Стараясь не смотреть на побледневшее от праведного гнева, покрытое похожими на ожоги красными пятнами лицо директрисы, Хлоя то опускала глаза, то поднимала их на покрытые паутиной портреты – ей было слишком страшно смотреть в глаза этой старушке, тем более, что сейчас эти глаза метали молнии, и, казалось, словно очи Медузы Горгоны могли превратить в хладный камень любое живое существо.
- Итак, ты хочешь сказать, что доверила мальчика другому слабоумному ребёнку?!
Молодая женщина до крови кусала губы, и металлический привкус крови смешивался с солёным вкусом еле сдерживаемых слёз.
- Но у него же получалось! Бальдерик сделал это нарочно!
Директриса со свистом втянула воздух носом – звук получился одновременно похожим на свист закипающего чайника и сопение разъярённого животного.
- Почему ты во всём обвиняешь бедного Бальдерика? Как я уже сказала, это тихий, вежливый мальчик, которому даже в голову не может прийти сделать кому-то больно. А ты, Хлоя, плохой педагог. Ты перевалила свои обязанности на плечи Бальдерика, забыв о том, что он болен, как и все здешние дети. Я имею полное право уволить тебя, но… не стану этого делать. Я дам тебе ещё один шанс. Иди прочь с глаз моих и не забудь извиниться перед Бальдериком.
Содрогаясь от пережитого ужаса, униженная как облитая водой кошка, Хлоя на ватных ногах вышла из кабинета директрисы; её щёки горели неистовым пламенем и, наверное, тоже были покрыты некрасивыми красными пятнами. Из кабинета до сих пор доносилось тяжёлое, свистящее дыхание разгневанной старухи.
* * *
В крошечное окно чердака заглядывало любопытное вечернее небо с круглолицей луной и её внучатами-звёздами; их призрачно-молочный свет выливался в щели на крыше и проступал серебряным квадратом на деревянном полу. Лизерли сидела на этом квадрате, позволяя холодному звёздному свету щекотать её голые незагорелые ноги и делая её кожу похожей на чешую сказочной русалки; мишка в её руках выглядел таким же отстранённо-злобным, как и обычно, но девочка прекрасно знала, какое золотое сердце скрывается за напускной злостью у живущего в нём существа.
Что эта за создание, и существует ли оно на самом деле или только в её неуёмных фантазиях, Лизерли не знала и знать не желала. Ей было просто хорошо с ним, заменяющим ей одновременно любящего отца и старшего брата, готового если не уничтожить, то искалечить всякого, кто осмелится обидеть её. Если бы кто-нибудь сказал, что это невидимое для всех прочих существо может быть опасно и для неё самой, Лизерли подняла бы его на смех – она слишком дорожила тем теплом и той любовью, какое давало ей то, что жило в этой уродливой, неприглядной игрушке.
Девочка выпустила мишку из тоненьких бледных рук, позволив ему с глухим стуком упасть на пол, и почти сразу вскрикнула от граничащего с ужасом изумления: плюшевая голова игрушки повернулась! Теперь его невзрачные пуговки-глаза смотрели прямо на неё, но не было в этом взгляде ни тени злобы или отчуждённости, кои доставались стороннему наблюдателю – то, что жило в игрушке, глядело на Лизерли с грустной нежностью, от которой сердце девочки невольно затрепетало и ёкнуло.
Одновременно отовсюду и ниоткуда пополз густой чёрный туман, поглощая в своим клубах пустые картонные коробки и сломанные игрушки старого заброшенного чердака; взвизгнув, но тут же зажав рот рукой, девочка попятилась к стене. Она больше не в силах была оставаться здесь один на один с оживающей игрушкой и пугающими, точно живыми клубами тумана, копошившимися вокруг неё и будто желающими поглотить Лизерли.
Мишка больше не шевелился, но даже это лёгкое движение головы и совершенно живой взгляд стеклянных глаз сделали своё дело – девочка была сильно напугана. Ноги с трудом держали Лизерли – она еле-еле удерживала себя от падения в обморок, уговаривая себя лишь тем, что после потери сознания она не сможет постоять за себя и окажется совершенно во власти неведомой силы.
- Лизерли… Ты испугалась? Не нужно меня бояться.
Кто это сказал?! Девочка испуганно завертела головой, но внезапно пришла догадка, от которой страх пошёл на убыль, уступая место спокойствию и даже чувству, отдалённо похожему на радость.
Существо, живущее в мишке, дало о себе знать.
