Кубанское казачье войско

ЛЕОНИД БЕРЕГОВ
 
  Ой, годи-жъ нам журытыся пора перестати
Диждалися от Царици за служби зарплаты
Дала хлибъ-силь и грамоты за вирнии службы
Отъ теперь мы ридни брате забудим вси нужди
Дякуймо-жъ Царицю молимося Богу
Що нам указала на Кубань дорогу
КУБАНСКОЕ
КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО
ТОЛЬЯТТИ 2013
ББК 84(2Рос - 4Сам - 2Тол) 6 - 4
ISBN - 978-5-9904530-2-9
Редактор Александр Лопухов
Леонид Берегов. «КУБАНСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО»
Тольятти, 2013. – 320 с.
“Кубанское казачье войско” - девятая книга писателя Леонида Берегова. Предыдущие сборники автора: “Сладкая женщина”
(2000 г.), “Яровит” (2008 г.), “Очистительный дождь” (2009
г.),   “Прощанье с любимой” (2009 г.), “Осколки памяти” (2010
г.), “Поэмы” (2010 г.), “Русь былинная” (2011 г.), “Войско черноморское” (2012 г.).
© Л. Берегов, 2013
© Типография ПРОЖЕКТОР
Из истории кубанских казаков.
Вторая книга трилогии писателя Леонида Берегова продолжает рассказ об истории кубанского казачества, связанный с периодом кровопролитных русско-турецких войн и крахом самодержавия.
В отличие от первой книги, вторая - более публицистична и более насыщена событиями. Книга для ценителей беллетристики, с яркими военными сценами, описанными просто и понятно, а потому завораживающе, так, словно автор самолично участвовал в описываемых событиях. Данный стиль описания событий позволяет взглянуть на происходящее с разных точек зрения. И это замечательно удалось автору. Хотя некоторые из персонажей вымышленны - они органично вписываются в канву повествования, будь то генерал, будь то простой казак или даже ребенок. Все на своем месте.
К периоду, описанному во второй книге, казачество окончательно сформировалось как военное сословие и часть вооруженных сил Российской Империи, а именно как ударная кавалерийская сила, предназначенная как для нанесения точечных ударов в тылу противника, так и для масштабного наступления целого фронта. Казачество, в военном смысле, представляло собой на тот момент отдельный и, в то же время, универсальный ряд войск, способных решать задачи разного плана. Пожалуй, это был период наивысшего расцвета казачества. Доверие со стороны власти также этому немало способствовало.
К началу XIX века казачество являлось отдельным сословием, основной задачей которого была охрана государственных и внутренних этнических границ, а также активное участие в боевых действиях как на территории Российской империи, так и за границей.
Казаки были даже в личном конвое государя - императора.
В ответ они имели значительную социальную автономию, обширные земельные наделы, освобождение от налогов и т.д. И так продолжалось на протяжении всего XIX века, вплоть до краха самодержавия. Именно этот период и описан в книге второй писателя Леонида Берегова. Продолжение истории кубанских казаков, а также казачества в целом, будет продолжено в книге третьей, которая  и завершит трилогию.
 Александр Лопухов;
  КУБАНСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО               
  Л. Берегов
  Посвящается  станичникам  ст.  Марьянская
  Так ширяй, казак, и гикай
  И неси  с  победной пикой
  Вглубь  чужих  туманных стран
  Дух  наш  орлий,  взгляд соколий,
  Золотую  птицу воли
  Из  земли  младых  славян!
  – Л.  Столица –
               
Книга 2
Часть 1
Глава 1 НА БЛАГО НАРОДА
Император Александр 1 – миротворец, как он считал себя, дал конституцию Польше, разрешил иметь национальную армию. Царство Польское вернулось к старым границам, навсегда потеряло Украину, Бессарабию и Буковину. Шляхтакоронная возмущалась, рубили кривыми турецкими саблями столы в «шинках», злобно смотрели на русских офицеров. Александр Павлович – император тихо угас  в Таганроге, разачарованный…Освободили Европу,  Россию возвеличили, низложили Бонапарта!  Вместо одного великого тирана – сотни маленьких. Революция  здесь, революция там… Заливаем чужие пожары русской кровью. Льва свалили, достались волкам на добычу.  Говорят, что помещики – изверги раздают борзых щенков по деревням для прокормления их грудью крестьянок. Секут дворовых и заставляют слизывать кровь с пола. О, великая неправда земли, о человеческое рабство!
   17 ноября 1830 г. в главном городе  Царства Польского, в Варшаве, вспыхнуло восстание. Возглавил его национальный герой Польши – Костюшко, прибывший из  Америки. Началось в «шинке», под музыку цыганской скрипки. Пьяный шляхтич выхватил саблю, отсёк русскому офицеру ухо, но второй раз не успел замахнуться, голова его покатилась к ногам шинкаря. Паны отрезвели, изрубили генерала и всех офицеров, выскочили на площадь, выкрикнули лозунг восстания. Лейб-гвардии  казачья сотня вывела цесаревича Константина Павловича из дворца наместника государя в Царстве Польском, укрылись в летнем лагере конных гусар. 25 ноября известие достигло столицы. В Петербурге грянула гроза «народного» возмущения. Гвардия требовала поход. Император Николай 1 – государь-воин, вызвал генерала М. Г. Власова, назначил походным атаманом всех казачьих полков:
– Проучи, братец, смутьянов! Главарей – в Сибирь, на вечную  каторгу!
Из Петербурга вышел лейб-гвардии Казачий, с Дона – Атаманский, Грекова 5-й, Ильина, Андреянова, Катасонова, Секретева, Кутейникова, Борисова, Карпова 4-й, Егорова, Карпова, Платова 2-й, Пименова, Киреева.  Казаки шутили:
– Пришёл казак с Дона, погнал ляха до дома!
– Холопов не трогать, шляхту рубить до седла! – крикнул атаман, повёл донцов по дорогам Польши. Полупьяная шляхта не выдержала натиска казачьих пик, ярости сабельного удара, разбегались по хуторам и починкам, хвалились в пьяном угаре:
– Рубили «московитян» с утра до вечера, но кто-то крикнул: – Черноморцы с Кавказа пришли, а они – потомки запорожцев, вечные враги панства!  Спасайтесь, кто может! Первым побежал Костюшко, сбросил дорогой кунтуш, набросил свитку холопа, но казаки загнали его в болото, скрутили, как барана, привезли в ставку генерала Власова. Атаман выпил чарку за победу, приказал казакам: – Везите пана в Петербург под светлые очи императора!
– Поляки?  Они как воздушные шарики!  Страстный порыв может увлечь их, но они слишком  непостоянны, чтобы поддаваться управлению.  Безалаберные мечтатели! Их энтузиазм – как морской  шторм: только что был пугающе могуч и вдруг развеялся.  Они не способны управлять своими чувствами и сохранять их постоянство. Таковы поляки, такова Польша! – говорил Наполеон.
Потому, на протяжении всей истории, с этой страной вечно происходят несчастья: её подвергали разделам, грабили, мордовали, разоряли. Униженные – они мечтали о свободе!  Это связано с национальным характером поляков. Страна потеряла место на карте мира: росчерком пера Наполеона и Александра 1 составлено герцогство Варшавское. Александр 1, из чувства милосердия,  объявил Польшу – Царством Польским, в составе Российской Империи, дал конституцию, но поляки  мечтали о свободе. Вся страна полыхнула народным восстанием. 
Великие подвиги совершили донские казаки в эту войну. Стремительная казачья лава полка, удар пиками, и падали могучие кирасиры под ноги казачьих коней. Бегство, погоня, смерть. Николай 1 торопил генерала Власова:
– Немедленное усмирение Варшавы завершит бесцельную войну, а жестокие меры полиции потопят  в крови мечту поляков о свободе. Кара империи обрушится на головы мятежников! В штурме города отличились многие герои.
Атаманский,  Наследника Цесаревича Казачий полк, первым ворвался в крепость, арестовали  Сейм, католических священников.  Казачья плеть  погуляла по спинам аристократов и ксендзов. Они хорошо изучили силу деспотизма путём насилия. Заплакала Польша кровавыми слезами, тысячи национальных героев, по этапу, направились в Сибирь, на вечную каторгу. Под вой метели звучал «Полонез Огинского», как тоска по родине, по утраченной свободе. Черноморские казаки отказались быть палачами:
– Мы – воины Христовы! Карательные действия выполнит полиция!  Наше дело – рубать врагов веры греческой, православной. Иезуитам и католикам нет места в наших станицах! – сказал седоусый  хорунжий, пошёл в толпу казаков. Казаки последовали за атаманом. Сотский кричал, грозил карой, не подействовало. Кто сам носил ярмо, не наденет его на  шею даже своего  врага!
Газеты европейских стран описывали зверства казаков при подавлении польского восстания, подсчитывали погибших мирных жителей. Негодовали по поводу гонений на униатов, зверствах  над  иезуитами, призывали к веротерпимости.  Казаки целовали молодых панночек, сеяли казацкое семя  на польских равнинах. Николай 1 остро и постоянно ненавидел короля Франции Людовика-Филиппа. После июльской революции в 1830 г. он возмущался:
– «Король баррикад»! Я глубоко ненавижу принципы, которые увлекли французов на ложный путь! Надо возродить Священный союз, сосредоточить русские армии на западной границе!  Призрак революций бродит по Европе!
 Газеты затрубили о возможном вторжении  русских в Европу.  ЛюдовикаФилиппа признали все европейские державы, заставили Николая признать «короля баррикад». Репутация Николая, да и всего русского самодержавия, казалась безнадёжно подорванной.
– Французы видят  в России соперника, ненавидят  Россию – страну рабов! Всё здесь есть, не хватает только свободы, т.е. жизни!  Да можно ли говорить о свободе в стране больше похожей на казарму! Русский государственный строй – это строгая военная дисциплина, ставшая нормальным состоянием государства! Лгать здесь – значит охранять престол, говорить правду – значит потрясать основы!  Крепостные крестьяне продаются на аукционах наравне  с животными. Все страдают в России, но люди, которыми торгуют, как вещами, страдают больше всех!
Николай 1 отбросил газету,  смотрел на просвет зашторенного  окна. Развернул парижскую газету «Фигаро», улыбнулся:
– Россией управляет класс чиновников. Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти  пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну. Сложившаяся система настолько могуществена, что даже сам император в значительной степени находится в руках бюрократов. Самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, что власть его имеет предел, положенный бюрократией, силой страшной, потому, что злоупотребление ею именуется любовью к порядку. Императорский абсолютизм подменяется бюрократической тиранией, содрогаешься за участь страны, где расцвела пышным цветом административная система. Лет полтораста понадобится для того, чтобы привести в соответствие нравы народа с европейскими идеями о свободе, равенстве и братстве. Всему виной – крепостное право, право господ! Со времени монгольского нашествия славяне, бывшие прежде самым свободным народом, сделались рабами своих победителей, а затем своих князей. Правительство в России живёт ложью, ибо и тиран, и раб страшатся правды. Русские князья угнетали свой народ ради сбора дани хану, часто сами попадали в рабство к татарам. Они хорошо изучили силу деспотизма путём собственного рабства. Униженый  рабством, не даст свободу своим рабам! Крепостное право возникло тогда не только фактически, но и в силу государственных законов. Кто сам носил ярмо, не всегда склонен сделать его лёгким  для тех, кого поработил! – В кабинет протиснулся дежурный адъютант, доложил:
– Ваше Величество! Фрейлина Ольга Н. ждёт Вас в будуаре, в весёлом расположении духа!  Она чиста, как ангел!
Николай любил чёткий и громкий доклад, но здесь приложил палец к губам, прошептал, погрозил:
– Спасибо, братец! Благодарю за службу! Встань в караул у кабинета! – махнул рукой, потянулся всем телом, как сытый, молодой  кот.
Ещё одна невинная жертва приготовлена для услуг его самодержавного величества. Николай улыбнулся, представив, как императрица Александра начнёт сватать обесчещенную девушку за придворных  женихов. Приданое – царское!   Николай был  чрезвычайно женолюбив. Фаворитизм процветал при дворе императора.  Не удовлетворяясь официальной фавориткой Нелидовой, жившей при дворе, Николай дарил особым вниманием не только фрейлин и юных придворных дам, но отличал женщину на прогулке, говорил одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая его внимание, попадает под наблюдение, под надзор. Деликатно предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Обесчещенные мужья и отцы извлекали прибыли из своего бесчестья. Александр Пушкин отказал  императору, был сослан на Кавказ:
– Коли и возьмут, то подумай, что за  скверные толки пойдут по Петербургу.Мой совет тебе и сёстрам – быть подальше от царя и его двора. Свинство – это, матушка! – сказал он, укатил на Кавказ.
               
Глава 2 ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ
Польша притихла, только топот казачьих  коней тревожил тишину.  Казачьи полки стояли по границе  и по всем почтовым трактам, несли службу пограничной стражи. Полусотня ст. Марьянской  раскинула  лагерь на берегу реки.  На западе махала крыльями ветряная мельница, на востоке, за рекой, раскинулось небольшое село. Казаки купали в реке боевых скакунов, загорали, вспоминали  кубанские степные просторы, родные хаты,  цветущие вишни:
– Братцы, не могу вспомнить лицо жены – Наташи. Пожили всего неделю, а запах её волос помню. Руки – ласковые, нежные, губы – сладкие, а лица и глаз не помню! А какая грудь, а какое упругое тело! Так бы слился навеки, и забыл службу царскую!
Казак забросил руки за голову, потянулся до томления в суставах, смотрел в белое польское небо. Белые облака, как дивные звери, плыли на восток, в сторону родной Кубани:
– Пролейтесь дождиком на плечи любимой, уроните мою тоску на белую грудь, приласкайте золото волос! – шептал  молодой казак.
Наташа полюбила Андрея с первой ночи, когда  они лежали на сеновале, прижимались друг к другу. Она помнила его здоровую грудь, руки, которыми он усмирял любого жеребца, а особенно ей нравились его губы.  Ушли казаки в поход, Наташа села на лавочку, думала о муже.
Вишни отцветали буйным цветом, осыпались перезрелыми ягодами, а она слушала, как в её теле закипает, переливается парное молоко.  Она чувствовала, что кровь в ней с каждым днём бежит всё быстрее и быстрее. Губы сделались красными, как спелая калина, груди налились, и когда она, осторожно лаская себя, проводила по ним, чувствовала, что голова её кружится, а ноги  бессильно дрожат, а щёки горят пламенем. Засыпая и перебирая в памяти прошлое, она так сливалась  мыслями с Андреем, что даже, чувствовала его горячее дыхание, влагу горячих губ, и тело её выгибалось, а колени прижимались к груди, тело начинало ныть ещё сильнее. Она вскакивала с постели, падала на колени перед лампадкой, всматривалась в глаза Божьей матери, молилась, молилась, и понимала, что мысли её грешные, преступные.
– Надо наложить на себя пост, не кушать, пить одну воду! Господи, да скорее бы они вернулись! Так и умрёшь неоплодотворённой…
Она выбежала к колодцу, зачерпнула полное ведро, плеснула на голову. По телу побежали мурашки, ей показалось, что и губы посинели. Она подняла лицо к небу, на звёздном небе горел Млечный путь – казацкая дорога, и тихо завыла, как волчица, потерявшая свой выводок.
 
Вот и третий год станичники начали с посевной:
– Великая природа щедрая! Брось зерно в тёплую землю, урожай будет сам – 10! – шамкал беззубый дед, плутоватыми глазами раздевал тело молодицы, вспоминал молодость. Казачки отодвинули деда, защекотали Наташу:
– Налилась ты соком, как спелая вишня, а сорвать некому! – качала головой соседка. Бабы  окружили хороводом, запели:
– Как  родник её тоска, пей любой из родника – хватит всем наверняка…Казаки крякали, засеяли  поля зерном, улыбались:
– Тяжело казаку вдали от дома, а казачке тяжело дома, в разлуке, когда каждая минута ожидания – есть  море  тоски  и печали. От того и море Азовское – солёное, мутное!
Старый запорожец бросил  папаху на землю, притопнул ногой, запел: – Ох, думал, думал, думал, решил пожениться!
К подорожному столбу щекой прислонится…
Казачки замахали на него руками, обозвали «примаком», «перекати полем», «запорожцем», хвалили женщину, что подобрала казака. Казак поднял папаху, посмотрел на жену, на трёх сыновей, заломил папаху набекрень:
– Чей бы бычок не прыгал, а телята наши! – Хлопцы окружили казака, повели в тень.
Осень, зима, весна, лето, и опять осень обронила жёлтые листья. Наташа ждала мужа. Она не слышала, а возле калитки остановилась подвода, мужские голоса и топот ног. Она выскочила из хаты,  на крылечке  замерла, опустила руки. Андрей был как скелет, на заросшем лице торчали усы, щёки провалились, грудь ушла в плечи. Два казака поддерживали его.
– Что с тобой? – крикнула она, бросилась на грудь, зарыдала. Казаки завели коня, сняли перемётные сумы, расседлали, занесли вещи в сенцы. Наташа обнимала Андрея и чувствовала, что ещё не много и он упадёт. Они вошли в хату.  Он, не снимая сапог, упал на кровать, закрыл глаза.  Она легла с ним рядом, обхватила его руками и ногами, прижималась, ласкала. Она понимала, что делает совсем не то, что надо, но остановить себя не могла. Алексей почувствовал её дрожь, приподнял голову, тихо сказал:
– Силы у меня нет, Наташа! Ослаб я, болезнь доведёт  до могилы, прости меня!Он отвернулся к стене, захрапел. Наташа легла на лавку, открытыми глазами смотрела в черноту ночи. Алексей глухо кашлял, вытирал кровь с воспалённых губ, что-то шептал. Она встала, стащила  сапоги, задохнулась от запаха сопревших портянок, выбросила на улицу. Раздела Алексея, удивилась его худобе и слабости, одежду бросила в яму, подожгла:
– Боже мой!  Царица небесная! Простите наши грехи! – а сама думала, что она грешила только в мечтах и памяти, осталась верной их неумелой любви.
Омыла мужа в корыте, надела чистое бельё, переворачивала, как младенца.
Эта мысль обожгла сердце, она заплакала, запричитала:
– Был бы маленький, я бы успокоилась, ласкала его, нянчила!
Алексей не вставал с постели, а Наташа побледнела и как то подурнела, глаза глубоко ввалились, губы потрескались, кожа пожелтела. Она вывела коня за станицу, хлопнула по шее, отпустила в степь. Услышала топот копыт, вся сжалась, прижала руки к груди. Незнакомый казак ухватил её за косы, грозно зарычал:
– Ты почто одна в степи – а? – спросил он, лукаво щурил глаза. – А то, может, вместе в лощинке  отдохнём трохи?  Утолю твои печали!
Наташа не слышала его слов, но было приятно идти с ним рядом, она весело посмотрела ему в глаза, улыбнулась. Лицо его было молодое, на верхней губе пробивался пушок усиков, глаза глубокие, как незабудки на раннем рассвете.
– Теперь я знаю, чья ты, – сказал он, пристально вглядываясь в лицо, – ты  жена чехоточного Алексея. Славная ты, зрелая, и лицом смазливая.  Такую нежность, век любить, не перелюбить, и соседу  достанется. Наташа презрительно смерила его с ног до головы, улыбнулась, сказала:
– Жениться тебе пора, что в степи прохожих ловишь? За такие дела в острогсажают!
Казак  нащупал носком сапога стремя, поднялся в  седло:
– Себе дороже стоит всяких в степи подбирать! У дороги нет начала,  у дороги нет конца! – гикнул,  ускакал.  Она смотрела на фонтанчики пыли от копыт, а сердце заныло тоскливо:
– Вот: ускакало  моё молодое счастье, - подумала она, забросила уздечку на плечо, заплакала, запричитала, а потом запела.
– Надоел я тебе, – шептал Алексей, – измаялась ты вся так, что с лица спала, потускнела.  Скоро освобожу тебя. Наташа не отвечала, но ей было обидно за ту любовь, которую она берегла  ему, а он не любит, не жалеет, а тает на глазах.
Алексей догадывался, отчего отгорел её румянец, побелели губы, и ему было больно. Старый казак Иван Шахворост, сидел у постели внука, думал тяжёлую думу:
– Оборвётся род  Шахворостов, нет продолжения рода. Невестка ходит порожняя, как телушка яловая, а внук умирает.  Стар я, не могу стать «снохачём», продолжателем нашего рода. Беда, она одна не ходит!
Он высмотрел парня из переселенцев, зазвал в хату, угостил горилкой, повёл разговор:
– Такое дело, парень! При живом муже примака не возьмёшь. Будут дети, запишем на Алексея, продолжим наш род. Уйдёт Алексей, запишем именье на тебя, казаком станешь. Как, по рукам? – Парень смотрел на Наташу, мысленно гладил её золотые волосы, целовал  груди и губы:
– Если приглянусь ей, слюбимся, тогда ударим по рукам. Казаком стать всякий мечтает! В казачестве нет крепостных крестьян. Он наладил косу, вышел косить бурьян вокруг хаты и в огороде. В доме поселился молодой  мужчина.
– Наташа часто сидела у кровати, на которой лежал Алексей, слушала, как он воюет в бреду, вытирала пот с лица, кровь с его губ. Сердце её замирало, когда она слышала шаги Сергея, как он пьёт воду, шуршит одеждой и постелью.
Однажды ночью, когда Алексей бредил боем, она слезла с лавки, поползла к ложу Сергея. Тот спал, закинув руки за голову, и грудь его поднималась и опускалась, а от его тела пахло распустившейся мятой. Она юркнула под покрывало.  Сергей завозился, повернулся к ней спиной. Она прижалась грудью и всем телом, рукой нащупала могучий корень жизни, затрепетала. Страсть их была жаркой  и долгой.
За окном  свистел ветер, моросил мелкий дождь, рубашка взмокла от пота. Она сбросила её под  ноги, раскинулась на ложе. Сергей гладил её плечи, груди, она лежала, как мёртвая, в висках стучало, во рту пересохло.
На улице раздался храп коня. Она прислушалась, вскрикнула:
– Орлик вернулся! – Голая, выскочила к воротам, распахнула створы. Конь ткнулся мокрой мордой, оттолкнул, потопал к конюшне. Она чиркала спички, руки тряслись, как в лихорадке, зажгла фонарь. Сергей набросил ей на плечи покрывало, что-то говорил, она не слышала, вытирала покрывалом  шею и спину коня, шептала:
– Вернулся! Почувствовал в доме казака, спасибо тебе, милый!
Конь подобрал крохи в пустой кормушке, недовольно всхрапнул. Сергей притащил охапку сена, смотрел, как конь уткнулся в траву, жадно жуёт:
– Отвык от рук хозяина, ничего, брат, мы ещё повоюем! – сказал, обнял Наташу за плечи, прижал  к груди. Наташа прильнула горячим телом, охватила руками, искала губами его губы.
Утром она присела к ложу Алексея, осмотрела его худое, вытянувшееся тело и вдруг встретилась взглядом с его глазами:
– Прости меня, Наташа… мой грех – моя болезнь.  На мельнице, когда таскал мешки зерна, увидел её. Русалка, дочь мельника, с глазами, как вода омута, чистыми и холодными, с волосами, как северный лён, стройная, высокая, улыбнулась белозубой улыбкой, и пропал казак. А она, прижала пальчик к губам, взяла меня за руку, повела  по полю. Помню,  на поле цвели белые ромашки, с золотыми солнышками, гудели шмели и пчёлы, солнце в небе улыбалось на такую красоту, в чистом воздухе звенели колокольчики, висели на невидимых ниточках жаворонки.
Она хохотала, шуршала  польской речью, а я не понимал, но видел, что она готова любить, и дарить любовь. Так мы забрели в рощу, жёлуди трещали под ногами, запах цветущих лип кружил голову. Вот открылась поляна, а в середине её раскинул ветви могучий дуб. Она нарвала охапку цветов, устроила мягкое ложе, развязала поясок, расстегнула пуговки ворота рубашки, распустила волосы:
– Працуй, казак, кохай коханую, як мама кохала, рушником дорогу – долю расстилала, приговаривала:
– Любовь твою казак сорвёт, как цветочек аленький, уедет домой и забудет. Ева будет плакать, ребёночка на руках качать, люлюкать:
– Люлю люлю, казачок, повернися на бочок, там увидишь  пана, пана атамана. Он тебя полюбит, полюбит и погубит! Сама меня раздела, в седло поднялась и поскакала. Не заметили, как ночь прошла, звёзды за месяцем поплыли и пропали, ветерок очнулся, зашуршал листьями дуба, а на дубу ворон каркает, клюв о ветку точит. Пальнул я из пистоля, ворон улетел, сороки базар открыли, стрекочут.
Таскал я мешки по крутым лестницам, ссыпал в бункер, а мельник с Евой по дороге укатили и пропали.  Ева платочком махала, мельник воровато оглядывался, в усы отдувался. Величайшая, вековая ненависть поляков к русскому солдату, к казакам проявилась подпиленной  доской. Когда я полез наверх, чтобы остановить крылья мельницы, доска обломилась, и я рухнул с высоты в глубокую яму. Выручил Орлик, оборвал чембур, прибежал  в расположение  эскадрона.  Казаки подняли, доставили в госпиталь. Доктор – немец выдал заключение:
– Удар тела о землю разрушил жизненные жилы, а холод ямы возбудил лихорадку. Лёгкие поражены. Жизнь казака на грани смерти. Списать в расход военного времени!
Алексей поднял голову, из уголка губ потекла чёрная кровь. Наташа вытерла кровь рушником, напоила мужа молоком с мёдом. Жизнь её с Алексеем оборвалась, в душе было пусто, и только тоска о потерянной любви тревожила сердце, туманила глаза. Она вздохнула, пошла  встречать Сергея. Он возвращался с поля.  Орлик танцевал у калитки, бил передними копытами. Наташа погладила мягкие губы коня, конь подобрал с ладошки сухарик,  всхрапнул.
Не ведал Алексей, что Ева ждёт его сына, что казаки провели дознание с пристрастием, что казнили Яна, подпилившего доску, а когда родился сын, назвали его казаком кубанцем  Ильёй, выделили долю добычи, как казаку.
У Наташи округлился животик, Алексея повезли на погост. Наташа плакала, поселила Сергея, как работника, в тёмном чуланчике. Сергей улыбался, но молчал. Он знал, что Наташа носит его сына, учил казацкие науки, готовился стать казаком.
Дед Иван собрался в Польшу, его отговаривали, но выдали подорожную, отправили с продовольственным  обозом.
– Два внука, это продолжение рода! Не сгинет казацкая сила, наполнится степь клинками,  полетят  казаки в атаку на страх всем врагам! – кричал дед, показывал кинжал, который он подарит внуку: – Подсажу внука в седло, чтоб стал он казаком, по праву рождения, гордо носил звание кубанец.  В станичном табуне найдётся стригунок для внука. Возмужают, станут побратимами!
Тяжела походная дорога, не все возвращались на восток, кто уходил на запад, но дед крепился, молодых за пояс затыкал, покрикивал:
– Держись бодрей!  Идём Европу удивлять, казацкую удаль показывать!
На мельницу прибыл в седле, на боевом скакуне, и сопровождали его атаманы Кубанского войска. Поклонился Еве станичными подарками, взял на руки младенца, поднял, рассматривал внука. Илья ухватил деда за вислый ус, дёргал так, что у деда слеза из глаза выкатилась. Казаки хохотали, а дед посадил внука в седло, поддерживал, конь прошагал три шага. Внук кричал:
– Но - о! – дед кричал – Тпру – у! – развеселили казаков. У многих слёзы на глазах появились: как же – старый казачий обычай!
Войсковой обоз двигался на Кубань. Ева учила кубанскую «мову», смесь русского и украинского, пела польские песни. Внук сидел у деда на коленях, дёргал за  вожжи, повторял слова деда.  Донские степи выгорели от солнца, травы пожелтели и только седой ковыль волной клонился под ветром. Дед устроил цыганскую кибитку, натянул парусину, спали  и ели в тени.
Станица встретила утренним криком петухов, выстрелами пастушеского кнута, мычаньем коров.  Наряд  казаков проскакал по улице, приветствовали деда Ивана и внука, желали здравствовать. Внук кричал «Ура!», дед снял папаху, желал лёгкой дороги.
Дед открыл створки ворот, ввёл лошадей во двор, снял внука, помог Еве:
– Слава богу, родная хата на месте, жить можно, а хлеб соседи займут, голодными не оставят. Он распряг лошадей, присел на завалинку, смотрел, как Ева открыла дверь в хату, наводила порядок.   Давно не было в доме женской руки, жена и дети погибли от  холеры в 1831 году, которая пришла из Бухары и Хивы в Оренбург и распространилась по Европейской России. Вымирали казаки семьями, умер цесаревич Константин, фельдмаршал  Дибич и генералы. Казаки лечились старым запорожским способом: обливались холодной водой, пили горилку с порохом. Дед задремал, а внук заседлал хворостину, рубил головы бурьяну: «Вперёд, казаки! Рубай врага в сечку! Пан и лях нам враг!».
Наташа с Сергеем пришли с подарками, а главное с внуком Иваном, которого назвали в честь  деда.  Дед Иван взял внука Ивана, прижал младенца к груди:
– Гей, казак! Не грози кулаком деду. Один усы рвёт, другой кулаками  машет!ворчал он. Ева подошла к Наташе, обняла, прошептала:
– Здравствуй, сестра! Я очень любила Алексея. Одну ночку с ним была, а сейчас – вдова.  Наташа посмотрела на Сергея, прошептала:
– И я любила мужа, четыре года его ждала, похоронила. Пускай наши дети будут братьями! Сели за стол, выпили по чарке горилки, в память о казаке Алексее, пускай земля ему будет пухом, за здоровье казаков, двух Иванов, старшего и младшего, за мир и дружбу на земле.
Половина станицы собралась на крестины внуков деда Ивана, заслуженного ветерана. 
Глава 3 ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
К станице от «затона», от быстрой Кубани, спешит прохожий. В пепельном свете сумерек, его серая одежда сливается с седыми волосами и землистым лицом. Околица встретила пирамидальными тополями. Когда то, давно, он сам привёз их из питомника и посадил здесь, на выходе из станицы. Деревья выросли, могучие стволы не охватишь руками, а вершины достают облака. Они, как часовые охраняют станицу.
– Вот эта улица, а может другая! – Он останавливается, оглядывается, тихо вздыхает.
– Кто знает? Столько лет прошло…Жизнь прошла…Память слабеет…– думал он.
Медленно пошёл по улице, чувствуя, как колотится сердце, слабеют ноги, туманится взгляд.
Огромные орехи накрыли тенью и двор, и белую хату. Калитка распахнута. Возле плетня – бревно, вместо лавочки, отполировано годами до блеска. Остался обрубок, он подкатил к плетню. Заслонил глаза рукой:
– Может я заблудился? – но старые орехи шепчут:
– Здесь это, здесь!  Это твой дом, твои деревья!
Вот шелковица, она разрослась на полдвора. Он посадил её в день, когда родился сын. Рядом выкопал колодец, чтобы вода была рядом. Колодца нет. Он грустно усмехнулся, сел на лавочку. Тишина накрыла станицу пологом ночи. Много лет прошло с тех пор, как эскадрон ушёл в поход, а кажется, что было вчера, он ясно помнит, как подбросил сына, поцеловал жену, поднялся в седло, ускакал. И хату, и деревья, и колодец, и тот день, когда он всё это покинул, всё помнил.
Дунай встретил казаков турецкой картечью, криками – «Аллах иль алла» – блеском сабель, яростью рубки.
Вплавь  преодолели Дунай, и пошли по тылам противника. Огонь и дым обозначил путь  эскадрона. Бурный поток закружил казака,  бросал, как обломленную ветку в мутном потоке.
Мчит, вертит, бьёт о камни, пока не утянет на дно. На коротких привалах он мечтал: «Вернусь домой живым, заведу детей, займусь хозяйством, забуду о войне». Но не вышло так, как он думал.
Турецкий аркан выхватил из седла, ударил о землю, очнулся в плену. Говорил старый хорунжий, что держи саблю на плече, смотри в оба, а я расслабился, уснул в седле, проспал жизнь и свободу. Унижение плена не передашь словами, только спина помнит жгучие плети, жажду и голод, слёзы раскаянья и тоску.
Гнали нас турки, как стадо баранов, восстанавливали разрушенные крепости, строили мосты и дороги, таскали тяжести ядер, бочки пороха, и знали, что это всё против наших солдат и казаков. Проломил я днище бочки, сунул факел, взлетел к небесам, вместе с башней, оказался далеко от крепости, контуженный, но живой. Подобрала меня Катинка, дочь рыбака, спасла, вернула к жизни.
Прятались в зелёных камышах Дуная, жили, как кроты в землянке, но молодость взяла своё.  Непрошенная, вошла она в мою жизнь, и тоска постепенно смягчилась. Потом, когда заключили мир, и я собрался домой,  Катинка объявила, что ждёт ребёнка. Работал у богатого еврея, делал двери и рамы, растил сына, и тосковал о родной станице, о казацкой воле.
Сын вырос, началась война, оттуда он не вернулся.
Жизнь оказалась опустошённой, и он ещё сильнее затосковал. Кто знает… Ему вспомнилась жена, одинокая, ещё не старая, и шелковица, которую он посадил перед хатой в день рожденья сына. Здесь всё чужое, а там  сын Васятка.
Однажды он сказал постаревшей Катинке:
– Буду собираться в дорогу. Посмотрю на сына, понянчу внучат, скажу казакам эскадрона, что я живой, а там побачим…
Длинная дорога от Дуная к Кубани. Его мучили сомненья. Прошли годы, жена, наверно, нашла себе другого мужа. А сын Василий, что он скажет, когда увидит его?
Но ноги сами привели его к родным воротам. Сердце стучало так сильно в груди, как большая птица бьёт крыльями в клетке. Он постучался в сени дорожным батогом. Двери скрипнули, отворились, на пороге встала хозяйка дома. Прохожий склонил голову, стоял, опершись на палку:
– Здравствуй! Дай-ка напиться, если не жалко. Иду издалека, кажется, заблудился.
Женщина, молча, повернулась, исчезла в тёмных сенях, вышла с кружкой воды.
– Издалека идёшь?
– Двадцать пять лет длилась моя дорога. Вот и решай, далёк ли путь?
– А куда?
– Сам не  знаю. Иду по свету.
Странный человек: – Иду по свету! Да мало ли бродит чудаков от станицы к станице!
Прохожий пристально смотрел ей в глаза. Постарела, а в глазах тот же свет. Не одну ночь снились ему эти глаза, звали за собой.
– Одна живёшь?
– Почему же одна?  Скоро муж из города вернётся.
– У тебя есть муж?
– Да, есть. Двадцать лет вместе живём. – Женщина вздохнула, вспомнив о чём-то.
Первый-то погиб на Дунае, пропал, как в воду канул. Говорят, что попал в плен, что совершил подвиг, взорвал пороховой погреб, вознёсся к небесам. Давно это было. Подобрала я раненного донца, выходила, замуж вышла. Живём хорошо. Первый был добрый человек, любил меня и жалел, только мало пожили.
Один-единственный мальчик был у нас.
Прохожий поднял голову, лицо его вспыхнуло.
– А где же Василий?  Где парень?
Женщина вытерла уголком платка сухие  глаза.
– Земля ему пухом. Погиб на второй войне. Из эскадрона едва одна сотня вернулась. Говорят, что завёл их есаул в засаду, сам вырвался, а казаков положил. Молодые они были, горячие, первого призыва, не обстрелянные. Лежат в чужой земле.
Прохожий опустился на завалинку, уронил голову на руки, сжал руками виски.
Женщина пошатнулась, привалилась к косяку.
– Боже мой, ты знал Василия?
– Нет, так просто спросил. Устал я очень…– Еле слышно пробормотал он.
– Может, останешься, передохнёшь, покушаешь  немного?
– Нет. Дорога дальняя. Спешить надо. Дай-ка мне ещё кружку воды.
Он выпил всё до дна, последние капли выплеснул на дорожку.
– С донцом хорошо живёшь, не обижает?
– Почему же нет?  Живём хорошо, как все люди.
Он вытер ладонью пот с лица, хрипло сказал:
– Ну, пойду. Спасибо за кружку воды. Счастливо оставаться.
– Будь здоров! Лёгкой дороги тебе.
Выйдя за ворота, он остановился, посмотрел на шелковицу, на хату, словно простился с далёкой молодостью. На пороге, окаменев, стояла его и не его жена, смотрела.
Если б она окликнула его, он бы вернулся и никогда больше не ушёл из дома. Зачем входить чужим человеком в свой дом? Он пожал плечами, медленно побрёл прочь от ворот. Сердце сжалось, стучало в горло и голову.
– Ты – изгой!  Живёшь чужой жизнью, и никому не нужен на этом свете.
– Откуда он взялся? Да нет, не он, а прохожий!  Это тень первого мужа бродит по земле. Но он спросил:
– Где Василий? Где парень?  Боже мой, это он!
Она выбежала за ворота, вглядывалась в улицу, никого не увидела. Показалось… Она зачерпнула кружку воды, жадно выпила. Затеплила свечку, долго смотрела на лики святых. Один вопрос мучил её: – За что? За что наказали?
Одинокий прохожий вышел за станицу, пошагал по грейдеру в сторону города. Тихая ночь накрыла берег реки прозрачным покрывалом, река отражала в бегущей воде далёкие звёзды, и они казались живыми, бежали, кружились в водоворотах. Конный дозор заметил высокий костёр на берегу реки, окружили, подскакали. От костра поднялся человек, в турецких черевиках, в кавказской папахе, в болгарской одежде. Стоял, скрестив руки на груди, спокойно смотрел. Казаки спешились. Старший  наряда погладил вислые усы, прогудел басом:
– Хорошая цель для черкесса.  Берег высокий, костёр яркий, стреляй, не целясь, попадёшь. Ты, что, жизнью не дорожишь, подставляешься?
– Кто на пороховой бочке из крепости летел, пуле не кланяется! – ответил путник, подбросил хворост в костёр. Старый казак стоял, раскрыв рот:
– Батюшки!  Друг, живой бродяга! Видели, как ты вылетел, верхом на бочке, за стены крепости, а потом взрыв разворотил башню и часть стены. Русские пошли на штурм, а пленные, кто кайлом, кто лопатой крушили турок до полной победы. Весёлое было дело! За свою свободу бились! Крепость Силистрию  взяли малыми потерями. Искали тебя, бочку нашли, решили, что ты растворился в пламени взрыва.
Император Николай 1 представил казака к Ордену Георгия 1-й степени! Ты, брат, офицер и кавалер! Пленные не знали твоей фамилии, знали, что Тарасом зовут!
Казак охватил путника могучими руками, кричал товарищам:
– Коня кавалеру! Скачи Степан, поднимай станицу! Встретим героя, как положено казакам, зачитаем  указ  императора!
Молодой казак скакал к станице Елизаветинской, стрелял на ходу. Казаки седлали коней, строились сотнями. Станичный атаман выслушал вестового, выругался в три креста:
– Кто поднимает станицу по спорному делу? Кто докажет, что герой есть ге-рой?  Труби отбой тревоге!  Доставить пакет Войсковому атаману! Чиновничья рать станицы встретила путника подозрительными взглядами, улыбками. Поселили его в арестантской хате, приставили почётный караул.
Старший дозора божился и крестился, что это он, тот, что летел на бочке, что это Тарас Махно взорвал турецкий арсенал.
   Войсковой писарь нашёл в архиве указ императора, зачитал Войсковому атаману. Поскакали гонцы во все станицы, собрали участников того похода, нашли командира эскадрона укрепления Марьян. Тот построил ветеранов, и пошла писать губерния: добивались, был или не был герой?
Бывшая жена причитала в голос:
– Приходил Тарас. Не признала я его. Не накормила, спать не уложила, в дорогу не проводила, думала, что тень Тараса бродит по земле!
Выбрали казаков, которые с детства знали Тараса, дразнили: дед Махно показал в окно, трубку потерял, в шароварах  шукал. Зашли казаки в арестантскую хату, стали молодость вспоминать, забытые клички выкрикивать. Назвал Тарас Леонида «кацапом», тот в драку полез. Тут все и признали Тараса. Из глубоких карманов горилка появилась, закусочка, в общем, пир горой.
Услышали чиновники удалую песню:
«Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской»
Забегали, как пауки в банке. Пора казаков в чувство приводить, а то они всю станичную управу разнесут. Разодели Тараса, как кавалера, на тачанке в город повезли. Тройка храпела в буйном беге, казаки окружили почётным конвоем:
– Не подходи! Растопчем, кто на пути встанет! Шапки долой! Кланяйтесь герою воскресшему!
В Екатеринодаре, на площади, Атаманские сотни в почётном строю, знамёна и регалии, генералы и атаманы, старейшины Черноморского войска. Громовое ура встретило тачанку и почётный конвой. Атаман зачитал указ императора, закрепил на плечи погоны  полковника, на грудь закрепил золотой орден Георгия.  Казаки выхватили шашки привстали на стременах:
– Слава герою! Слава Тарасу Махно!
Войсковой атаман похлопал по плечу Тараса:
– Да, жизнь твоя поучительна. Черноморский казак все трудности преодолеет, а домой вернётся. Зачислим тебя в совет почётных ветеранов, будешь на трибуне перед народом красоваться. Говори, к какой станице приписать?
Тарас подумал, ответил:
– Возраст мой тыловой, в совете могу послужить, казаков воспитывать. Сыновья мои погибли, жена замуж вышла, так что нет у меня ни кола ни двора.
Есть в Болгарии жинка Катинка, да дорога дальняя. Она меня спасла, не предавала.
Станичные атаманы зашумели,  звали в свои станицы. Тарас подумал, ответил:
– Елизаветинцы меня воскресили, у них в курене останусь.
Войсковая управа гуляла три дня. Полковники и генералы, есаулы и хорунжие, ветераны и молодые казаки – герои, поднимали чаши за  воскресшего героя.
Марьянцы и елизаветинцы окружили тачанку полковника почётным конвоем.
Возвращались в станицу не спеша, с песнями:
– По Дону гуляет, по Дону гуляет, казак молодой…
«Бригантина» поймала парусами попутный ветер и пошла по Чёрному морю к устью Дуная. Ветераны черноморцы, с почётной миссией, шли сватать Катинку в страну Черноморию. А в станице плотники и столяры строили новый дом заслуженому ветерану. Дом героя – гордость станицы!
Увидела Катинка казаков и обомлела, подумала, что с её Тарасиком беда приключилась. Села она на завалинку, заплакала. Казаки окружили её, кланялись, а страшный казак, со шрамом  через всё лицо, набросил на плечи дорогой платок, к груди прижал:
– Кланяется тебе всё Черноморское войско, за то, что спасла казака,  обогрела!Собирайся, красавица, пойдём на Кубань – казачий край. Сама не пойдёшь, в куль посадим, украдём. Герой – полковник  Тарас Махно, ждёт жену в новом доме. Всё село провожало Катинку в далёкую страну Черноморию. Надарили подарков, в короб не сложишь, а наставлений  наговорили, в суму не соберёшь. На пристань выплыл тучный еврей с долговыми расписками:
– Раб – Тарас должен мне за плохие двери, за худые рамы. Ушёл, не отработал. Кто вернёт убытки бедному еврею? Казак «меченный» поднёс к носу еврея огромный кулак:
– Еврей обманул казака на 1000 червонцев. Не вернёшь, утоплю в корыте! Еврей, от испуга, отсыпал казаку полную горсть золотых монет. Народ радовался.
«Бригантина» наполнила паруса попутным ветром,  как на крыльях полетела к Тамани. За бортом играли дельфины, Чёрное море переливалось, слепило. Все дороги стелились цветным, болгарским  половичком, остановились у порога нового дома. На крылечке стоял Тарас, курил трубку-султанку. Казаки ввалились в калитку весёлой гурьбой, под чадрой вели невесту. Выстроились перед полковником, как положено, доложили:
– Господин полковник! За морями и горами, за зелёными лугами, на берегу славной реки Дунай, нашли полонянку, бедную крестьянку –  Катеринку! Выкупай невесту, а не то назад отправим! «Меченый» ловко убрал азиатскую чадру, появилась Катеринка, нарядная, как картинка. Тарас спрыгнул с крылечка, обнял верную жену, шептал:
– Прости блудного сына! Спасибо за любовь и ласку, за женскую верность. Будем жить на Кубани, как казацкий обычай требует. Любо, казаки! Благодарю за службу!
Глава 4 МАКСИМКА
Вся станица собралась на сухом, солончаковом поле. Выводка конного состава, это вам не в карты играть, обманывать. Показывай, казак, лошадь перед строгой комисией, стригунков не  прячь, всех по достоинству оценят, в строй поставят.
  Войсковой фельдшер проверяет кобылиц-маток: жерёбая, или холостая, кто годен в обоз, кто способен стать вьючным животным, Казаки стараются говорить небылицы, придумывают болезни, чтобы списали, оставили  лошадь в хозяйстве. Казак без тягла, как рыбак без невода, всем известно.
А возле станичной больницы собралась толпа новобранцев. 17-ти летние парни, ещё не казаки, а сыны казачьи, показывают юные тела строгим докторам. Изъян тела не спрячешь: рослого богатыря – в Лейб-гвардию, малорослых – в резервные сотни.
По особому списку выкрикнули десяток парней в особую комнату. Докторженщина не спеша, но быстро, прокалывала мочки уха, вставляла серебряную серьгу. Меченый отходил, зажимал ухо ваткой.
Седой старшина ходил перед строем, стучал черенком нагайки по левой руке:
– Не гордитесь! Это не ваша заслуга, а заслуга родителей. Отец – калека, или пропал на войне, мать осталась одна с единственным сыном, значит что?  Значит надо беречь кормильца. В походе, а особенно в бою, заслони товарища, отрази турецкую саблю, поймай пулю-дуру, а товарища выручай! Встать в строй, как положено! Я вас научу, как коня любить, оружием владеть! – хлестнул нагайкой по сапогу, как выстрелил.
Досада точит Максимку, целый месяц  носит он в душе обиду, хмурит брови. Утром проснулся, не позавтракал, заседлал коня, ускакал в степь. И погнал коня по полосе препятствий, рубить лозу, прыгать через канавы и рвы. Обученный конь выполнял команды, закусив удела. «Черкес» служил отцу Максима, но отца срубил египетский мамелюк, взял коня под седло. «Черкес» закусил удела, вынес мамелюка в руки казаков. Рубился  мамелюк двумя  ятаганами, старый казак снял его одним выстрелом.  Не признавал конь казаков, привели его в станицу, вдове вручили:
– Верный конь, настоящий. Полюбит Максимку, из огня вынесет!
– Мама, «Черкес» не слушает меня. Закусит удела и несётся, как слепой.
Мать гладила сына по голове, уговаривала:
– Отец взял коня сосунком, кормил и воспитывал его. Так приучил, что он, как собачёнка за ним ходил. Отец придёт ко мне на свидание, спрячемся мы, а «Черкес» находил, охранял нас. Как то хулиганы на нас напали, так конь их грудью посшибал, бежать заставил. Отец прыгал в воды Кубани, и конь за ним.
Все знали, завидовали. Ты относись к нему, как к брату, он фальшь чувствует, обманом его не возьмёшь. Лошади вынесли его к ложбинке, заросшей высокой сочной травой. Коса вжикала, срезала ровную полосу травы. Тройчатые вилы быстро наполнили  подводу душистым сеном. На три дня хватит и корове, и овцам, и лошадям. Максимка раскинулся на траве, а лошади трусили к дому, к отдыху. Послышалась песня:
– Кто там едет за прудом, то Максимка на гнедом, Гей, кони, гей…
Максимка знает, что это Олеся. Щёки у неё горят, густые волосы отсвечивают золотом. Голова повязана белым платочком, концами назад. Шея открыта всем ветрам. Платье пёстрое, как нескошенный луг. Она вышла подоить корову. Ставит ведро под набрякшее вымя, садится на скамеечку, упирается лбом в тёплое коровье брюхо. Молочный пар ласкает её лицо. Она вся пропахла лугом и парным молоком.
Лошади бегут к дому, торопятся. Максимка смотрит, думает:
– Даже не взглянула на меня, гордая  девчонка, задавака…
Олеся чувствует, что румянец проходит, оборачивается, смотрит. Никого. Она накрывает ведро рушником, хмурит лоб:
– Что я ему сделала, что он меня сторонится. Велика беда – жить без казака…Она идёт к станице походкой чуткой лани, молоко не колыхнётся в ведре.
Полусотня молодых казаков идёт в первый поход, к Майкопу, к Белореченской. У переправы столпились провожающие. Там мама и Олеся. Он сжимает ей руку шепчет:
– Жди меня, Олеся, и я вернусь.
Девушка чуть заметно кивает:
– Буду ждать!
«Черкес» перебирает ногами, трясёт головой. Мама вытирает глаза, шепчет:
– Смотри там хорошенько, не осрами нас. «Черкес» кивает головой. Мама протягивает ему корочку хлеба. Конь берёт хлеб мягкими губами, как будто целует ладошку. Он полюбил Максима, как отца, не подведёт, не предаст. Кони на переправе ведут себя поразному. Одни плывут, другие прыгают, гонят волну, третьи тонут, одна голова торчит. «Черкес» входит в воду, как опытный пловец. Мощно загребает ногами, голова и шея высоко над водой. Максим бросил повод, держится за гриву. Конь выходит на берег, поворачивается, трясёт головой. Он прощается с хозяйкой и с невестой  своего друга.
Мама обняла Олесю за плечи, пошли по дороге к дому.  Она  грустно думает:
– Хорошую девушку выбрал Максимка!  Вернётся, свадьбу справим!
А Олеся смотрит на мать, думает:
– Мама у Максимки – строгая, но добрая. Легко будем жить, без обид и зависти.
Она прижимается плечом к матери, чувствует материнское тепло.
«Черкес» переменил ногу, думал, что казак не умеет выбирать такт рыси, больно бьёт седлом по хребту. Максим понял, привстал на стременах. Первый подарок матери и невесте – дорогие платки. Максим улыбается:
– Умная у меня мама, денег отсыпала ровно на два платка.
Он думает о предстоящей свадьбе, о счастье с любимой, а враг не дремлет, целится. Конь прыгнул, за доли секунды до выстрела, Максим прижался к гриве. Пуля чиркнула по папахе, обдала холодом смерти. Он сорвал с плеча ружьё, выстрелил на «хруст». В кустах раздался крик и тишина. Первый десяток подняли черкеса, за деревьями нашли его лошадь. В перемётной суме обнаружили  голову и уши. Абрек вышел на тропу мести. Сотенный осмотрел добычу, повернулся к казакам:
– Меткий глаз, верная рука. Оружие и конь достаются победителю! – крикнул он.
Казаки подъезжали, хлопали Максима по плечу.
На ковре, рядом с оружием отца, добытого в боях, Максим повесил длиноствольное ружьё, с насечками на прикладе, кривую турецкую саблю, дорогой кинжал. Пришёл друг отца, дед Охрим, долго рассматривал ружьё, считал насечки:
– Двенадцать казаков погубил абрек, а сколько убил кинжалом? Поклонятся тебе многие вдовы, за то, что достал зверя, успокоил в душе его кровную месть!
Мать поклонилась Охриму чаркой горилки:
– Просим друга отца быть сватом! Жизнь казака на лезвии клинка, а продолжение рода в руках верной жены. Пойдём сватать Олесю! Максим расцеловал мать, поклонился деду Охриму, сердце его трепетало и пело.
В станицу нагрянули войсковые атаманы, цевильные власти: «По Указу Императора Николая 1-го куренное укрепление назвать в честь империатрицы Марии Фёдоровны – станицей Марьянской!». Станичники гуляли три дня и три ночи.
Глава 5 САМОДЕРЖАВИЕ
Вернулись полки из Венгерского похода. Венгры взбунтовались против австрийского императора, против векового рабства. Венгры презирали австрийцев, разбили их войска, потребовали признать конституцию Венгерской республики. Это стало вызовом самодержавию Николая 1. В 1849 г. на усмирение пошли казачьи полки с дона и кубани. Восемь  донских полков, конно-артиллерийские батареи, лейб-гвардии казачий Его Величества и лейб-атаманские полки, батальоны пластунов. Поход продолжался недолго. Донцы ударили в лоб, кубанцы охватили левый фланг, позиции венгров рассыпались, как горох из дырявой торбы. Ещё рубились венгерские революционеры, погибали красиво и бездарно, а народ положил оружие к ногам казачьих  атаманов. Война закончилась малой кровью, ужесточением рабства.
Николай 1 неоднократно выссказывал своё отношение к конституционному образу правления, выссказывался резко и прямо:
– Однажды я был конституционным монархом. Император Александр 1 ввёл в 1815 году конституцию в Польше. Поляки восстали. Я упразднил Царство Польское, обнародовал особый статут, на основании которого управляется Польша – простая провинция империи. Однако волнения не прекращаются, польский статут никогда не был введён в действие, и область управляется на основании военного положения. Государство,  это - я! Николай 1 всю жизнь не мог  забыть событий на Дворцовой площади. Интрига с престолонаследием, отказ гвардии присягать Николаю, страх перед восстанием народа, и восклицания императрицы Марии Фёдоровны:
– Господи, что скажет  Европа! – Придворные старательно обходили в разговорах все скользкие места русского прошлого, как польское восстание, но и «дела давно минувших дней» – воцарение Екатерины 2, смерть Павла 1-го, Иоанна 6.
На приёме дипломатического корпуса он сказал:
– По возвращении из чужих краёв, несколько блестящих офицеров, прониклисьреволюционными учениями, и смутным желанием улучшения строя, начали мечтать о преобразованиях.  Преобразования снизу не проходят. Только манифест, указ императора может изменить существующий порядок! Отказавшись от перестройки государственного порядка на новых основаниях, он хотел устроить общественные отношения, чтобы потом выстроить новый государственный порядок. Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях государственности, а только поддерживать существующий порядок.
В губернии он разослал доверенных чиновников, и вскрылись ужасающие подробности.  В судебных местах нашлись 2 миллиона дел, по которым в тюрьмах сидело 127 тыс. человек. Ни одна касса никогда не проверялась. Все денежные счета составлялись заведомо фальшиво;  несколько чиновников, с сотнями тыс. пропали без вести.
Сенатские  указы оставлялись без последствий, не выполнялись. Губернаторам был назначен годовой срок для очистки неисполненных дел, пригрозили судом. Крепостное право осталось в руках дворянства.
Император лично ревизовал столичные учреждения, Налетит в какуюнибуть казённую палату, напугает чиновников и уедет, но погрозит пальцем, дав почувствовать, что Он знает  не только их дела, но и их проделки. Чиновник крестился: пронесло с божьей помощью, контора крутилась попрежнему. Взятки увеличивались. Надо было дать учреждениям строгий кодекс. Над созданием такого кодекса работал Пётр 1, Екатерина 2, Александр 1, но дело не удавалось. Такой кодекс мог быть выработан при указанной программе, должен быть сводом законов действующих, а не сводом отвлечённой мысли.
Эту задачу взялся решить  Николай 1.
Для этого он учредил при себе отделение Собственной канцелярии (2 отделение).
М. Сперанскому было поручено составление свода законов. Он стянул к себе из архивов все указы, начиная с Уложения 1649 г. и кончая последним указом императора Александра 1. Получился сборник с заглавием «Полное собрание законов Российской империй». В этот сборник вошло 30 920 указов. 45 громадных томов, каждый из которых не всякий мог поднять. Это полное собрание законов он и положил в основание дейсвующих законов. Таким образом, свод законов составился из 42 тыс. статей.
Это слишком много, чтобы знать их.
Трудно представить себе памятник, более выражающий основную мысль царствования: ничего не вводить нового и только чинить и приводить в порядок старое.
Основания правительственного строя оставались прежние, но, взявшись руководить громадной империей без всякого участия общества, Николай должен был усложнить механизм центрального управления. И создавались новые департаменты в старых учреждениях, новые канцелярии и комиссии. Для каждого нового государственного вопроса. Первое отделение подготовляло бумаги для доклада императору, следило за исполнением высочайших повелений.
Второе отделение занималось кодификацией законов. Третье делами полиции. Четвёртое управляло благотворительными и воспитательными заведениями. Пятое отделение для подготовки нового порядка управления и  государственных имуществ.
Достиг ли этот  бюрократический механизм государственной цели?
Николай узнал, что только по ведомству юстиции во всех служебных местах им произведено 2800 тыс. дел, а в судах империи не очищены 33 мил. дел, которые изложены на 33 мил. писаных листов.  Дело об одном откупщике было изложено на 15 тыс. листов. Велено было доставить эти бумаги в Петербург, но они пропали, пропали бумаги, подводы и извозчики.
Столь развитой правительственный механизм требовал множества рабочих рук. Сверх окладов, за особые заслуги, чиновникам раздавали из казённых земель аренды обыкновенно на 12 лет.  Эта сумма равнялась  в 750 тыс. рублей. За особые заслуги было раздано более миллиона десятин незаселенных земель. Вот что стоило государству содержание той администрации, которая умела творить и терять дела.
Под покровом канцелярской тайны создавались дела, которые кажутся чистыми сказками. Директор департамента говорил:
– Упеку любого туда, где Макар телят не пас! Я подчиняюсь императору, ему служу, а тебя за человека не считаю. Подавай на меня в суд, но суд тебя осудит, а меня оправдает. Самодержавная власть – кормушка для чиновника!
Чтобы понять самодержавный строй государства, возьмём данные ревизии. По этим данным оказалось численность народонаселения в 52 миллиона душ. Сельского населения оказалось 25 миллионов  крепостных крестьян. Крестьян государственных считалось 17 или 18, удельных было с лишком 1 миллион душ обоего пола.
На все остальные классы приходилось  миллионов  9 – 10. В этот список входила армия и флот, духовенство, городское население, состоящее из  купцов, ремесленников, фабрикантов, рабочих и мещан.
Если представим эти цифры, то увидим, какое малое число высшего сословия на народном теле. Между тем эта малость пользовалась полнотою гражданских прав.
Всюду действовал крепостной принцип, всё это сельское население ведалось своей администрацией,  помещиками и полицией. Правительственные бюрократические учреждения – Государственный совет, министерства и ведомства ведали свободными, только высшим сословием. Они правили ничтожной кучкой народа, может быть миллионом душ. Странный вид представляло русское общество. Высшие сословия – гильдейские граждане, гильдейские купцы, духовенство – представляли в численном отношении маленькие неровности, но эти малые неровности и пользовались полнотою гражданских прав. Европейские острословы рассчитали: «Что, так как правительственные учреждения ведают только свободными людьми, то русское государство по количеству свободных людей в 45 раз меньше  Франции.
Крепостное право  русских крестьян. Императорские законы отняли у них всё, лишонные  всяких прав, они представляют русскую нацию.
Они верят, что являются принадлежностью земли, а не собственностью дворянина. Их продают вместе с землёй, зачисляя оброк в сумму расчёта. Покупатель покупает сильных мужчин, молодых женщин, а детей и стариков, разрывая семьи, выбрасывают на верную смерть. Крестьяне, изнемогавшие от жестокости своего господина, поджигают усадьбы, сажают врага на кол, поджаривают в огне пожара!
Царь, в таких случаях, посылает войска, вешают зачинщиков, сжигают деревню, живых  высылают в Сибирь. Это называется: «заселять Азию».
В Европе распространилась карикатура на  Бонапарта. Когда смотрели издали на портрет колосса-императора, он казался очень похожим, но, приблизившись к его изображению, ясно видели, что черты его лица составлены из изуродованных трупов.
Человечество потеряло сотни тысяч человеческих жизней, по прихоти тирана. Долой монархию, да здравствует республика!» – кричали западные газеты. Восстания вспыхнули в Испании, в Италии, в Германии. Немецкие революционеры испугались казаков, усмиривших Венгрию, сложили оружие.
Парижские газеты назвали императора Николая 1 – жандармом Европы. Утренние  часы – это время выполнения всякого рода поручений начальников. Вот: несётся в галоп на верховом коне молодой офицер, спешит передать приказ какому-либо командиру, то фельдъегеря мчатся в лёгкой тележке с приказом губернатору, может в другой конец государства, то рота солдат, возвращается в казарму. Офицеры, кучера, казаки, крепостные, придворные – все это слуги самодержавия, которых приводит в движение воля одного человека.
Русский государственный строй – это строгая военная дисциплина, вместо гражданского права, это военное положение в оккупированной стране.
               
Глава 6 ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД ТАРАСА
– Над всеми царствует голод.  Бог, давая  человеку жизнь, подарил волю и свободу.
Тот, кто не умеет защитить себя и свою семью, не может утолить голод, слабеет душой и телом, его удел быть рабом сильного.
– Время дороже золота: золото лежит, а день  от тебя бежит, не воротишь.
– На хорошее есть право от рождения.
Человек проходит в своей жизни три возраста: живёт в родительской воле, как конь в упряжке, опирается на их ум, как хромой на костыль, и только третью дорогу живёт своим разумом.
Тарас Махно отмахнулся веткой берёзы от надоедливой мошки, посмотрел на попа. Полковой батюшка, учёный семинарист и философ, ответил  не задумываясь:
– Какой напиток самый вкусный на свете?
– У людей разные вкусы: один любит сладкое, другой кислое!
– Не приходилось тебе остаться без воды, не пить три дня?
– О, мне-то пришлось в турецком плену. Жажда такая, что трескается кожа, чернеют губы, туманится взгляд. Видения только о бегущем ручье, о прохладе воды. Тогда я узнал, что нет ничего вкуснее и желанней чистой воды. Первый глоток – драгоценен!
– Ты сдвинул светильник моей души с места, не могу отпустить тебя без покаяния. Тарас улыбнулся, поправил седые усы:
– Каяться я буду перед Войсковым атаманом, и перед вдовами, за то, что не уберёг их сыновей  и отцов. Бог высоко, царь далеко, а от полка требуют выполнить поставленную задачу. Иди батюшка, направляй казаков на подвиг!
– Но, сладость слёз Петрова покаяния точит камень.
– Слышал! Он три раза отрекался от Христа, потом плакал и каялся, выпрашивалпрощение Бога. Казак не святой. Один раз предаст, откажется от веры, он не казак.
– Но всегда можно покаяться перед Богом, и он отпустит все грехи.
– Грех предательства прощается Богом, но не прощается людьми. Запомни, поп, ты попал к казакам. Казак – вольная птица. Он бьётся против врагов веры, и за свою свободу. Он никогда не наденет цепи рабства. Казак не крепостной крестьянин. Черномория – казачий край. Николай 1 – император всероссийский, приказал на земле казаков организовать военизированные поселения. Но каждый станичный курень – это боевое укрепление. Атаманы тренируют казаков умению воевать, а не шагать по ранжиру. Здесь палочная дисциплина не пройдёт. На удар офицера казак ответит ударом кинжала. Кого ты назовёшь грешником, офицера или казака?
– Но власть от Бога! Кто ропщет против власти, тот отрицает Бога! Это великий грех.
– А человек, поднимающий руку на свободного человека,  не грешен?
– Сказано бо: ударили по правой щеке, подставь левую. Это правило стада и пастуха. Пастух гонит стадо  карающей дубиной. Стадо не понимает, а посох пастуха направляет его на тучные пастбища. Сила власти – направлять и карать.
– Остров Фанагория – это кубанская земля, подаренная Екатериной 2 Черноморскому войску. За земли Кубани казаки готовы умереть, сражаясь с врагами. Черкессы коварны и жестоки. Они живут разбоем. Сколько женщин и детей находится в рабстве на Кавказе? Они сожгли приграничные станицы, вырезали мирных жителей, угнали скот. Казаки ответят кровавым походом.
Встань поп на обочине и благослови казаков полка на ратный подвиг!
Батюшка кропил святой водой лихие эскадроны.
Коалиция  Англии, Франции и Турции готовилась вторгнутся на территорию России. Турецкие эмиссары торопили постаревшего имама. Шамиль слушал льстивые речи, отрывал от грозди винограда ягоды, думал:
– Гяуры толкают турецкого султана в пасть русского медведя.  Кавказскийснежный барс отступил в пещёры горных вершин.  Нет стратегического простора, отгорает пылкая ярость джигитов. Русские полки перекрыли выходы в плодородные равнины. Черкессы потревожили земли кубанских казаков. Казаки разобьют черкессов на равнине и в горных ущельях. Чеченцы выступят в решающий момент. Он кивнул головой, нукеры приняли богатые подарки  султана. Двумя руками огладил седеющую бороду, пригласил гостей к достархану. В золотых кубках  пенилось густое вино, шашлыки и плов расточали мясной аромат.
Полк Тараса Махно наступал, по разным дорогам, тремя эскадронами. Разведка рыскала козьими тропами, арканили встречных. Мирные черкессы покорялись без боя, разбойники выхватывали кинжалы. Взмах сабли усмирял непокорных.
Весть о казаках напугала мирные и немирные аулы. Гружёные караваны потянулись в горы. Женщины несли на руках детей, причитали:
– О, Аллах!  Вразуми мужчин на мирную жизнь. Страдают старики и дети, погибает имущество и скотина. Голод и болезни погубят народ!
Муэдзины призывали правоверных пострадать за веру, грозили Кораном. Старый аксакал замахнулся посохом:
– Святая книга в нечистых руках, становится книгой порока. Кто проверит твои слова? Черкесский народ  не знает  арабского языка, не понимает слова пророка. Имам толкнул черкессов на разбой, сам спрятался в горах, а народ погибает!
Мулла выкрикнул проклятия, толкнул аксакала. Три его сына схватили наглеца за руки и ноги, раскачали, сбросили в пропасть:
– Кто не уважает старость, тот неспособен проповедовать! – сказал старший сын.
Прискакали всадники бека, изрубили аксакала и трёх его сыновей. Всех мужчин погнали погибать за веру Магомета, во имя Аллаха.
Черкессы укрылись за завалами, встретили казаков ружейными выстрелами. Конные батареи лихо выскочили на позиции, ударили ядрами и картечью. Каменные завалы не выдержали гром ядер, рассыпались. Первый эскадрон бросился в атаку. Из пролома, на прекрасных скакунах, вырвалась толпа черкессов. Сабли и кинжалы окровавились горячей кровью. Равный бой, грудь на грудь, и только выучка, и отвага спасает казака. Черкессы сражались каждый за себя, казаки действовали сплочёнными группами, поражали врага с тыла и фланга.  Бой затихал.
Второй эскадрон ворвался в проломы завала, завершил разгром. Черкессы сдавались сотнями, бросали к ногам казаков оружие, вытолкнули аманатов: бека и его сыновей.
Атаманы узнали о начале Крымской войны. Бек грозил:
– Три государства встали под знамя султана. Крым и Дунай вернутся  к стопам Великого порога.  Грузия и Армения станут провинциями Турции. Кавказ объединится под рукой Шамиля. Казакам придётся бежать в Сибирь, бросив поля и селения, не убранный урожай и тучные стада. Черкессы объединятся с адыгами и другими народами, поднимут знамя Черкессии! Молодой казак выхватил саблю, закричал:
– Атаман! Разреши и я отрублю «зверю» голову! Он оскорбил кубанское войско своим языком. Шипит, как змея на камне!
Охрана Тараса оттеснила казака, но слово «зверь» прилипло к горцам. Казаки стали называть «зверем» все не мирные горские народы. Полковник подумал, приказал:
– Игнат Шевченко! С полусотней конвоя доставишь бека в Екатеринодар, в Войсковое управление. Писарю составить доклад допроса. Посмотрим, что он скажет Войсковому атаману. Смотри у меня – доставить живым и здоровым!
Горячее сердце Игната возмущалось, но он выкрикнул: «Есть!», построил полусотню.
Из бурки соорудили гамак,  закрепили между двух лошадей, повезли бека, как раненного  генерала. Два казака выхватили сабли, бек втянул голову в плечи. Пройдёт время и бек, как союзник России, будет танцевать на паркетах Зимнего дворца.  Позор плена обернётся почестями опальному правителю.
Черноморское войско выставило 12 конных полков, 9 пеших (пластунских) батальонов, 3 конно-артиллерийские батареи, Кавказский Сводный иррегулярный полк, лейб-гвардии Черноморский казачий дивизион.
Тарас собрал в полковой шатёр сотников, есаулов, хорунжих, старых, опытных казаков. Горячий плов запили горилкой:
– А, что, казаки! Не пора ли домой возвращаться? – спросил он.
Воцарилось долгое молчание. Старый казак сказал:
– Пробились в звериное логово, треба снежному барсу усы пощекотать! На их зверства ответим казацким гневом. Пускай узнают улемы и мурзаки: с казаками шутки не шутят, а живут мирно. Подними меч на врага, и враг запросит пощады!
Шумели долго, рассматривали карту, предлагали маршруты. Есаул предложил:
– Удивим черкессов! Ударим на Псыж, а там и Черкесск рядом. Порубаем врага, горцы запросят мира. Мир на южной границе кубанской земли даст возможность казакам выступить против турок. Война предстоит жестокая! – наступила тишина.
За пологом шатра слышался шум боевых эскадронов. Казаки, с рук, кормили коней отборным овсом, пушкари чистили орудия, проверяли заряды.  Батюшка Алексей причащал казаков, толкал в губы медный крест. Десятка два казаков выстроились в очередь, многие шептали молитвы:
– По коням! – раздалась команда. Хорунжие строили отдельные взводы, грозили кулаками:
– Смотреть веселей! На удар отвечать двумя ударами. На каждого казака – пять джигитов. Прикрывать со спины товарища. Взвод действует, как одна рука. Рубит, колет, огрызается ружейными залпами, топчет врага конём. Мы победим!
– Казаки посуровели, привстали на стременах. Говор и шутки затвердели на губах. Две отдельные сотни пропали впереди эскадронов. Они разведают дорогу, начнут встречный бой.  Старый черкесс – чабан, рысил на ослике, грозил увесистой  ярлыгой.
Нукеры бека увели в город дочь и внучку, наказали аксакала нагайками. Чабан горел жаждой мщения:
– Я вырву сердца шакалов! Найду и зарежу, как баранов! – кричал он.
Чабан остановил ослика, поднял посох. Казаки замерли. С горы спускался отряд. Нукеры увидели старого знакомого, которого они угостили нагайкой, окружили, издевались:
– Твоя внучка в гареме бека, танцует лезгинку, а дочка готовит плов нукерам бека. Её тело ласкают многие!
Удар кинжалом стал сигналом к нападению. Казаки вырвались из засады, окружили горцев. Страх смерти обезоружил их. Стояли они толпой, опустив бритые головы. Аксакал выхватил из толпы нукера, ударил кинжалом в сердце:
– Умри шакал! Ты вязал  руки моей внучке, издевался над моей старостью!
Нукер упал, а чабан высматривал третью жертву. Хорунжий остановил старика:
– Остановись, отец! Кровь жертвы родит ответную кровь. Так ты всех пленных отправишь в райские кущи, а нам языки нужны! Чабан вынул из кармана кривой нож, для обрезки виноградной лозы, крикнул:
– Языки шакалов нужны? Сейчас я их обрежу, как пасынки!
Казаки хохотали, а старик не понимал причину смеха. Пленных расспросили, отправили в обоз. Аксакал рысил на ослике впереди отряда, в руках его было длинноствольное ружьё. Он молился Аллаху:
– Ты всё видишь! Мы жили мирно, пасли коз и овечек, но пришли злые люди, взяли моё счастье – дочь и внучку. Верни их и я зарежу чёрного барана! Дочь приготовит такой плов, какой не кушают султаны! – Он поднял ружьё, казаки остановились.
На берегу Кубани раскинулось большое село – аул бека. Сторожевые башни охраняют горные дороги. Чабан приложил ладонь к глазам, крикнул:
– Они побегут к Черкесску по этой дороге, там устроим засаду!
Сотня порысила вслед за осликом, пропала среди кустов и деревьев. Батареи заняли боевые позиции. Эскадроны приготовились к атаке. Муэдзин звал правоверных на вечерний намаз. В прозрачном горном воздухе его молитва звучала песней поэта.
Жерла  пушек выбросили огонь и дым, горное эхо усилило гром выстрелов, обрушилось карой на плоские крыши аула. Картечь  выкашивала бегущих людей, ядра разрушали сакли, и они запылали. Паника, страх смерти, лишил джигитов разума, воли к сопротивлению. Одна мысль владела ими – бежать!
Но Аллах всё видит, воздаёт по справедливости. Жадных и коварных, мирных и честных  карает одним мечом. Погибали старики и дети, женщины и их сыновья, сильные мужчины, слуги бека, охранники гарема. Толстый евнух подсаживал наложниц на осликов, отправлял в горы. Он отвечает перед беком за живой товар, за сосуд наслаждения. Грузили имущество, не хватало вьючных животных.  Выпустили лошадей бека, и они носились по дорогам,  усиливали панику. Прекрасные скакуны, гордость бека, погибали, как и люди, зверели. Могучий жеребец перепрыгнул ограду аула, повёл табун к казакам. Полусотня окружила коней, погнала к кромке леса. Добычу не сосчитаешь деньгами, отдельные жеребцы стоят сотни тысяч.
Удачный набег совершили черкессы на горные станицы. Взяли ясак людьми, стадами и табунами.  В котлах варилось мясо баранов и бычков. Пленные гяуры стояли на коленях, ждали своей участи. Ядро упало во двор молнией разрыва. Могучий казак порвал путы, вывернул  дышло, крушил головы злодеям. На него бросались десятками, разлетались от страшных ударов.  Нукер выстрелил, казак пошатнулся, упал на колени. К нему подскочили, и засверкали сабли. Страшная голова выкатилась на дорогу. А по дороге мчались казачьи сотни, разбойный свист, блеск сабель, выстрелы.
С верхних террас на них сбрасывали камни, брёвна, горшки и котлы.  Казаки спешились, примкнули штыки, стреляли залпами, кололи штыками. Горцы погибали сотнями. Над дворцом бека взвился белый флаг. Черкессы сдавались на милость победителя.
По знаку чабана казаки спешились, укрыли коней за деревьями. Показался вьючный караван.  Серый ослик семенил ногами, его качало, а на ослике восседал толстый евнух – повелитель гарема. – Главное, спасти живой товар! – думал он.
Малочисленная охрана бежала за бегущими животными. Разноцветные шелковые  зонтики укрывали молодых наложниц. Показались двугорбые верблюды с огромными тюками на спинах.
Евнух улыбался:
– Бек и сыновья попали в плен к гяурам.  На рынках  Стамбула умело  повысим цены на  «живой товар», имущество бека пойдёт с молотка на аукционах.
Бедный евнух доживёт свой век на тихой вилле, в роскоши и покое. Кто осудит раба бека?  Нукеры погибают в сражении с казаками, дорога на Черкесск свободна!
Евнух остановил ослика, побледнел от испуга, липкий пот побежал по спине. На дороге стоял страшный чабан с длинноствольным ружьём в руках.  На поясе висит окровавленный кинжал, рукава черкески закатаны, руки в крови:
– Это шайтан вышел на тропу смерти. О, Аллах! Спаси бедного Селима! – шептал он.
Чабан размахнулся, ударил прикладом ружья по белой чалме. Евнух пискнул, как раненный заяц, повалился под ноги ослика. Свободный ослик поднял хвост, побежал в кусты. Он получил свободу. Охрана каравана бросилась к деревьям, но там их встретили казаки. Верблюды сбились в кучу, недовольно ревели.
Старый чабан срывал покрывала с наложниц, искал дочь и внучку, и не находил  их.
– Деда Ахмед!  Я – здесь! – услышал он. Голос внучки не спутаешь! На спине верблюда качались корзины, а из корзины – головы дочери и внучки: – Я знала, что ты спасешь  нас! – плакала дочь, а внучка щебетала: – Бек не обижал нас! Одел в шелка и бархат, кормил  шербетом и разными вкусностями. Виноград такой сладкий!
Дед обнимал дочь и внучку, тихо плакал: – Слава Аллаху! Он услышал  мою молитву. Дочь и внучка согреют мою старость. Надо найти жениха внучке! – думал он.
От толпы верблюдов вышел молодой горец. Он взял внучку за руку, поклонился деду:
– Бабаю – почёт и уважение! Я люблю Зейнаб, как лунное сияние, стану надёжным подпаском, защитой от разных шакалов! – Дед положил руки на плечи горца, проверил на крепость:
– Аллах услышал меня! Пусть будет так, как решил Бог. Нет бога кроме Аллаха, а Магомет – пророк его!
Казаки услышали, собрали калым молодому горцу:
– Жалко, на свадьбе погулять не придётся. Желаем вам мирного счастья! – кричали казаки, целовали юных наложниц. Нашлись девушки, которым терять нечего, они согласились войти в дом казака, стать казачкой.
Атаман Тарас вошёл в шатёр, увидел старейшин аула, муэдзина и муллу. Их собрали казаки, привели на совет. Горячий кок-чай источал ароматы. Восточные сладости, разные фрукты, громоздились горой на разносе. Достархан накрыт для знатных гостей.
– Салям,  господа старики!  Давайте думать, как будем жить дальше! – сказал он.
Старики зашевелились, закашляли. Их молодость прошла в набегах, в погонях и засадах. Были удачные года, когда в их саклях танцевали три-четыре наложницы, а табуны  и стада радовали сердце.  Молодость ушла, как дым от костра, а сыновья утратили удаль джигитов. Пришлось на старости лет слушать речи гяура, пить его чай.
Мулла зачитал страницу из Корана, шептал слова  святых молитв:
– Аллах отвернулся от черкессов. Злые люди толкают горцев на разбой. В мирном договоре  бека Хота говорилось: мир на земле казаков – мир в горных аулах! Горцы забыли заповеди предков! Аксакал, древний, как белый осокорь, морщинистый, как его кора, выбрал твёрдое яблоко с разноса, бросил в лицо мулле: – Сладкоречивый  шакал! На пятничном намазе призывал правоверных к походу на гяуров, а теперь обвиняешь их в разбое? Аллах всё видит, воздаст по справедливости! – крикнул он.  Старики зашумели, как камыши на болоте, хватались за пояса, но кинжалы отобрали казаки.  Лохматые папахи склонились к богатому достархану.
– Договор бека Хота был подписан великим правителем. Два соседних народа мирно жили, торговали, выбирали невест, праздновали свадьбы.  Многие джигиты и казаки стали кунаками, породнились. Казаки не разоряли горные аулы, не уводили женщин и детей в рабство. Казаки долго терпели, но ваши набеги на приграничные станицы, зажгли сердца казаков пламенем мести. Кровь за кровь! 12 конных полков, с артиллерией, обрушились на земли черкессов. Думайте, аксакалы, как спасти народ! – Атаман Тарас взял из рук сотника окованный золотом рог, выпил вино, последние капли  стряхнул на левую ладонь. Он пугал горцев,  а страх мести лишает покоя.
Позолоченный рог передавали из рук в руки, выпивали, но осушить полный рог  не мог никто.
Старики смотрели на атамана, качали головами. Седые запорожские усы, загорелое лицо, серая папаха надвинута на правую бровь, черкеска с золотыми газырями, дорогое оружие, золотые погоны на плечах, и добродушная улыбка.
– За таким джигитом пойдут тысячи! – думали они.
Полковой писарь зачитал статьи договора. В договоре отмечалось, что подписывают фирман старейшины рода, что позор падёт на их седые головы, что потомки запомнят день клятвы и накажут всех, кто нарушит данный договор. Старики прикладывали большой палец к бумаге, арабскими буквами выводили свои имена, выкрикивали слова клятвы.
Казаки согнали на поляну всех жителей аула. Толпа стояла, слушала слова договора, настороженно молчали. Когда зачитали, что казаки не берут в плен женщин и детей, радостные крики подняли на крыло  всех  чёрных воронов аула. Город  Черкесск приготовился к обороне. Эскадроны окружили, перерезали все дороги и тропинки, ведущие к городу. Берег Кубани стал недоступен горцам. Скотина ревела, кони грызли брёвна привязи, люди мечтали о глотке воды. Делегация старейшин, с белым флагом, пошли  по дороге к укреплению. Полковая труба пела « встречу», барабан бил тревогу, пушки  ударили холостыми зарядами. Наступила тишина. Казаки задирали джигитов:
– Эй, Ахмед! Бросай ружьё, выходи шашлык кушать.  Казаки приготовили вкусный плов: рис – белый, барашки – жирные, вино – кавказское. Будем лезгинку танцевать!
Вечером, когда солнце укатилось за горы, ворота открылись, показалась вооружённая группа всадников. Эскадрон рассыпался  полумесяцем, приготовил казачий вентер.  Над передним всадником взвился белый флаг.  Эскадрон охватил горцев со всех сторон, повели к атаману.  Атаман  встречал  на коне, в белой черкеске, золотой орден Георгия горел на груди.  Старейшины спешились, вытолкнули вперёд турецкого посланника, родственников бека, старого муллу. Мулла, трясущимися руками, протянул атаману договор, огладил руками бороду:
– Договор подписали все видные люди города. Паша-атаман!  Не разрушай город, бери дань с дыма, бери коней и наложниц, не губи народ! – крикнул он.
 Полковник Тарас Махно принял договор, посмотрел, передал писарю:
– Хранить вечно! – крикнул он, посмотрел на турецкого посланника.  – Этого гуся отослать в Екатеринодар, заточить в Корсунский зиндан. Русского посла слуги султана посадили в замок  Эдди-Куль – турецкую тюрьму, а у нас нет замков, но есть глубокая яма. Пускай сидит до победы!
Народ кричал «Ура!». Им надоели турки. Как приедут, так поход  на  север, так кровь и слёзы. Добычу делят беки и улемы, а народ хоронит убитых отцов и сыновей.  Женщины сорвали с головы муллы чалму, кричали, что он предал интересы народа, служит золотому тельцу. Святую книгу Коран передали молодому служителю мечети:
– Служи Аллаху и народу! – кричали они.
Казаки  сосчитали коров и лошадей, сбили в табуны, погнали к Кубани. Отары овец заполонили все дороги, двигались сплошной массой: волки скрылись в терновниках.
Эскадроны построились, упряжки подхватили орудия, покатили  по протоптанной дороге. Горцы посчитали казаков, заплакали:
– О, Аллах!  Ты ослепил  глаза старейшин. Они покорились малому числу казаков, собрали  дань с черкесского народа!
Им отвечали, что  отдали дань, но сохранили народ. Жизнь в городе наладилась. Банщики открыли турецкие бани, торговцы – ларьки и кофейни. Старики заваривали чёрный «Мокко», курили кальян и трубки:
– Худой мир лучше войны! – шептал аксакал, задыхался от едкого дыма табака.
– Турки развратили народ табаком, кальяном и кофе. Сильный мужчина валяется  на тахте, целый день тянет кальян.  Он не пойдёт на войну, не добудет молодых наложниц, не порадует старость отца богатой добычей.  Стыдно сказать, но молодёжь  узнала вкус опия, курят коноплю.  А горы молчат, пишут историю народа. Нет, мы сохранили обидным договором женщин и детей, сохранили род черкессов! – старик отбросил трубку, запил горечь табака глотком чистой воды Кубани.
               
Глава 7 ЧАБАН АХМЕД
Старый чабан покрикивал на овец, подгонял двух осликов с поклажей. Казаки награ дили чабана по-царски. Два десятка овец и коз, во главе с бородатым козлом, два ослика, а в хурджинах, всё, что нужно для жизни в горах.
Внучка Зейнаб и горец Казбек, как взялись за руки, так и идут впереди отары. Дочь Зухрия оплакивает мужа. Он ушёл с нукерами бека и пропал. Жалко неразумного зятя, но Аллах всё видит. Без его воли не упадёт капля дождя с неба, не вырастет трава, не размножится стадо. Без отары овец нет горцу жизни в горах. Горы – наша защита.
Он услышал крик внучки, зарядил ружьё, побежал на крик. Крепкие ноги чабана, привыкшие к горным тропам, вынесли его к ответвлению ущелья. Это его земля, его пастбища, его водопад, падающий с отвесной скалы, его небо над головой!
Трое мужчин окружили Казбека, грозят кинжалами. Зейнаб прижалась к спине Казбека, кричит криком страха. Чабан выстрелил, один черкесс упал, схватился за плечо.
Двое бросились бежать. Чабан выстрелил, пуля ударила в камень, отрекошетила, запела песню полёта. Горцы упали, вскочили, побежали быстрее лани. Казбек навалился на раненого, скрутил ему ноги:
– Врёшь, не убежишь! – кричал он. – Отец решит твою участь!
Зухрия разрезала одежду, открыла рану. Пуля пробила плечо, вырвала клок мяса из спины. Тугая повязка остановила кровь, горец стонал. В густой бороде пробивалась седина, тёмные глаза просили пощады. Чабан подставил плечо, сказал:
– Пойдём к моей сакле, ты мой раб!
Жилище Ахмеда, это сакля, вырубленная в скале, где есть половина для мужчин и женщин. Горит очаг, освещает жилище.  Лежанки, покрытые шкурами, в потолке, продухи для дыма. Ахмед положил раненого на свою лежанку, сказал:
– Всё в руках Аллаха! Сегодня я тебе враг, а завтра станем друзьями. Время лечит раны. Только любовь – смысл жизни. Не будь тревоги – не было бы покоя; не будь несчастья – перестанут ценить счастье; разлука горька, да всё искупается радостью встречи. Пока жив человек, с ним живёт его надежда! – шептал аксакал.
Он вышел из сакли, осмотрел своё хозяйство. Загон для овец окружён живой изгородью. Терновник  разросся непроходимой преградой. Кошара вмещает отару овец. Отдельно – конюшня, стойла для коров. Скирда сена осталась от прошлой зимы, а зима выдалась тёплая, животные паслись на зимней отаве. Отцы и деды владели этой землёй, но пришли злые люди, нарушили мирный труд горца.
  Он расстелил молитвенный коврик, опустился на колени, повернул лицо в сторону Мекки. Расправил одежду, поправил папаху, ладонями огладил бороду:
– Нет бога кроме бога, а Магомед – пророк его! – прошептал он, вспомнил пропавшео  зятя, умершую жену и четверых детей, которых взяла злая болезнь, вспомнил убитых нукеров, попросил Аллаха простить  им их разбой.
– Они верные рабы бека, выполняли его волю, творили зло, не понимая зла.
Прости их, они очистились смертью. Найди им уголок в садах Эдема – шептал он. Молитву его прервал «Чечен», огромный кавказский волкодав, пастух его стада. Из ушей и головы его сочилась кровь, следы кровавой драки с волками. «Чечен» отстоял отару, порвал волков, волчица увела выводок за перевал. Она никогда не вернётся в долину «Чечена», не сыграет волчью свадьбу, не выкормит щенят. «Чечен» прыгнул на чабана, тёплым языком облизал лицо и бороду, скулил, как ма лый, радостный щенок. Прибежала внучка с тёплой водой, омыла раны, смазала целебной смолой. Пёс облизал ей руки, съел кашу, облизал чашку, заворчал на Казбека. Чужой человек, чужой запах, но Зейнаб любит его, значит он друг. А овцы знакомились с пришельцами, баран боднул бородатого козла. Тот встал цапа, ударил в бок барану. Баран мякнул, убежал в середину стада. Козёл повел отару на пастбище.  Он – предводитель стада, но смотрел с опаской на «Чечена». «Чечен» занял удобную позицию, залёг в вырытую яму. Вся долина перед его глазами, враг не пройдёт, шакал не проползёт. Одинокий орёл чертил круг в небе. Пёс поворчал, стал наблюдать за резвящимися ягнятами. Они устроили догонялки, выбежали за отару. Козёл погрозил рогами, ягнята прыснули к материнскому вымени.
Мир и покой смежил глаза собаке. Снился ему бой с тремя волками, он рычал, щёлкал зубами, дёргал лапами, скулил от боли. На языке почувствовал вкус крови, облизал языком губы, очнулся. Вечерний туман сползал с вершины горы призраками давно умерших зверей.  Шерсть на загривке поднялась, он пошёл навстречу туманному зверю. Овцы сбились в табун, направились к кошаре. Впереди вышагивал  бородатый козёл. «Чечен» пролаял в наползающую темноту, чабан открыл ворота загона. Пёс побежал к сакле, вылакал чашку с кашей, лёг на своё собачье место.
Долгий день сменила тёмная ночь – царица снов и сновидений. Зейнаб целовала Казбека, шептала на ухо ласковые слова. Зухрия перевязала раны горцу,  просидела у изголовья до утра, мечтала о семейном счастье. Старый Ахмед завернулся в бурку, уснул, как убитый. Придёт новый день, принесёт новые заботы.
Раненый горец очнулся, увидел, что Зухрия держит его руку в своей ладони, улыбнулся.  Древнее поверие гласит: – Женщина способна удержать жизнь горца в своей ладони. Надо только верить и молить Аллаха, и мужчина выздоровеет.
Тогда он останется в сакле женщины, продолжит род черкессов. Зухрия открыла глаза, как будь-то не спала, вытерла лицо горца, напоила кок-чаем, шептала: – Аллах исцелитель услышал мою молитву. Твоя жизнь в моей руке. Джины терзали твоё тело, но тепло моей руки прогнало их. Вставай и будешь жить!
Горец поднялся, пошевелил рукой. Пальцы действовали, сжались в кулак. Он прижал  женщину к своей груди: – Будешь третьей женой! – сказал он.
Они вышли из сакли, открыли ворота загона. Бородатый козёл повёл отару на пастбище. «Чечен» поднялся, потянулся, обнюхал горца, лизнул руку, пошёл за отарой. Старый Ахмед стоял в бурке и папахе, как древний Кавказ, держал в руке посох пастуха, осматривал свои владения. Солнце задержалось за горами, бросило лучи, вершины гор горели алым пламенем. По ущельям ползли туманы, боролись с началом дня.
В роще запели птички-синички, горный орёл чертил круг в небе.
– Любимая родина!  Я твой воин и защитник, парю над пропастью, как орёл, как благодарный путник принимаю прохладу твоих  родников, радуюсь цветам и травам, зелёным дубравам, чистому прозрачному воздуху. Горы вечны, как вечен мир! – Зейнаб подоила коров, проводила их за ограду.  Казбек вывел осликов, взял топор и верёвки, пошёл в дубраву за топливом для очага. Вскоре раздался стук дровосека.
Зухрия разожгла очаг в сакле, ночи стали прохладными, требовался вечный огонь очага. В разогретый жир котла бросила чебуреки, выловила на тарелку деревяной ложкой, смазала коровьим маслом, накрыла полотном.  Раненный застонал, повернулся на левый бок. Огонь очага осветил его лицо, тёмное, как будь-то вырезанное из горного камня. Зухрия поправила повязку, погладила волосатую грудь, привыкала к мужскому телу. Горец открыл глаза:
– Я – из рода Хазбулата, великого война, Гурам – внук его. Ахмед назвал меня рабом, но гордый воин ищет смерть, а не рабство.  Встану с ложа, пускай кинжал решит…
Зухрия подняла его голову, напоила отваром целебных трав. Гурам откашлялся, смотрел на женщину тёмными глазами.
День разгулялся солнечный, осенний. Она вынесла достархан на улицу, встряхнула, раскинула на зелёную траву, разбросала подушки. Пора звать отца завтракать.
Ахмед снял бурку, отложил посох, умылся ключевой водой, огладил лицо и бороду. Зейнаб полила на руки Казбека, плеснула водой за воротник. Молодые не умывались, а целовались.  Ахмед вывел Гурама, усадил к достархану, под локоть подложил три подушки. Уселись дружной семьёй, кушали чебуреки, хвалили хозяйку. Горячий чай пили пиалами, благодарили Аллаха за хлеб-соль. Гурам вытер руки о тёмные волосы, обратился к Ахмеду: – У меня были две жены, пятеро детишек, сакля в ауле, овцы и лошади, три ослика, два верблюда. Жители аула ушли в горы, увезли имущество. Нукеры бека согнали мужчин на битву с гяурами, но первые побежали, сложили оружие к ногам казаков.
Аул разрушен. Позволь мне поставить саклю в твоих владениях. Пришли смутные времена. Три сына способны носить кинжалы. Шесть кинжалов – это отряд. Три жены разрешил Магомет! Он посмотрел на Зухрию, увидел её согласный кивок, продолжал. – Привезу муллу, отпразднуем свадьбу молодых, приготовимся к зиме.
Ахмед долго молчал,  потом ответно кивнул.
– Быть мудрым – удел великих. Что такое жизнь? Это выбор пути. Найти путь и пройти его не одно и то же.  Наш путь – это путь мирного горца. Пастух ходит за отарой, думает свои думы и время замедляет бег. Горцы живут свой век, не завидуя, а радуясь жизни. Отец моего отца посадил этот тополь. Я постарел, похоронил жену и сыновей, а тополь только вышел из юношеского возраста. Он переживёт внуков, внуков моих внуков – вот загадка жизни. Хорошо, я отпускаю тебя. Как говорили восточные мудрецы: за  это время либо ишак сдохнет, либо эмир умрёт, а мы подождём! – Зухрия прижалась к отцу, что-то  шепнула на ухо. Чабан поправил папаху, выпрямил спину.
– Слово, сказанное джигитом – это закон. Гурам знает, что он был в моей власти. Я решал жить ему, или умереть. Моя дочь ухаживала за ним, как за родным. Он спал на моём ложе, кушал мой хлеб.  Хазбулат был честным абреком, грабил богатых, не обижал бедных. Песня о Хазбулате переживёт внуков и правнуков. Хоп, пора работать! – Старый Ахмед шагал за отарой, улыбался своим мыслям: я стал как пророк, высказываю светлые мысли, надежды. Он не видел, как  Зухрия заседлала коня, заполнила едой перемётные сумы, проводила Гурама на дорогу. Природа готовилась к зимнему отдыху. Травы рассеяли зрелые семена, клонились к земле, и только отдельные, жалкие цветочки пробивались к солнцу. Зелёные леса уронили золото листвы, потемнели в ноготе увяданья. Стало видно, как могучие деревья пробили корнями скалы, стоят над обрывами, на крутых склонах гор. Перелётные птицы покинули  озерцо и прибрежные луга, вода в озере очистилась от ряски и водорослей, потемнела. Серое небо нависло над горами, беременное белым снегом. Вот первые снежинки закружились в воздухе, но не долетали до земли, таяли.
Верный «Чечен» зарычал, как на крупного зверя, скачками понёсся навстречу опасности. Ахмед приложил ладонь к уху, слушал. Послышался ритмичный звон колокольчика, тяжёлая поступь каравана. Мычали коровы, мекали овцы, слышались крики погонщиков. Внук Хазбулата выполнил слово джигита.
Полк Тараса вернулся в родные станицы с богатой добычей. Станичные управлени яделили дуван по запорожскому обычаю. Каждая вдова получила корову, пару овец, отрез ткани, ковры и войлоки. Станичный табун пополнился молодыми жеребцами.
Полковник  Тарас сдал полковой пернач, полковое знамя, документы похода. Войсковой атаман, генерал-лейтенант, сидел в атаманском кресле, недовольный итогами похода. Он гордился близостью к двору императора, а не боевыми заслугами.
– Почему подписали мирный договор, не уничтожив селения горцев? Огонь и дым, кровь и слёзы остановят черкессов от разбоя!  Ваш поход, это прогулка к дикарям, которые откупились от гнева империи и императора. Его Величество Император Николай 1 ведёт жёсткую политику к иностранным государствам. Кавказская губерния – неотделимая часть империи, а кавказская война – это подавление бунта дикарей.
Казаки стояли, слушали разбушевавшегося царедворца, старые раны заныли, обида села на плечи, гнула к земле. Они смотрели на генерала, а видели зелёные горы, страшные пропасти, крутые дороги к перевалам.
Так закончился последний поход полкового атамана Тараса.
Укрепление Марьян выросло в станицу Марьянскую, славную станицу кубанской земли. Имя Марии Фёдоровны – империатрицы  вспоминали в день ангела, желали – многие лета!  Казаки уходили в походы, возвращались к родным куреням.
Глава 8 КРЫМСКАЯ ВОЙНА
Император Николай 1 родился за несколько месяцев до смерти великой бабушки, в июне 1796 года. Он и младший брат Михаил, не считались престолонаследниками. Александра и Константина, как возможных наследников Павла воспитывали по системе и программе Руссо.
До 18 лет он не имел определённых занятий, его не посвящали в вопросы высшей политики, не привлекали к участию в серьёзных государственных делах. Третий брат готовил себя к скромной военной карьере. В 1814 году его назначили директором инженерного корпуса и дали ему в команду одну гвардейскую бригаду, следовательно два полка. В бригаде он не появился, потом хвалился:
«Я чувствовал высшее предначертание! Мой ангел хранитель уберёг меня от малой должности, взмахом крыла вознёс на престол Российский!».
Не имея серьёзных занятий, великий князь, каждое утро, теряясь в толпе царедворцев, наблюдал людей в дворцовых передних. Его не замечали, как третьего брата, творили интриги, составляли заговоры, сделки и акты мошенничества. Эти познания очень пригодились ему на престоле; он знал их отношения, лица, интриги и порядки, а интриги считались синонимом порядка и власти.
Он вступил на престол чисто случайно. Выступление гвардейцев на Сенатской площади, и их главных участников, называл «друзьями 14 декабря», карал до самой смерти.  Страх переворота преследовал его.
В иностранной прессе появились статьи о декабристках, последовавших в ссылку в Сибирь. Первая из них – княгиня Трубецкая, которая родила пять детей каторжному князю:  «Это мой долг, – говорила она, – и я его исполню. Нет на земле власти, имеющей право разлучить мужа и жену. Я разделю участь моего супруга!»
Это высказывание было прямой пощёчиной самодержавию. Прошло 20 лет.
Но встал вопрос об образовании  подрастающих  детей. Император ответил:   
«Дети каторжника – сами каторжники. Их образованием займутся рудники и шахты Сибири. Моё условие: отказ  их от фамилии отцов. Ивановых в России – миллионы. Удивляюсь, что мне осмеливаются говорить о семье, глава которой участвовал  в заговоре против меня!». Месть тюремщика.
Завоевательные тенденции в политике России эпохи Николая 1 были очевидны. Война с Персией в 1826 г. закончилась победой и присоединением Эриванской  и Нахичеванской областей. Русские солдаты и казаки закрепились на Кавказе, активно действовали на границах Персии и Турции. Завоевание Средней Азии, Сибири, Забайкалья.  Турецкая компания 1829 года, присоединение Черноморского побережья Кавказа, штурм Анапы, строительство береговых укреплений. Поражение Турции в 1833 г. на Дунае закончились заключением выгодного  мирного договора.
Забайкальские казаки вышли на Амур, обнаружили, что Сахалин – остров, закрепились на века на берегах Океана. Англия, как Великая морская держава, опасалась наших успехов на Кавказе и в Сибири. Франция, в которой только что был провозглашён новый император Наполеон 3, и которого не признавал Николай, была обижена на Россию. Англичане и Французы посоветовали турецкому султану объявить России войну и обещали ему военную помощь. Россия оказалась одна против четырёх держав.
В 1853 году началась война между русскими и турками сразу и на Дунае и в Закавказье. Казачьи полки пошли в поход: одни на восток, за Кубань и Кавказ, другие на запад, за Днепр, на Дунай, третьи шли к Азовскому морю и в Крым.
В газетах писали, что турки притесняют и мучают христиан, что не позволяют православным совершать богослужение у гроба Господня.
Князь Меншиков, в присутствии  послов французского и английского предъявил султану законные требования государя:
1) Чтобы православное исповедание на всём Востоке пользовалось ненарушимо защитой султана, как это было издревле.
2) Чтобы на храме Гроба Господня был возобновлён купол и православным были сохранены все права наравне со всеми  прочими христианскими вероисповеданиями, как ранее обещал султан.
3) Чтобы разрешена была постройка храма православного в Иерусалиме и приюта для больных и бедных богомольцев.
Эти скромные требования устраивали султана, но Франция и Англия не хотели нашего мира с Турцией, вооружили против нас султана, обещая ему помощь.
Французская и английская эскадры вошли в турецкие воды.
Император Николай приказал: занять войсками Молдавию и Валахию, «не начиная военных действий, а лишь для вразумления султана и держав европейских в том, что за святое право и обязанность царей русских защищать православие и святую Церковь мы не усомнимся при крайности обнажить  меч».
Черноморскому флоту было приказано следить за турецкими судами, но «выжидать первого выстрела турок и до времени быть только в оборонительном положении».
Султан колебался, а союзники его вооружали. В минуту раздумья шериф вскричал:
«Да сделает Аллах меч султана острым. Смерть гяурам! – посмотрел на иностранных послов, упал к ногам султана. Война была объявлена.
Император Николай 1 ответил манифестом к народу:
«Россия вызвана на брань, ей остаётся, возложив упования на Бога, прибегнуть к силе оружия, и к доблести русского солдата.
Мы твёрдо уверены, что наши верноподданные соединят с нами тёплые молитвы ко Всевышнему: да благословит десница Его оружие, нами поднятое за святое дело, находившее всегда ревностных поборников в наших благочестивых предках. На Тя уповахом, да не постыдимся вовеки! – НИКОЛАЙ».
Первая русская кровь пролилась на Дунае. Небольшая русская флотилия мирно  шла по Дунаю. Батареи крепости Исакчи обстреляли речные суда. Капитан второго ранга Варпаховский приказал открыть огонь по турецкой крепости. Предместья крепости запылали, орудия замолчали, но шальное турецкое ядро сразило командира и шесть матросов.
15 октября турки напали на пограничный пост святого Николая на Дунае. Батальон пехотного полка героически отражал атаки турецкой дивизии, бросался в штыковые атаки. Триста человек полегли, остальные бросились на прорыв. Двадцать четыре героя, израненые, успели уйти и вынести  боевое знамя. Турки ворвались в церковь, вырезали женщин, детей, священников. Горестные вести о том, что невинная русская кровь пролита турками, всколыхнули Россию.
Крепостные крестьяне записывались в народное Ополчение. Но армия Николая 1 оказалась не готовой к войне. Парусный Черноморский флот одержал единственную победу под Синопом. Вице-адмирал Нахимов вёл эскадру вдоль берегов Кавказа, узнал, что большой турецкий флот, был застигнут бурей, встал на якорь на рейде Синопа.  Восемнадцать тыс. десанта везли турецкие корабли для помощи черкессам. Эскадра из шести кораблей, двух фрегатов и вспомогательных судов, выстроилась в две линии в виду Синопа. Нахимов отдал знаменитый приказ об атаке по эскадре:
«Россия ожидает славных подвигов от Черноморского флота. Смело вступим в бой с противником. Слава Чесмы овеет наши знамёна. Вперёд к победе, славе!» Эскадра, под полными парусами, полетела вперёд, навстечу смерти, и грянула на врага. Залпы правым бортом, крушили турецкие корабли и фрегаты, турецкие батареи крепости, и батареи замолчали. Турецкие корабли и фрегаты горели, взрывались, выбрасывались на берег, но не спускали флагов.
Вот уже «Императрица Мария», на которой сражался храбрый адмирал, вся засыпана турецкими ядрами, мачты перебиты, скоро их совсем не стало. А турецкий пароход задымил трубами, вырвался, и пошёл на Константинополь. Горела крепость, горели и взрывались турецкие корабли, народ и десант с кораблей, в ужасе бежали в горы, а догнать пароход было нечем.
Русская эскадра, после славного боя, не могла оторваться от берегов Синопа. Наступивший штиль обескрылил корабли.
На эскадре отслужили молебен, похоронили убитых, стали исправлять повреждения. Побитые, без мачт, при помощи коммерческих пароходов, двинулись в Севастополь. Последний матрос понимал, что без паровых кораблей войны не выиграешь. Но Николай 1 посетил пароход на Балтике, испачкал перчатки в саже, воскликнул:
«Мой флот не обувные фабрики, которые топятся дровами, и пропахли дымом и сажей. Мой флот – это белые лебеди, бесшумно плывущие по волнам на страх врагам!».
Севастополь встретил корабли всеобщим ликованием, салютом кораблей и крепостных батарей, громовым «Ура!» народа. Славная победа, горькая победа! Император щедро наградил всех участников боя. Адмирал Нахимов удостоился получить орден святого Георгия 2-й степени и следующую грамоту:
«Истреблением турецкой эскадры при Синопе вы украсили летопись русского флота новою победою, которая навсегда останется памятной в морской истории. Статут военного ордена св. великого и победоносного Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинною радостью постановление статута, жалую вас кавалером ордена св. Георгия 2-й степени большого креста, пребывая к вам императорскою милостью нашею благосклонны. – НИКОЛАЙ».
Всех моряков приказал благодарить и сказать им:
«С удовольствием вижу, что Чесма не забывается в русском флоте и что правнуки достойны своих прадедов».
Высочайшее презрение к дыму обернётся падением Севастополя. Англичане имели нарезное оружие, паровые крейсера и броненосцы, а русские моряки ждали попутного ветра. Поймать «люфт» – вот истинное искусство морского волка.
Черноморский флот состоял из 15 крейсеров, 7 фрегатов, 2 корветов, 2 бригов, 11 пароходов, принадлежащих различным торговым компаниям. Все они, защищая вход в Севастопольскую бухту, были расставлены на рейде, могли помогать  в обороне.
Неприятель надвигался на Крым тремя колоннами. Семьдесят судов прошли мимо Тарханкута, в сторону Евпатории. Издали казалось, что подходит большой город, со множеством фабрик и заводов, трубы которых пыхтели в небо.
«Такая силища, что и не перечесть!» – доложил казак командующему князю Меньшикову.  Князь приказал трубить поход.
1 сентября неприятельский флот остановился на якоре, на рейде Евпатории. В городе стояла команда солдат в 200 человек. Они охраняли магазины с зерном для всего флота. Три парохода приблизились к пристани. Жерла пушек нацелились на город.
Майор Браницкий вышел на пристань, встречать парламентёров, а солдаты засыпали зерно негашёной известью.  Но всего не засыпали, со слезами на глазах покинули город. Город Евпатория был занят без боя.  Враги высадили десант в 3050 человек пехоты, при восьми осадных и четырёх горных орудиях. Фланг был обеспечен. Неприятельский флот растянулся в линию по всему побережью Крымского полуострова, но от Евпатории до реки Альмы русских войск не было. Царские сановники надеялись на «авось», сожалели о потерянных дворцах и дачах. Два озера – Кичик-Яр и Кичик-Бель заключали пологое плато. Это было самое удобное место для высадки десанта. Всю ночь неприятельские суда ожидали нападения русских, освещали море ракетами, но только казачий разъезд пропылил по горам.
Английские и французские офицеры пили шампанское, удивлялись:
«Русский медведь рано залёг в берлогу, выбьем его пушечными ядрами!» 
Началась высадка неприятеля. Лазурное  небо,  спокойное море, и масса шлюпок с хохочущими солдатами, представляли грандиозную картину. К вечеру на берег свезли всю кавалерию, артиллерию, пехоту.
К 6 сентября на крымскую землю сошло 62 тыс. человек, англичан, французов, турок. Они имели 134 полевые орудия, ломовые пушки и мортиры. Союзники сделали пере ход в пятнадцать вёрст, подошли к реке Булганак. На возвышенностях виднелись русские позиции: бригада гусар,  три  эскадрона казаков, две конные батареи, и 2-я бригада в резерве. Три казачьих эскадрона, внезапно, перешли речку вброд, напали и рассеяли египетскую пехоту. Мамелюки бежали от страшных казаков, но от коня не убежишь. Всё поле покрылось телами.
Со всего побережья Крыма подходили русские полки, занимали крутой берег Альмы.
Ночь перед Альминским сражением была  тёмная и холодная. Солдаты, по русскому обычаю, надели чистое бельё, проверили оружие, крестились, шептали:
«Да будет воля  Твоя!», - ложились на землю, засыпали.
Утро 8 сентября  поднялось ясное и жаркое.  Казацкие разъезды сообщили, что союзники остановились в шести верстах, артиллерия на колёсах внутри полковых колонн.
Сквозь дым пылающих татарских деревень показались красные мундиры английских солдат. Их встретил огонь наших батарей. Англичане отступили. Французский генерал Боске с дивизией зуавов и алжирских стрелков обошёл нашу позицию с левого фланга, взобрался на утёсы около устья реки Альмы, грозил окружением. Навстречу дивизии бросился батальон минского полка. Загорелось неравное сражение.
Грохот орудий, свист пуль, крики и стоны – всё слилось в  один ужасный  гул.
Минцы, примкнув штыки, бросились на зуавов, и сбросили их с высот в реку. Против англичан встал  Владимирский полк. Осыпаемые ядрами неприятельских батарей, под градом пуль, молча, владимирцы шли вперёд, шли в штыки.
Стремительный натиск героев ошеломил противника. Лорд  Раглан кричал:
– Остановите эту лавину! Все батареи на левый фланг! Бить прямой наводкой! – ускакал в тыл. Солдаты пришли в остервенение, кололи врага штыками, били прикладами душили руками. Но силы были неравные, к англичанам подходили подкрепления. Батареи полевых орудий били с колёс, гранаты и картечь выкашивали рядами, стрелки поражали за 150 метров, а наши ружья устарели, годились для ближнего боя.
Лишившись почти всех офицеров и 1300 человек нижних чинов, владимирцы отступили. Наши разрозненные части отступали по Большой Севастопольской дороге. Много храбрых солдат полегло с честью на этом поле. Тысячи убитых и раненных, и всюду стоны и вопли, и страдания без конца. Над полем кружили чёрные вороны. Англичане удивлялись туче птиц, суеверно крестились. А река Альма равнодушно несла мутные воды, обагрённые кровью, к морю. Три татарские деревни, с садами и виноградниками, были помяты, разбиты, превратились в прах. Насыпи свежих могил, рвы и траншеи, земля, изрытая ядрами и бомбами, приобрела известность, вошла в историю, как Альминское сражение. Император Николай 1, самодержец, плакал, получив известие о поражении: «Буди воля Божия! Солдаты исполнили свой долг, а мёртвые не имеют срама! Да благословит все войска Господь! Я на них надеюсь и уверен, что скоро они докажут, что упование  моё  не напрасно! Бог  милостив!».
Бюрократическая государственная машина оказалась не готова к войне. Армейские магазины заполнены всяким хламом, не хватало хлеба, пороха, оружия. Отсутствие железной дороги тормозило снабжение, а на телеге далеко не укатишь. Россия притихла, услышав об осаде Севастополя.
Глава 9 ДОЛИНА СМЕРТИ
На Черноморское войско возлагалась задача обороны Азовского побережья, южных рубежей казачьей земли. Три конных полка, три батальона пластунов, завершили преправу Керченского пролива, пошли на Балаклаву. Октябрь 1854 года выдался жарким. В бездонном небе, ни облачка, ни тучки. Редкие колодцы и речки выпивали кони, казаки берегли каждый глоток влаги.  На южном рубеже обширной долины двигались массы английской кавалерии. Английские лорды решили бросить в атаку на казаков  бригаду лёгкой кавалерии. На великолепных лошадях, офицеры из аристократических родов Англии, повели британцев на прорыв, на стратегический простор Крымского полуострова.
Два казачьих полка ушли влево и вправо от позиции пластунов, а пластуны зарылись в землю, насыпали бруствер. Две конные батареи встали на прямую наводку, третья батарея – в резерве, чтобы  вовремя выскочить на угрожаемое направление.
Застоявшиеся английские лошади просили повод, рвались вперёд. Красивым намётом скакала бригада. Тысячи конских копыт били в солончаковую степь, земля дрожжала, клубилась прахом.
Ружейный залп трёх батальонов остановил ликующий бег. Залпы картечи калечили аристократов и  элитных лошадей. Передние эскадроны смешались, задние напирали горячей лошадиной массой. Пластуны били прицельно беглым огнём, пушки ревели раскалёнными жерлами, погибла значительная часть бравых британских конников.
Бригада попятилась, пыль улеглась, открыв мёртвое поле.
Лорд Кардиган, дедушка Черчилля, выхватил из рук знаменоносца знамя, закричал:
– За Короля! За Англию! Руби варваров! – завлёк полк в атаку.
Скорость порыва была такова, что мёртвые лошади скакали, падали на роковой черте. И прорвались за окопы, изрубили прислугу батарей, но встретили резервный казачий полк. Удар пиками повалил бравых британцев, немногие вырвались из пекла боя.
Резервная батарея лихо выскочила на позицию в лоб, и картечь запела победную песню. С левого фланга, на ровные ряды англичан, летела казачья лава. Ещё немного, и напьются крови казачьи сабли, но ружейный  свинцовый залп ударил в  лицо, и полетели казаки под ноги лихих скакунов. Удар пиками смешал ряды англичан, закипела рукопашная битва. Лихой казак рубился двумя саблями, а сабли, как продолжение рук, а боевой конь, как огнедышащий дракон, вертелся чёртом, бил грудью в круп противника, вставал на дыбы, падал, усиливая удар меча.
Английский офицер долго целился, выпустил в казака всю обойму, но не уцелел. Казачья сабля развалила его до седла.  Мёртвый казак откинулся на круп коня, но не упал, не выронил сабли из рук, застыл неподвижно. Верный конь вынес хозяина из боя, опустился на колени,  прилёг, храпел, весь израненный.
Заплачут в станице о герое – казаке Ерёменко, о славном сыне вольного казачества.
Хрипели криком лужёные глотки, занемели руки от яростных ударов, спотыкались ретивые кони. Бой затихал.
Поспешно отступала английская кавалерия, не преследовали их усталые казаки, ловили лошадей, собирали убитых товарищей. Батальонными каре наступала английская пехота, прикрыв полевые орудия внутри строя, ощетинившись штыками.
На правом фланге полковой атаман смотрел в подзорную трубу, удерживал нетерпеливых: «Вот зараз начнётся настоящий бой. Ударим с тыла!» – гудел он.
Полковник Головинский бежал вдоль окопа, кричал пластунам:
– Залечь в окопах! Не отвечать на огонь противника. По моей команде ударим штыками. Кубань запомнит героев! – спрыгнул в окоп, приготовил кинжал и саблю.
Старый казак считал шаги англичан, курил последнюю трубку:
– На том свете не дадут покурить, а дым табака укрепляет нервы.  На, атаман, курни! Полковник вытер мунштук, затянулся, закашлялся:
– Крепкий табачок, как чарка горилки перед смертью. Причастимся перед боем!
Английские пушки ухали с колёс, солдатские цепи – ружейными залпами. Русские батареи отвечали звонко, как подголоски в храме. Старый казак полез из окопа:
– Пора, атаман! Тридцать шагов осталось. Расстояние для разгона!
Атаман выскочил из окопа, закричал:
– Кубань!  На слом! – захлебнулся криком.
От земли встали былинные витязи, проломили строй англичан, поражали врага штыком и кинжалом.
Старый атаман убрал подзорную трубу, крикнул есаулам:
– Пришло наше время! По эскадронно, в атаку, марш, марш! – выхватил шашку, послал коня в намёт. Скакал атаман, не оглядывался, но слышал, что тысяча кубанцев, на лихих скакунах, скачут в атаку лавой, и только разбойный свист сверкающих сабель обвальный гром тысяч копыт, лихие крики идущих на смерть. Летящая лава смяла ряды англичан.  Похватали знамёна, перевернули пушки, взорвали зарядные ящики.
Английский полк отборных солдат корчился на земле в предсмертных судорогах. А лава описала полукруг, бросилась на помощь пластунам. Вовремя подоспели крылатые, изнемогали пластуны в неравной битве, многие отдали жизнь за Родину.
«Приобретение местности, а отнюдь не число убитых доставляет победу!» – говорил Фридрих Великий. Герцог Кембриджский, осматривая поле сражения, усеянное трупами, произнёс:
«Ещё одна такая бойня, и у Англии не будет армии!».
Англичане назвали поле «Долиной смерти», обозначили на генеральной карте Крымского полуострова  двумя  перекрещенными саблями.
Казаки похоронили товарищей, разъездами проводили англичан до лагеря. Стратегический простор остался в руках казаков.
   
