Через чёрную шерстку кротовой шубки выворачивался в горизонт рассвет. Блеклые многоэтажные дома выступают шестнадцатью витязями, открывающими глаза верхних этажей к облачным странникам. Губительная медлительность, что ты сделала со мной? Холера, чума, тиф. Эпидемия цветущих маков. Пандемия тимьяна. Замерзшее море скрежетало внутри черепа снами-льдинами, промерзая насквозь, и я просыпался с мягким клубочком кота на груди, растерянно урчащим на мои попытки перевернуться и поглядеть на часы. Это самые счастливые минуты между окончательным пробуждением и выходом за дверь, и самые несчастные, вечно заканчивающиеся щелчком замка и грохотом приближающегося лифта.
Если долго смотреть в потолок, его угрюмость завлекает, и ты пленник плоскости. Мне кажется, я смог бы сочинить музыку из призывных гудков чайника. Все чаще оставляешь спичке возможность укусить себя за подушечку пальца. Этот прогорклый запах сбывшихся надежд огня, его выхода из древесины и вход в ревущую стихию, и такой тихий вздох сожаления, когда выключаешь подачу газа, и он прячется внутр маленьких норок. Навсегда. Батареи отопления едва греют ранним утром. Кочегар спит и ему снится молодость. Отдых в Крыму, ласки пиний, белые теплоходы, шнуровавшие беспричинность широты водной улыбки.
Экранизация мятущейся души. Ситком узурпации обыденности. Шарж на счастливую жизнь. Сводка о погоде. Тайфуны обрушились на инертность, но она выстояла, линии передач оптимизма смыто цунами, ураганы уничтожили посевы надежд, выгорели в прошлом леса с хрустальными плодами кукольных грёз. Мне кажется, что звёзды неба высматривают в свои серебряные монокли безлюдные озерца и падают в них, чтобы на дне выложить чье-то имя. Тщедушное, грубое имя, быстро покрывающееся тиной да илом.
Воспевать бетон нужно собственной кровью. От пробуждения меня и солнца, упрятанного под черной кротовой шубкой ночи, вошедшей в раж от курения опиума и гашиша, струящегося из всех заводских труб этого чёртвого (чёрствого, мертвого, чертового) города, – ровно две секунды, и одна капля из ржавого водопроводного крана. На запотевшем окне в кухне рисуешь схемы проезда к работе. Большего и не надо. Ухватка для горячей ручки чайника украшена подсолнухами. Пожалуй, ярких красок на сей день вполне достаточно.
Сознательный дальтонизм. Успокаивает только мысль, что в мире космических вселенных, я, должно быть, уже стал генералом, вполне возможно, что посмертно. И в честь меня назвали веселую реку на Ювенарсе, впадающую в Чайное море, разражающееся вечерами янтарным сиянием, которое можно пить, как мед, если очень верить.