Бацилла – это не микроба!
В нашем повествовании Бацилла – это Марианна Павловна – уже вполне зрелая; не первой, и даже не второй молодости, почтенная особа!
Вообще-то в детстве она звалась Машей, и даже Манькой, а закончив педучилище, превратилась в Марию Павловну; но когда известную по фильму «Девчата» актрису Людмилу Овчинникову стали величать Люсьеной, а актёра Владимира Давыдова переименовали во Владлена, и наша Мария, чтобы звучало поизящнее, неспешно перетекла в Марианну!
Почему неспешно – так её сослуживцы к изяществу привыкли не сразу, да и сама Марианна в одночасье утончённой не стала, поэтому ещё долго откликалась как на Машу, так и Марию.
Марианна Павловна и Нинке – напарнице своей – предлагала стать Нинелью, но та лишь расхохоталась:
- Ну, какая из меня Нинель? Руки деревенские, талия – в три обхвата, не нога – а лапа! Нет уж! Кем была, тем и останусь!
Бациллой же Марианну окрестил её собственный муж! Уж очень Марианна Павловна становилась дотошной, когда искала спрятанную от неё Жорой поллитру! И куда бы Жора ни схоронил бутылку, нюх у Марианны на эту самую заначку был отменным! И Жора в таких случаях только руками разводил:
- Вот ведь Бацилла какая! Прошлый раз «Столичную» засунул в сливной бачок унитаза. Думал, уж там никогда не обнаружит! Так нет! Нашла!
В этот раз с премии купил бутылку «Экстры». Принёс домой и долго размышлял: - Куда спрятать? Наконец, дотумкал – зарыл её в железную банку с мукой!
И что вы думаете? Никогда ничего не пекла! Варить, кроме картошки в мундире, ничего не умеет, а тут – на тебе! – Я, говорит, решила блины научиться печь!
У меня внутри аж всё оборвалось, поэтому спрашиваю, при чём елейно так: - Ну, и как, испекла?
Самое интересное, что историю эту Жора рассказывает в вагончике, где после работы мастера «обмывают» выданную накануне премию, а так как мужики знают и Марианну Павловну, то покатываются со смеху и задают Жоре тот же вопрос:
- Ну, и как, испекла?
- Ага! – иронично отвечает Жора. – По всей квартире со сковородкой за мной гонялась и блажила:
- Вот тебе блины! Вот тебе «Столичная» в унитазе! Вот тебе «Экстра» в муке!
Хорошо, что сковородка тефалевая, да сухая, а чугунной – так точно убила бы!
- Да, Егор Палыч! – горгочут мужики. – Где теперь тайник будешь искать?
- А хрен знает, где? – вместе с ними смеётся Жора. – Везде залезет! Бацилла, да и только!
Но вообще-то Жора – мужик покладистый, жену свою любит и в минуты нежности называет её Манечкой, хотя в молодости мог и приударить за поманившей его юбкой!
Нинка, работавшая с Марианной Павловной и находившаяся у неё в подчинении, даже подумать не могла, что от такой жены, как её начальница, можно гульнуть! И вот на тебе!
Балагур и весельчак Жора, в любом застолье исполнявший популярнейшую в то время песню:
Пад же-елезный звон калчуги,
Пад же-елезный звон калчуги,
дойдя до припева:
Хы-муриться не нада, Лада!
Эх, хы-муриться не-е нада, Лада! - с такой любовью обнимал жену, что все присутствующие начинали Жоре и Марианне Павловне аплодировать!
Если же Марианна, в такт музыке, свободно, словно цыганочка, потряхивая серьгами в ушах и подбоченившись, начинала дрожать сначала грудью, затем - попой и, легко постукивая каблучками, переходила в дробь; то и Жора, чтоб не ударить лицом в грязь, вставал на цыпочки и обхаживал свою благоверную, словно петух гамбургский!