Глава 10 ПЛАСТУНЫ
Пластуны отправили раненых товарищей, походной колонной пошагали к осаждённому Севастополю. Севастополь не был готов к обороне. Спешно строились бастионы на северной стороне бухты. Не хватало рабочих рук, крепостных пушек, артиллерийских зарядов, ядер и картечи, шанцевых инструментов. Снабжением ведали так называемые «комиссионеры». Из больших транспортов пропадали  целые обозы, и невозможно было найти виновных.
Чиновники старались нажиться на народном горе.
Севастопольцы встретили пластунов  шутками и насмешками:
– Им и сражаться не надо. Выйдут они на бастионы, неприятель увидит, разбежится.
– А папахи у них лохматые, а шаровары рваные, а на ногах «постолы».
– А черкески – с газырями, а кинжалы – огромные, а ружья – длинноствольные.
– Это маскарадное войско напугает цивилизованных французов и англичан.
– Турки ненавидят «детей Кавказа».
А пластуны шли свободным, широким шагом, не соблюдая строя, зорко посматривая по сторонам:
– Побачьте, хлопцы, хенерал  гранитный стоит, в окуляр  шо то бачит.
– А лайбы огромные, пушками, як очами сверкают.
– Нам бы такую «Чайку», турок пугать.
В скором времени матросы  и солдаты узнали храбрость и выносливость пластунов. В вечерних сумерках они уходили за бастионы и пропадали до утра. Иногда слышались выстрелы, предсмертные крики. Французы и англичане открывали беспорядочный огонь, зажигали ракеты.
Командир орудия кричал: «К орудию!» – сам наводил, сам поджигал запал. Картечь тушила ракеты, калечила зазевавшихся солдат. Утром пластуны возвращались, приносили трофеи, продавали офицерам:
– На шкалик вина, ваше благородие! – торговались они.
Три незаметные тени ползли к укреплению французов. В лагере играла траурная музыка. Французы провожали в последний путь главнокомандующего Сент-Арно. Он заболел холерою, отдал богу душу на крымской земле.
Флаги приспущены, солдаты выпили по мерке рома, валялись в палатках. Только часовые  стояли на часах, да дежурный офицер покрикивал, проверяя их. Три тени упали на часового. Предсмертный хрип потревожил тишину. Офицер несколько раз крикнул Жана, тот не отвечал: «Спит, каналья! Я тебя разбужу!». Три тени упали на офицера, зажали рот, скрутили руки. На верёвках спустили пленника в ров, короткими перебежками направились к своему бастиону. Француз упирался, но один казак тащил его, как бычка на верёвочке, второй колол кинжалом в мягкое место:
«Беги, мусью! Для тебя война закончилась. Отправим в Тамбов, танцевать мазурку!».
Адмирал Нахимов курил гавайскую сигару, рассматривал француза. Молодой бургундец, черноволосый, с орлиным  профилем, амбиции так и выпирают наружу. Он пришёл покорять Россию, отомстить за поражение Наполеона, но так позорно попал в плен. Он кричал:
«Меня взяли обманом! Так воевать нельзя! Это варварский метод! Настоящие войны идут в бой с оружием в руке, а не нападают из – за  угла! Европа будет смеяться!».
А пластуны продали дорогую саблю француза штабному генералу, выпили матроского спирта, завернулись в бурки, улеглись спать. Настанет вечер, и они поползут в секреты, под носом у неприятеля залягут в засаде, как снег на голову упадут в траншею, и засверкают кинжалы в умелых руках.
Генерал Хрулев, заметил, что пластуны у всех на виду, что их отваге подражают солдаты, завёл в каждом подразделении оборонительной линии «пластунские команды». Обучали новобранцев настоящие черноморские пластуны. Выбирали самых отчаянных, расторопных,  сметливых, умеющих, что надо подметить, толково рассказать, высчитать расстояние, передать координаты на батарею. Орудия били картечью и гранатами, уничтожали траншеи и ложементы французов и англичан, выкашивали роты и батальоны солдат.
Полковые командиры сшили этим молодцам папахи, черкески с галунами, из сыромятной кожи «постолы» без каблуков, раздобыли турецкие кинжалы. Солдаты учились ходить кошачьей, скрадывающей походкой, ползать попластунски, барсом бросаться на врага. Удар кинжала должен быть быстрым и точным.
Они вырабатывали особые условные знаки: то крик утки или филина, мяуканье кошки, лай собаки. Возле Малахова кургана слушалось кряканье утки, командир батареи кричал «к орудию», наводили пушку, били картечью.
Близость неприятеля, его штуцерный огонь, долгие ночи под открытым небом и в холод, и в дождь, и под ветром, аванпосты, секреты и засады, требовали от казака железного здоровья. Поредели батальоны, многие были ранены, многие контужены.
Адмирал Нахимов вызвал командира пластунов полковника Головинского, пожал руку: «14 сентября 1855 г. правительство пожаловало черноморским пластунам три Георгиевских батальонных знамени «За примерное отличие при обороне Севастополя 1854 и 1855 годов». Слава о ваших подвигах останется в сердцах  русского народа!
Благодарю за службу!» – сказал он, трижды расцеловал полковника.
Поредевшие батальоны вышли из Севастополя, пошагали на Бахчисарай.
Глава 11 ПАМЯТЬ ДРЕВНЕГО КУРГАНА
   
Черноморские казаки участвовали в сражении  под Балаклавой  и  в Инкерманском сражении. Князь Меньшиков использовал сотни в дозорах, конвойными продовольственных обозов, в борьбе с татарскими отрядами.
Татары – перебежчики, как голодные волки, нападали на отдельных солдат, брали в  плен, продавали туркам в рабство. В горячих схватках татары узнали мужество и удаль казаков. Сотня Марьянской станицы расположилась на дневку возле степного кургана. Казаки разнуздали коней, пустили на скудные травы. Давно закончились запасы сена и овса, кони отощали, потеряли боевой вид. Походная одежда давно истрепалась, казаки одели, кто английский мундир, кто французские галифе, кто турецкую безрукавку.
«Не войско, а цыганский табор!» - ругались армейские офицеры.
А казаки не унывали, готовились к походу на Кубань, в родные станицы:
«Хватит, попили горькой крымской водицы, сердце тоскует по сладким водам Кубани.
У нас в станице и небо другое, и ветер ласковый!» – мечтал молодой казак.
Три друга поднялись на вершину степного кургана, развернули бурки, головы пристроили на надмогильный камень, поговорили, уснули. Василий Сухомлин видел в голубом просторе  неба огромную чёрную птицу. Это степной орёл висит в небе почти недвигаясь. Выше – плывёт и тает белое облако, чистое и холодное. Как просторно в небе! Так и хочется взлететь ввысь подобно орлу, увидеть родную станицу. Но непонятный  многоголосый шум, ржание лошадей, бряцанье оружия, скрип колёс, привлёк его внимание:
Стратег Диофант, злой гений Скифии, сохранял невозмутимое спокойствие и был ясен, как бог. Он знал, что его ум решает исход битвы. Он оскалился, увидев с высоты холма, как тысячеконная скифская лава была осыпана каменными ядрами катапульт. Он слышал вопли людей, хриплое ржание подбитых лошадей. Панцирные всадники грузно валятся на землю, исчезают под копытами скачущих коней.
Теперь он был убеждён, что маневр удался. Атака скифов-роксоланов оказалась прямолинейной, как того и ожидал понтийский воевода.
Царь Палак перед боем самодовольно сказал:
«Я заменил беспорядочную развёрнутую лаву конницы глубоким её построением в колонну. Только в таком строю можно проломить фалангу выученой, тяжеловооружённой и хорошо защищённой пехоты Митридата! А пронзив, уничтожить!».
Царь бурно ликовал, когда увидел, что его гордость, панцирная кавалерия, легко раздавила лёгкую пехоту противника, вслед за изуродованными трупами скатывается, падает в овраг.
– Перехитрил хитрый полугрек! Вырвал победу из рук! – крикнул он, отвернулся.
Водопад человеческих и конных тел уже хлынул в готовую могилу, коварно подготовленную Диофантом. Лошади бились и вскакивали, топча копытами своих хозяев, чтобы тут же  быть раздавленными, погребёнными очередной волной жертв. Овраг переполнился, кровь  текла через край. Ликующие херсонесцы погнали рабов, засыпали живых и мёртвых скифов, насыпали курган победителя. Знатные  люди полиса, во главе с Диофантом, раскинули дорогой достархан, отпраздновали победу. Кочевники, сколоты, обходили курган стороной, придавили вершину надгробной каменной плитой:
«Великий бог Папай ждёт воинов в своём царстве!» – выбили на плите.
Виктор Божко, сотенный запевала и первый плясун, как только коснулся головой надгробного камня, сразу провалился в сон, увидел знакомые Крымские горы. Войска двигались по дорогам Тавриды неоднородными массами, поражали своей пестротой. Царь Палак ехал на прекрасном коне, окружённый знатью.
Один был закутан, вместе с конём, в сверкающую наборную катафракту. Другой гордился доспехами из начищенной меди, какие носили  ещё при царе Скилуре, отце Палака.
Родовые дружины красовались доспехами и оружием. Их кони украшены скальпами, оружие – человеческими ногтями. Они вели лошадей с чучелами из кожи греков, одетыми в шлёмы, так что издали они казались живыми всадниками.
Позади конницы шагали пешие войны, обозы, кибитки, табуны и отары. Сила собрана огромная, такой не требовалось для осаду Херсонеса, но царь решил удивить греков численностью своих ратей. Степная Скифия растопчет конём  греческие города! За княжескими дружинами потянулись все, кто мечтал поживиться грабежом города. Их неорганизованная, нищая толпа, в лохмотьях, которые истлевали на никогда не мытых телах, их всклокоченные бороды и волосы, и дикие, голодные взоры. Их кони – костистые одры, рваные кибитки, полные женщин и детей, и лютая ненависть к тем, кто на коне,  кто сыт и гордится дорогими доспехами.
Величие Палакова царства рухнуло в глазах народа. Большинство знати и князей шли за царём, чтобы обогатиться в походе, продолжить взаимные респри, расточительные забавы. Они не заботились о величии Скифии, разоряли народ, не думая о последствиях.
Греки узнали об угрозе нашествия, сожгли все загородные усадьбы, все поля и виноградники, всё, что могло быть убежищем от непогоды, даже бурьяны на краях канав.
Голая земля и пепел встретили воинов Палака. На взмыленных жеребцах подскакали к стенам лихие наездники:
– Эй, вы! – кричали они, – выходите из города, сразимся грудь с грудью! Какие вы воины, если умеете только за стенами прятаться?
– Оборванцы! Доите своих кобылиц! Расскажите, как ваш царь Палак удиралот Диофанта, кланялся ему до самой земли. Или он пришёл помыть ему ноги?
Неорганизованной толпой скифы полезли на стены. Лестницы оказались короткими, не доставали до бойниц. Греки бросали брёвна и камни, поливали тараны земляным маслом, бросали факелы и тараны горели. Многочисленные роды конфликтовали между собой: ушли роксоланы, ушли агары. В городе вспыхнули амбары с зерном, их подожгли рабы. В городе голодали. Съели всех собак и кошек, добрались до тухлой рыбы.  Подошла зима, повалил снег. Скифы сидели в шатрах, варили и жарили дохлых лошадей. Царь Палак запретил штурм, говорил:
– Греки умрут с голода. Тогда я въеду в мой город, разрушу его до основания!
Понтийские корабли вошли в залив, как призраки, как чудо подаренное богами.
На снастях и бортах намёрзли глыбы льда и снега. Флаги гнулись и скрипели, на них виднелись эмблемы понтийского царства: солнце над поверженным полумесяцем. Сплошной стеной стояли воины на палубах, все как один одетые в бронзовые шлемы и  нагрудники, каждый имел круглый металлический  щит и длинное копьё с наконечником из халибской стали. По пояс в ледяной воде, плотными рядами, они пошли к берегу. Скифы бросились на них, и погибали. Херсонес был освобождён.
Золотые солнечные лучи оттолкнулись от Кавказских гор, упали на степи Тавриды. Борис Сенюта – жилистый казак, отбросил бурку, расширенными глазами смотрел на белый свет:
«Привидится же такое!» – крикнул он, разбудил товарищей. Казаки вскочили, свернули бурки, спустились с кургана. Кашевары варили кулеш для всей сотни, дежурные казаки сгрудили коней в табун, направили их к лагерю. Старый казак задымил утреннюю трубку, улыбался в седые усы:
«Что, натерпелись страха? – спросил он, – Вы вторглись на территорию мёртвых, потревожили сон древних воинов. Их неоплаканные души бьются в надгробный камень, а вырваться на волю не могут. Они навевают страшные сны тем, кто их потревожил. Что видели и слышали, останется тайной в ваших сердцах, а пугать казаков рассказами, не стоит. Мы живём в эпоху свинца и пороха, чугуна и стали, они, – он кивнул на курган, – жили в бронзовом веке. Их погубила жадность наживы, но все войны народов творятся ради грабежа. Французы и англичане уйдут из Крыма, но ограбят города и сёла. Так было и будет всегда!».
Казак выбил трубку, достал походную ложку:
«Кулеш что надо!» – сказал он, отправил ложку с кашей в рот.
Походная жизнь – простая и суровая. Казаки позавтракали, подтянули подпруги, поднялись в сёдла. Сотенный запел команду:
«Походной колонной, повзводно, за мной, марш!».
Отдохнувшие кони перешли  на рысь, спешили на родину.
«НАШЕМУ  ЛЮБЕЗНОМУ ВЕРНОМУ ЧЕРНОМОРСКОМУ КАЗАЧЬЕМУ ВОЙСКУ
Войско Черноморское, с примерной готовностью снарядив сынов на защиту Отечества против вторгшихся в оное иноплеменников и достойно связав имя своё с геройской защитой Севастополя, явило в перенесении воинских трудов и опасностей минувшей войны многочисленные подвиги самоотвержения, мужества и примерной храбрости.
В ознаменование столь достохвальной службы признали Мы за благо особой Высочайшей  грамотой Нашей, Всемилостивейшее пожаловать Черноморскому войску Георгиевское знамя с надписью: «За храбрость и примерную службу в войну против французов, англичан и турок, в 1853, 1854, 1855 и 1856 годах», которое препровождая при сём, повелеваем: осиятя оное по установлению, присоединить к пожалованным  войску Августейшими предками Нашими войсковым знамёнам для употребления при всех торжественных сборах войска, в воспоминание неизменного к нему Нашего благоволения.
Дана в первопрестольном граде Нашем Москве, в 26 день августа месяца, в лето от Рождества Христова 1856-е, Царствования  же  Нашего второе».
                На подлинной написано собственной                Его  Императорского Величества рукой:                АЛЕКСАНДР
Казачий край богател станицами и казаками, казачками и детьми,  обильными урожаями, тучными стадами и отарами, а главное – табунами. Английские и французские племенные лошади украсили строй казачьих сотен. Казаки вернулись из Крыма с чувством победителя. Их встретил Седой Азов белым штормом и Чёрной бурей. Сторожевые сотни отстояли побережье от англичан.
Глава 12 ЗАЩИТА АЗОВСКОГО МОРЯ
               
Тяжёлое время настало для России. Неприятель подступал к русской земле со всех концов. Император французов Наполеон 3 горел желанием повоевать. Он писал:
«Император Наполеон 1, т. е. дядя, в 1812 году совершил величайшую ошибку. Он задумал покорить Россию, двинул войска на Москву, в сердце России. Сердце народа вспыхнуло пламенем, великая армия потерпела поражение. Мы атакуем Россию с концов, тогда сердце народа дрогнет, и Россия сдастся!».
Один большой  английский флот направился в Балтийское море  под крепости Свеаборг и Кронштадт. Адмирал Непир объявил в газетах:
«Флот короля покорил океаны. Лужу Балтийского моря мы пройдём на всех парусах. Герои-моряки позавтракают в Кронштадте, а обедать будем в Петербурге!».
Русские бомбардиры забили в пушки заряд потуже, угостили «гостей» калёным чугуном. Огненное ядро ударило в фонарь капитанского мостика. Флагман отвалил вправо, увлёк флот к берегам Ламанша, ушёл несолоно хлебавши.
Флотилия из трёх фрегатов подошла к Петропавловску. Казаки-камчадалы разбросали ядра по фарватеру перед форштевнем кораблей: «Русский флаг не склонится перед врагом!» – маячили сигнальщики. Англичане отвалили от  полуострова, пошли к Сахалину и островам. Они просили пресной воды и продовольствия. Небольшая флотилия англичан подошла к Соловецкому монастырю. Адмирал приказал монахам сдаваться без боя. Монахи совершили Крестный ход, выкатили пушки на стены,  ответили звоном колоколов и пушечным громом. Англичане удалились. Неприятель заглядывал в самые глухие уголки Крыма. 14 мая 1855 года английские пароходы вошли в Керченский пролив, бомбардировали город Керчь, ворвались в город. Город Керчь считался тыловым городом. Команда таможенников и лоцманов не могла защитить пролив и порт. Путь в Азовское море был открыт. Черноморские казаки стояли под Таманью, ругали  генералов:
«Расформировали Кубанскую флотилию, запретили «Чайкам» выход в море, а враги – вот они.   Не догонишь паровые  машины, не возьмёшь на абордаж!».
Сотня кубанцев скакала вдоль берега, на пальцах считали врага. Насчитали восемнадцать пароходов, шесть плавучих батарей, пятьдесят судов сопровождения. Англичане решили колонизировать Азовское море, поставить под контроль Тихий Дон.
22 мая неприятель подошёл к Таганрогу. На берегу маячили донские казаки, дразнили англичан.  Капитан парохода не выдержал насмешек, отвернул к берегу, посадил пароход на мель. Судно легло на правый бок, тяжёлые орудия нырнули через бойницы в море. Команда, во главе с капитаном, покинула пароход на шлюпках. Таганрожцы выкрикнули пловцов, ночью, обвязали пушки канатами, волами вытащили на берег. Утром англичане  начали бомбардировку города. Из города эвакуировали присутственные места, архив, музей Александра 1, отправили институт и студентов. Из  жителей  создали небольшую команду охотников. 300 солдат гарнизонного полка, 2 батальона егерей,  20 жандармов, 2-е сотни донцов решили обороняться до прибытия подкрепления. Под прикрытием артиллерийского огня, на пятидесяти лодках, неприятель направил морской десант. Тысяча головорезов мечтала о лёгкой  добыче, о молодых девах, о русских соболях.
Дружный ружейный залп выбил гребцов передних лодок. Остальные затабанили, закачались на морской волне, а по улице мчалась сотня лихих донцов, грозили острыми саблями, кричали русское «ура». Вторая сотня показалась на холме, спешила к бирже. Командир десанта махнул рукой, сигнальщик протрубил «отбой». Корабли отошли в море, зажгли сигнальные огни. Рано утром англичане высадили на берег до 300 человек и повели атаку на крутую гору, у церкви  св. Константина. Казачьи посты заметили их, подняли тревогу. Первая рота гарнизонного батальона ударила в штыки на захватчиков, и погибла бы, но подоспел учебный полк, с криком «ура», как на ученьях, кололи штыками, били прикладами, сбросили врага в море.
27 июня загремели выстрелы далеко в стороне. Англичане обстреляли Мариуполь, потом Петровское укрепление, Бердянск, Кривую Косу. С бастиона Петровского укрепления их встретила батарея морских орудий, повредила несколько кораблей. После бомбардировок англичане спускали лодки, пробовали высадиться на берег, но казаки не давали им сделать этого. Спешенные сотни залегали за укрытиями, меткими выстрелами выбивали живую силу противника.
Артиллерийский офицер, сотник Краснов, отстроил бастион, волами втащил английские пушки, приготовился к ответному залпу.  Он набрал расчёты из жителей Таганрога, учил, как новобранцев, ругался, как сапожник. Женщины затыкали уши, крутили кульки для пороховых зарядов. А сотник кричал:
«Что ты уселся на пушку? Это тебе не кобыла, далеко не ускачешь. Табань банником, до блеска, до чугунного глянца. Английский лорд посмотрит на твой труд и ослепнет. Через лорнет не заметит, как мы ему ядром под зад поцелуем. Наш ответный залп в Лондоне эхом отзовётся, по всей Европе прокатится. Шевелись, ребята! Наводчики, не зевай!  Заряжающие, заряжай!».
Шестого июля английские пароходы, покинули побережье Азовского моря, собрались под Таганрогом. Они решили разрушить город. До 100 бомб бросали пираты, бастион отвечал залпами. Сколько было точных попаданий, англичане не доложили, а город горел. Пожарные команды боролись с огнём, жители помогали. Они поверили, что казаки город не сдадут, возвращались с дороги, разбирали завалы своих домов:
«Не сразу Москва строилась, а город, в котором почил Александр 1, мы отстроим».
24 июля, после жестокого обстрела, английские лодки высадили десант на набережную Таганрога.  На этот раз их не встретили ружейные выстрелы, молчал бастион. Красные мундиры англичан заполнили набережную, отдельные десятки просочились в улицы города. Им хотелось крикнуть: «Город наш!», но забили барабаны, учебный полк грохнул три шага сапогами, ускоренным натиском, со штыками наперевес, бросился в штыковую атаку. Разрозненные толпы англичан не успели построиться, ложились, как трава под стальные косы. С левого и правого фланга налетели казачьи сотни и пошла рубка. Страшен казак в гневе, когда зверь-конь летит напролом, а сабля сверкает молнией, а разбойный свист врывается в сознанье, и негде спрятаться и укрыться.
Красные мундиры бросились в море, к лодкам, а море шутило, играло крутой волной, толкало бегущих в грудь, валило с ног, забивало рот мелкой ракушкой.  По толпе лодок ударила батарея Краснова. Прислуга работала так, что залпы слились в непрерывный грохот. Красиво взлетали красные мундиры, вместе с обломками лодок, с нарезными штуцерами, с немецкими  тесаками. Корабли подняли лодки, отошли в море, пропали в вечерней дымке.
Малые паровые катера рыскали вдоль восточного побережья, делали замеры глубины, искали устье Кубани. Камыши раздвинулись, из Темрюкского лимана, как щуки из засады, выскочили рыбацкие лайбы, полные галдящих казаков. Они облепили катер со всех сторон, полезли на абордаж. Англичане стреляли, рубили казаков морскими палашами, сталкивали баграми. Капитан поддал пару, катер подбросило на волне, он устремился в море. В море плавали казацкие папахи. Караван кораблей пробирался Керченским проливом. Десятки труб выбрасывали густой дым, пароходные гудки предупреждали о грозящей опасности. Коварные косы и мели поменяли очертания после недавнего шторма. Моряки бросали лот, выкрикивали цифры, ругали Азовское море.
Восточный ветер гнал тучи во много слоёв. Верхние тянулись, как усталые караваны, нижние, грязные и серые, спешили изо всей мочи. Они сливались, разрывались и падали, не сокращая буйного бега.
Ветер поднимает волну, но что беспокоит море, когда ветер так далёк? Древние говорили, что это предчувствие. Море знает и само производит волны, вызывая ветер.
Буря созрела в  ядовитых колхидских болотах. Влажный тёплый воздух поднялся, перепрыгнул Кавказский хребёт, пролетел кубанские степи, разгулялся над Азовским морем. Побушевав вволю, восточный ветер уступил западному, более сильному, и тот вздыбил волны и погнал море на восток. Подъём и напор воды остановил течение Кубани, река выплеснулась из берегов, затопила окрестности. Казачьи посты, намётом, уходили в степь, втаскивали лошадей на древние курганы. А вокруг бушевало море мутной воды. Сток  пресноватых вод Азовского моря в Чёрное море усилился так, что Керченский пролив гневно бурлил горным потоком, подхватил и понёс чужеземцев. Не помогало усилие винтов, не выдерживали якорные цепи, пароходы наваливались на вспомогательные суда, топили их. Английский флот погибал в проливе.
Лорд Раглан приказал флоту «выход в Чёрное море». Он сказал своим офицерам: «Босфор Киммерийский измерил и описал Геродот. Что изменилось за многие столетия? Мы должны признать, что казаки крепко держат эти берега. Мы не могли поднять  флаг короля над башнями Азова. Уходим, не одержав Виктории!».
Черноморские пластуны прошагали 200 вёрст по безводным степям Крыма, вышли к керченской переправе. Англичане грабили город. Три конных батареи развернули орудия, ударили картечью по кораблям. Верхние палубы опустели, англичане открыли ответный огонь. Ядра дырявили мягкие откосы керченской горы. Обвалы берега ползи лавиной, хоронили зазевавшихся грабителей.
Пластуны, отдельными сотнями, отбивали уцелевшие дома, казнили пиратов.
Поджигателей глушили, как сома по голове, бросали в пламя пожаров:
«Пленных не брать! Самим жрать нечего! Очистим Керчь от разбойников!» – кричал полковник, прицелился в бегущего офицера, выстрелил. Пуля ударила в мягкое место. Прапорщик бежал, кричал проклятия. Вспомогательные суда обрубили канаты, ушли в море. По берегу  метались сотни иноплеменных, обезумевших солдат, кричали:
«Янки предали нас! Будь проклята Англия и их король!».
На дальнем горизонте дозорные заметили конные полки казаков. Играла музыка. Из керченских катакомб выползали мирные жители.
 
Глава 13 ДУНАЙСКАЯ КОМПАНИЯ
В Турецкую компанию набор казаков достигает 35% мужского населения. Станичники комплектовали сотни, отправляли в Закавказье, за Днепр, на Дунай, в Крым.
Три Черноморских полка пылили  «Сечевой степью», как упрямо называли её сторожилы, и лирники-бандуристы. Тяжёлые дрофы срывались из под копыт, бежали, тяжело взлетали, падали в высокие травы. Табун сайгаков выскочил из зарослей, поскакал по Заложному шляху. Старый казак закинул седой ус на плечо, предсказывал:
«Дикие олени прокопытили нашу дорогу, поход будет удачным. Возле трёх курганов удобное место для привала. Гей, атаман, чуешь, шо я кажу?».
20 октября 1853 г. казачьи полки подошли к румынскому селу Ольтеницы.
Войска Омер-паши укрепились по всем правилам европейской науки. Генерал Данеберг бросал русских солдат в лобовые атаки. Турецкая артиллерия выкашивала ряды солдат:
«Руссишь швайн! Они ползут, как мухи по стеклу. Где бросок боевых батальонов? Где сокрушительный штыковой удар?» – кричал он, поедал молдавский виноград.
Полковые атаманы задумались: «Надо искать обходные пути, а то бравый генерал всех казаков погубит!» – решили они. Ночью подняли полки, вышли в район Калафата (на границе Валахии, Сербии и Болгарии), перерезали пути снабженья  турецкой армии Омер-паши. Турецкие пушки палили весь день, а к вечеру замолчали.
Омер-паша бросил алжирских кавалеристов, которые сидели на своих сиденьях – стульчаках, как на верблюдах, ловко орудовали копьями:  «Очистить тропы от гяуров. Провести   караваны с зарядами для пушек! Кто струсит, встретит смерть на коле!». Три атаки отбили казаки. Вовремя подоспел Тобольский пехотный полк и Одесские егеря. Солдаты сняли сапоги, так легче бежать в атаку, перекрестились, широким фронтом пошли вперёд. Алжирские кавалеристы, с криками: «Алла иль Аллах!» – поскакали на русские цепи. Первый ряд опустился на колено, второй – пригнулся, прицельный залп полка бросил эскадроны под ноги алжирских скакунов. Люди и кони погибали под копытами обезумевших лошадей. А с тыла и фланга вылилась на равнину казачья лава.
Алжирцы сбились в кричащую кучу, бросили бунчуки и знамёна, подняли белый флаг Турецкие орудия, три полковых знамени, бунчуки, английские винтовки, широкие, арабские кривые мечи, бамбуковые копья с широким наконечником, достались казакам.
Полки форсировали Дунай, пошли на крепость Силистрия. Казаки возмущались:
– Мы  штурмом берём турецкие крепости, а дипломаты сдают их без боя.  Где правда?
– Правда лежит в братских  могилах, где полковые курганы пропитаны русской кровью.
По тропе, на склоне горы, шагал вьючный караван. Верблюды ритмично шагали, гордо несли драгоценный груз. В плетёных корзинах – гарем Омерпаши. Аллах отвернулся, турки несут пораженья на всех фронтах. Паша решил отправить гарем в Стамбул.
Казаки разогнали нагайками охрану каравана, освободили пленниц, а их, связанных, гнали на базары Стамбула. Бойкая украинка, лицо которой кровавил свежий шрам, подступила к гаремным красавицам:
– Турки хотели уничтожить наш смех! – сказала, захохотала белозубо, – верните наши наряды, куклы размалёванные. Украинские девчата, чтобы не попасть в турецкие гаремы, уродуют себя,  чернят зубы, наносят шрамы, мажутся сажей, носят лохмотья. Она стала срывать платки и покрывала с наложниц, бросать плачущим женщинам. Набросила на плечи дорогой платок, застегнула на шее золотые украшения, и вот она – украинская красавица. Дородная Свиридовна крикнула:
– А найдётся казак, что полюбит такую красоту?
Казак  Опанас закрутил усы, пошёл гоголем вокруг Свиридовны, припевал:
– Была  без радости любовь, разлука будет без печали! –  Свиридовна ответила казаку:
– На границе не строй светлицы. Налетит чёрный ворон, забудешь недопетую песню. Потеряешь свободу, узнаешь, что жизнь прекрасна и удивительна. Только любовь – смысл жизни, а убитый несчастьем потеряет счастье! – Казак подумал, ответил:
– Под музыку скрипки можно заставить плакать верблюда. Так они и кружили, перебрали  все поговорки, какие знали, поклонились народу. Казаки выбирали девушек, кланялись атаману: – Разреши, атаман, взять девушку в полковой обоз. В станицу вернёмся, пригласим на свадьбу! – Атаман построил казаков с невестами перед строем полка:
– Кланяйтесь всему войску Черноморскому, а атаман согласен вас спарувати! –Полковую походную свадьбу играли недолго, из-за гор показалась египетская пехота. 6-ти тысячный турецкий отряд выдвигался  на помощь крепости. Казаки закружили карусель вокруг отряда: то устроят засаду, то налетят лавой, то выманивают под картечь батарей. Отряд полз, как раненый удав, обременённый обозом и раненными. На дороге валялись трупы не похороненных египетских солдат.
Генерал Данеберг выдвинул батареи, долбил стены крепости ядрами и бомбами. Над крепостью поднимались клубы пыли и дыма. Огненный грохот остановил отряд. Знатный мамелюк – любимец султана, кричал солдатам:
– Зарывайтесь, как кроты, в землю. Кто пойдёт в царство мёртвых от радости света? Султан дал нам свободу выбора: умереть в бою, или в крепости от голода. Выбираем бой. Батареи поставить на прямую наводку, рубить деревья, построить укрепление.
А казаки подползали, меткими выстрелами выбивали живую силу противника. Закалённая в песках пустыни пехота, без воды, выдержала три дня. Заворчали ветераны, поддержали молодые, толпой нахлынули к землянке генерала:
– Аллах всё видит! Завёл нас в ловушку? Сколько мешков с пиастрами получил от гяуров? На кол его вместе со штабом! Хватай предателей!
Солдатский бунт, как отсыревший порох, едва дымит, а потом взрывается. Отчаянно рубились мамелюки, но были посажены на плохо отёсанные колья. Генерал сидел, как на троне, грозил карой султана. Солдаты разбросали его вещи, пиастров не нашли, призадумались.
– Кто первый выкрикнул бунт?  Казнить неверного! – Казнили, но вода не появилась, а казаки наступают со всех сторон. Оторванные от родины, они не видели смысла воевать за чужие интересы. Выбросили белое знамя, толпой пошли на переговоры с казаками. Решили: оставить батареи, так как закончились заряды, сдать бунчук генерала, бросить огнестрельное оружие, мелкими отрядами возвращаться  в Египет.
Аллах не любит суеты в серьёзных делах. Зачем спешить, если всё предопределено? Подумай, прежде чем сделать следующий шаг, – так внушал Магомет.
История умалчивает, но взбунтовавшийся отряд, превратился в толпу мародёров.  Их уничтожали многие народы, на пути к свободе. Немногие увидели пальмы оазиса. Казаки переправились на левый берег Дуная, несли охранную службу Дунайской армии. Мелкие стычки с турецкими войсками приучили казаков не расставаться с конём. Конь – друг, конь – брат, выручит в беде, не предаст, вынесет из боя. Казак кормил коня с рук, ухаживал, как не ухаживал за невестой.
15 февраля 1855 г. умер император Николай 1. Русские дипломаты заговорили о мире.
Глава 14 КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА
Екатерина 2 в грамоте 1775 г. отмечала участие казаков  в турецких войнах, сказала:
«…  Не только приемлем Мы достойными нашего Монаршего отменного благоволения и милости, но и сохраняем оные всегда в правосудном нашем признании и памяти…».
Казаки обустроили Азово-Моздокскую и Кавказскую линии. Были построены крепости – Андреевская,  Марьевская, Алексеевский редут, Моздок, Копыл.
Весной 1779 г. черкессы и кабардинцы внезапно напали на приграничные укрепления. В Марьевской крепости сражались две сотни казаков. Горцы повели правильную осаду. Шесть суток казаки мужественно отражали атаки, сносили голод и жажду, решив лучше  умереть, чем быть в плену, и потерять свободу и казачье звание. Женщины-казачки надевали мужскую одежду и становились в ряды защитников. Подошла помощь.  Суворовские солдаты пошли в штыки, казаки вскочили на коней, ударили в тыл черкессам. Разгром врага был полный. Марьевское укрепление вписало в историю кавказской войны первую победу. Кубань по-черкесски Пшиз, Князь рек, в древности Варданус и Гипанис, берёт своё начало от ледников и снегов Эльбруса. Эта водная преграда разделила горцев и казаков.
В этот природный желоб скатываются реки и речки северного склона Кавказских гор. После разрушения Запорожской Сечи, когда у запорожцев были отняты их богатые и обширные земли по Днепру, после долгих мытарств и кочевий запорожских казаков, оставшихся верными России, от Днепра и Буга по Черноморью, им удалось наконец получить в постоянное и вечное владение свободные земли на Кубани.
Екатерина отдала Кубань Черноморскому Войску не из жалости к обездоленному ею народу. Насилием и бесправием она уничтожила свободную Запорожскую Республику, бородавку на лице России, раздала их земли фаворитам и помещикам.
В 1792 г.  Екатерина издала высочайшую грамоту о пожаловании Черноморскому Войску острова Фанагория и правобережной  Кубани.
Вся земля на Кубани вначале, согласно неписаным казачьим законам, принадлежала Черноморскому Войску, как единому коллективу. Но позднее, по инициативе правительства, войсковыми землями  стала наделяться казачья старшина, назначенная в станицы. Права простого казачества постоянно ограничивались. Земельная площадь равнялась 6 842 200 десятин.
Казаки шагнули за Кубань, потеснили горцев станицами, заселили реки Белая, Лаба, Уруп, Кубань. Десятки походов совершили казаки против черкессов, карачаевцев, адыгейцев и других горных народов. В жестоких схватках добивались мира на земле.
В Турецкую войну 1853 – 1856 г. Кубанское войско выставило 33 конных полка, 14 пластунских батальонов, 1 конный дивизион, 5 конных батарей, 7 местных команд, 2 сотни Конвоя Его Императорского Величества.
Черноморские казаки снискали славу в обороне Крыма и Севастополя, били англичан и французов, презирали турок, рубили янычар в сечку на Дунае.
10 конных полков, 5 пластунских батальонов,  5 конных батарей, перешагнули перевалы Кавказа, схода вступили в бои с войсками Али-паши. Много славных побед одержали казаки, много орудий и знамён захватили, многие тыс. пленных освободили, много казаков похоронили на чужой земле.
Славу Черноморских казаков вписали эскадроны  в историю Русской империи, как славу  русского оружия.
18-тысячный турецкий отряд построил редуты и окопы у стен крепости Ахалцихе.
14 ноября 1853 г. пушечные залпы русских батарей, обрушили ядра на позиции врага. Али-паша поднялся с молитвенного коврика, вышел в зал приёмов, осмотрел генералов.
– Час возмездия настал!  Аллах призывает воинов ислама поднять  карающий меч, и обрушить его на головы гяуров. Удар наш должен быть стремительным, беспощадным.
Стряхнув  русских с гор Кавказа,  Османская империя завладеет Каспийским морем, объединит народы Кавказа. Зелёное знамя ислама взовьётся на вершинах Эльбруса и Казбека. Турецкие скалолазы сбросят флаг Российской империи, поднятый на вершину казаками и солдатами. Объединённый флот Турции, Англии и Франции, уничтожит Черноморский флот, захлопнет русскую армию в Крыму, как в мышеловке. Аллах акбар!
Турецкие полки развернули полковые знамёна, по европейским правилам взяли ружья на изготовку, пошли, пошли. Сводный оркестр играл «Марш янычар», зажигая в сердцах огонь атаки.
Из леса выскочили две сотни казаков, наставив пики, поскакали на 18-тыс.
армию. Али-паша улыбнулся в рыжую бороду:
– Безумцы! Их удар, как укус комара. Полки прихлопнут их и не заметят! – А казаки не доскакали 100 шагов до передних рядов, дружными выстрелами выбили передние ряды, круто повернули коней, скрылись в лесу. Турки подняли на руках убитых солдат, прибавили шагу. Они желали пролить кровь гяуров, рвать их на части. Звонкие выстрелы конных батарей привлекли внимание. Белые  разрывы картечи нарушили красивый строй батальонов. Батареи били справа, били слева, ударили в тыл армии. Турки шагали вперёд под дробь барабанов. 40 русских орудий  ухнули залпом, чёрным дымом обозначили русские позиции. Генерал от кавалерии И.М. Андронников успокаивал нетерпеливого полковника:
– Харитонов, твой полк в резерве! Донцам задача вырвать знамя паши, отбить батареи! – Он махнул рукой. Два полка  Черноморских казаков ударили во фланг, как под дых Али-паше. Он хлестал нагайкой своих сераскиров, требовал ускорить наступление. А на поле разгоралась паника. Полки смешались, картечь выкашивала батальоны, а укрыться негде, а русские огородились рогатками, бьют ружейными залпами. Полуголые янычары, руками растаскивали рогатки, погибали сотнями. Они видели русских солдат, а достать ятаганами не могли. Огромный янычар, знаменоносец, воткнул древко в землю, огромными прыжками запрыгнул на бруствер, замахнулся мечом. Пять пуль впились в могучую грудь. Богатырь рухнул. Русские егеря пошли в штыковую атаку. Конные батареи били с колёс, поднимали станины на передки, скакали, разворачивались, били в турецкие толпы, сеяли панику.
Наступил критический момент.  Армия Али-паши бросилась к крепости. Казаки догоняли, рубили. Полк Харитонова  прорвался к шатру паши, захватили знамя, сундуки с пиастрами, вещи полководца. Полковой батюшка первый открыл сундук, увидел золото, стал набивать карманы. Казаки схватили  его, перевернули вверх ногами, стали трясти.
Пиастры посыпались, как золотой дождь, а батюшка кричал:
– Не во зло, не для вина, а ради строительства храма. Оставьте, супостаты, жизнь в теле! Отлучу от церкви як татей, лишу причастия! – Казаки хохотали, рассматривали золотые монеты, бросали в сундук. Казак воин, а не разбойник!
11 орудий, 5 знамён захватили казаки. Армия  Али-паши перестала существовать.
  Армия Ахмед-паши укрепилась при Баш-Кадикляре. 24 английских орудия открыли огонь по наступающим русским полкам. Два полка егерей остановились, считали ядра. Три часа били пушки, солдаты стояли. Ахмед-паша выхватил подзорную трубу из  рук сераскира, увидел, что ядра не долетают до русских солдат:
– Две монеты стоит один выстрел. Я вычту пиастры из ваших сумм. Вы – безмозглые бараны, а не генералы! – кричал он, приказал трубить атаку. Батареи умолкли, забили дробь барабаны. Весь отряд  Ахмед-паши вышел из укрепления, бросился в атаку на русские полки. Русские отступили.
Всем известно, что турок в поле не воин,  привык бегать, а засев за крепостные стены, не найдёшь  упорнее защитника неприступных стен.
  Два казачьих полка обошли Баш-Кадикляр с тыла, ворвались в турецкое укрепление. 19 ноября 1853 г. они захватили 24 пушки, вырубили прислугу, открыли огонь по турецкому отряду. Турки остались без артиллерии, без продовольствия, без воды. Янычары озверели: в лагере остались их вещи, награбленные в походе, они забили в огромный барабан, голову Ахмед-паши и генералов вздели на копья, бросились на свои редуты. Донская конная батарея № - 7 отличилась в этом бою. Казаки, под турецким огнём, вывели упряжки на высоту, (всё поле, как на ладони), косили турок картечью. За этот бой шестьдесят казаков из состава батареи были удостоены звания Георгиевских кавалеров. Черноморские казаки навьючили обозы, отправили на Кубань. Список погибших казаков зачитали на майдане. Вдовы получили дуван, плакали:
– Кто воспитает детей, кто накормит и обогреет их? Горе нам! – причитали они.
А казаки, внезапными атаками теснили турок, уничтожали их разъезды.
4  июня 1854 г. полк Харитонова наступил на хвост 12-тысячному турецкому отряду. Завязался встречный бой. Река Чолока покраснела от крови. Трупы турецких стрелков стеснились на повороте реки живой плотиной. Кровавая река выплеснулась из берегов, затопила всю неприятельскую артиллерию. Русские солдаты шагали по пояс в воде, стреляли залпами. Турки не выдержали губительных атак, бросили 36 знамён, сдавались батальонами.
Эриванский отряд барона К. Врангеля вышел к Чингильским высотам под Баязетом. Казачьи разъезды оценили обстановку, доложили барону.  10 казачьих полков со всех сторон окружили турецкий отряд, выбивали живую силу противника. Турки укрепили высоты, сражались до последнего пушечного заряда, пили кровь лошадей, умирали от жажды. Отличилась сотня станицы Марьянской.. В ночной вылазке они подобрались к штабным  турецким шатрам, сняли часовых, унесли 23 турецких знамени. Утром они проскакали перед  турецким укреплением, рубили шашками их боевые  штандарты. Такого поругания не выдержали янычары, покинули окопы, пошли умирать. Батареи били картечью в упор, казачьи эскадроны завершили дело. Над укреплением появился белый флаг. Турецкие солдаты бросали оружие в кучи, ругали султана:
– Аллах лишил  султана разума. Где непобедимые армии? Где обещанная победа?
Казаки украли символы полков. Наши знамёна поруганы и обесчещены! – Русские полки пошли в наступление на Карс.
16 ноября 1854 г. неприступная крепость пала. В упорном сражении при Кюрюк-Даре турецкая армия  была полностью разбита, захвачено  15 орудий, 26 знамён, 2 тыс. пленных. Генерал-майор Я.П. Бакланов зачитал награды полкам и батальонам. Война 1853 – 1856 г. завершилась подписанием мира.
Глава 15 ИМАМ  ШАМИЛЬ
 
Четыре года отслужили казаки на границах Грузии, Турции и Персии. Отряд генерал-майора  Я.П. Бакланова расформировали по причине мирного  времени. Казаки отремонтировали лошадей, поправили снаряжение и одежду, выступили в поход на Родину.
Грузины провожали казаков, как освободителей, угощали вином и фруктами. Десятки молодых грузинок связали судьбу с казаками, прощались с родными, плакали.
Полки преодолели перевал, вышли на земли чеченцев. Дорога, как огромная змея, закручивала петли изгибов. Казаки отворачивались от бездонной пропасти, успокаивали лошадей: «Ничего, родные! Скоро появятся равнины и долины, отдохнёте на зелёных лугах!». Но имам Шамиль думал иначе. Он приказал мюридам поднять горцев, устроить засаду. Тысяча джигитов залегла за камнями. Длинноствольные ружья выбирали цель по выбору. Ещё мгновенья и оборвутся жизни казаков, заплачут жёны и матери.
На дороге появился человек, бежал, кричал: «Засада! Засада!».
Меткий выстрел свалил офицера под ноги лошадей. Он вырвался из плена, до конца выполнил  офицерский долг. Казаки оставили лошадей, бежали к лесу, стреляли с руки. Внезапность засады провалилась, но поле покрылось телами казаков. Полковой атаман повёл эскадроны на ближний аул. Зуб за зуб, кровь за кровь!
Жители аула бежали к ближнему лесу, казаки догоняли, рубили шашками. Сотни невинных людей заплатили за фанатизм имама. Десятки аулов сожгли и разрушили казаки. Не один джигит не ушёл от возмездия. За четыре года казаки научились бороться с врагом их же методами: залечь, выследить, уничтожить. Похоронные команды собрали тела казаков, похоронили по христианскому обычаю. Кресты не ставили, фанатики сожгут, обозначили могилы каменными пирамидами.
Полковые священники окропили святой водой, объявили в молитвах:
– Вы пали, как войны Христовы, за Веру, царя и Отечество! – Казаки праздновали тризну вином и чачей, тушами жареных бычков и баранов. Пуля чеченца пробила тело беглеца навылет, не тронув важных органов. Офицера подняли, омыли, перевязали, привели в шатёр атаманов. Выпив вина, он рассказал: «Взяли в плен около  Кубы. Сначала хотели дорезать, потом назначили выкуп двенадцать тыс. рублей. Семья и друзья собрали три тысячи, но Шамиль отказал. Ему нравилось  разговаривать с униженным гяуром.  Увели  в горы, в резиденцию Шамиля. Два раза в неделю его приводили на веранду, ставили на колени. Имам Шамиль садился в кресло, подарок шаха, начинал разговор на философские темы. Он доказывал, что восточная  культура, мусульманская вера – откровения Аллаха. А роста он высокого, лицо белое, кроткое, спокойное, чаще бледное. Черты его лица доказывают, что он может выражать самую сильную энергию. Брови  и почти чёрные глаза, которые по азиатскому обычаю он держит полузакрытыми, наподобие отдыхающего льва. Борода рыжая, крашеная хной, губы красные, правильные маленькие зубы, белые и острые, как у голодного шакала; руки – небольшие и ухоженные.Было непонятно, как такими руками он держит в своей власти весь Кавказ. Но с первого взгляда можно угадать в нем человека высшего достоинства, созданного повелевать.
Обычный костюм горца – черкеска из зелёного или белого сукна. На голове папаха из белой, как снег овчины. Папаха обвита тюрбаном из белой кисеи, конец которой свисает сзади. Верхняя часть папахи покрыта красным сукном с чёрной верхушкой. На ногах сафьяновые сапоги без каблуков, красного или жёлтого цвета. Вот неполный облик «халифа». Папаха – корона властителя.
В зимнее время он надевает шубу малинового сукна, подбитую чёрными смушками. Торжественно отправляясь в мечеть по пятницам, его облачают в длинное белое или зелёное платье, папаха не меняется, как корона. Он красиво сидит на коне, как настоящий джигит, смело преодолевает самые опасные препятствия, гарцует над пропастью, копытами коня сбрасывает камни в бездну. У самых отважных всадников это вызывает трепетное почтение.
Собираясь в сражение, он вооружается кинжалом, шашкой, двумя заряженными пистолетами, заряженным длинноствольным ружьём. Трут, пороховница, мешочек с свинцовыми пулями, на плечи башлык, в скатке бурка.
Конь под ним – кабардинец, пляшет на месте, грызёт серебряные удела. Седло и уздечка уникальной отделки, серебряные стремена. Многие казаки и офицеры мечтали достать имама, многие поплатились головой. Два мюрида постоянно находятся возле имама, погибают, но грудью заслоняют его. В случае смерти мюрида, новый мюрид проходит обряд посвящения.
Он отличается  высокой нравственностью в быту и строго карает других за слабости. Так вдова-татарка забеременела от лезгина вне брака. Шамиль приказал отрубить головы обоим: «Блуд и похоть – причина гибели рода!» – изрёк он.
У кавказского  наместника князя Барятинского, как трофей последнего похода, находится секира, которая использовалась в этих экзекуциях.
Когда русские полки пробились к селению  Дарго, где была  резиденция имама, Шамиль одним движением руки решил проблему пленных. Им, как баранам перерезали горло, сбросили в пропасть.
Шамиль воздержан в пище. Он питается пшеничным хлебом, молоком, плодами, рисом и чаем, редко ест мясо. У него, как у настоящего мусульманина, есть свой гарем. На женскую половину может входить только он – повелитель и муж. Первая жена, мать старшего сына Джемаль-Эддина, когда его русские взяли в аманаты при осаде Ахульго, умерла от печали. Её звали Патимат; после неё остались дети: Хаджи-Магомет, которому теперь около двадцати трёх лет; Магомет-Шафи – двадцати пяти лет; Нанизета – одиннадцати лет и дочь Патимат – двенадцати лет. Её назвали в честь матери. Другие жёны – Зайде, Шуанета, Аминета. Зайде – дочь татарина, который воспитал его, как сына, в смутные времена защитил от преследователей. Зайде двадцать девять лет. После смерти Патимат она стала первой женой, хранит ключи, раздаёт съестные припасы и одежду. Все жёны, дети и служащие повинуются ей, как самому имаму. Шамиль имеет от неё двенадцатилетнюю дочь Наваджат, удивительной красоты с чрезвычайно развитым умом, но у неё кривые ноги. Отец любит своих детей, а Наваджат любит до беспамятства.  Он питает к ней любовь и сострадание, всегда носит её на руках, хотя она бегает на своих кривых ногах, как мальчишка, и когда то подожжёт аул. Она выхватывает из очага головёшку, бегает с ней по дому и двору. В доме поднимается  переполох, все ловят её, а отец говорит: «Оставьте её, бог неразлучен с теми, на которых он запечатлел какой-нибудь знак. Если эти им отмеченные люди непорочны, то с нами не случится несчастий!».
Шуанете, второй жене Шамиля, тридцать  шесть лет.  Она среднего роста, очень миленькая: у неё прелестный ротик, прекрасные каштановые волосы, белое тело, но руки и ноги толстые до безобразия. Шамиль влюбился в Шуанету, дочь богатого армянина, предложил ей руку и сердце. Поход на Моздок был удачен, взяли полон и скот. Тридцать девушек бежали за конём имама, а он выбрал Анну. Армянский купец предлагал богатый выкуп, но Анна решила принять магометанство. Тогда ей было шестнадцать лет. За два года она изучила Коран, отказалась от армянской родни, пробиралась в постель к Шамилю. Имам звал Патимат, выговаривал  за плохое воспитание молодой невесты. Свадьбу провели по всем правилам ислама, и дал он ей имя Шуанета. Она вытребовала свою часть наследства, отдала его Шамилю. Имам отослал купцу богатый калым. Любовь  и нежность она сохранила до последнего дня.
Пленница Шуанета стала ангелом-хранителем пленницам Шамиля. Знаменитые пленницы – княгини Чавчавадзе и Орбелиани нашли в ней  покровительницу. Третья  жена Аминета, ей двадцать пять лет, но она бездетна. Это вменяли в вину бедной  женщине, обвиняли её в недостатке любви. У неё круглое лицо, как у многих татарок, широкий, чувственный рот, ямочки на шеках и подбородке. Вздёрнутый носик имел лукавое выражение. В пятилетнем возрасте её похитили в кочевье, воспитали на женской половине, в четырнадцать лет она стала женой имама. Гарем включает в себя, помимо указанных жён, бабушку Джемаль-Эддина, Бакко. Она имеет отдельную комнату, своё хозяйство, отдельный стол. Приходят гости со всех концов Кавказа, слушают наставления имама, гостят сколько им угодно, но никто и никогда не переступят порог гарема. Немедленная смерть  ждёт каждого, кто нарушит покой дома.
Любовь трёх жён, к своему господину, простирается до крайности. Зайде ревнива, как европейка, никогда не могла привыкнуть к разделению любви. Она ненавидит своих подруг и сделала бы их несчастными, но правосудие имама останавливает её. Она вспыльчива и капризна.
Шуанета любит и её  истинная любовь доходит до беспредельной преданности. Она произносит его имя и лицо её сияет, когда Шамиль входит, её глаза воспламеняются. Шамиль следовал правилам Магомета, который повелевал доброму мусульманину посещать свою жену раз в неделю. Следующий день и ночь после визита одной из жён он проводит в молитвах. Хаджи-Магомета считают на Кавказе самим искусным наездником, но искусство Шамиля оставалось неоспоримым. Нет ничего красивее, чем Шамиль, когда он отправляется в поход. Три изгороди окружают Ведено, трое ворот Шамиль преодолевает галопом, мгновенно наклоняясь и выпрямляясь, а сотни джигитов приветствуют его криком На ближайшей к аулу поляне  собираются все  искусные всадники, выполняют упражнения, какие могла изобрести восточная фантазия. Чеченцы, черкессы, лезгины соревнуются в лихости и удали. Эти праздники продолжаются два – три дня.
Лучшее ружьё, дорогая лошадь или богатое седло достаются победителям. Вот такой облик повелителя и владыки Кавказа. Наши генералы не учитывают его святость и преданность к нему народов Кавказа. Борьба будет долгой и жестокой!
Атаманы зашумели, а раненный офицер выпил вина, задремал. На его лице выступили крупные капли пота. Атаманы вышли из шатра, пригрозили есаулам:
«Завтра поход, казачеству отдыхать. На буянов не жалеть родниковой воды!».
Ночь в горах наступает внезапной темнотой, далёкими звёздами в чистом небе.
Глава 16 РЕФОРМЫ
   Русские помещики – владыки в своих имениях, и владыки чересчур самодержавные. У себя дома они позволяют себе всевозможные злоупотребления и смеются над правительством и законами. Всеобщее взяточничество сводит на нет местные власти, а до бога высоко, до царя далеко. Царь – единственный источник влияния на дворянство.
Россией управляет класс чиновников. Со школьной скамьи они занимают административные должности, и  управляют часто наперекор воле монарха. На словах они сторонники всяких новшеств, а на деле деспоты из деспотов. Каждый, кто испытал  на себе спесь новоиспечённых дворян, дорвавшихся по табели о рангах до орденов и поместий, вознаграждают себя за унижения бичующим сарказмом. Свои помещичьи права они используют с невероятной жестокостью и получают проклятия народа. При Николае 1 сила и влияние чиновной знати чрезвычайно возросла. Самодержавие видело в ней для себя надёжную опору. О кризисе крепостного строя свидетельствовал рост крестьянских волнений и в массе своей имели характер антикрепостнический и антидворянский.
За 60 лет 19 века народ бунтовал 244 раза. Шеф жандармов Бенкендорф писал в своём отчёте царю:
«Крепостное состояние есть пороховой погреб под государством. Одна искра и пламя!».
Россия в 1835 г. получила Свод Законов, в 1845 г. принято Уложение о наказаниях, а суд оставался неправым. За взятку можно было откупиться от  любого закона. Министр юстиции сказал: «Сие море есть великое и пространственное и в нём же гадов несть числа!».
Произвол чиновников, против которых был бессилен даже император Николай 1, огорчали его. Он говорил, что страной управляют 30 тысяч столоначальников.
Итак, преобразования во всех сферах жизни российского общества были необходимы. Такой взгляд был присущ левому крылу  российской интеллигенции. Но реформа – не революция. Задачей реформаторов было проведение существенных изменений, безболезненных для общества, следуя поговорке «и овцы целы и волки сыты». Революция же ломает старые отношения: «кто был никем, тот станет всем». Революция врывается в мир, сметая всё на своём пути, превращая одних в палачей, а  других – в их жертвы. Вряд ли, зовя Русь к «топору», известные демократы хотели, чтобы  реальный топор пошёл гулять по головам и шеям их родных и детей. Крепостное право в России развивалось вопреки здравому смыслу. Сравнительно мягкое в эпоху централизации государства, оно в период разложения феодального строя приобрело исключительно жестокие черты. Крестьяне должны были содержать боярина или дворянина, но и выходить «конно, людно, оружно» на государеву службу.
Изменился порядок организации войск. Дворянство из служилого сословия превратилось в «главный государственный член» – «благородное» дворянство. В 18 – 19 веках «благородное» дворянство покрыло себя несмываемым позором работорговца. Американские рабы  были африканскими неграми, а русские рабы принадлежали к тому же народу, исповедовали ту же веру. Американские колонисты имели тёмное прошлое, а русское дворянство кичилось своей «голубой» кровью, но те и другие жили за счёт рабского труда. Только на Кубанской земле не было рабства.
Как уверяют западники, крамольные идеи пришли на Русь в эпоху  Наполеона. Прозорливый итальянец, видел опасность, грозившую революционной Европе со стороны растущей мощи русского колосса, и, желая ослабить страшного врага, он прибегнул к силе идеи. Он послал в Петербург целую плеяду политических проходимцев – иезуитов, масонов, целую переодетую армию, которая должна была расчистить дорогу французской армии. Эти искусные интриганы проникли в администрацию, в народное образование,  старались заронить в умы молодёжи революционные идеи. Таким образом были посеяны семена раздора  и волнений С этой эпохи зародились тайные общества, после того, как  русская армия с боями прошла в Европу. Россия пожинает плоды глубоких политических замыслов противника, которого сокрушила.
Рост революционных идей наблюдается в русском обществе. Император восторжествует над этими идеями, если истребит их носителей и приверженцев. Тот факт, что крепостное право тормозило развитие экономики страны, было очевидно. Половинчатые реформы, обусловленные крепостничеством, свою задачу не выполнили. После поражения России в Крымской войне появились серьёзные финансовые затруднения. Одна только ссуда крестьянам на выкуп земли равнялась 1 млрд. рублей.
Центральное место среди реформ принадлежало крестьянской реформе.
Александр 2 на заседании Государственного Совета откровенно сказал:
«Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Совет, вы убедитесь, что всё, что можно было сделать для ограждения выгод дворян и помещиков, было сделано».
Царь предпочитал, чтобы инициатором отмены крепостного права выступило дворянство. Ещё в 1856 г. он говорил:
«Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам: это несправедливо; – и вы можете сказать всем направо и налево. Но чувство враждебное между крестьянами и помещиками, к несчастию, существуют, и потому горят усадьбы, и появляются неповиновения помещикам. Я убеждён, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что и вы одного мнения со мной: следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».
Под давлением правительства дворяне подавали прошения. Так правительство спасало помещиков от угрозы крестьянских восстаний.
Но к вопросу и  определению размера наделов, повинностей за землю и предела вотчинной власти, разные комитеты подходили поразному. При этом большинство требовало:  сократить наделы, повинности же увеличить. Эти  рескрипты  вызвали мощный подъём  крестьянского движения, что встревожило правящие круги, испугали императора.
19 февраля 1861 г., в годовщину своего вступления на престол, Александр 2 подписал Манифест об отмене крепостного права. Важнейшим итогом крестьянской реформы явились получение крестьянами личной свободы, права самостоятельно, без вмешательства барина, распоряжаться своей судьбой, приобретение имущественных прав, возможность менять сословный статус, получать образование. Крестьяне не получили материальных выгод, здесь выиграли помещики и государство. Рабство пало, деревня вступила на путь капитализма без гражданской войны.  Реформа изменила социальную структуру общества, а стало быть изменила экономические отношения. Помещики отворачивались от встречных крестьян, которые не ломали шапки, не становились на колени. Русь встала с колен.
Особое значение приобретала финансовая реформа, проведённая серией указов. Распорядителем всех расходов и доходов становился министр финансов подконтрольный Государственному контролёру. Расходование средств, выделяемых государством на определённые цели, было невозможно проконтролировать. Ранее бывший секретным, Государственный бюджет, стал публиковаться в печати. На местах  создавались контрольные палаты, не подчинявшиеся местной администрации.  Принцип независимости стимулировался высокими окладами. При выходе на пенсию класс повышался, что стимулировало честно дослужить до пенсии и не подвергать себя опасности быть уволенным за взятки без права на пенсию.
Отмена крепостного права потребовала реорганизации местного самоуправления. Земская реформа была так сформулирована: дать  местному самоуправлению возможно больше доверия, возможно больше самостоятельности, возможно больше единства.
Земские учреждения строились по принципу выборности, формального равенства и сменяемости гласных. На самом деле большинство гласных  всегда были дворяне. Земства не прижились в Астраханской, Архангельской губерниях, а так же в казачьих областях. Кубанская земля формально принадлежала Кубанскому войску и казачеству. Крупных землевладельцев было мало, чтобы создать землевладельческую курию.
Эти учреждения никак не были связаны  с органами крестьянского самоуправления, созданными по крестьянской реформе, не имели они завершения на общероссийском уровне. Распространение земств осуществлялось постепенно.
Отмена крепостного права вызвала  к жизни полицейскую реформу. Помещики обладали правом вотчинной полиции: они могли наказывать крестьян розгамии (до 40 ударов), палками (до 15 ударов),  заключать в смирительные дома до трёх месяцев, сдавать в арестантские роты на срок до шести месяцев.
Полиция не стала «душой гражданства», как предполагал Пётр1. В  провинции существует произвол полицейской власти, убеждённой, что не она существует для народа, а народ существует для полиции.
Ближайшими задачами являлись: во-первых, реорганизация уездных органов таким образом, чтобы крестьяне оказались в ведении полиции, и, во-вторых, ограничение произвола полицейских властей, для начала – путём отделения предварительного следствия от дознания. Временные правила объединили городскую полицию с уездной. Было создано единое уездное управление во главе с исправником, который назначался правительством, а не избирался дворянами уезда.
Судебная реформа трактуется, как самая буржуазная. Принципы, на которых основана судебная  реформа, буржуазная идеология отразилась наиболее полно. Защита интересов дворянства, царизма выявляется особенно чётко. Судебная реформа затронула интересы всех классов, всех слоёв  российского общества. Военная реформа, давно назревала в армии и флоте и стала возможна только после отмены крепостного права. Был утверждён Устав о воинской повинности. Идея его состояла в том, чтобы все мужчины, способные нести военную службу, в течении непродолжительного времени обучались военному делу, а затем зачислялись в запас. Срок службы сократили с 25 до 15 лет, отменили применение телесных наказаний.
Буржуазные реформы 19 века называют  эпохой  Великих реформ Александра 2. Эти реформы в перспективе должны были изменить общественный строй страны. 
 
