И. Зангвилл
Плавильный котел
Перевод с английского: Дан Берг
Глава 8 Порвалась струна
Музыкант Давид Квиксано и бывшая революционерка Вера Ревендаль, молодые эмигранты из России, познакомились в Нью-Йорке и полюбили друг друга. Любовь соединила их сердца над широчайшей пропастью, что пролегла меж Давидом и Верой: он – еврей, она – аристократка, дочь барона.
Давид сочинил симфонию во славу американской свободы. Он был приглашен великим дирижером в лучший оркестр для исполнения партии первой скрипки. Его заработок внушителен, и, кажется, нет помех для скорой женитьбы.
Память Давида омрачена картинами страшного кишиневского погрома. На его глазах были убиты отец и мать, сестры, братья. Он сам уцелел чудом – бандиты приняли раненого за мертвого. Время не стушевало лица злодеев, и не заживает душа.
Барон Ревендаль, отец Веры, убежденный монархист и не менее убежденный ненавистник евреев, командовал царскими войсками в Кишиневе в те ужасные дни. Нежное отцовское сердце не вынесло размолвки с дочерью. Желая помириться с нею, барон приехал в Нью-Йорк. Как и отец, Вера хотела мира. Раздор прибавляет цену согласию.
Мысль о намерении дочери выйти замуж за еврея нестерпима для барона. Но если чего-то нельзя избежать, то презирать это можно. Он приготовился принять неизбежное, только бы единственное дитя вернулось в его жизнь.
Давид и Вера говорят о своей любви и о своем будущем.
- Давид, теперь мы сможем, наконец, пожениться!
- Достанет ли моего жалования первой скрипки?
- Несомненно!
- Мы действительно сможем пожениться?
- Если ты этого хочешь...Я не еврейка...
- О, возлюбленная!
- Ты не ответил – ты хочешь? – с тревогой спросила Вера.
- Хочу ли я? О, ангел мой, я жажду!
- Ты станешь думать об одной лишь музыке, забывая обо мне?
- Забыть о тебе? Вслед за музыкой ты в сердце моем!
- Вслед? Я хочу быть впереди! Я хочу, чтоб ты любил меня больше всего остального!
- Я ставлю тебя превыше всего! – спохватился Давид.
- Правда? И ничто не разлучит нас?
- Семь морей не разлучат нас!
- Посулами всякий богат! Я не надоем тебе, когда достигнешь славы?
- Все, чего достигну – все для тебя, любимая!
- Прости мне тревогу и сомнения, но я росла в православии... твой путь совсем иной...
- Мы в Америке. Здесь люди и души сплавляются в котле...
- Отец, кажется, примирился. Бедный, ему нелегко, он так предан Руси!
- А мой народ предан Сиону. Но дети должны идти своею тропой, не отцовской!
- О, ты современный пророк, Давид! Я счастлива. Ты тоже счастлив?
- Я счастлив и я изумлен. Преграды преодалены так внезапно! Трудно поверить...
- Трудно поверить в желанный исход? Откуда меланхолия?
- Не знаю. У нас, евреев, в радости всегда найдешь печаль. Это наша трагическая история.
- Милый, ты добрался до конца трагической истории. Отбрось путы столетий.
- Да, да, Вера. Я жизнерадостен, как прежде. Этот день станет нашим главным днем!
Давид приготовился играть. Скрипка взорвалась ликующей тарантеллой. Послышался стук в дверь. Увлеченный, он не услышал. Дверь приоткрылась, барон Ревендаль неуверенно просунул голову. Давид заметил его. Судорога пробежала по лицу скрипача. Шатаясь, он попятился назад, оказался в объятиях Веры.
- Лицо! Лицо! – прохрипел Давид.
- Что случилось, дорогой? – встревожилась Вера.
- Это пройдет. Никогда еще галлюцинации не были так ярки...
- Что с ним? – резко спросил барон, входя в комнату.
“Не может быть, не может быть...” – бормотал Давид. Неверным шагом он подошел к барону, пытался ощупать знакомое лицо.
- Руки прочь! Назад, пес! – в бешенстве вскричал барон, выхватив пистолет.
- А, вы и мою жизнь хотите взять! Вам мало отца и матери, сестер и братьев!
- Тьфу, умом тронутый! – выпалил барон.
- Нет, не убирайте оружие! Над собой свершите правосудие, вы избежали его в России!