В таких случаях Нинка смотрела на Марианну Павловну во все глаза, любуясь ею, втайне завидуя и сожалея, что она – Нинка – танцует совсем плохо!
Первое время Нинка начальницу свою побаивалась, и даже пыталась быть на неё похожей, но это ей редко удавалось!
Во-первых, потому, что у Нинки не было никакого образования, просто она целыми днями, как пулемёт, строчила на машинке. А Марианна Павловна хоть и сидела рядом, но являлась секретарём директора. А это – не хухры – мухры!
Рабочий день Нинкина начальница распределяла так: с утра – крашение ресниц, обработка пилочкой ногтей, затем нанесение на них лака и, разумеется – причёска!
Потом они с Нинкой пили чай, Нинка продолжала строчить, а Марианна Павловна занималась бумагами. Случалось, что Нинка зашивалась и не успевала с печаткой, тогда за машинку садилась Марианна, но длинные ногти ей мешали; всем своим видом она выражала недовольство, давая понять, что она – Марианна – не должна выполнять Нинкины обязанности, и если Нинка не успевает, значит, плохо работает!
В таких случаях Нинка тоже злилась, строчила ещё быстрее и в душе была солидарна с Жорой: - И правда, Бацилла!
А ещё Марианна Павловна лучше всех одевалась! Главный инженер Тамара Максимовна, бывало, спросит:
- Марианна, где ты опять купила этот костюм?
- Места надо знать! – ответит польщённая Марианна.
- Да где ж такие места? – пытается выяснить Тамара Максимовна, но Нинкина начальница места эти не выдаёт и лишь загадочно улыбается!
И только Нинка знала те места, где Марианну ублажают.
У Жоры где-то под Астраханью жила сестра и каждое лето она посылала Марианне посылки с помидорами. Марианна же, получив посылку, добрую её половину распределяла на работе по пакетам, а вечером разносила по магазинам.
Нинка, исподтишка наблюдая за своей начальницей, едва сдерживала смех, как Марианна сортирует помидоры:
- эти крупные – в промтоварный магазин;
- эти помельче – в универмаг;
- эти средние – Луизе Андреевне.
Распределив помидоры по трём кучкам, она вдруг вспоминает, что в обувной магазин должны привезти сапоги, и три кучки разбивает уже на четыре, при этом непроизвольно шепчет:
- У, какой большой! Этот – сюда!
Потом ещё раз внимательным взглядом оценит кучки, опять что-то передвинет с места на место. Немножко подумает:
- Этот – сюда! Нет – сюда!
Наконец, каждую кучку завернёт в пакет, твёрдо уверенная в том, что помидоры астраханские дело своё сделают, а сотрудницы будут ахать:
- Опять у Марианны новые сапоги и блузка!
У Нинки же помидоров не было, да и зарплата поменьше, поэтому излишествами она себя не баловала. А увидев однажды в магазине симпатичную обувь, решила посоветоваться с начальницей:
- Марианна Павловна! Я сегодня такие босоножки меряла! Загляденье!
- А сколько стоят? – спросила начальница.
- 45 рублей! – вздохнула Нинка.
- Во, во! Купи! У самой сапог нет - так, может, зимой в босоножках будешь ходить! – изрекла Марианна Павловна. – Мои босоножки тоже не новые, а раз денег нет, то и эти пока сгодятся!
Ну, Нинка, ясное дело, совету своей начальницы вняла! А через пару дней Марианна Павловна пришла на работу в новых босоножках, а Нинке сказала:
- Я подумала, что если тебе босоножки понравились, то и мне подойдут, поэтому решила купить! Правда, полсотни взяла в долг!
Нинка же, с тоской взглянув на свои бахилы, лишь опечалилась:
- Ну вот! У меня и деньги были, да осталась я без босоножек, а она в долг – но купила, и теперь будет плакаться в жилетку: - Денег нет, денег нет!