Глава 17 КУБАНСКОЕ ВОЙСКО
Фельдъегерь катил в рессорной коляске, лихая тройка обгоняла звон колокольчика. Полувзвод донских казаков окружили конвоем и тройку и коляску, берегли офицера, как  царственную особу, рысили крупной рысью, посматривали по сторонам. Сечевая степь сливалась с горизонтом и не видно края зелёным травам, где красные маки, как капли пролитой крови. Казачий край – вольная страна!
Фельдъегерь нес Указ императора Александра 2, и потеряет его, то вместе с головой. Два заряженных пистолета гордились дорогой насечкой, офицерская шпага, подарок генерала, разукрашена золотом и бриллиантами. Густые усы, орлиный взгляд из под козырька  гвардейского кивера внушали почтение и трепет перед  представителем власти. Прихоти подпоручика, на почтовых станциях, выполнялись, как  желания господина, могущего сойти за сильного мира сего. Казаки пренебрежительно усмехались:
«Этот фрукт, наш, родной, рязанский, но желает выглядеть знатным «генералом».
В станице Кущёвская, почётный конвой донцов, приняли на себя лихие Кубанцы. Кирпичного цвета черкески, алые башлыки, серого смушка кубанки, не казаки, а герои с лубочных картинок. Они горячили откормленных жеребцов, палили из берданок.
От станицы Павловской повернули на Екатеринодар, лихой кавалькадой пугали хутора и станицы.  Старики и женщины смотрели, крестились:
«Не как опять война?  О,  Господи, спаси и сохрани род казачий!».
В станицу Кореновскую влетели галопом, остановились  на площади, возле Управления Станичный атаман, полковник, встал во фрунт, рассмотрел знаки отличия, чертыхнулся:
«Думал царственная особа, а это столичный фельдъегеришко. С чем пожаловал, плут?»
Фельдъегер вытянулся перед атаманом, доложил:
– Высочайший указ императорского Величества, атаману и Войску Черноморскому!
– Срочно, или торжественно? Собирать сотни, или почётных казаков? – спросил атаман.
– Торжественно, для всего края! За славу русского оружия, за верность Престолу!
– Хорошо! Отдыхай три дня, я  прикажу всё устроить, как требует устав!
Поскакали гонцы во все станицы. 40 куреней-станиц собрали Георгиевских кавалеров, почётных ветеранов, отправили в Екатеринодар. Войсковое Управление собралось на торжественный вечер. Атаман Черноморского войска зачитал Указ императора, офицерский корпус выслушал стоя. Радостные крики услышал караул, построился на площади.
Торжественный вечер завершился фуршетом и танцами. Музыканты заиграли «Казачок», седые ветераны топтали паркеты атаманского дворца, казачки помахивали платочками, озорно повизгивали. Офицеры пили шампанское, вспоминали бои и походы, погибших товарищей. А простые казаки уселись на сёдла вокруг высокого костра, пили горилку, закусывали салом и хлебом: «Сладкая кума Солоха, а похмелье – горькое!» – шутили они.
Спор между левобережными и правобережными казаками вспыхнул из-за пустяка. Левобережный казак обозвал  хорунжего «степняком», чабаном овечьих отар. Хорунжий звякнул крестами, четыре Георгиевских креста украшали его грудь, пошёл на обидчика матёрым медведем: «А ты – горный баран. Скачешь козлом по горам и говоришь, что ты – горец. Завтра проверим тебя на майдане,  на скачках. Поднимешь пятак с земли на скаку, тогда признаю тебя горцем!  Дежурная сотня вмешалась в спор: «Отбой, господа казаки! Разойдись по куреням, сном наслаждаться!
Утренний ветерок потревожил сон казака, тот откинул бурку, смотрел в чистое небо:
«Да, братцы! Приснилась мне чеченка молодая. Она с Тереком разговаривала: «На камни взлетает твой конь белогривый, подковами рубит скалу! – Смеётся чеченка:
– Останься, счастливый, и страстно полюбишь Лулу! – Я в секрете лежал, всё видел, всё слышал, снится она по ночам. Стройная, красивая, кувшин на плече несёт.  Ушла  по тропинке в гору, моё сердце унесла навсегда. Был бы холостой, выкрал бы деву из аула, сделал любимой женой. – Казак со стоном потянулся.
На майдане послышалась  команда:
– Подъём! Приготовится к построению!  Утренний туалет, уборка, завтрак, шевелись, славяне! – Хорунжие, как утренние петухи, пели побудку, грозили нагайкой. Казаки сворачивали бурки в скатку, седлали коней, доставали торбы с домашними гостинцами.
– Жена напекла пироги из муки нового урожая, вкусные, пальчики оближешь! – угощал казак товарищей. Вот они – родные братья, полжизни в походах вместе прошли.
Походный оркестр войскового атамана заиграл встречный марш. Сводные полки застыли в строю эскадронов.  От войскового собора вышли знаменоносцы, несли знамёна, серебряное с позолотой блюдо, на блюде – Дарственная Грамота Екатерины 2-й.
Георгиевские знамёна за бои  с Наполеоном,  на Кавказе, на Дунае, в Крыму. А серебряные трубы пели:  «Вниманье…На встречу с фронта…Смирно!». Тысячи казаков замерли в сёдлах, поддёрнули головы скакунов.
         «Высочайший Указ императора всероссийского  Александра 2-го!
В год 1860, Черноморское Войско преобразовывается в Кубанское Войско! Ура!» – Громовое,  троекратное «Ура!» качнуло воздух, знамёна заколыхались, как живые. Атаман продолжал:
«Нашему вернолюбезному и доблестному Черноморскому Войску: С первых времён своего существования, славное Войско начало служение Царям и Отечеству, неустанно преследуя светлую цель развития, грозного могущества Государства Российского, став оплотом на рубежах, богатырской грудью охраняло и расширяло  его пределы – земли Кубанской. За столь самоотверженную, неутомимую и верную службу объявляем близкому серцу Нашему благоволение и подтверждаем все права и преимущества, дарованные ему в Бозе почивающими высокими предками Нашими, утверждая Императорским словом нашим, как ненарушимость настоящего образа его служения, стяжавшему Войску историческую  славу, так и неприкосновенность всех его угодий и владений, приобретённых трудами и кровью предков и утверждённых  за  Кубанским Войском Высочайшими грамотами. Слава Кубанскому Войску! Слава казакам – кубанцам!».
                – Император Александр 2-й –
Атаман снял папаху, перекрестился. «Земля  Кубанская отвоёвана,  взрыхлена богатырским оралом, вскормлена и засеяна кровью и потом наших славных предков. Это Кубанский край – земля кубанская! С этого памятного дня мы – Кубанские казаки и войско наше – Кубанское! Слава  Кубанскому Войску! Слава заслуженным ветеранам! Слава казакам!».
Могучее «Ура» подхватили жители города, а эхо разнесло их голоса по всей земле. Атаманы и казаки подходили к бочкам, выпивали  царскую мерку водки, крякали. Один  казак выпил, сказал:
«Первую пью за всех казаков, погибших в боях и походах, вторую выпью за живых!».
Екатеринодарский ипподром рассчитан на двадцать тыс. зрителей. Казаки и жители города заполнили все трибуны, крыши, деревья, ограду. «Казацкий спор» начинали молодые казаки приготовительного разряда. Скачку по пересечённой местности заменили разные  препятствия. Кони пугались изгороди из хвороста, обходили рвы и канавы, публика хохотала до слёз. А молодёжь пустила коней по кругу на скорость. Вот вырвался вперёд казачёк ст. Марьянской. Рыжий жеребец лоснился переливающимся золотом, могучее тело летело таким махом, что комья земли били  в грудь соперников. Станичники кричали хором:
«Сенюта! Сенюта!  Миша, родной, не ударь в грязь лицом! Вырви победу-у-у!
Миша прильнул лицом к гриве коня,  кричал:
«Дубок», не торопись, сохрани силы на последний рывок. Вот зараз давай, нажми-и!
Конь летел, как  раскалённое ядро прямой наводки, земля гудела победным гулом. Трибуны вскочили, кричали, бросали папахи в воздух. На победителей возложили вишнёвые венки, заставили пройти круг почёта.
На линию спора вышли строевые казаки.  «Горец» открыто смеялся над «степняком»:
– Говоришь, что поднимешь пятак с земли?  А подбросить и разрубить шашкой
на две равные половины сможешь?  В нашей станице доже мальцы выполняют этот фокус. Казаки поскакали рубить лозу. Шашки свистели холодной молнией, лоза стояла, как целая, и вдруг наклонилась и упала, вызвав  восторженные крики на трибунах. Вот тыквы на столбах. Шашки сверкали с такой скоростью, что только брызги брызнули, а тыквы вдруг распались на четыре части. Судьи из казаков измеряли половинки, спорили:
«Наш – то казак ловчей, разрубил, как разрезал, все семечки целые!». Им отве чали:  «Ваша тыква развалилась и на землю упала, а наша на столбе удержалась».
А казаки пустили коней вскачь, и вдруг упали из седла на правую сторону, подхватили  с земли серебряные рубли, высоко подбросили, выхватили шашки из ножен, разрубили блестящие монеты. Мальчишки подобрали половинки, протянули судьям:
«Меряй не меряй, а половинки – равные!» – кричали они.
«Горец» снял с ремня кинжал,  с поклоном протянул «степняку»:
«Кинжал знатного черкесского бека, не подведёт в бою. Казак Мызенный Степан предлагает породниться.  У тебя – дочь невеста, у меня – сын казак. Станица Баталпашинская, вся моя семья, желает стать кунаками станичникам станицы Марьянской».
Захар Гайворон поклонился Степану своим кинжалом:
«Знают на Кавказе казака Степана Мызенного, плохого слова не скажут.
Показывай сына, а дочка, вот она – красавица, и звать её Людмила».
Из толпы казаков вышел победитель в скачке, пришёл вторым, доложил:
«Руслан Мызенный, к свадьбе готов!» – улыбнулся так, что Людмила вся расцвела краской смущенья. Казаки кричали «Любо!», а молодые отошли в сторону, смотрели друг другу в глаза, улыбались.
Три дня  веселился ипподром, выявлял победителей, а наградой им были резвые скакуны из конюшен Кубанского войска, дорогое оружие, парадная форма и слава.
Станичники окружили  тачанку с молодыми, проводили в собор  на венчанье. Сам Войсковой атаман приголубил чарку за молодых, а казначей наградил приданым, на трёх возах не увезёшь. Гуляла станица весёлую свадьбу, молодых и родителей славили, своим родом гордились. По дороге к Баталпашинской катила лихая тройка, колокольчики-бубеньчики звенели: «Чудо - тройка, тройка - птица!».
«Нет большего счастья, чем жизнь положить за  други  своя!» – эту Евангельскую заповедь, казаки знали и свято соблюдали.  Особым почётом пользовались седые, заслуженные ветераны, кто был награждён именным оружием, именными часами, крестами и медалями, почётными грамотами, императорскими призами.
«Найти путь и пройти его, не одно и то же!» – говорил ветеран, попыхивал трубкой. «Быть мудрым – удел великих людей! Что такое жизнь? Это выбор пути!
Наш путь – служение  Царю и Отечеству. Кто отвернётся от Веры отцов, тот – предатель!».
Станичный  атаман подсаживался  на лавочку к ветеранам, спрашивал:
«Так ли мы поступаем? По обычаю ли наших  дедов – прадедов?».  Ветераны отвечали:
«Не криви душой. Воля, независимость свободной личности есть и будет дороже всего. Мы помним борьбу казачества за свою свободу. Из воли и независимости вытекают главнейшие права казачества: право на  землю, которую казаки отвоевали и оросили своею кровью. Это право передаётся по наследству внукам и правнукам.
Да пусть тебе землёю плачено,
И пусть гордилась ты по праву – Но, сколько же  тебя истрачено,
За триста лет российской славы.
Важнейшей привилегией казаки считали освобождение от повинностей и налогов. Казачьи земельные наделы были в 6-10 раз больше крестьянских. Родился казачёк – получи надел. Казачий двор, это изба из 3-5 комнат. На кухне – русская печь, в зале – голланка. В переднем углу божница с иконами. Лампадка горит всегда. Иконы в серебрянных и позолоченных ризах, занавешены дорогим рушником. Хозяйка вышила его крестиком, в тёмные ночи ожидания казака из похода. Дубовый стол, вдоль стен дубовые лавки. Ковры на полу и стенах, и дорогое оружие, добытое в боях. Есть передний двор, где сараи, кладовые, погреба, и задний двор, где хлев для скота, саж для поросят, кошара для овец. Скирда сена прошлогоднего и нового покоса. В середине двора благоухает куча навоза. Летними днями куча дымиться сизым  дымом, перегорает. Женщины и дети вылепят из них кизяки – главное топливо в степных районах.
Вторая привилегия, это безвозмездное пользование реками и озёрами, богатыми рыбой. Казаки тащили невод, не оглядывались на исправника.
Кубанцы были освобождены от подушной подати, рекрутской повинности, государтвенного земского сбора, имели право беспошлинной торговли в пределах войсковой территории, имели общество торговых казаков.
Главная повинность, это защита Отечества. Мало кто доживал до глубокой старости, поскольку казачество участвовало во всех воинах и конфликтах. На границе казак всегда под прицелом врага, всегда готов отразить нападение численно превосходящего противника. Тысячи подвигов совершили казаки при охране границы Российской империи.
Провожали казака в поход всем родом, всей улицей. Столы накрывали во дворе, под навесом, гуляли всю ночь: «Пей, казак, но голову не теряй!» – кричали старики.
Утром отец  или брат подводил полностью снаряжённого коня, казак кланялся коню в ноги, просил не выдавать его в трудную минуту. Мать, жена, сёстры и дочери дарили рушники и платочки, смачивали дорогу слезами: «Пускай не одна пылинка не упадёт в твои глаза!».  Казак прощался с родными, вскакивал на коня, уезжал.
Три-четыре года продлится служба царская. Вернётся ли казак…
Глава 18 ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ
Серьёзные потрясения принёс 1863 г. Восстала Польша. На знамёнах повстанцев красовался лозунг: «За вашу и нашу свободу».
Речь шла об отделении Польши от России, причём с территориями Западной Украины и Белоруссии, некогда насильно присоединённых к Речи Посполитой. Главной целью восстания было восстановление польского государства в границах, сосуществававших до 1792 г., до первого раздела Польши между Австрией, Германией и Россией, отличалось жестокостью противоборствующих сторон. На стороне повстанцев сражались русские солдаты и молодые офицеры. Они верили, что свалят самодержавие, добьются лучшей жизни.
У поляков регулярного войска не было, они вели партизанскую войну, прятались в болотах, в лесах, прикрывались мирными жителями. Усмирение польского мятежа не было настоящей войной, но было рядом стычек, засад и перестрелок, где действовали отдельные сотни и взводы.
Сотня станицы Марьянской вышла к дороге на Варшаву, укрылась в  липовом лесочке. Пчёлы гудели роем, липы цвели так, что дух захватывало. Казаки лежали в густой траве, ругали поляков:
– Шляхта и паны не желают жить мирно, пьют горькую, бузят в шинках, мечтают поднять народ, а народ, это толпа, которой нет дела до корон и королей.
– Нет, брат Иван. Народ задыхается от двойного гнёта. Русские чиновники обложили народ непомерными поборами, собирают дань, отбирают у холопа последнее зерно, для прокормления чиновничьей рати и войска. Каждый столичный прыщ мечтает обогатиться, да панночку прихватить для салонных утех. Шляхта и панство возмущаются и в свою очередь грабят народ. Поляки ненавидят русских. Если пересчитать все войны Московского княжества с ляхами, то можно понять их ненависть.
– Так почему, когда проезжали село, женщины выносили молоко, картофельные драники, а в корзинах фрукты и ягоды? Они что не видят, что мы казаки?
– Они всё видят, но лучше откупиться от супостата, чем ждать погрома!
Донские казаки рассказали, как их взвод вырезали косами. Кровавые следы привели в село, но у поляков один ответ: «моя хата с краю, я ничего не знаю».
– И, что казаки?
– А казаки согнали мужчин  и всех утопили в болоте.
– Как в болоте? Они что сами туда пошли?
– Пойдёшь, когда копьями толкают.
Сотенный Роман  Шахворост зашипел на казаков:
– Прекратить разговоры! Смотреть в оба! Партизанская война она такая: получишь вилы в бок, тогда узнаешь, где раки зимуют.
Молодые казаки, 1-ой очереди призыва, замолчали. Они прошли подготовку, но в боях не участвовали, робели. Гул пчёл навевал сон, цветение лип пьянило пыльцой.
Иван очнулся от удара в бок. Широко открытыми глазами смотрел и не понимал, где он находится.  Он, ответно, пнул друга в бок, погрозил кулаком:
– Такой сон прервал. Снилась мне соседка Алеся, бельё полоскала. Ножки белые, точёные, спидница за пояс заткнута, и такая она ладная, что огнём лицо обожгло, а по спине мороз побежал. Только хотел её напугать, а ты тумаком по рёбрам.
– Тише, ты!  Поляки идут!
Стычка с отрядом повстанцев под предводительством Шемиота была скоротечной и жестокой.  Колонна поляков двигалась по дороге без разведки и бокового охранения. Дюжий пан, весь обвешенный оружием, шагал впереди отряда, одной рукой играл знаменем. Полотнище трепетало и щёлкало, как  от сильного  ветра.
Дружный залп сотни выбил бреши в колонне. Тела убитых падали под ноги идущих. Колонна смешалась, побежала. Казаки вскочили на коней, рубили ляхов.  Ситуация изменилась стремительно. Из леса выплеснулась польская лава, полумесяцем охватила побоище. Люди падали под ударами сабель, оставляя на земле кровавые следы. Смерть не щадила ни поляков, ни русских. Выстрелы берданок, пороховой дым, скрежет металла, ржание лошадей, призывы и команды, и разбойный казачий свист. Богиня-Война трубила в огненные трубы: Победа!
Победа!
На Ивана наскочил седоусый пан. Кривая турецкая сабля скользнула по стволу берданки, вырубила металлические искры. Всего на долю секунды опоздала сабля пана в круговом замахе. Боевой конь Ивана прыгнул вперёд, казацкая шашка рассекла лицо пана от уха до уха. Пан откинулся на круп коня, свалился на землю. Первый убитый враг. Иван забыл об опасности, во все глаза смотрел  на поляка, услышал:
– Берегись, сзади! – Над ухом хлопнул выстрел. Он увидел: молодой поляк рухнул под ноги коня, а его друг Лёшка отбивается от троих ляхов.
– Главное – выручка! – вспомнил он слова отца, закричал «Ура!», направил коня в гущу боя. Вдвоём они осилили ляхов, прикрыли сотенного Романа, рубили налево и направо, отражали удары, стреляли в упор. Бой продолжался короткие минуты, а им казалось, что прошёл целый час, а может день, а может вся жизнь. Чаша весов склонилась  влево.  Ещё немного крови и поляки отпразднуют победу, но налетели донцы: «Дон, Дон, Ура!» – ревели лужёные глотки. Плотными рядами они так ударили острыми пиками, что в мгновение ока очистили побоище от ляхов. Кубанцы вытерли пот с чела, обнимали братьев-казаков, подобрали убитых товарищей, оружие, отловили коней. Сотенный построил сотню: первый – тридцатый, промежуток в строю, ребята! – сказал, смахнул скупую слезу. Тризну играли по казачьему обычаю. Похоронили тридцать кубанцев, рядом положили троих донцов, достал лях из пистолета, насыпали  высокий курган. На кургане поставили дубовый крест.
Сельские жители, на дровнях, возили тела убитых, похоронили на сельском кладбище. Плакала Польша горючими слезами. Восстание шло на убыль.
Летом прибыл знаменитый герой-генерал Я.П. Бакланов, и принял в командование полки, расквартированные в Вильно. По разным дорогам, походными колоннами, прошли бравые солдаты до западных границ Польши, показали силу России.
Жители боялись и уважали прямодушного генерала, а потом полюбили. К ноябрю мятеж затих. В толпе пленных мятежников оказались революционеры разных стран. Импульсивные итальянцы, деликатные французы, горячие испанцы, они бились за свободу угнетённого народа, против тирании самодержавия: «Долой тиранов, да здравствует революция! – кричали они на краю рва, падали в вечность. Сухие залпы карателей поставили точку в Польском восстании.
Казаки построились в походные колонны, пошли к Дону и Кубани. Запевала пел:
Взвейтесь, соколы, орлами!
Полно горе горевать. Толи дело под шатрами В поле лагерем стоять.
Дорога петляла в густом, зелёном лесу. Казаки вскинули шашки на плечо, всматривались, вслушивались  в глубину зелёного шума:
– Пан атаман, пан атаман! – кричал могучий дуб. Казаки смотрели, ничего не видели.
– Я туточки сховался, за дубом. Не убивайте бедного селянина, а послушайте, что я скажу! – От дуба отделился человек в серой свитке, кланялся в ноги казакам. Светлые волосы падали ему на глаза. Свитка опоясана верёвкой, под перевязью торчал топор.
– Отряд косинеров-мятежников,  красиво боролись за равенство и братство, а потом превратились в чистых разбойников. Приходят в селение ночью, грабят, насильничают.
Мою дочку Полинку с собой увели, полюбовницей их атаману, а жену и сына зарубили.
Всё село от них плачет, а пожаловаться некому. Жолнёры называют нас мятежниками, а пан Скотневский три шкуры дерёт и радуется. Говорит, что мы ему не платили оброк три года, так что он возьмёт с нас натурой, дочками.
Казаки зашумели, возмущались:
– Попадёт мне в руки  пан Скотневский, я ему уши обкорнаю и скажу, что так и было.
– Этим врагам народа надо головы рубить, а не шерсть стричь.
– Надо выследить их и уничтожить.
Сотенный Роман поднял руку, казаки замолчали:
– А скажи, добрый человек, где у них  схрон, где  их лагерь и сколько человек в отряде?
– Всё расскажу, всё покажу. Казаки – народ вольный, постоят за правду. А живут они на мельнице, километра два от села. Значит: атаман, три русских солдата – дезертира, пять каторжников, и с десяток разного сброда.  Самые жестокие, это атаман и каторжники. Солдаты охраняют атамана, а в зверствах не участвуют, но вооружены, как положено. Они говорят, что лучше погибнут, чем  вернутся под палки капитана. Капитан у них – зверь, зуботычины и розги раздаёт без счёта. Вот они и ушли из роты.
Тихий вечер опустился на пруд. Лёгкий ветерок тревожил камыши, рябил зеркало пруда. Тёмные тени скользнули к мельнице, притаились. Могучий храп, всхлипыванья, стоны, и девичий плачь, как жалоба  бездомного  щенка, услышали казаки. Вспыхнули факелы, тёмные тени упали на спящие тела, сверкнули кинжалы и всё затихло.
На площади села, плотники ставили виселицы. Народ собрался из соседних деревень, набежали  от панского поместья, бросив недоделанный оброк:
– Казнить татей! – так решил народ, – русских солдат отпустить на все четыре стороны.
Вывели «атамана». Плутоватые глаза бегали по толпе селян, отворачивались от суровых  взглядов казаков.  На двухколёсной бричке припылил пан Скотневский:
– Это самосуд! «Атаман» – бывший мой управляющий, только я имею право его судить. Толпа взорвалась криками возмущения. Седой старичок подскочил к пану, плюнул ему в лицо:
– От твоего имени грабили разбойники. В твоём стаде видели коров нашего села. Ты – главный тать и разбойник. На виселицу его! – Десятки дюжих рук свалили пана на землю, мгновенье и синий язык пана вывалился на  плечо. Рядом задёргал ногами «атаман».
Сотня построилась в боевую колонну, не все вернутся на восток, кто уходил на запад.
Три солдата, в казачьей одежде, помахивали батогами, правили бричками. Озорной запевала запел, казаки подхватили:
Гром победы раздавайся!
Веселится, храбрый Росс!
А в поместье пана Скотневского – переполох: дворовые люди бегают, грузят добро на подводы, кой-что прячут в кусты. Панна Зося услышала новость, помолилась перед иконой Божьей Матери, здраво рассудила:
– Пан Скотневский – еврей, да я – чистокровная полька. Дети наши кто? Полуевреи, полуполяки.  Придут казаки, казнят, как евреев. И зачем я  соблазнилась на богатство пана? Что сказать? Жили хорошо. Стась всю округу к рукам прибрал, все ему были должны, из долгов не выбивались. Жалко бросать такое поместье, но золото и драгоценности мне достались. Муж оборудовал тайник, да я вовремя проследила за ним. Так что прощай Польша, да здравствует Россия! В Киеве или в Одессе найдётся гнёздышко для бедной Зоси и её детей. Пан Стас заранее приготовил прошение о переселении, подписал у воеводы. Хотел один сбежать, да на виселице оказался. Жадность к добру не приводит, жадность евреев карает Моисей – Зося подсадила ребятишек в карету, управляющему приказала:
– Веди хозяйство по всем правилам науки, холопов не унижай, прибыль подсчитывай. Вот счёт в Швейцарском банке, будешь пересылать гроши на этот счёт, прощай!
Обоз из тридцати подвод и одной кареты тронулся к границе Варшавского губернаторства. Так на Украине появился род Скотневских.
А казаки не торопили коней, они сами прибавляли шаг, спешили в родные станицы. Казаки вольно сидели в сёдлах, слушали байки ветеранов, сочиняли песни на стихи Лермантова:
В минуту жизни трудную Теснится в сердце грусть: Одну молитву  чудную Твержу я наизусть.
  Ветеран многих походов запевает басом:
– Эх, вы братцы, да кубанцы, хватит думу горевать, а поедем на Кавказе злого горца воевать! – Казаки выпрямляли спины, сбивали папахи набекрень, закручивали усы, орлиным взглядом осматривали дали. Вот: Тихий Дон, как могучий степной воин, сверкает боевыми доспехами, напирает к Азову дружиной своей. Нет на свете богатыря, чтобы мог остановить его богатырский бег.
Жеребцы видят Сечевую степь, вдыхают запах ковыля, ржут, раздувая ноздри, нетерпеливым ржаньем. Казак охлопывает друга по крутой шее, успокаивает:
– Потерпи, брат, скоро увидишь свою Зоренку-кобылицу, расскажешь ей о любви.
Возле станицы  Новотитаровская, раскинули последний привал, умылись, побрились, облачились в парадную форму, начистили кресты и медали.
У каждого за пазухой найдётся дорогой подарок матери, жене и сёстрам, любимой невесте. У многих болят раны, но казаки не жалуются, терпят. Главное, они остались живыми, вернулись на восток, порадуют родных и знакомых.
В станице ударили всполох колоколом, набежали всей станицей. Вездесущие мальчишки, бросили уроки, забрались в сёдла к отцам и братьям. Они гордо правят боевым конём, мечтают о боях и походах. Станичный атаман выслушал рапорт, отвернулся от плачущих вдов:
– Рано плакать и рыдать! На Кавказе русские войска ведут кровавый бой против банд Шамиля. Свалим злодея, в горах настанет мир!
Глава 19 КРАСНАЯ ПОЛЯНА
Прометей – ясновидящий бог, на много лет был прикован к скалам Казбека алмазными цепями, за то, что подарил людям огонь, наградил их трусостью лисицы, хитростью змеи, свирепостью тигра, силой льва. Только Вулкан мог выковать цепи рабства на тридцать тыс. лет, приставить бога-палача, сына Ехидны и Тифона – коршуна. Коршун ежедневно прилетал, выклёвывать печень Прометея. Под убаюкивающее пение Океанид Прометей проклинал бесчеловечную силу, принуждающую гения склониться перед судьбой. Но через тридцать лет пришёл Геркулес, сын Юпитера, убил коршуна, освободил Прометея. Герой и бывший раб, на вершине горы, облюбовали поляну, праздновали победу. На этой вершине появились горцы, построили аул Кбааду – Красная поляна.
Одна  единственная тропа вела на вершину горы, а  страшные пропасти делали гнездо орла не доступным для противника.
Молодым джигитом Шамиль посетил это гнездо, выбрал его тайной резиденцией. Двадцать лет его нукеры укрепляли природную крепость, создавали ловушки, приготовили каменные обвалы, назвали крепость – «Гнездом Шамиля».
  Приказ Великого князя  Михаила  Николаевича, командующего кавказской армией гласит: «В течении шестидесятилетней кавказской войны наши войска усмирили народы Кавказа, и только разбойники  имама не покорились. Войскам грозненской, терской кубанской линии, теснить горцев в горы, окружить и пленить Шамиля». Генерал – адъютант  Лорис – Меликов применил тактику Ермолова. Солдаты наступали батальонами, занимали выгодные позиции, строили редут, устанавливали батареи, открывали огонь по аулу. Жители аула  бросали имущество, бежали в горы.
А на равнинах и в долинах хозяйничали кубанские казаки. Десять конных полков, две конные батареи, три  батальона пластунов выставила Кубань. Казакам внушали: детей и женщин не трогать, вооружённых мужчин уничтожать, скот угонять, аулы разрушать.
Сотня станицы Марьянской, удачным налётом, захватила аул,  когда мужчины стояли на коленях  в мечети,  окружили, приставили караул. Сотник Роман сказал:
– Молитесь своему Аллаху! Я освобождаю вас от клятвы на Коране имаму Шамилю.
Он обыкновенный тиран. Страсть власти ослепила его. Из святого проповедника он превратился в кровожадного злодея. Море крови на его руках. Чечня должна покорится неизбежному. Вы отрубаете головы и руки нашим солдатам, мы уничтожим ваши аулы. О чеченском народе забудут. Казаки понимают вашу борьбу за свободу, но не принимают ваш разбой. Аллах всё видит, Аллах вам поможет! – Молодые казаки Иван и Алексей завели коней во двор сакли, привязали к коновязи.
Из сакли вышла женщина, пригласила казаков на мужскую половину. На лежанках, вдоль стен, разбросаны шкуры зверей. На стене шкура снежного барса, на шкуре дорогое оружие. Горит очаг, над очагом – казан, в казане варится мясо барашка.
Бабушка Лилиам, когда-то первая красавица, превратилась в мудрую старуху. Она собрала всю многочисленную семью, сказала:
– Аллах отвернулся от горцев, он отдал народы Кавказа Белому Царю. Народ устал воевать, разрушать и убивать. Мир на земле правоверных укрепит веру, так сказал Магомет.  Мой сын  Рустам – удачливый охотник, пять дочерей не дождутся мужской руки, а казаки молодые и сильные! – она улыбнулась дочерям, погрозила пальцем. Тёмная ночь накрыла аул звёздным покрывалом.
Три жены Рустама приготовили плов, накрыли достархан. Одна внесла таз, слила на руки казакам, набросила на плечи полотенца. Вторая принесла подушки, подложила под локоть Ивану, потом Алексею. Она безошибочно выбрала старшего,  отметила своим вниманьем.  Казаки знали обычаи горцев, не нарушали их. Третья – любимая жена Рустама, внесла разнос, а на разносе – плов горой,  горячие лепёшки, пиалы и чай в чайнике. Молча поклонилась, ушла на женскую половину. От пряного запаха плова казаки вспомнили, как они голодны, забыли, когда они кушали горячую пищу. Поддёрнули рукава бешметов, руками кушали плов, запивали чаем. Обильный ужин и казаков поклонило в сон. Иван бросил три серебряных монеты на разнос, знак благодарности за ужин. Вышел проверить лошадей. В темноте он столкнулся с девушкой, она несла охапку сена. Они  вдвоём расправили сено, руки их коснулись, стрела любви ранила сердце. Девушка засмеялась, бесшумно пропала в темноте. Иван стоял, смотрел в высокое звёздное небо. Не было войны, не было горя и крови, вечный покой излучали звёзды.
Вдруг на плечи легла тёплая бурка, а под бурку юркнула юная фея. Иван охватил её руками, прижал к груди. Так они и стояли до утра, до первых петухов. С высоты менарета упал голос муэдзина. Великий Аллах призывает правоверных к мирной молитве, к дневным трудам и заботам. Девушка вздохнула, убежала в саклю.
Сотник Роман распахнул двери мечети:
– Выходите, правоверные. Ваш Аллах посоветовался с нашим  Богом, приказал жить в мире. Кто согласен, клянитесь на Коране.
Мужчины выходили, не поднимали глаз от земли, касались ладонью Корана, расходились по домам. Там их встречали казаки, отбирали огнестрельное оружие. Простой сотник Роман, немирный аул, где все были сторонниками Шамиля, превратил в мирных горцев. Клятва чеченца – священна.
Рустам вошёл во двор своей сакли. Его встретили: мать, три жены, пять сестёр, восемь детей и два казака. Крики радости, объятья, поцелуи жён, тронули сердце сурового воина.  Он протянул руку Ивану, а  Аминета прижалась к  казаку, открыла тайну любви. Женщины были удивлены порыву Аминеты, увели её в саклю. Та тихо плакала.
Иван снял с ремня кинжал, протянул Рустаму:
– Прошу быть мне кунаком и братом. Отдай Рустам сестру. Увезу её на Кубань, будет она женой казака! – Алексей заседлал коня, поскакал за  командиром.  Роман выслушал, обрадовался:
– Кровное родство, а не кровная месть, объединит народы! Гуляем горную свадьбу!
Мулла, грустными глазами, смотрел на невесту. Он выбрал её из многих невест,  дал имя Аминет, имя любимой жены Шамиля, мечтал привести в дом третьей женой. Пути Аллаха непредсказуемы.
Женщины наряжали невесту, а мужчины устроили скачки, заставили Ивана показать свою удаль.  Казак старался, как мог, стрелял на полном скаку по бегущей цели, рубил лозу, прыгал через препятствия. Горцы кричали «Хох!», танцевали  «Лезгинку». Обряд венчания провели по мусульманскому обычаю. Казаки окружили молодых конным кольцом, стреляли вверх, отгоняли недругов.
Иван поцеловал невесту по русскому обычаю, поднял на руки, унёс в комнату для молодых. Свадьба пела и плясала, а дежурный взвод охранял аул от непрошеных гостей, и гости пожаловали.
Даниэль-бек предал Шамиля, вернулся под покровительство России. Ему вернули генеральский чин, ордена, назначили большую пенсию.
Даниэль-бек возлагал  надежды на возвращение ему родового султанства Элису, но ему отказали. Обида на русских толкнула его на новое предательство. Бек собрал головорезов, грабил всех, кто попадётся на пути.  Страшной славой о «подвигах» бека пугали детей и женщин. Редкая перестрелка на окраине аула расстроила свадьбу. Казаки  и горцы заседлали коней, приготовились к бою:
– Даниэль-бек, Даниэль-бек! – кричали мальчишки, гнали отары и табуны к аулу.
Разбойники шли открыто: мало ли какой отряд Шамиля инспектирует горцев под командой наиба? Правоверные получат святые слова имама, мулла зачитает молитвы.
Но в этом ауле всё не так. Народ разбегается, прячется в саклях, а мужчины седлают коней. Когда подошли к воротам аула, раздался залп карабинов и длинноствольных ружей. Ворота раскрылись, бек увидел кубанских казаков. Первым скакал сотник Роман, Иван – слева, Алёша – справа, а за ними полусотня сверкающих шашек, разбойный свист, удалое «Ура!». Бек пришпорил араба нагайкой, поскакал в горы. Сейчас он предал своих «джигитов», как предал имама и князя.
Разгорячённые кони остановились над последним сражённым разбойником, с их губ и  уделов падала кровавая пена.  Роман вытер шашку, забросил в ножны.
– Отловить коней, собрать оружие, ай да гулять свадьбу! – крикнул Роман.
Из аула вышли женщины, они разденут убитых, похоронят вдоль дороги. Одежду промоют в проточной воде, продадут в соседние аулы. Мальчишки-чабаны выгнали за аул отары, обнаружили вьючных животных бека. Караван привели к мечети, вскрыли тюки. Ткани  лезгин, персидские шелка, одежда разных народов, турецкие сабли и кинжалы, женские украшения и золотые монеты разных стран. Развернули ковры ручной работы, помощники муллы стали делить добычу.  Это – казакам, это – жителям аула.
Гуляли свадьбу три дня. Кавказское вино веселило женщин, они танцевали танцы Кавказа. Аминет исполнила танец невесты, на носочках плыла по кругу, а руки, как крылья птицы, а стройный стан – гордость горянки, очаровал мужчин. Они хлопали в ладоши в такт музыке, гортанными выкриками вызвали на танец Ивана:
– Прекрасная пара! – крикнул аксакал, сам поплыл в танце. В его движеньях чувствовалась могучая сила гор, стремительность водопадов, где дикая природа проверяет джигита на прочность. Ему поднесли позолоченный рог вина, желали здравствовать. Горцы  встречали  Даниэль-бека на горных тропинках, но не верили предателю. Говорят, что он уехал в Турцию, где следы его затерялись.
Отдохнувшие кони несли казаков по неведомым тропам к новым сраженьям. Горцы нагрузили караван, проводили Ивана и Аминет до Кубанской станицы. В станичной церкви обвенчали молодых, дали Аминет имя Анна. Горцы, привыкшие к горам, смотрели в степь и не верили своим глазам. Степь, зелёными волнами, убегала к горизонту и нет ей конца. Обработанные поля пшеницы звенели тучным колосом, зелёная кукуруза прятала золотые початки, на бахче наливались соком тысячи арбузов. Благодатный край – Кубанская земля!
Они вернутся в аул, а рассказать о степи не смогут. Как доказать, что степь широкая, как море, когда аул окружают горы, а их вершины пронзают небо, достают звёзды?
Имам Шамиль поднялся на вершину горы. Он осмотрел «Гнездо  Шамиля», улыбнулся. На  женской половине дворца его встретила старшая жена, провела в гарем. Дети и наложницы громко кричали, хлопали в ладоши. Они показали радость видеть отца и господина. Шамиль поднял на руках младшую дочь, пощекотал бородой. Девочка заплакала, испугалась бородатого дядю.
Шамиль стоял у края пропасти, смотрел на едва заметную тропу, на груди отвесной скалы. По тропе пробирался отряд наибов, вели пленного русского офицера. Имам Шамиль одной ногой стоял на камне, который шатался и мог сорваться в пропасть.
Мюриды замерли от страха, восхищались смелостью имама: «Святой, Святой!» – шептали они, в молитвенном экстазе упали  на колени.
Перед взором Шамиля прокручивалась его жизнь. Выбор пути под защитой Аллаха: В Гимрах, среди аварцев, в одной из ветвей лезгинского племени, удалившихся в горы Дагестана, чтобы сохранить свою свободу, появилось на свет дитя, будущий  имам Шамиль.  Если бы знала мать, какого зверёныша она родила, то задушила бы своими руками. Русские наступали полками, горцы уходили в горы.
– Аллах не любит суеты в серьёзных делах. Зачем спешишь, джигит? Твой путь только начинается. Подумай, прежде чем сделать следующий шаг! – говорил отец. Эти слова он помнил всегда на пути к власти.
Оглядывая мысленно Кавказ, видишь цепь гор, ущелья которых стали убежищем для разных народов. Наступали на горы: аланы, готы, авары, гунны, хазары, персы, монголы, турки, эти живые волны омывали  Кавказ, а часть их проникала в ущелья, где они оставались, закреплялись.
Никакой политический союз не мог соединить людей, столь разного происхождения, языка, обычаев и нравов. Для этого необходима была связь религиозная.
Малоизвестный на Кавказе Кази-Мулла, основал мюридизм, похожий на вагабизм, но  с более строгими законами. Во главе клана стоял имам, повелитель правоверных.
Апостолы его назывались мюршидами, а посвящённые  мюридами. От мюрида требовали полного  отрицания всех благ этого мира, а созерцание, молитв и покорности. Мюрид должен повиноваться имаму беспрекословно, без рассуждений: приказывают ли ему убить, или требуют самоубийства.
Двадцать долгих лет своей жизни отдал Кази-Мулла, чтобы утвердить свою власть.
В горах он стал неограниченным повелителем, а в мире его не знали.
В 1831 г. он спустился с гор, напал на город Кизляр. Много дней отбивались казаки, но силы были неравные, город пал. В крепостной ров скатились шесть тысяч отрубленных голов. По обе стороны Кавказского хребта заговорили о КазиМулле, как о «Великом имаме», поднявшем знамя газавата.
В этих экспедициях его сопровождал молодой человек, который умел читать и писать. Кази-Мулла назначил его нукером, потом мюридом, а звали его Шамиль. На пятнадцатом году жизни он исчез из своего аула, пять лет пропадал, а появился в свите имама. Враги говорили, что он был турецким невольником, скрывался в горах, совершил много кровавых  дел, но остался крайне благочестив. Знал суры Корана наизусь, мог прочитать по памяти. Он стал оруженосцем имама, его секретарём.
Шамиль улыбнулся, вспомнив, как он спал на полу, на шкуре барана, в спальных покоях  имама. Все тайны влияния на правоверных, все фирманы турецких султанов, русских императоров прошли через его руки.
– В молчаливых устах тайное остаётся тайной. Мудрый промолчит, глупый расскажет и погибнет! – шептал Шамиль, шевелил ногой неустойчивый камень и он рухнул в пропасть. Мюриды бросились к имаму, а он застыл над пропастью на одной ноге, как буд-то летел в вечность.
Капитана поставили на колени перед Шамилём. Командир роты Астраханских егерей, один, проверял дозоры, был сбит с ног. Чёрная тьма закрыла глаза, очнулся в руках нукеров. Два нукера тащили в гору за верёвку, два толкали в спину. Он мысленно простился с жизнью, успокоился. Нукеры развязали башлык, он увидел Шамиля.
Во всех штабах имелись портреты имама, он не ошибался, это был Шамиль. Десять тыс. червонцев обещали за голову имама, за живого или мёртвого.
Капитан смотрел в лицо повелителю гор, удивлялся. Как мог этот простой человек, тридцать лет держать в повиновении Кавказ, мановением руки бросать народы в кровавые  битвы?  В чём заключается сила его власти? Эхо принесло орудийный гром, русские солдаты наступали. Шамиль спросил:
– Генерал надеется подняться в «Гнездо Шамиля»? Только боги владели вершиной! – Капитан ответил:
– Русский солдат покорял великие вершины, сталкивал в пропасть старых богов, укреплял веру в единого Бога. Нет силы, которая остановит его! – Шамиль махнул рукой. Мюриды умело подхватили капитана, поставили на колени над пропастью. Капитан слушал гром орудий. Русские войска, на южном склоне Кавказа, столкнулись с двумя старыми врагами – турками и персами. В 1826 г. турки объявили войну Персии. Генерал Паскевич разбил персов при Елисаветполе, разбили войска Аббас-Мирзы, взяли крепость Аббас-Абад, крепость СардарАбад, овладели городом Эривань. Турки забеспокоились, когда русские перешли Аракс, овладели городами Ардебилем, Мараном и Урмией.
Был подписан мирный договор с Персией, по которому к России отходили Эриванское и Нахичеванские ханства. Турция владела Черноморским побережьем Кавказа. Черноморский флот не имел надёжной гавани на берегах Кавказа. Крепость Анапа славилась, как рынок работорговли. Черноморские казаки и Черноморский флот штурмом овладели Анапой. Генерал Паскевич взял  штурмом крепости  Карс, Поти, Ахалкалаки, Хертвис, Ахалцых, Баязет.
При деревне Канди сошлись казаки и турецкая кавалерия. В ожесточённой рубке казаки рассеяли турок, принудили их к Адрианопольскому миру, по которому Турция уступала России все взятые крепости.
На южном склоне Кавказа наступил временный мир. Генералу барону Розену было приказано наступать на  Дагестан, овладеть Аварией и Чечнёй. Каждая сакля в ауле, это крепость с бойницами, с запасом пищи и пороха, а защищает её – род, семья, каждый джигит. Русские войска несли большие потери, но шли вперёд, и, наконец, блокировали селение Гимры.
Среди защитников находился имам Кази-Мулла, наиб Гамзат-бек, молодой Шамиль. Гамзат-бек где-то скрылся, а на поле сражения остались убитый имам и раненый Шамиль. Когда русские покинули поле боя, Шамиль подполз к телу имама, придал ему позу человека, умершего во время молитвы и молящегося даже после смерти.
Кази-Мулла умер, но мюридизм торжествовал. Шамиль сильно рассчитывал на силу веры для своего будущего возвеличенья.
Он объявил Кази-Муллу мучеником, от которого получил последние наставления и принял его последний  вздох. Он объявил себя любимым учеником имама.
Горцы вернулись на поле боя, нашли труп имама в молитвенной позе и никто больше не сомневался, что Шамиль-эфенди получил благословение имама.
Но время Шамиля ещё не наступило, мешал Гамзат-бек. Популярность его на Кавказе была велика, но он был наиб, и не надеялся наследовать верховную власть.
Дерзкий разбойник, он получил её благодаря своей дерзости. Он пригласил всех Дагестанских мулл собраться в ауле Карадах. В полдень, когда муэдзин созвал правоверных на молитву, Гамзат-бек приехал к мечети на коне, в окружении верных нукеров и преданных мюридов. Он решительно вошёл в мечеть, совершил молитвенный обряд, громким голосом обратился к народу:
– Мудрые соратники по таракату,  почтенные муллы  и руководители общин! Кази-Мулла убит и теперь молится  Аллаху за нас. Будем признательны  ему за его преданность святому делу.  Он оказывал нам покровительство в наших предприятиях, и он отворит  врата рая для тех, кто погибнет в сражениях. Наша вера повелевает сражаться с гяурами, чтобы освободить наши народы из под их ига. Кто убьёт неверного, тот вкусит вечное блаженство, кто будет убит, того ангел смерти переселит в рай, в объятья счастливых и непорочных гурий.
Возвращайтесь каждый в свой аул, передайте народам завещание Кази-Муллы, скажите им, что если они не защитят своё отечество, то наши мечети превратятся в церкви. Но мы не можем оставаться без имама. Шамиль-эфенди получил последние  наставления нашего храброго начальника, скажет вам, что назначение меня своим преемником было последними словами имама. Я объявляю русским священную войну, – и с этой минуты я ваш имам! – Многие воспротивились присвоению верховной власти, послышался ропот, но Гамзат-бек дал знак и в мечеть ворвались его верные нукеры и мюриды:
– Единоверцы, – сказал он, – я вижу, что ваша вера ослабела. Повинуйтесь мне и без ропота, или Гамзат-бек усмирит вас своим кинжалом! – Его дерзость, его обнажённый кинжал, его мюриды, готовые на всё, заставили замолчать толпу – никто не посмел протестовать. Гамзат-бек вышел из мечети, вскочил в седло и в сопровождении  нукеров и мюридов возвратился в свой аул.
Духовная власть была утверждена, осталось захватить светскую. Эта власть была в руках аварских ханов. Их звали Абу-Нунцал, Умма-хан и Булач-хан.
Шамиль убедил  Гамзат-бека избавиться  от законных владетелей страны:
– Пока живы ханы, они владеют богатствами  Кази-Муллы, а значит  властью в стране.
Когда русские вторглись в Аварию, семейство ханов скрылось в Хунзахе. Мать ханов Паху-Бике, предупреждала сыновей:
– Гамзат-бек рвётся к верховной власти на Кавказе. Не верьте жадному беку, он перешагнёт через древние законы гор.
Гамзат-бек, крупными силами, стал тревожить русских днём и ночью, вынудил их оставить Аварию. Войны бека раскинули лагерь возле Хунзаха, резиденции ханов. Бек посетил дворец ханов, по закону гостеприимства пригласил их в свой шатёр, но едва они прибыли в стан Гамзат-бека, как его нукеры обнажили шашки, набросились на людей ханов. Молодые ханы и их люди не уступали в храбрости мюридам  бека, завязался неравный бой. Сорок человек было убито, в их числе два старших хана, а младшего Булач-хана взяли в плен. Но погиб единственный брат Гамзат-бека, и бек не мог передать наследство, и не мог стать законным правителем Аварии.
Гамзат-бек поселился в ханском дворце в Хунзахе. Народ признал это святотатством, роптал против изменников.
Этот ропот направлял Шамиль. На пути к верховной власти остался Гамзатбек, а молодого хана он не считал соперником. По его внушению Осман-Сул Гаджиев и два его внука, Осман и Хаджи-Мурад, организовали заговор против Гамзат-бека.
19 сентября, в день великого праздника мусульман, в мечети, он был убит. Его обнаженное тело валялось на площади перед мечетью в течение четырёх дней, и никто не оплакивал бека.
В кармане трупа нашли письмо Шамиля, в котором он предупреждал о заговоре.
Гамзат-бек, как настоящий горец, ответил посланнику Шамиля:
– Не боюсь. Кто может остановить ангела смерти? Будет то, что написано мне на досках предопределения. Если Аллах избрал завтрашний день днём моей смерти, то кто  может воспротивиться этому? Можешь ли ты остановить ангела, который по приказу Аллаха придёт взять душу человека? – Посланец смерти низко поклонился, пропал в толпе народа.
Имам Гамзат-бек исполнил  и совершил последнюю молитву в мечети Ханзаха и был убит,  в назначенном месте и в условленный час.
Шамиль-эфенди, находясь вдали от места трагедии, начал взволнованно молиться. Бледный, с влажным челом, словно он беседовал с Аллахом, он возвестил о смерти имама. Правоверные поверили в его святость.
Спустя восемь дней после смерти Гамзат-бека, Шамиль единогласно был провозглашен имамом – повелителем Кавказа. Хаджи-Мурад был назначен наибом Аварии.
Оставался молодой Булач-хан, кторый с течением времени мог претендовать на Аварское ханство, как единственный законный наследник. Юный хан был отдан Гамзат-беком под руку тестя Имана-Али. У него был сын Чобай-бей, который участвовал в битве за власть с братьями хана и был смертельно ранен.
Перед смертью он признался отцу о совершенном злодеянии и заклинал отца защитить Булач-хана и возвратить ему Аварское ханство.
Шамиль узнал об этом, приказал  мюридам окружить жилище и взять в плен хана. Он, лично,  привёл мальчика на вершину горы, господствующей над Койсу и сбросил Булат-хана в пропасть. В ущелье шумела река, ворочала огромные камни.
В звёздных небесах пролетел метеорит, сгорел, как жизнь Булата.
– Магомет называет себя последним из пророков по догматам исламизма. После него никто и никогда не станет пророком. Арабское слово имам – глава и владетель страны, соединяющий в одном лице власть духовную и светскую. Я стал ИМАМОМ – повелителем народов Кавказа. Аллах простит меня, так как в борьбе за власть все средства хороши. Тридцать лет я учил и направлял народы на борьбу за свободу. Кровь гяуров оросила камни Кавказа. Моя звезда счастья отгорела, сыновья погибли, и нет героя, чтобы поднял над горами  зелёное знамя  ислама! – Первый русский снаряд разорвался на крыше дворца, обрушил потолки на головы гарема. Кубанские пластуны преодолели непреступные горы, установили горные орудия, открыли огонь по «Гнезду Шамиля».
Казанские егеря штурмовали неприступную крепость. Правоверные мусульмане разрушали последний оплот мюридизма, кровожадной религии насилия.
Над горами Кавказа, удалым казаком, шагал 1864 год, год окончания Кавказской войны.  Кубанские эскадроны уходили на Кубань – казачий край.
История перевернула  страницу.
Глава 20 ПЕРЕДЕЛ
С зелёных гор струился белый туман, заполнил лес и заросли терновника, подполз к реке и остановился. Было видно, как река поглощает туман, закручивает сизую вату в воронки, уносит к морю. Белое солнце, прозрачной рукой, коснулось тумана, и он исчез.
Кубанская станица, как раскрытая книга, вот улицы-строчки, вот домабуквы. В этом доме – горе, не вернулся казак, в этом радость, родился сын.  Иван Ярославец выскочил на улицу с «берданкой» в руках, тремя выстрелами доложил станичникам: родился казак!
Алексей Гайворон прискакал к другу без седла, без сапог, в одних шароварах. Спрыгнул на землю, набросил повод на кол изгороди, выдохнул одно слово:
«Кто?».
Иван охватил друга руками, оторвал от земли, закружил: «Сын, братка, сынказак – продолжатель рода! Назовём его Леонидом в честь деда. Леонид Иванович – звучит! – кричал Иван, дёргал затвор карабина. От станичного управления прискакал наряд во главе с атаманом, как по тревоге: «Что за шум, а драки нет? – спросил атаман, грузно покинул седло. Из хаты выбежала мать Ивана с графином вина:
«Откушайте, господа казаки, за внука, за мать, за отца, за деда с бабкой!».
Казаки выпивали стакан вина, крякали, а атаман полез целоваться: «Нехай расцветает Кубань молодыми казаками! Да не сгинет казацкая сила! Есть ещё порох в пороховнице. Поставить казака на учёт в первую сотню. Нарезать надел земли, как положено! – кричал атаман, от всей души радовался. В последних походах станичный эскадрон понёс большие потери. Молодые вдовы тосковали, плакали, а казака не вернёшь.
Отмена крепостного права дала крестьянам свободу от власти помещиков, но крестьяне оказались безземельными. Тысячи молодых парней, артелями и поодиночке, пробирались на Кубань, нанимались в работники к зажиточным казакам. Атаманы станиц пытались зачислить их в казаки, пополнить сотни, но чиновники управлений исключали из списка. Парни пели на вечёрках под вдохи баяна:
Ой, да не каждому свобода
В чистом поле умереть, Да не каждому у брода
 Красоту  твою воспеть.
Сердце казачки – не камень, любила русоволосого парня, но родители грозили: «Примака приведёшь, народишь холопов, по миру пойдёшь!». Молодая вдова отмахивалась от матери:
«Хоть с крепостным, хоть с холопом, а счастье своё не потеряю! Ушёл казак, сгинул, в чужой земле. Лежит, не оплаканный, а мне слёзы лить? Хватит, наплакалась, петь и плясать хочу!».  Уводила парубка на танцы, защищала от кулаков казаков:
«Ещё пороха не нюхали, а гордитесь, что вы – казаки!». Наступала на сотника Романа: «Конь есть, сабля и кинжал есть. Зачисляй в сотню Илью, учи, как надо, чтоб богатырём – казаком  стал, Родину защищал!».
Так появились приписные казаки с правом участвовать в походах, но без права на земельный надел и другие привилегии.
Всей станицей отметили рождение первенца Леонида Ивановича, сына Ивана, внука Леонида Ярославца. Солдатом ярославского полка попал Леонид к туркам в плен, но выручили казаки, зачислили в сотню, дали звание – Ярославец.
Анна-Аминет стала казачкой, но шальвары не снимала, помнила чеченский обычай.
Под белым платочком прятала густые чёрные волосы, лица не прятала от посторонних глаз. При встрече с казаком опускала глаза.
Соседки, как любопытные «варвары», присматривались к чеченке, завидовали её красоте и резвости. Целый день она спешила от коровника в хату, из хаты до казана, а в казане что-то варилось, вкусный дух возбуждал аппетит. Бежала к колодцу, гнулась, как лозина над рекой, от полного ведра воды, затевала стирку.
Развешивала бельё, напевала песенку. Цветное платье и шальвары мелькали то здесь, то там, как огонёк на сухой соломе. Иногда останавливалась, смотрела в сторону гор, поправляла белый платочек на голове. Густые, волнистые, чёрные волосы падали на плечи. Красавица из «Тысяча и одной ночи», поправляет сказочные восточные мониста, мечтает о любимом.
Иван выпрыгивал из седла, возвратился с поля, поднимал Аннушку на руки, целовал её хохочущий ротик, уносил в хату. Любовные ахи слышали казачки, бежали, льнули к мужьям. Округлившийся животик она носила бережно, отворачивалась от любопытных глаз. И вот появился на свет Леонид. Как орлица над гнездом, она хлопотала над колыбелью, ворковала: «Глазки папины – голубые, волосы мамины – чёрные, брови и реснички – густые, губки – алые. Берегитесь, девушки, казак придёт, украдёт,  нежно расцелует». Младенец гукал, ручонками старался достать розовую пятку, положить в рот. Так они и жили, не тужили, а животик  у Анны округлился.
Столичные генералы и чиновники, как стая воронов, заселили Управление Кубанского Войска, каждый мечтал обогатиться. Двести десятин пахотной земли полагалось генералу, а где взять?  Юркие юристы нашли лазейку. В дарственной грамоте Екатерины 2-ой, земля кубанская дарилась войску, не закреплялась за отдельным казаком. Значит можно урезать надел, потеснить казака, обогатить чиновника.
Молодой землеустроитель, полковник земельного разряда, катил на рессорной линейке, от станицы к станице, собирал акты передела. Он улыбался, прикидывал в уме:
«Двести десятин генералу, двести писарю-судье, а мне – триста. Арендаторы – армяне соберут с надела урожай звонкой монетой. Ещё три таких замера и можно уходить в отставку, поселиться  в Петербурге, кружить красоток в мазурке».
В глубокой балке, в густых зарослях терновника, лошади остановились. Оскаленная волчья пасть ухватила зубами увесистый портфель, зарычала позвериному, лошади понесли. Возница-казак нахлёстывал кнутом лошадей, кричал:
«С нами крестная сила! Спаси, Господи, от степного чёрта, серого волка! Держитесь, ваше благородие, одна надежда на резвую тройку, да на ровную дорогу!».
Очнулся полковник на улицах Екатеринодара, в кабинете писаря-судьи:
«Не даётся казачья земля в руки чиновника. Спаси бог, еле живой ушёл!» – доложил он писарю, потребовал водки.
Казаки освободили Алексея Гайворон от волчьей головы и шкуры барана, хохотали как на ярмарке. Открыли портфель, достали гербовые бумаги, прочитали, бросили в огонь костра. На огне поджарили на шомполах куски солёного сала, выпили горилки, закусили вкусным салом. Они защитили станицу от чиновничьего передела. Крючкотворы-юристы придумали урезать наделы приписным казакам. В 1866 г. вышел новый указ, разрешающий станичным управлениям принимать приписных казаков на казачий кошт. Русские парни становились казаками, с правами и привилегиями казака, но имели земельный надел в 10 десятин.
Станица Марьянская развернула два отдельных эскадрона, каждый день проводили ученья.  Коренные казаки выполняли заданья с первого раза, приписные повторяли много раз, перенимали уловки казаков: «Тяжело в учении, легко в бою!».
Глава 21 ДЯДЕНЬКА
Весна слетела с Кавказских гор, кружилась над землёй. Беззаботно бросала охапки тёплого, солнечного ветра, прогоняла заморозки, покрывавшие узорным инеем деревья. Звенела капель, как обрывки мелодии, – прекрасной и красивой. По скользкой дороге шёл человек. Холщёвая солдатская котомка заброшена на плечо, пустой рукав заправлен в карман кацавейки, на голове солдатская фуражка без козырька. Он молил бога: попалась бы попутная подвода, подвезла убогого, устал солдат.
За спиной услышал тарахтение колёс, шёл, не оглядывался. Лошади поравнялись с ним, остановились. Женский голос сказал: «Что стоишь?  Полезай!», – а сама одной рукой придерживала вожжи, другой прижимала к груди ребёнка, кутала его в фуфайку.
– А жеребёнок как побежит… Волки его и не догнали. Потому что у «Орлика» ноги длинные, быстрые, как ветер.
Человек пристроил котомку, забрался в кузов. Лошади тронулись, шлёпали по скольской дороге.
– Из нашей станицы?
– Да… Вот отслужил, возвращаюсь из госпиталя.
Женщина дёрнула вожжи, чмокала губами: «Но, залётные! Торопи копыта!» – это были его слова, когда он увёз Татьяну в степь на всю ночь.  Как она изменилась. Появились морщинки вокруг глаз, а бескровные губы сжаты плотно, словно стянуты. Надо было что-то сказать ещё, но он не мог придумать, только кашлял. Одной рукой скрутил самокрутку, закурил. Девочка встретилась с его глазами, спросила:
– Ты кто? Солдат или казак?
– Никто, я – инвалид!
– Мама, а что такое инвалид? Это значит не казак, а кацап?
Девочка смотрела в глаза матери, а та молчала, отводила глаза в сторону. 
Шесть лет прошло, как он ушёл с эскадроном в поход, потерял руку, потерял молодость, потерял надежду. А она осталась одна, вытерпела насмешки, тумаки отца, родила дочь. Она помнит, как отец кричал:
– Что-то у тебя живот растёт. Уходи вон из дома. От такого позора лучше умереть!
Она постелила соломы рядом с коровой, стала жить в хлеву. Её крики услышал сосед – дед, присел рядом, гладил по животу:
– Новая жизнь на свет проситься, надо в больницу ехать!
Запряг лошадей, отвёз Татьяну в роддом. Увидел в огороде отца, стал стегать нагайкой:
– Дочка внучку родила, а ты нос воротишь? Сколько детишек по свету бегает, а казаками не стали. Их что всех порубать?
Отец смягчился, привёз внучку и дочку домой, поселил в хате. Светланка подросла, ходила за дедом, спрашивала:
– А почему букашки ползают, а птички летают и песенки поют? А почему девочки  в куклы играют, а мальчишки в войну? А почему…
Отец как то присел на крылечке и больше не встал. Похоронили его рядом с матерью, Татьяна её не знала, умерла при родах. Она целый год ходила на могилу родителей, не плакала, учила дочь поливать цветочки.
Светланка увидела дядю на улице, долго смотрела, потом сказала:
– Ты мой папа, а я твоя дочка, пойдём с нами жить.
Смоленский парень оторопел, а увидел Татьяну, её грустные глаза, и  остался.
Захар оказался работящим, трудился от рассвета до заката. За один год обновил хату, построил пристрой, (летнюю избу), и резные сени, как у себя на родине. В новом сарае появились коровы, овцы, свиньи, а гусей, уток и куриц – не перечесть. Пара лошадей, пара быков, трудились по хозяйству. Татьяна возвращалась с городского рынка, продала два баллона молока, творог и сметану, копчёное сало, яйца.
Она вспомнила свои мечты, чтобы дом – полная чаша, куча малышей, и любимый муж казак, суровый, но справедливый.
Степан был молод, на коне держался, как бог, белозубой улыбкой соблазнял казачек.
Она выбрала его за красоту, думала, что и душа у него красивая.  Там, в степи, на свежем сене, в подводе, она любила его, как богом данного мужа. Когда почувствовала в себе другую жизнь и сказала ему об этом, он сразу отстранился от неё, посмотрел, как чужой, стал избегать.
Она проводила эскадрон в поход, выбрала минуту, передала Захару гостинца, а он гикнул и ускакал. Три года она одна боролась с нищетой, и одна радость – подрастающая дочь, как светлый лучик.
Эскадрон вернулся из похода, о Степане говорили разное, но о том, что он погиб, никто  твёрдо не знал. Пропал казак, вечная ему память!
Кони остановились, у калитки стоял Захар.  Он взял девочку на руки, целовал в щёчки:
– Светик мой ясный, устала в дороге?
Девочка охватила «отца» за шею, шептала на ухо:
– Первый раз вижу инвалида. И не казак, и не солдат, а инвалид. Жалко мне его!Степан набросил котомку на плечо, пошагал по улице. Горькие слёзы терялись в серой  щетине бороды. Прохожие здоровались, провожали взглядами.
Стол накрыт состряпанными наспех закусками: тушёное мясо, жареная картошка, солёные огурчики и помидорчики, а во главе стола – запотелый графин вина.
– Хорошо, что ты вернулся, Степан! – Василий Кочура радостно глядит на сына.
– Теперь только невестку в дом.
– Молодую…
– Красивую, работящую…
– Да, мало ли девушек в станице…
Шумят соседи, пьют вино стаканами, плетут всякую всячину. Вспомнили Татьяну гулящую, и то, как она пристроилась.
– Захар не казак, но молодец. Взял её с приплодом, после другого…– И не обижает?
– А чего обижать? Человек он пришлый, но работящий.
– Говорят, что его выбрала Света. Увидела и говорит, что ты мой папа, а я твоя дочка, пойдём с нами жить! – Как тут откажешься? Татьяна погоревала, но согласилась. Правда, детей нет. Кто испортил девушку, осталось тайной.
Степан вышел за калитку, услышал:
– Дяденька, посмотри, что мне папа подарил!
Света подбежала к Степану, протянула красивую куклу. Прибежала за два квартала, не побоялась собак и шипучих гусей. И убежала, прижав куклу к груди. Степан стоял, словно прибитый гвоздями к дороге, во рту пересохло, в горле застрял горячий ком. Он помял горло рукой, всхлипнул, тяжело пошагал к дому.
– Дяденька, ты такой сердитый…
Утром Степан поднялся, надел казачью форму, вышел во двор. Отец чистил строевого коня, тихо  выговаривал, поругивал его:
– Застоялся в стойле? Прогнать бы тебя, проверить: «Буран» ты, или не «Буран», а так верховой  ветерок, не имеющий силы? Чего пляшешь?  Или дорогу почуял? Степан вынес из конюшни седло, одной рукой набросил попону, седло, а поймать и затянуть подпруги не удавалось. Отец забросил поводья на гриву коня, затянул подпругу, придержал стремя. Степан поднялся в седло, расправил повод. Конь вскинул свечку, вылетел на улицу, как ураган, поскакал за станицу. Ах, степь широкая, степь привольная! Изменилась ты, не узнать тебя! Заслонили горизонт сады и лесополосы. А поля вокруг, как крыло ворона. А всходы в полях, как зелёный ковёр. Нет роднее тебя…
– Дяденька, ты такой сердитый…
Из лесополосы выскочил серый волчище, скакал махом через вспаханное поле. «Буран», без команды, бросился наперерез, прижал уши, оскалил зубы. Он помнил, как волчья стая зарезала жерёбую кобылицу, решил отомстить врагу. Расстояние сокращалось, а волк не мог повернуть голову, посмотреть назад. Разящая шашка опустилась на лобастый затылок, развалила череп. Волк три раза перекувыркнулся через мёртвую голову, отбросил бесполезные лапы.
– Дяденька, посмотри, что мне папа подарил…
От станицы скакали казаки, бывшие сослуживцы, кричали вразнобой, радостно:
– Живой бродяга! Жить тебе вечно!
Заметили пустой рукав, замолчали, отводили глаза в сторону. Что сказать Степану, как оправдаться? Есть ли на свете сила, чтобы  повернуть время назад: тот бой, когда эскадрон отступал, а вокруг рвались гранаты, и слышался крик: «Аллах иль Алла!». Паника, желание жить, сильнее дружбы. Каждый спасал свою шкуру. А тут поверженный волчище, и боевой конь теряет кровавую пену с уделов. А окровавленная шашка зажата в кулаке, до боли в суставах, и глаза налитые кровью.
– Ступай, иди к нему… к дяденьке, – и засмеялась.
Он вспомнил эти слова,  и сердце заплакало, а в глазах  засветились огоньки:
– Живой я, братцы! Живой! Всем смертям назло! – кричал Степан, одной рукой обнимал товарищей, оглаживал шею коня. А «Буран» осматривал поле, ему хотелось догнать волка, убить и растоптать копытами. Круговая чаша ходила вокруг стола. Бойцы вспоминали минувшие дни, и битвы, где вместе  сражались они. Станица узнала: вернулся Степан Кочура – инвалид. На весенних скачках все главные призы взял Степан, рубил шашкой так, что сталь звенела, а зрители ахали, вскакивали с мест, хлопали в ладоши. Их поражало, что конь выполняет команды без поводов, как спаянный с казаком. На голову ему  надели венок, через плечо перевязали рушником, кричали:
– Ура победителю! Ура Степану Кочуре!
Он высмотрел в толпе Свету, надел ей на голову венок из ранних, полевых цветов, – приз победителя, улыбнулся весело:
– Я не инвалид-солдат, я боевой казак-орёл, только без одного крыла! – гикнул, ускакал. Света теребила мать:
– Мама, ну не плач! Дяденька не сердитый, а боевой!
Странную игру затеял Степан: накупил в лавке мягких игрушек-зверушек, расставил их на сундуке, играл, как маленький. Спрячет за пазуху зайчишку косого, в карман леденцов насыпет, уйдёт за квартал от дома, сядет на колоду, ждёт.
Смотрит, Света бежит, куклу к груди прижимает:
– Дяденька не сердитый, а боевой…
Окликнет он девочку, из-за пазухи игрушку достанет, да так, как будто зайчишка из куста выпрыгнул. Кричит на всю улицу:
– Держи косого! Он в огороде капусту ворует.
Света возьмёт зайца за длинные уши, к груди прижмёт, убежит. Оставила она куклу в покое, зверушек на травке расставит, кормит их, клички придумывает. Татьяна смотрит на дочь, на её тихую радость, в груди теплей станет, а в глазах слёзы.
Василий Кочура увидел забавы сына, расстроился:
– Пора казака к делу пристраивать. Сторожем на бахчу определить, а там побачим.
Шалаш, посреди поля, накрыт толстым слоем камыша. Охапка сена прижата рядном, это постель. В шалаше прохладно. Железная тренога, на треноге чёрный котёл. Бидоны с водой стоят в тени, под рукой. Степь дышит зноем, арбузы набирают силу.
Солнце закатилось за холмы. Ясное небо, как платок из тонкого шёлка, окрашено в нежно-розовый цвет, постепенно переходивший в прозрачно-голубой, блекло-синий, как лепестки цветов вдоль дороги.
По дороге идёт Татьяна. Цветной платочек наброшен на плечи, толстая коса ниже пояса. Щёки горят. Она прижимает руку к груди, шепчет молитвы. Она решилась.
– Дяденька не сердитый, он родной…Света дёргает мать за руку, торопит:
– Шагай быстрее, мама! Бахча вон за тем полем. Ночь идёт, а казак один вполе.
Степан не ждал желанных гостей, растерялся, сел на обрубок бревна. Света взобралась на колени, погладила ручкой щетину на щеке, вздохнула, как взрослая:
– Совсем пропадёт казак без женской  руки. Татьяна заплакала в голос. Степан упал на колени, обнял ноги любимой:
– Простите меня! Я думал, что потерял вас в том страшном бою. Подобрали меня санитары, скитался по госпиталям, специально кровавил рану, думал: кому я нужен калека.
Сидели они на брёвнышке, обнявшись. Света пригрелась на коленях отца, уснула. Звёздное небо струилось миллиардами светлячков, вечность играла мелодию жизни. Татьяна любила, как в первый раз, со стоном:
– Я второй раз стала женщиной, рожу сына! – шептала она, накрыла платком дочь. – Света почувствовала, что ты родной отец. Она стала звать Захара – дядя Захар. Детское сердце не обманешь. Если б ты знал, как я тосковала!
Василий Кочура остановил лошадей, заглянул в шалаш. Степан лежит на спине, на руке лежит Татьяна, обняла его, а под мышкой сопит Света – внучка. Старик пошевелил угли в костре, подбросил хвороста. Огонь пробирался робко и вдруг вспыхнул, заплясал весело. Так и жизнь, совсем затухала в нашей хате, а теперь, огого, наполнится детским смехом.
Проснулась Светлана, выбежала к деду:
– Деда, пора готовить завтрак. Мама с папой проснутся, а кушать нечего.
Дед отвернулся от внучки, прятал мужские слёзы:
– Это от счастья! Выехал в степь, нашёл внучку и дочку, и сына вернул.
– Я знаю, дедуль, ты добрый…
Станичный атаман подписал проездную грамоту Захару, пробурчал:
– Не каждый русак может стать казаком. Зачислять в сотни только тех, кто покажет доблесть в бою, примет наши законы и обычаи, а остальных отправлять в Россию.
Это решение затронуло многие семьи, а особенно женщин. Они собрались под окнами управления, кричали хором:
– Атаман! Выходи, жалкий трус! Мы расцарапаем твою жирную рожу!
Атаман вызвал дежурную сотню, но бабы стащили казаков с коней, издевались:
– Какие вы казаки, что с бабами не справились?  Возьмите наших детей, убейте их, они сыновья кацапов.  Атаман отменил свой приказ.
Захар заложил лошадей и быков в гружёные повозки, с обозом отправился к Смоленску.
Татьяна стояла, смотрела, не плакала. Светлана вынесла куклу, протянула дяде Захару:
– Скатертью дорожка, дядя Захар. Возьми куклу. Маруся будет петь тебе мои песенки.
– Ах, ты Светик – пусто цветик, ах ты милая моя…
– Я не твоя, я папина. Он – родной, суровый казак… И добрый…
Захар погонял быков хворостиной, кричал: «Гей! Цоб-цобэ! Чтоб вам пусто было!». Он подсчитывал трёхлетний заработок: «Пара быков, да пара лошадей, да повозки, да плуг с бороной, да утки и гуси на пропитание, да три молодых барашка, да одежда и обувь, да топор на ремне, да нож в сапоге, да заветный кошелёк с рублевиками. Вернусь первым парнем на деревне, не желаю быть вторым в станице!».
Быки жевали свою жвачку, метили пыльную дорогу. Лошади напирали дышлом на задок повозки, прогрызли чувалы, лакомились сухарями.
Заложный шлях не таких  ухарей видал, в оврагах топил, в речках переворачивал. Из станицы схлынули временщики-работники, дышать легче стало. Две сотни молодых парней справили справу, коней и оружие, встали в строй эскадрона.
А расходы составляли сумму в 310 рублей.
1. Конь – 100 – 170 рублей, для гвардии – 150 – 250 рублей.
2. Седло с  прибором – 53 рубля.
3. Обмундирование:  2 мундира, шаровары – 25 рублей.
4. Две бурки – 25 рублей.
5. Полушубок – 10 рублей.
6. Две папахи – 2 рубля.
7. Две пары сапог – 10 рублей.
8. Два башлыка – 3 рубля.
9. Портупеи и патронташ – 2 рубля.
10. Тёплая поддёвка – 6 рублей.
11. Шашка – 8 рублей.
12. Две фуражки – 2 рубля.
13. Разные мелочи – 10 рублей.
Все эти расходы ложились ярмом на семью, а одинокому молодцу хоть плач, но выкручивайся. Здесь появлялись заёмщики, кабалили казаков на многие годы. Удачный поход выручал казака. Он платил банкиру, выкупал невесту, справлял свадьбу, отправлял детей в школу, наряжал жену, хоронил родителей. Такие походы запоминали, слагали и пели песни. В каждой песне на первом месте – конь боевой, бурка тёплая, да шашка острая. Друзья верные, не подведите казака!
– Ты не дяденька, ты мой родной папа, самый смелый и  умелый…
Глава 22 В ТУРКЕСТАНЕ
В 1875 г император Александр 2-ой подписал закон: «О воинской повинности». Срок службы казака, кроме священнослужителей, казаков торговых, определялся в 20 лет. Были обозначены 3 разряда:
1-ый разряд – от 18 до 21 года – подготовительный.
2-ой разряд – от 21 до 33 лет – строевой.
3-ий разряд – от 33 до 38 лет – в разряде запасных.
Женщины радовались:  на старости лет поживём семьёй, как положено свыше. На территории  Русского Туркестана было образовано в 1867 году Туркестанское генерал-губернаторство. Ещё Пётр 1-ый возвёл интерес к Средней Азии в ранг государственной политики. Все российские государи пытались утвердить влияние России в этом регионе. На российских картах – Туркестан, имевший тысячелетнюю историю, прочные культурные традиции, самобытный жизненный уклад, выглядел загадочным лоскутным одеялом. Далеко не просто складывались взаимоотношения среднеазиатских государств с Россией. Столетиями край раздирали междоусобицы. Ненасытные ханы враждовали между собой, не жалели ни соперников, ни кишлаков, ни колодцев. Столетиями вдоль Сырдарьи пролегали караванные пути, по которым совершали свои переходы русские и азиатские купцы. Но караваны стали бесследно исчезать. Хивинские ватаги окружали караван-сараи, вели охоту за каждым русским. На невольничьем рынке Хивы русский мужчина стоил двести тилль, женщина триста тилль.
Английские дипломаты, с берегов «туманного Альбиона», были не прочь прибрать к своим рукам «бесхозные» ханства. Они снабжали непокорных ханов оружием, порохом, деньгами, старались создать блок государств, направленный против России.
К этому времени применительны два термина – завоевание и присоединение.
В каракумской пустыне и на берегах Сырдарьи вновь зазвучали выстрелы и русское «Ура».
Отважные воины-кочевники были вынуждены признать, что в лице русских казаков имеют соперника, не уступавшего воинам Аллаха ни в мужестве, ни в отваге. Несмотря на трудности, русские полки теснили непокорных противников, занимали город за городом. В итоге под протекторат России попала обширная территория, ограниченная левым берегом Сырдарьи.
Хивинский хан занял выжидательную позицию: мол, посмотрим, как себя поведут «неверные», выдержат ли зной и безводие.
А русские войска принялись обустраивать прибрежную линию, строить укрепления. К удивлению воинственного хана, русские стали предлагать мир. Соглашение почти состоялось: в Хиву вошёл караван с русскими товарами, но вмешались советчики «владычицы морей». Хан уступил их нажиму и напрочь отказался  от переговоров.
Русское правительство выделило три тысячи рублей золотом на выкуп невольников.
«Я не могу взять в толк, – ответил он, – каким образом пять или десять русских, живущих в Хиве  в дружбе, могут стать яблоком раздора».
Хан приказал отправить русских рабов в Коканд и в Персию. Генералгубернатор К. Кауфман писал в Петербург:
«Не предрешая времени, мы должны идти на Хиву, хотя бы только для освобождения наших соотечественников, томящихся в тяжёлой неволе».
Повод для вторжения найден: вперёд на Хиву!
В апреле 1873 года русские войска выступили в поход из четырёх пунктов. В экспедиции учавствовали Туркестанский, Оренбургский, Красноводский отряды и Аральская флотилия. Общее руководство осуществлял К. П. Кауфман.
Мангишлакским отрядом командовал полковник Ломакин, авангардом – подполковник М. Д. Скобелев.  От колодца к колодцу, от стойбища к стойбищу шёл отряд к Хиве.
Эскадрон кубанских казаков шагал пешком, берегли лошадей. Внезапным налётом захватывали колодцы, оазисы, караван-сараи. Падали от изнемождения верблюды, лошади, нестерпимо палящее солнце делало людей безвольными. Солнечный удар испытали многие, отлёживались в тени, шли дальше.
Отряд в две тыс. сто сорок человек, в составе трёх рот пехоты, трёх сотен казаков и двух орудий,  постепенно таял. Возле каждого колодца оставляли охрану от бродивших по пустыне воинственных кочевников.
Ночь в пустыне не несёт прохладу. Казаки залегли под копытами коней, не боялись укуса змеи, скорпиона и фаланги, а внезапного удара кочевника:
– Дядя, дядя, – шептал молодой казак, – кто-то ползёт.
– Это «перекати поле», спи, береги силы, – бурчал «дядя», а дяде 28 лет.
– Нет, второй показался, а том ещё и ещё.
Свист иволги насторожил казаков. Кони вскинули головы, перебрали ногами. Казаки передёрнули затворы карабинов, ждали команду. Дружный залп переломил бегущие тени. Протяжный крик разорвал тишину. Казаки побежали вперёд, перепрыгивали через трупы, за барханом обнаружили десять верблюдов. Они лежали, не желали вставать. «Дядя» похлопал молодого казака по спине:
– Молодец! Вовремя поднял тревогу.
– Я ночью вижу, как сыч. Песчинки барханов отсвечивают слюдой, а человек их накрывает, прячет. Я и понял, что ползут.
Огненное солнце выглянуло, осветило барханы, было видно, как ночь прячется в пески. Казаки напоили коней, умылись, сели завтракать.
– Нет, – сказал молодой, – они нехристи, но надо их похоронить.
Он взял с брички лопату, пошёл к ближнему трупу. И вдруг труп пошевелился, а казак увидел дуло пистолета. Он успел прикрыть сердце лопатой, пуля сбила с ног. Очнулся, вскочил, увидел изрубленное шашками тело, упал без сознания. «Дядя» выковырял пулю из груди молодого, рассматривал лопату:
– Пистолет «Виссон», за двадцать шагов пробивает двухдюймовую доску. Тебя спасла стальная лопата фирмы «Шварц». Бери на память.
Он протянул на ладони пулю и пистолет. Из груди молодого казака сочилась кровь.
– Первое боевое крещение, первая лёгкая рана, – сказал старший наряда, туго перетянул рану, – носи на груди рядом с крестом. Заслонил тебя твой ангелхранитель, но не зевай.  Ты не барышня, что падает от вида крови, а казак.
– Меня зовут Пётр Наливайко, а тебя
?– Я – Валя, то есть – Валентин Бойко! Валей меня мама звала. Казаки захохотали.
– Ты, из каких же будешь?
– Папа и мама – учителями в станичной школе, а я – в казаки пошёл.
Хорунжий прикрикнул на казаков:
– Закопать басурман, и не шутить. Он вас от смерти спас! Дежурным смотреть в оба! Остальным спать! Валентину Бойко от меня ни на шаг, будет ординарцем!
Мангышлакский и Оренбургский отряды соединились под Кунградом, и общее командование перешло  к генерал-майору  Верёвкину. До Хивы оставалось 250  вёрст, и они оказались самыми трудными и кровавыми. Хивинцы бросили в атаку кавалерию.
Оренбургские и кубанские казаки построились квадратом, заслонили собой 24 орудия. И вдруг квадрат распался вправо и влево, орудия ударили залпом. Снаряды рвались под ногами обезумевших лошадей. Прекрасные скакуны, гордость хана, погибали вместе с хозяевами. Пехотные полки пошли на «слом». Могучее Ура услышали в Ходжейли и Мангыте, за реками и арыками, за стенами Хивы.
Не проходило дня  и  спокойной ночи, без внезапных стычек с хивинцами. Они сжигали мосты через реки и арыки, отравляли воду в колодцах. Авангард Скобелева шёл вперёд. Десять казаков охраняли подполковника, но в одной из стычек командир получил семь рубленых ран. Казаки перебинтовали, уложили на арбу.
28 мая авангард Скобелева стоял у стен Хивы.
Кауфман решил не штурмовать город, а уговорить Сеид-Мохамед-РахимБогадурхана сложить оружие. Хивинцы ответили пушечным огнём. Меткими выстрелами русские батареи подавили огонь батарей, пробили брешь в
Шахабатских воротах. Казаки и две роты солдат бросились в пролом, овладели стенами и башнями. Начались уличные бои. Каждый дом, каждый переулок брали с бою, прорвались к ханскому дворцу.
29 мая  1873 года Хива пала.
Кауфман, от имени Белого Царя, разрешил хану вернуться во дворец:
«Восстановите своё правление, судите свой народ, охраняйте порядок. Великий Белый Царь не желает свергать вас с престола. Великий Белый Царь слишком велик, чтобы мстить вам и народу. Скажите всем, что их никто не тронет; русские не разбойники, не грабители, а честные люди. Они не тронут их жён и имущества. Свободный труд  на благо народа, рабство отменяется!».
Этот фирман был зачитан в мечети перед собравшимся народом. Радость, с которой встретило население известие, что под страхом смерти запрещалась купля и продажа людей, а все рабы получают свободу, была безмерной. Народ буквально засыпал солдат и казаков подарками. Ковры и паласы украсили походные палатки.
Казаки удивлялись обилию овощей и фруктов, пробовали красные гранаты, сочные сливы, вкусные груши, сладкий виноград. Благодатный край – Туркестан!
Победители держали своё слово твёрдо. Всё началось  с волнений в  Кокандском ханстве, которым правил Худояр-хан – тщеславный и коварный владыка. Он обложил народ непомерными податями, вернул рабство. Волны политических страстей порой выкидывали его с насиженного трона. Дважды он спасался бегством в Бухару,  или в Ташкент, под защиту русского оружия.
Народ восстал. Организаторами восстания выступили его сыновья. На престол в Коканде взошёл старший сын  Худояра  Насреддин-бек. Его поддержали часть духовенства и  феодалов. Они бредили идеей  газавата,  «священной войны».Участились налёты на почтовые станции, на караваны русских купцов. Мелкие уколы сменились открытыми нападениями на отдельные гарнизоны. Малочисленные защитники Ходжента, трое суток отбивали яростные атаки противника.
Отряд Скобелева, с четырьмя ракетными станками и восьмью сотнями казаков, внезапно ударил по кокандцам, заставил отступить от города.
Русские войска, оставив в Хиве небольшой гарнизон, покинули город.
Воинственный Абдуррахман-автобачи, талантливый вождь кипчагов, совершивший намаз в Мекке, решил сражаться до конца. Он поставил на карту не только спокойствие обширного края, но жизнь простых кокандцев, кипчагов и кара-киргизов.
Отряд из шестнадцати рот, десяти сотен казаков, с двадцатью орудиями, с восьмью ракетными станками, под командованием Кауфмана, выступил из Ходжента.
Русские войска завязали бой у кишлака Каракчикум. Кокандцы, привыкшие действовать толпой, были встречены залпами прямой наводки. Двадцать орудий, восемь ракетных установок, буквально разорвали и разметали их ряды. В стане противника поднялась паника, казаки завершили разгром пятидесятитысячной армии.
Абдурахман-автобачи засел в городе Махрам. Несмотря на отчаянное сопротивление, Скобелев с отрядом ворвался в город. Раненный в ногу, он бросал казаков в атаку, казаки видели его жёлтый знак, рубились, как черти. Победителям достались тридцать девять орудий, знамёна, обоз и девятьсот пленных.
Сопротивление было сломлено. Русские войска двигались к Коканду, население городов открывали ворота, встречали русских подношением  даров.
В Коканде Кауфмана встретил  хан Насреддин. Он отрёкся от брата, назвал  его разбойником.  Был подписан мирный договор, по которому подтверждались права русского купечества на беспошлинную торговлю, к Туркестанскому губернаторству присоединялся правый берег Сырдарьи с городами Чуст и Наманган.
Скобелев с двумя ротами солдат да  с шестью сотнями казаков ещё несколько дней преследовал остатки отряда автобачи. В руках казаков оказался «меккский значок» военачальника, но самому ему удалось скрыться в песках.
Русские полки оставили Коканд, но следом за ними в город ворвался Абдуррахман.
Он сверг Насреддина, отдал престол предводителю кара-киргизов Пулат-хану. Военные действия возобновились по всему краю. Мятежники налетали внезапно, старались захватить солдата в плен. Средневековые азиатские пытки ждали несчастного.
Генерал Троцкий сформировал отряд в составе пяти рот солдат, эскадрона казаков, шести орудий, четырёх ракетных станков, выступил в поход. Полковник Скобелев был назначен начальником штаба, и он проводил время в разведке.
Казаки показали себя отличными разведчиками, опытными следопытами. Они умели уложить коней в зарослях саксаула, часами ожидать отряд противника, завязать бой.
Так случилось под Андижаном. Завязалось сражение, враг дрогнул. На плечах противника казаки ворвались  в город, и ни узкие улочки, ни дувалы, из за которых раздавались выстрелы, не могли остановить наступательный порыв. Андижан пал.
Полковник Скобелев получил звание генерал-майора, на три дня отдал город казакам. «Я глубоко верю в казаков, как в славную боевую силу, и за поход надеюсь доказать, что они  не уступят в сноровке регулярной кавалерии!» – говорил он.
Казаки видели, как их генерал, на белой лошади,  в белой форме врывается в самую гущу коканцев, показывает виртуозное владение конём и клинком. «С таким атаманом мы всех чертей победим!» – смеялись казаки.
Кокандцы назвали генерала Ак-пашой, заговоренным от пуль.
18 февраля 1876 года Кокандское ханство упразднялось, а его территория преобразовывалась в Ферганскую область, которая вошла в состав Туркестана. Первым губернатором был назначен генерал Скобелев. Казаки кричали «Любо!».
Ферганская область напоминала пороховую бочку. Борьба за лучшее место под солнцем раздирала кочевые племена. Вода испокон веков была здесь главной жизненной силой. Кто владеет  водой  в арыке, тот владеет полем, а поле приносит богатство. Губернатор Скобелев выезжал к месту раздора с отрядом казаков, смещал вождей, оберегал права дехкан, задабривал лояльную знать. Он не вмешивался в дела вероисповедания, не грозил высшему  мусульманскому духовенству  карой за разжигание страстей, а бросил все инженерные части на строительство  арыков. Дехкане возделывали новые поля, верили, что Ак-паша обеспечит их водой. Ферганская долина буквально на глазах превращалась в цветущий оазис. Остались не прикосновенными обычаи и традиции народа, мусульманские праздники отмечались с широким размахом.
Караванные пути были взяты под усиленную охрану, торговля расцветала. К удовольствию простых людей Скобелев дал понять, что избавление от рабства не сиюминутный каприз, а политика государства, направленная на уничтожение этого позорного явления. Были раз и навсегда упорядочены налоги. Такое в Фергане было впервые.
Образовывались уезды  и их управления. Казаки привозили указ в кишлак, зачитывали, грозили баям и бекам: «Выполнять, дехкан не обижать, живите, как предки жили».
Среди неимоверной грязи и полудикого бытия стали возникать островки цивилизации – военные городки, где ухоженность и порядок радовал глаза. Узбеки с удивлением смотрели, как солдаты после учений принимают тёплый душ, по обычаю мусульман рассаживаются в чайхане, пьют зелёный чай.
Наступал христианский праздник, солдаты шли в баню, выпивали мерку водки, вставали на молебен в походной церкви. На эти зрелища собирались целые толпы народа, а могущество духа победителей воздействовало на дехкан более, чем угрозы.
В военных городках появились женщины, присоединились к мужьям, офицерам и солдатам. Плач первого младенца в слободке, что возникли возле городков, показал, что Россия твёрдо встала в Средней Азии. Многие офицеры и солдаты, вышедшие из службы, не пожелали расстаться с благодатным Ферганским краем, селились навсегда.
«Мы за твёрдое будущее границ наших и не ищем  чужих земель в английских колониальных пределах, простёршихся в Азии от Тегерана до Пекина, но и не позволим английскому штыку блестеть в долинах Ферганы и Коканда!» – ответил он на попытки англичан прощупать на прочность положение русских в Фергане.
А английская пресса кричала: «Русские идут на Индию!».
Скобелев докладывал в Петербург:
«Россия должна обезопасить себя в Европе, предприняв решительное движение за Тянь-Шань и заставить признать весь Ферганский Тянь-Шань русским».
Правители горного края  не единожды обращались к России в поисках спасения от гнёта Худояр-хана:
«Положение киргизов вам хорошо известно. Непомерные налоги привели к обнищанию целого народа. Болезни и нищета поглощают тысячи жизней. Мы, несчастные кокондские подданные, могли бы избавиться от тиранства Худоярхана и найти спокойствие под защитой России» – писали они.
Скобелев вёл свой отряд по тропам, по которым не ступала нога русского человека. В отряде было восемь  рот пехоты, четыре сотни  сибирских казаков, три горных орудия и ракетная батарея. Казаки обучили киргизов  науке косьбы.
Глава 23 ВОЗВРАЩЕНИЕ
Кубанские казаки навьючили караван верблюдов и ослов, приготовились в поход на Родину:
– Братцы, мне Кубань снится, наша станица, и девушки в хороводе! – кричал казак Пётр Наливайко, смотрел на Валентина Бойко. – Да, брат, тебя мама родная не узнает, Валей не назовёт. Настоящим казаком стал, возмужал, загорел, усы, как у атамана, кубанка набекрень, чуб на правую бровь, смотришь соколом. Все девушки станицы о тебе сохнут. Ждут подружку, а встретят бывалого казака. Что значит пример опытного казака Петра  Наливайко! – подтрунивал он.
Валентин седлал жеребца арабских кровей, не обращал внимания на слова Петра. Конь и оружие, добытое в бою – главная  заслуга казака. Как-то армейские офицеры попытались прибрать к своим рукам добычу, но казаки так дружно встали на защиту, что навсегда отбили у них желание обогатиться за чужой счёт.
Встречный бой, как горный поток: кружит, сбивает с ног, дышит в лицо смертью, и некогда оглянутся назад. На Захара Гайворон налетел знатный кокандец, искусный в боях, и сабля у него дамасской стали, и конь, как горный барс, смело идёт на таран. Дамасская сталь схлестнулась с казацкой шашкой, полоснула казака по левому плечу. Ещё удар и упадёт казак под ноги обезумевших лошадей. Но вовремя подоспел Валентин, принял удар на себя. На удар следует удар, на укол – ловкая увёртка, и рухнул на землю знатный джигит, а конь и оружие достались Валентину.
Захар Гайворон обнял молодого бойца, прошептал хриплым голосом:
– Спасибо, сынок, выручил батьку, но я, кажется, отвоевался! – Зашатался Захар, упал на руки товарищей. Ослабел казак, много крови потерял.
Караван, под охраной эскадрона казаков, двигался по разорённым дорогам. В пылу атак казаки не замечали разрушений, а присмотрелись, задумались об итогах войны.
Потребуются десятилетия упорного труда, чтобы восстановить кишлаки и города, очистить арыки, восстановить мосты и дороги.
Ташкент – город хлебный, накормит голодных беженцев и войска победителей. На зелёной равнине казаки разбили лагерь, усиленно кормили животных. Верблюды, ослы и лошади набирались сил перед переходом через Аральскую пустыню, а казаки десятками уходили в город, рассматривали мечети и мавзолеи восточных владык. Величественный мавзолей Тимура-Тамерлана, повелителя Вселенной, кровавого завоевателя, поражал своим величием. Он прошёл по Дону и Кубани, разрушил Астрахань, покорил народы Кавказа, разрушил Тегеран, и как раненный лев вернулся в столицу мира, успокоился в мавзолее.
Никто не вспомнит о его войнах, история помнит великих тиранов и завоевателей.
Верблюды пили воду десятками вёдер, чувствовали зной пустыни, дальнюю дорогу. Кони вскидывали точёные головы, смотрели на север, тихо ржали. Одни ослики показывали равнодушное отношение к жизни: что барханы, что пески, всё пройдём, пронесём поклажу, выручим казака.
Генерал Скобелев, на белом коне, в белой одежде, проскакал перед строем казаков:
– Спасибо, братцы кубанцы, за верную службу Царю и Отечеству! Ратная слава останется на страницах истории. Встретимся на Балканах, на берегах Дуная! Ваша отвага разрушила волю сильного противника, и склонились народы на милость победителя! Ура славным Кубанцам! Ура Казачеству! – Он выслушал ответное Ура, поднял коня на дыбы, ускакал к городу. Караван затерялся в пустыне.
Многие века пылила караванная дорога по берегам Сырдарьи. Многие отважные молодцы искали удачу в неведомых краях, многие потеряли товар и головы.
И вот Россия шагнула в Среднюю Азию, завоевала авторитет силой оружия, талантами полководцев, отвагой солдат. Караванная дорога услышала песни волжских бурлаков, жигулёвских разбойников, уральских каторжников. Россия конвоировала отъявленных злодеев, селила на приобретённых землях. Они оказались первопроходцами в горах Тянь-Шаня, Памира, Алтая. Караванная тропа превратилась в железную дорогу. За Чимкент-городом казаки увидели курган из белых камней. Валентин Бойко привстал на стременах, читал, пел, как балладу:
…Горы Памира желтеют вдали, выжженным адом кусты саксаула.
Памятью предкам в столетней пыли, дыбятся камни Тимура.
Древние змеи свернулись, они, мёртвыми смотрят глазами.
Бродят над ними вчерашние дни, воют  степными песками. Степь до отрогов покрыли шатры, кони, отары пасутся И до пол - неба костры и костры, в вечность огнями несутся.
Местью кровавой объявлен поход, сел на коня Повелитель.
Громом сражений восславит восход, перечень грозных событий.
От перекатов Аму, Сырдарьи, Чу, Или и отрогов, Войны в хурджинах камни свезли, памятной метою бога.
Ранним рассветом пропела труба, камни ложатся в курганы. Всех обманула злодейка - судьба, стелет седые бурьяны.
Вечность стирает с земли города, страны тасует руками,
Но остаются, идут в никуда – Белые камни …
Казаки смотрели на курган Белых камней, а перед глазами мелькали виденья похода, огненные вспышки сражений, где жизнь висела на волоске, где погибали боевые товарищи, и только Слава торжествовала, расправив крылья знамён.
Раскалённое солнце целый день висело в бесцветном небе, всё живое пряталось  в тень, а седой караванщик торопил пятками ослика, пел бесконечную песню пустыни.
На берегу речки Арысь сделали привал, ночь спали, и снились казакам видения: караван верблюдов идёт, не касаясь ногами песка, а вдали, над озером, шелестят камыши.
Спал зной, караван поглотила чёрная ночь. Слышались звоны колокольчиков на крутых шеях верблюдов, да дежурные казаки проверяли дорогу, проносились, как тени.
Захар Гайворон очнулся, попросил пить. Валентин спрыгнул с коня, напоил казака зеленым чаем. В кишлаке Туркестан Захар потребовал коня, поднялся в седло, расправил плечи: «Живы будем, не помрём, а помрём, так никто не заплачет!» – выдал свою тайну. Три дочери и жена встречали казака из похода, любили, как отца и мужа, заводили хоровод, не давали скучать. Жена Ксения тосковала, когда любимую дочь Людмилу увезли в станицу Баталпашинскую, отдали в семью Мызенных за  Руслана.
– Оторвали от сердца кровинушку, больше я её не увижу! – причитала она.
Вера и Надежда утешали: «Мы верим и надеемся, всё будет хорошо». А вскоре привезли Людмилу, больную, печальную: «Приехала к вам умирать» – прошептала она, целовала сестёр и мать. Похоронили Людмилу, заболела Вера.
Похоронили Веру, заболела Надежда. Похоронили Надежду, слегла Ксения. У Захара опустились руки, замерло сердце. Соседи похоронили Ксению, остался Захар один. Он пришёл к атаману, напросился в поход. Из станицы Марьянской он один попал в Туркестан. Искал смерти в бою, а нашёл сына-друга Валентина.
Много ночей шагали, счёт потеряли. Солончаки, как изрезанный трещинами стол, сменяли ползучие пески, которые заметали дорогу зыбучими барханами. Верблюды проваливались по колена, повозки несли на руках, коней вели в поводу, ослики не желали шагать, ложились умирать. Снимали с животных поклажу, ослики вставали, бежали за караваном. Равнодушная и упорная скотина показывала свою природную хитрость. Казаки возмущались, грузили на осликов тюки, угощали кнутами.
Старый караванщик остановил ослика, смотрел в сторону Аральского моря. С запада надвигалась буро-чёрная туча. Караванщик кричал: «Чёрная буря! Она заметёт песком кишлаки и города. Укладывайте верблюдов хвостами к буре. Надевайте на головы лошадей кормовые торбы. Накрывайтесь бурками, ложитесь на шеи лошадей, не давайте им вставать. Доверимся милости Аллаха!». Последние слова потонули в рёве бури. Все зыбучие пески побережья поднялись в воздух, навалились на караван. Ветер ревел разъярённым чудовищем, упал на караван тоннами песка, и наступила тишина. Животные и люди провалились в сон, потеряли счёт времени. Ветер раздувал щёки, набирал раскалённый воздух, выдувал порывами, барханы ползли, как живые. Чёрная буря ушла на восток, в казахские степи.
Караванщик толкнул ослика в бок, заставил подняться. Его глазам открылась печальная картина. Несколько верблюдов поднялись, остальных поглотил бархан. Он вонзал посох в песок, кричал: «Кры – чох!», и верблюды услышали. Короли пустыни поднимались, разрывали приглаженную крышу бархана. Захар очнулся от навалившейся тяжести, толкнул Валентина: «Подъём, сынок, поднимай лошадей!». Валентин не отвечал. Тогда он толкнул боевых коней, и кони прорвали тяжесть могилы, тяжело поднялись, отряхивались, мотали головами. Захар сбросил с голов забитые песком торбы, кони фыркали, тихо ржали. Он вытащил Валентина из песка, папахой вытер лицо, положил на колено, ударил по спине кулаком. Валентин кашлянул, выплюнул песок, задышал.
Постепенно откопали людей и лошадей, похоронили погибших, тронулись дальше.
В Кзыл-Орде, кое-где, торчали крыши юрт, город занесло песком. Казаки три дня откапывали живых, из скудных запасов каравана кормили женщин и детей. Отары погибли, табуны ушли на север, жителей ожидал голод. От берега Сырдарьи бежал казак, кричал: «Буря выбросила на берег рыбу. Подобрать, подсолить, надолго хватит!».  Он держал за жабры метровых сазанов, хвосты тащились по песку. В походных котлах варилась азиатская уха, вкусно хрустела песком на зубах. Казаки смеялись: «Такой ухи Худояр-хан не пробовал, а нас накормил. Широка пустыня, грозно хмурится!».
В Уральске-городе встретили уральские казаки, накормили, напоили, косо посматривали на добычу казаков. Поднесли атаману походное подношение, атаман выделил проводников до Волги-матушки. Безводные степи, высохшие реки и ручьи, безлюдие и зной испытали казаки. Караван вышел к Гурьеву. Урал река, как степной разбойник, капризная. На севере прошли дожди, в Гурьеве ждали наводнение. Казаки нашли брод, переправились через Урал, караван шагал берегом Каспийского моря. Море бросало волны на песчаный берег, шипело белой пеной. Золотые купола Астрахани заметили за сотню вёрст, смотрели, удивлялись. А кресты и купола горели сусальным золотом, и стали понятны мечты кочевника: «Если ободрать золото с куполов, можно всю жизнь кушать плов, запивать кумысом! Но-о, горбатые! Шевелите ногами!». Но короли пустыни презрительно смотрели на казаков, жевали свою жвачку. Они преодолели пустыню, не торопились, а последние вёрсты прошагают с гордо поднятой головой.…Волга, Волга – мать родная, Волга русская река…–  Захар улыбнулся словам песни, которые преследовали его целый день.  Казаки заводили коней на паромы, завязывали глаза, ласково отпрукивали. Кони чувствовали зыбкую почву под ногами, волновались.
Верблюды презрительно  смотрели на людскую суету, на стремительный бег воды, раставляли по-шире натруженные ноги, доски парома трещали. А правый берег звал и манил новыми дорогами, заливными  лугами,  прозрачной и холодной водой родников.
Астраханский  атаман осмотрел конный состав, покачал головой: «Износились кони, ремонта требуют. В Икряном – заливные луга, там отдыхайте, набирайтесь сил. Калмыцкие степи безводные, перерезаны балками и оврагами. Много сил потребуется, чтобы выйти на Элисту. Калмыки – кочевники мирные, но секреты держите на чеку. Подползут, вырежут. Таков закон  Дикого Поля.  В степи уважают силу оружия,  внезапный удар беркута. В степи всё  наше, – так считают кочевники. Ну, с Богом!».
Захар Гайворон вышел к берегу Волги, присел на перевёрнутый баркас. Тихая тоска тревожила сердце. Казаки спешат в родные станицы, к матерям и жёнам, а ему некуда спешить. Пустой дом, как сырая могила.
«Эй, казак, принимай чалку!» – услышал он. К берегу приближался челнок, а молодая рыбачка стояла в лодке, правила одним веслом. Он поймал верёвку, дёрнул так, что вытащил лодку на берег. Рыбачка хохотала: «Усы с сединой, а сила, как у молодого! Беру тебя в напарники. Ты рыбачка, я рыбак, ты казачка, я казак!» – напевала она, развесила сети на сушила, выбрала из лодки рыбу в корзину, взвалила на плечо, пошла к дому. Брезентовая роба  шуршала, как старая жесть: «Что стоишь, пошли уху варить!».
Она вывалила рыбу на широкий стол, выбрала мелочь для ухи, и хорошую стерлядь: «Стерлядь в ухе – царица! Сочная, жирная, пальчики оближешь, на реку побежишь, чтобы  царицу поймать, а она всем не даётся, только влюблённым!» – смеялась весело.
Захар подбросил хвороста в костёр, в казане закипела вода. Очищенная мелкая рыба нырнула головами вперёд, куски судака потеснили мелочь. Горсть проса, соль, приправа, в кипящий бульон осторожно опустила куски стерляди. Голову положила сверху: «Как глаз побелеет, так уха готова. Ты следи, а я сейчас!» – убежала в дом.
Захар смотрел на угли костра, улыбался.  Что-то знакомое, родное, увидел он в рыбачке, в её быстрых руках, в озорных глазах, в откровенной улыбке. Он посмотрел на дверь дома, а в дверях  показалась  рыбачка, в тёмно-синей юбочке, в белой кофточке. Тёмно-русая коса уложена короной на голове.
Сестра Волги – матушки, простая, сильная и красивая, несла каравай хлеба, бутылку водки, огурчики, помидорчики, две рюмки и лучок. Разложила  всё на столе, убежала, вернулась с золотистым балыком осетра.
Надела на руку рукавицу, сняла казан, поставила на стол, накрыла рушником:
«Пускай отстоится уха, а мы попробуем свежего балычка, да под рюмочку водки!».
Наполнила рюмки, цокнулась с рюмкой Захара, выпила: «Целый день мне везёт. Сети выдали двойной улов, Волга не пугала волной, лодка летела, как птица, чалкой заарканила  казака. Кто причалил к причалу, тот не оставит рыбачку!». Она смотрела, как Захар рвёт крепкими зубами балык, улыбалась от тихого счастья. А Захар наполнил рюмки, посмотрел рыбачке в глаза, сказал, как отрезал: «За наше счастье – до дна!».
Казаки организовали бригады, везли брёвна и тёс, построили терем, каких в посёлке Икряном от рода не было. Над высоким коньком  крыши поднялся рыжий конь, осматривал просторы Волги. Новый сарай, новая летняя кухня, палисадник на дубовых столбах, а главное глубокий погреб, и бочки с тузлуком для рыбы. Рыбак Захар развешивал под навесом рыбу. Род Гайворонских обосновался на Волге.
Золотая осень сорила листьями садов, торопила станичников на полях кукурузы и подсолнечника, радовала теплом «Бабьего лета».  В станицу вошёл караван из двух верблюдов и ослика. Валентин Бойко спрыгнул с седла, распахнул ворота пустого дома  Гайворонских. Набежали соседи,  смотрели на диковинных животных, качали головами. Прискакал станичный атаман, строго потребовал:
«Паспорт, проездные документы, вид на жительство!». Прочитал, улыбнулся:
«Значит, на Волге нашёл казак своё счастье?  Жаль терять Георгиевского кавалера, но от судьбы не уйдёшь. Зачислить Валентина Бойко в состав первой сотни, как героя Туркестанского похода. Опытный боец украсит эскадрон. Писарю составить документ о передаче дома и земельного надела подхорунжему Бойко. Даю три недели отпуска. Засватаешь невесту, зови на свадьбу. Всей станицей поздравим героя!».
Валентин подумал, спросил атамана:  «В ваших школах найдётся место моим родителям – учителям? Они мечтают перебраться на Кубань. В нашей станице голая степь, зимой волки воют, а летом суховеи веют от Сальских степей.
Один ручеек в степи и тот в знойные дни прячется, дождик пройдёт, появляется. А здесь – Кубань – царица рек».
Атаман улыбнулся, ответил: «По закону казачества батько та маты живут возле сынов, а сыновья приписаны к сотне, а сотня состоит в эскадроне, а эскадрон в полку, а полк в корпусе или дивизии, а дивизия в Кубанском казачьем войске. Этот порядок нерушим в веках. Кто нарушит, тот – изгой, презираемый человек.
Пройдёт сто лет, казаки найдут предателя и накажут. Вот так-то, сынок! Почта работает, вызывай родителей, добрые учителя нам нужны. Станичное управление решило строить школу на солонцах. Отцу быть директором новой школы!».
Валентин продал верблюдов и ослика азиатскому караванщику, купил корову, овечек, поросят и птицу. Пустой двор наполнился живностью. Соседки побелили хату внутри и снаружи, повесили бухарские ковры, расстелили шемаханские паласы, на окна шелка и бархаты. Дом ожил в ожидании невесты-хозяйки.
Батюшка окропил святой водой четыре могилы, в поминальной молитве вспомнил имя Людмилы, Веры, Надежды, Ксении, пропел вечную память. Но мёртвым лежать, живым жить, а жизнь течёт в русле времени таинственная и желанная.
Имя Захара не вспоминали, но все знали, что тень его склонилась к родным могилам. «Нет людей, которые всё знают, как и нет людей, которые ничего не знают, только Бог всё видит, он всевидящий. Бог полюбил Валентина за его чистое сердце. В бою прощается грех смертоубийства, когда боец закрыл грудью командира, поразил противника. Напрасно пролитая кровь зачтётся в жизни, зачтётся!» – кричал бесноватый оборванец, грозил деревянным крестом. Женщины угостили его чарой горилки, накормили кутьёй и пирогами: «Ну его подальше…  Накаркает, зараза, не отмолишься!».
Вскоре нашлась Валя, тихая скромница, кубанская красавица, каких тысячи. Но возьмёт сердце казака в ласковые ладони, и утонул казак в омуте счастья. Валя и Валентин – символ любви. Отгуляли свадьбу всей станицей, атаман славил мать – прародительницу, отца – главу рода, молодых – продолжателей рода. Бо казацкому роду нема переводу! Гости кричали: «Горько!»,  пили горькую водку не закусывая.
«Бабье лето» заплакало осенними дождями, тучи спрятали солнце, грустная и тоскливая пора, «очей очарованье». Первые морозы наполнили воздух чистым звоном сосулек, первый снежок упадёт на усталую землю, и как-то незаметно придёт зима.
Долгими вечерами казаки вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе сражались они.
Глава 24 МИРНАЯ ЖИЗНЬ
На Кубань пришла весна. Ласковые лучи солнца отогрели деревья и травы, подсушили почву. На поля вышли пароконные сеялки, щедро сеяли в почву отборные семена. Весенний день год кормит, говорят землепашцы, берегут каждую погожую минутку. Женщины, в белых платочках на головах, хлопочут на бахчах и огородах, поют грустно, но без печали: «Несёт Галя воду, коромысла гнётся…», – песня плывёт над равнинами и долинами «Дикого поля», и оживают зелёные всходы на ухоженных полях.
Со временем люди забудут Дикое поле, останется название – степь широкая, степь привольная, кормилица народная, родина кубанских казаков. Женщины разогнут усталые спины, долгими взглядами проводят спешащего на лихом коне казака, вздохнут, успокоятся: «Скачет без флажка на пике, не несёт тревогу, а спешит по своим делам. Слава Богу за мир на земле, за ласковое солнце, за прохладный ветерок, за мирный труд».  Смотрят из-под ладошки на своих отцов, мужей, братьев, жалеют, что у них мокрые спины от пота, а ветерок прохладный, а дню и конца  нет.
Посевная завершена. Женщины отмоют мужчин, накинут на плечи чистое полотно белых рубашек, расчешут гребешком волосы, залюбуются. Но сады и виноградники требуют заботливых рабочих рук. Подрезать лозу, подвязать, взрыхлить почву под кустами, вспахать междурядья, опрыскать кусты  химикатами. А сады  накроются бело-розовыми соцветиями, как с белых яблонь дым, и шагнёт земля к лету нежной невестой. Душа радуется, а сердце поёт любимой: «Ой, Кубань, ты наша Родина…».
Иметь бы крылья орла, подняться над полями, окинуть орлиным взглядом земли казаков, порадоваться славе их труда, увидеть битвы на берегах Кубани, вспомнить погибших, порадоваться за живых. Вот идёт отряд учеников, они идут к «Дымной могиле», где ветераны расскажут о славных атаманах, о бравых казаках. В их рассказе оживёт седой богатырь Степан Сорока, незрячими глазами осмотрит молодую порось народа, споёт балладу о Запорожье. Дети слушают слова учителя, смотрят на бурьяны вокруг кургана и не верят его словам. Память заросла бурьянами, в их зарослях не найдёшь следа удалых казаков. Седой ветеран качает головой: «Назначаемая власть из центра не подвластна казакам. Собрать бы Круг, да врезать атаманской рукой по нерадивым чиновникам, чтобы год чесали потылицы».
И нашёлся казак, собрал ветеранов станицы, гурьбой вошли в кабинет атамана, высказали в глаза беды станицы. Атаман, красный, как рак, приказал трубить тревогу. Собрался эскадрон на второй день, построился сотнями и взводами, притих.
Атаман бушевал, как на параде, высказал мысль: «Распустил я вас по случаю мирного времени. Подтянись! Сотенным получить разнарядки на работы. Навести порядок в станице! Хай вам будет лихо!».
Казаки улыбались, убрали с улиц брёвна, кизяки, сено и солому, улицы зазеленели молодой  травой, фруктовыми саженцами. Вокруг «Дымной могилы» убрали бурьян, рассадили цветники и клумбы, построили добротную беседку, где стол и лавочки дубовые, а крыша крыта рогозом под корешок. Собирались ветераны, вели длинные беседы: о мировом положении, о том, что Болгария пять веков стонет под  турецкой пятой, а непомерная дань держит трудовой народ в нищете и рабстве. Возмущались казаки, грозились в сторону Дуная: «Били турок на Днепре и Дунае, и  на Балканах побьём!».
В полях созрела пшеница, подошла пора уборки.
– Не признаю золото пшеницы на полях, признаю в закромах! – хитро щурил глаза атаман, снарядил станичные жнейки на станичное поле, и не успокоился, пока последнее зерно не легло в хранилище станицы. – Время тревожное. Сойдутся  в битве Антей с Геркулесом, и потекут реки крови, чёрными станут небеса, дым пожаров закроет солнце, обрушатся горы в долины, реки потекут вспять!  Так говорят древние летописи, а Антей – это Турция, Геркулес – Россия. И не уступят они поле битвы, разойдутся, устав сражаться, накопят силы, сойдутся вновь в жестокой битве. Вот тогда пригодится наша пшеничка, караваем хлеба на солдатском столе. Зубко! Нацеди холодного кваса  из погреба в литровую кружку. Совсем запарился! – крикнул он дежурному сотскому.
После визита ветеранов, атамана, как подменили: выезжал в поля, проверял станичный табун, подсчитывал строевых коней, оглаживал племенных жеребцов, сокрушённо качал головой:
– На Победу всё отдашь, и людей и коней, и последний грош не пожалеешь!
А станичники не думали о войне, трудились от зари до зари, убрали пшеницу, свалили ячмень, возами увозили арбузы и дыни на городской базар:
– Городские дамы любят наши арбузы, а нам каждый грош на пользу! –продавали не торгуясь.
Кукуруза выдала такие початки, что везёшь на возу, как золотые слитки, душа радуется. Станичные кабаны, как бегемоты, по два центера, сало в четверть, мясо во рту тает. Гуси и утки славятся тугим пером, а жирные тушки на вес золота. Видно, что зерном кукурузы откормлены. Осень – житница, зима – растратчица, битва за урожай всю станицу в поле вывела, подружила. Накрывали обеденный достархан на целый взвод, рассаживались семьями, родами, выпивали горилки, не пьянели, а песни пели.
Валентин Божко с семьёй: мать – Надежда Васильевна, отец – Виктор Сергеевич, жена – Валентина Ивановна, расположились обедать на копне свежей соломы. Уроки в школе отменили. Все ученики и взрослые ломали кукурузу, грузили на подводы. Мальчишкам что, лишь бы не сидеть за партами, они устроили партизанскую войну. Початки кукурузы, как гранаты, бьют до боли. Виктор Сергеевич пошёл успокаивать партизан. Директора уважали и боялись. Поставит неуд по поведению, получишь отцовского ремня. Так что садись с отцом рядом, слушай умные разговоры. Но разговаривать некогда, осенний день год кормит, трудись казак, атаманом будешь. Убрали початки, срезали стебли, пахари вспахали поле под зябь. В виноградниках послышались женские голоса и песни. Корзины полные, виноградные грозди так созрели, так налились соком, что видно зёрнышки. Кубанское вино выставляют на выставках за первый сорт. Фрукты – высшего сорта.
Поспели подсолнухи, послышался перестук выбивалок. Иную головку тряхнёшь, спелые семена разлетаются, не соберёшь. Эти семена на зимнюю забаву, из этих выдавят масло на мослобойнях. Поджаренное масло не пенится на сковороде, а запах летнего дня порадует вкусным обедом. Стебли подсолнечника связали в снопы, свезли домой, на растопку летней печи.
Поля опустели, осиротели. «Бабье лето» отгорело и упало на землю ливнем красок. Собери листья и получишь в букете золото, медь и бронзу.
В станице гуляют свадьбы. Невест высматривают, сватают за казаков 1-го разряда, приговаривают: «Любовь вам на веки и детей выводок, чтоб не скудела Кубань казаками!».
Солнечный солнцеворот завершён, пора строить эскадроны, проверять коней и справу, готовить казаков к походам. Враг повсюду, седлает табуны, тучи-стрелы расстреляли зори. Встанем богатырской заставой, остановим врага!
… Не для меня цветёт весна,
Не для меня Дон разольётся,
А сердце болью отзовётся,
Не обо мне, не для меня…
Тоскует казак на чужбине, не поёт песен Грузии печальной, не пьянит его дурман розовых плантаций Болгарии. Он всей душой в родной степи, где и полынь пахнет мятою, и ковыль стелется  морской волной.
Но трубит труба тревогу: «На конь! Рысью марш, марш!». Строятся эскадроны сотнями, взводными колоннами, отрабатывается атака лавой. Ах, кони, кони! Кто вас остановит на равнине, когда казачья лава несётся на прорыв. Казаки звереют, рубят воздух, как головы врага, а кони готовы идти в огонь и воду.
Две сотни 2-го разряда ушли за перевал в Грузию, на границу с Турцией и Персией. Атаман готовит замену, перебрал список 1-го и 3-го разрядов. Эскадрон не должен терять боевую силу. Закалённые казаки учат молодёжь не терять голову в любых ситуациях, не вырываться поперед батьки в пекло, выполнять сигналы и команды.
Женщины и старики готовят казацкую справу. Не для парадов бурка, но зато вобрала тепло женских рук, защитит и обогреет, и в дождь и в снежную бурю.
В кузнице слышен перезвон молотов и наковальни. Перековать триста лошадей по силам только великим труженикам, а ремесло Вулкана передаётся из рода в род. Повелители огня знают секреты металла, выберут по звону, по закалке. Не торопи кузнеца и не мешай, он откуёт вам подкову на счастье. Казаки смотрят на огонь горна, курят турецкие табаки, обсуждают последние новости. Их не интересуют цены на хлеб и сало, а эпицентр напряжённости на Балканах.
– В Герцеговине вспыхнуло народное восстание против турецкого ига.  Турки жестоко подавили восстание, сжигают города и сёла, вырезали мирное население:
                Видел, как дома сжигают,                Превращая в дым и тлен?                Божью церковь оскверняют,                Молодёжь увозят в плен.
                Стариков изнемождённых
                Злобно жгут в огне костров,                Убивают нерождённых,                Чрево матери вспоров.
Поэт Иван Вазов взывает поэтическими словами ко всем славянским народам: помогите, и восторжествует справедливость! – Казаки, от возмущения вскакивают, готовы идти на Балканы, сражаться с турками.
Сотенный выкрикивает очередного казака, тот выбегает из тёплой кузницы, заводит коня в станок для ковки лошадей, успокаивает друга:
«Не рыси! Получишь новые подковы, станцуешь, как положено!». Конь, умными глазами смотрит на хозяина, успокаивается. Помощник кузнеца, клещами снимает старые подковы, обкусывает копыто, зачищает рашпилем. Кузнец примеряет горячую  заготовку, удовлетворённо крякает: «Как раз бабе горазд, а кобыле не подходит!». Его приссказку знают все казаки, предлагают мастеру ковшик молодого вина. Кузнец выпивает, как воду, говорит: «Три сезона отходит, приводи, перекуём!». Все в станице знают, что слово мастера крепче железа, а крепче железа только алмаз.
У шорника-седельщика иные разговоры. Здесь пахнет дублёными кожами, вощёной дратвой, перепревшим дёгтём. Мастера обшивают сёдла тесненной кожей, бархатными подушечками, украшают изделия полированной бронзой и серебром. Седло – это произведение искусства, а искусство требует кропотливого труда. Для атаманов сёдла по заказу, украшены серебром и золотом, драгоценными камнями. Для простого казака кожаная подушка, тройной кожи подпруги, стальные стремена. Прочное, надёжное седло ценится дороже всяких побрякушек:
«Я видел, как у знатного бека лопнула подпруга в бою. Бек рухнул на землю, а драгоценное седло накрыло его сверху. Плевался бек, ругал шайтана, а шорнику грозил отрезать нос и уши!».  Мастера переглядывались, прятали хитрые улыбки. Один сказал:
«Злой был бек, оскорбил мастера, вот он ему и сшил подпругу с хитрым надрезом. Отомстил, как мстят горные мастера своим угнетателям. Красота без обмана не бывает!». Второй возразил: «Мастер делает своё дело и гордится красотой изделия. Он не пойдёт на обман. Сёдла султанов и императоров хранятся в музеях!».
«Видел я сёдла Карла 12-го  и  Петра 1-го. У шведа седло изящное, а царское седло – простое, кавалерийское. А кто победил?»  Мастера единодушно смеялись.
Казак почесал затылок, попросил мастера: «Сделайте мне седло простое, без изъяна. Мне ещё десять лет лямку тянуть!» Бывший солдат посмотрел на казака, проворчал: «Знал бы казак, что такое солдатская лямка, не терзал бы коня, не бил бы нагайкой!».
Казак возмутился: «Казак не терзает коня, а учит. Конь для казака – друг. Ты видел на сапоге казака шпоры? Нет, потому что казак жалеет коня, последний сухарь – коню!».
Мастер протянул готовое седло: «Держи, казак, седлай коня, сто лет седло прослужит!»
Казак выскочил к коновязи, заседлал коня новым седлом, затянул подпруги, посмотрел на уздечку, махнул рукой, вернулся к мастерам: «Сделайте для друга новую уздечку!».
Мастера захохотали, выдали уздечку с кисточками, с хитрым переплетением ремешков, с новыми уделами: «Держи, казак, конь будет доволен!». А солдат ворчал: «Новый хомут или старый, а лямка на шее, как петля. Хочешь, не хочешь, а шагай:  ать-два!».
Казак набросил на голову коня новую уздечку, зануздал. Конь старался выбросить незнакомое железо, закусил удела, игриво поскакал. Новое седло скрипело, новые подковы выбивали дробь, новая уздечка украсила коня. Казак сбил кубанку набекрень, подбоченился: «С обновой тебя, Гаврилыч, к походу готов?». Казак, молча, кивнул, гикнул, ускакал. А дома встретили казачата, расседлали новое седло, сняли уздечку, надели недоуздок, поднимали переднюю ногу, рассматривали подкову. Одна жена отвернулась, прятала в платочек скупые слёзы. Казак присел рядом, обнял за плечи: «Не горюй, родная, не завтра поход, ещё поживём!». Жена всхлипнула, уткнулась в плечо казака.
Станичники прессовали сено, навьючили обозы зерном и фуражом, посадили отслуживших срок казаков на облучки, направили обозы к западной границе, в армейские магазины. Дорога дальняя, береги казак сухари и сало, трубку, табак и спички.
Степь широкая, ветер ледяной, то дождём моросит, то снегом глаза залепляет. Тулуп овчинный, как печка греет, а думы о доме, о семье, да о делах недоделанных. Украинские сёла и хутора, как родные, а речь многим непонятная: «Вот тебе и историческая родина, казака за кацапа принимают!» – ворчит казак, говорит обидчику: «Мы – казаки, потомки запорожцев, были и остались казаками на службе царю и Отечеству!». Хуторянин ворчит: «Вроде казак, а одежда лезгинская, басурманская. Значит вы кубанцы, крашеные яйца, бритые затылки, утекли от милки…».
Казак запел: «Ридна маты моя, ты ночей не доспала, провожала меня до зари, край села… И платок вышиванный на счастье, на долю дала». Казаки сидели вокруг походного костра, слушали полузабытую песню, и великая грусть тревожила их сердце.
За селом послышалась девичья песня: «Посияла огырочки близко над водою. Сама буду поливати дрибною слезою». Заматерелые казаки, вышедшие живыми из многих сражений, выдержавшие  трудности походов, вытирали скупые слёзы.
А молодые вдовы, парни и девчата, подсаживались к походному костру, угощали казаков украинской горилкой. Возы стояли кругом, лошади хрумкали сено, казаки сидели вокруг костра. Так было всегда, скажет военный историк и будет прав. Казаки всегда отгораживались возами от Дикого поля, а здесь окружали их люди одного с ними рода племени, но принимали  их, как иностранцев.
На берегу Днестра обоз остановили драгуны, проверили проездные документы, проводили к армейскому магазину.  Боже мой! Какие скирды прессованного сена, мешки, зарядные ящики, пушки всех систем, тюки с полушубками, шапками и валенками, армейские повозки, готовые мосты и лестницы, и всё это для войны, и сгорит в пламени войны. Бывалые казаки качали головами, а драгунский офицер сказал своё слово:
«Турки потопили в крови восстание в Герцеговине, но поднялась Босния. Славянские народы погибают за свою свободу. Прикажет император, и мы пойдём на Балканы, поможем братушкам. Спасибо казаки за фураж и зерно. Родина вас не забудет!».
Обратная дорога короче, кажется, кони бегут налегке, колёса прыгают на кочках, а тревожные думы обгоняют обоз, как белые птицы пурги.
                Ой,  да не каждому свобода
                Птицей в небо улететь,                Да не каждому  народу                Красоту её воспеть.
Совесть – это дикий зверь скребущий душу, терзающий сердце честного человека. Горько видеть кровавые злодеяния агарян, слёзы женщин и детей, чёрный дым пожара. Русский народ оказывал героическим повстанцам материальную помощь: от сбора средств на приобретение хлеба и оружия, до непосредственной помощи медицинским персоналом. На Балканы выехали десятки русских добровольцев.
Оттоманская Порта выдвинула армейские пехотные корпуса к Дунаю. Обоз втянулся в улицы станицы, казаки открывали ворота, заводили повозки, распрягали лошадей: «Распрягайте хлопцы коней, тай лагайте спочивать!» – напевал казак, вносил в хату торбы с подарками, падал на неубранную постель, засыпал. Ему снилась вьюжная  степь, стук колёс, бег лошадей. Гей, долиною, гей!
Жена и дети ходили на цыпочках, стащили с ног отца тёплые чоботы, накрыли тулупом. Казак очнулся от вкусного запаха украинского борща, жареной картошки с салом. Повзрослевшие сыновья помогли раздеться, омыли отца в ваганах, одели в чистое бельё. Семья уселась за стол, и потекли разговоры о дороге и буране, о дождях и снегопадах, о спусках и подъёмах, о достоинстве лошадей.
Жена доложила, что корова Жданка принесла бычка, с белой лысиной во лбу, а овечки окотились чёрными ягнятами. Занесли их в хату, бегают и прыгают, как козлята.
Старший сын не уберёг жеребца, конь поранил ногу, а атаман объявил весенний смотр  конного состава. Забракует  коня  комиссия, готовь отец 150 рублей. Казак выругался в душе, разложил на столе подарки.
Утром он поднялся раньше всех, затеплил «Летучую мышь», шагнул в стойло жеребца. «Забияка» узнал хозяина, тихо заржал. Кличку ему дали за вечное желение подраться с соперниками. Под седлом конь был неутомим, бесстрашен и послушен. Правая передняя нога перебинтована грязным бинтом, от колена до копыта. Казак охлопал коня, поднял ногу, разбинтовал. Стало ясно, что конь поранил ногу о бревно препятствия. Но виноват казак, не вовремя дал команду на прыжок. У сына не развит глазомер. Такие погибают в первом бою. Надо заняться учёбой сына. Ему 20 лет, а ума нет. Одна забота, это бегать на танцы, тискать барышень. Вот встали жена и младший сын, а старший беззаботно спит. У него развилась надежда на отца, на его ум и разум.
Казак наклонился над постелью сына. Сын улыбался во сне, сложил ручёньки под щекой. Отец прошептал: «Караул, грабят!». Сын вскочил, ошалелыми глазами смотрел на отца. «Утащит тебя злой чеченец, очнёшься в рабстве!» – повернулся, пошёл к конюшне.
Сын выскочил полураздетый, прятал виноватые глаза. Отец сказал: «Пять минут: оправиться, умыться, встать в строй!». Сын метнулся за угол сарая, плеснул из бочки две горсти воды  в лицо, появился одетый, как для похода.
Отец посмотрел на часы, кивнул головой: «Смотри! Опухоль спала, рана зажила, осталась боль. Её надо удалить мазью и тугой повязкой. Будешь выводить коня утром и вечером, бегать с ним по улице, до тех пор, пока он не перестанет хромать!».
У ворот дома собралась молодёжь: «Давай, Митя, прибавь пару, не пыхти, как паровоз» – кричали  парни, а девушки жалели: «Хороший партнёр в танце, и целуется ласково!». Митя набегался по улице, перебинтовал ногу коня, умылся, переоделся, прилёг отдохнуть, и проспал до утра. Отец решил, что пришла пора женить сына. Он спросил мать: «Кого имеешь на примете, Наташу или Машу?». Жена ответила: «Наташа из хорошей семьи. Знаешь  Григория Шевченко, что на краю станицы живёт? У него жена умерла, так он грузинку из похода привёз!». Степан крякнул, захохотал: «Как не знать! Вместе Тамару выслеживали, соблазняли. Как в хорошем романе увезли невесту, отбились от погони, обвенчали их в нашей походной церкви, заплатили калым, помирились с её родителями. Славная была свадьба, всей сотней гуляли, да грузин полсотни. Пили вино столетней выдержки и обязательно из турьего рога, а тосты, как поэмы, а песни грузин, как баллады. Провожали всем селом, в гости звали. Давай, жена, собирайся, сына наряди, хлебсоль приготовь, а я нацежу двадцатилетнего вина. Четверть  хватит?
Помнишь, в день рождения сына, закопали просмоленный бочонок в земле? Пришла пора  откопать. Породнимся с Григорием, сватами станем!».
Дмитрий Халзун голову повесил: «Шо зажурився, чи рано оженился?» – вспомнил он пословицу, – ещё бы год погулять, из 1-го разряда выйти, а там служба на границе, не до женитьбы. Ему нравилось тискать девушек, провожать на другой конец станицы, целоваться до утра. Против воли отца не поспоришь, да и Наташа целовалась охотно, а потом сказала:  «Присылай сватов, тогда и тискай. Разбаловали тебя девчата, у меня не погуляешь, привяжу, как бычка на верёвочке, будешь только мой!».
Григорий Шевченко стоял за калиткой, обнимал за плечи молодую грузинку. Их предупредили, что едут сваты, а кто не сказали. Два малыша держались за юбку матери. Кони остановились, Григорий увидел Ивана Халзуна, обрадовался:
«Друг, брат!» – крикнул он, обнял Григория, расцеловал Марью Фёдоровну, толкнул в плечо Дмитрия: «Проходите в хату, гости дорогие!».  Марья Фёдоровна поклонилась в ноги Тамаре, протянула хлеб-соль. Тамара поцеловала хлеб, отломила, посолила, протянула Григорию: «Показывай, отец, невесту!».
Глава 25 ЗАКАВКАЗЬЕ
Казачьи сотни преодолели перевал Главного Кавказского хребта, скатились на равнины Грузии. Дмитрий Халзун жаловался товарищам: «Только испил семейного счастья, погнали в поход. Осталась Наташа одна, а кого родит, Бог знает!». Казаки хлопали друга по спине, зубоскалили: «Держись, казак, атаманом будешь. Лови походное счастье, о семье забудь. Там остался отец, он о снохе позаботиться! Ха, ха, ха!».
Обиделся казак, погнал «Забияку» по пшеничному полю. Навстречу выскочил грузин, размахивал острой косой: «Глаза есть? Да! Зачем хлеб топчешь?» – замахнулся косой.
Дмитрий увернулся, поскакал по тропе к дороге. Хорунжий издевался: «Что, принял боевое крещение, получил грузинские проклятия? Встань в строй и не высовывайся!».
Дмитрий думал: «Какие они друзья? Им бы только позубоскалить, а что у меня на душе твориться, им не понять!». Объявили привал. Коней пустили на травы, кашевары хлопотали возле котлов. Мясной дух напомнил, что с утра не кушали, развязали походные перемётные сумки, достали домашние гостинцы: «Кушайте братцы пирог, Наташа готовила. Она у меня мастерица!». Казаки разрезали пирог, угощались, хвалили.
Казаки понимали, что, что-то готовится: по дорогам проходили пехотные дивизии, отдельные полки и батальоны, корпусная и дивизионная артиллерия, и обозы, которым не было числа. Седоусый солдат управлял повозкой, попросил табаку на одну трубку, хитровато улыбнулся: «Это, что! На Балканы вышли армии, гвардия и ставка. Вот там заварится настоящая мясорубка!». Он смотрел на солдат, ворчал: «Эх, говядина, всех снарядами перепашут, в чужой земле похоронят. Засеют русские косточки турецкие горы и долины. Держитесь казаки, у турок ятаганы острые, злые они, как черти, а идут  против Иисуса Христа и православного креста. Завоют «Аллах иль Алла», полезут резать христиан. Я своё отвоевал, бывало, мы их брали на ура и на штыки, а сейчас они научились стрелять залпами, артиллерия у них английская, винтовки – австрийские, штыки – германские. Европа ополчилась против России. Но с нами Бог!». Солдат хлестнул лошадей, укатил под горку. Казаки притихли, посматривали по сторонам, поправляли оружие.
А на равнине зрели хлеба, сады и виноградники наливались живительным соком, стремительно текли реки и речки, природа как бы не замечала колонны солдат, пыль на дорогах, а ловила лучи солнца каждым листочком. Война захлебнётся кровью, а природа останется, залечит раны, уронит на землю спелые плоды.
Сотня станицы Марьянской захватила мост через Куру, отбились от янычар, окопались, заняли оборону моста. Солдаты шли ротами, задирали казаков: «Эй, четвероногие, где ваши кобылы? Дайте прокатиться!». Казаки отвечали: «Не пыли, пехота! До первого боя дотопаете, там и ляжете. Вечный бой, покой вам только снится!». Ротные командиры подгоняли солдат: «Не отставай! Подтянись, соколы!».
«Взвейтесь соколы орлами, нам ли горе горевать!» – запел запевала. Он прошёл тридцать вёрст, а как будто только встал на тропу войны, шагал весело. Солдаты подхватили припев, и унесли песню на солдатских  штыках.
Южная ночь распахнула звёздное небо. Звёзды большие, незнакомые:
«Вон – Южный Крест, Венера и Марс, а нашей Большой Медведицы нет, осталась за горами Кавказа!». Казаки смотрели в небо, и понимали, как они далеко забрались, а без победы нет дороги назад. Старший казак сел точить шашку. Дмитрий Халзун присел рядом, смотрел, слушал, как поёт сталь под бруском боевую песню, неумелой рукой стал точить клинок. Дежурные казаки охраняли покой сотни.
Наместник на Кавказе и командующий кавказской армией, генерал от артиллерии, четвёртый сын императора Николая 1, великий князь Михаил Николаевич, военными талантами не обладал, а казаков считал неорганизованной толпой иррегулярной конницы. На Кавказском театре военных действий был сформирован отдельный корпус численностью около 60 тыс. человек при 200 орудиях. Возглавил его генерал от кавалерии М.Т.  Лорис-Меликов, осторожный и вдумчивый полководец. Он считал, что все боевые действия должны  основываться на  прочном расчёте, и превосходстве в артиллерии, для чего необходимо определить, к каким целям мы должны стремиться, и обеспечить успех этих действий.
Он расположил корпус на главном направлении удара на Карс и Эрзерум, проводил учения: «Солдат не должен скучать, а должен уметь штурмовать стены крепости по Суворовски!» – решил он, построили участок стены, бросал батальоны на штурм.
Донских, терских и кубанских казаков разбросал по участкам фронта со словами: «Разведка вглубь вражеской территории, пленение «языка». Я должен знать, что замышляет  Мухтар-паша, сын султана Абдул-Азиза!».
Боевые действия начнутся в апреле 1877 г., а пока Анатолийская армия турок насчитывала  всего 29 тыс. человек, базировалась в районе Карса.
Полувзвод казаков осторожно пробирался по берегу речки с задачей: обнаружить посты Эриванского отряда генерал-лейтенанта Тергукасова. Вторую неделю от них не поступало донесений. По слухам все гонцы были схвачены турками и казнены. При этой мысли, мороз пробирался по телу, а страх предлагал: оставить лошадей, залечь, отбиваться в пешем строю. Хорунжий освободил шашку из ножен, положил на плечо. Молодые казаки, не обстрелянные, последовали его примеру. Три друга: Дмитрий Халзун,  Пётр  Павленко и  Захар Сухомлин держались рядом, решили умереть, но не сдаваться. Одиночный выстрел прозвучал хлопушкой, а белый дым указал место засады. Хорунжий раскинул руки, показал казакам, как охватить и взять засаду. За доли секунд кони проскакали расстояние до редких кустов, и вот они турки. Дмитрий налетел на могучего янычара, махнул шашкой. Турок отбил удар, ухватил коня за удела, ударил кулаком. Казак вылетел из седла, больно ударился о землю, вскочил, но забыл, что у него карабин за плечами, а в руке шашка. Он закрылся руками, в ожидании удара, а вся его короткая жизнь промелькнула мгновенной вспышкой. И вдруг он услышал слова отца: «Не жди удара, увернись, нападай внезапно, руби стремительно!». Казак нырнул под ноги янычара, полоснул  шашкой  по толстому животу, откатился в сторону. Турок взревел разъярённым буйволом, выронил ятаган, огромными лапами заталкивал кишки в живот, а кровь хлестала фонтаном. Вокруг рубились его товарищи, а Дмитрий стоял и не мог отвести взгляда от страшной раны, и мук янычара. Турок упал на колени, силы покинули могучее тело: «Прыгай!» – услышал он голос Петра, увидел «Забияку», запрыгнул в седло. Несколько турок добрались до лошадей, поскакали, и началась погоня. «Забияка» скакал стремительно, спина турка приближалась. Дмитрий ударил шашкой плашмя, выбил турка из седла, прыгнул барсом на спину врага, скрутил руки. Первый пленный турок оказался жилистым, мускулистым, но оглушенным. Он очнулся, дикими глазами смотрел на казака, скрежетал зубами: «Порву руками!» – крикнул он, рванулся, но руки связаны, а оружие в руках казака. Янычар заплакал.
Казаки собрали оружие, отловили лошадей, погрузили тела убитых товарищей, вернулись в расположение эскадрона. Набежали казаки, расспрашивали, а Дмитрий упал на траву, не мог сдержать слёзы. Мгновения боя навсегда врезались в память.
Пленный турок успокоил командующего: «Мухтар-паша укрепляет Карс, ждёт подкрепления. На активные действия он не решиться. Потерять армию, значит потерять право на  престол. Сын султана должен победить!».
Командующий нервно прошёлся по кабинету: «Я считаю, что пришло время окружить и уничтожить армию Мухтар-паши, но император и дипломаты не решаются открыть военные действия. Потеря времени играет на руку противника!».
Генерал от инфантерии князь Святополк-Мирский, помощник главнокомандующего Кавказской армии возразил: « Нелегко бросить страну в пламя войны. Реформы императора Александра 2-го возымели действие. Годовой доход казны увеличился в 2-3 раза. Но армия и флот в стадии перевооружения. Ещё бы год два, но ястребы требуют войны, духовенство упрекает императора в отказе помощи братьям славянам на Балканах. Болгария стонет в рабстве. Турки уничтожают монастыри и соборы. И прольётся русская кровь за  чужие интересы!».
«Наше бестолковое стояние на Рубиконе отзовётся казне в копеечку. Требую боя!».
Кубанская сотня вышла на Эривань. От Эриванского отряда нет донесений. Казаки торопили коней. Дважды переправлялись вброд, трижды окружили и уничтожили турецкие отряды, наконец услышали русское: «Стой!  Кто идёт?». Молодой солдат стоял под деревом, винтовку держал на взводе. Его окружили, грозились, а он улыбался: «Я вас, казачки, давно заметил, напарника отослал к командиру батальона, так, что внезапно нас не возьмёшь, учёные!». В его голосе чувствовался молодой задор.
По равнине двигался караван верблюдов. Черкессы и курды доставили провиант строевым войскам. Они косо смотрели на казаков, жестами показывали, что перережут горло, кто попадёт к ним в руки. Религиозные фанатики, они ожидали начало военных действий, чтобы грабить и убивать неверных.
Командир сотни получил депеши от генерал-лейтенанта Тергукасова, спрятал на груди, приказал построение. Казаки ворчали, подтягивали подпруги, тяжело поднимались в сёдла. Нет казаку покоя, сутки в седле, два часа перекура, и опять дальняя дорога.
Турецкие отряды тревожили солдат, захватывали их, уводили в плен, в рабство.
Казакам запрещалось нападать на турецкие территории, грабить мирное население. Казаки возмущались: «Турки грабят, а нам нельзя поохотиться, набрать ясырь. Где правда?» Вот показался турок на прекрасном коне. Одежда его живописная, яркая. Он гарцует, явно вызывает офицеров на поединок. Выехал  на поединок донской казак-есаул.
Он сбросил мундир и фуражку, остался в белой рубашке, седые кудри отсвечивали серебром. Шашка, пистолет, кавалерийский карабин в чехле, и открытая волосатая  грудь. Всадники сблизились на пистолетный выстрел, пошли описывать круг, зорко следили за противником. Турок молодой, в полном расцвете сил, а оружие показывало, что он побывал в битвах на юге, в арабских странах, на востоке с персами, и вот решил испытать себя против русского медведя. Турок гикнул, конь сделал три прыжка, и загремели выстрелы. Где он прятал второй пистолет, осталось загадкой, но пули сыпались горохом. Есаул прикрылся конём, закричал: «Грабят!», конь поскакал за турком. Видно было, что конь есаула уступает породистому арабу в красоте, но не уступит в силе.
Кони сравнялись, и сверкнула казацкая шашка, выбила пистолет из руки джигита. Крутой замах и второй пистолет упал в траву. Дамасская сталь турецкой сабли вырубила искры из казацкой шашки. Казак поднялся на стременах, в злом выдыхе обрушил удар на тело противника. Сабля отлетела, а тело турка разделилось на две половины.
Русские солдаты выскочили за укрепление толпой, на руках внесли раненного есаула в палатку, пытались поймать араба, но конь ускакал. Две пули достали есаула.
«За проявленную храбрость в бою, за взятие «языка», наградить казака Дмитрия Халзун Георгиевским крестом  3-ей степени!», – зачитал приказ адъютант командующего. Казаки подбросили Дмитрия на руках, хлопали по спине, а  сотник сказал: «Вот зараз ты стал настоящим казаком. Чашу горилки герою!  Назначаю в конвой командующего.  Он казаков любит!».  Десять казаков рысили за молодым командиром. Дмитрий спрятал пакет за пазухой, торопил коня, не оглядывался назад. Справа рысил Пётр Павленко, слева Захар Сухомлин. Это надёжный тыл, друзья  в бою не подведут.
Ахалцыхский отряд укрепил лагерь на берегу Куры. Генерал Девель считал себя в глубоком тылу, разрешил солдатам расслабиться, караульные спали на постах. Чёрные тени скользнули в палатку и засверкали кинжалы. Утром обнаружили десять зарезанных  солдат, с отрезанным правым ухом. Генерал бросил карты, всю ночь офицеры, в пьяном угаре, играли в покер, вскочил, взревел басом: «Играть общий сбор! Я покажу, канальям, как стоять на посту! Пронести тела солдат перед строем! Пускай смотрят и запоминают: мы на фронте, а не в казармах Саратовского полка. Разжаловать командира взвода в рядовые, солдатская лямка ему по плечу!».
Солдаты стояли в ротных колоннах, смотрели на убитых товарищей,  на страшные раны, ругали командиров: «Карты и вино к добру не приведут. Совсем озверел генерал».
Из глубины строя выкрикнули: «В бою пуля-дура, клюнет невзначай, прощай эполеты!».
После отмены крепостного права солдаты считали себя гражданами, равными командирам, а защита Родины – священный долг воина.
Старый ефрейтор подозвал казаков: «Смотрите на следы. Они ведут вон к той горе. У горцев там логово. Я стоял ночью на посту, заметил отблески костра. Отплатить бы разбойникам за кровь русского солдата, напоить их собственной кровью!».
Отряд непримиримых чеченцев облюбовал пещеру, днями, в бинокль, рассматривали лагерь, ночью выходили на охоту. Они брали отставшую от обоза подводу, убивали солдата, забирали продовольствие и оружие, а подводу вместе с лошадью сбрасывали в пропасть. Заблудился солдат и пропал.
Казаки залегли вдоль неприметной тропы, слушали шум леса. Послышались шаги и гортанный разговор. Казаки прицелились на «хруст», ружейный залп разорвал тишину. Чёрные тени упали на разбойников. Жестокая, но короткая схватка, стоны и всхлипы ярости, и – тишина. Ефрейтор привёл отделение солдат, добили врагов штыками.
По тропе шагали след в след, готовые к ответному нападению. Возле пещеры горел костёр, несколько раненных чеченцев лежали на бурках. Безжалостные кинжалы оборвали их стоны. Зажгли факелы, осмотрели пещёру. В глубине заметили несколько грузинок, мешки, тюки, оружие, десять баранов, и пятнадцать черкесских лошадей. В свете факела задвигались, на стенах пещеры, древние росписи диковинных животных, воинов в шлемах и скофандрах. Солдатик в очках, бывший студент университета, уверенно сказал: «Это Искандер двурогий, то есть Александр Македонский – покоритель древнего мира. Многие народы считали его полубогом. Останусь живым, организую научную экспедицию. Это открытие окажется мировой сенсацией!».
Солдаты нагрузили лошадей добычей, тюками, мешками и оружием, по крутой тропе тронулись к лагерю. Разбой прекратился, а казаки выбрали молодых черкесских кобылиц, вернулись в лагерь главнокомандующего. Генерал любовался прекрасным конём.
Глава 26 ЗИМА ПЕРЕД ВЕСЕННЕЙ БУРЕЙ
Небо казалось серым полотном, огромным парусом, раздуваемым ветром. Края полотна зацепились за землю и земля, как невиданный корабль, летела за небом. Серые тучи и чёрные вороны, что каркая носились над землёй. Первые снежинки, как яблоневый цвет, кружились в воздухе, а упав на землю, таяли, оставляя круглые, мокрые пятна. Снегопад усилился, рой белых бабочек, разом накрыл траву и деревья. Первый снегопад, как белая грусть и морозная радость, как белый сон природы…
Император Александр 2 смотрел в окно, а белая грусть тревожила сердце.
19 октября 1876 года царское правительство предъявило Турции ультиматум. Султан Абдул-Азиз принял его условия, так как не был подготовлен к столкновению с Россией.
23 декабря 1876 года султан ввёл в Болгарии конституцию. Его войска жестоко подавили восстание болгар, вырезав десятки тысяч мирных жителей, спалив дотла города и сёла. Прогнившие основы Османской империи дрогнули, мир замер, как перед грозой.
Надежда на свободу болгар потонула в словесной казуистике.
В защиту прав мужественного болгарского народа выступили выдающиеся русские учёные, писатели, художники. Доктрина единения братьев-славян: русских, болгар, сербов, оправдывали войну с Портой. Готовность народа и армии к очередному испытанию была очевидна, но император опасался совершить неверный шаг. Александр отпустил штору, в комнате повис белый сумрак, и тайна.
Наташа Халзун вывела сына во двор, смотрела, как сапожки пятнают белую скатерть снежного покрова. А Васятка топал ножками, ловил ручками белых бабочек, но бабочки пропадали на тёплых ладошках, не поймаешь. Наташа слепила снежок, бросила в сына. Серёжа наклонился, чтобы слепить снежок, упал, заплакал: «Папа!» – шептал малыш, смотрел на мир мокрыми глазами. Наташа  подхватила сына,  запричитала: «Где наш папа? Два года нет весточки. За горами высокими, за лесами дремучими, за бурными реками, на зелёном ковре, лежит царь-султан – повелитель мусульман. А рядом лежит снежный барс, рычит на ползающих придворных, гремит золотой цепью. Он не помнит высокие горы, вырос в золочёной клетке, но знает, что есть где-то свобода. Он смотрит на султана, и светится в его глазах дремучая, звериная тоска. Султан бросает барсу косточку молодого барашка, барс отворачивается, показывает зубы».
Дмитрий Халзун лежит с друзьями в секрете, на чёрные бурки и папахи ложится белый снег. На тропе показались три всадника. Турки-разведчики – опытные, осторожные. Они остановили лошадей, слушают белую тишину. И вдруг над головами казаков застрекотала сорока-балобока. Турки повернули лошадей, ускакали. Секрет обнаружен.
Под буркой тепло, Дмитрий закрыл глаза. Он увидел Наташу с младенцем на руках, а малыш грозит пальцем: «Не спи, папа, у турка ятаган острый!».
Наташа долго смотрела в небо.  На ресницы и лицо ложились белые снежинки, таяли, копились слезой. Она вздрогнула, прижала к груди сына.
Казаки прицелились, выстрелили, передёрнули затворы, выстрелили, вскочили, оставив бурки на земле, бросились  на зазевавшихся всадников. Ловким приёмом выбили турка из седла, навалились, связали.  Два трупа валялись на земле, третий волочился на стремени. Конь кружил на тропе, не мог освободиться. Поймали коня, освободили стремя, турок упал, застонал. Забросили пленного на седло, побежали к лошадям.
Наташа поцеловала сына, успокоилась: «Жив наш папка! Он – герой, в огне не горит, в воде не тонет!». Малыш грозил сороке кулаком.
В «Туркестанских ведомостях» сообщалось: «Генерал-губернатор Туркестана Кауфман, приказал генералу Скобелеву двинуть небольшие отряды в экспедицию за Алайский хребет, занять перевалы и выходы в долины, и идти в восточную часть горного массива, разграничить территории с английскими владениями. Англия и Цинский Китай соперничают в разделении сфер влияния в этом обширном  горном регионе, где в ту пору проживали припамирские таджики и алайские киргизы. Требуется оградить и защитить народы от непомерной дани и вымирания».
Восемь рот солдат, четыре сотни казаков, три горных орудия, одна ракетная батарея, шли по тропам, по которым доселе не ступала нога русского человека. Специалисты-этнографы, метеорологи, топографы, художники трудились на совесть,  обследуя и изучая многочисленные кочевые племена, обширный горный массив.
Могучие и таинственные горные вершины, конусообразные пики, студёные водопады и великолепие красок высокогорных лугов, очаровывал взгляд. А травы, а травы такие, что душа радовалась, и брал солдат косу, обучал киргизов навыкам косьбы: «Живите оседло, сена на две зимы хватит для ваших табунов и отар!» – говорил он «тамыру», киргизскому другу, хлопал его по плечу.
В обширной долине отряд натолкнулся на стоянку царицы  Алая  КурбаджанДатхо.
«Я устала от бесконечных распрей, желаю мира и покоя, – заявила она, – много лет идёт борьба с вассалами и сыновьями за лакомый кусок горных лугов и пастбищ. Границы российских владений останутся незыблемыми и неприкосновенными. Русским купцам разрешаю торговать беспошлинно на всей территории края!».
Царица Алая первая протянула руку.
Огромная территория, без войн и пожаров, навсегда влилась в Российскую империю.
Солдатские посты, казачьи разъезды встали на границе, на горных тропах. Англичане интриговали без устали. Имперская пресса злословила: «Каждый русский видит себя в Константинополе, в храме Софии, а православный крест в руках Московского Патриарха. Поверженный полумесяц склонился перед двуглавым орлом. Россия рвётся к берегу Индийского океана. Остановим экспансию!».
А русские, как этнографы, изучали быт и нравы местного населения, перенимали их обычаи, учили кочевников оседлой жизни.  Законы Востока  были непреложны.
Столичная пресса пестрела заголовками: «Босния и Герцоговина захлебнулась в крови», «Болгария в огне. Младенцев убивают в чреве матери», «Славянская резня в Стамбуле. Православные храмы разрушены. Надругательство над святыми иконами».
Вероятность войны с Турцией, её приближение с каждым месяцем ощущалось всё больше. Зимой 1876 – 1877 г. в России была проведена мобилизация, в результате которой были развёрнуты две армии: Дунайская – 185 тыс. человек вместе с болгарским ополчением, и Кавказская – 75 тыс. человек.
На Кубани мобилизовали казаков 1-го, 2-го, 3-го разрядов. Поставили в строй казаков запаса, и пошли полки и эскадроны на Дунай и в Закавказье. Казаки пели:
«Есаул молодой зажурился, он с любимой женою простился. Помахал ей рукой на прощанье, до свидания, жена, до свиданья…».
Опустели станицы, не слышно ржанья жеребцов, громких окриков. Только старый дед погоняет круторогих быков, кричит слабым голосом: «Цоб, рогатая скотина! Цобэ – ленивые! Торопи копыта до ближнего  поля!». Женщины качали младенцев, шептали: «Ложись казачок на правый бочок…».
Город Кишинёв превратился в военный лагерь. Здесь располагался штаб Дунайской армии. Главнокомандующим был назначен великий князь Николай
Николаевич Романов, третий сын Николая 1 и императрицы Александры Фёдоровны. Здесь создавалось болгарское ополчение из  эмигрантов,  бывших повстанцев, разгромленных турками. А по зимним дорогам шли дивизии, полки, батальоны, через Румынию к Дунаю. Казачьи полки с Дона, Кубани, Терека, торопили коней, первыми вышли к реке. Многоводный Дунай, вобрал родники Европы, летел на крыльях  волн к Чёрному морю.
Два года русские дипломаты вели переговоры с румынским князем Карлом Гогенцоллерном  (Румынским) – выходцем из известного немецкого княжеского рода, давшего Европе добрый десяток правителей – о пропуске русских войск через территорию Румынии.  Румыния  существовала как отдельное  княжество, зависимое от Турции, и платила ей дань. С победой России над Турцией, Румыния надеялась на полное своё освобождение от Порты.
4 апреля 1877 г. князь Карл подписал Конвенцию, по которой разрешался пропуск войск Дунайской армии через территорию княжества. 24 апреля Дунайская армия перешла границу, четырьмя колоннами пошла через Румынию к Дунаю. Румынский народ приветствовал русских солдат сливовицей и цветами.
12 мая русская армия заняла семисоткилометровый участок левого берега Дуная от Браилова до Чёрного моря. Зелёный городок Плоешти, в нескольких верстах от железной дороги, заполнили блестящие офицеры, солдаты в полной амуниции, походные повозки, толпы народа, свита главнокомандующего. Генералы ожидали Царя.
12  апреля телеграф отстучал: «Россия объявила  Турции войну. Османская империя отклонила выработанный европейскими державами проект автономии Болгарии, Боснии  и Герцоговины. Долой турецкое иго!  Свободу угнетённым народам!».
Телеграмму вручили великому князю Михаилу Николаевичу – наместнику на Кавказе и главнокомандующему Кавказской армии. 75 тыс. солдат и казаков выслушали приказ, перекрестились, перешли границу Турции. Знамёна развевались, барабаны рубили походный ритм шага, волы тащили корпусные и дивизионные орудия.
Регулярная кавалерия и казачьи полки ринулись в глубокий рейд по тылам противника. Запылали стойбища и селения, чёрный дым тянулся к чистым небесам. Отцвели фруктовые деревья, густые леса набрали полный лист, на полях и огородах появились нежные зелёные всходы, а мирное население бросило имущество, бежало. Старые ветераны-казаки торопили казачек, подгоняли внучат: «Весенний день год кормит. Война расправила крылья над полками, трубит победу. Марс окрасился кровью, заслонился щитом, рубит мечом, хохочет. Не остановится бог войны, пока не умрут легионы. Так повелось от Каина и Авеля, нам ли плакать!».
Женщины ругали атаманов, что поставили в строй всех здоровых казаков, осиротили станицу, впрягались в работу. А в городских ресторанах лилось шампанское, господа кричали тост: «За войну до победного конца!». Купцы потирали ладони: «Даст Бог, миллионные барыши заработаем на поставках фронту!». В дворянском собрании – бал и пир горой. Выпускницы девичьих институтов, выбирали молодых офицеров, шептали под музыку вальса: «Вернись героем и встретит вас блаженство!».
Наташа целовала Серёжу: «Вернётся наш папа героем!». Подросший сын отвечал: «Заседлаю боевого коня, ногу в стремя и в седло, шашка звонкой стали!». Дед ворчал: «Заварили хмельную брагу, загуляли на кровавом пиру, но победа будет за нами. Православная Русь встала против агарян!».
Часть 2
Глава 1               
ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ
            
