— Ты же понимаешь, что я должен тебя убить? — мужчина нервно постукивал пальцами по столу, рассматривая забившуюся в угол дивана фигурку, дрожавшую как осиновый лист, но умудряющуюся при этом сохранять во взгляде вызов, — Твоё выступление там, на площади было... — он словно задумался, подбирая самое точное описание, — милым. Но ты не пробовала прежде, чем пускать в меня стрелу, озаботиться о моей охране?
Усмешка. Издевательская такая, насквозь пропитанная ядом, как тот самый наконечник, что не достал до его сердца каких-то пару сантиметров, а теперь лежал на массивном дубовом столе так, что оказался на одинаковом расстоянии от обоих собеседников. Как хотелось, чтобы мужчина уже гнил в земле, но, похоже, уродам уготована вечная жизнь.
— Молчишь? — опять этот взгляд. Обжигающий, острый. Как он от него устал. Девушка рефлекторно дёрнулась, когда его руки перестали подпирать подбородок, и удивлённо распахнула глаза, когда ей протянули бокал. — Пей.
— Что это? — пятиться было уже некогда. Судорожно сглотнув подступивший к горлу ком, девушка приняла бокал. Пальцы её едва заметно дрожали, губы сжимались в тонкую линию, а лёгкие жгло от переполнившего волнения.
— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос.
За окном догорал закат. Ласкал лепестками пламени низёхонькие кряжи гор, сковавшие в кольцо этот город. Всю жизнь она чувствовала себя, как в ловушке. Всю жизнь мечтала оказаться за их пределами, подальше от суровых законов этого места, подальше от деспотизма их правителя, в глухом тихом уголке, где не будет выживания и добровольного рабства за лишнюю крошку. Но живая клетка плотно сомкнулась, не выпуская из своих владений никого, не давая возможности даже подступиться к свободе.
— Надеюсь, что яд, — в нос ударил резкий цветочный аромат. Она никогда не пила таких вин. Она вообще ещё ни разу не пила в свои девятнадцать и отчего-то боялась выдать себя, показать свою маленькую слабость.
— За нас, — мужчина отсалютовал бокалом, снова занимая своё кресло. А через минуту его насмешливое выражение сменилось серьёзностью:
— Я бы тоже этого хотел. Стало бы проще.
***
— Ты же понимаешь, что я должен тебя убить? — он спросил это непринуждённо, буднично, как спрашивают о погоде за окном. И она не ответила, лишь сделала короткий маленький глоток, чувствуя, как горькая вязкая жидкость приятно согревает горло. Мужчина долго и жадно смотрел на девушку, как смотрит хищник на изящную одинокую антилопу у водопоя, и во взгляде его сквозила едва заметная тоска о ещё не содеянном.
Глотки стали больше, содержимое бокала опустошалось быстро, с болезненным удовольствием. Девушка пила, забывая, что нужно дышать, кашляла, стирала рубиновые капли с подбородка и снова пила. Он вдруг убедился: она понимала.
— Ещё? — её кивок и его усмешка, — Сыр, виноград, мясо? — Всё, что угодно, чтобы чувствовать чуть меньше вины. Чтобы хоть на несколько минут отвлечься, снять с себя груз тяжёлого решения, неподъёмного для него.
— Зеркало, — прозвучало, как сквозь вату. "Зеркало", — эхом откликалось в сознании. Он не понимал сейчас, что это значит. Ждал других слов — резких, обличающих — но девушка задумчиво разглядывала кончик локона, думая о чём-то своём.
— Зеркало? — запоздало удивился мужчина.
— Хочу увидеть себя сейчас, — она всё так же вздрагивала от любого резкого движения, но теперь позволила себе опрокинуть голову на спинку дивана, утопая в излишне мягкой обивке. У неё такого ещё не было, да и никогда не будет, так почему же нет?
— Ты нисколько не изменилась, — сказал, всё же протягивая желанный атрибут.
Девушка долго всматривалась в отражение, в бесцветные глаза с залёгшими под ними тенями, в маленькую родинку над губой и пыталась увидеть что-то большее, что-то, что находилось куда глубже и дальше, чем могло показать обычное стекло. Пытаясь запомнить то, что рассмотреть было невозможно.
