сквозь землю провалились.
Ждали генерала. В полдень он прибыл с замполитом, начальником штаба, особистом из "Смерш" и двумя десятками дивизионных разведчиков. Мы остановились на юго-западной окраине села. Разведчики занялись прочесыванием местности, а особист с помощниками - допросом свидетелей, точнее, всех жителей Водяницы…
Позже на батарее появился Захаревич с приказом: "Приготовиться к маршу!"
- Аркадий, скажи: нашли знамена? - с надеждой спросил я.
- А-а, - махнул он рукой. - Прибыла разведка, подключился "Смерш". Облазили все. Чехов допрашивали. Крепко давили. Нашли место, где наши влипли. Собрали стреляные гильзы и... все. И ничего больше...
- При чем тут гильзы? Знамена, шифровальщиков, документы, машины нашли?
- Этого нет. Машины со всей начинкой немцы угнали. Наверно, хвастанут перед своим начальством. Знамена и все остальное - неплохие трофеи. А может, еще проще: махнули прямо к американцам. А что? На "студерах" очень удобно сдаваться. Свою машину американцы запросто пропустят в свой тыл. Удобно.
- Зачем немцам эти трофеи? Все равно же им капут!
- Пойми! С такими трофеями американцы их с дорогой душой примут. Еще и денег отстегнут. Как ни дружи с американцами, а большевиков они не полюбят.
А наша дивизия, кажется, здорово влипла со знаменами. Объясни, почему ваше знамя попало к нам?
- Да сам генерал еще до Курской Дуги приказал Феде сдать наше знамя на хранение в дивизию. Мы ведь часто "залетали". Считалось, что штаб дивизии - самое надежное место. Еще и комендантский взвод охраняет! Вышло по-дурацки: комендантский взвод сам "залетел". Перед Победой! Нарочно не придумаешь! Что же теперь?».
Однако война все еще пока продолжалась, и было приказано силами их 14-го ОИПТД совершить бросок по немецким тылам к Праге:
«Дивизион усилили разведротой и создали таким образом механизированный отряд для рейда в глубокий тыл, - к Праге…
Весь день мы пробивались по немецким тылам на запад, сея панику и наводя ужас на уныло бредущих немецких солдат, на беженцев и обозы. Мы расшвыривали своими тягачами подводы, лошадей и людей, стреляли в воздух, сталкивали немецкие машины в кюветы и на обочины. Все вокруг бурлило, обстановка непрерывно, ежеминутно менялась. Какое-то фантастическое, шальное кино, неправдоподобный боевик…
Чехи по-прежнему радушно, даже восторженно встречали нас: бросали цветы, кричали "Наздар", угощали вином.
Мы теряли бдительность и быстроту реакции. Поэтому выскочившая навстречу машина с немецким генералом сумела увернуться от нас. Пока мы соображали, открывали огонь, виртуоз-немец крутанул руль, газанул и скрылся за поворотом.
За день 7-го мая мы прошли по немецким тылам 150 километров…»
Утром 9 мая они проснулись от стрельбы и радостных криков;
«Совсем близко кричали: "Победа! Конец войны!" Мы с Дмитриевым поспешили в штаб дивизиона. Двери были распахнуты. Нас встретил майор. Он неуверенно держался на ногах, размахивал пустым бокалом и смеялся:
- Вот теперь - полная победа! Ка-пи-ту-ля-ция! За это надо еще выпить! Выпили, добавили. Закуской не интересовались.
Потом захотелось покурить, и я вышел на крыльцо. Внизу, спиной ко мне, вдрызг пьяный начальник штаба Макухин, запинаясь, рассказывал довольно трезвому еще Романову:
- Не волнуйся. Порядок. Точ-но! Сгорели полностью. 3...знамена и карты, и л...люди. Немцы облили все б...бензином и ф-ф-ф... спалили. Да. Р...разведка только п...пепел нашла. И все... С...собрали это в мешок. А как же Оф...формили по-умному. Акт с...составили, раз. Потом это... боевое донесение, два. Грамотно. В бою... от прямого п...попадания все и сгорело.
Нормаль но. Конечно, дали т...точные к...координаты. По карте, да. И по форме п...потерь личного с...состава. Все командование п...подписало: комдив наштадив, ну, "Смерш". Само собой... И мы подписали... А как же... По умному... Достали спецурну... Металлическую, хорошую... Пепел, значит, туда И запломбировали... Потом, значит, забили в спецящик. Опись вложения...как же... Опечатали гербовой печатью... Сопроводительное письмо п...по форме. Это важно. И под охраной - на спецсамолет. П...позавчера... В Москву, в Генштаб. Лично. Да. Оформление сложное. Поработали, как иш...шаки
- Ну, и слава Богу, - говорит Романов, - что кончилась эта тягомотина.
