Политический спор

Александр Тихонов 5
    Посреди деревенской улицы беседовали четверо.
    Первым собеседником был Миха, то есть Михаил Илларионович Старцев, худой, костлявый с непробритым подбородком, с широким носом и быстрыми глазами, по прозвищу «Сухой сучок», заводила всевозможных бесед, споров, любитель пошутить, побалагурить.

  Миха пенсионер районного масштаба, в прошлом механизатор широкого профиля, многажды награжденный и премированный администрацией здешнего колхоза и района. Миха даже имеет значок победителя всероссийского социалистического соревнования, который не снимает с простецкого рабочего пиджака и на людях и на дворе, управляясь с подворьем и огородом. Вот, мол, смотрите, люди, каковым я был!  Не чета сегодняшней мелочи! Были, мол, люди в наше время! И я среди них!

    Вторым собеседником был бывший партийный вожак колхоза Прован Григорьевич Кармалей, тоже пенсионер, толстый с изрядным брюшком, в непременной шляпе, с въедливым взглядом черных глаз, обвинительно смотрящих на собеседника из-под лохматых бровей. Деревня щедра на прозвища. Было оно и у Прована Григорьевича. Его давно за глаза называли Бармалеем, но это уважительно-саркастическое прозвище в настоящее время употреблялось редко из-за того, что, компартия в селе перестала существовать и он, оторванный от любимого дела, стал редко выходить на люди.

    Третий собеседник Валентин Иванович Прохоров, считавшийся в деревне умником. Уж, не знаю, уважительно ли иронически ли его так называли, но прозвище это приклеилось к нему после его возвращения с «северов», куда Валентин Иванович уезжал, чтобы заработать хорошую пенсию. Проработав в Норильске пять лет, он, как говаривали про него в деревне, «нахватался верхушек» и теперь «умничал» перед односельчанами.
 
  Вернувшись в родное село, он стал тут чужим. Внешностью он ничем не отличался от односельчан, однако все стали считать, что он подстраивается под своего. Лицо и в самом деле у него выглядело умным, чистым, без особых примет. Каждый при первой же встрече с ним мог сказать: «Я его где-то встречал». Глаза у него были серые с прищуром. Взгляд выражал доброжелательность.

  Валентин Иванович, выйдя на пенсию, мог остаться в городе на постоянное жительство, но предпочел вернуться в родное село, здраво рассудив, что пенсионеру, пока он ещё в силе, лучше жить в деревне – не прокиснешь, валяясь на диване. Земли возле дома много, обрабатывай, сколько сможешь, речка за огородом, лес в ста метрах, грибы, ягоды, рыбалка, воздух речной и полевой, дыши-не надышишься.

  Только вот жизнь в родном селе стала другой. Люди, как будто те же, но чувствовал Прохоров себя здесь, в родной деревне, уже не как дома.  Он сам стал другим, потому-то  и стали относиться к нему односельчане с предвзятостью. Он чувствовал свое превосходство, видел, что его ровесники застряли в своем сознании во временах сталинщины и застоя.

    Четвёртый собеседник «Матяня», то бишь Матвей Петрович Спивакин, ещё более сухой и длинный, нежели Старцев, спившийся бездельник, недавно перешагнувший пенсионный порог, в беседе участвовал больше мимикой. Матяня стоял несколько в стороне и только кивал говорившему, в знак согласия. Большая, не соответствующая тощему телу голова, была не покрытой и блестела потной лысиной. На лбу и висках тоже выступала испарина по причине глубокого похмелья. Жидкие полуседые волосы на затылке спадали на плечи.

    Было четвертое ноября, день, объявленный современной властью днём согласия и примирения, переименованный потом в День народного единства. Деревенские пастухи уже закончили пастьбу, и соседи, выгнав скотину на вольный выпас, остановились посреди дороги и беседовали о том, о сём. О мокрой погоде, о закупочных ценах на мясо и молоко, о колхозе, который уже давно дышит на ладан, но еще держится.