А уж если Тамара Максимовна придёт на работу в новом костюме – у Марианны Павловны настроение испорчено на целый день.
- А правда? Тамаре костюм этот совсем не идёт? – бывало, спросит у Нинки.
- Ну, почему не идёт? – скажет Нинка. – По – моему, неплохо! Просто она пониже тебя, и полнее! А костюм хороший – из Прибалтики! И цвет Тамаре Максимовне к лицу!
Марианне Павловне слова Нинки, как нож по сердцу! Ещё сильнее губки подожмёт! Это, значит, не согласна она с Нинкой, и прислушиваться к ней больше не будет!
Да и что путного Нинка может ей посоветовать? Образования у той никакого, умишко лёгонький, деньги растранжирит быстро, а одевается, как чумичка! Даже школьными делами своей дочки Нинка интересуется мало! То ли дело Марианна Павловна! Каждый год избирают её в родительский комитет! А уж как близнецов своих Марианна контролирует! Что ни говори, а педагогика ей знакома не понаслышке, у неё диплом учителя начальных классов, и Ромку с Антоном она воспитывает по научной программе!
Нинка же, понаблюдав однажды за воспитательницей со стороны, хохотала до слёз!
Когда близнецы пошли в первый класс, Марианна Павловна домашнее задание сыновей без своего внимания оставить просто не могла:
- Так, делаем уроки по русскому языку!
Пишите: Ма-ма мы-ла ра-му! – по слогам диктовала Марианна Павловна.
Написали? Пишите дальше: Ма-ша е-ла ка-шу!
Мальчишки у Марианны нормальные, через открытую дверь балкона они слышат голоса одноклассников, а те надрываются:
- Ро-ом-ка! Анто-н! Мы вас ждё –ём! Выходи-ите!
Через минуту слышен голос уже одного Лёшки, у которого с близнецами отношения сложные, но и жить, а тем более – гулять без них он не может!
- Ан-тон! Подлый трус, выходи!
Естественно, у близнецов мамина диктовка сидит в печёнках, поэтому пишут наспех и, конечно же, делают ошибки! Надеясь, что уроки закончены, быстренько захлопывают тетради. Но не тут-то было!
Пока Марианна Павловна закрывает балкон, Антон уже натягивает ботинки и, желая быстрее отомстить Лёшке за «подлого труса», боксёрскими ударами лупит на вешалке отцовскую куртку! Тогда как Роман висит на трубе парового отопления и через окно корчит рожи приятелям, которые нетерпеливо скачут на улице и, вызывая близнецов, машут руками.
- Марш за стол! – грозно приказывает мать. – Буду проверять!
Далее следует:
- Ан-тон! Что ты написал? Какого «рому моет мама»?
- Вот этого! – показывая пальцем на брата, смеётся Антон.
Но Марианну Павловну сбить с педагогического курса сыну не удаётся, и она всё на той же заунывной ноте продолжает:
- Допустим, что «мама мыла Рому», но почему «Рома» у тебя с маленькой буквы?
- Потому, что он маленький! Родился на 20 минут позже! Сама говорила!- тут же находит ответ смышлёный Антон.
- Та-ак! – педагогическое терпение у Марианны Павловны на исходе, но остаётся ещё тетрадь Романа, который по трубе поднялся уже к самому потолку и языком глухонемых пытается объяснить приятелям, что мать их скоро отпустит!
- Роман! – уже сквозь зубы цедит Марианна Павловна, - Какая «Мыша ела кашу»?
Ромка отвлекается от основного занятия и вопросительно смотрит на мать.
- Спрашиваю ещё раз: - Ка-кая Мы-ша ела ка-шу? – уже по слогам произносит Марианна.
Но Роман соображает так же быстро, как и Антон, поэтому сразу просвещает глупую мать:
- Мыша, которая живёт у бабушки!
- Допустим! – уже вне себя, но всё ещё сдерживаясь, соглашается мать. Но писать надо не Мыша, а мышь! И с маленькой буквы!