Это только сначала Лизерли запаниковала – не из-за излишней пугливости, а лишь от неожиданности, ведь не каждый день случаются в её жизни подобные чудеса. Всё ещё прижимаясь спиной к стене, она неотрывно смотрела на игрушку, уже ни капельки не боясь признаков жизни, но, напротив, ожидая их с радостью и волнением.
- Я не боюсь тебя. Покажись.
* * *
В общей комнате, где проводились деловые собрания, пламенные дискуссии о жизни интерната и мирные чаепития воспитательниц, в этот погожий вечер было особенно светло и уютно; уже заварился, исходя ароматным паром, зелёный чай, уже расставлялись стулья вокруг круглого стола… Всё это проходило в атмосфере почти что таинственной – по крайней мере, так показалось Хлое из-за света множества свечей, что рассеивали сгущающийся мрак и делали тени женщин похожими на долговязых приведений.
В комнате стоял шум от звенящих, гудящих и чуть шепчущих голосов – весёлых и задумчивых, тревожных и спокойных; все воспитательницы говорили, перебивая и плохо слушая друг друга, как это часто бывает в многолюдных помещениях. Хлоя сидела несколько огорошенная, вперив взгляд в свою чашечку с уже почти допитым и давно остывшим чаем и ковыряя хлебным мякишем в блюдечке с малиновым вареньем.
- Вы слышали, что на днях к нам собираются с проверкой?
- Ах, да что Вы говорите! Интересно, как выкрутится наша директриса на этот раз!
- Бедные воспитанники…
- Бросьте, они же дурачки, больные на всю голову.
Хлоя вслушивалась в болтовню возбуждённых и раскрасневшихся от горячего чая женщин, которые явно были увлечены своей беседой; она не совсем понимала, почему директрисе придётся «выкручиваться», хотя насчёт «бедных воспитанников» всё было более-менее понятно.
- Смотрите, а наша новенькая, кажется, в замешательстве – сидит и ничего не понимает.
Молодая женщина подняла от чашки удивлённые глаза, и тут же встретилась взглядом с дружелюбными ярко-голубыми очами молоденькой воспитательницы – кажется, той, что сегодня утром дала Хлое задание покормить парализованного ребёнка. Эта же девушка первой обратила внимание на смущение и чувство неловкости, отразившееся на лице Хлое в незнакомой компании и новой обстановке.
- Хлоя, это может показаться немного ненормальным и нечестным (да так это в сущности и есть), но наша директриса не тратила, не тратит и не потратит ни одного франка на своих подопечных – вместо этого все деньги, - а это довольно кругленькая сумма, - наша старушенция отправляет своей внучке-школьнице, чтобы девчонка ни в чём себе не отказывала.
- Как же это гадко! – невольно вырвалось у Хлои, но она так и не успела пожалеть о своих словах, потому что молоденькая воспитательница ответила ей согласным кивком и слегка погрустневшим взглядом.
- Да, я тоже так думаю, Хлоя. Всей этой нищетой в нашем интернате мы обязаны именно директрисе и её комплексу «любящей бабушки».
* * *
В тусклом свете свечи на чёрно-белой фотографии, с любовью сжимаемой в руках директрисы, можно было разглядеть тускловатое изображение совсем юной девушки, неуловимо похожей чертами лица на свою бабушку. Рядом с ней, чуть приобняв её за талию и склонив голову к её голове, стояла средних лет женщина с такими же длинными каштановыми волосами и бледным высокомерным лицом, как и у её дочери.
На морщинистом лице старой директрисы появилась улыбка умиления, в тусклых подслеповатых глазах на миг отразилась не свойственная ей материнская нежность.
Гладя морщинистой рукой чёрно-белый снимок со взрослой дочерью и единственной, а потому обожаемой внучкой, старушка прикрыла глаза, позволив себе сладко размечтаться о предстоящем приезде Тринели в замок-интернат.
«Мой замок неказист и беден на вид, - с сожалением думала директриса, ловя себя на том, что улыбается совсем молодой, мечтательной улыбкой, - Но моя Тринели должна понимать, что все средства, выделяемые государством на наших воспитанников я трачу только на неё. Поэтому она должна простить мне нищету интерната».
* * *
Как ей забыть вид этого существа? Вид столь страшный, столь противный природе, что при одном воспоминании о нём по её спине и рукам бегут мурашки… Лизерли была более не властна над своей памятью, которая, словно испорченная цветная киноплёнка, снова и снова рисовала в её воображении эту скрюченную белую фигуру, эти выступающие рёбра под тонкой кожей, эти длинные желтоватые клыки в лишённом губ рту и глубоко посаженные маленькие чёрные глаза на безобразном лице…
Погружённая в невесёлые мысли, девочка уныло брела по коридору, опустив светловолосую голову; то, что ранее казалось ей волшебством, чем-то сказочным и прекрасным, теперь внушало Лизерли ужас и отвращение, и живущее в игрушке существо, конечно же, это чувствовало.