  На обочинах улицы лежал мокрый снег. Слякоть чувствовалась даже в воздухе. В конце октября похолодало, выпал снежок, но в ноябре вдруг потеплело. Снег сгоняло, превращая в воду, которую замёрзшая земля не впитывала. Слякоть расползалась всё шире, распространялась на луга и даже в лес. Уличная проезжая часть протаяла раньше всего, и на дороге было сухо. Вот и беседовали соседи на ней.

    К бывшему магазинчику, ныне закрытому за неимением хозяина, подъехала легковушка. Собеседники расступились, пропуская автомобиль. Из машины вышли двое, мужчина и женщина. Они, молча и деловито, наклеили плакат, гласивший: «План Путина – победа России!» На обратном пути агитаторы не остановились возле беседующих, снова принудив их расступиться. Беседующие не услышали от агитаторов ни единого призыва, но беседа самопроизвольно перекинулась на политику. Предстояли  выборы в Государственную Думу.

---- Куда нас этот план заведёт!? – неопределённо предрек Миха. – Не буду я за него голосовать!
---- А за кого же? – поинтересовался Валентин Иванович.
----  Я буду голосовать за коммунистов.
---- А почему не за аграриев? Они в биллютене по списку первые.
---- Нет, я за коммунистов! – повторил Миха. 
 
---- Почему же за коммунистов? – не отступился Прохоров.
---- При коммунистах мы жили лучше, - пояснил Миха.
    Ему одобрительно закивали двое других участников разговора, Кармалей и Матяня.

---- Чем же лучше-то? – снова спросил Валентин Иванович.
    Все трое посмотрели на него, как на несмышлёныша. В их взглядах было и удивление, и укор, и даже негодование на столь, глупый вопрос.
---- Да всем! – Дал «исчерпывающий» ответ бывший парторг. Его въедливые глаза просверлили Прохорова насквозь. – А ты, поди, за этих? – мотнул он вторым подбородком в сторону плаката.
 
---- Да, за Единую Россию, - подтвердил Валентин Иванович. – А что? Каждый может иметь собственное мнение. Сейчас это не возбраняется, - намекнул он на не очень отдалённые времена.

---- Ну да! Плюрализм, консенсус, демократия… - с сарказмом произнёс Кармалей. – Нахватались этих закавыристых терминов!
---- Нет, вы всё-таки поясните, чем при коммунистах было лучше?

---- Я же говорю – всем! – Кармалей настроился прочесть целую лекцию. Это было видно по его решительному шагу ближе  к Прохорову. – Что тут объяснять!? Везде была работа. Поезжай куда хочешь – всюду устроишься. Зарплату платили. Колхоз терпел убытки, а колхозники жили не хуже чем в прибыльных. Квартиры давали. А теперь что?! Не заработал – не получишь. А ценовые ножницы! Чтобы купить комбайн, надо продать стадо коров!

    Парторг мог продолжать ещё долго. Всё это Валентин Иванович слышал уже тысячу раз. Он сам прекрасно все знал и видел не хуже Кармалея, и от этого страдал. Прован Григорьевич был прав, но дух противоречия не позволял Прохорову соглашаться с парторгом. «Умный» Прохоров прекрасно знал, что в прошлой жизни не всё было так хорошо, как пытается представить бывший парторг. Валентин Иванович не моложе парторга, прошел тот же путь по социализму, видел все его хорошие и плохие стороны, видел и последствия перехода от социализма к капитализму, но его взгляд на всё это отличался от взгляда бывшего партийного лидера колхоза.