Но Романа уже понесло:
- Нет, с большой! И Мыша – потому что она в семье самая главная и женского рода!
А так как Роман ещё пытается показать – какого размера эта самая Мыша, то срывается с трубы, летит вниз, нечаянно смахивает с тумбочки вазу с цветами и, распластавшись, неподвижно лежит на полу!
Марианна Павловна с чувством сострадания бросается к сыну, но, увидев, что у того нет ни одной царапины, и только ваза – вдребезги, уже не сдерживаясь, вопит на всю квартиру:
- Вон! И чтоб до вечера я вас не видела! Оболтусы! – ибо её ангельское терпение уже иссякло, а близнецам только этого и надо!
Через минуту Ромка с Антоном несутся по лестнице, выскакивают на улицу и с ходу дубасят Лёшку! Марианна Павловна в изнеможении плюхается на диван, а Нинка, от начала до конца наблюдавшая сцену воспитания, корчится от смеха!
Потом они собирают осколки. И, ещё не успев после уроков восстановить нервную систему, Марианна Павловна откровенничает с Нинкой:
- Лучше бы Ромка пепельницу разбил!
- Какую? Эту? – спрашивает Нинка. И пытаясь приободрить начальницу, добавляет:
- Ну, что ты! Она ещё красивее вазы!
- Красивей-то, красивей! Да только пепельницу эту Жоре прислала из Кисловодска его любовница!
Нинка с веником в руках и с открытым ртом столбенеет:
- Жоре? Любовница? Ты что, сдурела?
Она даже сразу не уяснила сказанное Марианной, поэтому переспрашивает6
- Павловна! Шутишь, что ли?
- Да нет, не шучу! Жора ездил в санаторий, а когда вернулся, то письма стал получать, а на день рождения посылка с пепельницей пришла!
- Ну и ну! – выдохнула Нинка. И ты так спокойно к этому относишься?
- Что ж делать? Не разводиться же!
Нинка тогда впервые увидела Марианну Павловну обычной, не слишком уж благополучной, земной женщиной; поэтому, как могла, старалась утешить её:
- Ладно, не переживай! Всё обойдётся! И я не очень верю, что Жора твой мог позариться на другую бабу! Он тебя любит!
- Если бы! – печально вздохнула Марианна Павловна.
А позже и Нинка убедилась, что Жора погуливает.
Как-то, занимаясь дома генеральной уборкой, Нинка услышала доносившееся с восьмого этажа пение:
Пад же-елезный звон кал-чуги,
Пад же-елезный звон калчуги…
- Какой знакомый голос! – подумала тогда Нинка. – Неужто Жора! И если Жора – то что забыл он у соседки наверху?
Оказалось, Жора пресытился женой и потянуло его на разбитную бабёнку – разведёнку, которая, как считала Нинка, Марианне Павловне и в подмётки не годилась! И винишком-то она баловалась, и красой не блистала, этакой гром-бабой была. Нинка как-то встретила Жору на лестнице – он только от разведёнки вышел, так Жора даже и не смутился ничуть! Нинка тогда о новой Жориной пассии Марианне Павловне ничего не сказала, но сама, сочувственно глядя на симпатичную начальницу, лишь вздыхала: - Где у мужиков глаза?
Хотя и не исключено, что в громоподобной путеукладчице Жора нашёл то, чего так не хватало утончённой Марианне Павловне!
Однажды, когда Нинка уже работала в другой организации, к ней заявился подвыпивший Жора, и с такой нежностью вспоминал путеукладчицу, уехавшую из этого города, что и Нинка прониклась сочувствием к Жоре.
- Ты знаешь! – плакался Жора. – Я ведь смолоду постоянно подлаживался, да угождал Марианне. А она всё следила за мной: - Чтоб лишнюю рюмку не выпил, да рубль какой не заначил! Всё и ныла, что денег мало; что я такой – сякой, никудышный! А путеукладчица – хоть и простушка, да только Бацилле моей до неё далеко!