Благодатна Болгарская земля. Ласковые лучи солнца ласкают зелёные долины Балканских гор. Тёплые волны Чёрного моря омывают «Золотые пески» побережья. Знаменитые болгарские виноградники, взращённые заботливыми руками, где гроздья, как дар богов, и пьянящий дурман известных в мире розовых плантаций, где всё пропахло розовым маслом. Живи Болгария и расцветай!
Но более пяти веков народ стонет под пятой турецкого владычества. По неписаным законам завоевателей болгары должны были содержать ненасытных турецких чиновников и войска, где каждый янычар считал себя господином. Турки обложили болгар непомерной данью, и народ горько шутил: всё забрали, остался только воздух. Появлялся паша, новый ставленник султана, янычары устраивали погромы, и горели города и сёла, а по дорогам брели толпы женщин и девушек, угоняемых в рабство. Богатство паши превышало богатство султана. Тогда султан присылал чашечку кофе с бриллиантовой пылью.
В зарубежных газетах появлялись статьи о зверствах и издевательствах турок над болгарами.  Единоверцы взывали о помощи.
Эпицентром напряжённости в Европе стали Балканы. Здесь переплелись интересы Англии, Германии, России, Австро-Венгрии, Турции. Из султанских, императорских, президенских кабинетов смотрели на Балканы: одни с ненасытным желанием урвать кусок территории, другие с надеждой, что восторжествует справедливость и славянские народы обретут долгожданную свободу.
Началом борьбы против турецкого господства стало восстание в Герцеговине. Вслед за Герцеговиной поднялась Босния. Вспыхнуло восстание в некоторых районах Болгарии. На стороне восставших встали  Сербия и Черногория. Всё это вызвало резкое осложнение ситуации в Европе. Возникший кризис назвали восточным и все великие державы брались решить его.
Бисмарк рассчитывал втянуть Россию в войну с Турцией, ослабить её, но опасался французской помощи  России. Англия просто мечтала, чтобы Россия увязла в восточном кризисе и руки русского императора не дотянулись до границ с Индией.
Дипломаты всех мастей строили интриги, старались втянуть Австро-Венгрию в конфликт с Россией. Война на два фронта свалит «колосса на глиняных ногах».
Россия ещё не оправилась после Крымской войны и её последствий.  В начале восточного кризиса не имела возможности открыто помочь братьям – славянам, заботилась лишь о сохранении своих позиций на Балканах, сохраняла нейтралитет, пыталась дипломатическим путём решить балканскую проблему.
Вступление в войну Сербии и Черногории вызвало в России всенародную волну сочувствия южным славянам. В этом движении приняли участие все слои русского общества, призывали царское правительство активно вмешаться в войну, защитить славян.
Султан бросил регулярные части против мятежников, огнём и мечом, средневековыми зверствами и пытками удивил Европу.
19 октября 1876 г. царское правительство  предъявило Турции ультиматум. Султан принял его условия, но вспыхнуло восстание в Болгарии. Возглавил её  Христо Ботев, национальный герой Болгарии. Основы Османской империи дрогнули, зашатались.
Болгарский народ решил покончить с турецким господством. Поднялись  на борьбу стар и млад, но не хватало оружия, боеприпасов и хлеба, не хватало опыта борьбы с регулярной армией. Повстанцы несли поражение за поражением. Исход был предрешён.
Турки невероятно жестоко отплатили болгарам, вырезали десятки тысяч человек, утопили восстание в крови, спалив дотла сотни сёл и городов.
Сам Ботев погиб, как герой. Он вынес невероятные пытки огнём и водой, но успел плюнуть турецкому паше в лицо. Его поставили над пропастью, конвой вскинул ружья:
«Да здравствует свободная Болгария!» – крикнул он, прыгнул в бездну. На секунду позже прозвучал залп карателей. Турки ушли, а на утёсе болгары воздвигли каменный крест.
В Стамбуле призадумались, и чтобы уберечь страну от новых потрясений, султан ввёл в Болгарии конституцию. Но разве это то, о чём мечтали болгары?
Зверства турок вызвали волну возмущения. Не в характере русского народа стоять в стороне и взирать на страдания братьев. По всей стране начался сбор пожертвований. Крестьяне собирали по копеечке, писали: «По горькому опыту знаем, как тяжело жить в рабстве. Знаем, что  невелика  наша  помощь, 143 рубля, но она от чистого сердца, от мужей, жён и детей, бедного сословия!».
Прошло четырнадцать лет после императорских реформ, но во внутреннем устройстве страны и в сознании народа произошли немалые перемены. Помещики утратили власть и безраздельное право хозяйничанья на земле. Газеты не сообщали о купле-продаже людей, вместе со скотом, законодательные вериги значительно полегчали, притихли судебные чиновники. Набирало силу земское самоуправление.
Безземельные крестьяне уходили в города, городское население стало расти, как  на дрожжах, пополняло ряды рабочих фабрик и заводов. Дешёвая рабочая сила вызвала рост промышленности. Полукустарные мастерские вырастали в заводы, где научились варить и непрерывно разливать сталь, которая была так необходима для современного вооружения. Наладили производство пороха, патронов, снарядов в количествах необходимых для массовой армии. Военные училища воспитали кадровых офицеров  с чувством долга и чести, которые учили солдат не как крепостных полка, а человека вставшего на защиту Отечества.
Россияне узнали слова: «банк», «земельная  ссуда», «концессия», «призывник».
Российские ярмарки набрали такие обороты, что исконно русские товары безудержно ринулись за границу, выдержали конкуренцию. Торговые обороты с внешним миром выросли в три раза. Царский золотой червонец принимали все банки мира. Казна могла выделять средства на программы в сфере образования, науке и культуре. Главная забота – это соблюдение принципа безопасности России. Государь был убеждён, что все принятые шаги в политике, экономике, культуре скажутся на состоянии армии.
Скоропалительные решения были пагубны и непредсказуемы по своим последствиям. Но война с Турцией неумолимо приближалась. Зарубежные недоброжелатели, так и доморощенные ура-патриоты толкали общественное мнение  к войне за веру, царя и Отечество, не представлявшие последствия возможной неудачи.  Труднее было выдержать критику русского духовенства. Они грозили, что не найдя поддержки от России, болгары бросятся в объятья папы Пия 9-го, ярого русофоба. Они рассматривали отказ от применения военной силы как малодушие монарха, сулившее потерю авторитета России в православном мире: «Гроб  Господен в руках агарян!» – вещали священники. А в сознании государя прочно сложились убеждения, что любая бойня – есть цепь заблуждений и нежелания царей, королей, султана и их министров решить вопрос мирным путём.
Правило древних: «Хочешь мира – готовься к войне. Не имеешь сильной армии, будешь кормить армию врага!» – император усвоил твёрдо, потому в числе главных забот считал заботу о преобразовании армии. Какую систему требовалось принять, чтобы армия не имела недостатка в оружии, продовольствие и фураже? Военный министр Д. А. Милютин, главный реформатор армии писал: «Внутреннее и экономическое перерождение России находится на таком этапе, что всякая внешняя ему помеха может повести к весьма продолжительному расстройству государственного организма. Ни одно из предпринятых преобразований ещё не закончено. Экономические и нравственные силы государства далеко ещё не приведены в равновесие с его потребностями. По всем отраслям государственного развития сделаны или ещё делаются громадные затраты, от которых плоды ожидаются лишь в далёком будущем». Ф, Энгельс, который не сочувствовал России, отмечал: «Война на востоке, очевидно, скоро разразится. Русские никогда не имели возможности начать её при таких благоприятных дипломатических условиях, как именно теперь.
Зато военные условия менее благоприятны, чем в 28 году, а финансовые крайне неблагоприятны для России, потому что ей никто не даст ни гроша взаймы».
Наэлектризованность общественного мнения передалась окружению императора. Человек, рискнувший возвысить голос против войны с Турцией, мог навлечь на себя гнев и презрение народа. Но императору были памятны и горький привкус  сгоревшего пороха, и чёрное небо Севастополя, и поражение в Крымской войне. Цесаревич оказался свидетелем кровавой драмы и помнил изнанку боевых действий. Он поражался мужеству солдат и матросов на бастионах, и терпению израненных и искалеченных войной, и самоотверженность медицинского персонала, служившего спасению человеческих жизней.
Точка зрения, что война – единственный способ преподнести урок Турции, отомстить за кровь и слёзы народов Балкан, преобладала у царедворцев и народа.
Понимая неготовность страны к войне: ещё шли военные реформы, армия не имела достойного оружия, в правящих кругах не было необходимого единства в оценке восточного вопроса, и методах решения его,  в экономическом отношении страна не была сильна, государь как мог, оттягивал наступление рокового часа.
Но печать порицала «жестокие методы турецкого управления, истребление болгарского населения» дружно взывала к отмщению.  Критиковали правящий кабинет за примирительную политику по отношению к Турции, близость с АвстроВенгрией, уступки Германии, страх перед Англией: «Россия  призвана выполнить долг, завещанный историей, отомстить за оскорблённое русское чувство, за поруганную веру!» – кричали мальчишки – разносчики газет, решительно подталкивали страну к войне. Нападали на императора и его правящий кабинет, за медлительность и компромиссность, началась травля государя.
Но царь крепился долго, и когда общественное мнение готово было засыпать Зимний ядовитыми стрелами, Рубикон был перейден. Министр иностранных дел А. Горчаков, в челночной дипломатии, добился «доброжелательного нейтралитета» от Австро-Венгрии, и известных гарантий от враждебного вмешательства  правительств Запада.
Готовилась к войне и Турция, хозяйство которой, до сих пор богатое и обширное, стало разваливаться, потому надежды на победу связывались с помощью Англии. Поставки оружия и боеприпасов увеличились втрое. Дядя Сэм богател.
Главнокомандующим Дунайской армии Александр 2-ой назначил великого князя Николая Николаевича. В официальной прессе его представляли так:
«Его красивая, стройная фигура на чудесном коне, появлялась перед войсками, которые, услышав его звонкий голос, радостно отвечали. Войска не только любили, обожали его, потому что Великий  князь был необыкновенным начальником».
Офицеры штаба говорили: «У него нет навыка всесторонне обдумывать сложные военные действия и делать общие распоряжения, с надлежащим расчётом времени, и в связи с действиями на других фронтах. Приказанья его внезапны, отрывисты, без корней в прошедшем, и без ясных расчётов в будущее. Убеждать его в необходимости тщательной примерки, прежде чем отрезать – напрасный труд: это несогласно с его природными свойствами».
Для императора не являлось секретом, что брат вынашивает тайное желание сменить его на престоле, а война представляла прекрасную возможность завоевать всенародную популярность. Брат императора,  Великий князь, генералфельдмаршал, был крайне неразборчив в людях. Он доверял ответственные посты либо абсолютным бездарям, либо проходимцам. Государь раздумывал: «Не утверди он брата главнокомандующим Дунайской армии – родня взвоет, утверди – греха не оберёшься». Скрепя сердце государь объявил о назначении брата главнокомандующим, но решил назначить начальником штаба генерала Н.Н. Обручёва. Обручёв занимал  пост начальника оперативного отдела Генерального штаба, где разрабатывался план войны с Турцией.
Император поставил на плане размашистую резолюцию «Утверждаю», сказал брату: «Вам и карты в руки. На посту начальника штаба Дунайской армии, генерал Н, Обручёв будет надёжным помощником!». Великий князь отбросил папку с планом войны, наотрез отказался: «Моим начальником штаба назначен генерал от инфантерии А. Непокойчидский. Я обещал ему!».  В кабинет императора вбежал бодренький старичок шестидесяти лет с пышными седыми усами. Он прищёлкнул каблуками, весёлыми глазками смотрел на братьев: «Всё то, что отражено на карте, может в один миг превратиться в прах. Полководец сообразуется с местностью, бросает войска туда, где враг не ждёт!» – выпалил он, смотрел на великого князя. Тот махнул рукой, поздравил с назначением, отпустил генерала.
Александр улыбнулся, сказал: «Что ж, я принял решение отправиться на войну. Военный министр составит мне свиту. Генерала Обручёва назначаю начальником штаба Кавказской армии. Михаил Николаевич требует опеки опытного штабиста!».
Неравный бой выигран, братья поставлены на место. Царь заверил брата, что в управлении войсками вмешиваться не будет, останется сторонним наблюдателем.
Артур Адамович Непокойчидский притащил в Кишинёв с добрый десяток прихлебателей, которые создали суету в штабе без видимых результатов. Генерал больше всего ценил личное спокойствие, не досаждал Николаю инициативами:
«Всё будет так, как решит Господь!» – говорил он своему окружению, ложился отдыхать.
«Боже мой! Нельзя не пугаться, когда подумаешь, в чьих руках находиться право решения боевых операций!» – записал в дневнике  Д. Милютин.
Возраст любви, – кто определил срок и возраст?  Императору исполнилось 58 лет,  а он влюбился в молодую княжну Екатерину Д., и, не смотря на семейные дрязги, и приближение войны, наслаждался в обществе княжны: «Как не вовремя!» – сокрушался император, целовал белые ручки Екатерине. И  вдруг – война в Европе, притом с извечным врагом.
Болгария в национальном трауре. После разгрома  восстания тысячи беженцев покинули Болгарию, и как только забрезжила возможность вновь сразиться с врагом, за поруганное отечество, многие, кто мог носить оружие, собирались в Кишинёве, в ставке.
Под видом почётного конвоя главнокомандующего шло формирование болгарского ополчения. Во главе его был поставлен талантливый генерал Н. Столетов, который начал службу рядовым, сражался в Крымскую компанию, был награждён Георгиевским крестом, получил офицерское звание, закончил Академию Генерального  штаба.
В ноябре 1876 года Милютин отозвал генерала в сторону, приказал: «Создай, батенька, боевые болгарские дружины, будущую армию Болгарии!». Далеко смотрел министр. Он лично отбирал  офицеров, опытных в военном деле, назначил на должности: «Вы должны за месяц,  из этой толпы, создать регулярную армию!» – приказал он. Всего было создано шесть дружин, которые составили три бригады. Русские офицеры и унтер-офицеры, с большой энергией взялись за боевую подготовку.
Болгарские дружинники схватывали всё налету, просили командиров научить их штыковому бою: «Теперь мы знаем, как пронзить турецкому паше его толстое брюхо, спасибо, братишки!» – улыбались дружинники, нянчили ружья, как дорогую драгоценность.
В начале боевых действий они несли службу по охране коммуникаций Дунайской армии, но ополченцы рвались в бой, и на деле доказали своё мужество. Они первыми бросались в штыковую атаку, последними выходили из боя.
Относительно послевоенного устройства Болгарии государь высказался однозначно: «Мы идём в Болгарию, чтобы принести болгарам свободу, а не революцию. Болгарское княжество должно быть единым и неделимым!».  Эти слова облетели Европу, успокоили королей и министров, жадных на чужие территории. Раздела Балкан не допустит Россия. Династическая  ветвь болгарских царей после пятивекового  османского  ига практически  пресеклась.  Национальноосвободительное движение было крайне неоднородным.
Болгары, воспитанные в русских учебных заведениях, судьбу Болгарии видели в монархии, и только в союзе с Россией. (Болгарская омладина), раскиданная эмиграцией по всей Европе, желали утвердить в послевоенной Болгарии республиканское правление. Люди, верой и правдой служившие угнетателям, считали для десяти миллионов болгар патронаж Турции, веками проверенным делом.
Было создано временное правительство, куда входили известные патриоты: Драгоман Цанков, Иван Вазов, представители союзов и комитетов. На Одесском горизонте появился Эммануил Богориди. Он был богат, красноречив, жертвовал большие суммы  на создание болгарских дружин, и лез на болгарский престол.
Его остановил князь А.М. Черкасский. «Вы говорите поболгарски? – спросил он. Претендент смутился, имя его забыли. Князь издал в «Летучем военном листке» свои взгляды и задачи: «Я желаю только устроить сильную администрацию, возвратить порядок, и предоставить массе населения возможность улаживать свои общественные и частные дела при торжестве новых христианских принципов управления. Всё остальное оставить болгарскому народу, который потом разберётся  в финансовых, судебных и других делах.
Связь Болгарии с Россией-Освободительницей должна быть основана на высших соображениях, а не на мелочном  вмешательстве во внутренние дела. Чем меньше мы предрешим в этом смысле, тем меньшая ответственность  ложится на нас за несовершенное устройство». Император начертал резолюцию: «Я  именно этого желаю».
Принципиальный вопрос с послевоенным устройством Болгарии был решён. Европа облегчено вздохнула – страна-победитель заранее отказывается от намерения присоединить Болгарию к своим обширным владениям.  Выбор императора пал на Александра Баттенбергского, племянника императрицы Марии Александровны, второго сына принца Александра Гессенского и фрейлины Юлии Гауке при дворе Николая 1. Он был приглашён императором на театр военных действий, где проявил  незаурядную храбрость, и был обласкан Александром, как будущий правитель государства.
Болгарские ополченцы выделили претенденту почётный конвой, обращались, как с царственой особой. Тем самым остальные претенденты ушли в тень, их имена забыли.
События в конце 1876, в начале 77 года развивались следующим образом. Была проведена мобилизация, в результате которой численность армии достигла двухсот тридцати пяти тысяч человек. Удар по Турции проводят две армии.
Дунайская армия ведёт боевые действия в Болгарии и на Балканах,  Кавказская армия  переступает границу, вторгается на  территорию  азиатской Турции.
Стычки с горцами на Кавказе и в Средней Азии не принимались всерьёз. Высшие чины считали ниже своего достоинства воевать с «халатниками», поэтому делали карьеру на дворцовых балах и интригах. А талантливые военачальники вырастали в Туркестане и в Закавказье. В высших сферах заговорили о «белом генерале» Скобелеве. Он завладел Ферганской равниной, присоединил к России владения царицы Алая  Курбаджан-Датхо, обозначил границу с Китаем. Он самый молодой генерал-губернатор, живёт в Фергане как падишах, ворует миллионами, – так  шипели дворцовые интриганы, сомневались в его храбрости и заслугах.
А Скобелев писал графу Адлербергу: «Я считаю, что война неизбежна и предлагаю себя на любую чистую должность в действующих войсках. Командовать бригадою, если возможно, то  пехотною, сразится с врагом, было бы для меня верхом счастья».
Ответ обескуражил генерала. Штабисты ответили с явной издевкой: «Вы, в качестве генерал-губернатора ещё недостаточно проявили себя. Дерзайте, генерал!  Пользуйтесь благосклонностью государя и оправдайте его доверие!».
Он обратился к генерал-губернатору  Туркестана  Кауфману,  и тот напророчил:
«Из тебя может выйти великий политик и полководец, только не дадут тебе, душа моя, ходу. У нас ты до седых волос должен исполнять чужие глупости, а потом исполнять свои. Слишком ты талантлив и слишком прямо идёшь к цели. У нас не желают понимать того, что таланты, как подчинённые,  никуда не годятся. Им нужен простор и самостоятельность. Но, однако, Бог с тобой и воинская удача!» – простился Кауфман.
Скобелев катил  в Петербург на почтовых тройках, перечитывал депешу:
«Генералу Скобелеву высочайше повелено немедленно прибыть в  Петербург для направления в действующую армию».
«Что ждёт меня в кабинетах Зимнего? Высшие сферы завидуют моим успехам и победам в Средней Азии и не дадут проявить себя в серьёзной войне».
На представлении император резким тоном сказал:
«Благодарю тебя за молодецкую твою службу. К сожалению не могу сказать того же об остальном. Я знал твоего деда и краснею за его славное имя. Я надеюсь, что на новом назначении, которое я тебе дам, ты покажешь себя молодцом».
Интриганы добились своего. Заслуженного генерала отодвинули в тень.
Глава 2 МАНИФЕСТ ИМПЕРАТОРА
 
Царь приехал со свитой.  На скаковом поле, в парадном строю, стояла гвардия и войска Кишинёвского гарнизона. Оркестр исполнил «Боже царя храни». Барабаны отстучали встречный марш. На поле показался император Александр 2, на прекрасной белой лошади. Он занял место главнокомандующего впереди войска. Знамя империи держал знаменоносец и оно трепетало на ветру. Свита и адъютанты выстроились за знаменем.
Преосвященный архиепископ Хотинский и Кишинёвский Павел зачитал манифест об объявлении войны Турции. Болгарские ополченцы и беженцы горячими возгласами встретили  последние слова документа. «Вера, свобода!» – кричали они.
После чтения манифеста состоялся торжественный молебен. Священнослужители,  в золочёных ризах,  несли иконы, кресты, золотые дароносицы. Архиепископ окропил императора и знамя святой водой.  Полки рубили парадный шаг, земля гудела.
Александр смахнул набежавшую слезу, воскликнул: «До свиданья. Возвращайтесь с победой и славой. Да хранит вас Бог!». Полки пошагали на фронт. Манифест гласил: «Всем  нашим любезным верноподданным известно то, живое участие, которое Мы всегда принимали в судьбах угнетённого христианского населения Турции. Желание улучшить и обеспечить его положение разделяет с Нами весь  Русский народ,  ныне выражающий готовность свою на новые жертвы для облегчения участи христиан Балканского полуострова. Кровь и достояние наших верноподданных были всегда Нам дороги.
Всё  царствование Наше свидетельствует о постоянной заботливости Нашей сохранить России благословения мира. Эта заботливость оставалась Нам присуща ввиду печальных событий, совершившихся в Герцеговине, Боснии и Болгарии. Мы первоначально поставили Себе целью достигнуть улучшений в положение восточных христиан путём мирных переговоров и соглашения с союзными дружественными Нам великими европейскими державами. Мы не переставали стремиться в продолжении двух лет к тому, чтобы склонить Порту к преобразованиям, которые могли бы оградить  христиан Боснии, Герцеговины и Болгарии от произвола местных властей. Совершение этих преобразований всецело вытекало из прежних обязательств, торжественно принятых Портой перед лицом всей Европы. Усилия  Наши, поддержанные совокупными дипломатическими настояниями других правительств, не привели, однако, к желаемой цели. Порта осталась непреклонною  в своём решительном отказе от всякого действительного обеспечения своих христианских подданных и отвергла постановления Константинопольской конференции. Желая испытать для убеждения Порты всевозможные способы соглашения, Мы предложили… особый протокол… Порта не вняла единодушному желанию христианской Европы и не присоединилась к изложенным в протоколе заключениям.
Исчерпав до конца миролюбие Наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требует и чувство справедливости и чувство собственного Нашего достоинства. Турция отказом своим поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия… Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска  Наши,  Мы повелели  им вступить в пределы Турции».
На следующий день об объявлении войны Турции знала вся страна.
В тот же день в Петербурге канцлер А. Горчаков вручил ноту турецкому поверенному  с объявлением войны.
Наместник на Кавказе получил телеграмму, перекрестился: «Наконец-то брат Александр решился. Россия брошена в огонь войны, а война будет жестокая!».
На Кавказском театре военных действий для ведения наступления был сформирован действующий корпус численностью 60 тыс. человек при 200 орудиях. Корпус разделили на три основных отряда. Основные силы наступали на Карс и Эрзерум. Эриванский отряд на Баязет, Ахалцихский на Ардаган.
Военный министр А. Милютин бросил карандаш на карту. Именно он, реалистично оценивал изменения, происшедшие в вооружении, в военной стратегии и тактике, настаивал на создании армии массовой, способной вести боевые действия, как в полном составе, так и отдельными корпусами, сосредоточенными на важнейших направлениях.
«Нам бы ещё несколько лет, чтобы воплотить все реформы. Два выпуска офицеров из военно-учебных заведений не решают вопрос офицерского корпуса. Новизна воззрений не оставляет сомнений. Командир ведёт за собой защитников Отечества, а не крепостных рабов полка. Это понятие вдохнёт новые силы в русский народ. Незыблемым остаётся монархия, православная вера и готовность солдата положить живот свой за Отечество.
Закон о всеобщей воинской повинности пробивали тринадцать лет, и появился он только в 1874 году. Общий смысл реформы заключался в следующем: упразднялась рекрутская система комплектования, до семи лет сокращался срок службы. Солдатам создавали достойный быт, учили грамоте. Упор был сделан на улучшение подготовки офицерского состава, на изменение системы обучения войск. Учили солдата умению воевать, а не шагать на парадах. Рутинёры всех мастей, поклонники палочной дисциплины, вставляют палки в колёса. Велика ценность трудов М.И. Драгомирова  по вопросам боевой подготовки воинского воспитания и тактики. Солдат должен действовать в бою самостоятельно, уметь поразить врага, защитить товарища, вынести с поля боя раненного командира.
Офицер должен уметь руководить войсками в боевых условиях.
Я изучил действия войск в Средней Азии, но там ограниченность масштабов и слабости неприятеля не показывают боевой подготовки войск. Кауфман действовал осмотрительно, а Скобелев дерзко, напористо. Дерзость не всегда побеждает в бою. Дерзость выигрывает бой, а мудрость битву! Драгомиров ещё не полностью отрешился от взглядов прошлого (пуля – дура, штык – молодец).
Это суворовское понятие перечеркнула система современного огня. Умение управлять артиллерийским огнём, умение маневрировать, вот наше преимущество перед противником. Артиллерийские системы устарели, но мы превосходим противника количеством. Артиллерия – бог войны!
Надо менять построение рот. Боевая колонна – прекрасная цель для залпового огня. Пора наступать цепями. Первая цепь стреляет, вторая заряжает. Непрерывные залпы рот, свинцовый град пуль, противник сломлен.
Но возникла «несчастная ружейная проблема». В современной армии три вида ружей. Каждому ружью – свой патрон, а по прицельности и дальности стрельбы может соперничать, только винтовка Х. Бердана – «берданка». Западные державы снабдили турецкую армию превосходным оружием. Это надо учитывать, побеждать не числом, а умением.
Реорганизация конницы, можно сказать, не состоялась. Умение гарцевать на парадах, это не умение  совершать  в конном строю внезапные набеги, длительные переходы. Только казачья конница способна выполнять эти задачи. Казачью лаву на равнине не остановишь, в пешем строю не догонишь. Надо уметь использовать казаков.
Что мы знаем о турецкой армии? Высшие посты занимают военачальники, чья личная преданность султану не вызывает сомнения. Генералы интригуют, стараются выставить свои военные знания перед высшим турецким командованием. Меньшинство правильно получили свои чины, они будут действовать не оглядываясь на султана. Большинство же получили должности по протекции, где фаворитизм, каприз заменили опыт и знания.
Наша разведка не выявила этих людей, мы не знаем состояния турецкой армии. Мы знаем, что основной тактической единицей является табор. В таборе шестьсот пятдесят человек. А сколько таборов противостоит нам? Реорганизация турецкой армии произошла в 69 году. Султан имеет кадровые войска, запас и ополчение. Вооружение турецкой армии превосходит наше.  Англия и Германия сделали своё дело: по вооружению, и по количеству боеприпасов турецкая армия  превосходит русскую. Но турецкая армия не имеет военной доктрины. Генералы уповают на волю Аллаха и просчёты противника. Султан опекает своих выдвиженцев, а те, из боязни потерять тёплое местечко, действуют с оглядкой на своего благодетеля. Они строят козни соперникам, на помощь не придут. Рядовой и младший командный состав турецкой армии представляет серьёзную силу. Это дисциплинированные, выносливые, жестокие убийцы. Дух армии поддерживают муллы, постоянно подогревают ненависть к неверным. Внушите русским солдатам, что турки пленных не берут, режут, так как кормить нечем.
Вообще, настроение у нас самоуверенное: все убеждены, что война кончиться одним ударом и что к сентябрю все будем дома. Это ошибочное представление.
Возьмём во внимание сложные условия местности. Перед нами водная преграда Дунай, высоты Балканских гор, с труднопреодолимыми перевалами. Эти преграды усиливают турецкую армию. Они расценивают эти преграды, как основные рубежи, на которых они остановят русских. Махмет-Али-паша поклялся султану в том, что утопит  русскую армию в волнах Дуная. Солдаты должны знать об этой угрозе и перехитрить противника.
Балканский театр военных действий располагается вблизи от турецких баз. Султан может быстро перебросить войска с азиатского фронта, если ему не помешает Кавказская армия. Задача Кавказской армии: вступить на территорию Турции, оттянуть часть сил султана на себя. Я надеюсь, что генерал ЛорисМеликов справиться с этой задачей.
Вот так, господа генералы. В краткой лекции не обрисуешь всего хода военных действий. Но с нами Бог и доблесть русского солдата!».
Военный министр взял карандаш, на местах переправ на карте поставил знак вопроса. К столу подбежал начальник штаба генерал А. Непокойчицский:
«Господин министр! Все указания сделаны в диспозиции и утверждены Его императорским Высочеством Николаем Николаевичем. Исправлению не подлежат!».
Весь его вид, улыбочка, склонённая голова, говорили о его преданности главнокомандующему: «От этого холуя инициативы не дождешься! – подумал военный министр – На бумагах всё выглядит гладко, а на деле, главное препятствие, – высший генералитет. Прольют они русской, солдатской кровушки, но получат ордена и звания, почести, и забудут о славе русского солдата».  В стороне он заметил генерал-майоров М.И. Драгомирова и  М.Д. Скобелева, подошёл к ним: «Решили, где наладить переправы? Ваша дивизия, генерал, переправляется первой?» – спросил он.  Генералы засмеялись,  Драгомиров ответил: «Начальник штаба держит этот  вопрос в тайне, а карта лежит на столе, для общего обозрения!».
Министр посмотрел генералам в глаза, увидел единомышленников.
Глава 3 ПЕРЕПРАВА
Позже поэт напишет: «Переправа, переправа, берег левый, берег правый, посредине гневный …». В назначенный день Дунайская армия перешла границу Румынии, четырьмя колоннами двинулась к Дунаю. 12 мая русская  армия заняла левый берег реки.
Редкие турецкие разъезды маячили на возвышенностях, целились из ружей в казаков. Атаман полка приказал офицерам: «Взять языка!». В сотне нашлись добровольцы, разделись, поплыли, пропали в темноте, утром вернулись, перетащив бревно, а на бревне – язык Генерал  от кавалерии Лорис-Меликов выслушал командира разведки кубанских казаков приказал трубить поход. Полки вышли батальонными колоннами, с артиллерией, обозами с санитарными повозками. Вскоре облако пыли накрыло наступающие войска. Анатолийская армия  Мухтарпаши атаковала, но была отброшена с большими потерями. Донские, терские, кубанские казаки преследовали противника. Главные силы действующего корпуса в апреле-мае 1877 года  овладели восточной частью Карской провинции, взяли Ардаган, Баязет, блокировали Карс. Героическая эпопея Кавказской войны начиналась успешно. Русские войска вступили на территорию Османской империи.
В «мозге армии», как называли штаб, чиновничьи штабисты сновали по коридорам с бумагами в руках, на генерала Скобелева смотрели с иронией зависти. Генерал-майор, победитель «халатников», с дарственной шпагой «За храбрость» на боку, с Георгиевскими крестами на груди, предлагал себя, хотя бы, командиром бригады. Непокойчидский тутже осадил его: «Ступайте и сидите у своей палатки, пока я не позову вас. Этому мальчишке  нельзя доверить даже роты солдат. Натура, клокочущая энергией, действует без «царя в голове», высказывает своё мнение, предлагает инициативы опытным генералам, которые прослужили в армии  полвека, а он смеет учить нас. Назначить его начальником штаба к Д.И. Скобелеву, командиру казачьей дивизии. Отец вразумит сына!».
В ставке императора, в городке Плоешти, произошла встреча отца с сыном. Отец выглядел настоящим казачьим атаманом. Окладистая рыжая борода, запорожские усы на лице, черкеска, с золотыми газырями, дорогое оружие, резвый конь, с которым отец казался слитым, и зычный голос бывалого казака:
«Годи! – прервал он доклад генерала, – дай я тебя расцелую! Ишь, вымахал детина, бородой обзавёлся, ну чистый «белый генерал». Соскочил  с коня, охватил руками, расцеловал:
– Значит, вместе будем рубать врага веры христовой?
– Значит, вместе!
В дивизии отца называли «Паша». Скобелев-1 знал это, не обижался, а только хохотал. Эту сцену встречи отца с сыном наблюдал император, улыбался. Он имел двоих племянников, герцогов Лихтенбергских, Николая и Михаила, напросившихся в действующую армию, а так как все вакансии оказались занятыми, то и пришлось поступиться двумя боевыми генералами. Скобелевы были  «причислены к лику святых», то есть зачислены в свиту царя. Отец согласился с таким решением: «Плетью обуха не перешибёшь, против власти не пойдёшь, голову потеряешь», а сын возмутился, не желал находиться в Главной квартире без дела. Несколько сот чинов разного возраста и звания толкались в приёмной императора, ожидали вакансии. Интриги, спетни, кляузы шептали на ушко, радовались, когда кто-то попадал под карающую руку самодержавия.
Казачью девизию, которой они командовали, вдруг расформировали и создали две отдельные бригады. Казаки ворчали: «Козыряй их светлостям – мальчишкам».
Генерал-майор Драгомиров остановил генерал-майора Скобелева: «Что, брат, за рвение в службе получил немилость  главнокомандующего? Это мы проходили». Он вкратце обрисовал свою биографию, шутил:  «В тридцать лет – генералмайор, профессор, заведующий кафедрой, новатор в тактике, передовой военный мыслитель, хранитель традиций, наставник и учитель Великих князей, сыновей Александра 2, и – генерал-майор. Ученики командуют корпусами, а мне доверили 14 пехотную дивизию. Так внутреннее несогласие императора с принцыпами обучения войск, а тем более «строгое моральное отношение к солдату-человеку» обернулось для меня  более десяти лет пребывания в чине генерал-маора!». 
Скобелев приложил руку к козырьку фуражки, выпалил: «Господин генерал, рад служить под вашим руководством, хотя бы ординарцем. У вас есть чему поучиться!».
Случай редкий в армии: генерал-майор в роли ординарца у генерал-майора. Начальник штаба генерал от инфантерии Непокойчицкий с удовольствием подписал рапорт: «Выскочка получил по заслугам. В роли ординарца ему место!» – изрёк он.
А между генералами, с разницей в возрасте в двадцать три года, завязалась боевая дружба. Они спорили над картами и выкладками, разыгрывали условный бой на местности, выбирали позиции для артиллерии, бросали полки казаков во фланговую атаку.
Драгомиров решительно боролся с «наполеоновщиной». Доставалось Скобелеву от него за лобовые атаки без поддержки артиллерии, он кричал: «Да как же можно слепо копировать то, что творилось на поле боя в начале этого века? Тактика и стратегия должны развиваться впереди изобретения новых образцов оружия. Отставить колонны, солдат в наступление надо строить цепями. Одна цепь стреляет, вторая заряжает. Непрерывный свинцовый дождь ошеломит противника. Вот тогда цепи соберуться в штурмовые колонны, и покажут, что пуля – дура, а штык – молодец. Надо знать и уважать противника, а ещё больше знать  душу простого солдата. Тот генерал выиграет войну, кто накормит, оденет, уложит отдыхать солдата перед боем!».
Драгомиров сумел демократическими взглядами и идеями увлеч Скобелева. Новый ординарец трудился на совесть. С его помощью размещались артиллерийские батареи, полки скрытно копились к местам переправы, наладил разведку, учил командиров полков читать карту и знать местность предстоящего боя.  Он выделил личные суммы, торопил снабженцев, солдаты дивизии были сыты и обуты.  С несколькими казаками, на лодках, обследовал Дунайские острова, через которые позднее протянулся понтонный мост. Он узнал, что казаки собираются на ту сторону, попросил казацкую форму, как опытный разведчик преодолел водную преграду, разведал расположение турецких батарей.
О «белом генерале» заговорили, солдаты и казаки сочиняли сказки: «В неприступных горах,  молодой полковник, как горный орёл, закогтил царицу Алая, взял в приданое все восточные богатства, но налетела снежная буря-джин, обрушилась лавиной. Все погибли, остался молодой герой, удалые казаки да бравые солдаты».
Солдатам нравилось, что они уцелели, а богатство пропало, да Бог с ним, наживём.
Перед императором построили ветеранов русско-турецкой войны. Вперёд выступил фельфебель, белый, как лунь, в потёртом мундире, с наградами на груди:
– Что желает ветеран? – спросил император.
– Прошу принять меня на службу, бить турок.
– Хорошо, куда ты желаешь поступить?
– В отряд генерала Скобелева. Он ученик Нахимова, – ответил старик.
Народное мнение – голос Бога!
Три дня русские батареи бомбардировали город Никополь, располагавшийся в верховьях Дуная, и Рущук, наховившийся в назовье реки. Распустили слух, что  форсирование состоится в районе Фламунды. Махмет-Али-паша собрал всю кавалерию, бросил к данным  городам: «Ваш усиленный табор должен сбросить неверных в реку. Аллах акбар!».
Турки остановили взмыленных лошадей, смотрели на левый берег. Они увидели мирно пасущееся стадо коров, а румынский постух погрозил им кнутом. Сераскир вскричал: «Ак-паша обманул Махмет-Али. Хитрый гяур, как шайтан, превратил солдат в коров».
14 июня, в совершенной тишине, солдаты подняли понтоны и лодки, перенесли, спустили на воду.  Ночь выдалась тёмная, сильный ветер  раскачал Дунай, волны плевались брызгами. Солдаты шутили: «Дунай-батюшка окропил святой водой, умываться не надо!».
Берег крутой и высокий.  Карабкайся солдат, показывай свою сноровку. Первой переправлялась дивизия Драгомирова. Он издал труд: «О высадке десантов в древнейшие и новейшие времена».  Генерал Непокойчидский шепнул на совещании Великому князю: «Проверим теорию на практике!» – и указал глазами на Драгомирова. Николай вымолвил одно слово: «Утверждаю». Так необстрелянной дивизии выпала честь первыми вступить на землю Болгарии. Солдаты гребли вёслами, вжимали головы в плечи, ожидали выстрела. Вот прозвучали выстрелы турецких сторожевых постов. Солдаты повеселели: «Комариные укусы  не остановят русского медведя. Вперёд, орлы, покажем туркам нашу силу!». Первые батальоны захватили плацдарм, на выстрелы отвечали залпами.
Подтвердились сведения о противнике. Около места переправы у турок была одна бригада – семьсот человек, и одна батарея.  В трёх километрах от переправы – три тысячи триста человек с одной батареей. И они вступили в бой. Правда, в Рушуке, в шестидесяти километрах от Систово, располагалось около двадцати одной тыс. турок. У Никополя, в сорока км. от переправы – десять тыс. человек. Но они могли прибыть к месту десанта тлько через сутки. Огонь турецких батарей становился всё яростней. Солдаты залегли в винограднике, изредка постреливали. Генерал Скобелев, как всегда в белом мундире, слегка пригнувшись, остановился у залегшей цепи. Драгомиров видел, что цепи поднялись, и пошли, дружные залпы разят цель. Противник оставил позиции, а когда налетели казаки, бросили орудия и зарядные ящики, бежали. Казаки вырубили семсот человек. Полковник поднёс Скобелеву турецкую саблю: «Господин генерал, первый трофей!» – сказал он улыбаясь. Скобелев осмотрел булат клинка, вернул атаману: «Ты взял, ты и владей! – ответил он.
К полудню основные силы русской армии переправились на турецкий берег. Драгомиров отмечал в рапорте: «С нашей стороны было немало подвигов, как нижних чинов, так и офицеров. Особо отмечаю действия Свиты Его Величества генерала Скобелева, который поднял солдат в атаку и повёл за собой. Он оказывал на молодёжь благотворное влияние своим блистательным спокойствием. Город Систово взят с бою!». Болгары восторженно встретили и приветствовали братушек – русских солдат.
На другой день через Дунай переправился царь с многочисленной свитой. Тут же произошло награждение. Первым Александр 2 наградил орденом св. Георгия 3 степени генерала Драгомирова. Главнокомандующему вручил орден св. Георгия 2 степени, начальнику штаба Непокойчидскому – 3 степени.  За самовольное участие в переправе великий князь объявил генералу Скобелеву выговор. Солдаты возмущались. Подвиг генерала Скобелева попал на страницы газет.
Глава 4 БАЯЗЕТ В ОСАДЕ
Живые и мёртвые солдаты давно простили интриги в штабе наместника на Кавказе и Главнокомандующего отдельным корпусом. Малочисленный Эриванский отряд генерала Тергукасова с ходу захватил город и крепость Баязет, наступал на Алашкерт. В крепости остались батальон солдат и две сотни казаков. Мухтар-паша обходным маневром блокировал город и крепость. Шесть штурмов отбили казаки и солдаты, изнывали от голода и жажды, но не сдавались. Командиру Эриванского отряда предписывалось «немедленно энергетически производить активную демонстрацию на неприятеля, сосредоточенного на Соганлуге, дабы воспрепятствовать ему спуститься на выручку Карса».
Противоречие приказов поставило Эриванский отряд под удар правого фланга основных сил Фаик-паши. Турки окружили крепость тройным кольцом, затем начали вести наступление на отряд генерала Тургукасова. На помощь отряду была отправлена колонна генерал-лейтенанта  В. А. Геймана, командира 20-й пехотной дивизии. Стало ясно, что без надёжной связи невозможно управлять войсками на столь обширном театре военных действий. Телеграфное сообщение действовало только между главным штабом, и штабом корпуса.
14 июня началось отступление отряда  Тергукасова к южным границам Эриванской  губернии.  Поддержку отхода обеспечивал Лорис, но он не спешил, дожидаясь известия о благополучном достижении эриванцами своей базы.
Одна из серьёзных ошибок русского командования, которая оказала негативное влияние на ход военных действий, Лорис-Меликов считал неправильное определение количества необходимых для наступления сил. Первый вариант военного плана называл общую численность войск в составе семи дивизий. Из них для наступательных действий выделялась половина, остальные намечалось использовать для охранения спокойствия внутри края. Имелась недооценка возможностей противника. Попытка взять его на ура, провалилась. Турки вооружились английскими пушками и винтовками и научились метко стрелять. 
Общий план войны предусматривал одновременное наступление по трём направлениям. От Озургет к Батуму, от Ахалцыха к Ардагану и далее к Эрзеруму или в Аджарию, от Александрополя на Карс и Эрзерум и от Эривани через Баязет на Эрзерум или на Ван.
Главная задача «как можно скорее и с наименьшими силами овладеть сколько возможно большей территорией неприятеля и в ней удержаться». Недостаточная численность войск корпуса привела к тому, что закрепить первоначальные успехи не удалось. В блокированном Баязете солдаты умирали от голода и жажды. Но этот план составлялся в сентябре 1876 года, когда противник совсем не был готов к войне. Требовалось либо сократить число целей, либо увеличить число войск. Было отказано, как в пополнении корпуса за счёт Рионского отряда, так и дивизий, которые поддерживали спокойствие в крае. В результате боевые действия  пришлось начинать с 46-и батальонами, а не с 64, как предполагал командующий корпусом.
Командир корпуса решил идти на Ардаган. Взятие Ардагана давало возможность усилить корпус за счёт Ахалцыхского отряда и выиграть время.
Планировалось взять Ардаган за два дня. Передовые укрепления на Гюлявердинских высотах взяли ночным штурмом. Батальоны падали в окопы на спящих турок, кололи их штыками. Оставался только Рамазан. Корпусная и дивизионная артиллерия совершенно подавила противника. Солдаты пошли на штурм крепости. Неприятель не выдержал натиска и бежал, оставив множество тел. Генерал оценил силу артиллерии – бога войны.
Дмитрий Халзун, командир сотни кубанцев, обнимал коня, плакал. От сотни лошадей остался жалкий десяток. Солдаты варили конину, жевали пресные куски мяса, ругали генерала: «Загнал батальон в каменный мешок, а сам гуляет на воле». Редкие снаряды залетали в крепость, разрывались на плацу, разлетались градом камней и осколков. Крепостные стены вздрагивали, осыпали солдат серой пылью. Казаки целились из берданок, стреляли, ругали убитого турка: «Споткнулся, нехристь, туда тебе и дорога».
Фаик-паша исчерпал силы отряда в безполезных штурмах, русские стояли насмерть, ругал  Мухтар-пашу: «Сын султана, да продлиться его род, уступил стратегический простор презренным гяурам, распылил силы армии за стенами крепостей, а врага надо бить в чистом поле». Он приказал прекратить обстрел крепости, казаки перехватили караван с боеприпасами, ожидал подкрепления. Турки разграбили город, вырезали армян и евреев, сьели последнюю курицу.
Крепость Баязет стояла на высокой горе, недосягаемая, как твердыня империи.
Паша улыбнулся: «На Балканах русские разрушают устои империи».
13 июля Лорис-Меликов атаковал сильно укреплённые Зивинские высоты, оттянув на себя силы противника, что позволило Эриванскому отряду отойти к Игдырю, к базам. Мухтар-паша использовал это время для пополнения армии живой силой и артиллерией.
Генерал Тергукасов пополнил отряд тыловыми частями, провиантом и боеприпасами, выступил к Баязету, с целью освобождения его от блокады. Русские полки, в штыковой атаке, обрушились на беспечный турецкий табор, перебили, перекололи янычар. Фаик-паша бежал в ставку Мухтар-паши, где был посажен на кол.
Страшное зрелище увидели солдаты. От батальона осталась рота больных, истощённых людей, неспособных воевать. Казаки ложились на санитарные повозки, исхудалых коней вели в поводу. Подвиг их останется в истории, как символ мужества. В письме к главнокомандующему Лорис-Меликов изложил варианты  развития ситуации:  «Первый – это наступление против полевых войск противника, обходя сильно укреплённые лагеря и крепости. За несколько последних лет турки укрепили верха крепостей, вооружили дорогою современной артиллерией, пополнили численность армии, и этим обусловили для нас в настоящей войне невозможность, как было в прежние войны, обходиться малыми силами, брать на ура. Требуется усиление численности войск: Одну дивизию под Карсом, две – для  действия на соединение с Эриванским отрядом и затем вместе с ним на пространстве между Эрзерумом и Соганлугом; одну дивизию – для Эриванского отряда, и одну дивизию, считая тыл, – для действий от Ахолцыха на Ольты, и далее в параллель с действиями прочих сил на главном театре военных действий; всего – до пяти пехотных дивизий с их артиллерией и кавалерией. Инициатива переходит в руки противника: вожможно наступление турок через Ардаган и Александрополь.
Третий вариант предполагает снятие осады Карса, отвод войск действующего корпуса к государственной границе и переход Кавказской армии к временной обороне.
Главная цель начала войны достигнута – это вторжение на территорию Турции. Требуется не допустить соединения армии Мухтар-паши с корпусом Измаилпаши  и сдержать недовольство мусульманского населения. Нужна одна искра, чтобы вспыхнула Чечня и Дагестан, тогда нам придётся запереться в собственных крепостях, окружённых силами внешних и внутренных врагов». Эти задачи удалось решить. Время было выиграно.
Подошли подкрепления – 40 пехотная дивизия из Саратова и 1-я гренадёрская из Москвы. Соотношение сил сложилось в пользу Кавказской армии, готовился штурм и взятие Карса.
Дорога на Эривань укатана колёсами, утоптана ногами и копытами, кати как на почтовых. Санитарный обоз, с остатками батальона и полуживыми казаками, спешил в армейский госпиталь. Аракс пенился и гремел в историческом ложе, точил волной камень. Ему не было дела до подвод и людей, он видел на своих берегах и греков и римлян, скифов и монголов, персов и турок, все схлынули, а он всё так же точит волной гранитный камень.
– Не спеши, казак, три ложечки в час, иначе умрёшь! – шептала молоденькая санитарка, а сама обмирала от жалости к казаку, – молодой, красивый, а как старец беспомощный.
– Не горюй, красавица, у казака кости крепкие, а когда кости целы – мясо нарастёт.
– Я не горюю, но мне жалко. До чего война людей доводит – оправдывалась девушка. Она окончила институт благородных девиц, напросилась на Кавказ в санитарный поезд, всей душой старалась облегчить страданья солдат. А здесь молодой казак, золотые погоны на плечах,  вся грудь в крестах, дорогое оружие, и беспомошный, как ребёнок.
– Пей маленькими глоточками и спи – засыпай, а я сбегаю, посмотрю, как там остальные.
Дмитрий засыпал, и снилась ему Наташа с ребёнком на руках. Он спорил во сне сам с собой: время бежит, казачёк на коня просится, а отец спит, забытые сны видит. Просыпался, встречал глаза девушки, отпивал три глоточка, засыпал. Очнулся от того, что почувствовал на губах влажный поцелуй, горячее дыхание.
Он отстранил девушку, сказал:
– Не верь сердцу, оно обманет, верь разуму, – и – засмеялся.
Девушка убежала, а фляжку поднесла взрослая женщина. Она деловито накормила казака, накрыла тёплым одеялом, ворчала, как мама:
– Скоро прибудем на базу, а там и в отпуск на родину. Заслужили вы своим подвигом.
– Доля казака служить вере, царю и отечеству – ответил казак, уснул спокойным сном.
Сам наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армии Михаил Николаевич вручал награды защитникам  крепости.
«Россия не забудет ваш подвиг, ваше мужество и отвагу! Ура героям!».
Сводные роты откричали ура, направились брать штурмом неприступную крепость Карс.
29 мая 1877 года под Карс прибыл главнокомандующий великий князь Михаил Николаевич. Наступил томительный период интриг и завистей. Двоевластие никогда не приносило пользы армии. Великий князь увидел на деле плохую работу тыловых служб. 150 тяжёлых орудий  три дня  долбили ядрами стены крепости, на четвёртый кончились заряды. Задерживалось денежное довольствие, обеспечение обмундированием,  доставкой продовольствия, не хватало кибиток и палаток.  Кавказская армия превращалась в толпу оборванцев. Только казаки и кавалерия имели бравый вид, всегда сытые и под хмельком.
Формирование курдского ополчения не состоялось. Курды не верили в победу России. Недоброжелатели всех рангов вели интриги против командира корпуса, обвиняли его в медлительности, в излишней бережливости солдат.
А он настаивал на увеличении срока бомбардирования, посвятить взятию крепости несколько лишних дней, только бы не положить напрасно несколько сотен, даже десятков людей. По его мнению, было уже поздно становиться  между Карсом и Соганлугом. В два раза превосходящий числом неприятель, с изрядным количеством кавалерии, мог обойти расположение корпуса и прервать сообщение с базой. Эриванский отряд освободил Баязет, отступил к границе, где он стоял до начала войны. Противник подтянул свежие силы и русским войскам пришлось снять осаду Карса, оставить Баязет, перейти к обороне. Защитники крепости оплакивали погибших товарищей.
Глава 5 ЗВЕЗДА ГЕНЕРАЛА
На правый берег Дуная переправились корпус Ф.Ф. Радецкого, в который входила  14-я дивизия,  а за ним вся русская армия. Война вступила в новую фазу. Каждый солдат знал, что война стала войной русских и болгар за очищение Болгарии от иноземных захватчиков.
Началось наступление по трём направлениям – на запад, юг и восток. Западный отряд, под командованием генерала Н.П. Криденера, около тридцати тыс. человек, наступала на линии  Никополь – Плевна. Взять Плевну считалось основной задачей.
По всем дорогам двигались беженцы – турки покидали Болгарию.
На южном направлении предписывалось, овладеть горными перевалами, связывающими северную Болгарию с южными областями, а главное захватить Шипкинский перевал, через который шла дорога на Адрианополь. Эту задачу выполнял генерал И.В. Гурко. Небольшой отряд, вместе с болгарскими ополченцами, двенадцать тыс. человек, при сорока орудиях, предстояло действовать в отрыве от главных сил и решить задачу захвата перевала.
Отряд Гурко встретил превосходящие силы противника, завязал бой, задачу не выполнил. На помощь Гурко, с севера, наступал отряд Н.И. Святополк-Мирского. Соединение двух отрядов намечалось на перевале. Однако этого не произошло, так как отряд Гурко всё ещё вёл бой у южного склона.
Генерал Мирский не знал об этом, повёл фронтальную атаку на перевал и понёс потери. Он доносил в штаб армии: «Согласно приказанию была начата атака Шипшинского перевала, но отряд генерала Гурко в тыл туркам не вышел. Орловский пехотный полк отступил перед громадным превосходством в силе неприятеля, занимающего сильно укреплённую позицию. Орловский полк вёл себя геройски, но потерял в бою около двухсот человек, и отступил. Прошу подкрепления безотлагательно».
Главнокомандующий вызвал генерала Скобелева, приказал:
– Поезжай, поправь дело.
Звезда генерала засияла над Балканами.  Он сосредоточил три роты и утром 7 июля повёл их в атаку. Батарея долбила снарядами перевал, ружейные залпы остальных рот полка не давали туркам поднять головы, а три роты преодолели подъём, ударили в штыки. Турки не устояли и разбежались. Генерал Скобелев лично доложил генералу Гурко:
– На перевале всё спокойно. В укреплении и на перевале турок нет.
Успешно развивалось наступление на других направлениях. Западный отряд штурмом овладел турецкой крепостью Никополь. В плен сдались семь тыс. человек со ста тридцатью орудиями. Восточный отряд под командованием будущего императора Александра 3-го сковал противника у крепости Рущук.
Оправдывались помыслы о лёгкой победе.
Находившийся в штабе Дунайской армии  В.А. Соллогуб писал:
– Совершается нечто странное. Армия не встретила сопротивления на дорогах Румынии. Переправа через Дунай обошлась ничтожными потерями. Естественная оборонительная линия Европейской Турции сдаётся без боя. Приближается конец войне. Русские молодцы перешли Балканы. Театр военных действий переноситься в окресности Царьграда. – В планах турок предусматривалось: «Что, так как нельзя удержать оборонительную линию Дуная от Мачина до Виддина, то с наступлением войны надлежит завлекать неприятеля вглубь страны и там дать ему генеральное сражение. В противном случае, отойдя к Балканам и удерживая Варну, Буртас и другие важные пункты, не дать противнику распространиться за Балканами». Успехи русской армии были временными.
Отдельный кубанский казачий полк действовал в глубоком турецком тылу. Опытные казаки выбирали глухие дороги, окружали селение, врывались в турецкие дома. Многие турки-предприниматели, как сейчас говорят, считали Болгарию  своей родиной. За пять веков безраздельного господства они прибрали к своим рукам плантации роз, производство розового масла, так ценимого в гаремах султана и Стамбула. Рынки страны находились в руках предприимчивых торговцев. Производство ткани, одежды и обуви, головных уборов и болгарских платков, скобяных изделий и оружия, все производства были сосредоточены в турецких руках. Болгары имели право на труд и на жалкую зарплату.
Знаменитые виноградники, в которых созревали винные сорта винограда, принадлежали семье султана и высшей знати империи. Седые виноделы пробовали вино на вкус, качали головами: «Все соки выжали  нехристи, скудеет болгарская земля».
И вдруг в поместье врываются казаки, рубят головы охране и  слугам, сгоняют турецкие семьи, допытываются, где спрятано золото и драгоценности. Заплакала турецкая нация на дорогах Болгарии. Подгоняли их болгары батогами, избивали господ до полусмерти, запрягали вместо волов в арбы, издевались: «Но, рогатые твари, попили нашу кровь, захлебнётесь своим потом». Турки падали в пыль дороги, просили смерти. Но народная мудрость не знает границ. Знаменит на весь мир сладкий болгарский перец, но есть горький, жгучий, как дыхание чёрта в приисполней. Затолкали горький перец в задний проход паше, набросили на шею конский хомут, освободили дорогу. Сорвался паша в галоп, один волок подводу со скудным скарбом, насмешил всю округу. Веками награбленное добро досталось казакам и русским солдатам.
Знаменитые винные погреба, где хранилось и отстаивалось вековое вино, взяли под охрану гвардейцы императора. Они не желали ползать по горам. Аристократы, они привыкли маршировать на парадах, а здесь борьба на выживание.
27 июня крупный турецкий отряд под командованием Осман-паши, преодолев расстояние в двести километров за шесть дней, занял оборону в районе Плевны. Генерал Криденер, которому прадписывалось взятие Плевны, протоптался в полном бездействии в сорока километрах от крепости. Он не ведал, где противник, а сосредоточение в Плевне крупных турецких сил создавало угрозу флангового удара по Дунайской армии.
Осложнилось положение у Шипкинского перевала. Генерал Радецкий не организовал надлежащей разведки, не определил характер действий противника. Турки сосредоточили в южной Болгарии, под командованием Сулейман-паши, сорокатысячную армию.
Отряд генерала Гурко отступил за Балканы, под натиском превосходящих сил. Сулейман-паша обрушил всю мощь армии на Шипкинский перевал. На перевале стояли несколько болгарских дружин, и пятитысячный русский отряд под командованием генерала Н.Г. Столетова. Он доносил Радецкому: «Весь корпус Сулейман-паши выстроен против нас в восьми километрах от Шипки. Силы неприятеля огромны,  видимы как на ладони. Они в пять раз превосходят численность защитников перевала. Будем стоять до последнего патрона, но подкрепление крайне необходимо».
Но генерал Радецкий ждал Сулейман-пашу оттуда, где его не было.
Он не прислал подкрепления. В течении трёх суток малочисленный отряд сдерживал натиск противника. Когда кончились патроны и снаряды, ополченцы и солдаты отбивались камнями. Сбросили на головы турок бочки и зарядные ящики, разбитые орудия и повозки, трупы убитых турок. Русским позициям грозило полное окружение.  Положение героев стало отчаянным. Болгары обнимали русских солдат, прощались. Они шагнут в штыковую атаку и погибнут свободными.
В разгар боя, когда весь склон к перевалу заполнили турецкие солдаты, когда гремели турецкие барабаны и развевались турецкие знамёна, на перевале появились первые роты стрелковой бригады и полки дивизии Драгомирова. Они прошли многокилометровый марш по горам, с ходу вступили в бой. Во многих местах турки достигли гребня перевала, на штыках поднимали редких защитников и уже трубили победу. Русские солдаты сбросили ранцы и мундиры, чтобы не мешали в бою, и пошли крушить неприятеля. Бой превратился в свалку, когда в ход пошли штыки и приклады, когда душили врага руками, грызли зубами, но сломили сопротивление турок. Угроза окружения была устранена.
Турецкие солдаты бежали к подножию горы, довольные, что вырвались из ада, а их встречали янычары, каждому десятому рубили головы.
Началось знаменитое «шипкинское сидение», где крепилась дружба русского и болгарского народа. Молодые болгарки-санитарки перевязали рененных солдат, ухаживали, как за родными. Старый болгарин сказал казаку станицы Брюховетской: «Маричка положила на тебя глаз, от любви не спрячешься. Много вдов появиться в Болгарии, много невест не найдут любимого. Бери, казак, Маричку, береги, как жену!». А казак застонал от боли, рана не из лёгких, но пересилил боль, улыбнулся, ответил: «Да я готов, но надо доложить атаману. В казацкой семье появиться болгарочка, на зависть казакам, на радость отцу-матери. Но война только начинается, не до свадьбы!». Маричка засмущалась, выпалила:
«Я буду патроны подавать, а ты метко стрелять, чтоб не один турок в живых не остался!».
Протрубила труба тревогу, Сулейман-паша погнал солдат на штурм перевала. Казак залёг за камнями, целился, стрелял, Маричка подавала потроны. Старый болгарин шутил: «Вон как спелись на страх врагам. Фронтовая любовь – верная!».
Ополченцы-болгары собирали камни, складывали их пирамидами, готовили для турок сюрприз. Затрубила труба, турки пошли на штурм, а навстречу им обрушился каменный обвал. Камни летели с таким грохотом, что дрогнули горы.
25 июня сотня казаков совершила дерзкий налёт, заняла город Плевну. Генерал Шильдер-Шульднер не воспользовался ситуацией, не закрепился в городе. Казаки были выбиты авангардом войск Осман-паши. Тридцатитысячная армия сосредоточилась в городе, включилась в инженерные работы, и вскоре город превратился в мощную крепость, окружённую рвами и траншеями. Редуты ощетинились жерлами орудий. Разведка прозевала подход турецких войск, не выявила в Плевне значительных сил неприятеля. Генерал решил атаковать.
8 июля, утром, войска в колоннах, не ожидая сопротивления, двинулись на приступ. В котловине, спрятавшись в зелени садов и виноградников, блестя на солнце черепицей крыш и белыми манаретами и домами, раскинулась Плевна. Батальон за батальоном, полк за полком шагали солдаты под прицелами турецких орудий. Первый снаряд разорвался в средине колонны, выкосив солдат смертной косой. Лавина огня  обрушилась на беспечные роты. Сражение превратилось в погром. Генерал потерял управление войсками, растерялся до того, что потерял дар речи: «Кто знал, что Осман-паша собрал такую силу? Одних орудий до полусотни!» – оправдывался он. А турки преследовали разбитые полки, но в поле они привыкли убегать, а вот в крепости будут стоять насмерть.
Потери русских оказались катастрофическими – две с половиной тысячи человек. Но эти потери не насторожили царское командование. Великий князь приказал генералу Н. Криденеру вновь всем отрядом атаковать Плевну: «Покончить с делом при Плевне возможно скорее!» – выкрикнул он. У генерала затряслись коленки. Он знал  гнев и милость главнокомандующего, знал, что на его должность стоят подхалимы  в очереди.
Главнокомандующий располагал сведениями об истинной численности турецких войск. Турецкий офицер пробрался ночью в штаб Дунайской армии, продал нужные сведения: «Я мечтаю попасть в Париж, гулять по Елисейским полям, а не гнить в русской Сибири. В этой бойне Османская империя потерпит поражение. Количество войск таково: пехоты – восемнадцать тыс. человек, конницы – тысяча двести человек, орудий - пятьдесят четыре».
Русские располагали силами: пехоты – двадцать восемь тыс. восемьсот человек, казаков – три тыс. пятьсот человек, артиллерии – сто семьдесят орудий.  Такой перевес удалось создать благодаря передаче Западному отряду двух пехотных бригад из состава корпуса князя А.И. Шаховского. Его корпус действовал против южных укреплений турок.
Генерал Криденер возглавил основные силы – двадцать четыре батальона и девяносто два орудия. Им предстояло атаковать в лоб турецкий редут у деревни Гривица, так как генерал посчитал, что это ключ позиции в обороне Плевны.
Войска готовились к штурму.
Он создал для прикрытия  корпуса с флангов небольшие отряды:
«Генералу М. Скобелеву возглавить Кавказскую казачью бригаду, батальон Курского полка, восьмую горную Донскую батарею, не дать противнику обойти корпус с фланга» – приказал он.
Генерал Скобелев решил провести разведку и обследовать местность, на которой ему предстояло действовать с отрядом. Казачьи разъезды проникали на окраины Плевны, и обнаружили, что город совсем не защищён с юга. По южной дороге безпрепятственно в Плевну шли подкрепления, пылили караваны и обозы. Он доложил  князю Шаховскому, своему непосредственному начальнику и предложил перерезать дорогу на Ловчи всего одним полком: «Турецкие редуты укреплены только с фронта, надо штурмовать с юга в тыл неприятелю!» – доказывал он. Но Князь Шаховской и генерал Криденер отмахнулись.
Начальник Западного отряда пребывал под впечатлением провала первого штурма и помышлял не о разгроме турок, а о том, как он будет защищать Главную квартиру, которая находилась в недалёком тылу: «В случае неудачи и отступления и мне не сносить головы – думал он, – главное не отступать от дерективы сражения, утверждённой штабом». 18 июля начался второй штурм Плевны. С девяти часов утра началась артиллерийская дуэль. Император сидел в мягком кресле на холме, в подзорную трубу наблюдал за сражением. Артиллерийская подготовка не давала заметных результатов. Гривецкий редут, по которому наносился главный удар, отвечал таким плотным огнём, что только безумец решиться его штурмовать.  Здесь боем управлял сам генерал Криденер. Он посмотрел на часы, махнул платочком. Полки, в плотных колоннах, пошли на штурм. Свита императора  восхищалась: «Как красиво пошли, как на учениях на Марсовом поле. Ура генералу, ни на секунду не отступил от диспозиции».  Войска князя Шаховского наступали на южные  укрепления турок. Полки попали под губительные разрывы снарядов. Штурм не удался, полки вынуждены были отступить, понеся огромные потери.
Шеховскому грозил полный разгром, но выручил отряд генерала Скобелева. Он ещё утром, под покровом густого тумана, со своим отрядом, выдвинулся к деревне Кришин, оставил там отряд полковника Тутолмина с восемью орудиями, а сам с авангардом кубанцев и четырёх орудий Донской батареи подошёл под самые стены Плевны. Когда туман рассеялся, было обнаружено скопление вражеской пехоты между Гривецкими высотами и городом численностью до десяти тыс. человек. Четыре орудия дали залп по пехоте.
Батарейцы так быстро заряжали и стреляли, что нанесли туркам ощутимый урон. Густые цепи неприятельской пехоты двинулись в атаку, но Скобелев умело отвёл свой отряд к деревне Кришин, а там встретили противника восемь орудий полковника Тутолмина и четыре орудия Курского батальона.
И вот завязался бой. Пехота противника шла плотными колоннами.  Двенадцать орудий били прямой наводкой. Турки старались занять господствующую высоту. К Скобелеву подскакал казачий полковник, крикнул: «Захватит турок высоту, отрежет войска Шаховского и уничтожит!». Генерал, на белоснежном коне, весь в белом, размахивая саблей, появляется впереди залегших рот:
«Вперёд, ребята!» – кричит он, указывает саблей на высоту. Солдаты бросаются в штыки, громкое «Ура!» отбросило турок к городскому предместью. Одна рота достигла гребня высоты, закрепилась. Донская батарея заняла удачную позицию, повела дуэль с турецкой батареей. Точными выстрелами была перебита турецкая прислуга, батарея замолчала. Со стороны Ловчи показался большой отряд турецкой кавалерии. Кони стелились над землёй в намёте, сверкали сабли, гремели выстрелы. Ещё усилие и турецкие кони растопчут редкие цепи солдат. И вдруг из за холма, во фланг скачущей лаве, выскакивает Кавказская казачья бригада. Удар был столь стремительный, что от лавы остались одинокие всадники, которые уходили к городу. Войска князя Шаховского отходили к Боготу. Приковав к себе значительные турецкие силы, отряд генерал-майора Скобелева облегчил положение войск князя Шаховского и уберёг их от разгрома. Русские войска отступили от Плевны, понеся огромные потери. Более семи тысяч солдат и офицеров остались на поле сражения. Турки потеряли тысячу двести и только от умелых действий отряда Скобелева. Представитель Генерального штаба полковник П.Д. Паренсов, учавствовавший в действииях отряда Скобелева, докладывал главнокомандующему: «Заслуга свиты Его Величства генералмайора Скобелева в деле велика: он верно оценил создавшееся положение, быстро принимал правильное решение, своим спокойствием и личным примером воодушевлял войска и сделал их способными на чудеса храбрости.
Одна лошадь под ним убита, другая ранена. Когда пришёл приказ об отступлении, он вложил саблю в ножны, лично замыкал отступление. В критический момент он бросил в бой казачью бригаду, где отличился полковник Тутолмин».
Позор поражения под Плевной породил всплеск русофобии. Иностранная пресса злорадствовала: «Военный престиж огромной России изорван в клочья презираемой Турцией!».
К.П. Победоносцев писал великому князю Александру Александровичу: «Мы здесь в ужасном состоянии все, в невообразимом волнении и страхе, вследствии неожиданных неудач под Плевной и после того…
Внезапно, после быстрых успехов, начались неудачи, – очевидно, от ошибок распорядительных властей. Вмиг доверие к этим властям потрясено, и теперь неудачи представляются воображению… Народные умы ужасно взволнованы.
Всюду слышиться ропот».
Выдающийся русский медик С. П. Боткин так описал неудачу под Плевной: «Эта неудача ложится позором на тех, кто не сумел воспользоваться силой русского солдата. Посмотрите на наших военных, особенно старших. Редко встретишь генерала со специальными знаниями, любящего своё дело. Большая часть из них знакомы только с парадами и учениями, – проскакать бойко перед батальонами, скомандовать: «Налево, направо», да и баста, и считать себя опытным военачальником. Много ли из них таких, кто следит за развитием военной науки,  и занимаются своей специальностью? Кто же виноват во всех неудачах? Недостаток военной культуры, по-моему, лежит в основе всех наших бед. Надо учиться, надо трудиться, дорогу молодым талантам, и тогда не придётся получать уроков ни от Османов, ни от Сулейманов».
Генерал Скобелев-2 выссказал генералу Скобелеву-1: «Ну, отступи князь Шаховской хоть на шаг от нелепой диспозиции, данной ему бароном Криденером, сместись со своим отрядом в сторону ловченского шоссе – и тогда бы оборона Османа затрещала по всем швам, так как укреплений с южной стороны не было». На что Скобелев-1 ответил: «Барон выполнил диспозицию, которую утвердил сам главнокомандующий». Старым воякам было наплевать на пролитую солдатскую кровь, главное – субординация. Отцы-генералы, попав в огонь баталий, были не в своей тарелке, действовали по старинке. А начиная от командира взвода, до командира полка упрекнуть офицеров было нельзя. Они вели за собой солдат. Были готовы,  с русским солдатом, свернуть горы, но они шли с завязанными глазами, неимели права на инициативу. Приказ не обсуждается!
Многие фамилии стали изчезать из военных сводок. Барон Криденер был смещён с должности командира Западного отряда, а на его место заступил генерал П. Д. Зотов.
Острословы острили: «Хрен редьки не слаще. Имея характер угодника, генерал  может расчитывать на поддержку главнокомандующего, а великий князь верит в свои выдающиеся полководческие способности: «Мне нужны надёжные исполнители, а не стратеги – заявил он на совещание в Беле. – Я лично поведу войска на третий штурм крепости».
Военный министр Милютин предупреждал императора Александра 2 в своей записке: «Если будем по-прежнему рассчитывать на одно беспредельное самоотвержение и храбрость  русского солдата, то в короткое время истребим всю нашу армию. Требую бережливости на русскую кровь.  Действуя без ума, не считаясь с потерями, мы забываем, что против русских генералов выступает противник, умудрённый боевым опытом подавления восстания в Боснии и Герцоговине, в Болгарии и в войне в Сербии и Черногории.
Возьмём Осман-пашу. После окончания военного училища он прошёл все ступени военной карьеры, особенно отличился в войне с Сербией. Он энергичен, храбр и отличяется аскетизмом. Солдаты у него  дисциплинированы и жестоки. Он изгнал из лагеря иностранных советников. Фанатично предан султану». На совещании решили вызвать весь гвардейский корпус из России. Русские войска после сражения 18 июля отступили к Болгарскому Карагачу и Парадиму и заняли там оборону. Ждали подкреплений и гвардию. Турки укрепляли старые укрепления, строили новые, улучшали систему огня, вели разведку местности.
Плевна приковала внимание всей Европы и русской армии.
Александр 2 попросил великого князя Николая Николаевича: «Обрати внимание на генерал-маора  Скобелева-2. Он смелый и вдумчивый военачальник. Я наблюдал и видел, как он с малыми силами выручил отряд князя Шаховского от турецкого окружения».
Скобелева назначили общим начальником формирования из казачих частей полковника Тутолмина и подполковника Бакланова. Кубанские казаки знали и уважали генерала. В полученном предписании ему указывалось охранять фланги войск князя Святополк-Мирского, а также наступать на  Ловчу и далее на Плевну. Сельвинский отряд должен атаковать Плевну с юга, кагда войска великого князя поведут атаку с восточной стороны.
Генерал ознакимил казаков с приказом, сказал: «Знаю, что казаки изнывают от безделия, так вот пришла настоящая работа. Надо блокировать дороги на Троян, Сильви, Плевну. Обозы и подкрепления идут к Ловче и к Плевне непрерывным потоком. Усиленными эскадронами  остановить этот поток. Эскадронам разрешаю применять казацкие уловки, засады, вентерь». Казаки зашумели, пошли выполнять приказ.
Город Ловча располагался на берегу реки Осмы. Окружённая со всех сторон густыми лесами и невысокими отрогами Балкан, крепость Ловча имела стратегическое значение. Три дороги разрезали зелёное царство лесов и виноградников, а Рыжая гора, с голой, выжженной вершиной, господствовала над местностью. Казаки уже однажды похозяйничали в городе, но были выбиты войсками Осман-паши. Медлительное русское командование не придало значения, а турецкие инженеры опутали от вершины до подножия паутиной траншей и переходов, построив многоярусные укрепления. Турецкие батареи держали три дороги под прицельным огнём. Мысль создателей обороны была проста – противник, каками бы силами ни располагал, попадал в огненный мешок, а значит дорога, связующая плевненский гарнизон со Стамбулом, – не приступна.
Три эскадрона пробирались лесами и виноградниками, в назначенное время вышли и оседлали дороги. Вот показался конный конвой. Янычары охраняли всего одну крытую повозку казначея Стамбула. Мешки с пиастрами теснились в ногах казначея, он немог выпрямить ноги, но терпел. Жалование войскам Османпаши прибудет по назначению. Он откинул полог повозки, подозвал начальника конвоя: «Где ставка Рифат-паши, начальника Ловченского гарнизона? Почему невстречают? Что попадёт в руки Осман-паши, всё прилипнет к его рукам. Разве об этом не знает Рифат-паша?». Начальник конвоя показал на лысую гору: «Гяуры назвали её Рыжей горой, там ставка  Рифат-паши, непобедимого льва султана. Там отдохнёт высокочтимый казначей Стамбула!».
Но что это? На дороге показались всадники в черкесках, в лохматых папахах, гикнули, поскакали. Вот в их руках сверкнули шашки, раздались выстрелы берданок: «Казаки, казаки!» – закричали янычары, от метких выстрелов валились из седла. Казначей задёрнул шторку, вжался в угол кибитки: «О, Аллах, спаси бедного раба султана!  Жадность погубила казначея Стамбула. Кара султана – острый кол. Аллах иль Аллах!». Он мечтал получить свою долю золота при раздаче  жалования, а встретил разбойников.
Кавказский кинжал разрезал полог кибитки, казначей увидел казака: «Шайтан, ну чистый  шайтан!».  Запорожские усы кривила злая улыбка: «Вылезай, паук, показывай богатство. Янычары ударят колотушками в большой барабан, и покатится голова паши к ногам голодных солдат. Вот это добычя, так добыча. Выпрягай лошадей, навьючим их золотом султана!».  Есаул за шиворот вытащил из кибитки жирного казначея, поддал под зад: «Беги до самого Стамбула, там тебя ждёт милость султана!». Казаки хохотали, смотрели, как казначей потерял чувяки, бежал бегом бегемота. В штабе Дунайской армии решили прощупать противника. Генерал Скобелев получил приказ: выявить численность неприятеля, провести разведку боем. Генерал, как опытный разведчик, обследовал местность, прилегающую к Ловче, провёл разведку боем. Турки подумали, что гяуры идут на штурм, открыли огонь из всех видов оружия, показали свою огневую мощь. Генерал нанёс на карту огневые точки, отписал начальнику штаба Дунайской армии донесение: штурмовать Ловчу со стороны Плевны – нельзя. Численность горнизона составляет восем тыс. человек пехоты, несколько таборов конницы и восемь орудий. Если вести наступление вдоль дорог, направив остриё наступления на Рыжую гору, где находится ставка  Рифат-паши, то двумя девизиями с отрядом кавалерии можно задушить неприятеля. Он предоставил карту, где стрелами указал направление ударов.
Но русское командование не имело свободных дивизий. Со взятием Ловчи решили повременить, тем самым предоставив туркам возможность наращивать силы. Все усилия Скобелева и казаков оказались напрасными.
Полмесяца отряд Скобелева находился в бездействии. Казаки перехватывали обозы на дорогах, запаслись продовольствием, снаряжением, оружием, боеприпасами. Привезли девушек из гарема паши, развлекались.
10 августа в отряд прибыл с донесением  гонец.  Приказом главнокомандующего генерал Скобелев назначается начальником вновь сформированного отряда, в который входили: Казанский полк, батальон Шуйского полка, команда сапёров, Кавказская казачья бригада, две батареи. Численность отряда – пять с половиной тысяч человек и четырнадцать орудий. Этот отряд влился в состав войск князя А.К. Имеретинского, направленный на штурм Ловчи. Скобелеву вновь приказывают провести разведку боем.
Он пишет письма Радецкому и Святополк-Мирскому, в которых доказывает: «Положение наших войск на Шипке заставляет меня высказать вам моё глубокое убеждение: неприятель искустно маневрирует, отвлекая часть наших войск от участия в сражении на перевале. Немедленное прибытие 9-ти батальонов может иметь решающее значение в нашу пользу. Снять два полка из Сильвы, 64-й Казанский, с занимаемой мною позиции,  они могут быть завтра утром в Габре. Голова колонны уже подходит к месту боя.
1-й батальон Шуйского полка с 9-фунтовой батареей прикроют от Сильви. Кавказская казачья бригада и 8-я Донская конная батарея удержит неприятеля со стороны Трояна.
Почему нам не маневрировать?  Только что прибыл с двумя сотнями казаков из-под Ловчи; никаких признаков присутствия  значительных сил неприятеля не обнаружено. Из Трояна доносят, что там, кроме башибузуков, никаких войск нет». Ответа не последовало. Начальник штаба генерал Непокойчидский отбросил донесение, прошипел: «Только что из-под стола, а уже учит.  Вот готовый план обороны перевала, которого ни у Радецкого, ни у начальника штаба нет. Но признать план разгрома турок у Шипки, значит признать Скобелева – лучше уж будет так, как есть».
Бой у Ловчи был первым боем, в котором он выступал начальником большого отряда. Князь Имеретинский попросил Скобелева представить свои соображения и подписал без серьёзных изменений его план: «Принимайте под команду левофланговый отряд в составе  десяти батальонов, пятидесяти  шести орудий, трёх эскадронов и выполните основную задачу. На правом фланге наступает отряд генерала Добровольского. Я поручаю вам дело по взятии  Ловчи».  Князь подстраховывался. В случае неудачи можно будет свалить вину на молодого генерала.
Скобелев поднялся в седло, откозырял, поскакал к своему первому звёздному часу. Много лет спустя князь Имеретинский признавался: «Я подошёл под ловченские редуты, не имея никакого понятия о них самих, ни о местности перед ними. Однако создавалось впечатление, что позиция неприятеля крепка, что дело будет трудное. Но как идти на неё, с какой стороны, я не мог знать, а время на рекогносцировку под неприятельским огнём не оставалось. В это время ко мне явился Скобелев.  Он сказал: «Князь, вы новичок в этих местностях и, конечно, не знаете ни расположения, ни количества неприятеля. Узнавать вам придётся не иначе как с большими потерями. Я давно здесь, изучил и ознакомился с каждой пядью земли, с каждой возвышенностью, знаю все тропы, дороги и подступы, знаю дальность боя орудий, расположения траншей. Довертесь мне, дело пойдёт быстрее, ручаюсь вам за успех».
Я доверился и не имел повода  к раскаянию. Гений Скобелева, как полководца, вырастал на моих глазах. Я первый дал ему возможность действовать самостоятельно, достаточными силами. Русские знамёна овеялись славой победы».
Глава 6 ПОХОД НА ЭРЗЕРУМ
На Кавказском театре военных действий временное перемирие. Русские войска отступили к государственной границе, заняли оборону.  Первый этап боевых действий Лорис-Меликов видел лишь в достижении первоначальной цели – вторжения  в  пределы Турции. Однако сил для  развития наступления и достижения намеченной цели оказалось явно недостаточно. Эриванский отряд освободил Баязет, но был вынужден отступить. Ахалцихский отряд удерживал Ардаган, просил помощи. Оставалась задача – не допустить соединения  армии Мухтар-паши с корпусом  Измаил-паши и сдержать недовольство мусульманского населения  Чечни и Дагестана. Лорис-Меликов докладывал в ставку наместника: «Перед нами превосходящий численностью неприятель, сзади – горючий материал, для которого была нужна лишь искра, лишь единоверная рука, протянутая в интервал русских войск, хотя бы в виде двухтысячного турецкого отряда кавалерии. Пожар, раздуваемый релегиозными фанатиками, вспыхнет со страшной силой, и нам придётся запереться в собственных крепостях, окружённых врагами».
Эту задачу доверили решить объединённым казачьим войскам. Донцы, кубанцы, терцы наладили разведку, дозорами и секретами выследили противника, в жестоких схватках вырубили фанатиков.
Дмитрий Халзун, Пётр  Павленко, Захар Сухомлин выдвинулись за границу солдатских постов, оставили лошадей в лесочке, шли по тропинке, тихо разговаривали: «Зима на исходе, а конца войны не видать. На Кубани нас забыли жёны и матери. Четвёртый год как в походе, а смены нет» – ругался Пётр.  Захар шутил: «Вернёмся домой, а во дворе два хлопчика на хворостинах скачут, и так похожи на соседа Зайца Миколу, ну как две капли воды на виноградном листке». Пётр преставил эти две капли, и так ему стало обидно, что хоть плач. Он толкнул друга и тем спас его от смерти. Стрелок целился в голову, а пуля только чуть опалила опушку папахи. Друзья упали на опавшую листву, поползли, как опытные пластуны.  Дмитрий показал друзьям, чтобы заходили слева и справа, сам полз прямо на выстрел, в зубах кинжал. В развилке дуба мелькнула тень. Дмитрий метнул кинжал в мелькнувшую тень, вскочил на ноги, в три прыжка достиг дуба, перевёл дыхание, прислушался. Он чётко услышал: «Мама, помоги!» – слова, сказанные на русском языке.
Маму вспомнил, гад!» – подумал казак, с голой шашкой скользнул за ствол дуба.
На земле лежал бузубулук, старался вырвать кинжал из левого плеча, а клинок пробил кость лопатки, застрял в ней. Дмитрий ударил плашмя шашкой по голове, отключил предателя. Он сразу узнал его. Эта масляная рожа, этот оскал хорька, невозможно забыть. Они спустились по канатам со стены крепости, пробирались между камней и кустов к ближнему водоёму. В крепости кончилась вода, не было капли, чтобы напоить раненых. Кожаные бурдюки не хотели тонуть, пришлось зайти в воду по пояс, набирать драгоценную влагу, передавать товарищам. А этот хорёк вдруг заверещал, как резаный. Турки налетели гурьбой и засверкали кинжалы. Дмитрий вспомнил о тростинке, которую всегда носил с собой, для курения из ямки. Знаете хитрость казаков? Углубляется в земле ямка, засыпается табак, три казака лежат, курят через тростинки. Ни один враг не заметит. Так он пролежал в воде остаток ночи и день, дышал через тростинку, а тяжёлый бурдюк служил якорем. С манарета муэтзин пропел вечернюю молитву, в татарском таборе наступила тишина. Казак выбрался из водоёма, взвалил бурдюк на спину, пополз вдоль стены. Солдат услышал шёпот казака, сбросил верёвку. Сотник зачислил «хорька» в предатели. И вот – встретились.
«Ну, говори!» – встряхнул Захар предателя. Тот открыл глаза, злобно зашипел: «Ты не апостол Пётр, чтоб перед тобой исповедоваться. Я мусульманин Хаим, только Аллах решает мою судьбу!». Пётр размотал чембур: «Я не апостол Пётр, но Пётр Павленко, я решаю жить тебе или не жить» – набросил петлю на шею. Хорёк взмолился: «Казаки, братцы! Всё отдам. Вот я накопил, – выхватил из-за поясного платка мешочек с золотом, – по две монеты турки платили за отрезанное ухо гяура. Копил на дом и молодую жену». Дмитрий вложил шашку в ножны: «От имени Кубанского войска мы приговариваем тебя к повешенью. Твои родные будут лишены званья казаков и казацких привелегий. Смерть предателю!». Хорёк взвыл, трепыхал ногами. Он знал, что Аллах не пускает повешенных в Эдем, а попадают они в помойную яму. Казаки шли по тропинке к лошадям тихо разговваривали. Они выследили и уничтожили стрелка, казнили предателя.
Казаки выслушали рассказ сотника, пересчитали монеты: «Тридцать две жизни взял хорёк! – крикнул есаул, когда пересчитал монеты, – народ забудет имя предателя, а нам наука. В наших рядах нет места предателям. Мы рубимся за веру, царя и Отечество! Проверить коней и снаряжение, завтра в поход!».
Монеты лежали на столе, ни кто не прикоснулся к грязному золоту. Писарь полка подумал, смахнул монеты  в денежный ящик:  «На нужды полка!» – сказал он, отметил в журнале. Казначей подсчитал в уме, сказал: «Можно закупить кибитки и палатки. Надоело спать под открытым небом!». Полковник погрозил кулаком.
Время – деньги, а деньги – гарантия успеха. Время было выиграно. Мухтарпаша не решился наступать, копил силы. В действующий корпус генерала Лорис-Меликова подошли подкрепления – 40-я пехотная дивизия из Саратова и 1-я гренадёрская из Москвы. Теперь соотношение сил складывалось в пользу Кавказской армии. Телеграф стучал: «Активными действиями вы должны вызвать на себя как можно больше турецких сил. Взятие Карса и Эрзерума воодушевит войска на Балканах – Александр 2-й».
Приказ императора подтвердил главнокомандующий Кавказской армии. Лорис-Меликов приказал трубить поход. Главные силы корпуса наступали на Карс. 150 тяжёлых орудий ударили в стены редутов – Араба, Карадага, Мухлиса. Гренадёры пошли на штурм, выбили турок из фортов, приступили к осаде основной крепости. Кабулетский отряд наступал вдоль берега Чёрного моря, взял Поти, Овургет, Кабулети. Армия Дервиш-паши могла быть отрезанной от армии Мухтар-паши. Ахалцихский отряд задержался возле Ардагана, в тяжёлых боях снали осаду города, ударили на Ардакуч. Армия Дервиш-паши выскользнула через  Артани. Эриванский отряд навалился всеми силами на многострадальный Баязет. После многочасовой артподготовки взяли город и крепость штурмом. Тысячи пленных турецких солдат  шагали под конвоем казаков на Эривань. Курды забрасывали их камнями. Они не решились на открытое выступление, вымещали злобу на пленных.
Разгорелось Авлияр-Аладжинское сражение. Жестокость боя выплескивалась яростью атак. Мухтар-паша бросил всю кавалерию во фланг русской армии. Десять тыс. казаков и две тыс. регулярной русской кавалерии встретили турок лобовой лавой. Донские казаки ударили пиками, пробили в турецкой коннице широкий каридор, в который ринулись кубанцы и терцы, и засверкали шашки. Рубились насмерть, с яростными криками, но русское «Ура» заглушило мусульманское «Аллах Акбар». Турки нахлёстывали лошадей, уходили от погони. Кони-дончаки догоняли, рвали противника зубами. Мухтар-паша отступил к Гийван-Зимин.
В селе Мацре близ Карса раскинулся перевязочный пункт – один из добровольных отрядов медицинской службы. Молоденькие медсёстры боялись крови, страшных увечий, плакали, но старались облегчить участь пострадавших: «Дима, милый, живой!» – услышал казак сквозь пелену бреда. Он открыл воспалённые глаза, увидел сестричку-синичку, как он её называл, обрадовался: «А ты говорила, что мы больше не встретимся. Мне запомнились твои ласковые руки, твой птичий голосок, вот судьба и решила назначить нам встречу. Извини, что опять я слабый, как ребёнок, но подарок у меня за пазухой. Достань, дарю от чистого сердца!» – шептал казак пересохшими губами. Вера наклонилась над казаком, и как получилось, что губы их слились в поцелуе. Она достала шёлковый платочек, набросила на плечи. Светло голубой шёлк подошёл к её голубым глазам, и они засияли от счастья: «Спасибо, милый. Мне не дарили подарков, но главный подарок – это ты. Я так рада нашей встрече» – шептала она, а умелые руки раздели казака, оголили рану на груди.
Бородатый хирург осмотрел тело казака, приказал сестре бинтовать: «Пуля прошла рядом с сердцем навылет, ещё бы чуть левей и конец. Но раз живой, значит, будет жить. Кто-то на родине молится за тебя, ждёт, – говорил он густым басом, омыл в тазике окровавленные руки, – многих не дождутся матери и жёны, многих примет чужая земля, а добыча достанется знати. Был я в ставке, видел, сколько там генералов и гражданских чинов. Слетелись, как вороны на падаль. Шумят, интригуют, делят шкуру неубитого медведя, а русскую кровь впитает турецкая земля. Кому война, а кому мать родная» – филосовствовал профессор, обыкновенной пилой укоротил конечность солдата, отбросил, вместе с сапогом в корыто. «Этот отвоевался, пополнит список калек, что доживают свой век в нищете в городах и сёлах. Терперив русский мужик, но и он потеряет терпение».
Дмитрия внесли в палатку, положили в ряд с остальными. Бородатый донской казак протянул фляжку: «Хлебни, браток, царской водочки. Это самое надёжное лекарство на этом да и на том свете. Бывалый казак станицы Вешенской побывал на том свете, вернулся, рассказывал. Говорил, что оказался он в дивном лесу на поляне, а ангел зачерпнул солдатской меркой чистой водочки, угостил казака: «Пей, казак, – говорит, – на том свете для тебя место заказано, а на этом одна служба царская осталась. Дослужишь, возвращайся».
Раненные зашумели, проклинали службу царскую, жизнь казацкую. Вертлявый казачёк выкрикнул: «С Дона выдачи не было! Копилась вольница, выплёскивалась на Волгу-матушку, во главе с Разиным и Пугачёвым добывали зипуны, царям не кланялись!». На него зашумели, что и стены имеют уши, а полевая жандармерия карает жестоко.
Вера пришла с подругами, принесли скудный солдатский паёк, с ложечки кормили раненных: «Кушай, милый, поправляйся, вас ждут дальние дороги, жестокие битвы, за веру, царя и Отечество!». Казаки кушали, стонали, плакали, а что поделаешь?  Всех подчинила клятва престолу. Родина у каждого своя, а царь, как и Бог – один. Вот тут и задумаешься.
Казаки, из сотни Дмитрия Халзуна, ввалились в палатку весёлой гурьбой, и зазвучал смех и шутки. Здоровый казак, никогда не поймёт больного, не поделится здоровьем.
Развязали перемётные сумки, и появились на свет свежие колбасы, шашлык, плов, турецкие лепёшки, а главное – четверть кавказского вина. Круговая чаша обошла всех раненых, их лица порозовели. В палатку вошёл жандармский офицер, в голубой форме, ухоженный, как барыня: «Что за разгул? Кто старший палатки? Ответишь по закону военного времени!». Кто-то выкрикнул: «Для тебя война стороной прошла, в бою тебя не встречали!».
Офицер побагровел, выкрикнул: «Я капитан жандармского корпуса Его Величества.  Я наведу порядок. Как фамилия?» – толкнул он казака. Полковник поднялся во весь свой богатырский рост, на груди засверкали кресты и медали: «Казак ст. Марьянской – Брус!».
Капитан вскинул руку к козырьку фуражки, вытянулся в струнку. Он понял, что здесь ему не царствовать, выскочил из палатки: «Боже, спаси и сохрани! Этого полковника целовал командующий, наградил шашкой «За храбрость», возвеличил перед строем!» – шептал жандарм, мелко крестился. Его раболепская душа требовала выхода. Он столкнулся с солдатом охраны, накричал, как на преступника, пошёл дальше,  довольный.
Русская армия  пошла в наступление. Эриванский отряд взял Баязет, отбился от войск Фаик-паши, штурмовал Кара-Калису, блокировал Алашкерт. Ахалцихский отряд снял осаду Ардагана, разбил полевые турецкие части, с ходу взял  крепость Ардакуч. Мухтар-паша – сын непобедимого султана  Абдул-Азиза бежал  в Стамбул. Анотолийская армия султана вытягивалась из мешка окружения в спасительный Эрзерум. Лорис-Меликов оставил Московскую гренадёрскую дивизию штурмовать Карс, приказал не жалеть зарядов, посвятить взятию крепости несколько лишних дней, только бы не положить напрасно несколько сотен, даже десятков людей. Корпус наступал на пятки отступающих турецких частей. Казаки собирали тыс. турецких пленных, строили в колонны, гнали мимо крепости Карс. Турки кричали: «Аман! Аман!», казаки отвечали: «Теперь не обманешь бросай оружие, поднимай лапы в гору».  Мулла собирал в мечети правоверных, именем Аллаха призывал героев на смертный бой с неверными, но гром пушек, разрывы снарядов заглушали слова молитвы. Турки сидели на пятках, сложив ладони на коленях, тупо ждали конца войны. Они отказывались выходить на стены, склоняли головы под ятаганы янычар. Оборванные, голодные они проклинали законы войны: «Нет победы, нет добычи, нет мальчиков и девочек, зачем воевать?» – кричали они на майдане. Комендант крепости закрылся во внутренней цитадели, слушал гром пушек отступающих войск султана.
Он постелил молитвенный коврик, кланялся в сторону Мекки, шептал: «О, Аллах! Зачем отвернулся от верного слуги султана, вырвал из рук победу, отдал в руки неверных? Турецкий Фотум сильнее русской судьбы. Кэсмет – воля Аллаха!»
Гренадёры пошли на штурм. Сытые, здоровые и весёлые, они легко преодолели крутизну неприступных стен, громовым «Ура» сломили последнее турецкое сопротивление.
Униженный паша вручил саблю генералу, в толпе пленных солдат пошагал к миру. Лорис-Меликов, генерал от кавалерии, командующий действующего корпуса, за взятие Ардагана получил орден св. Георгия 3-й степени, за разгром полевых турецких войск на Аладжинских высотах получил тот же орден 2-й степени, за штурм и взятие Карса пожалован  орденом св. Владимира 1-й степени.
Войска корпуса наступали на Эрзерум. Турки окружили крепость ГейманЭивин высокими валами, орудийными бастионами. Много дней грохотала кононада, а 40-я пехотная дивизия из Смоленска пошагала на Эрзерум. Авангард составляли Гвардейские казачьи части Дона и Кубани. Сотня Дмитрия Халзуна преодолела Аракс, напоила коней из чужой реки. Казаки шутили: «Холодная вода в Араксе, а в нашей Кубани – сладше!».
Крепость  Хасан-Кале захватили донские казаки. Они погнали турецкие табуны к крепостным воротам, вместе с табуном ворвались в крепость. Турки закричали: «Казаки, Казаки!» – разбежались по домам. Страх перед казаками бы сольнее страха,  чем  перед шайтаном.  Дивизия заняла турецкие траншеи и ложементы, солдаты отдыхали в турецких землянках. Непонятные вещи нашли солдаты: узкогорлые кумганы, кофемолки и кофеварки, записи из изречений Корана. На стенах висели листы растительных рисунков. Восток – дело тонкое, русскому не понять.
 