---- Прован Григорьевич, не надо! – поднял руку Прохоров, останавливая Кармалея. – То, о чём ты говоришь, я сам вижу  и помню. Я не за границей родился и прожил семьдесят лет не в раю, а в той же многострадальной, что  и ты, и тоже более двадцати лет был коммунистом.
---- А рассуждаешь как капиталист…

     Прован Григорьевич имел право так сказать. Все в деревне знали, что Прохоров пропагандирует радикальные взгляды, раньше ратовал за перестройку, пописывает в районку, балуется стишками, играет на баяне, ездит летом на велосипеде, зимою бегает на лыжах. Один он такой в деревне!
---- Не как капиталист, а как здравомыслящий гражданин, - парировал Валентин Иванович.

---- То-то вы здраво и намыслили такую вот жизнь, что колхоз гибнет, зарплаты нет. И нет просвета впереди…
    И опять Миха и Матяня согласно закивали головами.
---- Сколько на нашей улице пустых домов?! – бил фактами парторг. – Я насчитал пятнадцать! И какие дома! Добротные! Старинные! Крестьянские! Построенные на века! Теперь гниют, разваливаются. Колхоз, вон, не сегодня-завтра развалится. Огороды, поля зарастают!

    И опять Прован Григорьевич был прав.
---- Перечислять сегодняшние беды села можно долго, - согласился Прохоров. – Но разве они исходят от Единой России?
---- А от кого же ещё?! – возмутился Старцев. Он был на сто процентов согласен с парторгом, хотя в компартии никогда не состоял, и вступать в неё не намеревался.

---  А помните, когда они начались?
    Собеседники промолчали, и Прохоров продолжал:
---- Я думаю, помните, с крушения той самой «хорошей» жизни, о которой вы так ностальгируете. Социализм лопнул, распалась страна СССР.
---- Не надо было перестройку затевать! Это Горбачев виноват!  Ельцин развал закончил. – Старцев резко взмахнул хворостиной. – Вот и покатилось всё под откос…

    Прохоров внимательно всмотрелся в лицо механизатора. Оно было злым.
---- Помните, наверное, пустые полки магазинов, очереди. Деньги у людей были, а покупать было нечего.  Всё приходилось «доставать». А вспомните более раннее время. По Сталину плакали как по отцу родному, а как при нем колхозники жили? Паспортов не имели, уехать из деревни не могли. Крепостное право  по сути было. А работали как, и за что? За палочку в табеле, а что эта палочка даст колхознику по осени, было неизвестно. Уполномоченного боялись больше, чем председателя колхоза. Рта с критическим словом нельзя было раскрыть.

---- Не надо Сталина пинать! – загорелся негодованием Старцев. – Сталин войну выиграл. При Сталине уценки были. А теперь… - Он опять взмахнул хворостиной, сшиб пожелтевший лист лопуха, росшего на обочине.
---- Будто он один войну выиграл, - стараясь придать голосу миролюбие, возразил Прохоров. – Народ выиграл, такие маршалы как Жуков. Если бы Сталин не свирепствовал, война далась бы нам меньшей кровью. Сколько умных и безвинных сгноил он в гулагах!

---- Да больше всё под его марку сажали-то, - уже оборонялся Старцев. – Сколько было вредителей!
---- Что вспоминать старое, - уже без напора произнёс Кармалей. – Да, работали много, зато жили дружней.

    И опять все были согласны с ним, в том числе и Прохоров.
---- Весело жили! – настроился на мажорный лад Старцев. – Помнишь, Матяня, какой «топтогон» был в конце нашей улицы? Лавки вдоль заборов, гармошка, Пыль выколачивали из поляны каблуками. Песни, пляски, танцы, лапта! Взрослые в игру включались…

    Матяня только головой мотнул. Ему не хотелось продолжения политического разговора. Ему хотелось другого. Сегодня он был приодет, и на него можно было смотреть без боли. На нем было осеннее пальто-маломерка, явно с чужого плеча, но довольно чистое, войлочные сапоги, тоже не рваные. Он откуда-то шел, не то из сельсовета не то из колхозной конторы.  «Наверное, сестра подарила», - подумал Прохоров. Она жила в районном селе.