- И если б не сыновья, я б, наверное, ушёл от Марианны! – Жора смахнул слезу. Э, да что теперь говорить? Поздно! Вот дом поставлю, перееду и, может, на природе душа оттает!
- Так что, оставишь Марианну одну? – всполошилась Нинка.
- Да нет, не оставлю! Пусть и она деревенской жизни хлебнёт, глядишь – поменьше зудеть станет!
Когда-то Марианна Павловна свою будущую пенсионную жизнь рисовала в радужных тонах: мол, вместе с Жорой она будет отдыхать на море, гулять по песочку в белой шляпе и чёрных очках! Ибо родное предприятие, где сменилось восемь директоров, а она всё сидела на секретарском стуле, её – ударника коммунистического труда своей милостью не оставит и непременно каждый год снабдит путёвкой!
Но получилось не совсем так, а вернее, совсем не так!
Марианна вместе с Жорой живёт в собственном доме за городом, держит корову, телёнка, кур, двух собак и кошку.
Сначала корову она не то, что доить, но и кормить боялась! И Жора последовательно приучал её руки к вымени. Пару раз наманикюренными ногтями она коровьи соски оцарапала; и Зорька, лягнув её ногой и опрокинув подойник, какое-то время хозяйку к себе не подпускала. Теперь же у Марианны Павловны ногти короткие и руки совсем не холёные, а по двору она ходит в таком страхолюдном отрепье, какое не надела бы даже Нинка!
И если Жулька своим женским нюхом узнаёт Марианну в любом одеянии; то Шарик, у которого от старости нюх ослабел, третьего дня, приняв хозяйку за безродную бомжиху, намеревавшуюся «обчистить» дом, накинулся на Марианну с таким лаем, что ей пришлось на него цыкнуть:
- Ты что, сдурел? Кончай брехать! Это же я!
Шарик, узнав её по голосу, виновато поджал хвост и потрусил к конуре, не преминув напоследок гавкнуть:
- Гав! Погляди, на кого ты похожа! Ходишь в каком-то рванье! Не только люди, но и собаки пугаются!
Марианна Павловна от такой обиды бросила оземь прут, которым только что «педагогически воспитывала» телёнка, и тявкнула в ответ:
- Не твоё дело! В чём хочу, в том и хожу! – и, добавив: - Указчик какой нашёлся! – хлопнула дверью.
Но, малость поостыв, вынесла псу миску с костями и, оглаживая ему бока, поучала его уже миролюбиво:
- Ты ведь знаешь, Шарик, какой у нашей соседки ругливый язык? Знаешь, да?
- Угу-р! – хрустя косточкой, утвердительно рыкнул Шарик.
- Так вот, на прошлой неделе я поехала в город, ну, и приоделась понаряднее! Думаю – тряхну стариной! Так соседка мне вслед знаешь, что бросила?
- Что-р? – вопросительно пробурчал пёс.
Марианна Павловна совсем опечалилась:
- Ишь, как вырядилась! – сказала. – Старуха, а туда же – шляпочку нацепила!
- А ты что? Неужели про-морр-чара? – возмутился Шарик.
- Ну, не буду же я с нею связываться! Напротив, я сегодня отнесла ей 3 самых крупных яичка, какие наша Пеструшка несёт! И в задрипанном балахоне к ней пошла, может, хоть этим задобрю?
- Н-нет! Тремя не за-добр-ришь! Ей надо 33, да и то надолго её не хватит! – теперь уже Шарик миролюбиво просвещает хозяйку.
Но у Марианны Павловны такого количества яиц просто нет, да и за три домашних яйца ругливая соседка какое-то время будет к ней снисходительной!
Насытившийся Шарик, желая сделать хозяйке приятное, благодушно предлагает:
- А хочешь, я её облаю? И за ногу могу тяпнуть!