Глава 7 ШТУРМ ЛОВЧИ
Больше месяца отряд генерал-майора Скобелева готовился к штурму. Расположившись у Какрино войска закопались в землю. Каждый воин знал и был уверен в неприступности своей позиции. Со стороны Шипки доносились глухие выстрелы орудий. Это Сулейман-паша, понукаемый султаном, пытался  пробиться со своей армией на помощь Плевне. Турки вложили в наступление всю ярость, но защитники перевала отбили непрерывные атаки. Русское знамя развевалось над перевалом, недоступное врагам. Солдаты возмущались медлительности командования, требовали боя: «Ударим по Ловче, поможем защитникам Шипнинского перевала. Что медлим?».  Рифат-паша усилил гарнизон.
18 августа Скобелев получил предписание овладеть Ловчей.
Войска, численностью более двадцати семи тыс. человек и девяноста восьми орудий, выступили к  крепости. Трёхкратный перевес в живой силе внушал уверенность в победе. Господа офицеры были ознакомлены с диспозицией боя, каждый знал, как действовать. Солдатам зачитали приказ: «Пехота должна избегать беспорядка в бою и строю, различать наступление от атаки. В атаку бросатся дружно, действовать штыком и прикладом.
В наступление идти цепями: первая цепь стреляет залпом, вторая заряжает. Залпы должны звучать беспрерывно, на страх врагам.  Выручать товарищей, во что бы то ни стало. Потери при молодецком наступлении бывают – ничтожны, беспорядочное отступление – катастрофа. Солдат всегда должен знать, куда и зачем он идёт. Вперёд, к победе!
Господам офицерам: папенек, маменек, титулованных родственников здесь нет. Есть прапорщик, есть полковник. Подчинение – беспрекословное. Здесь мы все товарищи. Буду жестоко карать за трусость и малодушие в бою. Нам дано одно право – первым идти на смерть, показывать пример солдатам. Такого командира солдаты вынесут на руках».
22 августа, в половине шестого утра, войска без шума заняли исходные позиции. Турки досматривали последние сны. Князь Имеретинский дал команду на артподготовку. Девяносто восемь орудий обрушили смертоносный металл на позиции врага. Каждая батарея била по намеченной цели. Генерал Скобелев повёл свой отряд на укрепления Рыжей горы.
Начал атаку Казанский полк. С распущенными знамёнами, под музыку и барабанный бой, двинулись казанцы на Рыжую гору. Впереди наступали густые цепи стрелков, непрерывные залпы дезорганизовали турок. Турки открыли огонь, но атака была столь стремительна, что наступающих уже не остановить. Боясь штыкового удара русских, турки стали перебегать во вторую и третью траншею. Казанцы очистили траншеи от турок, ворвались в третью траншею и на вершину горы. Солдаты достигли цели,  видна растерянность турок, они бегут из неё, бегут из третьей траншеи под защиту редутов на вершине горы.
Рыжая гора взята. Потери минимальные.
С вершины горы открылся вид на город, а за городом, на высотах – сильный неприятельский редут. Во главе батальона казанцев – сам Скобелев. Он кричит: «Вперёд, ребята! Возьмём город и редут – отдохнём!». Темп невыносимый. Казанцы, ощетинившись штыками, бегут за генералом. Турки открывают огонь, но батальон уже достиг окраины города. В город врывается Кавказская конная бригада. Весь город оказался в руках русских.
Скобелев спешит: «Вперёд, ребята! Взять штурмом редут, пока противник не опомнился. Взвейтесь соколы орлами!» – кричит он, размахивает саблей. Весь его отряд сосредоточен на главном направлении. Четыре батареи открыли огонь. 1-й батальон Шуйского полка повёл атаку на левый фланг турецких укреплений. Турки немедленно перебросили с правого фланга значительную часть сил. Этим воспользовался  Скобелев. Солдаты карабкались  на бруствер редута.
Этот манёвр решил исход боя. Батальон за батальоном поднимались казанцы на стены редута, штыками и прикладами встречали турецких солдат. Турки бросились бежать, но у выхода их встретили сотни кубанцев. Весь редут наполнился убитыми и ранеными.
На помощь, оборонявшимся,  Рифат-паша бросил два табора кавалерии. В бой вступили кубанские казаки. Они не позволили туркам приблизиться к редуту и городу, преследовали остатки Ловченского гарнизона. В плен не брали, рубили до пояса.
Осман-паша, во главе двадцати таборов, поспешил на выручку отряда Рифатпаши. Но русские успери построить укрепления на Ловченском шоссе. Батареи открыли огонь прямой наводкой, а с фланга ударили кубанцы. Осман-паша повернул назад в Плевну.
Как могло случиться, что Осман-паша вышел из города и вернулся в Плевну, а генералы Радецкий и Святополк-Мирской этого не заметили? Это говорит о том, что высшее руководство армии за это время ничему не научилось.
Генерал Скобелев сбросил белый мундир, попросил адьютанта умыться. Вестовой казак расправил мундир на свет, насчитал много пробоин. Так пошла байка, что генерала пули не берут, отскакивают. А генерал сказал: «Всё отлично, ребята! Потрудились на славу, надо отдыхать, готовить себя  к славному делу под Плевной!». Эти слова повторялись в полках и батальонах. Ночь после боя выдалась спокойной. Солдаты сняли амуницию, составили ружья в «козлы», распрямляли плечи и спины: «С таким генералом мы Стамбул возьмём, самого султана за шиворот тряхнём» - ложились, засыпали мёртвым сном.
Казак Белореченской станицы спросил есаула: «А какой он – султан?  В конскую торбу уместиться?» – казаки грохнули смехом: «Хват-Остап, ему только султана подавай, на меньшего рука не поднимется, А мне всё равно кого рубать, лишь бы войну быстрей завершить, и – по домам!». Казак потянулся, повернулся на бок, захрапел.
23 августа государь получил телеграмму от князя Имеретинского: «Ловча взята штурмом моих войск. Отличился генерал Скобелев. Он умело организовал батальоны, потери незначительные». Государь приказал построить конвой и повелел объявить о победе.
Лейб-Гвардии казачья сотня ответила тройным «Ура». В Петербурге заговорили о генерале Скобелеве. Дворцовая знать отметила кружочек на картах – Ловча.
А Скобелеву вновь пришлось обивать пороги штабных палаток. Его отряд расформировали, генерал оказался не у дел. Он доказывал, что надо развернуть весь фронт и нанести удар по Плевне со стороны  Ловчи. Но князь Имеретинский, оставил в городе небольшой гарнизон, сошёл со стратегически выгодного направления и присоединился к остальным частям армии. В штабе армии лёгкий фимиам кружил генеральские головы, шампанское лилось рекой. Ура-патриоты требовали похода на Стамбул. Они шептали Великому князю, генерал-фельдмаршалу, главнокомандующему: «Ваш полководческий гений останется уроком в истории. Ваши победы затмят победы Фридриха Великого. В ваших руках дело войны и мира». В  штабе Дунайской армии велась ускоренная разработка нового генерального плана и штурма города Плевны.
В палатке генерала Скобелева собирались молодые офицеры за хлебосольным обедом. Жизнерадостности генерала не было предела. Он умел понимать шутку и остроумные выходки в свой адрес, воспренимал их без всякой обиды. За столом спорили, обсуждали события, обсуждали ошибки отцов-командиров. Скобелев ненавязчиво убеждал, что без знания противника, законов войны невозможно добиться победы. Уважай простого солдата, одень, накорми, он пойдёт за тобой и в огонь и в воду. Его спросили:
– Неужели вы не боитесь идти впереди солдат?
– Не боиться только трус, а мне нужно выполнить свой долг.
Кавказская казачья бригада разбила походный лагерь на берегу реки Осмы. Расседланные кони копытили заливные луга, а казаки сидели вокруг походных костров, слушали байки ветеранов. Сборная бригада Казачьего войска, где в сотнях оказались казаки разных станиц, выдержала бои на переправе через Дунай, учавствовала в разных сражениях, но отличилась под Ловчей. Чего стоил прорыв в город, где толпы обезумевших янычар, с ятаганами в руках, бросались под копыта лошадей, подсекали ноги скакунов. Казаки озверели, мстили туркам, рубили беспощады, но многие получали смертельные раны. По обычаю предков они собрали убитых казаков, похоронили на высоком берегу реки, отпраздновали тризну.  Могучий есаул зачитал имена погибших, названия станиц, указал награды и выслугу лет:  «Хорунжий станицы Шкуринская, учавстовал во многих походах, награждён Георгиевсим крестом, погиб смертью храбрых. Казак станицы Гаигинская закрыл грудью командира, погиб смертью храбрых. Казак… названия станиц показали весь Кубанский край, и было горько, что они не вернутся на родину, не вспугнут станицу удалой казацкой песней. Заплачут матери и жёны, выскажут горькими словами женскую долю.
Седые отцы и деды уронят головы на грудь, задымят крепким турецким табаком: «Эх, были люди в наше время, могучее лихое племя» – смахнут мутную слезу. Одни казачата не унывают, седлают резвых молодых жеребчиков, уносятся в степь. Взрастает семя молодое незнакомое…  Им  сгорать в пламени Отечественной войны и на полях Гражданской.
Круговая чаша обходила казаков вокруг костра, последние капли выплескивали в огонь.
Три дня отдыха позволил генерал Скобелев, с несколькими казаками ускакал в ставку.
«Ой, вы братцы, да Кубанцы! Хватит горе горевать!» – запел запевала, и могучая песня потревожила  солдатские  биваки и ближние болгарские селения. Болгарские женщины несли полные корзины плодов и винограда, обнимали и целовали казаков: «Кушай, братушка, болгары не забудут русскую кровь и слёзы!».
На Кубани молодая казачка ойкнет, схватится за грудь, виновато улыбнётся: «Что-то сердце сжало, остановилось, да нет, дальше побежало. Значит живой казак, не подводит его конь быстрый и шашка острая. Бурка ему – жена, защитит и обогреет, а шашка – подруга, от  любой беды спасёт. Жив – наш папка!» – скажет она, обнимет детей, заплачет.
Старый казак погонял волов, печально смотрел на заросшие бурьяном поля: «Бедной становится станица,  многие наделы земли не обработаны. Ушли казаки на войну семьями, отец и пять сыновей, а земля страдает, бурьяны соки выпивают. Станичный атаман откупился от похода и сыновей откупил. Его земля ухожена наёмными работниками, а для других ему дела нет. Управление станицей стало не казацким кругом, а властью чиновников.
Знай, на людей кричит, что не позволю, накажу, да налоги собирает. Эх, ма, да не дома» – Старик свесил голову, задремал. Быки свернули на заброшенную полосу, мирно паслись. Казак прочитал письмо, протянул товарищу: «Почитай, что из станицы пишут. Вернусь, атаману первому голову сниму. Сыновья его барчуками стали,  наших девушек соблазняют, богатством хвалятся. На фронте их нет». Надумали казаки послать письмо на Кубань от казацкого Круга. Полковник захохотал: «Вы бы назвали это «письмом к турецкому султану». Чиновника не напугаешь, а жандармы заинтересуются. Наше дело воевать, а не бастовать!».
Со стороны Плевны послышалась орудиная кононада. Эскадроны седлали коней, уходили в сторону боя.  Запевала запел: «Скакал казак через долину, через зелёные поля!». Казаки подхватили песню, лица их повеселели, тяжёлые думы отступили, впереди – бой.
За полтара месяца Осман-паша превратил Плевну в неприступную крепость.
Русской армии предстояло взять редуты Плевны.
Глава 8 ШТУРМ ПЛЕВНЫ
«Надо довести дело до конца. Надо мной надсмехаются короли Европы!» – сказал император Александр 2-й, брату – главнокомандующему. Из России и Румынии одна за другой стали прибывать свежие пехотные дивизии, артиллерийские части. Главком воспрянул духом, но как брать Плевну на сей раз? Разведка доносила: «Турки наращивают силы, редуты их становятся мощнее, приток резервов, боеприпасов и продовольствия продолжается, численность их доходит до тридцати трёх тыс. человек». Но в русском штабе, неповоротливом, как сам Непокойчидский, витал мажорный лад: «Уж теперь-то Плевну взять, как два пальца обо…ть» – шутили штабные острословы. Осман-паша думал не только обороняться, но и наступать.
19 августа турки вышли из крепости, атаковали русские позиции у ПелишатаСгаловца. Появилась возможность навязать туркам встречный бой, и генеральное сражение в чистом поле. Но появившуюся возможность упустили, так как Господь Бог военного дара не дал, а занять стыдно. Наступление турок против 4-го корпуса  оказалось неожиданным.  Как гром среди ясного неба упали первые снаряды турецких полевых орудий, стреляющих с колёс. Солдаты передового полка, без команд командиров, расхватали ружья, и пошли отбиваться штыком и прикладом от наступающих турецких солдат. Весь 4-й корпус втянулся в рукопашную схватку, в результате десятичасового боя отразили наступление турок, нанесли им ощутимый урон. 9-й корпус Зотова, части Румынской армии не сдвинулись с места, так как из штаба армии не поступило приказа. Генерал Зотов опасался прорыва турок к Горному Студенее, где находилась императорская квартира, а румынский генерал Черната рассудил так: «Двое деруться – третий не суйся!» – остался сторонним наблюдателем. Боевые офицеры открыто роптали, заявляли вслух: «Нами управляют дураки и угодники. Судьба  третьей Плевны в руках трусов!». Армейская верхушка отрицала даже мысль о неудаче штурма крепости. Начальник штаба Непокойчидский узнал о вылазке турок, дунул в седые бакенбарды, изрёк: «Зачем беспокоить государя? Мы знаем драчливый характер Осман-паши. Ну вышли, ну помахали кулаками и разошлись. Это частный случай. Генеральный штурм начнётся точно по расписанию. Воля императора – закон для всех офицеров  Дунайской армии!». А командиры полков и батальонов сомневались: «Опять погонят колоннами на турецкие редуты, опять положат тыс. солдат, а от диспозиции не отступят и оправдаются, что они выполнили волю государя». Самодержавие воспитало в высшем командном составе  низкопоклонство и  угодничество.  Русская кровь прольётся рекой.
«Основу наступления должно составить продолжительное обстреливание укреплений всей имеющейся артиллерий;  постепенное и скрытное приближение пехоты на черту атаки и, наконец, атака их открытой силой» – значилось в плане штурма.
Началась артиллерийская подготовка залпом корпусных орудий.  Двадцать осадных орудий большого калибра ухали так, что земля дрожала, с валиков окопов сыпалась земля. Солдаты шутили: «Заговорил бог войны, а победу добудет русский штык!».
Молодые генералы предлагали совершить обходный маневр, отрезать турок со стороны Софии и атаковть Плевну там, где она была слабо укреплена. Но диспозиция, утверждёна государём! Кто посмеет её нарушить?
Идея обхода не пришла в голову главнокомандующему и императору, а голос генералов затерялся под сукном.
Решили создать различные по силе группировки. На правом фланге, для атаки Гривицкого редута, сосредоточили  сорок восемь русских и румынских батальонов и сто восемнадцать орудий под командованием румынского генерала Черната; в центре против редута  Омар-бей-Табия – тридцать батальонов и сто пятьдесят два орудия генерала Крылова, а на левый фланг – двадцать два батальона и тридцать шесть орудий под командованием князя Имеретинского. В резерве осталось двадцать семь батальонов.
Три дня ухали  русские орудия, турки отвечали быстрым и жестоким огнём. Но продолжать обстрел оказалось невозможно. Обнаружилась недостача снарядов, а от непрерывной стрельбы выходили из строя лафеты орудий.
Вдруг обнаружили, что гребни Зелёных гор не заняты турками. Предчувствуя подвох со стороны Омар-паши штабисты издали приказ: «Генералу Скобелеву возглавить авангард левофлангового отряда князя Имеретинского, немедленно штурмовать и занять гребни Зелёных гор». Скобелев с отрядом занял горы, на высоты выдвинул батареи, осмотрел позиции Калужского и Эстлянского полков. Впереди слышались выстрелы. Это казаки кубанцы  вели огонь по второму гребню. Вся местность  покрыта отдельными деревьями, кустами, кукурузой, виноградниками. Сотник подкрался к залегшим казакам, спросил: «И куда вы пуляете? Где расположение и силы неприятеля?» Казак ответил: «Пуляем в белый свет, как в копеечку. На гребне турок нет, за гребнем скопление больших сил. Турки готовятся захватить Зелёные горы. Они сомнут нашу цепь, как слон тараканов!» – Казак уронил голову, заснул. Трое суток казаки наблюдали за действиями неприятеля.
Вот: доложил командиру, снял с себя ответственность, пусть он решает, что и как.
Калужский полк получил приказ: наступать, овладеть вторым гребнем Зелёных гор, укрепиться на нём.  Плотными цепями калужцы смяли неприятеля, с криком «Ура!» преследовали противника.  Их атака была столь стремительна, что незаметили, как взяли третий гребень, ворвались в укреплённый турецкий лагерь. Турки бегут. Цепи солдат под стенами редута. Их встретил град пуль и снарядов. Осман-паша двинул против калужцев новые резервы, и завязался рукопашный бой. Отбиваясь от наседавших турок, калужцы отступили ко второму гребню. Батальоны просят огня. Донская батарея вырвалась на вершину холма, открыла огонь по турецкой колонне. Турки наступают превосходящими силами. Но в тыл туркам ударили кубанские казаки. Их атака спасла калужский полк от полного уничтожения. Второй гребень остался в руках русских. Атаман вытер окровавленную шашку, кричал солдатам: «Молодцы, калужцы! Ещё немного и до Плевны бы добежали, да силёнок мало!». Солдаты огрызались, объединили разрозненные подразделения, с песнями пошагали в тыл на отдых. Они показали туркам свои значительные преимущества в действиях на открытой местности, силу штыковых атак. Турки понесли значительные потери, оставили русским важную позицию. Приказ Полевого штаба был выполнен.
За сумерками наступила тёмная ночь. Но горы не спали. На занятом гребне Эстлянский полк возводил временные укрепления. Эскадроны рассыпали сотни на флангах, кормили лошадей сочной кукурузой: «А, что дядя Степан, одолеем турка, возьмём крепость?» – спросил молодой казак заслуженного ветерана. Тот подумал, ответил: «Царю видней, когда штурмовать, когда пировать. Но князь Имеретинский не помог резервами  Калужскому полку, когда они гнали турок. Моё мнение, что надо было ударить всем отрядом по редуту, выбить неприятеля, на его плечах ворваться в крепость. Эх, погуляла бы казацкая шашка по головам басурманов. Но нас согнали охранять кукурузу. Тихо, что там за шелест?». Казаки прижали головы лошадей к груди, долго слушали тишину.
Вечером генерал Скобелев получил предписание: «Завтра, 28-го августа, в ваше распоряжение поступят 14 рот Ревельского полка. В случае наступления превосходящих сил противника, приказываю отойти на позицию 2-го эшелона, прикрывающую дорогу от плевненского шоссе на Богот. Полагаюсь на ваше блогоразумие».
Ночью поступает уведомление о том, что наступление откладывается на два дня по причине неудачных действий артиллерии. Скобелев понимает, что удержать все высоты малыми силами будет трудно, приказывает оставить второй гребень высот, отойти на первый, и там строить укрепления. Солдаты  покидали свежие братские могилы, прощались с товарищами: «Не наша вина, приказ отцовкомандиров. Простите нас!».
Ночь прошла спокойно, турки молчали, не вели даже редкого огня. Но утром бой за первый гребень разгорелся с новой силой. Густые турецкие цепи наступали на высоты, резервы двигались колоннами. Осман-паша решил вернуть выгодные позиции. Казалось бы, именно по этому, надо приложить все усилия, чтобы удержать высоты, но генерал Левицкий, помошник начальника штаба Дунайской армии,  решил навредить Скобелеву, приказал сначала овладеть укреплениями Южного фронта. Победы генерала Скобелева сводились на нет: нет побед, нет награждений.
Он не посетил позиции, не вникнул в существо дела, но доложил великому князю: «Турки не могут отдать выгодные высоты, которые атакует отряд Скобелева, потому что с них обстреливается и город Плевна, и весь турецкий укреплённый лагерь, в котором стоит турецкий резерв. Атаки этих высот приведут к кровопролитному бою, к потере солдат, так необходимых для решающего штурма: не следует иметь иллюзий на этот счёт».
Великий князь сочинял посланье императору: «От всей души поздравляю Вас с днём  Ангела, и да поможет нам Господь обрадовать Тебя сегодня хорошим подарком – штурм и взятие Плевны, знаменательное событие, придаст силы войскам, и они завоюют победу».
30-е августа не простой день. В этот день празднуются  именины царя. Великий князь и его окружение откладывали день штурма, отбросили стратегию и тактику, забыли о Зелёных горах, о выгоде высот, нависающих над турецким лагерем и городом Плевной, они готовили подарок императору.
Уже несколько дней император выезжал со свитой на облюбованный холм, в подзорную трубу наблюдал за ходом артиллерийской дуэли. С правой стороны располагался  главнокомандующий, сзади в несколько рядов стояли генералы свиты, ближе министры, чины поменьше держались по сторонам пригорка. Однообразие и монотонность разрывов никого не тревожили, и не радовали. Главное попасть на глаза императору. Александр заметил генерала Непокойчидского, спросил: «Все меры приняты для взятья крепости?» – отвернулся. Генерал покрылся  обильным потом. Этим вопросом императов взвалил всю ответственность штурма на начальника штаба: «Ох, не сносить мне головы!» – заплакал генерал.
«Сюда бы генерала Скобелева. За его горячность и задатки гения можно свалить все беды, и присвоить все  победы» – думал он.
А левофланговый отряд по диспозиции,  по которой ему отводилась второстепенная задача, где считалось, что силы русских равняются силам неприятеля, где генерал Скобелев именовался «начальствующим над всеми частями левого фланга», а до штурма оставалось несколько часов. Какая сумятица твориться в штабе Дунайской армии?
Князь Имеретинский сумел найти в себе мужество: «Я вполне сумею подчиниться тебе в эти роковые дни при всех обстоятельствах» – сказал он, завалился спать.
День 30-е августа вошёл в историю как третья Плевна.
Утром  великий князь и вся главная квартира Дунайской армии выехала на высоты для наблюдения за ходом сраженья. Величайший в истории спектакль начнётся ровно по расписанию. Диспозиция утверждена императором. Царь со свитой прибыл на холм. Началось богослужение. Вдали гремели выстрелы орудий, слышалась барабанная дробь. Все опустились на колени, склонили головы. Священник, вскинув руки и подняв лицо к небу, с дрожью в голосе возопил: «Ещё просим у Господа о сохранении воинства российского, и здравия императора  Александра 2-го».  Хор певчих, составленный из гвардейцев, подхватил: «У  Господа просим. Подай, Господи!». Картина впечетляющая: блеск эполет и орденов, склонённые головы российской знати, голубизна неба, и равнина, очерченная виднеющимися вдали горами.  Вдали, серыми пятнами, выступали неприятельские редуты.
Сделано надёжно: широкие, глубокие рвы, высокие насыпи, грозные бастионы. Трудно было сказать, какой из редутов был наиболее грозным, – все казались недоступными. И вот эту позицию решили ещё раз взять в лоб. Все понимали, что предстоит великое кровопролитие. В типографии, заранее, отпечатала 10 тыс. похоронок.
После  молебна начался завтрак на природе. Солдаты расставили столы. За главным столом разместился царь, великие князья, свита. Остальные: министры, высшие чиновники государства российского, стояли возле столов с бокалами в руках. Время завтрака выбрано «удачно». На поле брани гремели орудия, а здесь рекой лилось шампанское, выстрелы пробок пугали седовласых генералов. Над полем сражения мчался Перун на своей огненной колеснице, а на холме звучали здравицы. Император Александр 2-й выкрикнул: «Выпьем за здоровье тех, кто там куёт победу, и дерётся за правду – ура!».
В это время  раздался  раздирающий уши ружейный залп, а в центре послышалось: «Ура-а-а-а! Ура-а-а!». Войска пошли на штурм. Начальник штаба Непокойчидский посмотрел на часы, выкрикнул: «Они пошли раньше намеченного времени. Атака по диспозиции должна начаться в 3 часа дня.  Это – самовольство!». Он оправдался  за все беды.
В центре полки, построенные как на парад, в 12 часов дня, попали под такой огонь турецкой артиллерии, что понесли огромные потери. Генерал Крылов услышал шум боя на Зелёных горах, где Омар-паша старался отбить высоты и решил, что пора и ему начинать приступ. Он махнул рукой и раздался ружейный залп. Два полка успели ворваться в траншеи противника, но были выбиты огнём турецких батарей. Затем вступали в бой полк за полком, но результата не добились, потери – четыре тыс. триста человек.
В 15 часов румынские войска двинулись на Гривицкий редут. Но тут выяснилось, что за первым редутом стоит второй, более мошный, о котором высшее командование не знало.
Первая, а затем вторая атака румын разбились о неприступные редуты. Необстрелянные солдаты подходили к редутам на двести-триста шагов, но всякий раз откатывались назад, неся большие потери. Число потерь составило три тыс. человек.
Генерал Черната бросил в бой ещё одну свежую дивизию, великий князь послал отборный корпус гренадёр и лишь в 18 часов войскам удалось захватить одно из укреплений.
Цена успеха оказалась слишком высока – три тысячи шестьсот человек.
По диспозиции на штурм Плевны шли три группировки. Каждая из этих группировок генерала Черната, Крылова, Имеретинского действовали на свой страх и риск. Русское командование надеялось бить противника числом. Пехота имела преимущество в два раза, артиллерия – в пять. Но раздробленность войск, отсутствие взаимовыручки, отсутствие связи, сыграло  свою злосчастную роль.
Генерал Скобелев, получив диспозицию, в которой говорилось о второстепенной роли отряда, созвал совет. Офицеры высказались однозначно: укрепление у деревни Кришин блокировать двумя батареями, не дать противнику выйти из редута, а их возможное наступление встретит казачья бригада. Главным направлением наступления избрали редуты Исса-ага и  Кованлек. С захватом этих редутов открывалась прямая дорога на  Плевну.
Один из офицеров высказал мысль, что это нарушение диспозиции штаба, но на него зашумели, назвали трусом. Диспозиция третьей Плевны была составлена так неумело, и при таком плохом знании противника и его расположения, что последний прапорщик высказался нарушить её. Только благодаря нарушению возможен успех боя.
Утром 30 августа, не начиная  артподготовки, Владимирский полк выдвинулся вперёд. После непродолжительной артподготовки Владимирцы стремительно атаковали третий гребень высот, выбили турок, овладели  гребнем. На гребень выдвинулись батареи, открыли огонь по батареям противника. Турецкие редуты были как на ладони, выбирай и бей. Осман-паша бросил в контратаку до восьми таборов пехоты, но подоспевшие Суздальцы и Владимирцы отбили атаку, и они отошли в полнейшем беспорядке, оставив на склоне сотни трупов. Этот бой генерал Крылов принял, как сигнал к наступлению и бросил два полка в  атаку. Солдаты дошли до неприятельских траншей, но были отбиты. Генерал действовал растопыренными пальцами, не собрал полки в кулак и потерпел поражение. Он бросал поодиночке полки – надо бы хуже, да некуда.
В 15 часов генерал Скобелев сгруппировал отряд, под боевую музыку оркестров и барабанный бой, с развёрнутыми знамёнами, повёл солдат в атаку на редуты Исса-ага и Кованлек. Непрерывный  ружейный  и артиллерийский огонь парализовал противника, но турки отбили атаку отряда Крылова, все орудия центральных укреплений повернули  против  отряда Скобелева. Солдаты залегли. Скобелев, как всегда на белом коне, весь в белом, выскочил  перед солдатами, крикнул: «Вперёд, ребята!», поскакал к редуту. Ревельский и Либавский полки бросились вперёд, карабкались по скату, достигли гребня, и только скрежет штыков, крики «Ура»  слились  с  «Алла! Алла!». Редут, словно живое чудовище, кричал, вопил, стонал Такого кровопролитного побоища Европа не знала со времён Бородина. Остальные полки завершили дело. В 16 часов грозный редут взят. Солдаты падали на окровавленную землю, засыпали. Сказалось напряжение многодневных боёв, наступление, атака, рукопашный бой. Уцелевших при защите нет. Выстрелов почти не слышно, но обратный скат редута устлали турецкие тела.
Все понимали, что цель атаки не достигнута, впереди редут Кованлек.
«Спасибо ребята за службу. Я горжусь, что командую такими молодцами! – кричит генерал, – полдела сделали, осталось взять последний редут!».
Он собирает резервы в кулак, артиллеристы занимают позиции прямо в редуте. Дивизион поручика Прохоровича своим метким огнём подавил батареи редута Кованлек.
Солдаты, по турецким траншеям, под прикрытием огня орудий, приблизились к укреплению. Турки были выбиты из траншеи, бой завязался на бруствере, зазвучало» Ура!» и вновь жестокая рукопашная схватка. Ярость наступающих сломила турецкую силу, турки бежали из редута. Ружейные залпы, орудийняя картеч  сделали своё дело. В 18 часов редут Кованлек полностью очищен от неприятеля. Окраина Плевны всего в трёхсот шагах, но резервы исчерпаны, полки потеряли треть состава, солдаты падали от усталости.
Генерал понимает, что малейшее промедление – и выгодный момент для взятия Плевны будет упущен. Он шлёт донесение в Полевой штаб: «Редуты Иссаага и Кованлек взяты штурмом. Ворота Плевны открыты. Прошу подкрепления!». Император Александр 2-ой  и свита устали от непрерывного грохота орудий, дыма и гари сражения, а благородное шампанское требовало отдыха.  Мысль о необходимости оставить всякие дальнейшие попытки действовать открытой силой завладела царём. Упомянули генерала Скобелева, но обвинили его, что он взял редуты, да не те, что требовалось по диспозиции. Румыны взяли Гривицкий редут, но вовремя не доложили. Потери огромные, а результатов – ноль. Растерянность командования полнейшая. О требовании генерала Скобелева забыли. Действия второстепенного отряда значения не имели, главное – провал штурма в центре. Надо остановить сражение. Эта мысль завладела штабом армии. А тут ещё появилась фигура всадника, в широкополой ковбойской шляпе, в полувоенной форме, все узнали американского агента, капитана Грина. Грин рассказал, что он объехал все позиции, что штурм со всех сторон отбит, атаки не увенчались успехом.
Грин лгал, но проверить его ложь никто не проверил. Император, главком и штаб отправились спать. В войска поступил приказ: «Стоять на занимаемых позициях».
Осман-паша  собирал силы для штурма захваченных русскими редутов. Он плетми и расстрелами унял панику в Плевненском гарнизоне, перебросил с других участков на правый фланг усталые таборы янычар, приготовился к штурму. Турецкие солдаты, голодные, без воды и тепла, теряли боевой дух  войнов. Османпаша собрал всех полковых мулл, погрозил плетью: «Молите Аллаха о победе над неверными, иначе мой гнев упадёт на ваши головы. Аллах Акбар!». Муллы растолкали спящих солдат, поставили на колени.
Генерал Скобелев объединял полки, которые потеряли почти треть своего состава.  В некоторых батальонах не осталось офицеров, батальонами  командовали унтер-офицеры.
Турецкие укрепления не имели прикрытия с тыла, солдаты приступили к строительству. Укладывали трупы турецких солдат, обкладывали дёрном, присыпали грунтом. Так появлялось укрытие, пригодное для обороны. Несмотря на усталось и голод, солдаты понимали значение захваченных редутов, трудились из последних сил.
Осман-паша, в надвигающихся сумерках,  двинул оставшиеся силы на защитников редутов. Подхлестываемые плётками офицеров, турки бросились в первую контратаку. Их встретил ружейный залп в лицо. Весь редут окутался густыми тучами порохового дыма, а из дыма встали русские богатыри с винтовками наперевес. Крики «Алла!» потонули в криках ужаса, турки не выдержали, повернули, бросились назад. Их проводил ружейный залп и ликующий крик «Ура!».
Уже стемнело, когда Осман-паша предпринял ночной штурм. По траншеям они пробрались к редуту и, как саранча набросились на усталых солдат. В полной темноте удар штыка, как молния, но силы не равные и турки празднуют победу. Турки теснили солдат, но вдруг могучее «Ура!» огласило ночную мглу. Два свежих батальона, последний резерв, во главе с генералом, вступили в бой. В эту ночь турки не тревожили, ограничились редким обстрелом. Командиры считали и составляли список потерь.
Осман-паша поставил на колени главного муллу, рычал разьярённым львом: «Завтра сам поднимешь зелёное знамя, поведёшь войска и возьмёшь  редут Скобелева!». Враг признал заслугу отряда генерала,  назвал редут его именем.
Ночью прибыл в отряд полковник Орлов, представитель ставки, ознакомился с делами. Скобелев узнал о глупости и интриганстве высшего командования. Генерал Зотов из зависти к молодому генералу приказал ни в коем случае не поддерживать  Скобелева.
«Если бы мне теперь одну свежую бригаду. Нам приходится бороться чуть ли не со всей армией  Осман-паши!» – говорил он, волнуясь, Орлову.
В Кришинском редуте и деревне Кришин замечено скопление турок. Полковник выслушал доклад разведки, приказал  есаулам: «Первому и второму эскадрону спешиться, залеч в древнем арыке. Говорят, что на этом рубеже воины Болгарского царства остановили полчища Византийской империи. Давно это было, но место историческое, полито кровью братьев-славян. Повоюем в пешем строю. Подпустить турок на 200 шагов, бить прицельно, залпами. Вас прикроет 8-я Донская батарея. Артиллеристы получили шрапнель с двухъярустными трубками. Шрапнелью и ружейными залпами остановить неприятеля. Они не должны дойти до редута Исса-ага. Выполняйте!». Палатка командира бригады опустела.
Полковник проверил оружие, вышел из палатки, поднялся в седло. Ординарцы и адьютанты последовали за командиром. Он решил атаковать турецкую колонну казацкой лавой. Рассветало, туман рассеялся.  От Кришина показались густые турецкие цепи. Они медлено продвигались вдоль дороги.  Зелёное знамя держал главный мулла, древний старик.
Его окружали  полковые муллы, влевой руке – Коран,  в правой – оголённая сабля. Они выполнят приказ Осман-паши, непобедимого льва султана, умрут воинами Аллаха.
Залп орудий заглушил винтовочные залпы эскадронов. Разрывы картечных гранат вырывали из строя один десяток за другим, но турки шли к стенам редута. До древнего арыка оставалось 100 шагов. Раздались гортанные крики: «Алла! Алла!» – турки  побежали  на приступ. Из-за холма вырвалась казацкая лава. Разгорячённые кони  растоптали турецкие цепи, каждый солдат отбивался отдельно, а казацкие шашки, как молнии Перуна, поражали их головы. Турки побежали. Коноводы привели лошадей эскадронов, казаки вскочили в сёдла и бросились в погоню.  Погуляла казацкая шашка, вырубила не один турецкий табор, только быстроногим янычарам удалось добраться до стен редута  Кришин. Полковник приказал трубить отбой. Бригада схлынула за холмы Зелёных гор. Казаки вытерли окровавленные клинки, вбросили в ножны. 50 погибших казаков вынесли с поля боя, похоронили в братской могиле. Генерал Скобелев прислал своего адьютанта. Тот выкрикнул слова генерала: «Слава, братья казаки! Вы сорвали план Осман-паши окружить и уничтожить Скобелевские редуты. История запомнит ваш подвиг!».
А казаки омыли раны боевых коней, лечили целебными травами. Кони стряхнули кровавую пену, умными глазами смотрели в сторону боя. Они ещё не остыли от атаки, когда секунды решали жизнь казака, когда рывок мускулистого тела и быстрых ног спасал казака. Кони знали об этом, но не могли сказать, только тёрлись о благодарные руки  друга.
Утром 31 августа генерал Скобелев получил копию с депеши Зотова князю Имеретинскому. Депеша гласила: «По приказу главкома, великого князя, предписываю Вам и генералу Скобелеву укрепиться и держаться на ныне занимаемых позициях впредь до особого приказания. Подкреплений не ждите, их у меня нет. Ожидаю список точных потерь 30 августа. Надеюсь на Вашу отвагу».
Скобелев возмутился: «Что за глупый генерал? Пишет, что подкреплений нет, а между тем на дороге к Главной квартире императора стоят целые колонны солдат. Они не участвовали в сражении 30 августа. Два полка гренадёр укрепили бы оборону редутов!».
В расположение кавалерийского корпуса генерала Леонтьева прибыл с Кубани обоз. Генерал увидел, как казак разворошил тюк сена, уткнулся лицом. Генерал спросил:
– Чем пахнет трава, казак?
– Родиной пахнет, ва-шство. Такого запаха в Россие нет. Только на Кубани поля люцерны.
– А Кубань, что – не Россия? – возмутился генерал.
– Россия то Россия, но Кубань – Казачий край, господин генерал. Неужели не понятно?
Генерал бросил казаку полтинник: «Выпей, казак, за  Родину!».
Тревога овладела генералом  Скобелевым. Он послал ординарца зачитать приказ  главкома солдатам. Офицер думал, что слова депеши произведут удручающее  действие на героических защитников редутов, но увидел суровые лица и решительные взгляды: «Ну что ж! Будем рассчитывать на свои силы. Подороже продадим наши жизни. Каждому воину поднять на штык пять янычар!» – сказал старый фельдфебель, взялся за лопату. Ординарец понял замысел генерала, что каждый солдат должен знать, что их ждёт. Он облазил все редуты и не увидел признаков уныния. Солдаты строили укрепления.  Фельдфебель затесал увесистые палицы. Он подозвал самых сильных солдат, ворчал: «Когда выбьют винтовку из рук, бей супостата палицей, как били их русские богатыри!». А Скобелев наметил план действий. Первое: сделать всё необходимое для отражения атак, укрепить тыльную сторону редутов, наметить секторы обстрелов для артиллерии.
Во-вторых, обеспечить путь к возможному отступлению. Он расположил два батальона Калужского полка на втором гребне Зелёных гор между редутами и артиллерией.
В-третьих, выделить резерв для ликвидации прорыва турок.
В-четвёртых, убрать раненых, из числа легко раненых создать команды для отправки в тыл. Легко раненые понесут тяжело раненых. Постараться похоронить убитых, иначе турки подвергнут их тела варворским издевательствам, мёртвых посадят на кол.
И главное: обеспечить питание солдат и подвезти боеприпасы.
Он передал листок началинику штаба отряда А. Н. Куропаткину: «Распорядитесь, полковник. Все службы должны работать, как очень слаженный механизм!». Он уважал помошника, как молодого, энергичного и храброго офицера, который имел за плечами академию  Генерального штаба, учавствовал в боях и походах в Туркестане: «Солдат на войне должен чувствовать заботу, и если он голоден и оборван, то грош цена такому командиру. Доложили мне, что один офицер грешит рукоприкладством. Я ему внушаю: На первый раз я ограничусь строгим выговором, во второй раз приму другие меры. Офицер сослался на дисциплину, на тупость солдат, на то, что  зуботычина – единственная возможность  научить его подчинению. Я ему говорю, что дисциплина должна быть железною, но достигается она  авторитетом начальника, который не прячется за спины солдат, а ведёт за собой. Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться, что он защитник Родины, а вы его хотите превратить в лакея, бьёте. Нынче и лакеев не бьют! А что касается тупости солдат, то вы плохо их знаите. Кто придумал штурмовые лестницы, по которым солдаты карабкаются на скаты редутов? Я очень многим обязан здравому смыслу воина. Нужно только уметь прислушиваться к ним».
Скобелев осмотрел притихших офицеров, улубнулся: «Выполним свой долг  и Родина нас не забудет». Тысячи офицеров остались неизвесными, как и десятки тыс. солдат.
Душа солдата  для большинства  русских генералов осталась сокрытой за семью печатями. Солдаты отвечали им тем же. А в отряде Скобелева любили и с гордостью говорили: «Мы – скобелевцы, за генералом в огонь и воду пойдём, а победу добудем!».
Первую атаку на редуты погасили кубанцы. Около восьми часов утра Османпаша направил сюда новые подкрепления. Атака повторилась. Со стороны третьего гребня две роты  нанесли удар во фланг наступающим. Батареи со второго и третьего гребня ударили картечью. Турки оказались в огненном мешке, несли тяжёлые потери, залегли, а потом побежали. Они не дошли сто метров до редута. Осман-паша увидел, что русские не ведут наступления по южному фронту, стянул войска  из Плевны, направил их на штурм редутов.
Теперь против Скобелева действовали двадцать два табора, около тринадцати тыс. турок. Успех сражения оказался на стороне янычар.
В половине одиннадцатого Скобелев получил записку от Зотова: «По приказанию Великого князя, главнокомандующего, если вы не можете удержаться на занятых вами позициях, то начните, но, по возможности не ранее вечера, медленное отступление к Тученице, прикрываясь конницей  Леонтева. Сообщите это приказание Его  императорского Величества князю Имеретинскому. Держите всё это в великом секрете. Гривицкий редут в наших руках, но продолжать наступление не с чем. Принято решение медленно отступать. А в том, что вы выполните должное, сомнения нет, – Зотов».
Третий штурм турки начали с сильного обстрела всех батарей. Море огня обрушилось на защитников. Три орудия пятой батареи были исковерканы, лишились прислуги и лошадей. Только одно орудие било картечью, выбивало прогалы в рядах янычар. Солдаты дрогнули, стали отступать. И тут в их рядах появился Скобелев, закричал: «Ребята, не годится показывать наши спины проклятым туркам. Дружно целься, пли!».
И измученные до предела остатки полков, построились, прицелились, свинцовый град ударил в лицо врага. Команда раненых, вся в кровавых бантах, выползла на бруствер.
Атака турок захлебнулась на самом гребне редута. Турки побежали, а дружные залпы провожали их, и покрылось поле телами. Скобелев приказал солдатам покинуть редут, укрыться в траншеях. И вовремя. Шквал огня обрушился на редуты. Вся система турецких укреплений, довернули орудия, били по редутам Скобелева. Напомнил о себе редут Омар-бей Табия громом дальнобойных орудий.
Три часа длилась жестокая артподготовка.
Возглавить четвёртый штурм решил сам Осман-паша. Он поверил, что царская армия не начнёт четвёртой атаки Плевны, собрал все резервы, приказал поднять зелёное знамя ислама. Позади наступающих он приказал развернуть батарею и  два кавалерийских полка, и приказал рубить всех, кто осмелиться отступать. Ударили большие барабаны, турки пошли на приступ. Несколько линий густых колонн бросились на Скобелевские редуты.
40 турецких батальонов против четырёх ослабленных полков. Ярость атаки встретил огонь защитников, внося расстройство и ломая ряды, но огромная масса двигалась вперёд. Силы явно не равные, и генерал приказал отступать.
Прибыл ослабленный Шуйский полк из корпуса  Крылова. Разве это те силы, в которых нуждались защитники? Скобелев приказывает командиру полка остаться в резерве, прикрыть отступление: «Господа, мы отступаем. Но не покраснеют мои солдаты, когда им напомнят эти дни. Мы с честью выполнили свой долг. Мы отступаем, но наша слава не покорилась врагам».
Комендант редута майор Горталов и горстка защитников остались в редуте. Они построились для атаки, и, несмотря на приказ отступать, бросились на турок в штыки и все погибли. Они шагнули в бессмертие.
Не пожелали оставить редут №-2 защитники во главе с подполковником Мосцевым. Они организовали круговую оборону, отбивались час. Видя, что турки начинают обходить редут, генерал бросил в атаку Шуйский полк и вывел несколько сотен защитников: «Напрасные жертвы не оценит бог Перун. Он помогает победителям. Сегодня день торжества наших врагов. Но мы вернёмся, победа будет за нами!» – сказал он солдатам.
Он приказал подобрать раненых, построил остатки полков в походное каре, отбиваясь от наседавших турок, отступил  ко второму гребню Зелёных гор. Конный корпус Леонтьева,  лихой атакой загнал турок за стены редутов Исса-ага и  Кованлек.
Генерал подозвал казака, набросал на листке несколко строк:  «Из редутов выбит. Отступил к Зелёным горам под прикрытием Шуйского полка. Остатки отряда занимают оборону на втором гребне». – Доставь, братец генералу Крылову, – уронил голову на грудь. Третьий штурм Плевны захлебнулся в солдатской крови.
Утихли бои, горное эхо погасило гром орудийных залпов, редкие ружейные выстрелы тревожили тишину. В штабе Полевой армии паника. Николай Николаевич и генерал Непокойчидский не знали что делать. Царь опасался наступления турок. Генерал Зотов приказал демонтировать осадные батареи и отправить их к переправе. На военном совете преобладало мнение: не следует ли снять осаду Плевны.
Выяснили, что на Скобелевские редуты Осман-паша направил 40 батальонов, то есть 4-5 всех турецких сил. Все смотрели на Скобелева, как на героя. Объявили о производстве его в чин генерал-лейтенанта и вручили орден Станислава 1-й степени. Искали причину поражения, подсчитывали потери. В этой бойне русская армия потеряла тридцать две тыс. человек убитыми и десять тыс. ранеными. Генерал Скобелев был утверждён начальником дивизии. Вакансия  освободилась потому, что генерала Померанцева сбросил жеребец и изрядно лягнул. Генерал попал в госпиталь.
Император Александр 2-й был в нерешительности. Кому же поручить покончить с Плевной?  Бездарность высшего командования была очевидна. Во всех сражениях русский солдат показывал истинный героизм, стойкость, а победа ускользнула. Государь вспомнил, как он предложил послать подкрепление в сторону Скобелевских редутов, где целый день не стихала  кононада. Непокойчидский тут же нашёлся: «Ваше Величество, было бы рискованно ослабить главный резерв. Если Скобелев будет разбит, то это не так важно. Главное мы сохраним силы для отражения главной атаки».
О какой атаке говорил генерал, если Осман-паша приказал занять круговую оборону? Скобелев доказывал, что надо развить явный успех, брать Плевну, а главком и начальник штаба боялись оголить дорогу на Булгорини, где находилась ставка царя.
«Горько сознавать упущенные возможности, но на всё Божья воля. Как добиться перелома в войне? Приходится отказаться от Плевны, надо отступать» – сказал он Милютину. Тот указал на неисчислимые пагубные последствия, что народ не простит отступления.
Штурм Плевны открыл глаза на многое и показал истинную цену каждому начальнику.
Окружение императора старалось скрыть поражение под Плевной, но вести с Балкан проникали в Россию, вызывая возмущение в различных слоях общества. Заговорили о крахе самодержавия, которое окружило себя подхалимами и угодниками. Это грозит великой бедой всей России, если не навести порядок в армии. Насмешки, которые сыпались из уст европейских правителей, раздражали. Груз ответственности пришлось взять на себя.
Решили  укрепляться на прежних позициях, перерезать пути сообщения с Виддином и Софией, окружить Плевну блокадой. Начальствующим над войсками обложения доверили генералу Зотову. Действовал генерал вяло, с оглядкой на главкома, чем вызвал гнев императора. Послали телеграмму герою Севастополя Э.И. Тотлебену и назначили его на пост командующего над всеми войсками, действовавшими против Плевны. Он объявил в приказа: «Четвёртого штурма Плевны не будет. Блокада отвечает требованиям обстановки. Войска нуждаются в отдыхе». Русские войска строили укрепления вокруг крепости. Казачьи части, поставленные на «подножный корм», рыскали по провинции, натыкались на отдельные отряды турок, жестоко уничтожали их. Болгарские ополченцы шли к перевалу: «Шипка сзывает героев!» – говорили они, взваливали на плечи походный груз, уходили в горы. Осман-паша отстучал султану телеграмму: «Гяуры окружили блокадой. Продовольствия имею на две недели». В ответ получил приказ: «Держаться до последнего. Ваше сидение  не позволяет русской армии возобновить активные действия. Аллах Акбар». Солдаты построили бани, парились до изнеможения: «Когда ещё придётся согреться, разве в бою?
Командиры раъехались по деревням, а нам в поле выживать».
Глава 9 БЛОКАДА ПЛЕВНЫ
15 сентября Тотлебен прибыл в Главную квартиру, представился императору. Решение принято: действовать против армии Осман-паши блокадой, взять Плевну измором.
Тотлебен опасался растратить быстрыми действиями славу  героя Севастополя: «Мы заставим гарнизон Плевны капитулировать, или прорываться из окружения и штурмовать наши укрепления. Я уверен в стойкости русских солдат» – доложил он совету.
Султан пригрозил Мехмет-али-паше и  Сулейман-паше шириатским судом: «Волей Аллаха перейти от обороны к активным действиям. Всеми силами помогать гарнизону Плевны». Махмет-али-паша сосредоточил все силы, навалился на Рущукский отряд под командованием цесаревича Александра. Произошла кровавая сечя, где отличился казачьй корпус генерал-лейтенанта Скобелева 1. Донские и кубанские казаки лихой атакой ударили в тыл турецкого отряда, обозы не взяли, но подожгли повозки с продовольствием.
Турки бросились спасать имущество. Положение Рущукского отряда удалось востановить.  Армия Сулейман-паши трижды штурмовала Шипку, но была отбита, заняла исходные позиции. Осман-паша укреплял свои тыловые коммуникации, разместил гарнизоны на участке Софийского шоссе от Плевны до Телиша.
По замыслу Тотлебена следовало перехватить шоссе, во что бы то ни стало. Два гвардейских полка в развёрнутом  фронте, под выкрики офицеров: «В ногу! Левой! Левой!», пошли на штурм укрепления. Знаменитый Измайловский полк попал под многослойный огонь, понёс значительные потери.  Офицеры выполняли бестолковую диспозицию генерала Гурко, с 9 часов утра до 5 вечера пытались овладеть  укреплением, но безуспешно.
Наступил вечер. Генерал опустил руки, собрался дать команду на отход, но раздались крики «Ура», гвардейцы  в темноте просочились к траншеям, в рукопашном бою отомстили туркам. Штыковой удар был столь яростным, турки не выдержали, выбросили белый флаг. Победа досталась дорогой ценой: гвардейцы потеряли три тысячи триста человек. Александр 2-й разгневался: «Гвардия – опора трона, цвет русской армии, а вы бросили их под огонь турецких батарей. Тактика устарела, господа. Укрепление  Телиша брать огнём артиллерийских батарей».
Штабисты в точности выполнили приказ императора: десять батарей, три часа били по турецким укреплениям. Телишский гарнизон, не дожидаясь атаки пехоты, сложил оружие, выбросил белый флаг. Турки узнали о падении Горного Дубняка и Телиша, ночью оставили укрепление Дольного Дубняка, погрузили имущество и боеприпасы, внушительным обозом тронулись к воротам Плевны.
Скобелев бросил казачью бригаду и 8-ю Донскую батарею на перехват неприятеля. Казаки залегли цепью, открыли залповый огонь по бегущим толпам. Донская батарея громила обоз картечью. Немногие счастливчики успели спрятаться за плевненскими валами. Казаки захватили двенадцать орудий, зарядные ящики, повозки с продовольствием. Осман-паша приказал открыть огонь по брошенному обозу и полетели щепки от разбитых повозок, чёрный дым поднялся к небесам. Казаки отступили в расположение  16-й дивизии. Артиллеристы рассмотрели и изучили английские пушки, произвели пробный выстрел. Ствол откатился назад, выбросил стреляную гильзу. Кононир восхитился: «Вот это пукалка, не чета нашим. Вот почему у них такой плотный огонь. Жаль, зарядов маловато!».
За взятие Горного Дубняка и Телиша генерал Гурко получил из рук императора саблю, украшенную алмазами. С начала компании русская армия потеряла 50 тыс. человек.
Высшее командование не очень сокрушалось по поводу этих потерь: «Господа офицеры, берегите себя, а это быдло русские бабы нарожают!» – высказался главком.
Плевна оказалась в плотной блокаде. Все дороги, по которым снабжалась турецкая армия перерезаны. Семидесятикилометровое кольцо окружения Тотлебен разделил на шесть участков. Оборону первого участка он доверил румынам  во главе с генералом Черната.
Второй – корпусу Зотова, третий – корпусу Крылова, четвёртый участок оборонялся бригадой 30-й и 16-й дивизией, несколькими отдельными батольонами, казачьим полком и десятью батареями, под командой Скобелева. Пятый отводился войскам генерала  В.Каталея. Шестой участок отводился частям гренадёрского корпуса, кавалерийская бригада, два кавалерийских полка и  12 батарей генерала И. Ганецкого.
Дорогу на Ловчу – Троян занимали части генерала Скобелева, как самые важные участки, и дорогу на Орхание – Софию  доверили генералу Ганецкому. Генералы обнялись: «Держись, генерал, Осман-паша пойдёт на прорыв по нашим дорогам. Встретим янычар огнём батарей и ружейными залпами. Штык – хорошо, а свинцовый дождь – надёжнее».
Балканы заволокли свинцовые тучи. Наступила поздняя осень. Мелкий дождь превратил поля и дороги в липкое месиво. Тотлебен со свитой прибыл на участок Скобелева.
Опытный в инженерной части он был удивлён: траншеи вырыты полного профиля, бруствер высокий, для отдыха солдат оборудованы тёплые землянки, батареи за высокими насыпями, дороги проложены по всем правилам инженерной науки, солдаты имеют бравый вид. Он спросил солдата: «Какая задача на данный момент?». Солдат ответил, как по писанному: «Отбить атаки неприятеля огнём и штыком, не выпустить турку из крепости!». Офицеры засмеялись, а солдат получил рубль из рук генерала.
Совсем неожиданно прошагал взвод солдат с вениками в руках. Скобелев предложил генералам попариться в бане. Над землянкой клубилось лёгкое облачко пара.
В штабной землянке, за крепким чаем, он шутливо прочитал лекцию об условиях стояния воск на бивуаке. Отметил важность ассенизации биваука и способах это устроить. Генералы нашли отхожее место в идеальном порядке.
Тотлебен погрозил пальцем, тихо сказал: «Вам предстоит взять Зелёные горы». Офицеры засмеялись: «Мы их брали дважды и в третий возьмём!».
С 23 на 24 октября войска заняли гору в деревне Брестовец. На возвышенность выдвинули батареи из двадцати четырёх орудий, оборудовали ложементы для пехоты. Всё делалось в полной тишине. В километре виднелись турецкие траншеи. Турки варили «Мокко».
Орудийный залп из всех орудий дал понять, что спокойная жизнь кончилась, Началась артиллерийская дуэль. Скобелев учил командиров намечать ориентиры, направление удара и, как погасить огневые точки.
Ночь 29 октября выдалась на редкость тёмная. Полки, в кромешной темноте, шли густыми цепями, каждый на свой ориентир. Закончились виноградники: в лагере турок безмятежное спокойствие. И вдруг тишина разорвалась тысячеголосым криком «Ура!».
Турки, застигнутые врасплох, не оказали организованного сопротивления, бросая оружие бросились бежать. В поле турок быстро бегает. Впереди виднелись редуты укреплений. Первый гребень Зелёных гор оказался в руках русских. Солдаты обживались в турецких траншеях, взялись за лопаты и кирки, насыпали оборонительный валик, убрали турецкий мусор из землянок, затопили печурки. На позиции дивизии зачастили высокопоставленные визитёры. Скобелев предлагал им «прогулку» под огнём и отбил охоту проверять проверенное. Скобелевцы шутили: «У нас всегда порядок. Завтрак, обед и ужин  по расписанию, на ночь – «сказки ветеранов», днём – учения, между делом отбиваем атаки турок, скучать некогда». Сытый, обутый и одетый солдат на жизнь смотрит весело. Турки слушали русские песни, поджимали голодные животы.
Вокруг Плевны образовалось мощное оборонительное кольцо. Сто двадцать пять тыс. русско-румынских солдат  обложили турецкого льва в его логове. Почти пятьсот орудий с утра до вечера вели прицельный огонь. Турки пытались прощупать нашу оборону, но возвращались с большими потерями. На предложение о сдаче Осман-паша ответил: «Я ещё не выполнил всех усилий, требуемых военной честью и не могу покрыть позором  имя оттоманского народа. В защиту правды я с радостью пролью кровь, чем позорно сложу оружие». Стало ясно, что турки готовят прорыв. По сведениям болгар и пленных турок стало известно, что остатки продовольствия были розданы на руки солдатам. Паша сказал: «Завтра или никогда! Если не удастся прорваться, то никто не скажет, что армия не выполнила свой солдатский долг».
Тотлебен понял, что Осман-паша решил  пробиваться по Софийской дороге. На левый берег Вида, как армейский резерв, направил одну бригаду 16-й дивизии с тремя батареями, и бригаду 3-й гвардейской дивизии. В случае надобности поддержать отряд генерала Ганецкого или отряд  генерала Катанея. Остановить Осман-пашу на  переправе.
Скобелев вызвал есаула, тихо попросил: «Проверь, что твориться в турецких траншеях».
Казаки исчезли в темноте. Проходит час томительного ожидания. Возвратились. Докладывают: «Турки покинули траншеи, увозят орудия и имущество, собираются к мосту на реке Вид. Кришинский редут оставлен турками».
Гонцы с донесением поскакали в штаб Полевой армии и  к генералу Ганецкому. Генералу исполнилось шестьдесят семь лет, но Александр 2-й доверил ему командование гренадёрами. Он прочитал донесение, приказал подавать одеваться. Чашечка горячего чая, не лестные слова слугам, показали привычки барина. Драгоценное время было упущено, войска не приведены в боевую готовность. Пятидесятитысячная  турецкая масса обрушилась на гренадёрский Сибирский полк, застала его врасплох. Коноводы увели лошадей на водопой, прислуга не успела развернуть орудия, солдаты спали в землянках. Потери были столь велики, что от полка остались отдельные кучки бегущих солдат. Командир второго гренадёрского полка, вызвал огонь на себя, солдаты отбивались штыками под музыку русских гранат, погибали вместе с турками.
Туркам удалось прорвать сначала первую, а потом вторую линию обороны Ганецкого. Дело принимало трагический оборот. Но подошли резервы, вступили в бой, который  по ярости и жестокости превзошёл  прежние бои под Плевной. Противники сходились в рукопашной схватке, где массовый героизм русских солдат пересилил турецкую силу.
В этот момент Осман-паша, который находился в гуще войск, получил рану в ногу. Он склонил голову на грудь, повернул лошадь в сторону Плевны. Его обгоняли массы бегущих солдат, он не гнал их в бой, он – сдался.
Русская кавалерия провожала турок до стен крепости. Им объявили задачу: вырубить как можно большее число турецких солдат. Гусары красиво развернулись широким фронтом, поскакали в атаку. Два турецких табора пехоты построили каре, залпами напугали гусарских коней. В дело вступили казаки Дона. Они налетали с гиком и свистом, длинными пиками пробили ширенги солдат, и засверкали шашки кубанских казаков. Черныё бурки развевались, как крылья сказочных птиц, разящие шашки сверкали, «Ура!» заглушило гром орудий. Турки закричали: «Казаки! Казаки!», – бросились бежать. Поле покрылось телами. Аллах простит, что его войны потеряли веру вместе с головами.
Радостная весть облетела русские войска:  Осман-паша сдаётся на условиях полной капитуляции со всей своей армией. Плевна, стоившая таких жертв, пала. Слава императору Александру 2-у, Великому князю,  князю Карлу Румынскому, героическим генералам!..
В расположение 16-й дивизии прибыли Кубанские казаки 3-й очереди. Эскадроны построились на берегу реки  Вид, ждали представителей командования. Казачья бригада построилась для встречи земляков. Последовала команда: «С, конь!», казаки бросились обниматься и целоваться: «А, бисив сын, попался? Забыл, как арбузы воровал?» – кричал дюжий казак, хлопал по спине  молодого. Присмотрелся, а на груди парня два креста и газыри золотые. Вот это герой, как Максим Перепелица. Он в двадцать лет имел три креста на груди и дорогой темляк на шашку. Ты смотри, да он уже сотник. Здравия желаю, ваше благородие, дай я тебя расцелую!». Радость встречи прервала траурная музыка оркестра.
Казаки несли на пиках и бурках павших товарищей, сложили в братскую могилу. Полковник  Куропаткин, начальник штаба дивизии, зачитал имена погибших  казаков, выкрикнул: «Горечь поражений и славу побед вы несли на своих плечах. Мы будем помнить ваши имена и отомстим янычарам за вашу смерть. Кровь за кровь!»
Казаки поклялись вере, царю и Отечеству, бить врага, рубать до седла. Подарки кубанских женщин пошли не на весёлый пир, а на тризну по павшим  героям. Горькую горилку заедали сладким салом, крякали, смахивали скупую слезу. Игнат Шевченко прощался с сыном: «Прости, Алёша!  Не успел батько! Не заслонил грудью сына! Заплачет мать и молодая жена. Без отца сядет на коня сын и внук Васятка. Ох, горько мне!». Казаки увели  Игната от могилы, насыпали высокий холм. Сколько неизвестных героев лежит в братских могилах  в  Болгарской земле?  Плачьте женщины, ваши слёзы – священны!
Вечером в расположение отряда Ганецкого прибыл турецкий парламентёр. Генерал Струков отослал его к паше с запиской: «Ваше превосходительство! Генерал Ганецкий примет для переговоров только то лицо, которое замещает вашу особу. Нам известно, что вы ранены, и не можете подписать капитуляцию».
Для переговоров о сдаче Осман-паша послал своего начальника штаба Тевфикпашу, который провёл генерала Струкова в домик, где находился раненый Османпаша. Генерал Струков зачитал условия  сдачи. Осман-паша согласился, сказал: «Такова воля Аллаха». Через некоторое время прибыл генерал Ганецкий. Его провели через толпы турецких войск.  Генерал на всю жизнь запомнил злобные глаза янычар, их гортанные выкрики.
Осман-паша, при свидетелях, отдал приказ о сдаче армии и вручил саблю Ганецкому. Безоружные, нестройными колоннами, понурив головы, брели пленные турки, когда-то непобедимой армии султана. Они шагали в тыл русской армии, а число их доходило до сорока тысяч человек. Турки ожидали поголовной резни, так бы они поступили, разули и раздели, слабых бы сбросили в пропасть, сильных отправили в митрополию, в вечное рабство. Прожорливость империи, благополучие которой держалось на рабском труде, извесна во всём мире. Но суровые казаки отталкивали пиками  от колонны болгарских женщин, готовых растерзать кровожадных янычар за их злодеяния. Казаки ворчали: «Бей врага без жалости, когда он с оружием в руках, а когда попал в плен, поделись куском хлеба. Сам не доешь, а ему дай!». Болгары швыряли в колонну гнилые овощи, кричали: «Они нас пятьсот лет заставляли есть падалицу с деревьев, а мы их должны хлебом кормить?  Быстрее Дунай повернётся назад, Балканские горы упадут в пропасть, но болгарская ненависть сохранится в веках. Смерть янычарам!».
По дорогам Болгарии брела одна из лучших полевых армий султана, которая потеряла боеспособность, утратила боевой дух войска.
Скобелеву, как губернатору Плевны и всего укреплённого района, поручалась охрана Осман-паши. В знак уважения к достойному противнику, он приставил к нему караул.
Глава 10 ШТУРМ ПЕРЕВАЛОВ
Войска построены по случаю взятия Плевны. Высшее командование армии, духовенство и певчие ожидали приезд царя. Министры и товарищи министров стояли за офицерами Полевого штаба. Сегодня торжество военных. Перед войсками показался император с многочисленной свитой.  Навстречу  Александру 2  быстрым  парадным  шагом спешил Великий князь. Император покинул седло, братья расцеловались. Перекатами зазвучало «Ура!», «Ура!», «Ура!».  Александр достал из кармана  высшую военную награду – Геор –гиевскую ленту 1-й степени и надел на шею великого князя.  Вновь гремит  «Ура!».
Император со свитой прошёл в дом губернатора, где состоялся завтрак, и произошло награждение всех командиров частей. Ожидали Осман-пашу. Вокруг дома  собралась огромная толпа болгарского населения. Толпа расступилась, а по проходу, поддерживаемый с одной стороны турецким офицером, с другой – казачьим, шёл, прихрамывая Осман-паша: «Попался шакал!» – кричали болгары, старались дотянуться до одежды врага. Османа представили императору. Александр задал несколько вопросов и возвратил Осман-паше его саблю. Из Богота, куда его проводили казаки, паша послал  в Стамбул телеграмму: «Вам известно, что волей Аллаха, армия находилась на осадном положении. Полтора месяца мы не получали помощи. Я решил пробиваться со всею армией сквозь ряды русских войск. Несмотря на все усилия, я не успел в этом и теперь нахожусь военнопленным вместе со всем плевненским гарнизоном. Император оценил храбрость моих солдат».
Падение Плевны для Турции означало потерю  одной из лучших полевых армий, и показало миру процесс истощения материальных и моральных сил империи.
30 ноября Порта обратилась к правительствам Европы с просьбой о посредничастве  в деле скорейшего прекращения войны. Русское правительство отклонило просьбу дивана вплоть до признания Турцией согласия на полную автономию Болгарии, Боснии и Герцеговины, согласия на независимость Черногории, Сербии и Румынии. Балканские народы ликовали. Впервые за пятьсот лет они получали независимость.
Турции предстояло выплатить контрибуцию, сделать черноморские проливы доступными для торговых судов нетральных стран. За этими условиями стояла сила русских армий, сила оружия. Эта победа подняла боевой дух балканских народов, вызвав панику султана и правительств Запада. Они были едины в решении  восточного вопроса не в пользу России, старались не допустить победы славянских народов.
События торопили русское командование к быстрейшему завершению войны. Для этого требовалось зимой перейти Балканы, с тем, чтобы разгромить Турцию, не дать возможность получить помошь от Запада. Поручалось трём отрядам войск перейти Балканы: первому – Западные Балканы с нанесением удара на Софию, второму – перевалы в районе Шипки, третьему – форсировать Троянский перевал.
Пришло время открыть ещё одну страницу. За то время, пока длилась осада Плевны, Шипкинский перевал штурмовали войска Сулейман-паши. Турки карабкались на перевал, то стремительно бежали вниз, а за ними гнались русские и болгары. В турецком лагере, у подножия горы, было вдостатке продовольствия и сена, одежды и боеприпасов. В русском лагере, ни в одной транщее  огня развести нельзя. Одежда офицеров и солдат изображала одну сплошную ледяную кору. Ружья заржавели от обилия влаги. Солдаты смазывали затворы маслом, обмороженными пальцами передёргивали затворы, ждали вылазку турок, чтобы в бою согреться, или умереть.
А генерал Радецкий, занятый с утра до вечера игрой в винт, не обращал внимания на потери  солдат от обморожения, шутил: «святые серые скотинки», «Но на Шипке всё спокойно!» – докладывал он в штаб. Русские войска потеряли одиннадцать тыс. человек больных и обмороженных, «благодарили отцовкомандиров».
И всё же «шипкинское сидение» имело важное значение – перевалы через Балканы прочно удерживали русские войска. Радецкий предлагал главнокомандующему, ещё в сентябре перейти Балканы, но было отвергнуто это предложение, как преждевременное.
Николай Николаевич вызвал Радецкого, приказал: «Лето не зима, но непозднее 19 декабря  начать переход через Балканы. Так решил император!».
Радецкий разбил отряд на три колонны. Правая и левая колонны должны перейти Балканы восточнее и западнее Шипки, нанести одновременный удар по турецким позициям.
Генералу Скобелеву приказали возглавить правую колонну в составе шестнадцати с половиной тыс. человек при четырнадцати орудиях. Эти войска сосредоточились в Габрове.
В Тырнове сосредоточились войска левой колонны, девятнадцать тыс. человек при двадцати  четырёх орудиях. Левой колонной командовал Святополк-Мирской. Центральной колонной командовал Радецкий – двенадцать тыс. человек при двадцати четырёх орудиях.
Нашлись проводники-болгары, но они качали головами, когда узнали, что задумали братушки: «Коварные тропы через Иметлийский и Травненский перевалы можно пройти летом, провести вьючного коня, но зимой местные жители не решаются  ходить в горы» – сказал болгарин. Скобелев ответил: «Великий Суворов штурмовал с войсками Альпы, а мы покорим Балканы.  Для русского солдата нет преград». Он разослал команды по всей округе для закупки тёплых сапог, овчинных полушубков, фуфаек, продовольствия и фуража и большого количества вьючных лошадей. В Топлеше, по пути следования колонны, он создал базу с продовольствием и запасом дров и сена. Он услышал, как ворчат солдаты надевая на спину тяжёлые ранцы, приказал добыть холст и пошить удобные вещьмешки. Солдаты радовались: «Положил мешок под голову и спи до утра. Утром встал, лямки набросил и готов к походу и бою.  Легко солдату и удобно». После войны вся русская армия перешла на  холщовые мешки.
Перед походом Скобелев отдал по отряду приказ: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный славы русского солдата. Сегодня мы начинаем переход через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая путь в сугробах в виду у неприятеля. Нас ожидает в горах турецкая армия Вессель-паши, ставленника султана, и тридцать пять тыс. отборных янычар. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества. Наше дело правое и святое. Я обращаюсь к болгарским дружинникам. Вы заслужили любовь и уважение ваших ратных товарищей – русских солдат. Вы сражаитесь за свободу вашей Родины, за родной очаг, за честь и жизнь ваших матерей, сестёр и жён – за то, что на земле есть ценного и святого. Вперёд к победе!».
Вечером 25 декабря начал движение авангард отряда. Впереди шли болгары. За ними двинулись основные силы отряда. Каждый солдат имел полено сухих дров для походного костра, запас продовольствия и боеприпасов. Отдельные батальоны несли снаряды. На каждое орудие выделялся взвод солдат, которые на руках выносили пушки на крутых подъёмах, помогали конным упряжкам. Снег достигал глубины двух метров. Болгары пробивали туннель в сугробах, отряд двигался гуськом. Особенно опасным оказался участок пути по карнизу. Справа от карниза поднималась отвесная скала, а слева обрывалась глубокая пропасть. Бездна тянула к себе, голова кружилась, но солдаты на руках выносили орудия и повазки, двигались к намеченной цели.
Цель одна, взять схода Иметли, выйти к турецким укреплениям. 2-я бригада 16-й дивизии пошла по более сложному пути, в обход обстреливаемого участка. А турки обнаружили отряд, открыли артиллерийский огонь. Русские батареи весь день долбили по турецким траншеям. Решили штурмовать Иметли ночью. Авангард завязал бой, отвлёк внимание турок, а пехотный полк, с криком  «Ура!» бросился в траншеи.  Бой был жесток, но подходили свежие батальоны, и к утру турки оставили деревню и укреплённый лагерь.
Ущелья и долины наполнились шумом спускавшихся батальонов. Двухсотметровый спуск превратился в деревенский каток, солдаты катились на природных салазках.
Казачьи эскадроны укладывали коней, и летели кони с весёлой горки. И запылали походные костры.  Каждый солдат подбрасывал своё сухое полено, отогревался в живительном тепле костра. Русская душа требовала песни, и пели так, что с вершин гор срывались снежные лавины. Турецкая разведка доложила Вессель-паше: «Русская армия форсировала Балканские горы, взяла штурмом укреплённые деревни, движется  к Шейнову» – посеяла в душе паши сомнение и страх.
«Здорово, орлы, – приветствовал солдат генерал, – Знаю, устали, но надо совершить бросок к Шейновскому укреплению, ударить Вессель-паше по загривку. Князь Мирской наступает в лоб, а мы ударим в тыл. Завтра поработаем вместе» – переходил он от костра к костру, весёлой шуткой поднимал настроение усталых солдат. – Хватает ли продовольствия  и боеприпасов? Нести  груз по горам в мешке тяжело, но когда всё под рукой и жить веселей. Отдыхайте, ребята, завтра в бой!».
Скобелев понимал, что его отряд в полном составе не в состоянии принять участие в штурме Шейновского укреплённого лагеря, он писал в донесении Радецкому: «Сделаю всё, что от меня зависит, и буду атаковать турок завтра к вечеру авангардом. Основные части всё ещё на сложном маршруте. Стычки с неприятелем отнимают время. Считал бы всё-таки атаковать позже, и буду действовать в этом смысле».
Князь  Святополк-Мирской, обуреваемый славой подвига, получил записку от Радецкого, решил начать атаку в назначенное время. Позже такие атаки назовут «психическими», когда солдаты идут стройными рядами, без единого выстрела, и бросаются в штыки.
Расстояние почти в три километра стрелковая бригада преодолела по совершенно открытой местности, а турки осыпали её пулями и снарядами, но подошла к первой линии укреплений, с криком «Ура!» бросилась в штыки и выбила турок из первой линии окопов.
Потери были слишком велики, и бригала оказалась неспособной развить успех.
Скобелев собрал четвёртыю часть своего отряда, решил помочь отряду князя. Он выдвинул вперёд горные орудия, солдаты подкопали передки, и добились, что снаряды стали попадать прямо в середину неприятеля. Он построил батальоны к атаке, провёл демонстрацию силы, и заставил турок отвлечь часть сил на себя. Построившимся казакам он приказал перерезать дорогу, ведущую от Шейнова к Казанлыку. Казаки осмотрели местность, представляющую собой обширную равнину, перерезанную неглубокими орвыгами, усеянную  мелкими рощами, удобнами для засад. Неглубокий снег не задерживал бег коней. Две сотни спрятали коней за деревьями, залегли вдоль дороги. Ждать пришлось недолго. От Казанлыка показался большой обоз. Конные спаги не ожидали нападения. Казаки ударили прицельным залпом, эскадроны охватили с флангов, живые турки подняли руки. В Стамбуле ещё не знали о переходе русской армии через перевалы.
Богатая добыча радует сердце казака.
Шейновское укрепление состояло из редутов, построенных на холмах, и системой траншей и окопов, с хорошим  обзором и обстрелом. Скобелев направил главный удар отряда на эти укрепления.
Генерал Скобелев составил диспозицию: атака Шейнова должна начаться в 10 часов утра тремя линиями. Передовой из трёх батальонов и двух болгарских дружин с восемью орудиями, второй главной линией в составе пяти батальонов, в третьей линии шесть батальонов резерва. Общая глубина такого построения составила  один километр. Тактика стрелковых цепей впервые утвердилась на деле. Восемь горных орудий не могли соперничать с артиллерей противника, было решено поддержать наступление ружейным огнём.
Первая линия наступавших батальонов имела на вооружении дальнобойные винтовки, в том числе и трофейные, английские. Задача первой линии, используя укрытия местности, подавить огонь противника при поддержке восьми орудий. Орудия выдвигались в первую линию. Казачья кавалерия действовала на флангах. В случае успешного боя казаки должны были выйти в тыл противника, отрезать пути отхода. На равнину опустился туман. Скобелев тут же нарушил диспозицию, начал наступление в 8 часов, под прикрытием тумана. Основной удар наносил правый фланг двумя батальонами и болгарскими дружинами. Когда расстояние до редутов сократилось, солдаты стали двигаться перебежками, падали, целились, стреляли. Ружейный огонь сыпался барабанной дробью и вскоре погасили огонь турецких  стрелков. Русские цепи бросились в атаку. Батальоны и болгарские дружины ворвались в редуты. Турки пытались спастись в лесу, но там их встретили казаки. Вессель-паша моментально бросил в бой резерв. Завязалась рукопашная. Скобелев  ввёл в бой Углицкий полк. Роты, развёрнутым строем, перебежками, приближались к редутам. Всё поле заполнили русские цепи. Турки не могли установить точного прицела, били по площадям. Но роты, не смотря на огонь, двигались вперёд. В этом бою побеждало не число, а умение. Роты залегли, но поднялся барабанщик Углицкого полка со словами: «Погибать, так с музыкой! Руби тревогу, ребята!». С барабанным боем пошёл вперёд. Полковник Панютин поднял полковое знамя, шагнул за барабанщиком. Батальоны ворвались в траншеи. Редуты защищались, но у страха глаза велики, им показалось, что на них наступают дивизии. Скобелев бросил в прорыв два Донских казачьих полка и Казанский пехотный полк. Казачьи кони перемахнули траншеи, вырвались на улицы укреплённого лагеря. Казаки поработали пиками и саблями, а пехотинцы завершили славное дело. Ещё кипели отдельные схватки, турки сражались за каждый дом и улицу, но положение турецкой армии становилось безнадёжным. Турки бежали из укрепления таборами, но там их встретили Кубанские казаки. Алые башлыки и чёрные бурки, летящие кони и сверкающие  шашки, разбойный свист и громовое «Ура!», так подействовало на неприятеля, что командир табора первый бросил саблю, поднял руки. Путь к отступлению закрыт.
В 14 часов дня к Скобелеву подвели пленного  турецкого офицера: «Ваше превосходительство!  Вессель-паша послал меня договориться о предворительных условиях сдачи!», – выкрикнул он, покачнулся. Казаки поддержали раненного офицера.  Вестовой – казак  подскакал к генералу,  доложил:  «Турки вывесили белый флаг! Вессель-паша сдаётся!».
Девять свежих батальона резерва закричали «Ура!», напугали непобедимых янычар. Туркам показалось, что на них движется густая масса русской пехоты, которым нет числа.
Скобелев поднялся в седло, белый конь гордился «белым генералом». В окружении офицеров, ординарцев и казаков выехал в Шейново. Везде валяются груды убитых, у редутов русские, в редутах, траншеях и лагере – турки. Казаки гонят по дорогам колонны пленных.
В узких переулках Шейнова трудно было отыскать резиденцию Вессель-паши.
Два белых  флага на холме, красные фески приближонных, показали ставку паши.
Главнокомандующий Балканской армии, любимец султана, протянул Скобелеву свою саблю: «Такова воля Аллаха. Турцию раздирают внутренние противоречия, она погибает.
Власть османов больше не властвует над  славянскими народами». Он злобно смотрел в глаза генерала. Скобелев улыбался: «Вы дрались отважно. Такие противники делают честь русскому солдату. Диспозицию боя будут изучать потомки». Столетов перевёл.
Вокруг шумела толпа пленных турок: «Ак-паша! Ак-паша!» – слышались возгласы: «Что они кричат?» – спросил генерал.  Столетов объяснил, что турки знают «Ак-пашу», потому они проиграли битву, что командовал гяурами победитель Хивы и Ферганы.
Со стороны Шипки  донеслось эхо разрывов. Генерал Радецкий штурмовал редуты в лоб. Он бросил войска по узкой дороге между скалами, и как всегда плотными колоннами. Турецкие батареи открыли ураганный огонь. Русские потеряли тысячу пятьсот человек. Турки бросились в атаку, русские отступили на ранее занимаемые позиции. Русские батареи открыли ураганный огонь, турки понесли большие потери. Радецкий растерялся: «Что делать? Как поступил бы «белый генерал»?». В это время прискакал казак, выкрикнул: «Вессель-паша капитулировал  со всей Балканской армией! Победа!».
Генерал спросил пашу: «Что, сдаётся ли Шипка? Если нет, то я пошлю резервную бригаду и атакую укрепления с тыла. Ты главнокомандующий, решай!». Красные фески офицеров окружили пашу, что-то выкрикивали. Вессельпаша отдал последний приказ: «Начальнику штаба  Балканской армии прекратить кровопролитие!».
Через несколько часов Скобелев получил сообщение, что и  шипкинский отряд турок капитулировал, что перестала сосуществовать ещё одна из самых боеспособных турецких армий, что взято в плен двадцать две тыс. человек, в том числе три паши и более семисот офицеров. Для русских войск открывался путь на Адрианополь, а затем на Стамбул.
На следующий день после боя генерал-лейтенант Скобелев устроил смотр войскам.
В белом мундире, с орденами на груди, с золотой шпагой за личную храбрость, на белой лошади, в сопровождении офицеров, он объехал полки своего отряда.
«Именем Отечества, именем Государя императора благодарю вас, братцы, за ваше мужество. Балканы запомнят: здесь прошли русские солдаты, казаки Дона и Кубани, воскресили славу Суворовских и Румянцевских чудо-богатырей!» – обратился он к победителям.
Грянуло такое громкое «Ура-а!», что все пленные турки упали на колени, уткнулись лбами в землю. Они подумали, что пришёл их час, что начнётся повальная резьня, а русские бросали шапки вверх, не обращали внимания на турок. Интриги высшего командования не понятны солдатам. Радецкому, как прямому начальнику, высшее отличие – Георгиевский крест 3-й стерени, Мирскому – крест того же достоинства, а Скобелева наградили саблей  с надписью  «За храбрость». Звания генерал-адьютанта не прсвоили, а сабля и шпага за храбрось у него имелись. Носить все три на себе не принято, пришлось возить в обозе.
Но в штабе Полевой армии признали, что в сражении, развернувшемся в районе Шипки и Шейнова, отряд Скобелева сыграл решающую роль. Офицеры штаба изучали диспозицию боя, построение войск развёрнутыми рядами, признали генерала новатором.
Победа – с военной и политической точки зрения – рассматривалась, как важный шаг на пути разгрома Османской империи: «Им меня не понять, интриги мне надоели, но Бог с ними. Я не  для крестов и отличий служу, я служу Отечеству!» – ответил он Строеву. «Готовьте, генерал, войска к походу на Стамбул. Поблагодарите болгарские дружины, они проявили высокие боевые качества. Родина их не забудет!».
 