---- На работу в поле или на дойку ехали с песнями, с работы с песнями, - продолжал Миха. – Избы не замыкали, воров и пьяниц не было…
    Миха перегибал, но в данный момент это было полезно. При упоминании о пьяницах, все обратили внимание на Матяню. Он при этом вжал голову в плечи.
 
   -  ---Это куда ты сегодня ходил такой принаряженный? – поинтересовался Прохоров. Было как-то непривычно видеть Матяню в чистом одеянии. Чаще он ходил в рваной фуфайке, грязном пиджаке, надетом на голое тело. Возможно, что и сейчас под пальто было всё грязное, но наружно выглядел он сносно.

    Валентин Иванович был рад сменить тему разговора. Ностальгия по былому – болезнь всех пожилых. Болел ею и Прохоров, но молчал, понимая, что возврата нет.

---- Ходил в контору, - ответил Матяня. – Пай надо выкупать уплатить по сто рублей за центнер и выписать. Только куда мне зерно? Кого кормить? Купите кто-нибудь, - предложил Матяня и заискивающе оглядел всех.
---- Ну, я бы, например, купил, - сказал Прохоров.

    Матяня обрадовался:
---- Давай деньги. Я заплачу подоходный и выпишу, а квитанцию тебе принесу.
---- Нет Матвей Петрович, так дело не пойдёт. Будет товар – будут и деньги. Тебе их отдай заранее, ты загуляешь, и поминай, как тебя звали. Что с тебя потом возьмёшь?!

    И действительно с Матяни взять было нечего. Жил Матяня в большом родительском доме. Как-то так получилось, что в один год ушел из жизни отец, потом мать. От родителей Матяне досталось ещё крепкое подворье с разной живностью. Но Матяня без родительского надзора быстро опустился, размотал хозяйство и пил всё, что горело и содержало алкоголь в любых дозах и составах.

  Женился он трижды, но женщины уходили, не выдерживая его загулов. Детей у Матяни не родилось. По государственным меркам Матяня считался обеспеченным человеком, имел имущественный пай в колхозе, земельный надел, а потому не был поставлен на учет в бирже труда, перебивался случайными заработками, где забор починит, где картошку поможет посадить-выкопать, зимой снег уберёт, дров наколет. Благо бабушек-одиночек в деревне много. Бабушки и накормят и на выпивку дадут. Чем жил Матяня между заработками для всех нормальных людей было загадкой.

---- Боитесь? Да я сейчас же вот пойду, заплачу и выпишу
---- Ты на пенсию-то оформился? Тебе же ещё в апреле шестьдесят стукнуло, - напомнил Матяне Прохоров.
---- Некогда! – оправдался Матяня.
---- Ну как же! У тебя скота полон двор и детишек – семеро по лавкам, - иронизировал Валентин Иванович.

---- Не на что в район съездить. Бумаги надо оформлять.
---- А на выпивку находишь…
    Разговор с Матяней на эту тему продолжать никому не хотелось. Заставить Матяню стать человеком, каким он был при живых родителях, уже невозможно. Воспитательные  слова отскакивали от него как гуттаперчевые мячи от лапты. На все увещевания и призывы к совести он отвечал улыбкой, виноватым взглядом  и обещаниями. И Кармалей со Старцевым вернулись к разговору о политике, надеясь сагитировать за компартию хотя бы Матяню.

---- Ты голосовать-то ходишь? – поинтересовался Кармалей.
--- Хожу.
---- А за кого голосуешь?
    Матяня потупился, как скверный ученик у доски.
---- За кого? – подступил к Матяне и Старцев.
    Но Матяня вдруг проявил упорство и не ответил.
---- Ну, если не покупаете зерно, может опохмелиться дадите? Выкуплю пай и расплачусь.

    Матяня умоляюще, по собачьи, заглянул в глаза Прохорову. Купить зерно мог только Валентин Иванович. У него не было пая в колхозе. Он свою землю потерял, работая на севере. От приватизации госсобственности у него был ваучер, но и его потерял, вложив в сомнительный фонд, который развалился, вернув ему вместо, обещанной Чубайсом «Волги» всего пару сотен девальвировавших рублей. Зерна ему в колхозе не причиталось, а скотину-то кормить надо.