Она оставила мишку на чердаке, так как больше не могла находиться и чувствовать себя спокойно с ним рядом. Девочка снова была одинока – она не сомневалась, что монстр, которого она раньше считала своим чуть ли не названым отцом, не простит ей такого предательства.
- Девочка, ты почему ещё не ложишься?
Лизерли подняла несчастные глаза и в свете висящих на стенах и разгоняющих мрак факелов разглядела склонившуюся к ней молодую воспитательницу – ту самую, новенькую, прибывшую в их замок только вчера вечером, но уже отмеченную ею.
Кажется, её звали Хлоей – Лизерли слышала это имя, когда никем не замеченная сидела на лестнице, вслушиваясь в разговор директрисы с этой новенькой женщиной.
«Зовите меня просто Хлоя».
Девочка помнила, что в тот самый миг, впервые увидев Хлою, она страстно возжелала, чтобы эта красивая, молодая и, вероятно, очень добрая тётя стала… Нет, довольно мечтать – этого всё равно никогда не будет.
Или это чудо всё-таки возможно? Лизерли растеряно смотрит, как новенькая воспитательница опускается перед ней на корточки; ухоженная женская рука с превосходным маникюром приглаживает растрепавшиеся белокурые волосы девочки, поправляет незатейливую заколочку в виде божьей коровки, придерживающую лёгкие прядки…
- Как тебя зовут, девочка? Мне кажется, я тебя где-то видела.
- Лизерли. Лучше не вспоминайте, - девочка пытается весело улыбнуться, но к её удивлению и ещё большей растерянности улыбка получается какой-то несмелой, смущённой.
- Ты очень хорошенькая, Лизерли. Жаль, что у меня нет такой дочки…
Бросив это, как показалось самой Хлое, нейтральную, ничего не значащую фразу, женщина оставила потрясённую девочку стоять в полутёмном коридоре, сама же Хлоя скрылась за поворотом, где с хлопком закрылась дверь в отведённую ей комнату.
А Лизерли так и застыла после ласковых слов, сказанных почти незнакомой ей женщиной; переключившись на эти слова с мрачных воспоминаний о монстре, девочка принялась вспоминать тот нежный тон, каким они были сказаны, прикосновения ухоженных рук к своим волосам, приятный аромат её парфюма…
«Мне бы такую маму».
Облезлые, плачущие от сырости в стены с оборванными остатками обоев; на потолке раскачивается обнажённая, без плафона, грязная лампочка, вокруг которой в изобилии вьётся мошкара… Помимо обоев и сырости на стенах имеются странные надписи и рисунки, значения которых она и тогда не особо знала, а сейчас бы не вспомнила тем более – слишком противно ей воскрешать в памяти всех этих уродцев с голыми, выставленными напоказ фаллосами и нарисованных некрасивых женщин с обнажёнными, гротескно большими грудями. Единственный более-менее эстетичный рисунок – какое-то зелёные растение с четырьмя длинными лепестками, но девочка уже тогда знала, вернее, догадывалась, какой мрачный смысл несло оно в себе.
Мать. Её мать…
У девочки до сих пор не поворачивается язык назвать мамой эту утратившую всякий человеческий облик женщину – сутулое создание с вечно грязным лицом и белым гноем в уголках обтрескавшихся тонких губ. Должно быть, когда-то она была вполне не дурна собой, может быть, даже красива, но на памяти Лизерли мать всё время выглядела как ожившее чудовище из фильма ужасов.
Мать сидит на грязном матрасе, в который раз пытаясь воткнуть в набухшую синюю вену на истыканной иглами руке далёкий от чистоты шприц. Когда у неё, наконец, это получается, она раскидывает в стороны руки и хохочет грубым, прокуренным голосом:
- Я лечу!
- Пожалуйста, прекрати! – девочка пытается подойти к ней, но то, что когда-то было женщиной, останавливает дочь мутным взглядом и, прижав к губам грязный костлявый палец, шипит как змея.
- Что ты там вякаешь, плоть от плоти моей? Хочешь, чтобы я снова отдала тебя в руки того ласкового дяди?
- Нет, не хочу, не хочу! – кричит Лизерли, содрогаясь и всем телом вжимаясь в холодную ободранную стену.
Продолжение следует...