Глава 11 ПОХОД НА СТАМБУЛ
   
Переход русской армии через Балканы стал историческим фактом, а развитие событий зависело от скорости наступления на Стамбул. Успехи Западного отряда И. Гурко, штурмом  овладевшего столицей Болгарии Софией, совершенно изменил соотношение сил на Балканском театре военных действий. Надежды Турции на  вмешательство  европейских держав в её пользу окончательно рухнули. В правящих кругах России не было единства в  решении балканского вопроса. Турция не соглашалась на требования  восставших славян. Дипломатия Англии становилась всё более агрессивной. На предложение о перемирии Турция не получила ответа.
Русские войска, несколькими отрядами, вели параллельное преследование турецкой армии Сулейман-паши. Справа наступал отряд  И. Гурко, в центре – М. Скобелев и И. Ганецкий, а слева – отряд Ф. Радецкого. Двухсоттысячная  русская армия  действовала к югу от Балкан против восьмидесятипятитысячной армии Сулейман-паши.  Отряду Скобелева ставилась задача совершить марш-бросок  по маршруту Эски-ЗаграАдрианополь и упредить прибытие туда  турецкой армии. Скобелев выслал вперёд части Кубанских казаков с задачей: кавалерийской атакой занять железнодорожный узел Семенли-Тырново, захватить мост через реку Марицу. Дороги оказались забитыми беженцами. Янычары справоцировали население к бегству. Они пустили слух о кровожадности русских, поджигали деревни, создавали голую пустиню. Казаки окружали поджигателей, возвращали жителей к родным очагам. Ослеплённые страхом, турецкие подданные, бросали имущество, гибли в давках на дорогах. Людские тела валялись рядом с трупами животных, оглоблями вверх торчали телеги и экипажи.
Командир полка подозвал Игната Шевченко: «Принимай 3-й эскадрон. Рысью марш! Захвати Тырновский мост! Удержи его до подхода основных сил!» –хлопнул по плечу. Игнат перекрестился, махнул рукой, поскакал к эскадрону. Он назначил взвод разведки, боковое охранение, эскадрон сорвался, пропал за холмом. Кони почуяли бой, пошли широкой рысью. Железные конструкции моста указали направление атаки. Командир турецкого табора пехоты не ожидал нападения. Он выставил часовых, солдат загнал в казармы. Четыре сотни казацких коней подняли на ноги весь табор, но было поздно. Солдаты выбегали на плац, не успевали построиться, а казацкие кони сбивали их с ног, и сверкали разящие шашки. Турки бросились в рассыпную, оставили позицию у моста. Они не слушали угроз янычар, кричали: «Казаки» Казаки!», многие бросали оружие. Турки окончательно потеряли способность к сопротивлению. Такие же стремительные рейды вели  и остальные казачьи эскадроны. Туркам казалось, что противник был везде.
Армия Сулейман-паши двигалась к Адрианополю. Его армии, с обозом, с артиллерией, с гаремом, с верблюдами и вьючными животными, предстояло пройти сто восемдесят километров. Отряд Скобелева отделяло от города сто пятьдесят километров, на целый переход меньше. Предстоял новый нешуточный поединок в скорости марша. Он проехал перед строем солдат, всматривался в лица. Войны, изнурённые тяжёлым переходом через Балканы, напряжённым боем за Шейново, не услышали желанного слова «отдых».
Генерал крикнул: «Орлы! Скобелевцы! Я даю приказ на марш. Мы должны опередить армию паши, пройти сто пятьдесят километров, захватить Адрианополь. Батальонам предстоит с бою брать турецкие позиции, мосты, железнодорожные станции, населённые пункты, а отряд пойдёт вперёд, на Стамбул!». Солдаты кричали «Ура!».
Никогда раньше пехота не совершала такие стремительные переходы по непролазной грязи, под холодным дождём, с вещмешками полными продовольствия и боеприпасов. За сутки солдаты проходили по пятьдесят километров. Люди выбивались из сил. На привалах засыпали с куском хлеба во рту, но вставали, шли и шли, чтобы освободить Царьград от мусульманского владычества. Во все времена это было заветной целью славян. Многие в России тогда считали, что сам Бог даёт им возможность освободить Константинополь, вернуть кресты на купола храма Софии. Кавалерийские отряды Дона и Кубани стремились вперёд, не жалели лошадей, лихими атаками врывались в насёлённые пункты, тревожили турецкие гарнизоны, сея панику и страх. Казаки появлялись внезапно, не давали туркам отдохнуть, турецкая пехота поднимала руки, сдавались полками. Это было наступление христиан на прогнившие устои ислама. Казалось, что все святые угодники взяли в руки оружие против агарян. Рабовладельческое государство должно склонить голову перед православной верой. Но народный порыв остановят дипломаты Европейских государств.
Когда до Адрианополя оставались считанные вёрсты, казачьи разьезды обнаружили обозы Южной армии турок под руководством египедского принца Гассана. Принц узнал о поражении  армии Сулейман-паши под Филиппополем, не решился выступить против русской армии. Его обозы прикрывали египедские мамелюки, но под непрерывным дождём, они мёрзли, сидели на своих высоких сёдлах, как чёрные вороны над падалью.
Казаки  отрезали тылы армии, охватили  турок с двух сторон, захватили огромный обоз с продовольствием и боеприпасами, и сто верблюдов, на горбах которых качались корзины с наложницами. Казаки рассматривали красавиц, собранных со всего мира, прятали под тёплыми бурками. Верблюдов роздали по полкам, как диковинные трофеи. Но русские солдаты оседлали  королей пустыни, заставили тащить тяжёлые повозки.
Передовые полки авангарда, под командованием генерала Струкова, без боя, заняли твердыни Адрианополя. Солдаты смотрели на стены и башни, качали головами, что сам Бог спас их от второй Плевны. Сколько бы солдат положили генералы, штурмуя редуты крепости? Адрианополь – вторая столица  Османской империи, встречала полки ликующими возгласами. Болгарское и греческое население забрасывало солдат букетами цветов, а турки молили Аллаха о милости. Они смотрели веками на славян, как на своих рабов, а рабы отбили рог полумесяца, берут города без боя. Турецкая армия разлагалась на глазах, превращалась в банду грабителей. Полки прошагали по улицам города, встали на кратковременный отдых.
В шатёр генерала  Скобелева вошли европейские корреспанденты, забросали стол с картами свежими газетами: «А, что генерал, вы довольны итогами Балканской войны? – спросил тучный американец, – генеральный штаб президента с интересом рассмотрит ваши победы!». Генерал ответил: «Я солдат. Император прикажет, русская армия выполнит свой долг. Простите, господа, полки готовятся к походу!». Он махнул рукой, адьютанты выпроводили незваных гостей. После недолгого отдыха отряд Скобелева выступил в поход на Стамбул. 13 января казаки с боем взяли Люлебургаз, посадили солдат на крупы лошадей, ворвались в Чорлу. Солдаты шли развёрнутым строем, стреляли частыми залпами, турки невыдержали, бежали. Тактика Скобелева действовала безотказно. До столицы Турции оставались три быстрых перехода.
Турецкое правительство запросило перемирия. 19 января в Адрианополе состоялось его подписание. Отряд Скобелева занял небольшой городок  СанСтефано.
Из газет генерал узнал, что Английская королева Виктория пригрозила пэрам и кабинету, что отречётся от престола, если русские войска войдут в Стамбул. Он вышел к Эгейскому морю в районе  Деде-Акау, остался один бросок в двенадцать километров, и русские солдаты прибьют щит Олега на вратах  Царьграда – Стамбула.
Английский флот вышел к Дарданеллам, а после в Мраморное море. В АвстроВенгрии провели частичную мобилизацию. Английские корабли встали на якорь у острова Мальта. Александр 2-й пригрозил великому князю: «Константинополь – это новая война в Европе против коалиции  враждебных государств. Русскотурецкая война истощила как материальные, так и моральные силы государства. Нужен мир».
Но солдаты и генералы не чувствовали морального удовлетворения от победы: «Ещё один бросок и турецкий лев потеряет зубы и когти!» – возмущались они.
Небольшому городку Сен-Стефано суждено было стать местом подписания договора. Высокопоставленные чины, как военные, так и цивильные появились в городе и окресностях, а за ними появились актёры, музыканты и певички. Они слетались, как мухи на мёд, и вскоре неизвестный городок превратился  в маленький Париж.
Солдаты укрепили Полевой лагерь, жарили турецких баранов, пили болгарское вино. Казаки пустили коней на равнину, чертыхались: «Разве это трава? Вот у нас на Дону и Кубани такие заливные луга, что травы по пояс, сердце радуется!».
Царь согласился с мнением Д. Милютина и  Н. Обручёва о необходимости скорейшего заключения мирного договора.
19 февраля 1878 года граф Н. Игнатьев, русский посол в Стамбуле, подписал прелиминарный договор. Согласно договору Сербия, Черногория и Румыния признавались независимыми государствами. Босния и Герцеговина получали автономию. Болгария также становилась автономным княжеством, в состав которого входила Македония. По договору она обязывалась платить дань Турции.
Россия получала триста десять миллионов рублей контрибуции. Сто миллионов рублей заменялись уступкой Турцией Тульчинского санджака, который Россия передавала Румынии, получая взамен южную часть Бессарабии.
На Кавказе к русским владениям присоединялись крепости Ардаган, Карс, Батум, Баязет. Народ ждал от Сан-Стефановского договора большего,  он показал, что сделан важный шаг в освобождении славян,  но в полной мере не оправдал их надежд. Болгария, которая пять веков стонала под турецким господством, правда с ограничениями, но становилась самостоятельным государством.
Англия и Австрия не желали допустить образования сильного славянского государства на Балканах, каким могла стать Болгария.  Маятник войны и мира раскачивался в дипломатических  кабинетах.
Русские военные убедили мир, что они  недаром едят народный хлеб, готовы жертвенно служить царю и Отечеству.
Против России складывался фронт враждебных государств, которые были недовольны условиями  мирного договора  и добивались их пересмотра. Обескровленная только что закончившейся войной,  Россия не могла вступить в новую войну с более серьёзными противниками, чем Турция.
С холмов, на которых располагался Полевой лагерь, хорошо просматривались золотые месяцы мечети  Айя-София, лес мачт в бухте Золотого Рога, золотистая гладь Босфора. Не сделали шаг вперёд, пойдём шагать назад…
Глава 12 ПОХОД НА ЭРЗЕРУМ
Известие о переходе русской армии через  Балканы  в штабе  Кавказской армии встретили ликующими криками. Михаил Николаевич – наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армии, обратился к камандующим действующих отрядов: «Господа генералы, император Александр 2-й остерегает нас от мысли о захвате Стамбула.  Взятие Константинополя приведёт  Россию к Европейской войне. Наша задача: оттянуть на Кавказ, как можно большее число турецких сил, и взять штурмом  Эрзерум. Готовьте войска к последнему походу. Применяйте артиллерийское наступление. Выдвигайте батареи в передовые ряды наступающих полков. Бог войны расчистит дорогу войскам!».
120 орудий разных калибров ударили по обороне Гейман-Эйвин, по редутам крепости и траншеям. Три часа продолжалась канонада, полки пошли на штурм, но турки встретили таким ураганным огнём и бросились в атаку, что русские полки отступили с большими потерями. Лорис-Меликов растерялся: «Нужны свежие дивизии!» – кричал он. Казачий полковник пробурчал: «Лбом стенку не прошибёшь, нужен обходный маневр». Граф обиделся, приказал: «Вот и обходи!
Найди ключ к обороне!».
Кубанская бригада повернула в сторону Даяра, перерезала пути снабжения крепости. Казачьи разъезды встретили авангард  Тергукасова.  Эриванский отряд штурмовал  Алашкерт: «А, что, полковник, штурмует граф, или отсиживается в укреплённом лагере? – смеялся генерал: «Штурмует, но безуспешно. Турки скорбят потерей двух полевых армий на Балканах, деруться яростно, отчаянно, с именем Аллаха бросаются в атаку»: «И, что предлагают казачьки?». Вопрос задан с издевочкой, но атаман ответил: «Полковники предлагают блокировать крепость артиллерийским огнём и полком пехоты, ударить на Даяр,  и  в  тыл  укреплённого района Гейман-Эйвин. Войска Мухтар-паши побегут, услышав за спиной гром орудий и русское «Ура!», а казаки проводят  янычар до Эрзерума».  Генерал долго рассматривал карту, приказал начальнику штаба: «Оформи, генерал, приказом по отряду.  Рискнём, и да поможет нам Бог!».
Тёмной ночью полки и батальоны совершили марш-бросок на Даяр. Казаки ворвались в открытые ворота крепости, (турки выгоняли скотину на пастбище), вырубили охрану ворот, полезли на стены, прервали утренний намаз мусульман. Русские батальоны, как горный поток, заполнили узкие улицы, штыком и прикладом пробивали дорогу к мечети.
Из мечети вышел мулла, на дорогом блюде вынес саблю коменданта крепости: «Аллах – милосердный. Комендант покончил с собой, приказал правоверным принять мученическую  смерть. Но мусульмане не самоубийцы, они покорились воле Аллаха. Крепость Даяр, жемчужина в короне султана, передаётся Белому царю.  Кэсмет!». Мусульмане взвыли волчьим  воем, опустились на колени, поясные платки набросили на шеи, в знак покорности.
Генерал-лейтенант А.А. Тергукасов  хохотал могучим басом: «Молодцы атаманы, хорошую уловку придумали. Крепость Даяр взяли малой кровью. Родина вас не забудет!».
Он приказал нарисовать плакат, где на  арабском языке говорилось, что русские войска перешли Балканы, взяли Адрианополь – вторую столицу империи, идут на Стамбул.
Казаки прискакали к стене Алашкерта, вбили кол в землю, ускакали. Турки выползли на стены и редуты, смотрели, а прочитать не могли арабские письмена. Вызвали муллу, тот прочитал, простёр руки к небу: «Аллах отвернулся от правоверных. Кэсмет!» – сказал он, вошёл в мечеть, захлопнул ворота. Артиллерийский офицер, лично, навёл орудие, три раза стрелял, а плакат стоял невредимый. Турки выбросили белый флаг. Русская армия узнала о подвиге казаков и Эриванского отряда, солдаты сочинили «письмо султану».
Жандармский офицер прочитал, порвал в клочья.
А казаки тайными тропами провели конные батареи в тыл  укреплений ГейманЭйвина, спешились, окопались, приготовились к встрече турок на марше. Подошёл первый батальон Сибирского полка и эскадрон кубанских пластунов. Сибирцы шутили: «Подвинься, казак, твоё место на коне, а наше – в окопе. Свистнем, ударите казацкой лавой, а мы штыком поможем».  Пластуны зарывались в землю, отвечали  солдатам: «Мы казаки, но всю войну на брюхе проползали. И без коня воевать можно, на то мы и казаки – кубанцы!».
Генерал  А. Тергукасов со штабом поднялся на холм, осмотрел позиции турок: «Дай Бог последний бой выиграть. Главком приказал вести артиллерийское наступление. Давай, Бог войны, начинай праздник» – приказал он начальнику артиллерии. Генерал махнул белым платочком. Пятьдесят три орудия ударили по тылам укреплений. Как молнии упали снаряды, а гром среди ясного неба приблизил конец света. Запылали кибитки и палатки, перевернулись чёрные котлы и казаны, разбежались табуны и отары, турецкий муравейник вопил и стонал. Батареи перенесли огонь на редуты и батареи противника, а они были, как на ладони, выбивали прислугу, разбивали турецкие пушки. Вот взорвался один пороховой погреб, второй, третий, чёрный дым поднялся в небеса.
120 орудий Лорис-Меликова включились в оркестр властелина войны.  Три часа грохотали орудия, и сломили турецкое сопротивление. Над высокой башней взвился белый флаг. Дервиш-паша переломил саблю, бросил к ногам ЛорисМеликова:  «В Сан-Стефано подписан мирный договор. Вы не законно взяли мою крепость. Сегодня 20-е февраля, а договор подписан 19-го февраля. Вы нарушили условия договора. Я не считаю себя военнопленным. Мои войска уйдут в Эрзерум!».  Генерал, молча отвернулся, а казаки затолкали пашу в колонну военнопленных: «Шагай, паша, к своей свободе. От тебя отвернулся султан, но милость императора подарит жизнь!».
В шатёр главнокомандующего действующего отряда вошли атаманы Терского, Донского и Кубанского войска: «Казаки  готовы совершить рейд на  Эрзерум!» – доложил Донской атаман.  Генерал от кавалерии долго думал, улыбнулся, сказал: «Казаки вышли в поход 18-го февраля и пропали. Связь прервана. Когда вернутся, доложат о результатах. Так я думаю?». Этими словами он дал понять, что 20 тыс. всадников действуют самостоятельно, без поддержки армии. Атаманы поднялись, вышли из шатра, направились в расположение казачьих частей. Трубы пропели «поход», эскадрон за эскадроном тронулись в направлении Эрзерума. На дороге перехватили большие обозы, разогнали и пленили несколько таборов пехоты, казачьей лавой вырубили турецкую кавалерию.
Полковник В. Брус осмотрел казачьи сотни. А были здесь сотни ст. Марьянской, Елизаветинской, Сторомышастовской, Новотитаровской, Старонижестеблиевской и др. «Сыны Кубанского казачества! Город Эрзерум брать нельзя – перемирие, а погулять вокруг города разрешаю. Табуны коней, отары овец, стада крупнорогатого скота, имущество богатых янычар – слуг султана, конфискуем без разговоров. Бедных не обижать, богатым рубить головы. Янычары на своей шкуре узнают, как грабить соседние народы.  Вперёд, за мной, рысью – марш!». Турки бежали к крепости, а на равнине гуляли казаки. Вокруг города раскинулись виллы и хутора турецкой знати. Веками награбленное добро грузили на конфискованные повозки, впрягали элитных лошадей. Тысячи рабов, с медными ошейниками на шеях, просили освободить их от векового рабства. Казаки ломали ошейники, полсаживали на подводы, вручали вожжы в руки. Правь на Тифлис, там найдёшь свободу! Тысячеголовые отары, табуны и стада заполнили дороги, задерживали убегающих турок. Казаки грозили плетью турецким солдатам, возвращали оружие: «Иди, служи султану, на Север не ходи, голову потеряешь».
Медицинский поезд остановился на берегу реки. Выстроили кибитки в ряд, поставили шатры, развернули перевязочные, операционные, приступили к кровавой работе. Крики и стоны раненных собрали к лагерю местных жителей, любопытствующих. Хирурги ампутировали повреждённые конечности без наркоза, у многих солдат не выдерживало сердце, умирали на операционном столе. Вера – синичка-сестричка, зачерпнула ведро воды, засмотрелась на правый берег реки. Там показался табун лошадей, а знакомый казак направился к берегу. Она выронила из рук ведро, закричала: «Дима! Дима! Родной! Я здесь, твоя синичкасестричка!» – заплакала.  Дмитрий Халзун – сотник, что – то крикнул товарищам, послал коня в воду. Могучий жеребец пересилил поток реки, широкими прыжками выпрыгнул на берег. Дмитрий подхватил Веру, посадил впереди седла. Она охватила его руками, жарко целовала. Могучий конь преодолел реку, остановился под деревьями.
Казаки раскинули паходную палатку, набросали кошмы, одеяла, подушки: «Отдыхай, атаман, никто не потревожит!» - улыбался Петр Павленко – хорунжий. Захар Сухомлин расстегнул походные сумки, достал флягу вина, закуску. Он налил кавказский рог, голосом грузинского томады выкрикнул: «За счастье молодых пью не закусывая! Ай-вай-вай!».
А Вера раздевала Дмитрия, целовала рубцы старых ран: «Ты живой, ты мой. Я буду любить тебя две ночи и два дня. Смерть бродит на «холмах Грузии печальной», а живым надо ловить минуты счастья. Я так решила, я – твоя походная жена!».
Табун лошадей, выделенный Кубанскому казачьему войску, вольно пасся на равнине, казаки сидели вокруг костров, на вертеле жарили баранов. Военные действия на Кавказе прекратились блокадой Эрзерума. Представители султана и царского правительства утвердили границу раздела территории на карте, казаки ставили пограничные столбы. Долина Пассина и прилегающие провинции расширили владения  Российской империи. Крепости: Баязет, Алашкерт, КараКалиса, Даяр, Геям-Эквин, Ольта, Ардакуч, Артани, Батум стали приграничными русскими крепостями. Солдатские батальоны занимали зимние квартиры, хоронили убитых, поправляли брамы и редуты, артиллеристы ставили русские орудия. Стволы пушек смотрели в сторону Турции.
Главная ставка действующего корпуса расположилась в крепости Карс. Двадцатая пехотная дивизия генерал-лейтенанта В. Геймана, учавствовала во взятии Карса, на правах хозяина, очистила крепость от турецких нечистот и трупов, разобрали завалы, подмели улицы, побелили бордюры и стволы деревьев.
Жизнь в казармах потекла по расписанию.
Медицинские сёстры осудили Веру: «Она живёт задним умом, одумаеться, да поздно будет… Война всё спишет.  Тысячи нецелованных вдов останутся без мужчин, они полегли на полях войны, а так ребёночка хочется… Лучще быть женой фронтовой, чем крысой тыловой» – спорили подруги, завидовали счастью Веры. А Вера убегала вечерами к казаку любила до боли, до стона: «Ты не обещай мне вечного счастья. Я знаю, какая хрупкая жизнь человека. Пуля-дура ударит и всё, профессор медицины не спасёт, похоронят в братской могиле и забудут. Я буду помнить наши встречи. Ты лежал беспомощный, раненый, а я омывала тебя, бинтовала, кормила с ложечки. Поцелуй меня, милый!».
Колонны турецких пленных солдат и офицеров подгоняли Донские казаки, длинными пиками наводили порядок. Турки иногда набрасывались на офицеров, творили самосуд.
В соперничестве двух военных стратегий, наступательная, присущая русским, одержала верх над оборонительной, которую исповедовало турецкое командование.
Турок в поле  быстро бегает, а в крепости сидит уверенно, обороняется до последнего.
Историки обработают материалы военных действий, стратеги выработают полевой устав русской армии.
Глава 13 ИТОГИ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ
«Никто больше любви не имеет, как тот, кто положит душу за други своя». Библийский постулат относится к русской армии, которая с оружием в руках отстаивала свободу единоверцев. Армия выручила Россию, героем оказался простой народ.  Нигде не было армии трезвее, трудолюбивее и честнее. Чудеса героизма держались на твёрдом сознании праведности творимого. Несмываемым позором лежат на представителях высшего командования кровавые неудачи русских, напрасная гибель тысяч простых солдат. В среде аристократии с презрением относились к изучению теории военного дела, не желали считаться с велением времени, а за кичливостью и высокомерием скрывались глупость и ханженство. Никакие призывы на помощь Аллаха не остановили русские войска при переправе через  Дунай. Ни снег, ни ветер, не морозы не встали преградой для русских солдат при переходе через Балканы.  Западные теоретики считали, что зимнее наступление через Балканы невозможно. Бисмарк сложил карту Балканского полуострова, сказал, что  до весны она ему не понадобится. Русские солдаты перечеркнули все старые представления. Зимний переход через Балканы – исторический факт. Это известие, как взрыв бомбы, напугало Европу.
Газеты кричали со своих страниц: «Генерал Скобелев взял Адрианополь – вторую столицу Турции, идёт на Стамбул. Один рог мусульманского полумесяца в руке русского солдата. Их безудержный, скоростной бросок к Царьграду не в силах остановить Аллах.
Они применили форму параллейного преследования армии  Сулейман-паши. Русские дивизии взяли штурмом Карс и Ардаган. Русские вторглись в пределы Османской империи.
В осаде Эрзерум и Батум. Русские прибирают к своим рукам побережье Чёрного моря». Как наказ потомкам звучат такие слова: «Война извинительна, когда я  защищаю себя и своих. Подло и постыдно начинать войну так себе… Чёрными пятнами на королях и императорах лежат войны хищнические, из династических интересов. Война – это кровавое  представление, театр трагедий».
Бои отгремели, войска расположились на отдых. Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич пригласил генерала Скобелева отправиться в составе его свиты с визитом к султану. Султан оказал русской делегации самый любезный приём.  Дипломаты и  султан уменьшали значение побед России.  Произошла просто небольшая ссора, которая теперь позади. Никакой войны не было, не было сражений, убитых и раненых, всё остаётся в руках Аллаха. Обескровленная войной Турция, этот поверженный исламский колос, попал в дипломатические объятия  Англии, Германии и Австро-Венгрии. На серебристой глади Босфора, лениво попыхивая трубами, стояли английские боевые суда, прикрывая вход в город. Английский адмирал подсчитал, что один залп эскадры разрушит Стамбул, второй – поставит султана на колени, третий – остров Кипр предоставит бухты и стоянки английским кораблям. Интересы Англии защитит железный кулак эскадры, а морские пехотинцы всегда готовы сойти на берег.
Лондонский кабинет министров не скрывал антирусских взглядов, старался навязать их другим государствам. Русская дипломатия шамкала беззубыми ртами вельмож, сдавала заслуги победоносной армии, подводила неутешительные итоги. В Европе заговорили о пересмотре Сан-Стефановского мира. «СанСтефано отдаёт Малую Азию на милость России. Это насмешка над европейскими правилами и интересами, Этот договор неслыханный по своей  чрезмерности. Великие государства не потерпят диктата  императора».
Император Александр 2-й дал согласие на участие в Берлинском конгессе, созданном по инециативе канцлера Германии Бисмарком. Этот  «частный маклёр» вёл переговоры таким образом, чтобы свести на нет все завоевания России.
Двухсоттысячная русская армия, закалённая в боях и походах, могла за пять часов, взять Стамбул, огнём корпусных орудий потопить английский флот, закончить войну частичным разделом Турции. Тысячилетняя мечта христиан – вернуть святыни Константинополя.
1 июля 1878 года канцер А. Горчаков подписал трактат, по которому, кровью тысяч воинов завоёванная победа, обернулась серьёзным дипломатическим поражением.
Решением Берлинского конгресса срок пребывания русских на территории
Болгарии ограничивался девятью месяцами. Англия «завоевала» остров Кипр, Австрия – Боснию и Герцеговину. Сербия, Черногория и Румыния остались независимыми.
Послевоенное устройство Болгарии шло по строго намеченному плану. Армия продвигалась вглубь страны, в городах и сёлах формировалась болгарская администрация, и создавались новые болгарские дружины – основа будущих вооружённых сил Болгарии.
Набирали силу органы самоуправления, всенародно избранный парламент установил незыблимые законы, глава государства был ограничен  в принятии единоличных решений.
14 апреля 1879 года была принята конституция – гарант демократического устройства страны. В России эти преобразования могли присниться  только в утреннем сне.
В северной Болгарии вводилась всеобщая воинская повинность, и создавалось земское войско в составе двадцати семи пехотных дружин, четырёх сотен кавалерии, шести полевых батарей, одного дивизиона осадной артиллерии и саперных частей. Триста сорок четыре русских офицера и две тысячи семьсот солдат изьявили желание обучить и служить добровольно обновлённому государству.
Итак, в русско-турецкой войне убедительную победу одержала русская армия, болгарские ополченцы, румынские, сербские и черногорские солдаты, а восточный вопрос полностью не решён, оставался в центре внимания европейских народов. Род  Романовых завершал своё  трёхсотлетнее  царствование  и правление бездарными войнами и поражениями.
Но до подведения политических итогов было очень далеко. В южной Болгарии, оставшейся турецкой провинцией, запрещалось иметь регулярное войско. Восточная Румелия, как её называли, оказалась отрезанная от северной стороны.
Но народ успел вдохнуть полной грудью воздух свободы. «Мы оставляем Болгарию расчленённой, но оставляем в болгарах глубокое чувство родства, и ещё тридцать тысяч хорошо обученных войск. Они приучены к оружию и научат остальных сражаться. Наш девиз: «От забитости и бесправия - к самостоятельности и самозащите. Любовь к  Отечеству, наука и свавянство – есть главный символ свободы» – писал Скобелев. Он выдвинул идею о создании военизированных гимнастических обществ. Устав общества показался абсолютно безопасным официальному Стамбулу и в Лондоне.
Турция была не в состоянии двинуть к Балканам ни одного табора пехоты. Остатки когда-то многочисленной армии, ободранные и голодные, бродили по равнине, нападали на жилища, грабили и убивали. Румелийское войско, которым командовал ненавистный болгарам Виталис, ставленник Турции, было не в состоянии обеспечить порядок. Гимнастические дружества, создававшиеся в сёлах  одно за другим, встали на защиту населения.
4-й корпус, которым командовал Скобелев, отличался в армии дисциплиной и порядком. Военачальники, тайно, передали  дружествам трофейное турецкое оружие и боеприпасы.
В один прекрасный день, болгарские сёла и деревни превратились в укреплённые  лагеря, где днём и ночью несли службу караулы, и шла напряжённая боевая учёба. Скобелев объяснял: «Если нужно, отдайте жён, детей, именье, но берегите оружие. Умение быстро собираться в сотни, в батальоны, в полки и проводить совместные учения – залог вашей победы».
30 августа 1878 года  генерал-лейтенант  Скобелев был произведён в генераладьютанты. Радостное событие отмечали всем корпусом. Полки прошли церемониальным маршем, кавалерия показала приёмы джигитовки. Скобелеву доложили: «Несколько таборов турецкой конницы грабят оставленные корпусом селения». Генерал вспылил, приказал атаману Кубанской казачьей бригады: «Защити болгар. Грабителей окружи и уничтожь».
Эскадроны пошли в последний бой на Болгарской земле. С высокого холма просматривалось  село, и дороги по которым наступали янычары. Казачьи сотни развернулись загонным строем, и загудела земля в казачьей атаке. Рубили турок всех беспощады, чтобы помнили кубанских казаков и кару казацкой шашки. Турки сбились к отвесной скале, увидели, что все пути отрезаны, бросили ятаганы, подняли руки.
Игнат Шевченко, есаул, подошёл к толпе пленных, горько думал: «Один из них срубил моего сына Алёшу, но месть не тревожит моё сердце. Хвалёных янычар воспитывают с пелёнок грабить и убивать. Они как волчья стая на охоте, гонят добычу, режут слабых, а встретятся мужики с дубьём, и волчья стая распадаеться, каждый спасает свою шкуру».
Он не услышал пистолетного выстрела, но успел подумать: «Сынок, Алёша, я иду к тебе». Казаки подхватили атамана, разрезали одежду, но всё напрасно: пуля попала в сердце. Станичники набросились на пленных, рубили, кромсали шашками последних янычар. Заплачет мать и жена, упрекнёт мужа: «Как ты не уберёг Алёшу, почему не закрыл грудью единственного сына? Старый ты атаман. Почто не вернулся домой?».
Болгары подняли тело казака, оплакали по болгарскому обычаю, похоронили на видном месте, вырубили в камне: «Казак  Захар погиб за свободу Болгарии».   
Истёк срок пребывания русских войск на территории Болгарии. Русское командование приступило к эвакуации. Основную массу войск решили перевезти морем. Беззащитные параходы, набитые войсками, уходили под прицелами английских боевых кораблей.
Было горько покидать Болгарию, народ, с которым пройдены кровавые дороги войны, с которыми сжились и сдружились, стали братушками. Армия победительница уходила побеждённая дипломатией. Но впереди встреча с Родиной, и веселело сердце воина.
«Мы выполнили свой долг, разбили непобедимые армии султана, покорили Балканы, освободили братские  народы от пятивекового рабства. Слава русскому солдату!».
«Я боюсь России, но больше Англии. Эти морские волки – великие торгаши и льстивые дипломаты. Они на индийское золото выкупили морские гавани на Кипре и острова Эгейского моря. Они хозяйничают в проливах. Их эскадры угрожают Турции. Я устал воевать.
Мой меч заржавеет в ножнах» – признался султан Абдул-Гамид великому князю.
Почти год продолжались морские перевозки армии и оборудования. Россия торжественно встречала войска, возвратившиеся с Балкан.
…Цветы на сёдлах, чепраках, в петлицах выцведших мундиров, на конских чёлках и в руках у батальонных командиров…
Александр 2-й направил Скобелева в Германию, чтобы ознакомился с состоянием её вооружённых сил: «Кайзер перевооружает армию, готовиться к войне на два фронта» – поделился император сведениями. Агрессивная направленность приготовлений не вызывала сомнений. Немцы быстро внедрили приёмы боевых действий на  Балканах, ведения молниеносных боевых действий, применение артиллерийского наступления.
Кайзер Вильгельм сказал генералу: «Скажите Его Величеству, что все семнадцать корпусов  сумеют исполнить свой долг на полях сражений. Германия возмёт своё силой».
Принц Фридрих Карл захохотал: «Любезный генерал, делайте что хотите, но Австрия должна занять Солоники».
Генерал составил отчёт о состоянии  военной промышленности Германии, о образцах вооружения, о немецких военачальниках, об уставах, в которых отражены все новейшие достижения  в стратегии и тактике. Вывод был однозначен: быть России битой, если срочно не принять мер. Дать возможность изобретателям создать совершенно новую винтовку и вооружить ею армию. Создать артиллерийские системы и боеприпасы в соответствии с боевыми задачами.  Сформировать крупные кавалерийские части из донских и кубанских казаков и разработать тактику их применения. Отчёт лёг на стол великого князя. Но в правление Александра 2 немцы занимали видные места  в министерствах и отделах и особенно в армии. Ответа не последовало из сиятельных уст, о предложениях забыли.
Но Болгария не забыла русских солдат. Сотни памятников русским войнамосвободителям воздвигнуты на болгарской земле. Множество музеев хранят вечно экспонаты, как память о героическом времени. В центре города  Плевны сооружён храм-мавзолей. На мраморной плите высечена  эпитофия: «Они, богатыри необътной  русской земли, вдохновленные  братскими чувствами к порабощённому болгарскому народу, перешли великую реку Дунай, ступили на болгарскую землю, разбили полчища врага, разгромили турецкую тиранию, и разорвали цепи векового рабства. Они напоили своей богатырской кровью болгарские нивы, молодецкими костями устлали поля сражений. Они отдали самое дорогое – жизнь за высшее благо болгарского народа, за его свободу». Болгарский народ свято чтит память о мужественных сыновьях России. Около двухсот тысяч русских солдат и офицеров отдали свои жизни за свободу Болгарии. Плачте матери и жёны, ваши отцы, мужья и сыновья пали за веру, царя и Отечество.
На Кубани радость встречи перечеркнул  траурный колокольный звон. Казаки вставали от праздничных столов, крестились, выпивали за всех погибших, поднимали чаши за живых. Подросшие казачата лезли на отцовские колени, просили: «Папка, ты подсадишь на коня, подаришь кавказский кинжал?». Старые казаки крякали, качали головами: «Не оскудеет степь клинками. Есть порох в пороховнице. Не иссякнет казацкая сила. Боказацкому роду нема переводу. Эх, Кубань – ты наша Родина!» – запевал запевала, а казаки вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе сражались они. Женщины подсаживались к казацкому хору, и поднимали песню к звёздам, и летела она над степью, и падала на волны Кубани, и уплывала к Азовскому морю.
Нет на Кубани жалобней плакальщиц и певуний, чем в ст. Марьянская. Здесь свято чтут обычаи запорожских казаков, балакают на кубанской мове, умеют трудиться и воевать.
Сотня Дмитрия Халзуна преодолела Кавказские горы, по Военно-Грузинской дороге провела табун арабских скакунов. Казаки выбирали коней, усмиряли, учили, ставили в строй эскадронов. Станичный атаман протянул руку к арабскому жеребцу Дмитрия, но жеребец оскалил зубы, поднял свечку, толкнул грудью жирного атамана. Атаман грохнулся в пыль толстым задом. Вся станица хохотала, а атаман затаил злобу.
Четыре года не был казак в родном доме. Калитка покосилась на одной петле, лавочки нет, колодезный журавель стоял на кривой ноге, оборванная цепь звенела от ветра. Ставни на окнах закрыты, во дворе высокий бурьян, крыша конюшни провалилась. Он сорвал калитку, провёл «Араба» и заводного коня во двор. Тропинка к дому заросла гусиной кашкой. Дверь в дом подпёрта колом. Вечерние сумерки и вид запустения навеял тоску.
Он расседлал лошадей, успокоил «Араба»: «Ничего, не такое видели». Толкнул дверь, задохнулся от запаха плесени, выскочил во двор, собрал хворост, запалил костёр, расстелил бурку: «Мой поход ещё не закончился, пора отдыхать» – уснул.
Разбудили Дмитрия его соседки, как сороки на хвосте, принесли станичные новости: «Терпи, казак, – торопились они, – твоих родителей прибрал Господь Бог и злоба атамана. Похоронили их, а атаман зачастил к Наташе вечерами, и уговорил на тайное сожительство, прибрал к рукам ваши земельные наделы. Плакала Наташа, а он издевался, говорил, что род Халзунов пропал, что муж твой умер от голода в Баязете, что он сьел боевого коня, перестал быть казаком. Наташа собрала сына и ушла из станицы. Говорят, что подобрал её молодой гусар, увёз в своё поместье. Наташа была  кубанской красавицей».
Дмитрий открыл походные сумки, одарил соседок подарками, достал парадную форму, дорогое оружие, кресты и медали, заседлал «Араба». Его боевая сотня построилась перед дворцом атамана. На крыльцо вышел атаман. Он выкрикнул, что война закончилась, что казакам пора налаживать хозяйство, что поля заросли бурьяном, что многие наделы перешли в станичную казну, и передела не будет, что безлошадных он отправит на Кавказ, в пограничную службу. Там найдёте потерянное счастье. Атаман хохотал в лицо казакам.
Жандармский офицер, такие появились на Кубани, выкрикнул: «Бунтовать!? Всех в бараний рог согнём. Кончилась казацкая вольница, начинается служба царская!». Он покачнулся, обильным было застолье атамана, полицейские поддержали пьяного офицера.
Минута тишины взорвалась сотнями казацких глоток. Первый взвод бросился к крыльцу, скрутили атамана, офицера и полицейских. Толпой вошли в кабинет атамана. Казначей и писарь внесли документы за последние годы. Оказалось, что имелась чёрная касса. В одних ведомостях указывались истинные доходы станицы, в других то, что отчислялось в казну государства. Атаман и его окружение обворовывали царя и народ. Когда объявили об этом, атаман заплакал: «Братцы, казаки! Сыновья не виноваты! Они рвались на фронт, чтобы послужить царю и Отечеству, но я их непускал. Казните злодея!».
Оказалось, что многие казаки должны атаману, якобы за выданные ссуды и займы.
Писарь, как настоящий следователь, провёл дознание, всё запротоколировал, отправился в Войсковое управление. Атаман Кубанского войска, который не учавствовал в боевых действиях, а назначал  походных атаманов, издал приказ: «Следственному комитету провести дознания всех станичных управлений и доложить». У генерала тряслись руки, как у вора, на голове которого шапка горит. Михаил Николаевич, великий князь, наместник на Кавказе, главнокомандующий Кавказской армии, заехал в Екатеринодар, по пути в столицу, чтобы поблагодарить Кубанских казаков за службу. В его обозе находилось музейное оружие Мухтарпаши, которое подарили казаки, и оно считалось бесценным. Арабские и индийские драгоценности не имеют цены, хранятся в музеях, выставляются на европейских аукционах.
В парадных залах атамансклго дворца собрались заслуженные казаки РусскоТурецкой войны 1877 – 1878 годов. Казаки встречали однополчан, обнимались, целовались, и их радости радовались все окружающие. Какая разница, что обнял полковника простой станичник, на груди которого кресты в два ряда, и что он живой, чертяка, после Аладжинского сражения, и что он вынес на руках полковника из боя.
Великий князь объявил итоги войны на Кавказе: «Российской империи перешли города и крепости: Карс, Баязет, Алашкерт, Кара-Калиса, Даяр, ГайманЭивин, Ольта, Ардакуч, Ардаган, Артани, Батум. Кубанские казаки показали себя героями на службе царю и Отечеству. Слава казакам – кубанцам!». Могучее «Ура!» распахнуло окна дворца, народ славил героев.
 
Глава 14 ЗА СЧАСТЬЕМ
Кубанская станица просыпается от крика голосистых петухов, от мычания коров. Одинокий всадник шагом проехал улицами, вырвался за станицу, пустил «Араба» широкой рысью. Возле станицы Елизаветинской услышал разбойный свист. Два всадника, широким махом, торопили лошадей. Дмитрий Халзун улыбнулся. Он узнал Петра Павленко и Захара  Сухомлина. Пётр кричал: «Шила в мешке не утаишь. Казаки узнали, что ты собрался в поход, наказали нам проводить командира. Решение принято, мы  выполняем».
Друзья обнялись, гикнули, поскакали. Втроём хорошо батьку бить и от врагов отбиваться.
Решился Дмитрий, как кавалер Георгиевского креста, имел право обратиться к главкому. Великий князь выслушал казака, кивнул адьютанту: «Любовь – великая сила на земле, она спасёт мир. Выдай казаку проездные документы. Держи, казак, золотой червонец на счастье».  Генерал поставил гербовую печать наместника на Кавказе, пошутил: «С этим документом ты Кавказ  покоришь, невесту заарканишь, с трофейным обозом вернёшься на Кубань. Держи, казак, не потеряй своё счастье». Михаил Николаевич стоял, улыбался. Дмитрий лихо откозырял, повернулся на каблуках, отчеканил три шага, вышел.
По знакомой дороге кони смело идут, на кусты не оглядываются. В крепостях Дмитрий предьявлял документ коменданту, и открывались все замки и двери, и был обеспечен ночлег и обильный стол. Интересно было смотреть, как полковники вытягивались в струнку отдавали распоряжения. Минеральные  Воды встретили великой стройкой. Император возводил  Всероссийскую здравницу. Казаки пили воду из разных источников, но вода не нравилась. То ли дело сладкие воды Кубани! Генерал предложил бесплатное лечение и отдых, казаки отказались: служба. Генерал вызвал командира сотни донцов, приказал: «В горах бывает неспокойно. Проводи, братец, кубанцев за перевал. В стычки не вступать, карачаевцев и кабардинцев не тревожить. С Богом, казаки!». И повела дорога по горам и равнинам, всё вверх, к вершинам Кавказа.
Пётр Павленко читал стихи: «Ночь темна, природа вемлет к Богу, и звезда с звездою говорит». Захар Сухомлин ворчал: «Как может звезда говорить со звездой? Поэты не от мира сего, возбуждают в человеке глупые надежды, которые отвлекают от службы».
Пётр возражал: «В Пятигорске погиб известный русский поэт Лермантов. Он написал великие слова: «Да, были люди в наше время, великое лихое племя, богатыри, не вы. Такая им досталась доля, не многие вернулись с поля, не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы!». Казаки смотрели в огонь костра, а темнота прятала за спиной тайны ночи.
«Ко мне он бросился на грудь, но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть, моё оружье. Он завыл, рванулся из последних сил, и мы, сплетясь, как пара змей, упали разом и во мгле бой продолжался на земле». Казаки притихли, невольно оглядывались через плечо, всматривались в темноту ночи. Многие увидели неясные тени, поправили оружие.
Дозорный казак крикнул: «Славен Тихий Дон!». Кони подняли головы от корма, стригли ушами. Казаки слушали зелёный  шум леса. От дороги послышалось: «На страже Кубань».
Командир донцов улыбался. Казаки притащили зажаренного на шомпалах барана, оправдались: «Заблудился, глупый, отбился от отары, достался казаку на закуску!».
Казаки вспомнили, как ещё днём, дорогу переходила отара овец, как ворчали на лошадей кавказские овчарки, как кричали чабаны, грозили ярлыгами, как навьюченные ослики, почуяв лошадей, громко кричали: «И-а, и-а!», не желали уступать дорогу, как молодой и сильный чабан, взвалил на плечи барана, поклонился офицерам.
Он что-то говорил, а опытный хорунжий ответно поклонился, принял подарок, пожелал, чтобы  мир в горах не тревожили бури – ураганы  и злые люди. Зелёных пастбищь вам – горцы!». Чабаны смотрели, улыбались, а донцы лихо пронесли боевые пики. Кони танцевали,  гордо вскинув головы, казаки смотрели на чабанов озорными глазами, улыбались. Плохой мир лутше открытой войны. Древний закон гор оберегает путника в дороге.
Десяток баранов оказались добычей казаков. Ловкость рук и никакого мошенничества. Горцы молились Аллаху, что уберёг тысячную отару от гяуров, казаки крестились, что Бог помог мирно разойтись с горцами. Не прими хорунжий подарка, этим оскорбил бы мирных пастухов, а под бурками у них английские винтовки, кавказские кинжалы и аул рядом: «Кушайте, братья-кубанцы, это жертвенные бараны. Они оросили камни Кавказа своей кровью  ради мира на земле!» – балагурил хорунжий, ловко орудовал ножом.
Появилась походная фляжка, казаки пили горилку, заедали мясом молодого барашка. Звёздный сеятель, щедрой рукой, разбросал миллиарды звёзд, небо струилось и мерцало. «На склоне Кавказа я пил молодое вино. В нём искы алмаза, горит «Золотое руно», разбуженный атом, улыбка светила, божественный автор – великая сила». Над гребнем горы показалась яркая звезда Южного Креста. Полночь расправила крылья над видимым миром. «Дежурный! Труби отбой!» – приказал командир донцов, накрылся буркой, захрапел.
Ночные цикады пиликали на расстроенной скрипке, убаюкивали. Дмитрию приснился сон: «Мелкий дождь расквасил степную дорогу, а по дороге бредёт пустоволосая женщина, за руку ведёт сына, Васятку, а тот говорит: «Папка у нас самый храбрый. Он победит всех врагов, и посадит меня на коня». Женщина отвечает: «Отец заблудился в горах Кавказа, он забыл сына. Люди не умеют летать. Полетели бы мы над горами, и нашли твоего папку».
По дороге скачет лихой всадник, подхватил женщину, ускакал, а Васятка остался, кричит, плачет: «Папка, ты один у меня на всём белом свете, помоги!». Очнулся казак, не вытирал солёных слёз, смотрел в звёздное небо. Звёзды падали, падали, как слёзы из глаз.
Захар Сухомлин протянул флягу с водой: «Выпей, командир, счастье живёт за горами».
Утренняя заря окрасила вершины гор, торопила рассвет. Дмитрий подошёл к другу-коню, прижался щекой к шелковистой шерсти. Конь положил голову на плечо, тихо заржал.
«Сотня, подъём!» – прозвучала команда. Сто сорок коней-дончаков вышли на дорогу, широкой рысью преодолели подъём. Солдаты караульного поста охраняли перевал, радовались русскому человеку: «Привет, Дон, привет, Кубань! Стоит матушка Россия, не шатается?  Мы забыли вкус русского хлеба, едим одни лепёшки, скоро азиатами станем!» – кричал ротный командир, прижимал к груди каравай русского хлеба. Перед Крестовым перевалом послушали рёв Терека в узком ущелье, за перевалом тревожила коней  бурная Арагви, прыгала с утёса в ущелья, туманилась мелкими брызгами. Сотня преодолела зигзаги крутого спуска, вышла на равнины Грузии. По дорогам шагали полки и батальоны, спешили к зимним квартирам, навсегда. В ставке наместника толпились офицеры и генералы всех родов войск и званий, искали протекции великого князя.
В медицинском отделе штаба седой чиновник прочитал проездной документ, подписанный великим князем, угодливо кланялся, рылся в бумагах: «Так и есть, – говорил он, – отряд профессора прибыл в Тифлис. Он ученик С. П. Боткина, проводит такие операции, что, как говорится, возвращает солдат с того света. Вам, господин офицер, нужен профессор, или ищете раненого?». Дмитрий поблагодарил, вышел:  «Словно в сладкой патоке руки испачкал, – думал он о чиновнике, – а им нет числа на просторах ведомств,  как тараканны размножаются».
В караульном помещении толпились казаки и солдаты, свободные от службы, слушали байки, курили табак. Офицер позвал казака, приказал: «Охрименко, проводи казаков в медгородок и пулей назад. Купишь чебуреков и кувшин вина, объмоем казакам дорогу».
Над рядами палаток развевался белый флаг с красным крестом – знак медицины. Пахло карболкой, гниющей человеческой плотью, кровью. Вера развешивала простираные бинты, округлившийся живот не мешал ей работать. Дмитрий стоял, смотрел на родную женщину, от волнения потерял дар речи. Вера оглянулась, ойкнула, охватила шею казака, тихо плакала: «Дима, родной, вернулся. Я – твоя синичка-сестричка, все глаза выплакала, а сынок ножками стучит, голос папки не слышит. Ты приехал за нами?». Вера отстранилась, долго смотрела в глаза казака. Дмитрий целовал солёные реснички, сладкие губы, горячие щёки, улыбался: «Вы – моя семья – жена и сын. На Кубани нас ждёт новый дом, хозяйство и станичники. Собирайся, Кавказские горы не любят одиноких путников, поедем под охраной донских казаков». Из палатки вышел профессор, вытирал руки белой салфеткой: «Здорово, казак, уводишь мою помошницу. Ну, ну, счастья вам и здоровых ребятишек».
«Были сборы не долги, от Кубани до Волги, мы коней боевых поведём» – напевал Пётр, накрывал повозки брезентом. Захар притащил в кибитку сухого сена, накрыл коврами, разбросал подушки и одеяла: «Наша Вера поедет, как персидская принцесса, в крытой повозке, на мягких подушках. Кибитка на рессорах, не тряхнёт, только покачивает».
Казаки готовили обоз к дальней дороге, подбирали пары лошадей, проверяли сбрую. Главный интендант Кавказской армии потирал ручки: «Знаю, о благовелении к вам великого князя, приданое выдам княжеское. Обоз из пяти повозок, имущество для богатой жизни, из казны 500 рублей. Михаил Николаевич – добрый человек». Он знал, как прописать в документе единичку и погреть ручки. Кавказ – страна богатая.
Прискакал сотенный командир дончаков, лихо покинул седло, поправил оружие, галантно поклонился Вере: «Здорово, Дмитрий Иванович. Заскочил проститься. Получил назначение на охрану новой границы с Турцией». Он отозвал Дмитрия в сторону, развернул карту: «Ты, говорят, воевал в этих местах? Подскажи, где поставить заставу, как расположить посты и секреты, и порядок несения службы? Признаюсь честно, в боях не учавствовал, состоял в конвое атамана, но был сослан на  Кавказ за связь с дочерью атамана».  Он хохотнул, оглянулся на Веру: «Какую красотку отхватил. Богатая, из знатной семьи? Что краснеешь, отворачиваешься? Такая наша служба царская. Лови удачу, или в кустах спрячут. Так у нас на Дону говорят». От его улыбки веяло молодым задором и готовностью служить и прислуживать. Дмитрий отметил кружком на карте место заставы, крестиками дозоры, точками секреты: « Ты, сотник, держись хорунжего, он у тебя опытный казак, что надо посоветует. А главное казаков не обижай, отбрось службу дворцовую, учись в полевых условиях выживать. За твоими плечами 140 человеческих жизней. Турки лукавы и лживы. Для них обмануть русака, как в мечети помолиться. Вобщем, желаю тебе повзрослеть, а опыт в боях придёт».  Расстались друзьями. Сотник поднялся в седло, гикнул, ускакал. Вера  отбросила косу на спину, прошептала: «Мальчишка! О таких говорят: или грудь в крестах, или голова в кустах» – печально вздохнула. Дмитрий обнял жену: «Милосердная ты моя, всех бы накормила и обогрела, а жизнь она пёстрая. Полоса белая – счастье, полоса чёрная – несчастье, а казак дремлет в седле, о семье думает.  Конь хвостом вёрсты подметает, гривой ветерки ловит, копытами пыль веков копытит. Есть у дороги начало, а конца не видно». Вера положила голову ему на плечо: «Как нам хорошо, я подремлю немного». Большая любовь, как бурная река, а верная – ручейками копится.
Донские казаки прослужили в Закавказье четыре года, в боях и походах завершили Русско-Турецкую войну, встретили смену молодых казаков, навьючили обоз, рано утром тронулись к перевалу. Пять повозок кубанских казаков, как почётных гостей, поместилив середину обоза. В крытую кибитку заглядывали донцы, шутили и улыбались Вере: «Что, сестричка, отслужила на ниве милосердия, к семейной жизни потянуло?». Дмитрий грозил балагуру, а чтобы не спорили, распахивал черкеску на груди, показывал кресты и медали. Донцы уважали заслуги казака, запевали: «Молодой казак зажурился, на весёлой «сестре» оженился. А  «сестра», как заря на закате,  бинтовала чужого солдатаа-а». Вера шутила: «А скажи, дядя  Матвей, не мои ли руки твою жизнь от смерти спасли? Как ты плакал, что четыре года женской ласки не знал, руки мне целовал». Казак замахивался на весёлых казаков, оправдывался: «Та то было в бреду, а в бреду родную жену с соседкой перепутаешь». Казаки хохотали, на руках выносили кибитку на крутые подъёмы.
Крестовый перевал – 2379 м. над уровнем моря, славился вырубленными в камне крестами. Сколько русских солдат погибло, пока прорубили дорогу, этого мы не знаем. Мы не считаем потери, а запоминаем былые  победы. Кирка, лом и лопата – в руках солдата.
На перевале встретили артиллерийский обоз из России. Круторогие волы тащили длинноствольные пушки, колёса в рост человека.  Прислуга – ребята здоровые, задирали донцов: «Посторонись, казак, дай человеку пройти». Вера развернула походный лазарет, давала понюхать нашатырный спирт. У многих солдат от непривычной высоты кружилась голова, из носа капала кровь. Дивизионный командир и командиры орудий решали вопрос, как преодолеть спуск, какие тормоза придумать: «Эта  «Матрёна», если побежит, то не остановишь».  А казаки смазали дёгтем втулки колёс, проверили гужи и постромки, простились с солдатами, повели лошадей под узцы: «Тормози, чалая, на равнине покажешь свою резвость».  Аул Казбеги стоял на часах возле деревянного моста через Терек. Пётр смотрел  на  бешеный бег воды, кричал, старался перекричать шум воды: «На камни взлетант твой конь белогривый, подковами рубит скалу, – смеётся чеченка, – Останься, счастливый, и страстно полюбишь Лулу. Зачем ты несёшься в далёкие страны? Возьми меня, воин, с собой. Зачем оставляешь в ущельях туманы и рёвом тревожишь покой?»  «Мой конь просит воли, где травы степные, где вольный разбег ковыля. Чеченская доля, где тропы крутые, там плачет в неволе земля».  Смеётся чеченка: «Останься, счастливый, мы выпьем неволю любви». Но хмурится Терек: «Обманность разлива в кувшин осторожно лови.  На камни взлетает мой гнев на неверных, в походе не дремлет мой конь. В веках не растает ледник приозёрный, а в струях – холодный огонь».
Задумалась дева, кувшин поднимает, торопиться к сакле своей. А ветры рассвета реку провожают за дальный разбег тополей».
Терек не слушал слова поэта, ревел первобытным рёвом, ворочал огромные валуны, разбивал тугие струи воды в мелкую пыль, и вставала из тумана разноцветная радуга, соединяла и разъединяла  берега.
Вера прижалась к груди Дмитрия, шептала: «В этом потоке вся непокорная сила горцев, их стремление вырваться на свободу, защитить свободу народа, жить по законам гор.
Мне холодно и страшно. Увези нас скорей на Кубань. Сын толкнулся, просится на волю. Он почувствовал мой страх».
Казаки пришпорили коней, и понеслась Донская вольница, в гике, свисте, и громе копыт. Осетины смотрели на казаков, приставив ладошки к глазам, надвигали на глаза папахи. Русские солдаты строили редуты, прорубали просеки в лесах, возводили мосты и дороги. Русская империя овладела Кавказом. Кабардинские аулы выстроились вдоль дороги от Нальчика до реки Малка. Женщины выносили сыр, брынзу, овощи и фрукты,  и красное кавказское вино. Мужчины предлагали кинжалы, отделанные чеканкой на серебре, чёрные бурки и папахи. Мальчишки старались стащить, что плохо лежит, строили рожицы, изображали свиные уши. Они кричали обидные слова, правоцировали драку. Молодой казак подхватил мальчишку, посадил впереди седла. Тот поймал поводья, стал править конём. Следом бежали девочки, смеялись и плакали. Непонятный народ, чужая культура. Запах в аулах – не запах русских деревень, где запах родины нам сладок и приятен.
В Пятигорске не услышиш гортанной речи горца, здесь царствует русский мат. Солдаты строительных батальонов, под  «Волжскую  Дубинушку», ставили колонны дворцов и павильонов, возводили «Кавказскую  примъеру».  Комендант прочитал проездной документ, подписанный наместником, разрешил казакам раскинуть лагерь на берегу Подкумка.
Галантный офицер проводил кубанцев на гору Машук, к месту дуэли и гибели Лермантова. Пётр смахнул слезу, снял кубанку, шептал стихи поэта. Горы молчали, безразличные к словам, только ветер напирал в грудь скалы, выжимал солёные слёзы. Возвращались к городу, тихие и задумчивые: «Всё в этом мире тленно, – шептала Вера, – но любовь спасёт мир». Дмитрий целовал прохладные щёки, успокаивал: «Кавказские народы не забудут своих героев, а  Россия поставят обелиски своим сыновьям».
Донские казаки купали боевых коней в горной реке, отстранялись от холодных брызг: «То ли дело – Тихий Дон!  Вода тёплая, ласковая, кони не желают выходить из воды, а здесь не вода, а свинцовая дробь из ружья абрека».
Гарнизонные дамы окружили Веру женским вниманием, сочувствовали ей: «Как вы решились полюбить казака, у которого повадки горца, да и конь – кабардинской породы?».
Вера счастливо улыбалась, отшучивалась: «Казака оберегает Ангел хранитель, он ласковый, как Лель, смелый, как горный барс, и умный, как Апостол Пётр. На Кубани есть много травознаев из рода знаменитых целителей. Я посвятила жизнь медицине, и мне интересно  сохранить древние знания о лечении травами. Вот трава – «емшан», степная полынь, горькая, словно казачья судьба, но она символизирует  тоску по родине. Муж подарил мне полынь при первом свидании, и я тоскую по кубанской земле, желаю стать настоящей казачкой. Вот чебрец – степная трава, которая лечит многие заболевания, а в запахе степных трав, она воспета, как аромат степи. Вот калина цветущая, и в ягодах – она воспета в казачьих песнях, как непорочная невеста. Блажен, кто верует!».
Дамы пили целебные воды Кавказа, тосковали по  светлым залам  Петербурга и балам.
Донцы повернули на Минеральные Воды и Ставрополь, кубанцы торопились к Кубани. Крепость Черкесск держал под охраной батальон гренадёр. Ребята рослые, краснощёкие, усы, как крылья ласточки, и улыбка, как говорят, до ушей: «Ваше благородие! И где вы такую синичку поймали? Глазки – голубые, коса, как спелая рожь, а губки, как две вишенки. На Кавказе девы – стройные, темноволосые, чёрноглазые, а здесь как будьто Россия на нас посмотрела родниками чистыми, озёрами прозрачными».
Вера счастливо смеялась, попросила батальонного командира построить роты на медосмотр. Вышла перед строем, солдаты увидели её округлившийся живот, прекратили шуточки: «Мать – дело святое, разве мы не понимаем. Подтянись, ребята, смотри бодрей, нас проверяет Россия!» – прикрикнул седой фельдфебель, выгнул колесом грудь.
Взвод солдат конвоировал малый обоз до ст. Отрадная. Казаки увидели приграничный столб – границу Кубанского края. В лицо пахнул дух вишнёвый, медовый, подсолнечный, дух Кубани, и душа замерла от счастья.
 