---- Вот привезёшь зерно или расходный ордер принесешь и с кладовщиком договоришься, чтобы мне выдал, тогда и деньги получишь.
     Матяня был обескуражен, и уже собрался было оставить несговорчивых собеседников, но Старцев подступил к нему с вопросом о голосовании:
---- Так за кого ты будешь голосовать, Матяня? – В голосе бывшего механизатора звучала угроза.

   Матяня был смирным человеком. Никогда не дрался, ни с кем не скандалил.  Пил он чаще в одиночку. Называли его «тихушником». От неприятных ситуаций  уклонялся. Но в этот раз решил использовать ситуацию в своих целях: уж очень хотелось опохмелиться.
---- А если я пообещаю проголосовать за них, - показал он на плакат, – что мне за это будет?

---- Кукишь с маслом! – пообещал Старцев, и показал Матяне костлявый, весь в жилах, кулак.
---- А если за коммунистов?
---- Ну, это другое дело. Я тебе бутылку поставлю.
---- Давай сейчас.
---- Ишь, ты, какой быстрый! Вот дело сделаешь, тогда и бутылка будет.
---- Ну, дай сейчас.

      Матяня умолял, его трясло.
---- Иди отсюда! – угрожающе замахнулся прутом на него Миха, - а то я сейчас тебе подам только не сто грамм!
   Получив жесткий отказ, Матяня поплелся вдоль улицы.
---- Зря ты не дал ему денег, - упрекнул Прохорова Кармалей. – Всё равно кого-нибудь найдёт и задаток получит.

    Прохоров отмахнулся:
---- Лучше самому пойти в колхоз и выписать за полную стоимость, чем с ним связываться. Он не жалел алкашей, считал их самоубийцами.
---- Так почему ты собираешься голосовать за Единую Россию? – возобновил потухший было разговор о выборах, Прован Григорьевич.

---- Потому что это единственная дееспособная партия. Надёжная!
---- Неееет!!! – возразил Кармалей. – Коммунисты – вот это надежно! Это наше!
   «Твоё», хотел сказать Прохоров, но сдержался. Он не позволял себе переходить на личности.

---- Они семьдесят лет рулили и в тупик зарулили. Я тоже верил по молодости в эту красивую сказку – коммунизм: «От каждого по способности, каждому по потребности!» - напомнил Валентин Иванович коммунистический лозунг. – Как это? Способности мои могут заканчиваться совковой лопатой, а потребности как у сегодняшнего олигарха. «Свобода, равенство, братство». «Фабрики – рабочим, земля – крестьянам, власть – народу». Да не было ничего такого при коммунистах! И от демократии мы были дальше, чем сейчас. Сейчас мы, хоть косвенно, через выборы, можем влиять на политику и власть. А при коммунистах были не выборы, а профанация. Что это за выборы один из одного? Один кандидат в биллютене, и тот назначен по разнарядке.

---- Нееееет! Раньше мы жили лучше. Выборы – это был праздник! Музыка, буфет, концерты… А теперь что? Черкнул галочку и вали домой!  - не сдавался Старцев.

    Прохоров рассердился:
---- А разве теперь мы живём хуже? Сколько было личных автомобилей в деревне? Разве что у тебя, Прован Григорьевич и у других руководителей. А сейчас во многих дворах они есть у рядовых колхозников. А тракторы?! Хочешь нормально жить – трудись. Сейчас никто не запрещает – держи скотины, сколько можешь, сажай картошку, сей хлеб. В район выедешь – возле общественных мест машину приткнуть некуда. Машин как муравьёв. Снуют по улицам. Стоянки все забиты. А в городах пробки, движение лавиной. Люди по две-три квартиры имеют, коттеджи строят. Многие не работают, а пособия получают…

---- Кто-то коттеджи строит, а кто-то сухой корочкой питается, - Выдал резюме Миха.
---- Давайте не будем вдаваться в подробности, - миролюбиво предложил Валентин Иванович – Я не против коммунизма. Я против таких, как Зюганов, против его программы, против той грязи какую он льёт на сегодняшнюю власть, на Единую Россию. Я против устава компартии, против её структуры.