- Не то слово. Р...расформировали бы и еще, упаси Господи, - под трибунал. Всех р...разжаловать! Дивизии - нет! Нас - к чертовой матери! Ф-ф-ф! Во подарок ко дню Победы! А? Молодец наш генерал и замполит тоже. Дружно живут! Ф-ф-ф! Большое дело заделали. Полный порядок!
На крыльцо, шатаясь, вышел командир с бутылкой в руке: - Хватит болтать, Макухин! Мать твою... Распустился на радостях. Главное сейчас - дис-цип-ли-на!»
Как видим, командование 2-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, понимая, что потеря Боевого Знамени дивизии, да еще при столь позорных обстоятельствах, приведет к ее расформированию и отдачи «лиц виновных в этом позоре» под суд военного трибунала, решило, как говорят в армии, «сварить колун» и обмануть Верховное командование в Москве:
Был составлен официальный Акт о том, что знамена и карты были сожжены немцами, а в качестве «доказательства» этого собрали какой-то пепел, положили его в «спецурну», опечатали ее гербовой печатью и отправили на спецсамолете в Москву, в Генштаб.
Расчет был точен: на радостях Победы Москва могла и не назначить специальной проверки всего произошедшего, доверившись Боевому донесению и Акту, подписанному всем командованием дивизии и СМЕРШем.
Но «втереть Генштабу очки» все-таки не удалось.
Вот, что рассказал капитану М. Дорману офицер штаба 2-й гв. вдд Аркадий Захаревич:
« 9-го мая в какой-то пражской больнице обнаружился наш шифровальщик, старший лейтенант Неелов, раненый, лежачий. Туда его перетащили сердобольные чехи, случайно обнаружив в брошенной немцами машине.
Когда Неелов узнал, что в Праге наши, он потребовал привести советских офицеров для важного, срочного и весьма секретного сообщения. Чехи кинулись в ближайший штаб, и от командарма Рыбалки прислали офицеров "Смерш" 1-го Украинского фронта.
Неелов рассказал им "на ушко", как под Фридеком шифровальщики и комендантский взвод со знаменами напоролись на немцев и как он, Неелов, будучи раненым, сумел сжечь шифры и спрятать в надежное место знамена.
"Срочно, - сказал он, - сообщите об этом нашему комдиву, а то он, наверно, ищет, с ног сбился. В действительности же, все в порядке: знамена спрятаны в надежном месте, а секретные документы уничтожены. Пусть сам генерал приедет. Только ему покажу, где спрятаны знамена". Конечно, Неелов хотел прославиться. «Героя» получить.
Особисты аккуратно записали эти показания, дали подписать и - к Рыбалке. Доложили и на стол бумагу положили. Свое дело знают. Рыбалко всполошился: шутка ли - знамя гвардейской дивизии. Десантной!
- Аркадий, мы же село взяли, все перерыли. Нашли только пепел, стреляные гильзы, то да се. Получается, обманули Генштаб! Ой-ой-ой. Ничего себе дельце!
- Получается. Насобирать пепел, сам понимаешь, ничего не стоит. А тут живой свидетель, офицер, раненный в бою, да еще шифровальщик, считай, особист, как "Смерш". Ему нужно верить. Это аргумент, а не пепел. Молчать он не мог, не имел права как особист. Обязан был все доложить по команде. И доложил. Ему теперь не позавидуешь.
- А что дальше? Чем закончилось?
Аркадий продолжил: "Дальше звякнул Рыбалко в штаб нашего фронта, и генерала разыскали за полчаса. Он тут же со свитой прилетел к Неелову.
Тот ему и говорит, что во время боя, раненный уже, успел все же вытащить из-под сидения саперную лопатку, сорвать полотнища знамен и закопать их под сараем так, что никто не заметил. А потом, - говорит, - потерял сознание и не помнит, кто и как вывез его из Водяницы.
Раненую ногу немцы Неелову все же забинтовали, потом допросили и бросили где-то под Прагой. "Я очень рад, - сказал Неелов генералу, - что спас знамена".
Он рад. А генералу каково? Мало того, что знамена потерял, так еще обманул самого Верховного.
Получается, что наш хотел на пепле провести всех, как дурачков. Наверху этого очень не любят!
Говорят, генералу там, около Неелова, стало плохо, чуть дуба не врезал. Капли пил. Все узнали, что знамена спасены. Что делать?
Снарядил Рыбалко два кукурузника. Неелова - на носилки. Врача к нему приставили, чтоб по дороге не помер на радостях, и особистов выделили, само собой.