Глава 15 ПОХОД В ТУРКМЕНИЮ
Либеральные реформы императора, конституция в Болгарии, отмена крепостного права, желание дворянства дорваться до власти, стало питательной средой для «революционного движения». Разночинная интеллигенция, студенчество, зародившаяся буржуазия, пошли в народ, будить Русь и поднимать народ против самодержавия. Свобода слова и гласность открыла широкую дорогу масонской пропаганде.  «Общественность» завопила о реакции, о возврате всех ужасов николаевщины.  «Великие теоретики» марксизма, анархизма давно оторвались от народа, жили за границей в надуманном мире собственных иллюзий. Народ, а особенно казаки, были недовольны  решениями правительства, но не до того, чтобы выступать против царя и России. Агитаторов они называли изменниками, вязали, представляли начальству. Обжегшись с «хождением в народ», революционеры перешли к террору. На императора следовали покушения в 1866, 1867-м, дважды в 1879 и 1880 г.
Александр 2-й – Освободитель, прохаживался по кабинету, тихо говорил: «Историческая справка такова:  Сообшение  между  Красноводском и Ташкентом идёт кружным путём, через Астрахань и Оренбург. На прямом пути от Красноводска до Ташкента встали оазисы  текинцев. Это самое сильное и воинственное племя туркмен в Средней Азии. Требуется окончательно установить границу с Ираном и Авгенистаном, остановить эспанцию  Британии в этом регионе. Англия рвётся к Каспийскому морю, к нефти.
Как известно, генерал Ломакин предпринял поход в 1877 году, из Красноводска, в ближайший оазис Кизил-Арват. Солдаты дошли, но закончилось продовольствие, генерал вернулся назад.  В 1878 году  он произвёл «усиленную рекогносцировку»  в  главный – Ахал-Текинский оазис.  Солдаты добрались туда с неимоверными трудностями и возвратились  в Красноводск. В результате таких действий текинцы сочли, что русские испугались 50 тыс. войска, вооружённого английскими винтовками. Они загордились, обнаглели, не идут на переговоры о мирном урегулировании.
В  1879 году была  предпринята крупная экспедиция. В  неё выделили 10 тыс. солдат и казаков под началом генерала Лазарева. Отряд пошёл в поход, но  в пути он умер, части возглавил Ломакин. Пересчитали продукты, половину отряда отправили в  Красноводск. Пески раскалились, нечем дышать, знойное солнце рисовало миражи на горизонте; казалось, что вся  текинская конница прячется за барханами. Солдаты строились в каре, падали от солнечного удара, шагали дальше. А текинцы  ждали русских в мощной крепости Геок-Тепе за толстыми глинобитными стенами. Снаряды полевой артиллерии отскакивали от стены, не принося вреда. Ломакин бросил измученных солдат на штурм, потерял 445 человек и отступил. Текинцы хвастались, что они победили русских. Бухарский эмир прислал свои советы, что на текинцев надо наступать 100-тысячной армией. Хивинский хан и иранцы предлагают вообще их не трогать, так как сильнее и храбрее текинцев нет никого на свете. Вот так, господа генералы. Все свободны. Генерала Скобелева прошу остаться».  Император посмотрел в глаза опальному генералу, улыбнулся: «На вашу экспедицию правительство выделило 40-мил. рублей. Требуется восстановить положение, закрепиться в песках Туркмении. Самостоятельность обеспечена, готовтесь  к походу».
Скобелев провёл быструю, но тщательную подготовку. Брал всё самое лучшее. Капитан 2-го ранга, будующий знаменитый адмирал Макаров обеспечивал морские перевозки. Инженер  Анненков начал строительство железной дороги. Железные кони – (паровозы), так напугали туркмен, что они боялись подходить к рельсам, а паровозный гудок принимали за вопль  шайтана.
Генерал отобрал лучшие войска: части кавказских 19-й и 21-й дивизии, три полка кубанских казаков – 1-й Таманский, 1-й Лабинский, 1-й Полтавский, всего 8 тыс. закалённых бойцов при 64 орудиях. Затребовал все технические новинки – скорострельные картечницы Гатлинга, прообраз пулемёта, аэростаты, холодильники, опреснители, паровозы.
Столичных посредников и агентов он выслал из города, назначил начальником штаба отличного хозяйственника Гродекова, поручил ему устройство продовольственных баз. Казачьи отряды скупали у туркмен здоровых верблюдов, нанимали погонщиков из туркмен, шутили: «Дойдём до Ашхабада, вернём ваших «королей пустыни». Железнодорожные батальоны укладывали за сутки по 1,250 метров железнодорожного полотна, ставили паровозы на рельсы, и покатили железные кони к цевилизации края. 6 тыс. верблюдов приняли на свои спины имущество отряда, свободные солдаты за 8 дней прошагали 400 вёрст, достигли оазиса Кизил-Арват. Текинцы бежали при виде такого количества верблюдов и кавалерии: «Белый генерал идёт, спасайтесь, кто может».
Солдаты собрали урожай пшеницы, учились выпекать знаменитые азиатские лепёшки. Дыни и арбузы отправляли караванами в Красноводск. Богатый оазис – Кизил-Арват. Скобелев расположил отряд в укреплённом лагере, решил переждать летний зной, а сам с отрядом  в 700 казаков, с двумя картечницами и с конной батареей из 8 пушек, направился к крепости Геок-Тепе. Утром рано текинцев разбудил военный оркестр, а отряд обошёл вокруг крепости, отбился от текинской конницы, с развёрнутыми знамёнами возвратился назад. Солдаты оценили работу пулемётов: «Как косой срезали  наглых текинцев, теперь не скажут, что русские удрали, сами умылись в своей крови».
Только в декабре двинулись войска к Геок-Тепе. С востока пробился полковник Куропаткин с отрядом солдат и казаков 1-го Оренбурского полка. Туркмены увидели, что их недоступные оазисы досягаемы с двух сторон. Текинцы жестоко сопротивлялись, четырежды предпринимали вылазки, захватили знамя Апшеронского полка, вырубили до 400 солдат, захватили 2 орудия. Но эти жертвы были не напрасны.
Сапёры подошли траншеями к стенам крепости, заложили мины, 24 января обрушили страшным взрывом часть стены. Полки бросились в проломы, в жаркой схватке сломили сопротивление, а казаки завершили разгром, вырубили 8 тыс. бегущих текинцев. Уцелевшие старшины, на площади, перед мечетью, перед народом города, присягнули Белому царю.
Скобелев двинулся дальше на восток, торопил солдат: «Возьмём Ашхабад, установим границу с Ираном и Авганистаном, положим предел английской экспансии в этом регионе, отдохнём».
Ашхабад взяли без боя. Страх перед «белым генералом» бежал впереди верблюда, а «короли пустыни» верно служили казакам,  сворачивали в туркменские кочевья, находили в песках малые оазисы.  Седой бабай узнал своего верблюда, обнял за шею, шептал на ухо: «В твоих ногах послился шайтан, он привёл гяуров к родной юрте, горе нам». А казаки не обижали кочевников, баловали детишек, покрикивали на  верблюдов: «Но, двугорбый  рысак, шевели ногами, путь на Кушку усыпан лепестками  роз!».
Отряд авганцев окружил крепость, кричали туркменам: «Вы не храбрые текинцы, вы погонщики верблюдов, ваше место в караване падишаха».
Казаки установили картечницы Гатлинга, свинцовым градом выбили конницу авганцев. Туркмения стала последним крупным приобретением Российской империи, и последним успехом царствования Александра 2-го.
Железная дорога вышла к вокзалу Ашхабада, из бедного кишлака Ашхабад превратился в столицу Туркмении. Город Кушка стал крайней южной точкой Российской империи. Иран и Авганистан признали и утвердили границу.
Глава 16 ЗАКАТИЛАСЬ ЗВЕЗДА ИМПЕРАТОРА
Встревоженный ростом революционного движения, Александр 2-ой вновь пошёл на поводу у либеральных реформаторов.  Он упразднил  Третье охранное отделение (тайную полицию), амнистировал политзаключённых, вернул в уневерситеты неблагонядёжных студентов. У всех на слуху был судебный процесс Веры Засулич. Петербургский градоначальник Трепов, приказал выпороть осуждённого на каторгу Боголюбова, за то, что он не снял перед ним шапки. Осуждённого выпороли. Общественность возмутилась, а Трепов, как высший чиновник, был уверен в своей безнаказонности.
Молодая студенка Вера Засулич явилась к Трепову на приём и выстрелила в него из пистолета. Дело передали на суд присяжных заседателей. Сначала настроение публики было против подсудимой, но по ходу разбирательства оно резко изменилось. Присяжные заседатели признали Засулич невиновной,  и судья А. Ф. Кони прекратил дело.
Публика устроила овацию. Выстрел Засулич заострил внимание общества на том,  что власти на каждом шагу совершают беззакония, а остановить их можно только террором.
Волновалось студенчество. Всё громче становился голос за конституцию, за свободу слова и печати, за демократию. Александр 2-ой подписал  Манифест о либеральной конституции, но не опубликовал, отложил на «рассмотрение времени»…
Систему разказачивания либеральные министры-реформаторы начали с переселения иногородних на земли Дона, Кубани, Терека. На момент окончания Кавказской войны, число иногородних на Кубани составляли 1- 2%, то 1878 г. – 18%, а в 1880 – 82 годах – 44%.
Были закрыты  казачьи войсковые предприятия.  Раньше приписные крестьяне обеспечивали Войско продуктами, денежными податями в войсковую казну, а сукна, кожи и материи поступали со своих войсковых фабрик. В ходе реформ институт приписных крестьян упразднили, но они получили земельные наделы, а земля принадлежала Войску.
Войско лишилось источника финансирования, а сукна для формы, кожу для сапог, сёдел, амуниции должны были закупать втридорога у перекупщиков. Все расходы легли на плечи казаков. Старый казак смотрел на подросших сыновей, думал горькую думу: «Чтобы собрать сыновей на службу царю и Отечеству, надо заложить всё хозяйство, а самому садиться на паперти. Пришёл конец казачеству!». Для тех, кто осел в станичных юртах, увеличилась «посаженная плата». Казачьи офицеры и чиновники, получившие земли в частную собственность, могли продавать её только внутрии Войска.
Произвол и всевластие бюрократии вызывали раздражение даже в высших слоях общества. Это усиливало позиции сторонников представительного строя. Московское дворянство обратилось к царю с адресом: «Государь! Довершите основанное  Вами  государственное здание созванием общего собрания выборных людей от земли русской для обсуждения нужд, общих всему государству, удалите от трона окружающих царя «опричников».
Александр был очень недоволен этим адресом, но, не желая портить отношения с влиятелным московским дворянством, не стал прибегать к репрессиям. Он выразился так, что охотно бы дал «какую угодно конституцию, если бы не боялся, что Россия на другой день распадётся на куски». Александр преувеличивал. Когда в 1906 г. ввели конституцию, то Российская империя не развалилась «на куски», но переход к конституционному строю исторически назрел, и выявил новые проблемы.
За границей появились  революционеры, бежавшие из ссылки, М. Бакунин, неисправимый романтик Огарёв, которые уговорили Герцена напечатать в «Колоколе» обращение к русским офицерам, призывая их помогать восставшей Польше. Это воззвание расценили в народе,  как  предательство интересов Родины.
Герцен умер в Париже, вдали от Родины, и таких мыслителей-нигилистов было много. Они критиковали самодержавие, а на деле выставляли народ в «варварском свете».
4 апреля  1866 г. Александр второй гулял в Летнем саду. Когда он садился в коляску, прозвучал  выстрел. Караказов промахнулся потому, что случайный прохожий оттолкнул его руку. Выстрел Караказова произвёл на общество потрясающее впечатление. В народе говорили: «Поднял руку на помазанника Божьего, значит, стрелял в Бога!».
Чернышевский издавал «Современник», был опытным и трезвым политиком, но под нажимом «общественности», издал прокламацию  Заичневского – «Молодая Россия».
Автор призывал к «кровавой, неумолимой революции, которая должна смести всех сторонников нынешнего порядка, которая должна изменить все основы современного общества, введёт коммунистический строй с общественным производством, отменит брак и семью». Казаки  возмущались: «Чтобы моих сыновей воспитывал «кацап», а с женой спал какой то «варнак», тогда Кубанское войско переметнётся к султану».
Чернышевского поместили в Петропавловску крепость, он три года находился под следствием.  После выстрела Караказова Сенат приговорил его к семи годам каторги. Но возникла первая революционная организация – «Земля и воля».
Университеты и институты выпускали каждый год молодых специалистов, а на выгодных местах сидели матёрые сановники, тогда молодые нигилисты пошли в народ, раскачивать корабль империи. В сознании демократической молодёжи укоренились идеи «возвращения долга народу». Бедный, тёмный, бесправный крестьянин  ворчал через дремучую бороду: «Если собрать все долги помещиков и дворян, то крестьянин станет дворянином».
На европейском горизонте возник 1-й Интернационал. К. Маркс – стоял за коммунизм, М. Бакунин раскачивал анархическое движение: «Долой власть, право и закон, долой порядок. Народы проживут без руководящей руки Коммунистической партии». Все государства, говорил он, построены на подавлении человека. Он требовал передачи всей земли крестьянам, фабрик, заводов и капиталов – рабочим союзам. Русское крестьянство он считал прирождённым анархистом. Он перечислял все народные бунты, а Пугачёва и Разина причислял к лику первых революционеров.
Волгские казаки поглаживали бороды: «Погуляло казачество по Волгематушке, зипунов набрали на три жизни, выпили бочки стоялого мёда, да похмелье обернулось кровавым».
В 1872 г. на петербургском горизонте появился князь  П. Кропоткин. Учёныйгеограф, богатейший помещик империи, а впоследствии – теоретик анархизма. Полиция выслеживала социалистов, арестовывала,  но «хождения в народ» не могла остановить. Основной костяк странствующих пропагандистов составляли бывшие студенты, захудалые дворяне, отставные офицеры, уволенные за взятки чиновники, отдельные «недоросли» помещиков и даже девушки-аристократки.
На Кубани их встречали, угощали, выслушивали разговоры о «земле и воле», о тяжёлой доле казака, но проповедь социализма отвергали, как утопию: «Какое равенство и братство, если в бою побеждает сильный казак?  У кого конь – араб, шашка булатной стали, винтовка системы Мосина, револьвер Наган, а в сотне –два пулемёта Максима, тот и пан. А братство у нас с пелёнок воспитывается. Воля – вся степь широкая. Свобода – за хвостом коня. Гикнет казак, ищи ветер в поле!» – хохотали казаки.
Поднять восстание нигде не удалось.  Среди  народников зрело убеждение, что для подготовки революции надо создать крепкую организацию.
6 декабря 1876 г. «Земля и воля» организовали демонстрацию перед  Казанским собором. Но их разогнали дворники, приказчики, грузчики. Началось избиение.
Русско-турецкая война вызвала подъём патриотических настроений в обществе. Подвыпивший отставной офицер кричал: «Почему Государь ввёл конституцию в Болгарии? Почему правительство консерваторов не вводит конституцию в России?  За что армия проливала кровь на Балканах? Что, русский народ «рылом» не вышел, менее готов к конституции, чем болгарский?». Крикуна уводили в участок,  до полного протрезвления.
Нелегальные негласные земские съезды создали «Земский союз», который заявил, что без перемены внутренней политики правительства никакое ему содействие со стороны общества невозможно. В Австро-Венгрии была напечатана программа «Земского союза», включавшая три основных пункта:  свобода слова и печати, гарантии неприкосновенности личности, созыв Учредительного собрания. Министр внутренних дел распорядился о запрещении обсуждать и принимать на земских собраниях подобные заявления. Казни террористов усилили общее напряжение и вызывали новые покушения. 2-го апреля 1879 г. Александр Соловьёв, на Дворцовой площади, пять раз стрелял в царя. Император не растрялся, побежал, делая зигзаги, остался невредим: «Господь спас меня. Отправте его в Сибирь. Я сам повинен в разыгравшейся драме, начал реформы в стране и не довёл их до конца. Страна, следующая за правительством по пути реформ, не может вдруг остановиться. Она опрокинет нерешительного реформатора».
В последние годы своего царствования Александр 2-ой чувствовал себя усталым и одиноким человеком. Неудачи во внешней и внутренней политике дополнялись семейными несчастьями и неурядицами. После смерти императрицы Марии Александровны он тайно женился на княжне Е. Юрьевской. Наследник престола и его супруга выражали недовольство. Между отцом и сыном «пробежала чёрная кошка».
В 1880 г. П. Валуев вспомнил свой проект, который пролежал 15 лет под сукном, общегосударственного земского собрания. Наследник престола решительно возражал против всех конституционных проектов.
Через несколько дней стены Зимнего дворца содрогнулись от сильного взрыва. Погибли солдаты караульного взвода, прислуга. Император объявил о создании
Верховной  распорядительной комиссии. Во главе её был поставлен герой Закавказской войны граф Лорис-Меликов. Боевой генерал повёл решительную борьбу против всех революционеров, но пытался наладить отношения с мирной оппозицией. Главной своей задачей он считал борьбу с  терроризмом.  Был создан Департамент полиции. Важные перестановки произошли в правительстве. Было удалено несколько непопулярных министров, но на посту обер-прокурола Синода оказался сенатор К. Победоносцев: «злой гений России», «самый хитрый человек»,  «лидер мракобесии».  Он говорил: «Меня упрекают, будто  я тяну Россию вспять, но это неверно, а верно то, что я смотрю на Россию, как на величественное здание, построенное на прочном фундаменте, с которого разные шарлатаны пытаются его стащить, чего я допустить нежелаю. Фундамент этот – православие и самодержавие. Фундамент должен оставаться прочным. Покуда мы живы, будем предпринимать такие труды, как будто мы вовсе не должны умереть».
Народовольцы подкладывали мины под полотно железной дороги. Подкоп был готов в срок, но выручил царя случай. На одной из станций царский поезд обогнал поезд со свитой. Эти полчаса спасли Александра 2-го и его семью. Взрыв прогремел под четвёртым вагоном, где находились фрукты для царского стола. Стало понятно, что террористы знали о месте царского вагона в составе. Правительственные репрессии обрушились с новой силой. Вагонами отправляли людей в ссылку, вешали неопознанными.
Страну разделили на шесть временных военных генерал-губернаторств. Им подчинялись все гражданские и судебные чиновники. Губернатор обладал правом высылки, ареста любого лица, запрещения любого  периодического издания. Активно действует цензура. Под словом «заря», скрывается революция, а «гады, бегущие от света» – непременно намёк на власти и на особ августейшей фамилии.
«…Нет света, нет воздуха, нет простора дыханию в этой душной необъятной темнице, называющейся Российской империей. Император ввёл военное положений против своего народа…». Революционеров вешали, расстреливали, ссылали на каторгу, высылали из Москвы и Перербурга, но они вошли в историю, имена их знает весь мир.
Правительство было вынуждено пойти на ряд мелких уступок. Были несколько расширены права земств, смягчен цензурный режим, назначены сенаторские ревизии в ряде губерний  и  составлен проект создания  при самодержце законодательного органа.  Понижение для крестьян выкупных платежей на землю, право кредита, переселение их на свободные земли, понижение цен на хлеб, народ встретил словами сатирика  М. Салтыкова-Щедрина: «Мы так чувствительны к браздам, что малейшее изменение  в манере держать их уже ценится нами. И вот, когда я ослабил бразды, когда все почувствовали это, – вдруг началось настоящее либеральное пиршество… Литература ликует, студенты ликуют, женщины ликуют, все вообще, как сговорились, выходят на Невский с папиросками в зубах. И заметь, я ничего прямо не дозволял, а только ничего прямо не воспрещал». – ценично рассуждал  герой романа. Это политика «пушистого лисьего хвоста»  и «волчьей пасти», отметили критики. За 14 месяцев диктатуры «сдерживания», герой вынес 18 смертных приговоров революционерам, сотнями отправил на каторгу и ссылку. Неудачи подрывов, потеря товарищей, не взорвали атмосферу бесправия, не всколыхнули общество, не подняли народные массы на восстание: «Мы проживаем капитал» – мрачно констатировал Желябов, – В Зимний теперь не пробраться. Надо готовить нападение на царя на улицах Петербурга. Надо готовить метателей и наблюдателей» – сказал он Перовской. Наблюдатели отметили, что по воскресеньям  выезды государя и маршрут следования всегда чёткие:  Зимний – Михайловский манеж  (на развод войск) – набережная Екатерининского канала – Зимний  дворец.  На Невский проспект и Малую Садовую улицу вышли метатели:  Емельянов,  Михайлов, Рысаков,  Гриневицкий, на другой стороне  улицы – Софья  Перовская. Она, заметив клубы снега от императорских саней, выхватила из муфты белый платок и взмахнула им, как флагом.
Она запомнила панораму улицы: мальчик  волок по снегу корзину, шёл навстречу кортежу офицер, на тратуаре стоял молодой человек со свёртком в руке. Этот свёрток он бросил под ноги скачущих лошадей. Раздался взрыв. Когда поднятая взрывом завеса дыма рассеялась, дверца возка отворилась, и невредимый император шагнул на дорогу.
Схваченный,  и уже связанный казаками конвоя Рысаков назвался мещанином Глазовым. Иностранная  революционная пресса ликовала: «1 марта 1881 года в карету государя на Екатерининском канале была брошена бомба.
Погиб казак Малеичев, принял на себя взрывную  волну и осколки, пострадали прохожие. Император вышел из кареты, наклонился над умирающим мальчиком. В этот момент метатель Греневицкий бросил вторую бомбу. Государю оторвало ноги, осколками распороло грудь и лицо. Через девять часов Александр 2-ой – Освободитель умер в своём «рабочем» кабинете. Закатилась звезда  императора.
Да здравствует император Александр 3-й!».
Глава 17
ВРЕМЯ АЛЕКСАНДРА 3-го
На Руси – увы, – злые две напасти: на низу – Власть Тьмы, а вверху – тьма власти…Александр 3-й не имел права на наследство, но в 1865 г. умер цесаревич Николай Александрович. Император Александр 2-й оплакал старшего сына, приказал царедворцам срочно готовить к царствованью среднего сына.
Курс лекций читали: историю государства российского – С. Соловьёв, законоведения – К. Победоносцев, военные науки докладывал – генерал М. Драгомиров, летературу и искуство – профессора Петербурских университетов, богословие – дворцовый священник. Преподаватели отмечали, что ученик не прилежен, но он поражает окружающих недюжинной физической силой и стремиться подражать былинным русским богатырям.
Окладистая борода, густые вьющиеся волосы, кафтан, шаровары, хромовые сапоги, красный кушак, делали его похожим на Стеньку Разина и на Илью Муромца.
В манифесте  о вступлении  на  престол отмечалось: «Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления, в уповании на Божественный промысел, с верой в силу и истину самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и  охранять для блага народного».  Славянофилы высказали мысль: «Союз народа и царя, христианская правда и совесть, страх перед Всевысшим, – возродят государство. С нами Крестная сила!».
Совет министров собрался  8-го марта. Председательствовал Александр 3-й. Он выслушал доклад Лорис-Меликова, который был одобрен покойным государём и отклонил его.
Выступил обер-прокурор Синода К. Победоносцев.  Он доказывал, что только «чистое» самодержавие, такое, каким оно сложилось при Петре 1 и Николае 1 может противостоять революции. Неумелые реформаторы своими уступками и полууступками, реформами и полуреформами только расшатывают здание самодержавного государства. В зале Совета поселилась гробовая тишина.
Казнь народовольцами Александра 2-го положила конец реформаторским играм самодержавия,  вновь поставив на повестку дня введение правительсвенного террора. Лорис-Меликов, а также поддерживающие его министры Милютин и Абаза получили отставку. Началась полоса откровенной реакции.
Исполнительный  комитет «Народной воли» почти полностью был арестован.
3 апреля 1881 г. были публично повешены  пятеро террористов: А. Желябов, С. Перовская,  Н. Рысаков, Т. Михайлов, Н. Кабальчич. Политический кризис разрядился.
10 марта, в день ареста Софьи Перовской, народовольцами был  принят удивительный документ – «Письмо Исполнительного  Комитета  Александру 3-му». «Вполне понимая то тягостное настроение, которое вы испытываите в настоящее время, Комитет не считает себя в праве  нижеследующего объяснения. Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной, долг, которому гражданин  принуждён жертвовать и собой, и своими чувствами, и чувствами других людей.
Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью, не была неожиданностью. После всего происшедшего в течении последнего десятилетия она явилась совершенно неизбежной; и в этом её глубокий смысл, который обязан понять человек, поставленный судьбой во главе правительственной власти. Вы знаете, ваше величество, что правительство покойного императора нельзя обвинить в недостатке энергии. У нас вешали правого и виноватого, тюрмы переполнены ссыльными. Целые десятки так называемых «вожаков» переловлены, перевешаны.
Правительство, конечно, может ещё переловить и перевешать многое множество отдельных личностей. Оно может разрушить множество отдельных револьционных групп. Но это нисколько не изменит положения вещей. Революционеров создают обстоятельства, всеобщее недовольство народа, стремление России к новым общественным формам. Окидывая взглядом пережитое нами тяжёлое десятилетие, можно безошибочно предсказать дальнейший ход истории, если политика правительства не изменится. Страшный взрыв, кровавая перетасовка, судорожное революционное потрясение всей России  завершит этот процесс разрушения старого порядка. Из такого положения может быть два выхода: или революция, или добровольное обращение верховной власти к народу. Мы не ставим вам условий. Пусть не шокирует вас  наше предложение. Условия, которые необходимы для того, чтобы революционное движение заменилось мирной работой, созданы не нами, а историей.
Итак, ваше величество, решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор. Мы же можем просить судьбу, чтобы ваш разум и совесть подсказали вам решение, единственное сообразное с благом России, с вашим собственным достоинством и обязанностями».
Л. Толстой советовал императору: не казнить революционеров, а призвать их к себе, дать денег  и отправить в Америку. Профессор В. Соловьёв протестовал против смертной казни вообще, закончил речь словами: «Он должен простить их! Он не может не простить!».
Процесс по делу 1-го марта 1881 г. был для подсудимых предрешён заранее. Уникальное обвинение – цареубийцы, – не сохраняло шансов на сохранение жизни. Они не могли надеяться на сочувствие общества, а трудящиеся массы и крестьянство выражалось однозначно: «Злодеи подняли руку на помазанника Божьего, о чём говорить, казнить!».
Прокурор  Н.Муравьёв объявил о том, что его оружие – это  «ещё  дымящиеся кровью факты и пять посягательств обвиняемых  на  жизнь усопщего монарха».
В зале суда раздался гул голосов, слышались возмущённые выкрики: «Кровь за кровь!».
Дали слово Желябову и он  произнёс «защитительную» речь. Благородная публика притихла, а процесс получил нежелательный для  царизма отклик в зарубежной прессе.
Александр 3-й стукнул  кулаком по письму комитетчиков, рявкнул медведем: «Все злодеи будут повешены, за что я ручаюсь. Прошений о помиловании не принимаю».
Это была последняя  в России публичная казнь, так как палачи оконфузились при исполнении приговора над Т. Михайловым. Его дважды вешали, но он срывался с петли и был повешен лишь на третий раз. Даже солдаты, стоящие в оцеплении, просили помилования.
26 апреля 1881 г. царским указом  публичное исполнение смертной казни отменялось. Теперь преступников казнили «в пределах тюремной ограды» и в специальных местах. Революционеры были раздавлены, права распоясавшейся
«общественности» урезаны, что на чесверть века отстрочило катастрофу страны.
Царь вообще пересмотрел государственную внешную и внутренную политику, отверг оринтацию на  Запад, поставив во главу угла национальные ценности, выдвинул лозунг: «Россия – для русских!».
Министры-массоны, сторонники Англии и Германии,  покатились в отставку. Государственными делами Александр взялся заниматься лично. Мудро избегал войн. Любимым занятием была рыбная ловля. «Европа может подождать, пока русский царь рыбачит» – сказал он министру иностранных дел, и эти слова услышала Европа. Он подчеркнул свой вес в мировой политике и его зауважали. Турецкий султан бросил в пасть  леопарду свой черевик, наблюдал, как пятнистая кошка разрывает дорогой сафьян: «Три года прошло после Балканской войны, а мой брат – русский император спокойно занимается  рыбной ловлей. О, Аллах!
Силы гяуров, как сила непобедимого Геркулеса».
Императот помнил, как донские и кубанские казаки выручили Рущукский отряд, которым он командовал. И отличился Атаманский полк, за что был приравнен в правах со старой гвардией – преображенцами, семёновцами, измайловцами. Казаки так ударили по турецким тылам, что Сулейман-паша отступил.
Народовольцы пытались склонить казаков на бунт, идеализировали Разина и Пугачёва, старались поднять станичников за «свободу». Но казаки стояли за царя и Россию.
Горячая «любовь» революционеров к казакам сменилась жгучей ненавистью. Им прилепили ярлык «псов самодержавия», клеймили за Кавказ, за подавление восстания в Польше. А казаки верно служили царю и Отечеству, защищали границы империи. Ввели новую форму: короткие сапоги, шаровары с лампасами, чекмень, белая рубаха с погонами, фуражка или папаха. Кубанским казакам сохранили черкеску, кубанку, бурку. Чины рядовых казаков остались прежними, казак и приказной. Самым младшим офицерским чином был прапорщик. Войсковой старшина стал соответствовать подполковнику. В целом офицерские чины стали выглядеть так: обер-офицеры – хорунжий, сотник, подъесаул, есаул, штаб-офицеры – войсковой старшина, полковник.
Либералы-реформаторы натворили дел. Они старались проводить реформы расказачивания. Вскрылись вопиющие факты. Число иногородних на Кубани выросло до 44%.
Гражданские власти всячески притесняли казаков. Все земельные споры решались в пользу крестьян. У казаков отбирали то, что они за столетие отвоевали своей кровью. На них перелагали земские повинности и подати.
Император ввёл пост наказного атамана Казачьего Кубанского Войска. Казачьи отделы выводились из подчинения гражданских областных начальников, управлялись отдельскими атаманами. Поошрялось войсковое предпринимательство. Станичная община стала казачьей, иногородние лишались права участия в сходах. Срок аренды юртовой земли ограничивался в 1 год. Царь  благоволил казакам. Увеличил Войско Донское, передал ему Сальский округ, Ростов и Таганрог со всеми уездами. Кубанскому Войску была возвращена Черноморская область от Новороссийска до Сочи. Но лучшие земли были заняты, а выселять иногородних оказалось некуда.
В 1891 году было введено «Положение об общественном управлении станиц». В станичных сходах учавствовали только выборные, по 1 человеку от 10 дворов. Стали избирать станичного атамана, судью и правление. Вводилась строгая отчётность.
Каждый отдел формировал три полка. На действительной службе находились первоочерёдники. Каждый год они обновлялись на 25% за счёт призыва молодёжи и уходили на льготу. В случае войны вставали в строй полки второй очереди, а при общей мобилизации – полки третьей очереди, находящиеся в запасе. Служили на границах, и за рубежом, охраняли посольства в Персии, Китае, Турции и даже в Абессинии.
Казаки принимали участвие в трудных и опасных научных экспедициях Н. Пржевальского, И. Семёнова Тян-Шанского, П. Козлова, в экспедиции Артамонова по Нилу и др. Но служба в 4 года казалась лёгкой, это не 30 лет, как в старые времена. Жалованье платилось на действительной службе и должностным лицам, и приходилось заниматься своим хозяйством. Раньше казаки говорили:
«Не мужики мы сиволапые, чтобы в земле ковыряться», а сейчас выезжали в поле семьями, под весёлую песню. Молодые отлынивали от работы, говорили, что их ждёт армейская лямка в 4 года. Но казачьи области стали житницами России, отправляли хлеб на оптовые ярмарки и за границу. Скотоводство дополняло труд земледельца. Усадьба казака включала в себя бычий баз, коровий баз, конюшню, овчарню. Трудись, казак, с утра до вечера, встречай и провожай зори Кубанские.
Александр 3-й сравнивал правление деда и отца и его приземленный ум склонялся не в сторону последнего: «Нареформировал отец много, но невсегда в пользу власти. Пойдём по старой дороге, укрепим сословный строй и самодержавие, вернём страну с опасного пути на рельсы исторического основания. Проблем много, но решать будем по своему!» – говорил он Победоносцеву, а оберпрокурор улыбался, шептал: «Общество будет взнуздано, затянуто в мундир, причёсано, выбрито, одето по указу, расписано по рангам, будет стоять по команде – руки по швам!». Император прибыл в Екатеринодар. Большой, сановитый, в белой черкеске, в белой кубанке, на рослом белом жеребце, он объехал полки Кубанского Казачьего Войска.
1-й Кавказский, 1-й Ейский, 2-й Ейский, 1-й Кубанский, 2-й Хопёрский, 1-й Лабинский, 1-й Уманский, Полтавские полки, пластунские батальоны, конные артиллерийские батареи №  1 – 5, получили Георгиевские знамёна и знаки отличия. Император вручал полковнику боевое знамя, говорил:  «Спасибо за службу, казаки!». Троекратное «Ура!» было ему в ответ. Лица казаков светлели, выпрямлялась спина, гордо вскидывалась голова. Кубанское Войско присягнуло новому императору. Всему Войску было пожаловано Георгиевское знамя с надписью: «За отличие в Турецкой войне  1877-1878 г.». Император смотрел, а мимо, гарцующим шагом, проходили эскадроны лихих кубанцев на прекрасных строевых скакунах. Он подозвал генерала от кавалерии князя А. ДондуковаКорсакова, приказал: «Атаман, ваша задача провести формирование казачьего корпуса. В будущих войнах примут участие массы кавалерии, и я желаю чтобы это были кабанские казаки, проверенные в битвах за Кавказ».
Алекандр 3-й изменил внешнюю политику. На возмущение сербов и болгар на то, что Россия недостаточно им помогает, он резко ответил: «За все Балканы и страны я больше не дам ни одной жизни русского солдата. Нам не нужна чужая земля. Территория империи не имеет границ, омывается морями и океанами, но кто нарушит наши границы, против того встанут казаки войска: Донского, Кубонского, Терского, Астраханского, Уральского, Оренбурского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Амурского, Уссурийского, а так же Красноярского, Якутского, Иркутского.
Нет в мире  мобильней армии, чем казачьи соединения. На равнинах против русской кавалерии не устоит ни одна армия мира. Мы мирные люди, но конь всегда под седлом».
Авганцы, подстрекаемые Англией, в районе Кушки, столи совершать нападения на мирных кочевников, угонять отары овец, уводить верблюдов и людей. Генерал Комаров с отрядом из 1800 солдат, кубанских и терских эскадронов, при 4 орудиях и 4-х картечницах, 18 марта 1885 года, окружил 5-ти тыс. отряд авганцев с 8 английскими пушками и дал им урок. Одну тыс. положили на месте, отбили всю артиллерию, казаки гнали врага пока не встали кони. Это был единственный конфликт за всё царствование Александра 3-го. В истории его назвали – Миротворцем.
Английская пресса подняла шум, грозили войной, но Александр все их домогательства просто отмёл, показал, что не боится. Россию зауважали. Действовал Крестьянский банк, выдававший ссуду на покупку земли. Сумма выкупных платежей была понижена, но Александр пошёл по пути укрепления помещичьего хозяйства. Открылся Дворянский банк.  В этом банке они получали льготный кредит под залог имений. Неуплаченные проценты нередко списывались, допускался перезалог.
Народ загоняли в старые рамки самодержавия, в большую патриархальную семью и общину, усилили надзор, карали штрафами за малейшее нарушение. «Союз трёх императоров»  распался, явно себя изжил. Австро-Венгрия и Германия не поддержали Россию на Берлинском  конгрессе. Правительство России отказалось гарантировать нейтралитет в случае войны Германии с Францией. Австро-Венгрия расширяла эспансию на Балканах. Австрия и Германия заключили тайный союз против России и Франции. В 1882 году к ним присоединилась Италия. Так возник Тройственный союз – военная группировка  в центре Европы. Гармания неуклонно наращивала  военную мощь, обложила высокими пошлинами зерно, ввозившееся из России. Между странами разгорелась таможенная война. Главным создателем Тройственного союза был «железный канцлер» Бисмарк. Он зачитал  Шувалову, дипломату из России, главные статьи  тайного соглашеня, рассчитывал усилить вес Германии, а страх перед войной, даст возможность диктовать свою волю соседям.  Бисмарк полагал, что самодержавная Россия никогда не объединиться с республиканской Францией. В 1891 году состоялся дружественный визит французских военных кораблей. Александр 3-й с непокрытой головой выслушал французский гимн «Марсельезу», приобнял французского адмирала. Перед военной угрозой император решил пренебречь идеологическоми расхождениями.
Союз двух великих держав помог восстановить равновесие сил в Европе, но подстегнул гонку вооружений. Россия выступила с предложением по ограничению вооружений. В Гааге впервые собралась конференция, но достичь соглашения по главному вопросу не удалось, а были выработаны международные правила ведения войны. В Европе русская дипломатия вела взвешенную политику, добивалась сохранение мира. На Дальнем Востоке разразилась война Японии и Китая. Китай потерпел жестокое поражение. Япония требовала от Китая Ляодунский полуостров с крепостью Порт-Артур.
Россия заключила договор с Китаем о строительстве КВЖД, арендовала Ляодунский полуостров с  крепосью  Порт-Артуром, с правом создать военноморскую базу и построить железную  дорогу.
В Китае вспыхнуло восстание ихетуаней против иностранного засилья. Англия,  США, Япония, Франция, Россия, Италия, Германия и Австро-Венгрия организовали карательную экспедицию. Русские войска заняли Маньчжурию, учавствовали в штурме Пекина. Восстание было жестоко подавлено, но русские дипломаты добивались долговременного пребывания в Маньчжурии. Группа Безобразова, в которую входили родственники царя, сановники, финансовые дельцы, требовали более активного проникновения в Китай. Мечта завладеть экзотическими китайскими товарами и дешёвой рабочей силой, толкала царедворцев на ложь в  отношениях с Китаем и Японией.
Не продуманная, не дальновидная политика на Дальнем Востоке приведёт к столкновению с Японией, к жестокому поражению и унижению всей нации. Александр 3-й рассуждал так: возврат к дедовским заветам в крепостнической политике в крестьянском вопросе должен сопровождаться государственной поддержкой стратегически важных отрослей промышленности, связанных с производством оружия. Желая поддержать промышленность, правительство стало расширять строительство железных дорог, приступило к перевооружению армии и к созданию броненосного флота. Заказы не выполнялись, потребовались новые металлургические и машиностроительные заводы. Оборудование ввозилось изза границы. Чтобы иметь иностранную валюту, правительство увеличило вывоз хлеба. «Недоедим, но вывезем», и дело доходило  до голодовок.
Ввели винную монополию. Государство забрало в казну доходы кабатчиков. Цены на водку росли, доходы от  винной монополии играли всё более важную роль. Иностранные критики заговорили о «пьяном бюджете», назвали Россию – «пьяной  державой».
Александр 3-й рассматривал иллюстрированные журналы. Монумент «Тысячелетие России» произвёл  неизгладимое впечатление. Верхняя часть монумента символизирует державу – эмблему царской власти. Коленопреклонённая женщина на шаре олицетворяет Россию. Её осеняет крестом крылатый ангел. В скульптурах, описывающих сооружение он узнавал великих князей, царей, императоров, выдающихся полководцев и флотоводцев поэтов и писателей, композиторов и многих других славных сынов России. 129 скульптурных фигур поддерживают самодержавие. Величественный памятник Екатерине 2-й в Петербурге император открывал лично. А вот и задумчивый Пушкин на Тверском бульваре. Богдан Хмельницкий вырвался  на могучем коне от Запорожской вольницы к верховной власти. Вот картины Карамзина: «На миру» – показана стычка на сельском сходе между богатым и бедным. Александр улыбнулся: «Вечная борьба добра и зла». Лев Толстой и его пристальные глаза провожают взгляд зрителя. А вот Шишкин и его эпические полотна русской природы, певец русского леса. «По этой дороге я, кажется, проезжал» – подумал Александр.
«Запорожцы пишут письмо турецкому султану» – Репина.  Его – «Рыцари ножа и топора, как живые шагнули в вечность. Запоржская волница – прародительница Кубанских казаков Картину «Бурлаки на Волге» рассматривал с внутренним протестом. Давно пароходы заменили силу людишек,  но они вытащили Россию к величию и славе.
Взгляд успокоили тихие пейзажи Левитана. Это просторы моей страны: «Вечерний звон», «Над вечным покоем», «Вечер. Золотой плёс», «Тихая обитель», «После дождя». Потомственный казак Суриков и его картины: «Утро стрелецкой казни»,  «Меньшиков в Берёзове» «Бояриня Морозова», как укор самодержавию и мракобесию.
Серов порадовал портретом «Девочка с персиками», своим детским восприятием повсед невности, когда счастье себя не сознаёт, а впереди целая жизнь. Александр поцеловал ручку невинности, сердце тронула тихая грусть.
Всё эти картины собрал представитель старинного московского купеческого рода П. М. Третьяков. Худой и высокий, с окладистой бородой и тихим голосом, он больше похож на святого. Странный человек. Увлечение переросло в главное дело жизни, поглотило всё состояние собирателя.  Прислал прошение, чтобы всё собрание перешло в собственность Москвы. Это – жест созидателя.
На глаза попались портреты казнённых народовольцев. Софья Перовская, родилась в аристократической семье, поступила  на женские курсы в Петербурге. Могла стать прекрасной придворной дамой, но вступила на путь революционера. Какой внутренний протест толкнул её  в ряды убийц  императора?
Вера Фигнер – из богатой дворянской семьи. Училась в Родионовском институте в Казани, на медицинском факультете Цюрихского университета. Учавствовала в ряде покушений на Александра 2-го. Находится в ссылке. Вина не доказана.
Андрей Желябов родился в семье крестянина. Закончил Керченскую гимназию с серебряной медалью, поступил в Новороссийский университет на юридический факультет. Мог стать полезным обществу человеком.
Николай Кибальчич – родился в семье священника. Поступил в Петербургский институт инженеров путей сообщения, перевёлся в Медико-хирургическую академию. Молодой изобретатель взрывных веществ. Мечтал отправить ракету в космос. На одном столе лежат портреты созидателей: архитекторов, скульпторов, художников, музыкантов, поэтов и писателей, на другом – разрушителей существующего строя. «Предчувствуя, что скоро будет свет, спешат толпой блуждающие тени» – Шекспир.
Александр нахмурился, прочитав докладную записку министра финансов С. Витте. Тот с презрением относился к «благородным нищим», как он называл разорившихся помещиков, выпрашивающих подачки: «Я всеми средствами помогаю  развивающейся промышлености. Там люди умные, думающие, а их благородия (помещики), заплыли жирком лени». В России начался небывалый промышленный подъём. Он охватил прежде всего чёрную металлургию и машиностроение. Новые машиностроительные заводы строились в Петербурге, Москве в Подмосковье, на юге России. Началась разработка нефти в районе Грозного.  Иностранный капитал проникал в районы промышленного развития, с западной технологией и формой производства. Хозяева нанимали дешёвую рабочюю силу в больших количествах, чем трудились на таких же заводах в западных странах. На этих предприятиях сосредоточились огромные массы рабочих – гегемон будующих революций. Производство стрелкового оружия сосредоточилось на казённых Ижевском, Тульском, Сестрорецком заводах. Броневую сталь выпускал Ижорский завод под Петербургом, корпуса клепали на адмиральтейских верфях в Петербурге и Николаеве. В морском ведомстве находился Обуховский завод под Петербургом, Путиловский завод в городе. В 90 гг. в России была создана крупная промышленность, расширялась железнодорожная сеть. Это были крупные достижения.
Включившись в мировую гонку вооружений, правительство израсходовало огромные суммы на военные нужды. В стране с отсталым сельским хозяйством и узким рынком сбыта был создан мощный сектор тяжёлой индустрии. Казённые заводы состояли на бюджетном финансировании. Реальная цена их продукции оставалась неизвестной. Прибыль, убытки, себестоимость – таких понятий на казённых заводах не знали: «На защиту Родины снимем последнюю рубашку» - оправдывались директора заводов.
И разразился промышленный кризис. Резко упал курс акций ведущих промышленных компаний. Зароботная плата рабочих была в 2 раза ниже, чем в Англии, в 4 раза ниже, чем в США. Но и эту плату рабочий получал неполностью, плата выдавалась – на Рождество, на Пасху, Покров. Рабочие жили в казармах в антисанитарных условиях.
Вскоре обнаружили, что рабочие не обладают тем терпением, каким отличались крестьяне. Первые забастовки, очень похожие на бунты, прокатились по всей стране. «Воруют, канальи, свою власть ставят выше царской». Александр прочитал закон, по которому участие в забостовке каралось арестом  сроком до месяца. Он дописал на полях, что предпринимателям запрещается налагать щтрафы сверх установленного предела.
Но забастовки продолжались. Рабочие требовали 8 часового рабочего дня, повышения заработной платы. Ненавистных управляющих вывозили на тачках для мусора, валили в канавы. Император представил своих министров в такой тачке, захохотал.
В кабинет, как уж, проскользнул Обер-прокурор Синода  Победоносцев: «Ваше Величество!  На мануфактуре  Т. Морозова  8 тыс. рабочих  бунтуют, разбивают дорогие станки, выбили стёкла, нанесли увечья мастерам и надзирателям». Александр поднялся во весь свой могучий рост, рявкнул: «Карать мерзавцев! Послать верные войска и донских казаков! Власть по К. Марксу – это насилие. Так применить насилие в полной мере. Крестьянское население выросло за последнее десятилетие  в 4 раза. Ссылать семьями в Сибирь, заселять необъятные просторы».  Прошло много лет и когда спрашивали тёмных крестьян, кого из исторических деятелей они знают, мужики отвечали:  «Стеньку Разина, Емельяна Пугачова, Петра 1-го, Екатерину 2-ю, Суворова, Кутузова, Скобелева, Александра, царя- Освободителя, Александра 3-го царя-Миротворца. В его правление не было разрушительных войн».
«Казаком надо родиться, казаком надо стать, казаком надо быть». Эта формула определила жизнь и быт казачьего края. Земельные угодия стали фиксированными. И только тот кто родился в казачьей семье, получал казачий пай. Закончились пограничные войны, казачеству нетребовалась подпитка извне, приписные не могли  «оказачиться». И только лица, «могущие принести пользу казачьим станицам» принимались в индивидуальном порядке, как исключение из правил. В казачье сословие переходили иногородние женщины, вышедшие замуж за казаков, но, сколько насмешек и издёвок, встретят они в станице, пока не станут настоящими казачками?  Пай полагался, когда казак в 17 лет, поступал на полковой смотр, на действительную службу. Обер-офицерам выделяли по 2 пая, штаб-офицерерам по 4, генералам по 6. Размер в 30 десятин выделяли степные станицы,  а в горах от 5 до 15. На многих дочерей выделялся  один пай, вдовам пол-пая.
Казачьи семьи были большими. Иметь 7-10 детей считалось вполне нормально. Такая семья выезжала в поле «колхозом - табором», за ними неугнаться. Рождение сына праздновали всей станицей, как рождение война. Его никогда не называли «мальчиком», а только казаком.  Рождение девочки не было таким торжественным, это событие было тихой семейной радостью. Выбирали крёстных, крестили, давали имя.
Но дальше казачёнку надо «стать» казаком. С самого раннего возраста учили стрелять, фектовать, джигитовать. Станичный атаман дарил жеребёнка, наказывал: «Вырастишь друга-брата, пойдёшь с ним на службу, он тебя не подведёт, от зверя уйдёт, на врага  выведёт,  из боя вынесёт». Бывали случаи, что жеребёнок ходил за 15 летним казаком, как верный товарищь. Вырабатывалось чувство собственного достоинства. Казачёнка никогда не наказывали, воспитывали словом и делом, хотя в крестьянских,  мещанских и дворянских семьях, методом воспитанья считалась порка.
Старики-ветераны организовывали состязания, где лихость и удаль, резвость молодого скакуна, поошрялись и награждались.  На головы коня и казака надевали венки из полевых цветов, но для смеха, вплетали  в венок ветки колючей акации: казак должен терпеть боль, не бояться крови, не обижаться на шутки товарищей. Поошрялась самостоятельность.
Казачата без взрослых пасли в степи табуны и скот, ночевали у костра, приучались жить в полевых условиях. Развести костёр, сварить кулеш, умели все. И чутко слушали тишину. Постепенно организовывались ватаги, выбирался атаман, закреплялось чувство казачьего братства, которое окрепнет в полку и в походах, и сохранится на всю жизнь.
Девочек учили «стать» настоящей казачкой. На примере вырабатывалось особое достоинство, казачья гордость, умение и хозяйственность. Девочки учились стряпать, печь пироги и хлеб, сушить сухофрукты, шить и стирать, вязать и вышивать, нянчить младших братьев и сестёр. Улыбался казак, когда 10-12 летняя хозяйка умело накрывала на стол, угощала отца или брата, стояла у печи, подперев щеку кулачком.  Жить по казачьим принципам, не изменять им – значило «быть» казаком и казачкой. Для казака «быть» начиналось с 17 лет, когда он прибывал на смотр для определения годности к строевой службе и получал пай. Дед-ветеран дарил дедовскую шашку, так как отец ещё служил и не мог подарить свою шашку, говорил внуку: «Твой прапрадед рубил этой шашкой янычар под знамёнами Суворова, не посрами наш род. Шашка булатной стали, сама идёт» – смахивал слезу, обнимал внука.
Для девушки «быть» начиналось с выхода замуж. Как будет служить казак зависело от того, как казачка «мужнину честь блюдёт и хозяйство ведёт». В станице говорили, что «хорошей хозяйкой дом держится, а у дурной – коровы не доены, дети не убраны».
Особым почётом в семье пользовалась шашка. Это был символ воинской чести, её любили, берегли, лелеяли, в доме она висела на самом видном месте. Более ста лет служила кавказская шашка, самого лучщего качества, непревзойдённого булата – «гурда», «волчёк».
Ветераны любили рассказывать, в каком бою добыта шашка горца, и сколько казаков срубил абрек.  «Рубились жестоко, но пересилила казацкая сила. Молодой я был, удалой».
Внуки слушали деда, гадали, кому подарит дед свою шашку. Дед вышел в отставку, стал носителем традиции, памяти, неписаных казацких законов. При ветеране считалось неприличным сидеть, курить, появляться не вполне одетым. Сидит дед с внуками на лавочке, а мимо промчиться молодой казак, не поздоровавшись. Дед остановит, спросит:
«Чей будешь?  Доложи родителям, что стариков не уважаешь. Я зайду вечером, проверю, как несёшь службу». Молодой обязательно доложит отцу, получит внушение, и будет стоять в сторонке, сгорать от стыда, а деды поведут разговор о погоде, о урожае, не вспоминая о проступке. Этот урок казак запомнит на всю жизнь.
Сын-офицер, вернувшись домой, первым делом откозыряет отцу, доложит, а потом обнимет  мать, жену и детей, одарит подарками.
Форма – черкеска, кубанка стали национальной одеждой станичников. Кубанка, как знак полноправия казака, носилась с кокардой, а не строевые – без кокарды. В доме вдовы кубанка висела под иконой, означала, что семья находится под защитой Бога и станицы.
Нагайка, как «мини-пернач» – символ хозяина, носили только женатые казаки. Серьга в правом ухе значила, что он единственный сын у матери, а серьги в обоих ушах, что он единственный сын в семье. Командиры берегли их в бою, держали при себе.  Казаки  увидят «пижона в сиповках», в гражданских пиджаках, объсмеют, а то и обдерут, как липку. Такой казак лишался шашки на определённый срок, от позора убегал из станицы, или исправлялся. Это было самым серьёзным наказанием.
В общем, казачество, не смотря на реформы горе-реформаторов, жили своим «миром», в психологическом и бытовом плане, берегли традиции, трудились и богатели.
На Кубани «средним» считалось хозяйство, имеющее 14-15 коров, 6-10 лошадей, 40-50 овец, 4-8 свиней, гусей, уток, индюков, разной птицы без счёта. Богатые казаки владели тысячными стадами и табунами, десятитысячными отарами.
В России бурно развивалась промышленность и предпринимательство. Казаки присмотрелись, и как только перестали  им мешать, в короткий срок добились высоких результатов. Кубань давала в год 700 тыс. пудов фруктов, 200 тыс. пудов ягод, 300 тыс. вёдер вина. Продовольственного и фуражного зерна собирали столько, что могли прокормить всю Европу. На Кубани нашли нефть, построили нефтеперегонные заводы. Развивались рыболовные промыслы. Промышленные предприятия росли, как грибы. На территории Кубанского Войска возникло около 8 тыс. фабрик и заводов, которые не требовали от казны вложений, а стали приносить прибыль. Кубань вносила в государственную казну свыше 100 миллионов рублей. Александр 3-й назвал Кубань – житницей России.
В 1888 году близь станции Барки, в 45 км  от  Харькова, потерпел крушение императорский поезд. Александр 3-й на своих плечах удержал крышу вагона и спас жену и детей.
Сам он получил множество ушибов, один из которых, по-видимому, задел почки. Последние 6 лет он чувствовал недомогание, а 20 октября 1894 года император Всероссийский Александр 3-й умер в одиночестве и печали. Здание Российской империи стояло на фундаменте самодержавия. Корабль империи раскачивали проникающие в Россию марксисты, с мечтой о построении социалистического общества.  На престол вступил старший сын Александра 3-го  Николай 2-й.
Глава 18 ХРУПКОЕ СЧАСТЬЕ
В Азовское море пала Кубань. Широка и державна в своём стремлении, в стремительном течении  она,– царица рек Кавказа. Седой Азов глотает холодные воды ледников, поднимает встречную волну, как преграду, а остановить не может её царственный бег. Крутые волны бьют в высокий берег Тамани, разрушают ракушечник в мелкий песок. Так было всегда. Это вечность проносится мимо станицы табунами  диких  коней, степной вольницы. Вешние воды выплеснулись на низкие берега, гудят, кружат, ликуют, разрушают труд человека, и падают в мутный поток могучие тополя. Время  жизни  не остановишь.
Малый  обоз остановился возле усадьбы Дмитрия Халзуна, смотрели и не верили своим глазам. За высоким плетнём красовался двухэтажный дом с голубыми ставнями, с верандой и балконом. Широкие ворота с калиткой распахнулись без скрипа. Высокий мужчина в белой вышитой рубашке, подпоясанной плетёным пояском с кистями, поклонился  поясным поклоном: «Принимай работу, хозяин. Усадьба построена по правилам Дона.
Конюшня на 10 коней, бычий баз на три пары быков, коровий баз на 10 коров, в овчарне можно держать до полусотни овец, птичник тёплый и просторный. Колодец с журавлём и колодами для водопоя скота. Летняя печь и обеденный стол в тени деревьев. Малая баня по русскому обычаю. Погреб и ледник за домом, просторный. Три бочки под вино, как договорились, поставлены на дубовые колоды. Вобщем, жить можно».
«Вот это хоромы! Такой усадьбы у атамана нет! – кричал Пётр, под усцы завёл лошадей и кибитку во двор усадьбы, – Выходите, принцесса, приехали. Будьте хозяйкой!» – балагурил он. Дмитрий помог Вере покинуть кибитку, закружил на руках, шептал на ухо: «Это наша родовая усадьба, здесь мы найдём наше хрупкое счастье. Я люблю тебя!».
Вера ойкнула, ответила: «Сын ножками стучит, время торопит. А счастье, как и здоровье просыпается с первыми лучами солнца. Человек живёт, не замечает, значит, он счастлив».
Захар Сухомлин распрягал лошадей, прикрикнул на Петра: «Снимай хомуты, ставь лошадей к коновязи и домой пора. Моя Матрёна Ивановна все глаза высмотрела, ожидая».
От летней кухни вышла женщина в русском сарафане с «повойником» на голове, с цветной шалью на плечах. В руках она несла круглое деревянное  блюдо, уставленное стопками, графинчиком, солёными огурчиками. Она поклонилась Вере и Дмитрию, пригласила: «Откушайте с дороги на доброе здоровье. Счастья вам и много, много деток. Угощай, Владимир Евграфович, – приказала она мужу, – погляделками сыт не будешь». Владимир разлил горилку в стопки: «Дорога не имеет начала, а конец у родного порога. Выпьем, чтоб счастье поселилось в этом доме.  Ура, казаки, с возвращением!».
Дружно выпили, последние капли плеснули на дорогу. Захар подтолкнул Петра: «Извините, нам домой пора. Приглашайте на новоселие, не откажемся».
Дмитрий обнял казаков, проводил за калитку: «Приходите завтра, погуляем».
Женщина представилась: «Меня Агрофеной Ивановной зовут, а это мой муж Владимир Евграфович. Мы ваше хозяйство ведём по уговору. Живём в старой хате, имеем двоих ребятишек. Они с учителем в степь ушли, травы изучать.
Банька готова. Чистое бельё и рушники я вам приготовлю. С лёгким паром!». Вера улыбалась: «Как мама командует, чувствуется русский характер: коня на скаку остановит и пьяного мужа домой доставит».
Вера стеснялась показаться мужу в своём положении, потому говорила без остановки. А Дмитрий натирал жену липовой мочалкой, гладил упругие груди, целовал горячие губы, любил и был любимым.
Как ни прикидывал отставной казак Алексей  Харитонович Сухомлин, а вторую хату надо ставить. Надо старшего сына, Захара отделять.
Вот она жизнь. Пока сам  был могутный – держал всех в узде, мог и вожжами поучить, а в сей рок и годину надо сдаваться. Нестерпимо стало видеть непокорство старшей снохи, Матрёны Ивановны, как она себя величает. Вот вчера вернулся Захар из похода, пару лошадей и подводу добра привёл, отцу едва поклонился, мать не расцеловал, а Матрёну облапил, как медведь телушку, лошадей не распряг, добро не определил, Матрёну в свой угол потащил. Птфу ты осподи, воля твоя.
Хата у Сухомлиновых вроде не тесная – на десять человек пять комнат, да на летней половине две комнаты, младший сын Остап занимает со своей черноглазой шельмой: «Феня, Феня!» – шлёпает губами, а Феня в город сманивает дурака. Побачь, города ей захотелось. Ну, ни как вместе не уживутся, чтоб им!
Старшая – Матрёна двадцать лет ходила, как шёлковая, голосу не подавала. А зараз изводит Захара: отделяйся. Я, говорит, хочу у печи хозяйкой себя чувствовать.
Время раннее, ещё никто из домочадцев не проснулся, только жена Анна Кирилловна у печи хлопочет. Первым делом надо навести стерильную чистоту, протереть и подмести, подбелить печь – ведёрко с белилами и квачём всегда под печкой, а вчера, с приездом сына, не успела. Гремит железной заслонкой, рогачами да чапальниками.
А снохи последние сны досматривают. Хотя могли бы заменить мать у печи.
Впрочем, чёрт их разберёт. Как то сунулась Матрёна помогать готовить, так Анна Кириловна так её  шуганула, что только рогачи в разные стороны полетели. Шуму было…
А Анна Кирилловна ключами на поясе позвенела, сказала, как отрезала: «Станешь САМОЙ, вот тогда выше царя будешь. Когда станешь вести хозяйство, да держать в кулаке и сыновей, и дочерей, и затьёв, и снох, вот тогда будет всё по чину. Ты мой авторитет не подрывай, молодая ещё. Вот, когда положат на смертное ложе, тогда я сама тебе ключи передам. Не потому, что я тебя люблю больше других, а потому, что из тебя хозяйка выйдет. Характер у тебя – царицы. Вон, как Екатерина Великая  выступаешь».
Матрёна заревела в голос, оттащила мужа от дела, он чистил строевого коня, зашипела, как страшная фурия: «Отделяйся, или я руки на себя наложу. Треснуло моё хрупкое счастье, не могу больше терпеть!». Ай-вай!  Захар вокруг её вьюном вьётся, что болит, что случилось, спрашивает, а она Захара толкнула, тот в конский навоз задом сел, глаза, как чайные блюдца, губами шлёпает. Но казак! Схватил уздечку, да по широкому заду. Раз!
Матрёна от неожиданности задохнулась, стоит, горло руками разминает, ком в горле разглаживает. Охватила пышными руками Захара, в баню потащила, шаровары менять, зад подмывать. Ахи да вскрики целый час слышались. Пожалуй, внучку выстругают. А, что? Три внука есть, требуется дочка-внучка. Вот радость будет – семейная.
Алексей Харитонович в великой тревоге за судьбу своей усадьбы, вышел за ворота, осмотрел улицу, не всполошились ли соседи, проводил глазами одинокого казака, отметил, что конь подсекается. Ругнул сотника, что куда смотрит, казака не учит, а конь пропадает.
Долго стоял, задумался, а перед глазами пролетала вся жизнь. Помнил каждое бревно в своём гнезде, каждый  гвоздик,  веточку, соломинку. Как они с Аннушкой начинали жить без родительского пригляда. Строили, перестраивали, расширяли усадьбу, заводили детей скотину, радовались рождению дочери, провожали сыновей на службу и в бой, и старели.
Как-то Анна  Кирилловна пожаловалась, что уставать стала, что ей ничего не надо, что пора бы на покой, что для внуков старается, а казак воочию увидел свою жену.
«Осподи, помоги, спаси и помилуй. Не оставь своей милостью, наставь на путь истины.
Осподи, благослови жену мою и чад моих, и внуков, и правнуков, и весь Сухомлиновский род. Не взял меня ятаган янычара, дай спокойно уснуть в постели» – шептал  ветеран.
Алексей Харитонович услышал голос жены: «Алёша, пора завтракать. Всё с пылу и жару, как ты любишь. После завтрака и работа, и забота в Кубань нырнёт, и уплывёт». Стоит, улыбается.  Не  смотри, что шестьдесят лет с хвостиком, но она и сегодня уносит его на руках, если в гостях переберёт он лишнего, уснёт. Она легонько возмёт его в охапку, голову положит  себе на плечо и шагает станицей. Соседки перемигиваются: «Опять Аннушка несёт мужа, как куль мякины, прости господи», – а сами завидуют их молодой любви. Очнётся муж, вспомнит, как добирался домой, от стыда всего его затрясёт, хватается за вожжи, а Аннушка стоит, молчит, потому что – жена верная. Сорок пять годков под одной крышей живут, а как будьто вчера в их огород кубанку забросили, засватали. Тогда она была стройная  красавица, а сейчас раздобрела, ноги, как тумбы, прости господи.
Алексей всего на пять годков её старше, но остался сухоньким, ладным, на коне держится, как молодой, но против супруги был слабоват: «В ногах силы нет, а руки ещё цепкие, вожжами так обработаю, как бог черепаху» – грозится он.
Аннушка подойдёт,  возмёт, как маленького,  в постель уложит: «Лежи, Аникавоин, попей озвару и отдыхай». Захару уже сорок исполнилось, из похода вернулся в запас. Даст бог войны не предвидится, доживёт до моих лет, но отделять надо. Остапу тридцать пять, а из уставу отцовского не выходил. Он – наследник, при отце-матери должен жить, старость беречь. Но шельма Феня в город его манит. Вот, привёз жену из города, одну внучку принесла  и – шабаш.
Остап – ладный, белокурый казак небольшого роста – глядит бойко, весело, словно его чёрные глаза всегда  видели перед собой что-то радостное. Под стать ему и Феня – статна и красива. Вывез её Остап из Екатеринодара. Посадил впереди седла, обнял, расцеловал, и, как ни упирался отец-купец, но пришлось покориться, назваться тестем.
Идут они по станице, взявшись за руки, впереди дочка бежит вприпрыжку, оба смотрят смело, одеты опрятно, а волосы у неё длинные, рыжеватые, чёрные глаза и брови, молочнобелое лицо. Здороваются с улыбочкой, так что у всех кумушек на душе светлеет: «Вот пара, так  пара, что он, что она – радость излучают! – проводит взглядом кумушка, перекрестится, – дай им господи вечной радости».
Захар рослый чернобровый казак с неласковым взглядом под чёрными ершистыми бровями. Под стать ему – Матрёна Ивановна, казачка наливная и спелая, как ранняя вишня в саду. На такую взглянешь, и испытаешь неуёмное желание, и старческий стыд перед самим собой. Одним словом – королева.
Ходят по своей половине половицы скрипят, сядут на лавку – только пискнет. Ну, слава осподи, вся семья всборе. Он посмотрел на  Алесю – младшенькую дочь семнадцати годков. Скоро заневестится дева. Надо справить ей подарок. Ну, башмачки – «гусарики».
А дочь впорхнула стрекозой, расцеловала мать, прижалась щекой к колючей щетине отца, пощекотала чубы хлопцам, дёрнула за нос старшего племянника, подхватила на руки хохочущую племянницу, села, ладошки положила на стол. Перед завтраком все повернулись в тёмный угол, перекрестились на  узконосое лицо Николы-угодника, что сумрачно смотрел на казацкий род. Болшой и пузатый самовар красной меди, начищенный до блеска, стоял на середине стола, бурлил и пускал пар. Захар перевернул чашку вверх дном, шумно отдулся, сказал: «Сегодня моя семья отдыхает. Сотник Дмитрий празднует новоселие. Готовь, жена, подарок». Посмотрел на сыновей, приказал, как новобранцам: «Быть в парадной форме!».
Все повернули чашки вверх дном, недопитые кусочки сахара положили на донышки чашек. Это правило придумано не в их семье, но выполнялось неукоснительно:
– Губы толще – брюхо тоньше… Так-то, Федосья? – спросил он нелюбую сноху.
– Шо, батюшка? – спросила сноха, будто ничего не понимала, а сама «отфыркала» чай без сахара. Так она протестовала против беспредельного владычества свёкра. Все засмеялись, задвигались, но не вставали.
– Ничего, кобылка, проехали, – выкрикнул Алексей Харитонович, перекрестился на образ. Все повернулись лицом к Николе-угоднику, наскоро перекрестили лбы.
– А кто проехал-то? Не атаман ли с писарем? – играла Федосья, посмотрела в окно.
– Но, повыделывай у меня! – прикрикнул старик, как на  непослушную кобылу в стойле.
Старик смотрел на сыновей. Сыновья молчали, уткнув колючие глаза в стол.
– Пока живём все в куче – я здесь хозяин, так что слушать меня. Ты – Захар, всю турецкую войну прошёл, а в командиры не выбился. Как будешь семьёй управлять? В разгар рабочего дня наладился гулять, а где лес для дома брать будешь? Вот и начни разговор с нужными людми, договорись. Там  будет вся станичная знать, объяви, что отделяешься.
Свободных паев для усадьбы много в станице, застолби рядом. Земельные наделы обработаны табором, и дальше будем табором работать. Вот уйдём мы с матерью на покой, тогда делите землю-матушку, а сейчас за работу!
– Ну, разошёлся, блаженой, – послышалось от печи, – говорят, что в домовину не спеши.
Все встали, благодарили мать, улыбались отцу. Старик проворчал:
– Это ты испотачила злыдней. Спят до завтрака, выходят  на всё готовое, ушли, посуды не помыли, со стола не убрали. Пора бы снох приучать к семейным заботам.
– Сам, сам распустил снох-то, тобой они поважены. Как же у Фёклы любимая внучка, им вредно на жаре находиться, а у Матрёны на лице от солнца цвет вишни потускнеет. Сам на покосе на пятки внуку наступал, на сыновей покрикивал: «Вот срежу вашу лень, а из ряда не вывалитесь. Казаки вы, или подневольные холопы? Руби до горячего каления. Старик заулыбался, притопнул сапогом, махнул рукой, как шашкой рубанул:
– Забыла, мать, как казака воспитывают? С трёх лет учат рукопашному бою, чтоб мог со старшими в бой вступить, свой родовой приём показать. Это целая наука. Забыла, как сыновьям первые штаны шила, слезами умывалась?  Первые шаровары, это значит, что младенец становился казачком, учился на коне скакать, отару в степи охранять. Учение тяжёлое, но полезное. К семи годам казачка приучали стрелять, рубить шашкой – с десяти лет.
Забыла, как руку сыновьям ставили. Дед лил воду малой струйкой, а внук рубил так, чтобы брызг не было. Научится рубить воду, приучали  «рубить лозу». осадят на бревно коновязи, учись, казак, держать равновесие, рубить лозу под углом, чтоб вершина не дрогнула. Только тогда разрешали учиться на боевом коне, заседланном по-строевому. Помнишь, как жалела, что старший Захар самостоятельно пошёл за бороной, а Остап следом бежал по пахоте, кричал, что и он справится? Что сказать, настоящих казаков воспитали, продолжателей рода. Помню, как Захар пришёл  «с расквашеным носом», дрались против женатых казаков на «кулачках», оправдывался: «Пётр Сорока «фонарь подвесил», но  и сам «юшку хлебал». Да, тогда Пётр пришёл с бутылью вина, залили мы обиду, чтобы местью не стала. Старик присел на лавку, свесил голову на грудь. Анна Ивановна присела рядом, думала о своём:
– Алёша, угомонись. Пора две усадьбы ладить. Нашу усадьбу перепишем внуку Кузьме, ему скоро в полк дорога. Пускай знает, что вернётся к родному порогу. Алексей  Харитонович подумал, что муж – голова, а жена – шея: куда повернётся, туда и муж посмотрит.
Пётр Павленко подкатил к воротам родной хаты так, как только он умел. Курицы и  гуси  разлетелись из под конских копыт, подняли сполошный крик. Дышло повозки врезалось в дубовые ворота. Лошади  задрали оскаленные головы, роняли пену.  Довольный Пётр выпрыгнул из повозки, распахнул ворота. Лошади, без команды, вьехали во двор.
Строевой жеребец узнал родную конюшню, надул бока, заржал весело. Ему ответили годовалые жеребята, от испуга поскакали по леваде, брыкали задними ногами.
На крыльце дома появился  отец. Он разгадил свои знаменитые усы, раскинул руки:
– А, ну, покажись бисив-сын. Без воли отца пропал на полгода, а вернулся героем. Он облапил Петра, как новобранца, зажал руками, старался повалить. Но встретил равную силу, закалёную в боях и походах, не мог подюжить. Так они и топтались, рыкали, сопели.
– Вот зараз бачу, шо Пётр Петрович вернулся, та не пацан, а казак. Пора свадьбу ладить!
Пётр поклонился отцу в ноги, расцеловал плачущую мать, сестру и брата.
– Та, поход был лёгкий.  Дважды Кавказский хребёт осилили, с горцами непоцапались.
Вот: привёл пару лошадей, с армейской повозкой, подарки и так, кой шо для хозяйства. Он отвязал жеребца от подводы, провёл к коновязи, расседлал, повесил седло и уздечку на крюк, накинул недоуздок, привязал к коновязи.
– Отдыхай, товарищь, все войны окончились, осталась служба царская. Обнял коня, расцеловал. Брат Иван и сестра Валя освободили поклажу от брезента, ахнули. Персидские ковры, тюки разной материи, медные позолоченные кувшины и чаши, обувь разных размеров и расписные турецкие черевички-башмачки. Он развязал отдельный тюк, встряхнул восточные шали и полушалки и расцвели невиданные цветы и растения. Изумительный узор нигде не пересекался, не имел начала и конца, завороживал взгляд. Один платок – на плечи матери, второй – сестре Вале, а третий – соседке Оксане.  Прибежала она, стояла, опустив кроткие очи, а когда Пётр набросил платок на плечи, охватила шею казака руками, впилась горячими губами в его губы  долгим поцелуем.
Пётр Захарыч подозвал сына Ивана, что-то нашептал на ухо. Тот крутнулся на пятках, заскочил в хату, выскочил, что-то прятал за пазухой, выбежал за ворота, только пыль заклубилась. Он постучал соседям в калитку, а когда вышел хозяин, бросил ему в ноги кубанку брата. Это был знак, что жди, казак, сватов, готовь дочь замуж.
Валя подхватила Оксану под ручку, вывела за калитку. Они должны показаться соседкам, похвастаться подарками, и показать, что одна из них не «хвалёнка», а невеста. В один день им деды подарили по серебряному колечку, пропели песенку, что теперь они «не дети», а «барышни», и, что «на них женихи смотрят». Вот: одна стала невестой, а вторая – заневестилась. Женщины рассматривали подарки, приговаривали: «Пора, пора весне цвести, пора и ягоды собирать. Спелый плод – сладкий!  Придёт  время,  и будете вы главой дома, и на вас будет держаться не только хозяйство, но и станичная  мораль и обычаи. В добрый час!». Оксана выслушала наставления женщин, вскинула голову, как гордая казачка, а Валя хохотала и  кружила  подругу.
Валя проводила подругу до калитки, побежала домой тормошить брата, расспрашивать. Оксана увидела кубанку Петра, положила под божницу вверх донышком. Она показала родителям, что она согласна  принять сватов и выйти за Петра замуж.  Мать заплакала, а отец взял лопату, отрыл в саду заветный бочонок, который запрятал в день рождения дочери: «Вино первого урожая, отстоялось, набрало силы от земли-матушки, поспело к светлому празднику. Единственной дочери – приданое богатое, а гостям – напиток богов!».  Стоял, смотрел в звёздное небо, шептал молитву.
Утренняя звезда ещё дотаивала в небе, а солнечные лучи окрасили восток и исчезали остатки ночных теней. Небо ещё не зацвело утренними красками и казалось цинковым. Неотличить, где небо, где земля. Не одной тучки на небе, а в голове мысли роятся, думал дед  Григорий Васильевич. Шутка ли – внука женить! Нет, гвардеец, пора парадную форму доставать, бриться, мыться, одеваться, сватоство вести по всем правилам древнего обычая. Дед служил в Лейб-Гвардии Его Величества охранной сотне и гордился этим. Мы не какие-то волкоеды, а потомственные Кубанские казаки из рода Павленко, думал он. Дед спал в предбаннике, на деревянном тапчане, на рогожке, укрывался буркой. Баньку он сам собрал: тук-тук топориком и готово. Банька ещё не остыла, для внука топил, чтоб смыл дорожную пыль. Дед повесил за темляк шашку, побрил щёки и шею, подравнял усы.
Он гордился гвардейскими усами, бороду не носил. Сбросил бельё, облачился в шелковую смену, так как на шёлке вошь не живёт. Подвязал шаровары гашником, узким ремешком, за которым «в припарку», ближе к телу,  пришит кошелёк с царскими червонцами. Это – казна деда, и предназначена она внукам и правнукам – подарунок на свадьбу. На золотой червонец можно усадьбу поставить, хозяйством обзавестись, невесту одеть, обуть, детей в ученье отдать, чтоб из кадетов в офицеры выбивались. Дед почистил кресты и медали, протёр бархаткой казачий кивер, времён  Русско-Турецкой войны, застегнул мундир, притопнул хромовыми сапогами:  «Кругом, шагом марш!» – скомандовал он, шагнул, но покачнулся, покачал головой, – казак Григорий Павленко к обряду сватовства готов!». Дед не заметил, а солнце поднялось над горизонтом, целовало лучами Кубанские просторы.  Родная земля  казаку – мать, остальным – мачеха. Вот и сноха Ольга Сергеевна несёт завтрак деду, а к приезду сына и внука – стопку горилки. Она смотрела на деда, на его парадную одежду, восхищалась: «Ну, отец, вы молодец! Хоть зараз под венец, но треба дорогу внуку уступить!».
Дед выпил, закусил солёным огурчиком, поправил усы, поцеловал сноху в щёчку: «Что тебе сказать? Казачка не казак, потому что думаете не тем местом. Ну-ко поднимай сына и внука, чтоб в парадной форме, как положено. Сватать идём, а не на гулянку!».
Ольга Сергеевна вручила деревянное блюдо с завтраком деду, как молодая побежала в хату, закричала с порога: «Дед-гвардеец приказал всем быть в парадной форме. Он одет, весь светится крестами и медалями и готов к обряду!». Валя выскочила из хаты, побежала к соседям, предупредить: «Дед – Григорий Васильевич, собирает казаков сватать вашу дочь Оксану!». Она увидела кубанку брата под божницей, захлопала в ладоши: «Ура! Мы теперь сёстры!» – закричала она, закружила Оксанку.
Так и пошли: впереди дед-гвардеец, потом мать и отец, а сзади женихказак  Пётр. В хате стол накрыт, самовар боками светится, паром отдувается. Только хозяйка пригласила к столу, в хату вошли сотник Дмитрий и казак Захар – свидетели, братья-побратимы. Казаки уселись вокруг стола, женщины стояли в сторонке.  Жених, как и положено, ожидал у порога. Начал сватовство дед Григорий: «По старинным законам треба провести «сводины», познакомить жениха с невестой. Но наши дети знают друг друга с рождения. А покажите мне невесту. Может она порченная, может, подменили её. Что скажет САМА-хозяйка этого дома? Что ответит невеста?». В комнату вошла Оксана, прошлась перед казаками, прошла к божнице, взяла кубанку, положила на стол околышем вверх.
Пётр шагнул к Оксане, молодые обнялись, поцеловались при народе. Невеста засватана. Дед Григорий поставил на стол бутылку «царской». Казаки «обмыли договор», вышли во двор. Женщины пили чай,  спорили о дне свадьбы.
Петр Павленко встретил сына Захара Сухомлина Курьму – большого, тёмного и угрюмого – копию отца, улыбнулся, попросил: «Собери молодых, холостых казаков на «беседу – прощай молодость». Последний раз на стороне «холостых» в кулачном бою постою. Женят меня, так что скоро встретимся соперниками. Кто кому «фонарь повесит», увидим в состязании. Сбор у Старой Кубани на Круглой поляне. Бочёнок вина и серебряную чарку кошевой доставит. Потеряет, не сносить ему головы!». Взмахнул нагайкой, ускакал. Обычай старинный – «кулачки» – состязание в рукопашном бою, приветствовалось старыми казаками: «Увёртливый, резвый и сильный никогда под кулак не попадёт, а соня – «юшкой умоется». Таких  увальней надо гонять на ученьях до седьмого пота, чтоб казаком стал» – говорили старики, сидя на завалинке. Они обязательно скажут есаулу, на кого надо обратить внимание.  Маменькины сынки попадали в жёсткие руки хорунжих. Как Добрыня говорил: «Упал, отжался сорок раз, пробежал три километра, упал, отжался. В сотне  казаки, как пружина в механизме – упругая и прочная. Не выдержал, прозевал удар врага – ложись в братскую могилу, где ветер Дикого поля исполнит свою песню». Женатые казаки собрались на свою «беседу». Вино черпал  из ведра серебряной чарой угрюмый Захар Сухомлин, и шла чара по кругу, от брата-казака к  казаку-брату. Холодное оружие осталось в станице, но опасайся пустослов, казаки гордый и горячий народ, на обиду ответят ударом кинжала. Костёр холостых казаков поднялся пламенем к небу: «За десять вёрст видно, – ворчали женатые, – но что с них взять – малолетки-сосунки!».
А холостые, все в башмаках-чириках, устроили весёлые пляски, пели, обменивались шутками, и приближались в сторону женатых. Женатые поправили голенища хромовых сапог, встали, приплясывали, разминались. На руках мягкие перчатки, чтобы не поранить руки. Первым направился в сторону холостых Дмитрий Халзун. В сотне он – сотник, а здесь – первый боец станицы. На него налетели сразу трое. Он присел, увернулся от ударов, крутнулся на согнутой ноге, а вытянутой ногой сбил, торопливых с ног. Этот приём называется подсечка. Молодёжная «беседа» не выдержала такого позора, всей гурьбой бросилась в атаку. И замелькали кулаки, ногами не били, и падали слабые под ноги сильных. Пётр Павленко встретился с Захаром Сухомлиным: «Прости, брат, но обычай сильнее дружбы. Последний раз встретились соперниками. На – получай!». Точный удар пришёлся в скулу, зубы щёлкнули. Ответный удар сбил противника с ног, но Пётр успел захватить Захара, казаки упали на землю. Вокруг шумел кулачный бой, а друзья упёрлись лбами, рычали и плакали. Они, за четыре года войны в Закавказье, сотни раз принимали удар на себя, спасали брата. Дмитрий пробился к товарищам, упал сверху, заслонил от случайного удара. У Захара – молчуна прорезался голос: «Прости, командир, наше братство, как булат,  крепкое и нерушимое. Мы всегда будем стоять за правду!». Они встали, обнялись, пошли к костру. Кто-то крикнул: «Отбой!  Почётная ничья! Сбор на следующей неделе. Зовите  всех желающих, всех, перед поступлением в полк. Гуляем, казаки!».
Круговая  чаша добралась до дна, зачерпнула густую «чачу». Кошевой атаман уснул, обнимая бочку, серебряную чару спрятал за пазухой. Беседа разбилась на группы, кто спал, кто слушал байки и анегдоты, а друзья сидели, молчали. Лёгкий хмель кружил головы, но не лишил разума. Дмитрий сказал: «Мне снится мой сын Васятка. Он зовёт меня, просит: «Папка, спаси!» –  Плачет, руки тянет.
Подскажите, как мне его найти?».
Над тихой водой пролетела ночная птица, ухнула филином. В небе мерцали звёзды. Хвост Большой Медведицы склонился к закату. Казаки раскинули бурки, уснули.
Грозная птица Анка сорвалась с вершины Кавказа, расправила могучие крылья, парила над Кубанью, над казачьим краем. Одним она казалась птицей счастья, для других принесла роковую судьбу.
Вера Халзун благополучно разрешилась младенцем и дали ему имя – Тарас. Станичный писарь в главе «сословие» поставил жирный знак вопроса. Он объяснил атаману:  «Дмитрий Халзун – коренной казак, имел жену Наташу и сына Василия. Где они? Развод не оформлен, а он привёз из похода молодую жену, которая родила младенца. По нашим законам она – иногородняя». Атаман почесал чуб, повернулся к жандармскому офицеру: «Требуется провести расследование по вашему ведомству. Революционеров ловите, так найдите казака Василия Халзун. Кубанцы казаков не бросают в беде».
Телеграфист Екатеринодара отстучал текст телеграммы: «Всем, всем! Казака Василия, казачку Наталию Халзун этапировать к месту жительства. Атаман Казачьего Войска». Прошло время, пришла ответная телеграмма: «Василий Халзун обнаружен в детском приюте г. Астрахани». Дмитрий прочитал телеграмму, закричал: «Болело моё сердце, беду чуяло. Разреши атаман сына выручить!».
… Были сборы недолги от Кубани до Волги,  казаки торопили поход… От станицы к станице, от привала к привалу преодолели Сальские степи, Калмыцкую пустыню, и вот она – Астрахань. Золотые купола храмов, как бы плыли в воздухе над могучей рекой. И слышался колокольный звон, это верующие пытались достучаться до Бога.
Дмитрий молча шёл к приюту, Захар и Пётр отстали. Оборванцы, мальчики и девочки, перебирали рыбу. Дух от гниющей рыбы был такой, хоть святых выноси. Дмитрий остановился, стоял, смотрел. Вдруг раздался крик: «Папа, ты нашёл меня! Я знал, я верил, что казаки не бросают своих казачат!». По скользкой чешуе бежал Васятка, сын, которого видел первый раз, но который снился ему, также тянул ручёнки. Он подхватил сына, подбросил, спросил одно: «Где мать?». Васятка обхватил отца за шею, шептал на ухо: «Она – шалава, забыла гордое имя – казачка, пропадает в кабаке». Кто научил, кто внушил такие слова о матери, кто опоганил святое имя – мать?
Отмытый в бане,  остриженный под горшок, в новой черкеске и кубанке, шагал Васятка к кабаку. Из раскрытых дверей вырвался вопль обиженной женщины: «Я кубанская  казачка, а ты – волжский варнак, и  ты требуешь от меня любви? Налей чеплыжку, я подумаю!». Раздались удары, визг и крики, на крыльцо вырвалась пьяная женщина. Кто знал Наташу, кто любовался её красотой, вовек не поверил бы, что так можно опуститься. Женщина вступила на скользкую дорожку и катилась к пропасти.  Воровские ласки станичного атаманна, разгульная жизнь с гусаром, и пошла казачка по рукам, забыла мужа и сына, ловила своё «счастье». Казаки стояли, смотрели. Васятка взял отца за руку, потащил прочь: «Пойдём, отец, у меня нет матери. Она променяла нас на водку!». Пятилетний казачёк сделал свой выбор, хлебнул лиха, стоял на своём. Захар и Пётр подхватили женщину, повели в присутственную избу. Акт о расторжении брака она подписала, потребовала пятачок на водку: «Тфу на вас, казаки!» – кричала она.
Казаки провели обряд. Крёстный  Пётр посадил первый раз казака на коня. Отец  держал поводья и стремя. Захар читал молитву, следил за тем, что делает казачёнок.
А Васятка одной рукой ухватился за гриву, второй рубил воздух. Он радостно кричал: «Но, гнедой, впереди степь приволная, служба царская!». Астраханцы хохотали, желали лёгкой и дальней дороги, верных казаков-братьев. Чтоб конь, как птица, а шашка, как молния. Лети казак вперёд  назад неоглядывайся!».
Дорога к дому короче кажется. Казаки торопили коней. Береги их дорога, ты почётный их караул.  Чабаны-калмыки стояли на курганах, грозили камчой. Тысячные отары тревожили прах пустыни. Чёрные тучи, как небесные всадники, летели на запад. Солнце вырвалось  из  за тучи и начало свою игру с миром. Пустынные степи ждали дождя, но только суховей  поднимал пыль веков. Такыр – глинистое пространство пустыни, ровное и бесконечное, рассказывал устные преданья мусульман – хадис. Береги, казак, коня, он вынесет тебя к жизни.
Вера качала Тараса, а сын не засыпал, булькал губами, сучил ножками: «Радость моя ясноглазая. Что не спишь, что тревожит? Папка вернётся, не узнает сына. Скажет: казак вырос, пора первую стрижку крёстной доверить, все волосы в шелковый платочек собрать за именной иконой спрятать. Оказывается – мы с тобой – иногородние. Нам земельные наделы не положены. Ничего, нас выручит медицина. Диплом о высшем образовании что то значит. Местный доктор обрадовался, а когда узнал, что у нас есть опыт боевых действий на Кавказе, доверил и терапию, и хирургию. Смешной старичок!». За воротами остановились кони. Вера вскрикнула, вскочила, откинула створки ворот и попала в объятья Дмитрия. Кружил казак любимую жену, исколол губы колючими усами.
Васятка, как настоящий казак, наклонился над колыбелью, знакомился с братом: « Я из тебя казака выучу. Будешь скакать на коне, маму забудешь». Вера смеялась: «Вот, спасибо, сынок, за то, что учишь брата». Она обняла Васятку, прижала к высокой груди, а Васятка почувствовал тепло и ласку матери, заплакал в голос. Вся боль и горечь сиротской жизни вылилась обильными детскими слезами: «Ничего, сынок, поплачем и забудем. У нас вся жизнь впереди».  Дмитрий выхватил Тараса из колыбели, качал, подбрасывал: «Вся семья в сборе. Принимай Кубань казаков под свои знамёна!».
Захар Сухомлин заскочил на свою новую усадьбу. Женщины ногами месили глину для штукатурки потолков и стен. Матрёна увидела, повисла на шее. Скоро, как двадцать лет живут вместе, а любовь – молодая.  Матрёна шептала: «Забрали Кузьму, отправили в полк, а полк – в  Грузии. Четыре года не увидим сына. Дед Алексей всё вас кличет, то Захара кричит, то Кузьму зовёт. Анна Ивановна совсем плохо ходит, а ключи бережёт: «Я – главная у печи. Всех накормлю, всех напою, а  САМА – живым духом сытая».
Пётр Павленко подскакал к воротам Оксаны, засвистел соловьём-разбойником. Его свист вся станица знала, не путала. Оксана готовила приданое, вышивала гладью и крестиком рушники и покрывала. Уколола пальчик, ойкнула, выскочила за калитку. Подхватил её казак, к груди прижал: «Ясонька моя ясная, голубка сизокрылая, вишенька наливная. Сейчас я тебя скушаю». Счастливая Оксанка хохотала: «Ко мне прилетел сокол, меня ласкает и целует, а родителям вместе поклонимся».
Усадили женщины казаков за семейный стол, угощали разными разносолами, слушали, смотрели, вздыхали. Зачем рассказывать, как они ждали, как молили Бога, чтобы вернулись казаки живыми и здоровыми, как на дорогу водой плескали, чтобы конь не споткнулся и ветер дул в спину. Хрупкое казачье счастье, а крепче на всём белом свете нет.
Станичники лето проводили, Золотую осень встечали, золотыми снопами пшеницы зал украшали, трудились от утра до позднего вечера. Хлеб – всему голова!
Над Кубанью зори ясные, отгорают в тихой радости. Казаки пустили боевых коней в станичные табуны, на степной простор. А степь оттолкнулась от берега Кубани, бежит Сечевой степью до границ Кубанской земли. Здравствуй казачий край, земля былинных запорожцев!
               
Глава 19 ВРЕМЯ НИКОЛАЯ
20 октября 1894 года ушёл в мир иной Александр 3 – Миротворец. 13 лет жила Россия без войны. На престол вступил его старший сын Николай 2-ой. Николаю Александровичу в ту пору исполнилось 26. Новый император выглядел моложе своих лет. Он был худощавый, невысокого роста, держался скромно, даже неуверенно. Он ещё не был женат.
Его избранница, принцесса Алиса Гессенская, не понравилась родителям, и свадьба долго откладывалась. После воцарения, пришлось сначала устраивать свадьбу, а затем коронацию. В ноябре 1894 года молодой император сочетался браком с гессенской принцессой, и приняла она провославное имя – Александра Фёдоровна.
На торжественном приме 17 января 1895 года, Николай, заметно волнуясь, произнёс короткую речь перед депутатами дворянства, земст, городов и казачества.
«Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я буду охранять начало самодержавия  так же твёрдо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный родитель». Эта речь многих заставила вздрогнуть, а слова о «бессмысленных мечтаниях» прозвучали  крайне обидно, и навсегда оттолкнули от Николая либералов. Нищий оракул кричал: «Народ отвернётся от царя, и царство погибнет в гиене огненной!».
Блаженного схватили, били кнутами, вывезли за 100 км. от Москвы, бросили в канаву.
В мае 1896 года в Москве состоялась коронация. Гуляла вся Москва, все сословия.
На Ходынском поле устроили народные гуляния с раздачей «царских подарков». Поле не выровняли, киоски поставили  слишком тесно, а толпа увидела сайки, колбасу, сапоги и шали, и произошла страшная давка. Погибло 1389 человек. Народ ужаснулся,  в кабаках  и на кладбищах проклинали царя и царицу: «Эта «немка» принесёт  России несчастья, а царь – слабый, но кровавый!».
«Земский союз» прекратил свою деятельность, многие земские работники ушли в народ, распространять среди народа грамотность, просвещение и культуру.
Казаки выслушивали эту пропаганду, отвечали так:  «Казацкая культура жизни строится на народных обычаях, строгих, но справедливых. Грамотный казак тогда, когда владеет конём и оружием, и стоит за Веру, царя и Отечество. Кто отступит от веры, тот потеряет Отечество. А знание законов лежит на плечах писарясудьи. Казацкий Круг выслушает и решит, какому закону подчиняться, какой отбросить и забыть».  Николай вступил на престол, но не обладал твёрдостью и решительностью отца, старался действовать помягче, без конфликтов, и пошёл на поводу у «общественности». Из всех щелей государственного строя полезли масоны, и лебералы всех оттенков.
Был восстановлен милютинский закон, разрешавший  иногородним селиться на землях Казачьих Войск. И хлынули толпы голодных и обездоленных людей, с единственной мечтой, получить земельный надел и звание казака, и зажить весело.
Нанимались батраками к помещикам и фабрикантам, к богатым казакам, устраивались ремесленниками в городах и станицах, рабочими на шахтах и заводах. Арендовали войсковые и станичные земли, земли офицеров, которые получали значительный пай, а обработать и поднять эти земли не могли,  потому сдавали в аренду.
Доля иногороднего населения подскочила до 56,8%, и превысила число казаков. В станицах играли гармошки и балалайки, слышались народные частушки: «Не ходите девки в лес, комары кусаются. Не любите казаков, жёнки заругаются».
Положение казаков ухудшалось, снижалось паевое довольствие, не хватало свободной земли для выпаса станичных табунов. Иногородние «босяки» завидовали казакам, относились неприязненно, кулачные бои переместились на улицы станицы. Казаки ходили при оружии пугали «банды» блеском холодных клинков.
Революционеры создавали «мины замедленного действия». По новым российским законам войсковая земля считалась принадлежащей казне, но данной в вечную аренду казакам за службу. Войсковой юрт предназначался для конных заводов и, как резерв для подрастающего населения юрта. К войсковому юрту относились месторождения полезных ископаемых. На Кубани сдавались нефтяные участки, были построены нефтеперегонные заводы и первые трубопроводы. Рыболовные промыслы и рыбоперерабатывающие предприятия приносили прибыль.
Со временем иногородние арендаторы стали богаче самых богатых казаков. Либеральная и масонская пропаганда, заражая умы, закладывала «мины» по всей стране.
Но Россия выглядела несокрушимой. Она находилась на пике своего могущества. Страна покрывалась сетью железных дорог, строились фабрики и заводы, строился мощный бронированный флот, перевооружалась армия.
Казаки получили лучшие в мире трёхлинейные винтовки Мосина, револьверы Наган, пулемёты Максима, батареи скорострельных орудий. Корпус кубанских казаков превратился в войсковую единицу, способную решать боевые операции.
На мировой политической арене, всё более заносчиво вела себя Англия, бряцала оружием Германия, вооружалась Австро-Венгрия и Турция.
Николай 2-ой утвердил  союз России и Франции и попытался решить проблему мирным путём. Он первый предложил создать систему коллективной безопасности, механизмы мирного урегулирования конфликтов. По его инициативе в Гааге был учреждён международный  арбитражный суд. Запад подобные шаги саботировал, счёл признаком слабости России. Над царём смеялись. Либералы раскачивали устои империи.
В 1897 году была проведена перепись населения. Численность россиян, без Финляндии и вассальных княжеств Средней Азии, составила около 126 мил. человек.
Приверженцев православной веры было 87,3 мил. человек, мусульман – 13,8 мил. человек. Городское население выросло. В Петербурге проживало 1,2 мил.
жителей, в Москве - 1 м.
В городах появились телефонные станции, а улицы освещались электричеством. В городах Казани, Нижнем Новгороде, Москве появилось трамвайное сообщение.
На Северном Кавказе по численности населения, экономическому и политическому значению выделялся  Екаретеринодар – столица Кубанского края и Владикавказ. В Екатеринодаре проживало 65 тыс. человек, во  Владикавказе – 43 тыс.
Транссибирская магистраль дала жизнь многим новым сибирским городам. В месте, где железная дорога пересекла Обь, возник Новониколаевск (ныне Новосибирск), и рос «с американской быстротой». Но Россия оставалась крестьянской страной. За последние 40 лет крестьянское население в Европейской России почти удвоилось. В Сибири проживало 6,4 мил., но правительство сдерживало переселение крестьян, опасалось, что помещики лишатся  рабочих рук.  Положение крестьян резко ухудшилось. Земельные переделы довели до кровавых стучек. Тем не менее, переделы распространялись, перекидывались из губернии в губернию и докатились до казачьих земель.
На европейском горизонте появился первый русский марксист, глава «Чёрного передела» Г. Плеханов.  На базе марксизма он создал группу «Освобождение труда».
Просыпается станица перекличкой голосистых петухов. Вот один кричит: «Сладкая вода Кубань, – второй петушится, кричит на всю улицу, а получается, – Су-б-ань!» - древнее название реки. Послышался перестук бондарей: «Кто рано встаёт, тому бог подаёт!». Выровнять клёпку – целая наука. Сухое дерево поёт под руками мастера. Ранние покупатели торопят лошадей, а в подводе, на мягком сене, и бочка, и ушат, и бадья, и бочонок для вина. От Старой Кубани движется гора ивовой лозы. Дед-казак с внуками сядут под навесом в тени, плетут древнюю сказку, а выходят корзины большие и маленькие, «морды» и «вентеря» – снасти для ловли рыбы. Городские дамы и молодые девушки гордятся красивыми корзинками, гордо несут на левой ручке.
Каждая улица славится своим ремеслом. Вот поскрипывает гончарный круг. Из куска глины появляется глиняная посуда. Здесь и глечик и кувшинчик, и горшочки, и кринки, и солонки, и чайнички. Умелые руки нанесут древний орнаметр, отправят в печь для обжига.
Эта улица разносит запахи выделанной кожи. Стучат молоточки сапожниковчеботарей, и появляются туфельки – «гусарики» и хромовые сапоги. Здесь царство шорников. Сшить седло, обтянуть хомут, разукрасить шлею и уздечку, сплести нагайку, умеет только мастер. Эта сбруя послужит хозяину и в поле, и в походе.
Вот ударил молот по наковальне. Звон услышала вся станица. Кузнецыковали умеют подковать любого коня, натянуть обод на колесо, отковать оси и втулки, занозы для ярма. А подковы, а стремена, это их работа. Мастеру-кузнецу кланяются, снимют папахи.
Валяльщики-шерстобиты катают валенки, чёсанки, детские катанки, и валяли кошмы, бурки, тончайшие войлоки, из которых шились непромокаемые балахоны.
От раннего утра до позднего вечера хлопает горизонтальный ткацкий станок. Здесь шорники мнут кожу, красильщики красят минеральными красками, которые не теряют цвет многие годы. А здесь теснят кожу под пресом, выбивают дивные рисунки.
Каждый мастер славен своим трудом, своим ремеслом.
Солнце покинуло горизонт,  разогнало ночные туманы, согрело чабана с чепигой в руках. Чабан осмотрел отару, направился к водопою. Он привык к одиночеству, знает повадки овец, знает, что он один против волчьих стай, против «баранты» – скотокрадов, он силён, храбр и вынослив. Верная «берданка» и кинжал не подведут.
Коневоды пугнули табуны, намётанным глазом выбирали жеребят на племя. Коннозаводство – высшая наука, искусство, высочайшее мастерство. Столетиями, как высочайшую ценность, казаки пригоняли из всех походов самых дорогих и резвых коней и улучшали умелым коневодством местные породы. Каждая станица имела свои племенные табуны. Каздая семья имела своих коней. Каждый казак знал родословную своих коней и планировал воспроизводство. На станичных, на полковых, на атаманских смотрах придирчиво оценивались результаты селекционной работы. К 20 веку они сумели сохранить такое конное богатство, какого не было во всём мире.
Первой типичной казачьей лошадью считается лошадь черноморской породы, выведенной запорожскими казаками.  В ней были собраны черты кавказских, татарских, азиатских и европейских пород. На смену черноморским породам пришли кони донской породы. Кони-дончаки! «Конь казаку – отец, да и то, отец один раз жизнь даёт, а конь сто раз жизнь спасает!» – говорили бывалые казаки, кланялись коню в ноги. Кони делили судьбу казака, были первыми в бою, подпрягались в упряжку, тянули пушки. Последним сухарём делился казак, и конь выносил его  из боя.
Старший табунщик свистнул, табун сорвался лавиной.
И вошли казаки в станичный храм, чуть обнажили клинки, слушали чтение Евангелия, «чтобы  сталь слушала», слова веры.  «Венчается раб  божий Дмитрий, рабе божьей Вере, во веки, и присно, Аминь!». Казаки вбросили шашки в ножны, подняли короны над головами молодых. А молодые поменялись кольцами, поцеловались и нарекли их мужем и женой. Казаки крикнули «Ура!», женщины хлопали в ладоши, пели свадебные песни.
Иногородняя Вера стала полноправной казачкой, а сын Тарас – казаком. Гуляла станица на свадьбе Дмитрия и Веры, а казаки-ветераны филосовствовали: «Главная ценность, которую получает казак от Бога вместе с жизнью – это воля. Добровольно избрав свой путь, да ещё присягнув, казак никогда с этого пути не сворачивал и не изменял».
«Но воля – не свобода от законов, а свобода выбора. Страшной изменой считается измена вере. Вернулись «охряны» – казаки, побывавшие в турецком плену и принявшие ислам. Станица их приняла, но в храм они не войдут никогда. Они ложатся на землю у входа в церковь, а вся станица перешагивает через них, и не прощает. Похоронят казаки их на кладбище, так как в Царствии Божьем все равны, и там они будут со своим народом!».
«Казак – есть защитник  Веры Христовой, а значит - защитник справедливости! Казака можно убить – но нельзя переделать! Нет разницы, где происходит сражение, но казак знает, что он защищает справедливость, а справедливость – это Родина. Вся жизнь – это служение Богу, в любой точке мира, воинским мастерством, оружием и словом».
«Вера в то, что убитый за правое дело, за слабых и обиженных, казак сразу идёт в рай, что «смерть за други своя» освобождает его от всех грехов, делает его бесстрашным в любом бою! Выпьем, братья, за молодых, за детей их и внуков. Кубань не  оскудеет казаками!».
И заиграла трёхструнная казачья скрипка, и подхватил казак-гудошник на рожке, и бухнул походный бубен, вывел молодых на чинный танец полонез. Оценила станица молодую, что гарная пара образовалась, что казачата зачислены в сотни, кричали – «слава!»
 Пётр и Захар – «дружки на свадьбе», Матрёна и Олеся – «подружки», отвели молодых спать-почивать.  Казачат уложили, ставни закрыли, охрану организовали. Утром набежали «ряженные», всех разбудили, кутьёй угощали, выкуп требовали: «Не жалей пятачок на бараний бочок, на четверть горилки, закачаем «гаврилку». Качели взлетали и падали под визг и хохот гостей, на радость прохожих: «Что сказать? Свадьба гуляет, как гуляли деды и прадеды, как обычай велит».
Казаки стояли в сторонке, а казачки гордились нарядом. Женский костюм – это целый мир. Девушки – в кубельке с завеской всех цветов, волосы убраны в одну косу с лентой, в руке – кружевной платочек. Взмахнёт платочком, заманит казака в круг, закружит, заколдует. Вот казачка в парочке, юбка и кофта одного цвета, на плечах богатая шаль, на голове «файшонка». Смотрит на казака, взгляд королевы, плечами поведёт, за собой позовёт.
Казачка-черноморочка в белой сорочке и юбочка в обтяжечку. Сапожки на ногах красные, ножки точёные, каблучки дробь дробят, а за спиной ленты развеваются. Зрелая казачка в старинном сарафане, а поясок шитый золотом, на голове наколка светится бисером. Голову покрывали платками или замысловатыми головными уборами: рогатыми киками, тюрбанами, «корабликами». Представительницы кавказских народов в  широких шароварах, в мужского покроя сорочках, в юбкахплахтах, в кафтанах-казакинах и чапанах. Они прикрыли часть лица платком – «знуздалкой», тёмные глаза  излучают искры пламени.
Быстрый танец кружится  женскими нарядами. Это Сечевая степь разбросала цветники и травы, собрала на свадьбе радость цветов, буйным ветром закружила хоровод.
Станичники празднуют свадьбу, радуются миру на Кубанской земле.
На Дальнем Востоке собиралась гроза. Внедрение западных держав и распространение наркотиков в Китайской империи привели её в упадок. Расплодились шайки хунхузов, которые стали совершать нападения на русскую территорию. Контробандисты  примыкали к мафии, были отлично вооружены и организованы. Казаки-забайкальцы, амурцы, уссурийцы постоянно сталкивались в стычках, перестрелках, погонях, выслеживали нарушителей, отбирали награбленное золото, медвежью желч, пушнину, коренья женьшеня, вели боевые действия.
В 1895 г., пользуясь слабостью Катая, на него напала Япония. Император стремился к захвату территорий. Отборная армия разгромила китайцев, но вмешалась Россия и Франция.
Под их давлением японцы вывели войска, но затаили камень за пазухой.
Россия получила в долгосрочную аренду Ляодунский полуостров, начала строить крепость Порт-Артур, и получила разрешение на строительство КВЖД. Железная дорога значительно сокращала путь между Забайкальем и Приморьем. Тайная организация китайцев «Большой кулак» выдвинула лозунг: «Уничтожим всех иностранцев!». Для китайцев русские стали такими же «белыми» врагами, как англичане и французы. Европейцы назвали их «боксёрами», поскольку ядро организации составили школы боевых искусств. Примкнули отряды хунхузов. Восстание охватило весь Китай. Воставшие вступили в Пекин, осадили международный дипломатический квартал.
Западные державы запросили помощи у русских, забыли все противоречия. Интересы России были задеты. Китайцы  нападали на строещуюся железную дорогу, зверски убивали служащих, рабочих и охрану. Донские казаки-охранники вступили в бой, вывели русское население, отступили в Харбин, но очутились в осаде. На Амуре хунхузы нападали на казачьи станицы, всё предавали огню. Китайцы собрались в Айгуне, огнём орудий обстреляли Благовещенск.  Император Николай уступил нажиму либералов, дал согласие на участие в международной интервенции.
Императрица Цы Си в ответ на вмешательство иностранных держав объявила им войну. Против наших войск оказалась вся китайская регулярная армия, плохо обученная, но вооруженная немецкими орудиями и винтовками.
Отряд полковника Орлова из 5 тыс. забайкальских казаков вступил в Западную Маньчжурию, атакой лавой захватил Хайлар, деблокировал Харбин, освободил русское население.
Их поддержали стрелки, прорвавшиеся на пароходах по реке Сунгари.
Начальник штаба Забайкальского войска двинулся на судах из Стретенска, собрал амурских станичников, прибыл в Благовещенск, внезапным натиском разгромил 9-тысячное китайское войско под Айгунем. И никакие боевые искусства не помогли. 600 амурских казаков гнали «боксёров» до гор Хингана.
Командующий английской эскадры Сеймур высалил с кораблей 2 тыс. десантников морской пехоты, но попал в окружение китайцев. Адмирал запросил помощи. Спас англичан русский полк, присланный из Порт-Артура. Солдаты пошли в штыковую атаку, прорвали кольцо окружения, вывели англичан в Тяньзинь, но были вместе окружены китайцами. Вместе отбивали атаки китайцев, ходили в штыки, показали доблесть русского оружия. Подошли казачьи полки, заставили неприятеля снять осаду и отступить.
8 тыс. русских бойцов, под командованием адмирала Алексеева, перешли в наступление и разбили 30-тысячную китайскую армию. Взяли 46 орудий.
На отвоёванный плацдарм стали высаживаться англичане, французы, американцы, японцы, итальянцы, немцы, австрийцы. Международная армия нависла над Поднебесной.
Международные войска составили аккупационный корпус из 35 тыс. человек. Генерал-лейтенант Н. Линевич, не стал ждать немецкого фельдмаршала, а корпусом в 15 тыс., из них 7 тыс. русских солдат и казаков, выступил на Пекин. На реке Пейхо разгромил китайскую армию с ходу пошёл на штурм китайской столицы. Казаки Верхнеудинского и Читинского полков первыми ворвались в Пекин. Город был взят. Бои в Маньчжурии продолжались. Полковник Ренненкампф собрал пешие казачьи батальоны, прорвал китайские укрепления на перевалах Хингана, бросил в прорыв 1-й Нерченский и Амурские казачьи полки. Всё решала быстрота движения. Сотня забайкальцев захватила 2 тыс. китайских солдат в Цицикаре. Казачий разъезд взял в плен целую роту, освободили служащих КВЖД и их семьи. Китайцы, ради «весёлого» зрелища, пытали русских на площади, старинными мечами отрубали головы. Толпа ревела, когда палач одним ударом отделял голову. И вдруг налетели казаки. Злодеи получили по заслугам.
Отряд Орлова форсировал Большой Хинган, очистил КВЖД от разбоя китайцев, подошёл к Цицикару. Китайцы стягивали силы к Гирину. Казаки совершили стремительный рейд к городу, прошли 400 вёрст по изнурительной жаре, атаковали, взяли несколько тыс. пленных, остальных разогнали. Отряд Субботича – 9 тыс. солдат и уссурийских казаков, наступал из Южной Маньчжурии на позиции китайцев у Айсянцзяна. 22 тыс. китайцев были разбиты, бежали к городу Ляолян и Мукден. Маньчжурия  была усмирена.
По итогам войны императрица Цы Си подтвердила права России на арендованные территории, утвердила вечный мир. По железной дороге бежали русские составы, доставляли в Китай русские товары. Забайкальские и амурские полки впервые были удостоены наград.
Знаки на папахи и георгиевские трубы получили 5 забайкальских и амурских полков, 2 пеших батальона, 1 забайкальская батарея. Казаки служили Вере, царю и Отечеству.
В. И. Ульянов делал первые шаги к созданию сильной и централизованной организации: «Мы пойдём не таким путём, не таким путём надо идти!» – сказал он матери, после смерти брата Александра, казнённого через повешение. Товарищам он говорил: «Создадим дисциплинированную и сплочонную партию, которая поведёт за собой миллионную армию голодного пролетариата. За этой армией пойдёт крестьянство и сметёт со своего пути все преграды. Мы разрушим самодержавие, уничтожим класс угнетателей!».
В 1895 году он выезжал за границу, где встречался с Плехановым. Первый русский марксист предостерегал коммунистов от поспешных выступлений: «Революция должна созреть, как райский плод, а для этого нужны десятилетия борьбы». Ульянов кричал: «Постоянные стачки, бунты и восстания раскачают самодержавный строй. В этой борьбе погибнут тысячи, но их кровь окрасит наши знамёна!». Больше они не встречались.
В руководство нового «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», вошли: В. Ульянов, Г. Кржижановский, Н. Крупская, Ю. Мартов (Цебербаум) и др. Однако в ночь с 8 на 9 декабря 1895 года 57 членов «Союза» были арестованы. В.Ульянова был сослан в село Шушенское Енисейской губернии. Там он написал ряд трудов по теории социализма. Работа «Развитие капитализма в России» не утратила научного значения.
В 1898 году, на съезде марксистов в Минске, было объявлено о создании партии РСДРП.
На восточном горизонте Российской империи собирались свинцовые тучи войны. Революционеры кричали в листовках и газетах: «Поражение империи на полях войны поднимет угнетённый народ, выведет их на баррикады. Да здравствует Революция!».
Казаки возмущались: «Вот – басурмане, поражение Родины выпрашивают у своего бога. Рубать их надо в сечку, как ляхов рубали!».
После Гаагской конференции о всеобщем разоружении все страны начали срочно вооружаться. Японские дипломаты раскланивались на дипломатических приёмах, прижимали ладони к груди, но держали камень за пазухой. Договориться по корейскому вопросу не удавалось. Теодор Рузвельт, новый президент Америки, в споре Токио с Петербургом поддержал японцев. Англия заключила союз с Японией, способствовала вооружению Японии новейшими крейсерами и броненосцами. Наша страна очутилась в международной изоляции. На сторону японцев склонились Англия, США, Франция, Турция.
Англия вела колониальную политику. Английские солдаты готовились штурмовать кручи Тибета. Их кононерки сторожили устье Янцзы. Из гаваней Вэйхайвэя  британский флот вёл наблюдение за русской эскадрой в Порт-Артуре.
Военный министр Куропаткин вернулся из Японии, в докладах заверил правительство, что Япония к войне не готова, а наш Дальный Восток превращён в неприступную крепость.
Вице-адмирал Старк отдал приказ – к походу и Порт-Артурская эскадра покинула бухты Золотого Рога ушла зимовать в Порт-Артур. Японцы, через оптические призмы дальномеров, пересчитали тяжкие громады броненосцев России, готовили блокаду Порт-Артура.
Британские крейсера показались на рейде Владивостока с «визитом вежливости». Токийский телеграф отстучал: «Владивосток опустел. Лениво дымят четыре крейсера: «Россия», «Громобой», «Богатырь» и «Рюрик». Номерные миноносцы служат на побегушках. Владивосток беззащитен». Англичане известные дипломаты и шпионы.
Министр иностранных дел Японии маркиз Ито произнёс речь на собрании грозной партии «Сэйюкай»: «Великая Сибирская железная дорога соединила Крайний Запад с Крайним Востоком. Разделяющее нас расстояние можно преодолеть за две недели. Стало возможным  перебросить стотысячную армию. Вот что отнимает у меня покой. Буря может разразиться в любую минуту.
Сокращение расстояния требует особого вниманья».
Тяжело гружоные составы доставили дальнобойные орудия морской артиллерии. Солдаты втащили «дурры» на бастионы крепости. Для пробы «засобачили» один бронебойный снаряд, он он оказался иного калибра, то потом едва его выбили обратно. Оказалось: эшелон для Владивостока пришёл в ПортАртур, а эшелон для Порт-Артура пришёл во Владивосток. Матросы сатанели:
– Во, зараза какая! Где у них глаза-то были у этих сусликов из Питера? Грузи в эшелон, отправим подарок от портартурцев. Пускай нянчат «барыню», а в барыне – шесть пудов. Скоро война – говорят, а все дипломаты вспотели в борьбе за мир с Японией.
– Японский адмирал  Того перекрашивает корабли в грязно-серый цвет. В отдалении они сливаются с горизонтом, а наши отцы-командиры изводят белила бочками. «Белые лебеди, белые лебеди», а белый цвет притягивает снаряды противника!
– Говорят, что американцы изо всех сил стараются выдавить японцев из Кореи. Они построили им трамвайное движение, а корейцы сожгли вагоны, разобрали рельсы.
– Старая карга, императрица Цы Си выжидает, помалкивает. Нарядилась в сибирские соболя, а на КВЖД смотрит, как на огнедышащего дракона.
– Будет война или нет, но граф Кейзерлинг, хозяин китобойной флотилии, перенёс свою контору из Владивостока в Нагасаки.
– Адмирал Того выбрал для своего флота из английских проектов самые лучшие крейсера: цельная броня, повышенная скорость, орудийные «спарки» в броневых башнях.
– Русская армия сама уйдёт из Маньчжурии, как только будет уничтожен русский флот.
– Прекратить разговоры! Вира! Майна!
– Очень жаль, что такие маленькие люди обладают не в меру громадной амбицией.
– Россия оказалась в пиковом положении. Она и хотела бы выбраться из Маньчжурии, но уже не может, ибо уйди мы отсюда, завтра же сюда хлынут японские дивизии. Петербург шлёт в Токио всё новые уступки, но японцы стараются не отвечать.
– Токио возвещает миру, что русская эскадра в Порт-Артуре угрожает народам Азии. При этом самураи умалчивают, что в этом регионе Германия владеет фортами Кью-Чао, английский флот громыхает бронёй в Вэйхайвэе, а французы осваивают Куан-Чжоу. Японские амбиции возросли, когда Англия заключила с Токио договор, направленный против России. Эта война может быть выгодна только миллионерам Англии, Германии, Америки. Мировой капитал желает добраться к богатству Сибири и Дальнего Востока.
– Похоже, что война неизбежна, но зачем эскадру Старка загнали в Порт-Артур? Нам не миновать проливов острова Цусимы, откуда давно торчат жёлтые зубы адмирала Того.
– Это решение «Его Квантунского Величества» адмирала Е. Алексеева. С самодержавием не поспоришь. Говорят, что он внебрачный сын Александра 2-го, но туп и упрям.
– Следовало бы собрать все быстроходные крейсера во Владивостоке, усилить новейшими броненосцами и противостоять в открытом море эскадрам адмирала Хэйхатиро Того. В обороне Порт-Артура оставить устаревшие корабли с малым ходом, закрыть ими гавань.
– Господа офицеры! Оставить разговоры! Нас превосходно одевают, отлично кормят, воздают почести. За что? Чем мы заслужили подобное транжирство от государства, которое ради оплаты наших прихотей обшарило карманы верноподданных?
Мы живём ради единого мгновенья. Да, ради единого!
В час роковой битвы мы должны расплатиться с Россией. Именно в момент боя мы должны отдать родине себя – до последней капли крови, до последнего вдоха. И мы примем это святое причастие. По местам стоять! К бою – товсь!
Крейсер «Варяг» разогнал пар в машинах, пошёл вперёд, навстречу славе…
Японцы эвакуировали из Владивостока всех японских жителей, погрузили на громадный английский транспорт «Африди», вывезли в митрополию. Из Порт-Артура японцы бежали как от пожара, бросали имущество и прибыльные заведения.
Китайская императрица Цы-Си убеждала в своём строгом нейтралитете, но бандиты-хунхузы взламывали рельсы на КВЖД. Корейский император выделил японцам территорию под  строительство железной дороги в сторону Порт-Артура.
Военное министерство России проводило демобилизацию солдат и матросов. Надеялись этим жестом остановить японскую агрессию. Но машина войны набирала обороты.
Адмирал Того зачитал флагманам приказ императора: «Милостью небес и богов. Дипломатические отношения с Петербургом прерваны, но слово «война» мы произнесём первыми, мы – королевский флот! Утром мы будем на пути к Порт-Артуру.
Адмиралу Уриу предстоит налёт на Чемульпо, где вы обязаны разломать русский крейсер «Варяг» и кононерку «Кореец».
Вице-адмиралу Камимура. В ваших руках все японские крейсера. Я счастлив служить с вами, но вам предстоит в дальнейшем выбить и потопить все владивостокские крейсера. Английская колония Вэйхайвэй располагалась на кончике полуострова Шантунг, как и Порт-Артур на окончании полуострова Квантунг. Из английской гавани, дрожа от напяжения, вырвались японские миноносцы, ринулись в атаку на эскадру Порт-Артура. Японцы подорвали броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», крейсер «Паллада». Война началась – без объявления войны.
Россия очутилась в международной изоляции. Европейские политики озаботились её усилением на Востоке. На сторону Японии склонились Англия, США, Франция, Турция.
Кубанское Войско отправило 2 усиленные бригады в Закавказье на границы с Турцией. Одна бригада, из казаков 3-й очереди, грузили конный состав в товарные теплушки, готовили фураж на три-четыре недели. Казаки гадали:
– Видно на край света собрался наш походный атаман?
– Говорят, что на Востоке есть город Владивосток – край света, а дальше ничего нету.
– Один  Тихий океан и острова, а на островах – самураи с мечами. Фанатик-самурай Николая пытался убить, наследника престола, а Александра Фёдоровна ножкой топнула, приказала япошек шапками закидать. Вот и отправляют казаков шапки собирать.
Казаки хохотали, а есаул нагайкой по сапогу щёлкнул, прекратил разговоры:
– Самураи-камикадзе, умеют кишки на мечи наматывать. Поймаешь ворону на лету, кишки не соберёшь. Дорога дальная, запасайтесь водой и продовольствием. Колёса стучали на стыках, казаки успокаивали коней, смотрели на бескрайные просторы Сибири. На Байкале хозяйки предлагали омуль с душком:
– Вкусная рыба! Такую рыбку Мишка – хозяин тайги любит, а ещё казённый спирт. Пугнёт караван, днища из бочек выбьет и гуляет, как тот боярин на постоялом дворе.
Чистые воды Байкала укачали казаков. Паромщики состыковали рельсы, и побежали составы на Дальний Восток, к Владивостоку – (Владей востоком).
Эскадра крейсеров Камимуры чётко держала кильватер, во главе которого, под флагом адмирала, двигался «Идзумо», за флагманом равнялись шесть броненосных крейсеров: «Адзумо», «Иосино», «Асамо», «Иватэ», «Касаги», «Якумо». Огонь был открыт с двух бортов. Комендоры холостыми залпами сначала прогрели стволы орудий. Японцы лупили по сопкам наугад, желая вызвать ответный огонь, засеч батареи, разгадать схему обороны Владивостока. Русские молчали, потому что многие батареи находились в проекте, а пушки других хранились на складе порта. Чиновники саботировали строительство.
Четыре крейсера русской эскадры приготовились к бою, жили одним порывом:
идти в бой, погибать на глазах у жителей города, но не поступало приказа.
– В чём дело? Почему не выходим? Почему стоим? – орали от пушек матросы.
– Хотим боя! Ведите нас! Тоже мне начальники – трусы кабинетные!
Обстрел города продолжался. Японцы выпустили по городу двести снарядов. 45 минут обстрела закончились. Камимура уже отводил крейсера в море, когда поступила команда с «бочек» сниматься. Пока снялись, пока набрали ход, японцы скрылись за островом Аскольд. Эскадра вернулась на рейд Владивостока.
В Порт-Артур прибыл Командующий Тихоокеанским флотом вице-адмирал Макаров.
– Кавалерии флотом не командовать! Война – дело живое, она равнодушия и казёнщины не терпит. Если это случится – эскадра погибнет, – напророчил адмирал.
Маршал Тамемото Куроки, поддержанный флотом Того, высадил свои дивизии в Корее, форсировал реку Ялу, в середине апреля одержал победу при Тюренчине. Этим сражением он открыл дорогу в Маньчжурию и в сторону Квантунского полуострова, где мужественно сражался Порт-Артур.
Бездарное управление русской армии, сдача японцам одной позиции за другой, Куропаткин тем самым удушал Порт-Артур в кольце блокады, и парализовал действия эскадр.
Адмирал Того предпринял атаки брандеров, чтобы русские не вышли в море. Адмирал Макаров выпустил миноносцы на «вольную охоту». Адмиралы жаждали встречного боя.
На войне, как на войне – всякое случается. Эсминцы «Стерегущий» и «Решительный» возвращались от Элиота, где противника не обнаружили. Встречная волна качала корабли, захлёстывала палубы. Мысль, что возвращаются на базу, притупила бдительность. Четыре японских эсминца вышли на пересечку курса. Бой сразу ожесточился. «Решительный» вывел из строя «Акибано» и «Сазанами». Сумев сохранить скорость, он прорвался в Порт-Артур, а «Стерегущий» остался один. Все офицеры погибли, почти все матросы полегли, искалеченные огнём. Японцы бегали по палубе, заводили буксирные концы. Русские матросы открыли кингстоны, и волны моря поглотили сцепленные корабли.
Однажды, сотня из 80 кубанцев неожиданно столкнулась с двумя японскими эскадронами, имевшими 400 сабель. Есаул Гончаренко скомандовал: «Шашки к бою! Марш-марш – Ура!». Вся растянувшаяся колонна ринулась в атаку. Удивлённые японцы вынули мечи и с криком «банзай»  поскакали навстречу. Сшиблись, – и через несколько секунд всё было кончено. Казаки прорубили плотный строй эскадронов, часть японцев порубили, остальные бросились бежать. Казаки отловили прекрасных коней самураев.
30 марта русские миноносцы вышли в море. Под сильным дождём и нолевой видимости их строй распался. Вперёдсмотрящие обнаружили шесть миноносцев, и командир, решив, что это наши корабли, пристроил свой миноносец «Страшный» в их кильватер. Шесть миноносцев оказались японцами, но японцы приняли «Страшный» за свой корабль. Так они шли всю ночь. Утром «Страшный» обнаружил роковую ошибку, и матросы решили: умирать, так с музыкой! Двумя зарядами успели подорвать 2 корабля противника, а остальные измолотили его снарядами. Все погибли, только лейтенант Малеев косил врагов из пятиствольной митральезы, пока не закончились боеприпасы.
Сибирские казаки были неприучены атакавать в шашки и пики, но они были отличными таёжными охотниками. При встрече с противником они спешивались, брались за винтовки и выстреливали япошек, как куропаток. Японский отряд, походным маршем, поднимался на перевал. Отделение сибиряков залегло за деревьями, прицельным огнём выбили офицеров, предложили сдаться. И японцы забыли присягу микадо, подняли руки.
В расположение дивизии отряд шагал воглаве с Евдокией Ивановной, отважной сибирячкой. Её подвиги высечены в камне памятника.
– Назрел  решительный момент. Эскадра выходит в море. Курс на Владивосток. Полный вперёд! – сказал адмирал Макаров, поднял флаг над броненосцем «Петропавловск».
Опытный флотоводец, он развил науку о флоте, в теорию кораблестроения, а траление фарватера не произвёл. Пары в котлах подняли до критической отметки, команды воодушевлены призывом адмирала: «Флоту рисковать!», эскадра выстроилась в кильватер.
Флагманский корабль в своём движении наполз на «минную банку», и тогда броненосец «Петропавлоск» исчез в бурном факеле пламени, который с рёвом и грохотом выбросило из погребных отсеков. Взрыв был настолько сильным, что дрогнули стены Порт-Артура.
Март 1904 года завершился  трагедией для России. Матросы говорили:
– Да бог с ним, с утюгом-то этим. Голова пропала и надежда на победу!
Предупреждали матросы начальника порта, что ночью на фарватере рыскали японские миноносцы, но тот отмахнулся, понадеялся на русский «авось».
Адмирал Того узнал о гибели Макарова, тихо сказал: «Это – дикая гримаса цевелизации.
Погибают великие на дороге военной случайности…», приказал устроить траурное шествие с фонариками, выражая своё уважение к памяти павшего героя. Император Николай вышел в парк, сказал окружению: «Не пора ли нам съездить на охоту? Погода прекрасная!».
В неудачном сражении под Мукденом, русские генералы гнали в атаку необстрелянных резервистов, а японские батареи выкашивали плотные цепи солдат навесным огнём. В белых рубашках, в фурашках с красным околышем, наши цепи чётко ложились в прицелы английских пулемётов. Японцы в форме «хаки» сливались в зарослях ляоляна. Они издевались: «Русские «снигири» холосо клюют зёрна ляоляна».  А война шла своим чередом. Ещё в июле японские войска вышли к Ляоляну. Русская армия  разбила японскую гвардию. Куроки и Оку бежали от города. Но и Куропаткин оставил  Ляолян и отвёл войска в сторону Мукдена. Из явной победы русского оружия генерал умудрился сделать явное поражение. Битва на реке Шахе завершилась тем, что полковник Путилов оседлал сопку и остановил всю японскую армию. Сопка получила имя героя.
В осенний день из портов Балтики двинулась 2-я Тихоокеанская эскадра. Адмирал Рожественский скулил побитой собакой: «Не следовало бы вообще начинать это безнадёжное дело. Но государь и вся страна верит в мою победу». И эскадра пошла навстречу гибели. Готовилась в путь 3-я эскадра Небогатова.
Японцы перерезали рельсы КВЖД – Порт-Артур оказался в осаде. Поступила деректива Алексеева: «Эскадре оставить Порт-Артур…Помните о подвиге крейсера «Варяг».
Случайным снарядом разнесло телефонную станцию «Цечаревича». Раненный адмирал подитожил чудовишный спектакль: «Обратно в Порт-Артур не возвращаться. Разрешаю отойти в нетральные государства, даже если это грозит разоружением».
Эскадра тронулась, пошла. «Пересвет» дважды вздрогнул от попадания, а «Ретвизан» получил пробоину ниже ватерлинии. Матросы залатали пробоину железом и деревяшками: «Где наша не пропадала! Погибать так с музыкой! Комендорам бить плутонгами!».
Из пасмурного отдаления тяжело и зловеще наползали главные силы адмирала Того. Поворотом «все вдруг» Того вышел на пересечку нашего курса, чтобы забрать голову колонны в клещи, а потом раздавить её. Четыре румба влево и маневр Того сорван. Русские броненосцы открыли огонь из главного калибра. Крейсера Того охватили хвост колонны. Всем стало ясно, что Того перекрыл путь отхода в Порт-Артур.
И грянул морской бой. Снаряды главного калибра разрывали палубные надстройки, калечили и убивали экипажи. Того отвёл эскадру в Сасебо на ремонт.
Нашим кораблям нехватало двух-трёх узлов, чтобы обеспечить полноту треумфа: «На наших утюгах только бельё гладить, а не маневром врага побеждать!».
Три крейсера Владивостока, по приказу наместника Алексеева, вышли в море, на помощь артурцам. Телеграмма опоздала. Порт-Артурская эскадра, побитая, но не побеждённая вернулась на базу. На горизонте показались белые полотнища с красным кругом: «Дистанция  восемьдесят кабельтовых, шесть крейсеров воглаве с «Идзумо». Иеромонах окропил пушки «святой» водицей: «Спаси, господи, люди твоея-а-а-а…а-аминь!».
На дальней дистанции боя, когда пушки задирали стволы до предела, слетела резьба шестерёнок: «Такое оружие могли поставить на крейсера только враги. Но у нас остался один выход: сражаться до конца!». Тихоокеанский флот погибал в бою. Неожиданно притихла и война в Маньчжурии. Куропаткин проиграл сражение под Мукденном, отодвинул войса назад, линия фронта стабилизировалась. Центр войны переносился к проливам возле Цусимы. Весь мир затаил дыхание. Схватка двух флотов должна  решить исход всей войны. Сразу после победы при Цусиме всю Японию охватила волна безудержного, вульгарного шовинизма. Япония – Великая морская держава!
В России, ударом в спину, грянула революция 1905 года!
Часть 3
Глава 1 УДАР В СПИНУ
Глава иудейской ложи «Бнайт Брит» американский банкир Якоб Шифф потирал руки:
«Столкнулись лбами русский медведь и самурай-микадо. Японский флот, закованный в английскую и германскую броню, вышел победителем из всех морских сражений. Надо отметить, что они победили числом. Русское мужество вошло в историю. Погибло 37 тыс. солдат, казаков, матросов и офицеров, пал героический Порт-Артур, погибла при Цусиме эскадра  Рожественского, но продолжают прибывать свежие части. В маньчжурии сосредоточились три русские армии, 38 дивизий. Японцы же в ходе войны понесли урон втрое больший. Они выдохлись, исчерпали резервы. Итог предстоящих сражений предсказать нетрудно.  Но мы подготовили удар в спину».
В кабинет банкира проскользнул японский посланник. Он низко кланялся, улыбался:
«Великий микадо – император Японии, высоко оценил ваши заслуги перед страной Восходящего Солнца. Он наградил Вас почётным орденом самурая!».
Генерал Ренненкампф с забайкальскими казаками провёл блестящий набег по тылам  армии Кавамуры. Казаки захватили штаб японского корпуса, карты и знамёна и денежный ящик генерала. Казаки шутили: «Осталась  «кикимора» без золота, кикиморочка плачет».
Отряд Мищенко из 4 тыс. шашек с 6 орудиями и 8 пулемётами погромил тылы армии Ноги. Как огненный ураган пронеслись казаки, уничтожили армейские магазины с продовольствием и боеприпасами. Японские генералы призадумались:
«Нет, война русскими не проиграна. Русские войска отступили, но казаки ведут партизанскую войну. Они перерезали коммуникации, армия голодает. Японии нужен мир». В России грянула революция. Она была организована международным массонством и иудейской ложей «Бнай Брит». Банкир Шифф перечитал телеграммы Ротшильда, Варбурга, Куна, Лоеба. Банкира поздравляли с революцией в России и с японским орденом.
В кабинет, шумной толпой, вошли корреспанденты Англии, Германии, АвстроВенгрии: «Господа, вы должны открыто и честно развернуть антироссийскую пропаганду. Деньги на ваши издания поступили на счета редакций. Разрешаю раздуть истерию. Мы не должны скрывать наши намерения. Русские революционеры получили щедрые вливания из-за рубежа, устраивают провокации вроде «кровавого воскресения», митинги, забастовки на железнодорожном транспорте.  Мы должны перекрыть Транссибирскую магистраль, тормозить передвижение войск. Санитарные поезда загонять в станционные тупики. Народ встретит и рассмотрит «героев войны», безруких, безногих, отвернётся от царя и России. Сионисское движение найдёт благодатную почву на равнинах Сибири и Дального Востока. Мы – «изгнанный» народ, униженный и оскорблённый, но месть наша – от бога.
Пришло время отомстить русским воеводам за разгром князем Святославом Великой Хазарии – свободного царства евреев. Тысячи лет евреи копили силы и золото, и в конце концов Россия попадёт под влияние еврейского капитала. Барух Ата, Адонай Элухэйну!».
Корреспанденты – евреи поклонились великому еврею высоких градусов, развили бурную деятельность за границей и внутри России. Либеральная печать оплёвывала армию, дальневосточные поражения многократно преувеличивались. Описывали зверства казаков, мародёрство солдат, казнокрадство генералов. Карикатуры Куропаткина украсили нужники Европы и Азии. И правительство предпочло замириться с Японией. В Токио прекрасно понимали, чему они обязаны.
Кубанскую бригаду командование использовало на охране железной дороги от шайк хунхузов. Казаки протоптали тропы вдоль дороги, от разезда к разезду наладили наблюдение, всё видели, всё замечали. Обнаруживали пиратов и преследовали до полного уничтожения.
Полусотня ст. Марьянской стояла на охране железнодорожного моста. Солдаты сдали пост, но предупредили: «Смотрите воба, враг снимает часовых, уносит в неизвестном направлении. Нет человека, нет следов, пропадают и всё тут» – выругался старый солдат.
Железная ажурная арка моста переброшена через глубокую пропасть, а внизу шумел безымянный ручей. Третий пост находился внизу, возле опор моста. Казаки обследовали берег на валуне обнаружили клок рыжей шерсти: «Уссурийский тигр разбойничает. Он – хозяин тайги, зверь сильный, умный и хитрый. Попробовал человеческого мяса, всех перетаскает». Призадумался Захар Сухомлин, пригладил седой ус. Он оказался на Востоке без друзьей-товарищей, не с кем посоветоваться.
Василий Махно хлопнул по плечу: «Что задумался, атаман?  Надо засаду оборудовать. Я слышал, что зверь прыгает на жертву сзади и сверху, зубами рвёт шейные позвонки, взваливает добычу на спину, уносит в логово. Мы поставим чучело часового с винтовкой и патронташем, а сами заляжем за валунами». Ночь наползла тёмная, уссурийская.
Кедры шумели в вершинах, спорили с ветром. Ручей пел первобытную песню. Под буркой тепло, как под боком жены. Сон туманил глаза. Захар прицелился в промелькнувшую тень, выстрелил. Ещё выстрел, и тишину разорвал рёв тигра. Тигрица успела впиться зубами в воротник шинели, но две пули пробили гибкое тело.
Она бросила добычу, точным броском запрыгнула на уступ скалы. Кровь пульсировала из ран, она лизнула языком, почувствовала вкус своей крови, взревела угрожающе. Она теряла силы.
Узкий карниз обогнул скалу, привёл к пещёре. Она обнюхала высохшие трупы тигрят, лизнула языком, зарычала призывающе. Перед её глазами резвились её детки, полуслепые, но живые и тёплые.
Она легла рядом, склонилась на бок, подставила сосцы. Она последний раз рыкнула, отпугнула врагов, тяжёлая голова склонилась на камень.
Огромную шкуру распяли на брёвнах. Казаки смотрели, качали головами: «Дивный зверь, без человеческой души, но отомстил за своих тигрят!». Захар Сухомлин отвернулся, смахнул скупую слезу: «Люди – звери, злее лютых зверей! Зачем они убили тигрят? Мать мстила человеку, убившему её детей, а пострадали невинные солдаты. Строители ушли за рельсами железной дороги, не знали о случившейся звериной трагедии.
По мосту прошумел санитарный состав, отсалютовал казакам протяжным гудком: «Нас ждут бескрайние вёрсты Сибири-и-и» – стучали колёса. Казаки почувствовали тоску по родной Кубани, где Сечевая степь разбросала красные маки, кровавые капли земли, а станичники смотрят за околицу, приставив козырьком ладони от лучей яркого родного солнца.
Хороша Уссурийская тайга! Могучие кедры достают вершинами звёзды. Сосны, как мачты кораблей, машут в вышине зелёными флагами. Белоствольные берёзки – лесные девушки России, заблудились в бескрайних просторах зелёной тайги, прячут тоску-разлуку в прозрачных покрывалах, плачут берёзовым соком. Россия! Куда ты шагнула за казачьими ватагами, где твои пределы? Не ответит она.  Только зелёный шум разорвёт гром орудий.
По мосту прошумел состав с новобранцами: «Эх, говядинка! Гонят вас министры – капиталисты на убой за Веру, царя и Отечество.
Жизнь солдатская – стоит грош!» – кричит казак. Он попал под влияние революционных идей, поднимет знамя Революции, конными лавами растопчет казацкую волю-вольную. А имя ему – Будённый, – первый маршал революции.
Уссурийскую тайгу напугал рёв тигра.
Он оплакал погибшую семью, уходил в неведомые дали. Жизнь – это борьба!
Условия мира были умеренными. Россия признала зоной японских интересов Корею, Южную Маньчжурию, полуостров Ляолян, с крепостью Порт-Артур. Из своих территорий отдали Южный Сахалин с островами.
По совету масона Витте царь подписал Манифест от 17 октября, чтобы достичь внутреннего умиротворения либерального чиновничества, даровав стране широкие политические свободы, учредил выборную Думу.
Либералы и революционеры смогли действовать легально. Фабрикантам и заводчикам было приказано: задерживать и урезать зарплату, увеличить до 12 часов рабочий день.
Заполыхали вооружённые восстания в Москве, Прибалтике, Польше, Сибири, Закавказье, вспыхнули бунты в армии и на флоте.
Царь призвал для подавления смуты самых надёжных войнов, казаков. На Дону срочно мобилизовали 13 полков 2-й очереди, 30 отдельных сотен, 3 полка 3-й очереди. Отцы семейств пошли спасать Россию от разгула  либераловреволюционеров, масонов, евреев.
Призывались кубанцы, терцы, астраханцы, уральцы. Казаки подавили выступление кавказских сепаратистов, мечтающих об отделении.
Вооружённые мятяжи удалось ликвидировать быстро, революционеры перешли к террору. Многотысячные сходки рабочих разгонялись нагайками, получали траммвы и увечья, а лидеры, в основном евреи, вовремя скрывались, вплоть до за границу, предавая  возбуждённые толпы. Казаки погибали при «эксах», нападениях революционеров на банки и денежные конвои. На Кавказе их называли «абреками», а самимы знаменитыми были Камо и Сталин. Награбленные деньги отправлялись за границу к Ленину, на (революционную борьбу).
За 1906-1907 гг. от рук террористов погибло 768 высокопоставленных царских чиновников, а казаков, солдат и полицейских – тысячи.
Убийц покрывали пресса, адвакатура, им рукоплескали, их героизировали молодёжь и интеллигенция, а казаков называли «псами самодержавия», «душителями народа», но казаки выиграли эту войну, сохранили целостность России.
Выход из кризиса наметился в 1907 году, когда Столыпин разогнал очередную Думу, составленную из проходимцев от кадетов до большевиков, и ввёл военнополевые суды. Они действовали быстро и безжалостно, без лишних разговоров отправляли террористов на виселицу. За 8 месяцев было казнено 1100 человек. Террористы, революционеры, и различные банды прижали хвосты, беспредел пошёл на убыль. Большевики затаили злобу на казаков и уничтожат их, как класс, на полях Гражданской войны и большевистского террора. В стране наконецто воцарился мир. Страна получила возможности для дальнейшего развития. Столыпинские реформы, при которых страна вышла на пик своего могущества, за тронули Казачьи Войска. Либералы пытались протащить через Думу идею «расказачивания». Депутат от меньшевиков доказывал с высокой трибуны, что казаков надо ликвидировать, убрать с границ империи, а их земли раздать крестьянам. Крикуна освистали, прогнали.  Казачество процветало. За последние 30 лет численность казаков увеличилась, за счёт естественного прироста, почти вдвое. В Кубанском Войске было – 1 367 000 казаков и казачек.
Но в казачестве появились «трещинки». Через иногородних проникали революционные идеи, заражали умы казаков. В казачью фракцию Думы пробрались кадеты-евреи. Они вроде бы выражали настроение большинства, а сами сеяли семена раздора. Банкир Шифф отбросил парижские газеты, рвал и метал молнии гнева: «Паршивые писаки, бумагомарате ли, всё моё золото пошло прахом. Россия стоит незыблимым Утёсом!».
Берлинский миллионер, банкир Мендельсон, масон высоких градусов  в еврейской ложе, переслал в Петербург срочную телеграмму министру финансов, масону  Коковцеву:
«От ваших эскадр в проливах о. Цусимы ничего не осталось. Япония лишь теперь – после Цусимы! – возомнила себя великой азиатской державой, которой в Азии и на Тихом океане всё дозволено! Но это задевает интересы Вашингтона!»
На другом берегу Тихого океана президент Рузвельт испытал большую тревогу. Он мечтал и надеялся, что Япония завязнет на долгие годы в борьбе с Россией. Обе державы истощат свои силы, и тогда мир придёт на условиях Вашингтона, без жёлтой и славянской опасности. Теперь, когда Россия потеряла свой флот, он не мог желать усиления Японии. Политика двойного стандарта, политика колонизаторов и рабовладельцев.
14 мая отгремели бои в проливах Цусимы, а 18 мая император Мацухито обратился к президенту Рузвельту с просьбой о посредничестве к миру. Не Россия, а сама Япония обнаружила свою слабость, что она нуждается в наступлении мира. Николай 2-й, запуганный революцией, согласился сесть за круглый стол переговоров.
Президент Рузвельт заранее и охотно накрывал стол скатертью в американском Портсмуте. Но из этого безпощадного разгрома вышли, отстреливаясь по бортам, наши славные крейсера и среди них героическая «Аврора». Матросы орали на баке: «Мы только начали драться, а они подписали позорный мир! Долой министров-капиталистов!».
Лейтенант с крейсера «Новик» терзал гитару: «В проливе чужом и далёком, вдали от родимой земли, на дне океана – глубоко забытые спят корабли. Там мёртвые спят адмиралы и дремлют матросы вокруг. У них прорастают кораллы меж пальцев раскинутых рук…». Матросы собрались на берегу, слушали заслуженных ветеранов.
… Старый боцман с серьгой, в полинялой как время тельняшке, всё качал головой, вспоминая о битве вчерашней: «Три японца дымя, уходили к черте горизонта. В чёрном аде огня мы не видели моря и солнца. Наш заклиненный руль выправляла машина. Компас – в секторе «Бурь» и волна, как лавина. Но пришли в Корсаков и кингстоны «На вира», да приказ был таков княз-отца-командира!».
Он хлебнул коньяка, трубкой пыхнул упрямо, и слеза моряка засверкала, как знамя. Заскорузлой рукой ус поправил, и баки, и тряхнул головой, как в порыве атаки: «Да, приказ был такой! Крейсер лёг на граниты, там звенит тишиной гонг отчаянной битвы Сотни лет тишины, униженья и плена, отголосок войны, роковая сирена. Не пришёл к стапелям и орудья в музее. Не держать якорям океанов за шею. Кто вращает прицел, знает румбы атаки, да один я и цел в той отчаянной драке».
Старый боцман молчит, трубкой кольца пускает, а далёкий зенит горизонты качает…
Со стороны моря слышалась песня-клятва: «Прощайте, товарищи, с богом – Ура! Кипящее море под нами. Не думали мы ещё с вами вчера, что нынче умрём под волнами.
Не скажет ни камень, ни крест, где легли во славу мы русского флага. Лишь волны морские прославят в веках геройскую гибель «Варяга».
Матросы поднялись, ленточки безкозырок зажали в зубах, кулаки сжаты до боли: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает.  Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады ни кто не желает».
Американский корреспандент Сеппинг Райт записал в своём блокноте: «Русский народ не победить. После поражения они сжимают кулаки, готовы все, как один умереть за родину: «Где поднят русский флаг, там наша родина. Кто с мечом прийдёт – от меча погибнет» – Это слова простого матроса, побывавшего в бою.
Глава 2 РАЗРУШИТЕЛИ
Ссора вел. кн. Сергея Александровича с Мирским была из-за евреев. Князь их ненавидит, а Мирский, наоборот – боготворит. Он получил крупную ссуду от евреев, но скрывает это. Послезавтра судят убийцу Плеве.  В Петербурге готовятся большие демонстрации  рабочих, но вышли одни женщины. Они несут на руках голодных детей, кричат: «Хлеба!  Свободы».
Из Порт-Артура печальные вести: все суда там погибли, взорваны матросами. Полиция действовала шашками, рубили плашмя, но раненых оказалось очень много.
Акинфов (почётный опекун) говорил, что царь согласен дать конституцию, как в Финляндии, что оставит за собой распоряжения по армии и флоту, финансы.
Адмирал Чухнин говорит о деморализации Черноморского флота. Бунт на кораблях. Мирскому не удастся навести порядок в стране, он всё распустил, хотя бы назначили Штюрмера министром внутренных дел. Он видит самого большого врага России и царя в Витте.
В Технологическом институте, в день праздника, студенты завесили портрет царя красным флагом, выставили караул, а молодёжь плевала на портрет царя и ругалась. Победоносцев постарел, отошёл от дел, боится покушения за то, что он тормозит дела.
2-го числа было у царя совещание. Были кроме Муравьёва, Мирского, Победоносцева и другие министры. Были также Витте и Сольский. Министры засели за работу и в 3 дня хотят  изготовить конституцию. Ругали Плеве и его политическую программу.
Мирский вызывал главу анархистов на переговоры. Анархист обещал, что убийсв не будет, если выпустят на свободу нескольких людей. Имена этих людей были названы. В Департаменте полиции секретарь Зыбин взял взятку у жидов – бриллиантовое колье для своей любовницы. Зыбин был изгнан из депортамента. Газетчики сочинили фельетоны. На совещании у царя он объявил, что уступок либеральной партии не сделает; он решил. Великий князь Алексей Александрович разбил во дворце много стёкол. Его Балетта уехала за границу, и что он на днях за ней уедет. Требуются деньги на проезд.
На имя царя поступила телеграмма от черниговского земского собрания: «В переживаемую нашим отечеством тяжёлую годину войны и внутренных неустройств, собрание решается выразить вам, государь, глубокое убеждение, что правильная деятельность общественных учреждений и всего государственного управления совершенно невозможны при условиях, какие давно переживает Россия.  Бюрократическая система управления, создав полную разабщённость верховной власти с населением, ревниво устраняя  всякое участие общества в управлении и охраняя полную обособленность и безотвественность действий, довела страну до крайне тяжёлого положения.
Личность русского человека не ограждена от произвола властей; свободы совести он лишен;  оглашение в собраниях и печати злоупотреблений и нарушений закона в управлении строго преследуется; значительная часть России находится под действием усиленной охраны, крайне тягостной для населения и дающей полный простор широкому произволу администрации; суд стеснён и ограничен в деле ограждения правды и закона. Такое положение дел создаёт неисчислимые бедствия для населения во всех проявлениях частной и общественной жизни и вызывает всеобщее недовольство.
Черниговское собрание, пребывая в твёрдом убеждении, что водворение в стране порядка, права и правды может быть достигнуто единственно установлением тесного общения верховной власти с народом, всеподданнейше просит ваше величество услышать искреннее и правдивое слово русской земли, для чего призвать свободно избранных представителей земства и повелеть им независимо и самостоятельно начертать проект реформ,  отвечающих столь близко им известным основным нуждам русского населения; и проект этот дозвольте непосредственно представить вашему величеству. Обсуждение вопроса и выработка совершены при закрытых дверях».
На этой телеграмме государь-царь начертал: «Нахожу поступок председателя черниговского губернского земского собрания дерзким и бестактным. Заниматься вопросами государственного управления не дело земских собраний, круг деятельности и права которых ясно очерчены  законами.
Газеты  опубликовали эти документы бес комментарий.
Было совещание министров у царя, и был приглашён военный министр Сахаров. Газета «Берлинер Тагеблат» приглашает германскую публику, вложившую чрезвычайно большие капиталы в русские займы, «воздержаться от участия в новом русском займе».
Это ответ Европы на глупое «Сообщение» и «Указ» императора.
Озлобление против вел. кн. Алексея Александровича за неподготовленность флота, требуют его отставки. Требуют стушевать значение вел. князей, чтобы они были отетственны перед законом, что вел. князья плодят недовольных, желающих конституции.
600 человек собралось, чтобы чевствовать воспоминание 14 декабря 1825 года, т.е. воспоминание бунта гвардии. Они все выкрикнули одобрение черниговскому проекту.
Витте ненавидит царя, что он желает, чтобы царя убили, он тогда явится самодержавным.
Говорят, что царь «ничего не понимает», что творится в России. На всех донесениях он ставит отметку красным карандашом, ни с кем не говорит, не советуется, как вести дело.
Империя в руках мошенников и казнокрадов. Власть хлопает глазами на разоблачения в прессе, спускают слухи на проверенных тормозах.
Депеша о капитуляции Порт-Артура была получена царём во время пути. Новость была принята царём равнодушно. Военный министр Сахаров рассказывал анекдоты, он умел забавлять царя, все хохотали. Не дай бог, если об этом узнает народ. Штюрмер говорит, что царь болен, его болезнь – отсутствие воли, он всем уступает, а вырывает у него уступки самый ловкий в мире человек – Витте.
Стало известно, что Стессель написал адмиралу Ноги о сдаче Порт-Артура. Его жена приобрела в Петербурге несколько доходных домов. Это цена народной крови.
Говорят, что в Москве толпа буйствовала, что в доме генерал-губернатора разбили все окна. В одном учёном обществе кричали: «Долой самодержавие!». Диков говорит, что англичане испортили телеграф, чтобы не было известно о движении японского флота. Моряки обвиняют Стесселя, что он разооружил флот, не выпустил флот в море в поисках  военного счастья. Флот погибает в гавани.
Стало известно, что террористы имели список из 17 фамилий на их истребление. Эта  партия собиралась убить царя, двух цариц и Победоносцева.
Забастовали 12 тыс. человек рабочих Путиловского завода. Их поддержат 42 тыс. человек.
Говорят, что священник Гапон – тёмная личность. Он устраивает забастовки по приказу полицмейстера Трепова. В Трепова стреляли, но даже не ранили.
Вокруг трона шипит змеиный клубок, который жалит умных, но слабых, и слетает корона с головы  безвольного царя, падает в тёмную пропасть. Карикатура появилась на страницах мировых изданий. Революционеры кричат: «Долой самодержавие!».
Сегодня – забастовка рабочих петербурских фабрик и заводов. Забастовало 65 800 чел.
Толпу ведёт поп Гапон. Батальону солдат Семёновского полка приказано стрелять залпами.
Говорят, что из Швейцарии прибыли анархисты, чтобы убить царя и его семью.
Готовы три бомбы – для царицы-матери, вел. кн. Сергея и вел. кн. Алексея. Говорят, что царица-мать и вел. кн. Владимир против царя и хотят его устранить. Во время Иордани, когда митрополит погружал крест в воду, раздался пушечный салют. Оказалось, что одна из пушек была заряжена картечью. Одна пуля ранила городового, были разбиты окна в Зимнем дворце, осколком стекла ранены Авелан и Зилотти. Все типографии забастовали, и завтра ни одна газета не выйдет.
Цель рабочих в эту минуту – испортить водопровод и электричество, оставить город без воды и света и начать поджоги. Сегодня закрылся ещё завод – Патронный.
На Троицком мосту встретились рабочие, более 20 тыс. человек, и кавалерия. Семёновцы дали залп, отбили несколько хоругвий, но поп Гапон ускользнул. Ружейные залпы раздаются в разных концах города. Рабочие разгромили несколько складов с оружием и взяли оружие в складе флотского экипажа. Если войска откажутся водворять порядок, то начнутся погромы и резьня.  По сведеньям Бутовского убитых более 500 человек.
Этого анархиста в рясе до сих пор не арестовали. Говорят, что он связан с полицией. За границей все возмущены против России, что нигде в Европе, ни в одном городе, не стреляют в мирных жителей, что это варварство самодержавия.
Царь собирается переехать в Петербург из Царского села и принять депутацию от рабочих Полицмейстер Галле показал прокламацию – воззвание к солдатам: не слушать команды офицеров, бить их, повернуть оружие против угнетателей, «долой царя» и так далее.
Учебные заведения забастовали, закрываются Горное училище, Институт инженеров путей сообщения и др. Студенты вышли на улицы.
Были у Мирского редакторы петербурских газет и составили адрес министру: «Совещание редакторов ежедневных изданий признают необходимым, в особенности в настоящее трудное и тяжёлое время, ныне же предоставить печати полную свободу сообщения фактов и событий общественной жизни и обсуждения их. Собрание считает своим долгом заявить, что является необходимым созыв Земского  собора для устроения государственного порядка в России.
Собор этот должен состоять из свободно избранных представителей всех сословий и классов населения и пользоваться неограниченной свободой прений и постановлений.
Собрания Земского собора должны происходить при полной гласности». Максимович сказал, что вчера ночью арестовано 40 литераторов. Начинаются репрессии.
Арестованы Набоков, Кедрин, Максим Горький, Гессен и многие другие. Неведомо, куда скрылся поп Гапон. Говорят, его завербовал Зубатов и утвердил Плеве. Они готовили революцию и свержение царя. Они виновны в беспорядках. Министры готовят обращение царя к народу. Трепов взял все газеты под свою цензуру. Одни министры требуют арестовать Гапона, другие говорят, что с Гапоном – спокойнее.
Железная дорога до Златоуста не ходит. Задерживается переброска войск, боеприпасов, продовольствия, раненых. Творится что-то ужасное.
Мирский получил отставку и пил за то, что уходит живым из министров. Дапутацию рабочих готовят  к приёму царя. Трепов требует, чтобы рабочие, когда войдёт царь, сказали бы ему: «Прости, государь!».
В городе говорят, что Гапон упразднил бога, а Мирский упразднил царя. Из Одессы – депеша, что там ранен полицмейстер Головин. Одесские евреи требуют равноправия с другими народами России, права свободного выезда из страны. Было совещание у царя насчёт кабинета министров. Были Воронцов, Фредерикс, Коковцев, Сольский, Рихтер, Зверев и  Витте. Если будет кабинет, то Витте станет владыкой. Речь царя, сказанная царём рабочей депутации, была написана Мосоловым.
Сообшили о беспорядках в Варшаве. 5 тыс. рабочих, вместе с жёнами и детьми, с песней «Марсельеза», шли по улицам. Солдаты открыли огонь. Много убитых, в их числе женщины и дети. В городе Ногайске (Войска Донского), что этот город горит и идёт резьня.
Вчера был взрыв в Михайловском полку, погибли два человека.
Говорят, что в Петербурге 8 масонских лож,  и в одной из них – Витте, играет большую роль, как масон высоких градусов.
«Агенством» получена депеша из Минска о том, что были большие беспорядки. Митрополит Антоний и Витте совместно работают над уничтожением нашего государственного строя. Один хочет быть диктатором, другой – патриархом республики. Ужастно печально, что во главе нашей церкви стоит проходимецмитрополит, который интригует с Витте и готовит революцию. Вот так царь! Даже митрополит у него фальшивый.
Поп Гапон спешно выехал из Женевы в Цюрих для совещания с революционерами и проведения грандиозной религиозной демонстрации, которая организуется в России.
Попы будут требовать прекращения войны и улучшения быта рабочих.
Вчера в Уфе, в городском саду, ранен губернатор Соколовский. Депеша из Баку, что там убит бомбой губернатор кн. Накашидзе. Из Седлец – ранен бомбой полицмейстер Шедевер. Две бомбы в один день, так нам и  надо.
Царь, узник Царского Села, поехал с братом инкогнито в Петергоф. До чего дожили – царь свободно не может передвигаться по империи.
Указ о веротерпимости. Мужики из Седлецкой губернии спросили царя: «Правда ли, что царь принимает католическую веру?». Царь ответил, что неправда и успокоил их, что они будут защищены от козней ксендзов. Молодая царица улыбалась.
Убийца вел. кн. Сергея Александровича Каляев повешен; смело пошёл на казнь. Дознано, по какой причине у нас не оказалось пушек. Куропаткин увлёкся мадам Моулин, которая уговорила его сделать заказ, минуя Артиллерийское ведомство. Заказ сделан, деньги уплачены, а пушки не получены. Солдаты идут в атаку без артподготовки.
Сегодня пришли ужастные вести: 12 русских военных судов погибло, погибли контрминоносцы и транспорты. Есть известия, что Рожественский на «Суворове» проскочил во Владивосток, а Небогатов, с тремя боевыми эсминцами, сдался японцам. «Владимир Мономах» выкинулся на берег. Царь намерен продолжать войну до победного конца.
Говорят, что Московский и Семёновский полки отправляются на Дальний Восток. Жаль посылать туда гвардию – прямо на убой. Матросы из запасных отказались драться, кричали: «За мошенников и казнокрадов в бой не пойдём!
Долой самодержавие!». Командир «Орла» Юнг, застрелился, старший офицер – тоже. Половину матросов перевязали в каторгу.
Стало известно, что наши снаряды пробивают броню японцев навылет, а взрываются за бортом, в море. Японцы смеются: «Холосо заплатили генералу Бринку. Его взрыватели – замедленного действия. Конониры бьют точно, поражают метко, а корабли Микадо, как заговоренные – не горят. Русский матрос – храбрый матрос».
Застрелился Савва Морозов; он так спутался с анархистами и большевиками, что ему ничего больше не оставалось, как покончить с собой. Морозов на революционеров потратил 3 мил. рублей. Ленин прислал из-за границы соболезнование: большевики лишились финансовых субсидий.
Напечатан рескрипт на имя вел. кн. Алексея Александровича об уходе его из флота.
Морское ведомство виновато, что суда тихоходные, вооружение устаревшее. Ведётся охота на Трепова. Многим хочется в Петербурге от него избавиться. Волынские крестьяне прислали адрес царю, в котором они благодарят царя за указ о веротерпимости. Что более 500 человек перешло в католичество, а царь написал на адресе: «прочёл с удовольствием». Он что не понимает суть вопроса?
Царь принимал московскую депутацию – 14 человек. Что, сегодняшний приём и слова царя это – эпоха, это – начало конца, конец самодержавия. Царь думает, что всё ещё можно забрать в свои руки, а министры-либералы и масоны готовят крах династии. Считается самым счастливым исходом для царя, если он живым вместе с семьёй успеет покинуть  Россию. Все недовольны манифестом: ни либералы, ни консерваторы. Вопрос о мире – ожидают окончания его послезавтра. Общее мнение – мира не будет.
Данная автономия университетам не помогла. Смерть ректора Трубецкого ухудшила положение, дав повод производить уличные беспорядки.
Бастуют служащие железных дорог. Опубликован манифест. Толпы народа стоят на улицах с красными флагами. Отставка Победоносцева, отставка Глазова. 15 тыс. человек явились к дому Оболенского, требуя его удаления. Ушли в отставку вел. кн. Александр Михайлович и вел. кн. Константин Константинович. Трепов ушёл в отставку. Все требования революционеров-масонов  исполняются!
Погром и бунт в Кронштадте – матросы возмутились. Нашествие крестьян на Тамбов, сильные аграрные беспорядки. Клингенберг (Могилёв) ранен женщиной из револьвера. Морской бунт во Владивостоке. Фабрики, заводы, типографии не работают. Варшавская и Балтийская железная дорога остановились.
Опубликован манифест – льготное приобретение крестьянами земли. Забастовки продолжаются. Говорят, арестованы руководители забастовки. В
Борисоглебске вице-губернатор Богданович приказал стрелять. Погибло до 100 человек. Тревожные вести из Севастополя. Матросы и рабочие взбунтовались. «Очаков» сдался, горит. Лейтенанта Шмидта арестовали. Забастовали 3 тыс. извозчиков. Забастовала полиция. В Воронеже взбунтовался батальон запасных солдат. В тюрьме был пожар, заключённые разбежались. Убит в Саратове генераладъютант Сахаров женщиной.
В Риге учреждено временное правительство. В Финляндии образовывается национальная армия. Тревожные вести из Москвы: 4 полка гренадёрского корпуса отказались стрелять в народ. Сегодня ранен в Севастополе адмирал Чухнин бабой, которую он тут же приказал застрелить. Брошена бомба в членов «Союза русского народа», много убитых.
Поп Гапон спокойно оставался в Петербурге, и сидел у Витте часами.
Появилось мнение, что пока у нас этот царь, порядка в России не будет. А царь сказал депутации из Иваново-Вознесенска: «Я, как встарь, буду самодержавный и неограниченный монарх. Милости, дарованные манифестом, я исполню для блага народа. Я  верю  вам и ценю ваши чувства. Благодарю в вашем лице всю самодержавно-монархическую партию».
Говорят, что Гапон в Петербурге орудует, но где и как – неизвестно.
Весь Кабинет Витте «ушёл», что сформирован новый. Примьером будет Горемыкин, а министром внутренных дел они называют Столыпина. Это самое важное назначение, от которого зависит спокойствие России.
Говорят, что спокойнее, что царь не в Царском Селе, а в Петергофе, что оттуда ему будет легче, в случае надобности, уехать из России.
Есть депеша из Вологды, что там во время пожара ранен губернатор Лодыженский. Царю доложили об убийстве адмирала Кузьмича. Он топнул ногой и воскликнул: «После всех этих убийств они смеют ещё говорить об амнистии масонов, либералов и др.».
Лодыжинский был ранен камнем в шею черносотенцем. Появились такие люди в России.  Настала критическая минута – сегодня, в три часа, первая встреча двух враждующих  сторон – Думы и Кабинета. Как Кабинет справиться со своей задачей, сумеет ли осадить Думу? Говорили, что настало время распустить Думу, но боятся, что разгорится пожар. Дума явилась со своим законопроектом об отмене смертной казни и амнистии. Но Дума, со своими кадетами, сама себя провалит, что многих из них трудовики поколотили, в том числе и Кедрина. Назрел вопрос о привлечении 19 членов Думы, которые напечатали в газетах революционное воззвание к рабочим.
Ранен  флигель-адъютант Тотлебен – месть за то, что он выгнал из сапёрного батальона левого агитатора. В войсках большое брожение, идут слухи о перемене династии. Члены Думы бежали в Выборг, выпустили прокламацию к народу. В Лондоне их встретили большими овациями. В Победоносцева была брошена бомба. Стешинский получил угрожающие письма, чтобы он не жил с дочерью, иначе и её убьют. Все газеты пишут об убийстве португальского короля в Лиссабоне. Ненависть к царям и королям растёт не по дням, а по часам. Виноваты родственники венценосцев, которые окружили себя негодяями, подтачивают троны. Один вел. кн. Александр Михойлович чего стоит царю и России. Из-за него была японская война, в которой погибли престиж и величие России. Каких людей ввёл к царю вел. кн. – просто ужас! Все эти Клоповы, Шараповы, Абаза, зачислены в свиту, получают по 17 тыс., а казна пуста.
Царь теперь желает войны, он чувствует, что России нужна победоносная война. На Кавказ уже двинуто с этой целью 4 корпуса. Турция ждёт, что создадут конфликт для этого.
На письмах в Турцию царь никогда не пишет «Констонтинополь», а всегда «Царьград».
Не дай бог, чтобы царь захотел взять этот город. Что творится в военном ведомстве? В Киевский военный округ прислали пушки, а лафетов нет. Нет возможности учить солдат стрельбе.
За границей вел. кн. окружены любовницами и кокотками, что одна Балетта стоит дороже, чем Цусима. В Моноко Мария Павловна проводит время за рулеткой, ставит стотысячные ставки. Высший свет шокирован поведением «этих русских».
В армии и флоте сплошная анархия. Николай Николаевич, Пётр Николаевич, Сергей Михайлович, генералы Палицин, Редигер, Газенкампф, дают аттестации генералам, топят всех у кого есть способности, есть инециатива.
Царь – сфинкс, которого разгадать нельзя – слабовольный, но взять его в руки невозможно. В Севастополе неспокойно, с корабельной стороны выселено 400 евреев. Они распостраняли прокламации к военным, оправдывали лейтенанта Шмидта.  Эскадра адмирала Кригера догнала взбунтовавшийся «Потёмкин», но огонь не открыла, так как за броненосцем ушли многие миноносцы, которые могли потопить эскадру карателей.
Адмирал Чухнин растерялся.
По случаю юбелея Льва Толстого Гермоген сказал речь: «О, окаянный и презренный российский Иуда, удавивший в своём духе всё святое, нравственночистое и нравственно-благородное, повесивший себя, как лютый самоубийца, на сухой ветке собственного возгордившегося ума и развращённого таланта, нравственно сгнивший теперь до мозга костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмрадием заражающий всю жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества! Анафема тебе, подлый разбесившийся прелестник, ядом страстного и развращённого твоего таланта отравивший и приведший к вечной погибели многие и многие души несчастных и слабоумных соотечественников твоих!». В Петербурге экспроприаторами украдено казённых денег более миллиона. Петербург Столыпиным недоволен, что он безволен, не решается на жёсткие меры.
В Париже скончался от воспаления лёгких вел. кн. Алексей Александрович.
Как генерал-адмирал он вёл дело так, что хищения при нём процветали.
В Царском Селе «прелюбодеяние». Оттого царь так стареет и так нервен. Царица-мать жалеет вел. кн. Николая Николаевича: «Он болеет неизлечимой болезнью и он глуп. Его ненавидят в войсках, презирают в гвардии».
Царя губит то, что он фальшив, что на него нельзя надеяться, никто не уверен в завтрашнем  дне.  Он  удаляет от себя преданных людей, приближает мошенников. После смерти вел. кн. Владимира Александровича, последнего Великого князя род Романовых вымирает. Умри царь – кто наследует престол? У царицы – страшная неврастения, на ногах появились язвы. Она может кончить сумасшеседствием. Кто-то пошутил: «Их вылечит революция». Царица стала через край богомольна, часто ездит в собор, а царь остаётся одинок. Теперь революцию готовят высшие чиновники: сажают в тюрьму людей за их убеждения, а выходят бомбометатели. Их отсылают в войска, а они готовят из солдат революционеров.
Сербы приняли отречение королевича Георгия от престола, назвали его убийцем. Германия принудила нас признать аннексию Боснии и Герцеговины. В случае отказа угрожают объявить войну и начать военные действия. Весь военный мир и вся Россия признаёт, что согласие на аннексию хуже Цусимы.
Какое ужасное время переживает русский народ, какие грязные личности занимают почётное положение у руля русского корабля.
Сегодня открылись все странности Гермогена, что он скопец: после семинарии он себя оскопил и превратился в воинсвующего святошу.
Оказывается, что приезд царя в Ялту отложен из-за семейных неприятностей. Вот какую царицу получила Россия! Как лечить женщину, которая сожительствует со «стервой» Вырубовой. Позор на всю Европу.
Говорят, что к убийству Герценштейна причастны Пуришкевич и Казаринов, а так же Столыпин и Крыжановский, которые давали деньги на это убийство.
Среди солдат и матросов недовольство только начинало складываться в революционные настроения, а среди офицеров преобладала огульная критика верхов, делались  попытки пересмотреть политику России; причины своих неудач выискивали не в порядках монархического строя, а лишь в отдельных частностях, которые никак не свести в единый и решительный узел всеобщего возмущения.
Но они не стеснялись выражать своё возмущение и болше всех доставалось окружению царя: «Оплели паутиной царскую волю,  а страдает дело, армия и флот» – говорили монархисты.
Глава 3 ПЕРСИДСКИЙ ПОХОД
 