- Правосудие над самим собой? За что? – ахнула Вера.
- За преступления, за поношения!
- Ты бредишь, Давид! – воскликнула Вера.
- Ах, если бы!
- Но это же мой отец!
- Твой отец? О, ужас!
- Вера, я объясню тебе! – проговорил барон, пытаясь притянуть дочь к себе.
- Скажи, что Давид ошибся, что это злодействовала толпа, а ты невиновен.
- Я был с моими солдатами.., - хмуро ответил барон.
- Вновь и вновь вы давали команду солдатам стрелять.., - не отступал Давид.
- Стрелять в беснующуюся пьяную чернь! – с облегчением вскричала Вера.
- Нет! В беззащитных евреев – женщин, детей, стариков!
- Боже, не было сострадания на небесах! – зарыдала Вера.
- Не было сострадания на земле! – крикнул Давид.
- Месть за столетия грабежа. Вопль гнева. Глас народа – глас божий! – провозгласил барон.
- Ты мог защитить несчастных, отец!
- У меня не было приказа защищать врагов православия и царя! Я исполнял долг.
- Ты мог остановить погром!
- То был святой крестовый поход. Все народы расправлялись с евреями и побивали их!
- Но лишь в России младенцев наших рвали на куски! Доколе, господи?
- Покуда мы не втопчем вас в вашу грязь! Пойдем отсюда, Вера. Не якшайся с грязью.
- Порой я сомневалась в своей любви... инстинкт тысячелетий... евреи отреклись от Христа...
- Браво, дочь! Вот это – Ревендаль!
- Но теперь, Давид, я иду к тебе со словами Рут: твой народ – мой народ, твой бог – мой бог!
- Стыдись! – возопил поспешивший ликовать барон.
Вера, взволнованная собственными словами, экзальтированным жестом протянула руки к Давиду. Тот остался холоден и бесстрастен.
- Давид! – издала Вера мучительный крик.
- Ты не можешь прийти ко мне. Река крови разделяет нас.
- Река? Но любовь наша преодолеет семь морей!
- Слова! Они легковесны в твоих устах!
Сохраняя спокойствие, Давид говорил о кошмаре погрома. “Кровь хлещет из искалеченных женских грудей, брызжет мозг из расколотых черепов младенцев!” Он рассказал, как убили его сестру, малютку Мирьям, как вырвали язык у отца. Барон помрачнел. Вера плакала. “Только для христиан существуют горизонты славы и счастья, а еврею предписаны казни и муки!” – произнес Давид, и хладнокровие изменило ему, и он разразился истерическим смехом.
- Давид, позволь твоей Вере успокоить тебя! – проговорила она, пытаясь обнять его.
- Не надо этого! Мертвящий холод меж нами!
- Поцелуя меня!
- Я почувствую кровь на твоих губах.
- Моя любовь сотрет ее!
- Христианская любовь! Для кого я покинул своих? Голос в сердце звал меня назад!
- Давид!
- Я не хотел слышать этот голос, я слушал голос дочери палача! Я возвращаюсь домой!
- А твой дом здесь, Вера! – воскликнул приободрившийся барон, протягивая дочери руки.
- Твои руки, отец, издают запах той кровавой реки!
- Не повторяй его болтовню! Ребенком ты ласкалась к этим рукам, а на них запах боя.
- Но не бойни. Ты не солдат, а палач! Я размечталась о счастье, но ты, ты.., - зарыдала Вера.
- Малютка моя, твой плач ножом ранит мне сердце!
- Это ты прострелил мне сердце, приказав стрелять в беззащитных!
- Я вымолю тебе прощение у царя. Спрячь, как прежде свое мокрое лицо на моем...
- Я твоя дочь и я проклинаю судьбу за это! Я ненавижу тебя!
Вера вышла. Давид направился к двери. Ревендаль загородил ему дорогу, вновь достал пистолет. “Ты был прав. Воздать каждому свое – вот правосудие. Стреляй в меня!” – угрюмо сказал барон. Давид взял оружие, устремил бессмысленный взгляд на него. Пистолет выскользнул из рук музыканта, задел скрипку. Она издала жалобный стон. “Порвалась струна... мне нужна новая...” – пробормотал Давид.
В интернете полностью произведение опубликовано здесь:
Альманах "Еврейская старина", № 88
и здесь:
Журнал "Что есть истина?", № 47