Короче, через два часа сели кукурузники около Фридека. Вкололи Неелову дозу для бодрости духа и понесли на носилках, куда командовал. А сам герой повторял: "Все ясно помню. Все точно говорю".
Нашли тот самый сарай. Копали, копали - ни хрена не нашли. Все перелопатили - пусто. Неелов потерял сознание. Его откачали.
Собрали все село, включая пацанов.
Допрашивали по-хорошему и по-всякому. Обещали наградить, озолотить любого, кто найдет хоть лоскуток. Все клянутся: "Не видели. Не знаем. Хоть режьте!" С тем и улетели".
- А что с Нееловым?
- Говорят, отправили в Москву. То ли в госпиталь, то ли в главный "Смерш". Раскрутилось дело. Кто бы мог предположить?
- В общем, жалко и генерала, и Неелова, а больше всего наших солдат, погибших за три дня до конца войны из-за разгильдяйства штабных придурков...
История с Нееловым по "солдатскому радио" быстро дошла до нас. Она в принципе не отличалась от рассказанной мне Захаревичем. Появились, впрочем, некоторые дополнительные подробности.
"Смерш" якобы выяснил, что вечером 3-го мая во Фридеке штабники "упились до чертиков", после чего посадили в свои машины девок из ДОП (дивизионный обменный пункт - подразделение медслужбы дивизии) и санбата и выехали из Фридека задолго до рассвета, чтобы догулять в "чистом поле", на природе.
Да не на ту дорогу свернули.
Одна санбатовская девка не захотела далеко ехать и выскочила из машины. А когда через несколько минут услышала стрельбу, то бросилась со всех ног в свой санбат и обо всем рассказала врачу.
Тот позвонил в штаб дивизии. Начальство всполошилось, завертелось. Но было уже поздно...»
Результат этой истории - суров и закономерен: прославленная 2-я гвардейская воздушно-десантная Проскуровская ордена Суворова дивизия, на основании Директивы ставки ВГК № 11097 от 29.05.1945 г. была расформирована, а личный состав и материальная часть дивизии были переданы в состав 50-й стрелковой дивизии. (При этом бойцы и офицеры лишились гвардейских званий и привилегий).
Шифровальщиком штаба, почему-то названным в книге М. Дормана «Нееловым», был пленённый немцами 03.05.1945 гвардии капитан Павел Никитович Дмитриченко, начальник 6 отделения штаба 2 гв. вдд.
Он показал следующее:
«Акт от 18-19 мая 1945 года. Село Добра.
17.05.45 штабу 2 гв. вдд стало известно, что пленённый немцами начальник 6 отделения дивизии 03.05.45 в районе Фридек, села Добра, находится в медсанбате 226 сд и заявил, что знамя дивизии находится спрятанным в одном из сараев с. Добра. В беседе гвардии капитан Дмитриченко заявил, что он был инициатором скрытия от противника знамени дивизии и якобы знает место, где оно спрятано, и что шифродокументы попали к противнику, т.к. взяты с сумкой убитого капитана Беликова (гвардии капитан Беликов Константин Миронович, пом. начальника 6 отделения штаба 2 гв. вдд).
С целью розыска знамени выехали в с. Добра, где Дмитриченко указал сарай, в котором должно быть знамя, но его не обнаружили, ни в сарае (даже раскапывали землю в сарае), ни вокруг него, ни в прилегающих помещениях и домах. Жители тоже ничего не знают.
После вторичного опроса Дмитриченко он заявил, что он не был очевидцем, когда прятали знамя, а лишь дал приказание младшему лейтенанту Лебедеву (гв. мл. лейтенант Лебедев Виталий Михайлович, командир взвода 5 гв. вдсп, убит 03.05.45) спрятать знамя, а Лебедев, в свою очередь, приказал это сделать старшине Глухову и даже не видел сумки со знаменем.
Эти расхождения он объясняет тем, что видел у немцев только два знамени 14 оиптд, а знамя дивизии не видел и, поскольку были разговоры о спрятании знамени, он полагал, что знамя дивизии спрятано в указанном выше сарае".
(Источник: ЦАМО РФ, ф. 2250 (2 гв. вдд), оп. 1, д. 31, л. 72.)
В донесении о потерях вместе с Беликовым и Лебедевым также значится погибший в тот же день и, очевидно, в тех же событиях гвардии майор Масюк Василий Савельевич, помощник начальника 1 отделения штаба 2 гв. вдд.