Марианна Павловна пугается:
- Ни в коем случае! Ты что, забыл – как она прошлым летом огрела доской Степанову козу? Забыл, да? И что с козой стало?
- Да! – уныло соглашается пёс. После удара коза так и не опр-равирась и Степану пришлось её зар-резать!
- Вот так-то! – говорит Марианна Павловна и, забрав миску, уходит в дом Она знает, что какое-то время соседка будет к ней терпимой, а когда снова начнёт ехидничать, Марианне Павловне при встрече придётся кланяться ей в пояс и льстиво распинаться:
- Здрав-ав-свуй-те! При-и-шли-и-и? Да-а?
Без этого злючка – соседка терпеть не может нарядную Марианну и с высокого крыльца плюёт на её педагогическое образование!
Сама же Марианна Павловна всё ещё пытается выглядеть светской дамой и вставила себе зубы по евростандарту, за которые медицинское светило запросило 20 тысяч рублей! Марианна от такой суммы пришла в ужас, но красота требует жертв! И, распродав мясо от зарезанного телёнка, за голливудскую улыбку заплатила!
Теперь Марианна Павловна к Нинке забегает очень редко и лишь – по делу, а тут заглянула просто так, вероятно, решив зубами новыми сразить Нинку наповал! Однако же Нинка не сразилась, хотя зубы действительно ослепительные, но посреди морщинистого лица сияют уж больно ярко!
У самой Нинки тоже новые зубы, но вставлял их «фершал», ещё в советские времена лечивший четыре органа: ухо – горло – нос – зубы! Поэтому Нинкина челюсть ни в какое сравнение с Марианниной не идёт; и улыбка у неё не голливудская, а больше похожа на лошадиную, но Нинка и за неё «фершалу» благодарна. Тем более, что обошлась она Нинке всего в тысячу рублей. Как говорится: «дёшево и…жевать есть чем!»
Заглянув к Нинке, Марианна, как и прежде, сунула нос во все углы, проверила – а вдруг Нинка приобрела что-нибудь такое, чего у Марианны нет.
Нинка же, сразу вспомнив Жору, тихонько выругалась: - Ну и Бацилла!
Удовлетворив любопытство и не обнаружив у Нинки ничего, чему можно было бы позавидовать, Марианна Павловна завела старую песню:
- Вот у Жоры племянник из Астрахани переехал в Москву, работает в банке и гребёт та-а-кие деньжищи! А ведь мать поднимала его одна! Мои же оболтусы учиться не хотели и сидят теперь на тепловозе! Уже два месяца зарплату не получают; и я, как нарошно, помочь им ничем не могу – зубы вот вставила!
- Ну, что ты всё плачешь? – не вытерпела Нинка. Парни у тебя замечательные; зарплату, хоть и с задержкой, получают хорошую; невестки твои разодеты; сама зубы вставила; Жора от внучки маленькой без ума! Чего тебе не хватает?
Марианна Павловна обиделась и захлюпала ещё сильнее:
- Да, тебе хорошо говорить! Умишко лёгонький – много ли понимаешь? Да если Жора узнает, сколько я выложила за зубы – он меня убьёт!
Нинка рассмеялась:
- Маша! Ты неисправима! Если уж раньше не убил – не убьёт и теперь! Успокойся!
- Ты так считаешь? – вытирая платочком глаза, морщинисто улыбнулась Марианна и спохватилась:
- Побегу на автобус, сейчас по расписанию муниципальный пойдёт – доеду бесплатно, а то на «маршрутке» 6 рублей платить надо! И так денег никуда не хватает! Не опоздать бы!
Таким образом, сверкнув зубами и духмяно опахнув Нинку дорогой туалетной водой вперемешку с запахом русской печи и деревенского подворья, Марианна Павловна помчалась на остановку, соображая на ходу: - Как бы ещё сэкономить на бутылке пива, которую заказал Жора!
2003 год