---- Мудро говоришь! – остановил Прохорова Кармалей.
---- Да не мудро, а по существу. Я ратовал за перестройку, но не в государстве, а в КПСС. Когда стало не опасно, я переработал её устав и отослал в ЦК, но ответа не получил. Видимо, там было уже не до меня.
    Кармалей удивлённо уставился на Прохорова:

----Ты? Переработал Устав КПСС?
     У бывшего партийного организатора такое не укладывалось в голове. Рядовой коммунист поднял руку на святая святых!

---- А что?! У нас же в партии коммунистов было равноправие…. Давайте не будем спорить, - опять предложил мировую Валентин Иванович. – Вы же раньше были молодые, воспринимали мир в более светлых тонах, нежели сейчас. Вот и кажется вам, что было лучше. Вспомните, какой сегодня день! День согласия и примирения, день единения. Праздник! Так сказать узаконенный прощеный день. Сегодня ругаться нельзя!

---- Наш праздник 7-е ноября! Как его праздновали! – Старцев опять настроился на воспоминания, но Валентин Иванович напомнил:
---- А в биллютенях-то будет одиннадцать партий
---- А ну их! – отмахнулся Миха. – В них по одному человеку.
    Прохоров немало удивился, услышав такое от Старцева. «Наслушался, видимо, радио и телевизора!»

---- Кто такие Патриоты России, Справедливая Россия, Яблоко? Они только голоса растаскивают. Бабочки-однодневки! – Расшифровал намек Старцева Кармалей. Ельцин просил у народа год. Явлинский просил 500 дней… Да нам нужно будет с такой властью 500 лет, чтобы нормальную жизнь в стране наладить! И все лезут к народу в слуги! – Кармалей не хотел признавать никого кроме КПРФ.

---- Вам, коммунистам, давали 70 лет, и вы, вернее мы, не сумели наладить, как ты говоришь, «нормальную» жизнь. – не удержался от реплики Прохоров. – Прости Прован Григорьевич. Голосуйте вы с Михаилом Илларионовичем за кого хотите, и я буду голосовать за кого хочу. Плюрализм и толерантность у нас сейчас… - и рассмеялся, помня, как не любил Прован Григорьевич такие иностранные термины, – хотите частушку?
---- Валяй! – разрешил Миха.

                До тех пор, пока погано
                Я живу со всей страной
                Будет утверждать Зюганов
                Что он мне отец родной.
    И Кармалей и Старцев только поморщились.
                Для богатых и красивых
                Летом виллы и Мальдивы
                Для тебя, простой народ
                Дача, тяпка, огород.

---- Вот это верно! – в один голос воскликнули ратующие за коммунистов.   
     Валентин Иванович продекламировал ещё несколько злободневных частушек.
    Слушая частушки, Старцев и Кармалей  охотно смеялись.
---- Ну вот, - миролюбиво молвил бывший парторг. – Частушки в точку!  Правду пишешь, а голосуешь за Единую Россию.

---- А пошли-ка домой праздновать, - сказал Миха и, размахивая хворостиной, зашагал к своему дому. – Бабушка поди уже и бутылочку на стол поставила…
   «Мудрецы!» - думал он о Прохорове и Кармалее, не то упрекая, не то восхищаясь ими.

    Ушел и Кармалей, обозвав Прохорова сдвинутым. А у Валентина Ивановича в голове крутилась частушка, которую он постеснялся спеть Кармалею и Старцеву:
                У компартии России
                Власть была, была и сила
                А теперь на ней не лавры
                В ней остались динозавры!