Упомянутый в Акте старшина Глухов Константин Иванович погиб в тот же день, вместе с ним в донесении указаны бойцы Орлов Б.П., Крамаренко П.С., Лавренов А.Е., Урвачев А.И., Фомов С.В., которые погибли при тех же обстоятельствах…
Вот такой трагический результат дала только одна «развеселая» пьянка в боевой обстановке…
Ну, и еще один трагический пример пагубных последствий пьянства, в своих воспоминаниях «Танкист на иномарке. Победили Германию, разбили Японию», приводит Герой Советского Союза Дмитрий Федорович Лоза.
Летом 1945 года он командовал танковым батальоном, который в составе 6-й гвардейской танковой армии участвовал в разгроме японских войск в Манчжурии:
«С вступлением частей и соединений 6-й гвардейской танковой армии на территорию Маньчжурии мы столкнулись с тем, что весь японский наземный транспорт работал не на бензине, а на этиловом спирте. Готовясь к предстоящим боям, нам следовало бы знать об этой особенности обеспечения японской армии! Наши автомашины к такому горючему не были приспособлены.
Зато эта жидкость быстро нашла другое применение – ее стали разводить до желаемой крепости и наливать в кружки и стаканы. Пили и хвалили. Бочками запасались!
Когда возвращались на Родину, и я припас две или три двухсотлитровые емкости для всяких будущих торжеств.
Однако к двадцатым числам декабря вывезенные запасы спирта иссякли. Но тут, к великой радости любителей горячительного, из Маньчжурии начали прибывать последние воинские эшелоны, везшие в том числе и бочки спирта.
Все бы ничего, но среди них оказалось какое-то количество наполненных метанолом, по цвету и вкусу ничем не отличающимся от этилового спирта.
Встречи друзей, однополчан, приближался, а затем и наступил первый мирный Новый год. Одним словом, поводов для застолий было хоть отбавляй.
И разразилась трагедия. По гарнизонам покатилась волна массовых тяжелейших отравлений. Мне позже рассказывали, что на 77-м разъезде на свадьбе майора, летчика-истребителя, уцелела только невеста, не выпившая ни капли спиртного, а несколько десятков боевых офицеров после этого торжества приказали долго жить.
Беда пришла и в наш батальон.
С окончанием войны были упразднены ординарцы командиров рот. Оставалась такая должность пока только у командиров батальонов и других вышестоящих начальников. Поэтому мой ординарец гвардии старший сержант Григорий Жуматий готовил пищу для всех офицеров управления, которые собирались на ужин в моей квартире. Так было и 20 декабря. По непонятной причине отсутствовал во всем аккуратный гвардии старший лейтенант Сергей Смирнов, мой заместитель по хозяйственной части. Я попросил Григория Данильченко, который ближе всех находился к двери, сходить за Смирновым, комната которого располагалась этажом ниже.
Через несколько минут в столовую вбежал бледный, как полотно, Данильченко и еле выдавил из себя два слова: «Сергей мертв!..» Это было только начало...
Пик большой трагедии пришелся на последнюю декаду декабря старого и первую – январскую – нового года. Зима в Забайкалье уже вошла в свои полные права – морозы стояли под 30 градусов. В каменистом замерзшем грунте выкопать могилу было невозможно. А их каждый день требовались десятки.(!!!)
По приказу командира корпуса на кладбище, что в 300 метрах юго-западнее разъезда, саперы взрывным способом вырыли большой по диаметру и достаточно глубокий котлован для братской могилы. Туда вплотную устанавливали гробы и засыпали их землей. Когда первый «этаж» заполнил дно котлована, подобным образом стал формироваться второй, третий и, наконец, последний – четвертый. Многоэтажная братская могила приняла многих...
Тяжело, невыносимо тяжело было хоронить боевых друзей. Сердце, казалось, готово разорваться на части от жуткой картины ухода из жизни в мирные дни наших однополчан.
Человек, выпивший метилового спирта, до последнего вздоха оставался в полном сознании, страстно молил врачей спасти его. Они и без просьбы пострадавшего принимали всевозможные меры. Вскрывали вены, чтобы пустить кровь, поили отравленного литрами раствора марганцовки, стараясь промыть желудок. Не помогало...
В гарнизон прибыла комиссия из округа и Москвы с задачей расследовать причины массового отравления в войсках.
К концу января сорок шестого года «метиловая смерть» унялась.
У нас в батальоне она унесла двенадцать молодых жизней, половина из которых прошли тысячи западных и дальневосточных фронтовых километров…»
Итак, только в батальоне Д.Ф. Лозы от отравления метиловым спиртом в январе 1946 года погибло 12 молодых офицеров-фронтовиков… А сколько всего там было таких батальонов и трагических смертей – Бог весть…
Будем надеяться, что новое поколение российских полководцев сделает правильные выводы из этих страшных «уроков истории».