— Не хочешь? — девушка протянула руку с зеркальцем. В нём отражался слабый, убитый горем мальчишка, с окровавленными пальцами. Он рассматривал аквамариновыми глазами сына правителя с натянутой маской высокомерия и напускным самообладанием и отказывался верить, что это его седина рассыпалась по вискам.
— У тебя глаза смерти, — он впервые увидел её улыбку. Лёгкую, едва заметную. Такую холодную. Мужчина практически физически ощущал страх девушки и где-то в сокровенных чертогах своей души наслаждался им, предназначенным сейчас только для него.
— Ты не хочешь умирать, — непонятно, кому, адресовал он. Она продолжила смотреть прямо перед собой, даже не моргнув.
— Нет, — прозвучало категорично, но голос выдавал с головой. Дрожал, как натянутая струна, жалостливой отрешенностью.
Мужчина ждал мольбы.
— Но ты боишься, — это была какая-то игра с вопросами, не требующими ответов. Он снова и снова задавал их в глупой надежде, что что-то изменится.
— Мне придётся тебя убить, — повторял он, как во сне, уже сам себе не веря. И тянул, надеясь, что если не в эту, то в следующую минуту кто-то подскажет выход. Распахнётся дверь, заявится другой повстанец и, наконец, пристрелит его, закончив это мучение. Но дверь не открывалась, восстание было подавлено достаточно быстро, да и не имело под собой серьёзной силы — ей просто неоткуда было взяться.
— Так убей, — резкое, порывистое, бьющее по вискам. Заставляющее весь мир застыть в немом предвкушении и укоре, а тоненькие ниточки жизни натягивая до предела.
Они смотрели друг на друга долго, изучающе, и казались друг другу такими далёкими через этот стол.
Стрела всё так же лежала ровно посередине, и её остриё переливалось в алых отблесках ленивого света. Они были одни.
— Не могу! — отчаянно схватился мужчина за голову, глуша вино прямо из бутылки.
— Не убивай, — в голосе сквозила издёвка.
— И тогда ты убьёшь меня, — она кивнула и впервые отвела глаза. Убьёт. Сколько раз уже пыталась.
Тут что-то пробежало между ними. Быстрое, неразличимое, как разряд тока. Хотелось смеяться — то ли так действовал алкоголь, то ли чувство страха было настолько нестерпимым, что попросту атрофировалось. Они кинулись к друг другу, в одно мгновение преодолевая расстояние, мечтая порвать разделяющую их границу.
— Я тебя неналюблю! — сказали они одновременно, переплетая слова и смыслы так, что было уже не распутать.
Девушка успела подхватить единственное оружие, и теперь держала его в руках на уровне своего живота, не решаясь нанести удар. Глаза в глаза. Смерть мужчины ничего не решает, всего лишь даёт последний шанс, ещё несколько часов, чтобы умереть, оказавшись хоть на дюйм ближе к своей цели. Это был крик отчаяния, предсмертный бросок раненого животного, действие на уровне инстинктов. Он не отпустит её, убьёт, но не выпустит из своих сетей. Глупая, не видела, что он сам далеко не всесилен. Долг всегда будет выше желаний и чувств будущего правителя, которому также никто не оставил права выбора.
Мужчина коснулся её губ неожиданно нежно, осторожно ловя судорожный вздох. Он грубо зафиксировал в пальцах подбородок девушки в борьбе с её растерянностью, погладил ослабевшие руки, а затем резко рванул на себя, сжимая зубы, чтобы не закричать от дикой боли, пронзившей каждую клетку тела и чувствуя, как рот заполняется недавно выпитым алкоголем с металлическим привкусом. В глазах помутилось. Предметы расплывались, теряя свои очертания, но каким-то чудом мужчина ещё стоял, сминая губы своей неумелой убийце, глотая её кровь вперемешку со своей. Она тоже пила, точно так же, как и вино несколько минут назад. Будто могло это залечить все раны, так грубо выщербленные на сердце.
— Несправедливо, — хрипло проговорила она, глотая ртом воздух. Сил отстранится уже не было, мужчина накрепко прибил девушку к себе, и любое движение приведёт к новой порции боли, ещё более невозможной, только приближая смерть, — наконечник пропитан ядом.
И девушка пыталась вобрать его как можно больше в этом безумии, вкладывая в поцелуй всю свою ненависть и жизненные силы.
— А кто тебе сказал, — хриплым кашлем рассмеялся он, оседая с ней на пол, — что его не было в твоём первом бокале?
За оком догорал закат.