В Екатеринодар, войсковому атаману Казачьего Войска, поступила правительственная телеграмма: «Срочно! Кубанский корпус поступает в распоряжение наместника на Кавказе для дальнейших  боевых действий. Военный министр – подпись».
Станичники завершали посевную. Конные сеялки прошли последний загон, как степные корабли, причалили к «табору». Женщины сбросили платки и косынки, радовались весеннему солнцу, накрывали походный «достархан». Казаки разлеглись на бурках, ели домашнюю колбасу, копчёное сало, солёные овощи, запивали озварами и квасом. Весёлый смех, шутки и прибаутки сближали соседей, мирили врагов. Вера Халзун нянчила младенца, кормила грудью. Четыре сына и дочь окружили отца, а Дмитрий возился с двухгодовалой дочерью, повязывал ей на голове белую косынку: «Солнце красное, весеннее, зацелует красавицу, порассеет на щеках веснушки и станет Лена подсолнухом!» – грозил он дочери. Та хохотала, сбрасывала платок: «Мама Вера сказала, что я василёк, ромашка, ночная фиалка, потому, что у меня глазки голубые». Старшему Василию исполнилось 12 лет. Он, как взрослый казак, управлялся с лошадьми и лошади его слушались. Остальные сыновья ещё малы, но казаки, одеты по-весеннему, а кубанки не сбрасывают. Раз на голове кубанка, значит – казак, а не какой-то иногородний. Те бегают в одних портках, босыми ногами пыль загребают. Что поделаешь – голота.
Вера накормила младенца, подсела к мужу: «Ой, казак скачет, а на пике – красный флажок!» – крикнула она, заплакала, запричитала. Весь станичный «табор» всполошился, а казак подскакал, крикнул: «Всполох!», ускакал в сторону Старомышастовской станицы. Это слово разделило  время  на мир и на войну. Дмитрий поднялся в седло, крикнул: «Я к атаману! Готовте отца к походу!» – гикнул, ускакал.
«Были сборы не долги, от Кубани до Волги, мы коней боевых поведём!».
«Первая очередь казаков служит на Кавказе. Поднять 2-ю и 3-ю очередь, поставить в строй эскадронов. Перековать лошадей, проверить сбрую и оружие, запастись фуражом и продовольствием. Камандуй, старшина, тебе вести полк в поход!» – сказал атаман. В комнату вошли командиры сотен. Дмитрий осмотрел сотников, приказал: «Готовность к походу – три дня. Охрименко, соберёшь всех станичных ковалей и шорников, выделишь молотобойцев и подручных, перековать конный состав. Павленко, твоя сотня готовит передвижной состав, подводы и лошадей.  Сотня Сухомлина готовит продовольствие и фураж. Всё, казаки, по коням!». Захар спросил: «На сколько дней готовить запас?». Казаки засмеялись, а атаман махнул рукой: «За перевалами Кавказа есть цветущая страна Грузия, а за Грузией – неизвестные страны, где хурма и халва падают с небес, где поют прекрасные гурии, а по холмам бродят тучные табуны и отары. Нет человека, который всё знает, а молчание мудреца – золото!» – атаман шутил.  Дмитрий подъехал к дому, на крылечке увидел всю свою семью. Сердце сжалось, застучало церковным колоколом. К воротам подскакали вестовой и ординарец. Дмитрий вручил  ординарцу коня, приказал заменить стремена и подпругу, перековать. Казаки гикнули, ускакали. Он сел рядом с женой, обнял за плечи. Дети прижались к ним, молчали. Только младенец гугукал, пускал пузыри.
Василий поднялся, пошёл управляться. Он понимал без слов, что остался в семье за старшего, что он должен помогать матери, защищать сестру и братьев.
Вечер распахнул звёздное небо, от горизонта показалась Большая Медведица. Вера шептала: «Великие боги! Осветите путь казака!».
Решение царя о вводе войск в Персию «напророчил старец» Григорий Распутин. Газеты разоблачают этого «святого старца», но высокие покровители не верят словам. Сильную поддержку он имеет в самой царице. И этого дрянного человека допускают во всякое время во дворец. Распутин, в смазных сапогах, шагал по персидским коврам, слуги и фрейлины разбегались. Он перекрестился на картину «Венеры Милосской», поклонился царю: «Персидское посольство зафрактовало экспресс  «Мин-Воды – Москва», скоро прибудут в Петербург. В Персии углубился распад, власть шаха совсем ослабла. Ты, брат, помоги шаху, он настроен пророссийски. Басурман, но союзник верный. С Запада на него давит Турция, а турецкие эмиссары взбунтовали Северную Персию» – сказал он царю, посадил на колени наследника. У мальчика из носа капала кровь. Он поводил рукой перед лицом и кровь перестала капать. Мальчик взобрался на деревянного коня, подарок германского императора, размахивал деревянной саблей: «Я – казак Мамай! Все враги разбегаются!» – кричал он.
Николай 2-й восседал на троне, Александра Фёдоровна – рядом.
Послы, в дорогих халатах, в белых чальмах на головах, заполнили Тронный зал. Подарки шаха сложили к подножию трона: «Великий Белый царь! Да накроет тебя Аллах полой халата, да победишь ты всех врагов ислама, да царствовать тебе тысячу лет!».
Так началась необъявленная «локальная» война.
Казачий корпус преодолел перевалы Кавказа, напоили коней водой Куры и Аракса, вторглись на территорию Персии, и попали в средние века. Кочевые племена всё так же кочевали, караваны верблюдов шагали по Великому шёлковому пути, а разбойные племена шахсевен грабили караваны и кочевья. В городах, беснующиеся толпы с именем Аллаха осаждали русские представительства. Казаки держали круговую оборону, готовились дорого продать свои жизни.
Кубанские сотни врывались в города, разгоняли зачинщиков смуты, главарей пороли нагайками, и становились на постой. Местное население обязали кормить и снабжать фуражом дежурные сотни.  Городское население успокоилось.
Племена шахсевенов получили немецкое оружие, турецких наставников, повели правильное наступление. В отместку русским они малыми отрядами переходили границу, угоняли скот и женщин. Разгорелась партизанская война.
Генерал Фидаров собрал командиров полков на совещание. Он сказал: «Господа казаки! Скоро, как два года мы гоняемся за бандитами. Днём они пьют чай в своих шатрах, а ночами выходят на разбой. Мы не знаем, где их базы, но знаем, что воглаве бандитов стоит брат шаха. Он решил захватить престол, но не успел собрать войско. Он, как шакал, ночами выходит на охоту. Казаки теряют товарищей, готовы вырубить всех шахсевенов. Европейские дипломаты обвинят казаков в геноциде персидского народа!».
Старшина Дмитрий поднялся: «Господин генерал! Казаки предлагают собрать караван, по Великому шёлковому пути, минуя города, от кочевья к кочевью, разнести весть, что везут золото из братского Афганистана, и, что брату шаха быть шахом!». Казаки зашумели, хлопали Дмитрия по плечам: «Надо собрать всех казаков, кто владеет языком персов. Усиленная охрана из двух сотен не вызовёт подозрения. Два полка движутся паралельными тропами, будут готовы окружить лагерь шахсевенов. Шакалы попадут в капкан!».
Сорок верблюдов несли на горбах добычу Кубанского войска. Казаки, как настоящие караваньщики, рыскали вокруг каравана, расспрашивали встречных, угощали кок-чаем.
В долине реки Карасу показался отряд  шахсевенов. Войны несли  знамя шаха, знамёна отдельных племён. Три друга поскакали на встречу: «Великий шах Персии ждёт караванпашу в полевом стане. Награда ждёт отважных!» – приветствовал казаков седой перс.
Казаки окружили лагерь полумесяцем и засверкали клинки. Табуны разномасных лошадей ворвались в ставку шаха, подняли панику. Разбойники переели баранины, перепили кумыса, не сопротивлялись. Генерал Фидаров крикнул в толпу шахсевенов: «Простые войны – налево, знатные – направо, будем принимать на Коране присягу. Брата шаха и его приближенных отправим на суд шаха!» Толпа взревела, резались кривыми персидскими ножами, выбросили к ногам генерала десятки голов: «Они прибыли из Тегерана, они соблазнили старейшин племени службой новому шаху. Они принесли шахсевенам позор плена. Клянёмся никогда не поднимать оружия против России и не вторгаться на её территорию!».
В Северной Персии наступил долгожданный мир. Кочевники кочевали, не признавали границ провинций, считали реки и степи своими владениями. На стенах Тегерана выставили свежие головы врагов шаха. Турецкие эмиссары бежали в Турцию, их ловили, казнили персидским судом. Турецкий султан двинул войска к Арминии. Николай 2-й отмахнулся от армян: «Они знаменитые торговцы, откупятся от погрома!».
Турки вырезали миллионы армян, их территорию присоединили к Оттоманской Порте. Четыре армейских корпуса вошли в Грузию, встали на границах с Турцией.
24 сотни кубанцев и терцев остались нести службу в Персии, и, что удивительно: запели «персидские мотивы». В ритме танца, как древние персы, читали Омара Хаяма и других восточных поэтов. Народ сбегался на «скачки казаков». А казаки, на лихих скакунах, джигитовали так, что персы качали головами. Они удивлялись: приходили войска шаха, грабили и убивали, а казаки подпрягали коней в плуг и бороны, помогали в уборке урожая.
В 1912 году мятежные улемы и мурзы подписали и приняли присягу: «Никогда не воевать с Россией, жить в мире и дружбе».
Кубанский корпус вернулся на родину. Станичники встретили казаков песнями радости, оплакали погибших, разделили добычу. Дети подросли, казаки не узнавали своих сыновей.
Вера встретила Дмитрия, расцеловала, усадила за стол. Напротив отца сидели: Василий, Иван, Александр, Тарас,  а рядом с матерью сидела подросшая Лена. Все  ждали, когда отец стукнет ложкой по столу, а он смотрел на жену и детей, и невольная слеза туманила глаза.
Вера улыбнулась, сказала: «Спасибо Божьей матери. Она услышала наши молитвы. Отец вернулся из похода. Вся семья в сборе». Все повернулись к иконе, перекрестились. Дмитрий улыбнулся, стукнул ложкой по столу. Казаки заработали ложками. Кубанский борщ и каша с мясом насытили казаков. Тарас спросил: «Папка, привёз кавказский кинжал?
Крёстный говорит, что пора меня на коня сажать, в казаки верстать». Ребята захохотали, а Тарас надул губы, но не плакал. Он помнил слова отца, что казак не плачет и не теряет  бодрость духа никогда. Лена оттолкнула Тараса, забралась к отцу на колени. Василий успокоил брата: «Она же девочка, потому ей только на коленях отца скакать, а мы пойдём в конюшню друга выбирать. Ты подрастёшь, и конь возмужает, вот тогда ты раскинешь руки и полетишь над степью, как степной орёл». Не знал Василий, что Тарасу не быть казаком, а пропадёт он в степях Казахстана в бараке раскулаченных. Великая война и революция разбросает семью Халзун по белому свету. Что пойдут брат на брата, сын на отца.
Глобальная война вызревала 40 лет. Германия нацелилась на мировое господство. Вера любила Дмитрия так, что вскоре шла по станице с округлившимся животом. Кумушки радовались: «Докторша плодовитой оказалась, людей лечит, и любить умеет».
Кубань несла ледниковые воды, прыгала в Азовское море, как в бездонную бездну, а Седой Азов выплёскивался в просторы Чёрного моря. Круговорот воды в природе – вечен.
Глава 4 ПОЛИТИЧЕСКИЙ
К станичному управлению подкатила тачанка. На сиденьи развалился жандармский офицер, а на козлах, рядом с возницей, сидел господин в городском костюме-тройке и в шляпе на голове. Он спрыгнул на землю, поблагодарил казака-возницу: «Спасибо, брат, доставил, как барина на бал. Что ж, потанцуем на Кубани, послушаем запорожские песни, вспомним свободу и волю сечевиков». Офицер крякнул, прикрикнул: «Ну, ты – марксист! Здесь служивые казаки, а не бузытёры-рабочие. За пропаганду против монархии могут выпороть!».
Молодой господин снаял шляпу, шутливо поклонился: «Моя фамилия Шамрай, а на брудершафт мы не пили, так что не тыкайте. Я окончил Академию, имею учёную степень, приехал на Кубань для сбора устных данных, чтобы систематизировать их,  и создать историю Кубанского Войска. Учение – марксизм признано в западных странах. Капитал Маркса не пылится на полках библиотек. Пытливый ум пытается познать тайну мироздания, а опричники и стражники кричат: «Не сметь! Не пущу! Накажу!». Эта речь была сказана так, что казак захохотал. Ему надоел жандарм с его окриками, с повадками барина, а этот «москаль» назвал братом и разговоривает, как сравным.
На крыльце правления показались станичный атаман и писарь. Они только что изучили предписание войскового управления «о правилах надзора над политическими» и были готовы выполнить их точно и в срок. Атаман козырнул офицеру, гаркнул: «Здравия желаю!», а писарь стоял, улыбался. Писарь разбирался в политических баталиях Петербурского бомонда и света, слышал о масонах и либералах, а живого большевика вилел впервые.
Офицер протянул пакет с сопроводительными документами, шепнул атаману: «Этот кандидат выступил с речью на сессии Гос. Думы, предложил закон об отмене расстрела и равных прав евреев с русскими. Его негласно выпроводили из столицы под надзор верных  казаков.
Он не ограничен в передвижении, имеет задание от Географического общества, но нужен глаз, да глаз». Писарь спросил: «Павел Шамрай был замечательным художником, послужил на благо родной Кубани, а этот Шамрай – внук его?». Офицер согласно кивнул. К управлению подскакал офицер-кубанец столичной лейб-гвардии, бросил повод вестовому казаку: «А, скажи, брат, где тут Сашко Шамрай? Он должен быть в вашей станице».
Атаман, жандарм, писарь и казаки стояли, смотрели, а политический обнимался с блестящим офицером лейб-гвардии: «От самой столицы гнал коня, а догнал только в станице.
Ошибочка вышла, ты свободен, как ветер!» – хлопал по спине «демократа».
Жандарм ворчал: «Вроде пустое дело, этот политический, но видный человек. Такие вот и мутят воду. Не ссылать их, а башку отрывать напрочь! Политичес-кой…».
Писарь протянул документы Александру, а ему вспомнились глаза следователя, равнодушно-серые и бесстрастный голос прокурора: «Соотнося в совокупности вред, чинимый подсудимым в продолжении длительного времени…». И вот четыре года ссылки «с лишением всех прав и состояния». Как будьто у Александра были какие-то права, кроме права бороться против «права» этих господ чинить произвол и бесправие. Он был из бедной семьи, состоял в уездном училище и Академии на общественный счёт, а офицеры лейб-гвардии казачьей сотни опекали его и отписывали в Екатеринодар об его успехах. Когда его выдвинули и он стал членом Думы, войсковая канцелярия повысила степендию до 1270 руб. в год. Он приобрёл костюмы и обувь, выглядел респектабельным господином, но уже много лет состоял в кружке социалистов-коммунистов. К нему прислушивались, ему верили.
В Политехническом институте Екатеринодара, в актовом зале, не протолкнуться. Студенты заполнили все проходы, набились на галерке, как сельди в бочке, ждали столичного оратора: «Говорят, что он кубанский казак, а дед его – знаменитый художник Павел Шамрай».
«Учёный человек. Простого казака в состав Думы неизбрали бы» – слышались голоса.
На трибуну поднялся ректор института, постучал карандашом в колокольчик:
«Господа студенты, попрошу тишины.  К нам прибыл из столицы кандидат исторических наук, член Гос. Думы господин Шамрай Александр. Поприветствуем его!». – Гром аплодисментов заглушил последние слова ректора. Хлопали, нежалея рук.
Александр встал за трибуну, поднял руку. В зале поселилась тишина.
«Указам императора Николая 2-го ряду Кубанских полков присвоены имена «вечных шефов» – Екатерины Великой, Потёмкина, Чепиги, Головатого, Бескровного, Засса. Мы должны знать и гордиться своей историей, помнить великих предков». – Гром аваций.
«Казаки не запятнали чести русского оружия, но буржуазное правительство, бездарные полководцы вели Русско-Японскую войну так, что нам пришлось покинуть Маньчжурию, Порт-Артур, подарить Японии Южный Сахалин. Казаки не заслужили этого позора».
Зал взорвался криками: «Долой самодержавие! Министров-масонов к ответу!». Колокольчик в руке ректора звенел непереставая: «Господа студенты! У нас не политическая сходка, а лекция о «Международном положении». Я прикажу выводить крикунов из зала!».
«40 лет вызревает глобальная война. А в Морском министерстве обнаруживаются хищения 502 мил. Флот не строится, а деньги уходят в чужие карманы. Войска находятся в тяжёлом положеньи. Ввели защитное обмундирование, серые шинели, но их нет, ружья старого образца, пушек нет. Заграничные заказы не выполняются, саботируются Англией и Францией. Пулемётов, в нужном количестве, нет;  армию кормят подрядчики, так как на продовольствие денег нет;  полки задолжали кредиторам, а кредиты запаздывают. Россия готовится к празнованию 300 летия рода Романовых, но погиб от руки полицейской охраны председатель правительства Столыпин. Он, как и все реформаторы, наделал множество ошибок, но Россия расцвела в аграрном секторе. Страшно за царя! При теперешнем брожении умов нельзя устраивать торжества. В Совете министров царствует грызня и злоба.
Вельгельм германский нацелился на мировое господство, а для этого надо в первую очередь сокрушить Россию. Он собрал союзников: АвстроВенгрию, Турцию, Болгарию, возможно, к ним присоединиться Япония. Наша дипломатия одряхлела, как граф Шувалов, который изрядно выпив,  не выслушал предлагаемого соглашения с Японией, а Япония предлагала очень выгодные условия относительно Кореи, отдавала два южных порта – Фузан и Мазампо. Вот наша дипломатия, которая развязала войну. Ито уехал и устроил соглашение с Англией. Английские банкиры заработали миллиарды на поставках оружия Японие.
Сотни тыс. солдат полегли на полях Маньчжурии, погибли в проливах Цусимы.
Соединённым штатам выгодно ослабление Европейских держав. Они подталкивают Германию на войну на два фронта. России не нужна война, но слабая монархия идёт на уступки либералам-масонам, которые наживутся на крови народа. Вот основные три момента: война ведётся для захвата чужих территорий – это захватническая война. Второе –  мировому капиталу выгодно толкнуть народы на братоубийственную войну. И третье – репрессиями подавить авангард рабочего класса в странах капитала». Зал взревел, когда увидел, что на трибуну поднимается полицмейстер с нарядом полиции. Несколько казаков преградили им  путь, а офицер лейб-гвардии увёл Александра. Студенты забросали полицию гнилыми помидорами. Где только взяли?
«Ну, ты брат, даёшь! Значит, правду о тебе говорят, что ты политический?
Мы – грамотные, читаем газеты, спорим, но отличить большевиков от меньшевиков неспособны. Империализм, оппортунизм, социал-шовинизм, регент Каутский, меньшевистские лидеры, соглашательство с буржуазией за спиной рабочего класса, социал-шовинисты, все эти грязные слова не трогают казачество. Казак с малых лет клянётся служить отечеству: «Шашки вон!
Вперёд, марш – марш!» – и летит казак навстречу боевой судьбе». Дмитрий наполнил стопки, посмотрел на лейб-гвардейца, а тот спал на лежанке. Александр улыбнулся, ответил: «Какой я революционер? Моя революция, это написать правду о Кубанском Войске.
Есть замечательные казачьи историки. Иван Попко издал работу «Черноморские казаки в гражданском и военном быту», профессор Фёдор Щербина – «История Кубанского Казачьего Войска», П. Короленко – «Черноморцы», «Двухсотлетие Кубанского  Казачьего Войска», «Предки черноморских казаков». Моя работа о «Развитии неравенства в казачьей среде». Почему многосемейные казаки разоряются, отправляя сыновей на службу? Неравенство приведёт казаков к революции: «И встанет брат на брата, и прольют кровь отца!», так говорили древние мыслители.
Гвардеец открыл один глаз, сказал: «Я не спал, слушал ваш разговор. А неравенство – это да! Стоишь на часах в коридорах Зимнего дворца, а мимо снуют разные бароны и графы, генералы и адмиралы и незамечают заслуженного казака. А я, между прочим, три Георгия в боях заслужил, два ранения имею. Но там признают древность дворянского рода и миллионы в банке. Иногда охота выхватить шашку и рубануть придворного мошенника. Я в Академию Генерального штаба пойду, законы войны изучать, может пригодиться». Он зевнул, закрыл глаза. Александр поднял стопку: «За равенство!» – выпил, смотрел на Дмитрия. В усадьбе сторшины жизнь шла своим чередом. Заржал племенной жеребец, ему откликнулась молодая кобылица. Работник, Владимир Евграфович, выпустил кобылицу в загон, окликнул хозяина. Дмитрий разбудил гвардейца, втроём пошли к изгороди загона. Жеребец «Гром» поднял свечку, заржал, ударил задними ногами, погнался за кобылицей. Лошадиная любовь полна страсти, силы и любви. Жеребец игриво похрапывал, щекотал кобылице подбрюшье, а та омахивала его шаловливым хвостом. Жеребец накрыл её своим могучим телом. Александр первый раз видел случку лошадей, отводил глаза, смущался. Казаки хохотали. В станичном табуне появится новый конь-огонь. Бедный казак погонял хворостиной тощих волов, ворчал в сивый ус: «Жируют куркули!
Скоро придёт наше время, где будет лозунг: «Грабь награбленное!». Цоб! Цоб! Рогатая хвороба. Что б  тебя черти съели. Куда прёшь в чужие ворота?». А рогатая скотина нашла тень и воду в корыте, необращала внимания на жалкую хворостину.
Солнце склонилось к закату. Горячие лучи окрасили белые облака в тёплые краски. Чудные дворцы в твоём царстве, Господи! Станичная череда заполнила улицы станицы. Казачьки распахивали ворота, пропускали коров во двор. И зазвенели подойники тугими струями парного молока. Запах молока, запах череды и мяты, и запах полыни – горькой казацкой травы, накрыли жарким пологом станицу, заполнили все тайные  закрома.
Александр раскинул руки, дышал полной грудью: «В Петербурге запах каменного угля и металла, а здесь – запах степных трав. Там нищета и богатство режут глаза непримиримым контрастом, и здесь трещина социального неравенства. Равенство – это утопия! Какой я политический, если не верю лозунгам большевиков. Я – казак и буть я трижды учёным, останусь казаком. Нехай живёт и процветает родная Кубань!». Казаки обняли учёного, хлопали по спине, как простого казака, не политического.
Глава 5 ПЕРЕД БУРЕЙ
Кубанский корпус вернулся из персидского похода с богатой добычей. Казаки шутили: «Один пятак не звенит в кармане, горсть издаёт звук золота, а полный кошель звенит богатством!». Расторопные казачки украшали хаты на городской лад. Появились занавески и шторы на окнах, фикусы и герани на подоконниках, швейние машинки и паровые утюги, а полы застилали персидскими коврами. Молодые женщины старались одеться по городскому, по последним веяньям моды. Шелка и бархат, парча и поволоки  украсили станичниц. Соберутся женщины у храма, как цветник в городском саду светятся красками и узорами. Все красавицы, а округлившиеся животы несут с гордостью. Она – мать, прародитеница рода! И что удивительно: раждались мальчики, будущие казаки! По улице скакал на одной ножке станичный дурачок – Савва Убейвошь. Был он босой, тощий, в рваном рубище и таких же портах. Лохматая голова моталась на длинной шее.
Он грозил встречным увесистой  палкой, припевал скороговорку: «Казачки – разбойнички, упокойнички! Вас за славой поведут, а на плаху приведут!».
Женщины открещивались крестами, плевали вслед убогому. Александр спросил Дмитрия:
– От чего он такой? С рождения или от болезни? Интересно узнать.
– Чего там интересного! Покалечили человека – вот и свихнулся с ума.
– Как покалечили? Кто же его?
– Присядем. Рассказ будет долгим. – Вынул кисет, задымил трубку, долго молчал.
– Савва прибыл с обозом переселенцев. Откуда – незнаю, но здоров был и при полной силе-разуме. Быка за рога хватал и на колени на землю укладывал. А сирота. Родители померли в дороге, а он решил на Кубани счастье искать.
Красивый был парень, песни пел, как курский соловей. В общем – томада в любой компании. Казачки за ним табуном ходили, на игрища завлекали, счастье обещали. Знали, что с иногородним счастье, как синица в небе, как лебединая песня улетающей стаи, но заигрывали. А Савва подбежал к дому Хвостяков, застучал в ворота палкой:
– Эй, Евлашка – свинячий хвост! Грех на тебе великий, вовек не отмолишься! Обварил Зою кипятком, в монастырь отправил.
Из калитки выскочил хозяин с безменом в руке. Евлампий Хвостяк давно в купцах ходил, казацкую службу не нёс, откупался золотом от всех походов.
– Это кто Евлашка? Бей полоумного! – Хвостяк размахнулся безменом, но поскользнулся на коровьей лепёшке, уткнулся носом в свежий кизяк. Савва отпрыгнул, закричал:
– Был князь, да свалился в грязь! Не спрячешься от гнева господня! Скоро придут черти по твою душу!  Казаки – разбойнички, упокойнички!  Плодятся казаки, как перед войной.
Поднимается на Западе туча чёрная, а в туче прячутся большаки. Они уничтожат род казачьий, род разбойничков – упокойничков.
Женщины подхватили  Евлампия Хвостяка, повели отмывать жирную рожу.
Казаки отсмеялись, призадумались:
– Так вот: эта Зоя больше всех досаждала Савве – продолжил рассказ Дмитрий.
– Укради меня, увези в степь, на кургане станем жить, как орлы вольные, беззаботные. Ты мне будешь песни петь, а я твои волосы расчёсывать. Они у тебя, как у лесного Леля. Уговорила парня, а сама братьев настроила. Пять братьев молотили Савву, как пшеничный сноп, весь ум выбили, а память осталась. Вот он и ходит к Хвостякам, напоминает. Зоя обварилась кипятком, ушла в монастырь грехи замаливать.
– Вот где равенство и братство, вот где справедливость! – шумел Александр.
– Ты братство не трогай! Не тот брат, кто брат, а тот, кто в бою свою шкуру не спасал, братом не прикрывался. Казацкое братство веками проверено!
– Почему общество не требует с Хвостяка, чтобы он содержал убогого?
– Попробуй с ним посудись, потягайся. Он тебя сам засудит и подлечит. На Кубани давно нет равенства. Иногородние – это дешёвая рабочая сила, они берут землю в аренду у богатых казаков. Они пашут и сеют, убирают хлеб, богатеют. Казака постоянно отвлекают на службу и его арендаторы живут богаче, чем хозяева.
– Правовое неравенство порождает ненависть между казаками и иногородними. Это сословная трещина, но трещина наметилась и между казаками. Почему беднеют казаки?
– А ты попробуй, снаряди пять сынов-казаков. Младший сын в строй встал. Ему надо коня, справу, оружие, а у старшего сына коня выбраковали. Значит надо двух коней. Конь стоит 100-170 рублей, а седло с прибором, а обмундирование, две бурки, кубанки, сапоги и др.
Вот и гонит казак на базар разную живность, а семья остаётся на бобах, последний кусок доедают. 310 рубчиков вынь да полож казак, чтобы отправить сына на службу.
Был у казака пай земли, определённый  станичным кругом, но либералы – реформаторы урезали его для иногородних. Государство оплачивает службу казака, а сел на хозяйство, крутись, как умеешь. Многие занимаются садоводством, пчеловодством, виноделием, но это рискованное занятие, потому что урожаи бывают не каждый год.
А Савва Убейвошь прыгал на одной ноге, пыль клубилась. Он увидел скачущего казака, издовчился, схватил коня за уздечку:
– Куда спешишь, разбойничать? Казаки-разбойнички, упокойнички.
Казак взмахнул нагайкой, конь рванулся, свалил дурачка в пыль дороги. Нашлась сердобольная женщина, подняла Савву, увела от греха подальше.
Такое удалось лето, что и старожилы не помнили. Ночи не освежали землю, они были знойны и душны. Обильные росы по утрам поили хлеба и травы – пшеница вымахала до пояса, обещала богатый урожай. Буйствовали, созревали травы, просили: коси коса пока роса.
Алексей Харитонович Сухомлин бродил по хате, заела присуха-забота. Короткая летняя ночь, а утра не дождёшься. Анна Кирилловна сползла с постели, ворчала: «Что ты бродишь как лунатик, что тебе не спится?».  Старик ответил: «Пока роса каса сама косит, её не слышно в руках и можно за какой-то час повалить травы столько, что за полдня не свалишь, солнце обожжёт-опалит» – высказал он свои мысли вслух.
Он волновался и тревожился, чтобы ночевавшие там сыновья и внуки не проспали росу.
Прикрикнул на женщин: «Вы тут не чешите пряжу. Обрядите курень и – в поле». А казачки успевали подоить коров, дать пойло овцам, выгнать в череду, накормить и выпустить птицу, накормить кабанов, испечь пироги, сварить борщ и кашу, а потом с ведром молока и с тяжёлыми корзинами с пирогами и разной едой, отмахать пять вёрст и поспеть на сенокос к сроку. Анна Кирилловна проводила дочерей и внучек, присела у печи, вдохнула, уронила голову на грудь. В откинутой руке звякнула связка ключей. САМА ушла в мир иной, до конца держала власть в доме.
Захар отделился, имел свой курень, но общие работы валили всем родом. Женщины, весёлой стайкой, подошли к косарям, напоили казаков парным молоком. Шутили, смеялись, не чуяли беды. Казаки отёрли пот рушником, взялись за косы. Травы ложились валками.
Алексей Харитонович прискакал на жерёбой кобылице, крикнул: «Беда!», упал на руки сыновей. Станичники услышали женский вой. Так причитают об усопших.
Пётр Павленко подскакал к усадьбе старшины Дмитрия Халзуна, постучал в калитку. Дмитрий вышел. Обнялись, потискали друг друга за плечи. Пётр выкрикнул скороговоркой: «У Захара мать умерла, а сенокос не завершили, плачут. Надо помочь!». Александр – «политический», стоял в сторонке, улыбался. Дмитрий приказал: «Поднимай первый взвод. Чтоб косы были отбиты и отточены. Грабли, вилы, три подводы. Выходим в четыре утра!». Пётр вскочил в седло, гикнул, ускакал.
Взвод казаков-косарей взмахнули косами, и пошли, как в атаку, на зелёные травы. Алмазные капельки росы ложились в тугие валки. Два захвата и травы легли ровными рядами.
Четыре казака  грузили сухим сеном подводы. Подобрали копны, взялись за грабли. Подводы ушли к станице. Солнце поднялось над степью. От скошенной травы струился лёгкий парок. Казаки сбросили рубашки, показали миру рубцы от старых ран.  Александр рассматривал Дмитрия, как картину деда, написанную маслеными красками: «Это картеч, это пика, это шашка поработали» – думал он. Дмитрий стоял, улыбался.  «Политика кнута и пряника!  Русский народ непобедим, враг будет уничтожен. Он идёт воевать за веру, царя и отечество. Вернётесь домой с победой, и царь наградит вас. Святая церковь наша примет вас в свои объятья. Жёны и дети будут молиться за вас, и будет вам вечная слава!  Уж кого другого, а меня-то авось не убьют! – так думают все живые люди».
Казаки стояли, слушали: «Все войны, в которых погибали казаки, затевают буржуи и мировой капитал. И в первую очередь наш царь, его окружение и наши капиталисты. Эти войны – не защита отечества, а войны грабительские. Вашей кровью они завоёвывают себе новые земли и богатство. Вашей кровью они отнимают у народов других стран их право на жизнь и счастье». Казаки недовольно зашумели. Казак – рыцарь, защитник слабых и угнетённых, а здесь их причислили к грабителям. Но многие задумались: «Что получает народ от этих войн? Только смерть и разорение. Тысячи калек, тысячи вдов, миллионы сирот за барыши капиталистов и помещиков. Казачьи семьи разоряются, вдовы и сироты влачат убогое сосуществование, а буржуи строят виллы и дворцы, становятся владельцами заводов и параходов. Наши враги – цари и капиталисты. До тех пор, пока они у власти, вы будете воевать, проливать кровь!».
Вернулись подводы. Молодые казаки привезли отцам и братьям «авоски» – перекусить. Александр смотрел на весёлую толпу, шептал: «Детей надо растить для жизни, а не для смерти. Надо убирать хлеб, косить травы, праздновать свадьбы, а не похороны».
К станице пылил обоз иногородних. Девичий голос пел с надрывом: «Ой, война-разлучница, долго ли нам мучиться? Всех ребят переведут, что тогда получится?».
Казаки повернули головы на голос, слушали: «Дроля клялся мне: до гроба будешь у меня одна. А теперь его зазноба – распроклятая война!».
Ещё не знали казаки, что они последний раз собрались на поле за мирным трудом, что разбросает их Чёрная буря и Гражданская война, что попадут они в армии белых и красных и срубит брат брата, и уйдут отцы в позорную эмиграцию, и сложат там буйные головы.
Семнадцатилетние казаки вскочили в сёдла, погнались за обозом. Обученные кони окружили подводы, зубами сдёргивали с девичьих кос белые платочки. Визг и хохот остановили слова: «Всеобщая мобилизация! Наш царь Николай  кровавый подрался с Вильгельмом Германским! Чёрная буря войны надвигается с Запада!». Казаки нагрузили сеном подводы, проводили в последний путь Анну Кирилловну, настоящую казачку, прародительницу казачьего рода.
Глава 6 ЧЁРНАЯ БУРЯ ВОЙНЫ
Древний греческий учёный так опрелелил слово «Буря»: «Борьба стихии Великой Природы, где борются тёмные силы зла. С божьей стихией царям не совладать, полководцам не устоять. Легионы закалённых бойцов сметает Чёрная буря песком пустыни, заметает города и страны, и радуется Природа, когда наступает покой».
Николай 2-й  перечитал историческую справку: «1 октября 1739 года генерал Дебрилль пошёл с донскими казаками и калмыками воевать порты Оттоманской империи – Темрюк, Тамань и Ачуево. Солдаты переправили на левый берег Протоки артиллерию, боевые припасы и обозы, и приготовились к штурму. И вдруг Кубань остановила свой бег и бросилась в многоводную Протоку. Паромы были разбиты в щепы, суда флотилии выброшены на берег артиллерию и припасы поглотили волны. Ветер упал, море и река успокоились. Генерал приказал открыть бомбардировку Ачуева. Жители и турецский горнизон покинули крепость.
Русские развернули знамёна, ударили в барабаны, близился миг победы.
Исконные дети степей калмыки, вдруг, поскакали от моря, а за ними донские казаки. Генерал и солдаты увидели ужасную картину. С моря, гладкого как зеркало, катился громадный ревущий вал. Минуты решили дело. Море обрушилось на войска, догнало конницу, поглотило равнину, успокоило страсти».
За пять месяцев до начала первой мировой бойни, глухой ночью, сильный северный ветер столкнулся с южным ветром, избрав ареной свирепого поединка Азовское море. Седой Азов закрутил водяные столбы, смерчи рухнули, образовали вал высотой свыше четырёх метров. Сокрушающий вал вымел восточное побережье Кубанской области, погубил много людей, скота, разрушил станицы и хутора. Чёрная буря продолжалась четыре дня, выдула чернозёмы с полей, озимая пшеница погибла. Против огня можно бороться, против бури нет способов борьбы. Справка министра сельского хозяйства: «Лесные полосы защитят степь от вредного действия суховея. Требуется решать эту проблему на государственном уровне. Саженцы деревьев брать в питомниках. Определить каждой станице количество лесополос. Усилие народа победит природу!». Николай улыбнулся, утвердил документ.
На Распутина было произведено покушение. Он уехал в Сибирь, в родное село Покровское, где какая-то молодая женщина нанесла ему удар в живот. Рана могла быть смертельна. У этого проклятого мужика душа была пришита к телу. Ни огонь, ни яд не действовали на того, кого явно хранил Бог!
Николай отправил в Сибирь специалиста, оперировать «Святого демона России». Операция прошла успешно. На следующий день прибыл президент французской республики на кронштадский рейд на броненосце «Франция». Он совсем не дипломат, а блестящего ума человек. Дипломатия обладает даром из белого делать чёрное. Бисмарк определил что такое посол: «Это – человек, посланный в чужую страну, чтобы обманывать в пользу своей. Они имеют талант усложнять самые простые вопросы».
Австрия задержала передачу ультиматума Сербии, чтобы известие не дошло в Петербург до отъезда Пуанкара. В печати обвинили Австрию в желании раздавить Сербию. Россия не допустит уничтожения маленького народа; она не может допустить австро-германского главенства на Балканах; что затронута национальная честь. 29 июля Австрия объявила всеобщую мобилизацию. Первые бомбардировки Белграда. На следующий день Россия ответила на это мобилизацией всей своей армии.
В Сибирь, в село Покровское поступали телеграммы: «Мы напуганы грозящей нам войной. Думаешь ли ты, что она возможна? Молись за нас. Поддержи нас советом».
Распутин отвечал: «Надо избежать войны, какой угодно ценой, если не хотите навлечь на династию и на всю страну самых ужасных последствий. Поражение принесёт крах империи. Да поможет вам Бог!».
Германский посол, граф Пурталес,  объявил Сазонову, что Вильгельм 2-й даёт России 12 часов, чтобы остановить мобилизацию. 1-го августа 1914 года Германия объявила войну России. Непоправимое событие совершилось.
Ленин в Берне сделал доклад об отношении социал-демократов к войне. Там говорилось: «Вожди второго интернационала изменили революции. Вот почему стало возможно господство оппортунизма. Борьба с шовинистами всех мастей в каждой воюющей стране, и главное – стремиться, чтобы царизм проиграл войну. Поражение в войне империалистической приведёт к гражданской войне. На полях гражданской войны народы отвоюют свободу».
На страницах газет появились слова объвинения Ленина: «Вот он ваш Ленин! Он зовёт к предательству, к национальной измене. Его программа – это гибель миллионов».
Германия объявила войну Франции. Щвейцария объявила мобилизацию. Германия нарушила нейтралитет Бельгии. Англия становится на сторону правого дела. Кроме того обеспечен нейтралитет Италии.
«Мы одержали большую дипломатическую победу, а за ней последует победа оружием. Благодаря поддержке Англии немцы имеют всю Европу против себя, кроме Австрии. Их наглость и деспотизм надоели даже их союзникам». – Кричали те, которые во что бы то ни стало хотели войны, толкали мир к войне.
Николай 2-й говорил окружению: «Дума оказалась на высоте и стала выразительницей нации, что весь русский народ понял оскорбление, нанесённое ему и Государю Германией. У меня теперь полная уверенность в будущее. Я уверен, что в России поднимется движение, подобное тому, которое было в Отечественную войну 1812 года».
Царская семья прибыла в Москву, где царь, по обычаю своих предков, в тяжёлую годину, переживаемую Родиной, испросил благословение Бога себе и своему народу. Под непрерывый звон колоколов, коленопреклонённый народ пел гимн веры всего народа.
…  Боже, Царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу нам, царствуй на страх врагам, царь православный, Боже, царя храни!
На Кубани поставили в строй эскадронов 1-ю, 2-ю, 3-ю очередь казаков. Из казаков запаса формировались отдельные эскадроны и сотни для охраны Кубанского края. Казакам зачитали план Вильгельма Германского: «Лишить Россию выхода к морям, отчленить Финляндию, Прибалтику, Польшу, Украину, Белоруссию. Османская империя при покровительстве кайзера вынашивала идею создания «великого Турана», включая Крым, Закавказье, Северный Кавказ, Поволжье, Среднию Азию. Выстрелы в Сараево стали удобным предлогом для начала войны.
40 лет Германия создавала военный арсенал, создавала современную вооружённую армию. На полегонах отрабатывались  современные штабные и армейские учения, с применением газа и средств защиты. Двойственная политика Британии развязала руки Германии на Востоке. Кайзер воскликнул: «Теперь мы можем начать войну только с Россией! Мы просто отправим всю нашу армию на Восток и остановимся возле Урала».
Казаки выхватили шашки, привстали на стременах. Для России война носила справедливый характер, потому народ встретил её патриотическим подъёмом. Мужчины шли на призывные пункты, добровольно вступали в ряды батальонов. В едином порыве поднялись станичники. За годы войны казачество выставило 162 конных полка, 171 отдельную сотню, 24 пластунских батальона. Полмиллиона казаков, от Амура до Дона, седлали коней, являясь исключительно православным воинством, всегда готовые встать на защиту родины.
Россия имела 114 кадровых дивизий, а главный союзник Франция – 62 дивизии, к которым присоединилось 6 британских дивизий.
Германия выставила в первый месяц войны 78 дивизий и довела их до 96. Австро-Венгрия, главный союзник Германии, мобилизовала 49 дивизий. В русской армии насчитывалось 6720 мобильных орудий и по 850 снарядов на каждое орудие,  против 6004 германских, которые имели от 2000 до 3000 тысяч снарядов на орудие.
Русская армия имела 60 батарей тяжёлой артиллерии, а германская – 381 батарею. С первых дней войны армия ощутила недостаток в пулемётах и автоматическом оружии. Из шестнадцати командующих армий семеро носили немецкие имена, один – голландское, один был болгарин, двое поляков.
Царь знал о слабостях русской армии, но ничего не сделал для  достижения уровня, сопоставимого с германской армией. Русская промышленность производила лишь треть оружия, запрашиваемого армией, а остальное закупалось во Франции, Британии и в США. Каждый тип пулемёта имел свой калибр патрона, каждая пушка свой калибр снаряда. Тридцать семь миллионов снарядов надо было доставить на фронт за шесть тыс. км., а каждый патрон – за четыре тыс. км.
Только «враги народа» могли придумать такую схему снабжения армий.
Не удалось создать генеральный штаб, чтобы он был мозговым центром армии и страны. Не выявили военных гениев со стратегическим мышлением, гениев победы.
Россия имела 244 самолёта, но не смогла наладить разведку с воздуха, координации на местности, сведения  всех действий воедино, общего руководства, организации. Немецкие лётчики наблюдали за передвиженим наших колонн, давали координаты батареям, и падали русские полки от внезапных артиллерийских налётов.
3-го октября царь посетил Ставку, осмотрел войска в районе Бреста и Ковны, различные секторы огромной армии, перевязочные пункты, военные госпитали. Он не понимал в военном деле, не умел читать карты, в штабе Ставки отмалчивался.
Империатрица Александра Фёдоровна с дочерьми прошли курсы сестёр милосердия и каждый день ухаживали за ранеными. На её средства были созданы военные госпиталя, а гланое были оборудованы  санитарные поезда.  Сотни тыс. солдат были перевезены в тыл. Её примеру последовали дамы высшего света, частная инициатива процветала.  А раненые поступали в ужасающих количествах. Молох войны собирал жертвы после поражения у Солдау и Мазурских озёр. В Галиции наши войска взяли Львов, австрийцы отступили к Карпатам. Немцы пытались взять Варшаву, но их бешеные приступы разбились об удивительную стойкость русских солдат. Потери – значительные.
В декабре Николай посетил Закавказье, где действовала южная армия. Казаки составляли основную часть войск и покрыли знамёна неувядаемой славой. Царь награждал пластунов, а они после маршев и переползаний имели вид крайне оборванный, но это было их шиком. Царь расцеловал раненого, наградил Георгием. Казак улыбнулся, сказал: «За таким «батькой» пойдём в огонь и воду!». Пластуны кричали «Ура!».
В декабре 1914 года турки задумали окружить и уничтожить Кавказскую армию. Два корпуса обошли наши главные силы и двинулись на Сарыкамыш. В крепости русских войск не было. Начальник штаба 2-й пластунской бригады организовал оборону. Рота молодых прапорщиков, прямо из училища, несколько взводов охраны, держались до последнего патрона. На помощь подошёл  1-й Запорожский полк Кравченко. Казаки бросились в штыковую атаку и погибли вместе с командиром, но выиграли время, подошли свежие части.
Турки ворвались в город. Полковник Термена поднял две сотни пластунов, повёл в ночную атаку. Казаки пошли молча, без криков, с ледяным спокойствием действовали холодным оружием, что произвело на турок ошеломляющее впечатление. Как снежные барсы падали на врага, резали кинжалами, и турки в панике покинули город.
Героическая оборона Сарыкамыша сделала возможным смелый маневр Юденича. Казачьи соединения, лобовой атакой, «подрезали» горловину турецкого прорыва, окружили 90 тыс. турецкую группировку. Турки очутились в ловушке. Лёгкие конные батареи били прямой наводкой, и только 12 тыс. из 90 вырвались назад.
1-й Стамбульский корпус противника выдвинулся ещё в более глубокий тыл, взял Ардаган. Для ликвидации прорыва была направлена 1-я Сибирская казачья бригада. Казаки с марша, по обледенелым склонам, плотным строем, с пиками наперевес, намётом, так налетели на турецкие позиции, что турки не успели защититься. Покололи пиками, потоптали конями, остальных взяли в плен. Бородачи-сибиряки хохотали: «Хунхузов били, япошек били, и хвалёных янычар побили, как слепых котят. Эй, османы, становитесь в строй, пойдём Сибирь покорять!». И такой богатырской силой веяло от сибиряков, что турки взвыли, но покорились. Ледяные просторы Сибири поглотили янычар. Станичники пели на привалах: «Скакал казак через долину, через Маньчжурские поля» – песню сибиряков, а сибирякам понравилась песня: «Несёт Галя воду, коромысло гнется».Казачество встало на защиту Отечества. Возникший в августе Восточный фронт простирался на полторы тыс. км. от Мемеля в Прибалтике, до Буковины в предгорьях Карпат. Встал вопрос о выборе Ставки и назначение главнокомандующего. Выбор пал на великого князя Николая Николаевича, чья двухметровая фигура производила впечетление на всех офицеров. Он командовал 6-й армией в Прибалтике и ничего не знал о 19-м плане и о предворительном планировании боевых операций. Ставка разместилась близ небольшого городка Барановичи, выбранного потому что железнодорожная линия Москва-Брест пересекалась с линией Вильно и Ровно.
Командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский доложил, что Первая армия будет готова к боевым действиям против Восточной Пруссии к 12 августа, а Вторая армия – ещё раньше. У этих двух армий будет 208 батальонов пехоты и 228 эскадронов кавалерии. Сиятельную и благородную компанию окружали около сорока военных атташе, криптографы и обслуживающий персонал. Английский генерал Нокс отмечал: «Мы жили среди очаровательного елового леса, и всё вокруг казалось спокойным и мирным. Князь был очень живым человеком, он любил отвлекаться от темы войны, но дважды в день выслушивал доклад о состоянии дел на фронтах. Грандиозная драма, развернувшаяся на просторах Европы не волновала, все знали, что схватка будет яростной, но короткой. На совещаниях он отсутствовал, «чтобы не смущать моих генералов». Донесения приходили с опозданием на несколько дней.  И только в октябре Дума выделила 161 тыс. руб. для подведения к ставке кабеля».
Несмотря на осенние успехи в Галиции и в Закавказье, положение на фронтах весной 1915 года оставалось напряжённым. Враждующие стороны готовились к ожесточённой борьбе. Наступление начали австрийцы. В  Гродекском сражении, крупные силы австрийцев прорвали фронт 8-й армии. Генерал Брусилов направил в прорыв последний резерв, дивизию донского казака Каледина. Приказ гласил: «12-й кавалерийской дивизии – умереть, но умирать не сразы, а до вечера».
Казаки выслушали приказ, причастились в походной церкви, заняли оборону. Масса  неприятеля готовилась к последнему штурму. Каледин крикнул: «Казаки! Погибать, так с музыкой! По коням! Шашки вон! Вперёд, марш, марш!» – и повёл лаву в лобовую атаку.
Казаки прорвались через жестокий артиллерийский и пулеётный огонь, пиками и шашками повалили тысячи солдат и заставили австрийцев бежать.
Весной 1915 года в Османской империи развернулась чудовишная компания геноцида христиан. Русские войска выступили им на помощь. В Ванской операции на прорыв пошли Кавказская казачья дивизия Абациева, 2-я Забайкальская бригада Трухина, Кубанско-Терская бригада Николаева. Своим прорывом казаки спасли армян и айсоров от повальной резни. 4-я пластунская бригада Мудрого прикрывала отход наших частей и массы беженцев. Турки казаков в плен не брали, раненых добивали. Но врага удалось остановить. Казачья дивизия Баратова, солдатские полки с артиллерией, нанесли фланговый удар под Алашкертом. Казаки отомстили туркам за их зверства, разгромили три турецких корпуса. Неповоротливая русская армия пошла в наступление, взяли крепость  Перемышль, пленили гарнизон, взяли богатую военную добычу. Это была громадная радость для всей страны.
В апреле взяли штурмом перевалы Карпат, стали угрожать богатым равнинам Венгрии. Генералы оправдывали людские потери сложностью обстановки, а на самом деле бросали солдат без артиллерийской подготовки, на убой. На батареях закончились снаряды, солдатам выдавали по пять патронов, не хватало продовольствия. Население страны начало голодать. Ропот возмущения захватил русский народ, проник в армию.
Генерал фон Макензен сосредоточил несколько немецких корпусов, атаковал русскую армию во фланг, с целью отрезать и окружить её в Карпатах. Русская армия покатилась на восток. 5 июня неприятель  занял Перемышль, 22-го Львов, а к концу месяца вся Галиция была захвачена австро-германскими войсками.
Общественное мнение было возмущено, хотело знать, кто виноват, требовало наказать виновных за поражение. Большевики выдвинули лозунг: «Долой самодержавие! Вся власть советам!». Агитаторы проникали в окопы, требовали «воткнуть штык в землю».
Немцы начали сильное наступление в Польше. Русский фронт был поколеблен и покатился на восток. В конце августа всё Царство Польское было в руках немцев.  Поражение принимало размеры катастрофы: «Родина в опасности! Все на защиту Родины!» – призывали плакаты, а стачечные комитеты большевиков организовывали стачки на патронных заводах. Разразился кризис боеприпасов и вооружения. Заказ на 5 мил. снарядов, 1 мил. винтовок, мил. патронов Британия заморозила, в виду военной угрозы. С 1915 года шла раскачка тыла. С одной стороны её вели всякие либералы через большевиков и сепаратистов, что победа должна быть не царя, а демократии; с другой стороны – западные «союзнички» и банкирские круги – Ротшильда, Варбурга, Куна, Лоеба, Шиффа, мечтающие о финансовом господстве в России. Слабость и мягкотелость царской власти привела к тому, что на царской шхуне «Штандарт» появились «революционеры». Разгильдяй-бомбардир забыл вынуть пробку из ствола орудия, которая при выстреле долго прыгала по балийским волнам, пугая царедворцев, радуя матросов.
Николай 2-й решил взять в свои руки управление войсками. Он сместил Николая Николаевича с поста главнокомандующего, назначил его Наместником на Кавказе. В 1916 году положение с боеприпасами выправилось путём мобилизации отечественных ресурсов. Армии приготовились к наступлению.
Начал Кавказский фронт, штурмом неприступного Эрзерума. Донские пластуны Волошина-Петриченко пробились через нагорье Карга-Базар, через снега выше человечаского роста, атаковали ключевую позицию – форт Тафта.
Турецкие солдаты не устояли перед отвагой казаков, перед блестящей работой русских батарей, перед натиском русских солдат. Эрзерум пал.
Трапезунскую операцию провели кубанские пластуны Краснопевцева. Морской десант поддержала тяжёлая артиллерия, а казаки на шлюпках и вплавь, выбросились на берег, взяли Трапезундский гарнизонт штыком и кинжалом. Сломив сопротивление турок, казачьи дивизии в Закавказье продвинулись на 250300 километров. Казаки поили коней из Тигра и Ефрата: «Напоим же, братцы, коней из чужой реки!» – шутили казаки.
Летом перешёл в наступление Юго-Западный фронт. Русская армия меняла свой характер, она становилась более современной. Весной 1916 года генерал Брусилов сменил Иванова, которого любили солдаты, но под вопросом были его полководческие таланты. На совещании в Ставке у Алексеева мнения генералов чётко разделились. Алексеев и Брусилов стояли за наступление обновлённой ими армии, а Эверт и Куропаткин высказывались «Маловероятно, что мы сможем пробить германский фронт. Без достижения превосходства в тяжёлой артиллерии у нас нет шанса на успех. Оборонительные линии врага сильно укреплены». Приверженцы старых доктрин стояли на своём, тянули время, вредили. Брусилов ответил, что он намерен наступать летом, и не просит особых резервов. На другой день в германском штабе знали о готовящемся наступлении.
Брусилов внушал генералам: «Первое правило – момент неожиданности. Приготовления к удару должны быть скрытными. Второе – наступающих колонн должно быть несколько, в разных местах, но одновременно действующих. Противник не должен знать, какой удар главный. Третье – резервы должны быть под рукой, спрятаны в траншеях, всегда готовые к броску. Четвёртое – связь между частями должна быть безукоризненной. Командиры колонн должны думать, что их наступление – главное, готовить солдат к атаке».
Русская артиллерия провела невероятную по маштабам артиллерийскую подготовку. 2 тысячи орудий громили врага на фронте в 300 километров, от реки Припять до Буковины.
Наступление вели все четыре армии. Сработала система траншей, которые Брусилов называл «плацдармами». Расстояние в 75 шагов солдаты прошли на одном дыхании, взяли первую линию окопов, бросились на вторую. В первой линии австрийской обороны погибло до 85% защитников. В австрийской армии возобладал хаос и паника. В прорыв устремились казаки. 3-й кавалерийский корпус Киллера из 1-й Донской и Дикой дивизии прошёл по тылам противника. Он действовал на крайнем левом фланге и проник на запад дальше всех, до города Кимполунга. Впервые каждое русское орудие знало свою цель и продвигалось в цепях пехоты. Взяли Луцк с его резервами и припасами. За первую неделю русские армии взяли в плен более 30 тыс. солдат противника. К 12 июня пленных оказалось 190 тыс. три тыс. генералов, 200 тяжёлых орудий, 645 пулемётов, двести гаубиц – треть боевой мощи австийской армии.
Австрия попадает под влияние германской армии. Германская  «Зюдарме» спускаеться на южные позиции, становиться основой австрийской обороны. У австрийцев возник своего рода комплекс неполноценности в отношении русской армии. Казаки напугали Европу.
Фавариты были всегда. Их слово становилось законом. Цари и тираны прислушивались к мнению любимца, а окружение ненавидело. «Бюро» Распутина действовало исключительно быстрыми темпами и чётко. Накарябанная записка рукой Распутина открывала двери министерств и ведомств: «Дорогой друг, будь добр, исполни эту просьбу. Григорий».
В прихожей ежедневно собирались влиятельные люди России. Здесь можно было сделать крупные торговые сделки, получить кредит и концессию, учавствовать в политических интригах. Появлялся банкир Рубинштейн, архимандрит Варнава, кто-нибудь  из министров, адъютантов царя, и дела решались мгновенно. Здесь проводились крупные и наиболее сложные финансовые операции. Сам «старец» мало заботился о технической стороне решения дел. Он доверял секретарям. Симанович – еврей, огранщик бриллиантов, ростовщик, владелец игорных заведений, был правой рукой «старца». Помошником у него был Добровольский – взяточник, мошенник, тайный агент полиции.
Раздавался телефонный звонок, царица желала видеть Распутина. Он кивал головой, говорил: «Немножко терпения, мои дорогие, мне надо решить один серьёзный вопрос!».  Ученицы «старца» облачали его в дорогую шубу, в бобровую шапку, целовали его руки.
Министры и офицеры ожидали возвращение «святого старца». Через час он вернулся, сбросил шубу, приобнял иеромонаха Илиодора, тихим голосом сказал:
«Папа как-то обнял меня, пристально посмотрел в глаза, сказал: «Григорий, ты – Христос!»
Я улыбнулся, а он ещё раз повторил: «Да, ты – Христос! Когда меня одолевают какие-то заботы, мне достаточно только поговорить с тобой, и вера в себя укрепляется во мне!».
Царица  писала царю на фронт: «Он посланец Бога, который представляет царю чаяния народа. Россию и династию может спасти только действия, исходящие из самого народа.
Верь только одному Распутину, Он живёт только для тебя и России. Страна, властелин которой слушает советов Спасителя, никогда не погибнет. Мы должны верить нашему другу. Он спас наследника, а значит, спасёт династию». В вопросе о войне и мире, Распутин, как простой русский мужик, был против войны. В 1912 году он сказал царю: «Ты только подумай, что будет с тобой и твоим народом? Твой дед помогал болгарам освободиться от турецкого гнёта! И как они отблагодарили своего спасителя, матушку – Россию?  Болгария вступила в союз Германии, Австро-Венгрии, Турции. Конечно, Каин был братом Авеля!».
В 1914 году он защищал перед царём интересы мужиков, но не мог лично влиять на царя, так как был ранен и находился в больнице. Министры-масоны устранили «старца», развязали мировую войну. Безвольный царь уступил нажиму дипломатов.
Посол Палеолог записал разговор с Распутиным: «Уже слишком много трупов, раненых, разрушений и народных слёз! Подумай, о тех несчастных, которые больше не вернутся. Не забывай о том, что каждый из них оставил пять или десять человек, оплакивающих его! Каждый житель оплакивает кого-нибудь. А те, кто возвращается с войны, Боже мой, как они выглядят! Калеки, безрукие и безногие, слепые!
Это страшно! Каждая погибшая душа приносит банкирам барыши прибыли. Более двадцати лет мы будем собирать урожай этих страданий! Но когда народ сильно и чрезмерно страдает, он становится злым и страшным в своём гневе. В моё отсутствие всё испортили ваши Сазоновы и другой сброд! Россия вступила в войну вопреки воле Бога! Но сильных мира сего обуяла гордыня! На них падёт гнев Божий, как молния! И побегут, как тараканы властители страны. Христос возмущён жалобами русской земли. Генералам всё равно, сколько тыс. мужиков погибнет, но кровь этих жертв отомстит и обрызгает трон царя!».
Распутин решительно выступал против призыва в действубщую армию резервистов старшего возраста. Он возмущённо говорил: «Кто будет пахать и сеять, работать и создавать оружие для нашей победы? Бездарные генералы уверены, что победа зависит от числа солдат, а не от таланта полководца. Бог покарает мошенников-царедворцев».
Царица написала на фронт: «Прошу тебя, мой ангел. Слушай советов нашего друга. Останови весеннее наступление». Наступление захлебнулось, а разгром под Горлице убедил всех, что Распутин был прав. Он советовал Брусилову не заходить слишком далеко, не растягивать коммуникации. Цель наступления – облегчить положение итальянцев – была достигнута. Следовало подождать, пока фронт немцев и австрийцев сам развалится. Опять ненужные потери и страдание народа. Бог не простит фальшивомонетчиков. Обнаружили фальшивые банкноты финского производства. Никто не мог получить портфель министра, если он не сдал «экзамен» у Распутина. «Я опять навёл порядок. Царь не желает ворошить осиное гнездо. Но кто от Бога отворачивается, смотрит в лицо дьяволу! Да что они об этом могут знать? Я ошибся относительно толстого дурака Хвостова, потому что он правый. Назначили министром Протопопова, потому что он – левый. Но хрен редьки несладше. В этом кулаке я держу всю Россию!».
Рабочие военных заводов бросили работу: «К чёрту царя и министров! Довели Россию, что ни пожрать, ни одеть, ни обуть! Долой войну! Долой кровавого Николая! Свободу народу!». На углу Гороховой и Литейного на колонну налетели конные полицейские. Камни и палки посыпались, как из тучи. Полицейские ускакали.
На улицу вышел весь рабочий Петроград – с Путиловского, с Обуховского, с Балтийского, с Невского заводов. Началась всеобщая забастовка.
Восстали солдаты в Павловском полку. В Московском полку солдаты орали на слова ораторов, то «Правильно», то «Долой», и всё же восстали.
На сторону революции перешли Литовский, Преображенский, Волынский полки. Казаки Лейб-Гвардии охранной сотни читали «Декрет о войне и мире». Требование восьмичасового рабочено дня, демократической республики, передачи заводов рабочим, земель крестьянам: «Стой! – сказал один. – Какой передачи, от кого? Помещики?  Но на Кубани нет и не было помещиков. Вот – разве отберут у казаков? А кто будет передавать? Советы, советы будут передавать!». «Ко всем гражданам России» Ты, что не понимаешь? Революция!
Везде будут Советы. Вернётся казачий Круг. Казаки будут решать свою судьбу». «А иногородние? Они тебе решат казачьи вольности. Надо избирать в советы заслуженных казаков».
«Нет, мужики изберут свои Советы. Пропадёт Кубанский край – земля вольных казаков». Казачьи сотни покинули революционный Петроград.
Почему казаки не защитили царя? Но от кого защищать? Страна покатилась в неуправляемый хаос. Демагоги, неспособные наладить нормальную жизнь, и вот тут-то получили возможности другие силы, финансируемые Германией. Теперь, в общем развале, и война пошла бестолковая. Солдаты бросали окопы, «братались» с немцами и австрийцами.
Казаки оказались в сложном положении. Они создавали полковые и эскадронные комитеты, чтобы уберечь своих командиров от солдатских самосудов.
Дума выплескивала грязь с трибун, газеты – печатать всё, что оплатят заказчики, рабочие бастовать сколько вздумается. Царь воздерживался от жестких мер, шёл на уступки «общественности», чтобы не раздражать Запад. Можно ли было победить в таких условиях, несмотря на все жертвы, подвиги и массовый героизм? Самодержавие получило нож в спину от масонов-министров, сепаратистов, большевиков.
Поражение в войне нанесло удар установившемуся единству политических сил России. Немцы рекрутируют из русских военнопленных революционеров и либиралов, снабжают их деньгами, фальшивыми паспортами, а затем посылают обратно в Россию, с целью стимулировать революцию. Деморализация, уход в плен и дезертирство принимают огромные размеры. Народ отказывается воевать за царя и отечество. Военное министерство заключало военные подряды внутри семейного круга, работала система привелегий.
В Швейцарии состоялась конференция европейских социал-демократов. Среди российских делегатов выделялись Ленин и Троцкий. Итоговый манифест призывал к немедленному миру и войне классов во всей Европе, к гражданской войне.
В сердцах русских стало вызревать чувство, что Франция и Британия будут вести войну до последней капли русской крови, что они засели в окопах, не ведут активных действий.
Немцы переводят свои войска с Западного фронта на Восточный, что русские неизбежно придут к сепаратному миру. Русские готовы к бунту против всего, лежащего за их западными границами, что союз с Западом не может быть оплачен такой кровью.
В конце года под ружьём в России были более десяти миллионов человек. У Германии – семь миллионов, у Австрии – пять миллионов. В мировой войне учавствовали одиннадцать европейских наций. На стороне России были Франция, Британия, Италия, Сербия, Бельгия, Румыния, Португалия и Япония. Британия вела за собой доминионы – Канаду, Австралию, Новую Зеландию, Южную Африку, Индию и Вест-Индию.
Им противостояли Германия, Австро-Венгрия, Оттоманская империя и Болгария.
Британская  дипломатия приходит к выводу о кризисе власти в России. Посол Бьюкенен сказал императору: «Лишь один курс открыт для Вас – а именно: разрушить барьеры, которые разделяют Вас от Вашего народа, и восстановить его доверие. Вы подошли, сэр, к развилке дорог, и Вам нужно сейчас выбрать один из двух путей. Один ведёт Вас к победе и доблесному миру. Второй ведёт к революции и несчастью». Император ответил: «Должен ли я, самодержец, вернуть доверие своего народа, разве не народ обязан вернуть доверие императора?».
В руках немцев были пять столиц оккупированных стран: Брюссель, Варшава, Белград, Четинье и Бухарест. 5 ноября было провозглашено Польское королевство со столицей в Варшаве. Вильгейм Второй открыл бутылку шампанского: «Польское королевство с польской армией под командованием наших офицеров. Мы сможем использовать эту армию».
Канцлер Бетман-Гольвег выступил в рейхстаге с предложением начать переговоры о мире. Ответом французов было наступление под Верденом. Ллойд Джордж ответил, что «склонен положиться на непоколебленную армию, чем на поколебленную веру». Царь Николай отверг предложение Вильсона в очередном приказе по армии. Фраза из послания президента о том, что США «обладает слишком большой гордостью, чтобы воевать» покоробила многих в воюющих странах.
Александра Фёдоровна – империатрица вызвала во дворец старца Распутина к больному наследнику престола: «Благослови моих дочерей и сына! В твои руки вручаю судьбу семьи и престола!» – целовала руки «святого демона России».
Во дворце Юсупова раздались пистолетные выстрелы. Старца, как демона России, травили, расстреливали, а потом утопили в мутных водах Невки.
Монахиня Акулина омыла тело старца, облачила его в новую одежду, вложила в руки Распутина распятие и прощальное письмо царицы: «Мой дорогой мученик! Благослови меня, чтобы я, думая о тебе, могла идти мученической дорогой, которая лежит передо мной в этом мире. Во время молитв на небесах, помни о нас на земле! Александра».
Гроб с телом старца был захоронен в парке Царского Села.
Николай возмущался: «Мне стыдно перед всей Россией, что люди, находящиеся в близком родстве с царской семьёй, обогрили руки кровью этого невинного и святого человека».
Падкие на сенсации «общественные» круги столицы аплодировали убийцам, что устранение Распутина избавило государство от большого несчастья.
Простые крестьяне восприняли сообщение об убийстве, как большое горе: «Он был единственным представителем народа, который среди знаменитых и богатых господ боролся за подлинные интересы русского народа. Распутин дошёл до Петербурга, чтобы служить царю советом и молитвой, а аристократы ненавидели и убили его».
Суеверные люди расценили убийство, как плохое предзнаменование и с тревогой повторяли изречение старца: «Если я умру, то вскоре царь утратит власть и потеряет корону!».
В Петербурге стояли жестокие морозы, но не было дров. Люди голодали, но поставщики прекратили подвоз хлеба. Огромные очереди стояли перед хлебными складами, и всё чаще массы народа громили продуктовые магазины. Распутин перед смертью говорил царю: «Важнейшим вопросом ныне является обеспечение бедных и голодных, «чтобы народ не потерял веры в любовь своего царя».
Царь находился в ставке, далеко от Петербурга, и был согласен, что охотно отречётся от престола. Когда из столицы поступили сообщения, что народ восстал, он направил  в Петроград войска, приказав окружить и оружием подавить бунт. Но армия перешла на сторону революционеров. Группа революционных солдат вошла в дворцовый парк, раскопала могилу Распутина, вытащила оттуда гроб и перенесла его в лес в Порголово. Там был разведён огромный костёр, на который солдаты бросили полусгнивший гроб с останками старца. Новые власти повели борьбу с Православной Церковью, с верой народа, заменив веру идеей в светлое будущее коммунизма.
Всеобщее недовольство и бунт вскоре обратилось против правительства и царя. Мощные демонстрации требовали хлеба и мира. Офицеры полиции погибали от ножа и пули.
Массы пели «Марсельезу» и требовали немедленной отставки министров и отречения царя. Правительство не могло контролировать обстановку и самораспустилось. Министры бежали.  Взбунтовался столичный гарнизон, и даже гвардия, в сопровождении оркестра, перешла на сторону революционеров. Многие дворяне и сыновья дворян погибнут на полях гражданской войны в рядах Белой гвардии.
Убийцы получили наказание: великий князь Дмитрий Павлович был отправлен в Персию, а князь Феликс Юсупов, в одно из отдалённых имений Юсуповых. Царь написал на прошении царедворцев следующию резолюцию: «Убивать ни кому не дано право!».
Этим изгнанием он спас убийц от революционного террора и Соловков.
Последышам российского дворянства не хватило чутья, чтобы предугадать обстановку непримиримой классовой борьбы, но они бросились в свои имения, с одним желанием – укрытся от векового народного гнева. На следующий день после революции деревенские мужики с вилами и косами ворвутся в именья с требованием: «Отдай землицу, барин!». Русский бунт страшней и кровавей мировой войны!
Глава 7 КРАХ САМОДЕРЖАВИЯ
Заблуждение держав Согласия заключалось в том, что они поверили, будто движение которое обрисовывалось в феврале 1917 года было народным. Этого не было! В нём учавствовали только правящие классы, а широкие массы оставались безучастными. Народ требовал хлеба. Монархия была свергнута не поднявшимся из глубин народа бурным валом, а развращённой буржуазией и либеральной интеллигенцией. Её крушение подняло такую страшную волну народного гнева, которая поглотила Россию, и едва не затопила соседние государства. Столица подверглась в теченьи зимы большим лишениям. Топливо и продовольствие не подвозилось. Правительство не сумело и не хотело принять меры к наведению порядка. Голодные толпы восстали против репрессивных мер Протопопова и его полиции. Армия отказалась стрелять в народ. Дума делила власть, создавались и разгонялись комитеты; эсэры ненавидели кадетов, меньшевики – большевиков.
Генерал Алексеев и некоторые лица из свиты царя уговаривали его без промедления даровать «свободы». Николай решил лично повести на Петербург эшелоны с войсками и подавить бунт.
На станции Малая Вышера стало известно, что станция Тосно не пропускает поезда. Царь приказал повернуть на Псков. Там он встретился с главнокомандующим Северным фронтом генералом Рузским. Он поручил передать Родзянко, что готов на все уступки, если Дума считает, что она в состоянии навести порядок в стране. Родзянко ответил: уже поздно! Было ли это так в действительности?  Революционное движение ограничивалось Петроградом и ближайшими окрестностями. Несмотря на пропаганду большевиков, престиж царя был ещё значительный в армии и не тронут среди крестьян.
Достаточно было дарования конституции и поддержки Думы, чтобы вернуть порядок и вернуть популярность Николаю 2-му, которой он пользовался в начале войны?
Ответ Думы поставил перед царём выбор: отречение или идти на Петроград с войсками, и развязать гражданскую войну в присутствии неприятеля.
У царя не было колебаний. Он передал телеграмму генералу Рузскому с уведомлением председателя  Государственной Думы о своём намерении отречься от престола.
Он вызвал в вагон профессора Фёдорова, который лечил наследника, спросил его:  «Сергей Петрович, болезнь Алексея неизлечима?».
Профессор почувствовал остроту вопроса, ответил прямо: «Государь, наука говорит нам, что болезнь гемофилии неизлечима. Бывают,  однако, случаи, что лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Но Алексей Николаевич всегда будет во власти случайности!». Николай опустил голову, прошептал: «Последняя надежда рухнула. Это как раз то, что мне говорила Александра. Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен родине, как я бы того желал, то мы отрекаемся от престола в пользу Михаила Александровича. Мы имеем право сохранить сына при себе, не вмешиваясь в политику государства!». На стол императора легли телеграммы: от Наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича: «Я, как верноподданный, считаю, подолгу присяги и по духу присяги, необходимым молить ваше величество спасти Россию и вашего наследника, зная чувство святой любви вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знаменьем, передайте ему – ваше наследство. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особой горячей молитвой молю бога подкрепить и направить вас. Генерал-адъютант Николай».
От генерал-адъютанта Брусилова: «Прошу вас доложить государю мою просьбу, основанную на моей преданности и любви к родине и престолу. В данную минуту, единственный выход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадёт, – отказаться от престола в пользу наследника цесаревича при регенстве великого князя Михаила Александровича. Другого выхода нет. Необходимо спешить, дабы разгоревшийся и принявший большие размеры народный пожар был скорее потушен, иначе повлечёт за собой неисчислимые катострафические последствия. Этим актом будет спасена и сама династия в лице законного наследника. Генерал-адъютант Брусилов». От генерал-адъютанта Эверта: «Ваше императорское величество, начальник штаба передал мне обстановку, создавшуюся в Петрограде, Царском Селе, Балтийском море и Москве и результат переговоров генерал-адъютанта Рузского с председателем государственной Думы. Ваше величество, на армию в настоящем её составе при подавлении внутренних беспорядков  рассчитывать нельзя. Её можно удержать лишь именем спасения России от порабощения злейших врагов родины при невозможности вести дальнейшую борьбу. Средств, прекратить революцию в столицах, нет никаких.
Необходимо немедленное решение, которое могло бы привести к прекращению беспорядков и сохранению армии для борьбы против внешнего врага.
При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный вашему величеству верноподданный умоляет ваше величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя государственной Думы, как единственно видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии.  Генерал-адъютант Эверт». Умоляю безотлагательно принять решение, которое господь бог внушит вам; промедление грозит гибелью России. Пока армию удаётся спасти от проникновения болезни, охватившую Петроград, Москву, Кронштадт и другие города, но ручаться  за сохранение воинской дисциплины нельзя. Прикосновение же армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войне, позор России и развал её.
Ваше императорское величество горячо любите родину и ради её целости, независимости, ради достижения победы соизволите принять решение, которое может дать мирный  и благоприятный исход из создавшегося тяжёлого положения.
Ожидаю повелений. Генерал-адъютант Алексеев.  Получено в Пскове в 14 ч. 30 мин. Петроградский совет издал приказ номер один: «Отныне все командиры не назначаются, а избираются своими подчинёнными, всё оружие контролируется избранными комитетами. Вся власть советам!». Николай отбросил телеграммы. Он понял, что имеет дело с неповиновением. Запросили командующих фронтами высказаться по вопросу о монархие. Из ответов следовало, что армия не будет защищать свергнутого монарха и главнокомандующего. 15 марта Николай 2-й узнал свою судьбу. В смятении окружающих он видел измену династии.  Согласно Лукиану, «безвозвратное совершается быстро».
Толпа жгла полицейские участки, а в Кронштадте революционные матросы убили сорок офицеров. Самодержавие в опасности, надо спасать династию. Решение принято: он вручил акт отречения представителям Временного правительства и Думы.
АКТ
об отречении Государя Императора Николая 2-го от престола Государства Российского в пользу Великого Князя Михаила Александровича.
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.  Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшее ведение  упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего отечества требует  доведения войны, во чтобы ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил и, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя  Верховную власть.
Не желая  расстаться с любимым сыном нашим, мы передаём наследие наше брату нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех наших верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжёлую минуту всенародных испытаний помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоволения и славы. Да поможет Господь Бог России!».
г. Псков,  2 марта 15 час. 3 мин. 1917 года. Николай.
Министр императорского двора, генерал-адъютант граф Фридерикс.
Падение царя было почти мгновенным. Как это могло произойти, не вызвав бурю возмущения дворянства, аристократии и армии? Только одно объясняет свершившееся: это значит, что многие тысячи, если не миллионы подданных русского царя, задолго до того, как монарх был вынужден покинуть трон, пришло к внутреннему заключению, что царское правление подгнило, а русский ковчег не годился для дальнейшего плаванья. Обшивка ковчега построена из гнилого дерева, а экипаж был никуда не годен. Капитан ковчега  был готов управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, руль захватила беспорядочная толпа советников, набранных из Думы, советов солдатских, матросских и рабочих депутатов, а штурманом оказалась женщина – немка, которая незнала, куда направить ковчег.
Желание захватить власть, устранить соперников, и страх перед крайне левыми, привела к тому, что была упущена последняя возможность предотвратить катастрофу.
На следующий день князь Михаил Александрович, по совету всех членов Временного правительства, в свою очередь отрёкся от престола. Керенский вскричал: «Вы благороднейший из людей! Да здравствует республика!».
Гучков облегчил свою совесть  протестом: «Господа, вы ведёте Россию к гибели!».
Непоправимое свершилось. Исчезновение царя оставило в душе народа огромный пробел. Сбитый с толку, в поисках идеала, народ находил вокруг себя полную пустоту.
Походный атаман Кубанского Казачьего Войска стукнул булавой по столу:
«Казаки верно служили Вере, царю и Отечеству. Нас лишили царя, значит, лишили присяги, а присягать Временному правительству и Совету Народных Комиссаров казаки не пойдут. Приказываю: поход  на Кубань!». Комиссары Временного правительства кричали: война до победного конца, а казаки отвечали: «Хватит, навоевались! Кровь казачья оросила чужие поля! Нас ждут поля Кубани!».
Первый переворот разыграла хитро и дерзко группировка масонов, рвущихся к власти, а «законность» Временного правительства мгновенно признали Англия, Франция и США.
В Екатеринодаре большевики провели съезд и создали Центральный Совет казаков. Председателем стал кубанский казак Костенецкий. Новоявленные пророки, они пришли проповедовать священную войну классов,  увлекали тёмных людей приманкой учения, в котором высокие заветы Христа, переплетались с худшими лозунгами коммунизма, и которые, в руках евреев-авантюристов большевизма, приведут казаков-колхозников и крестьян к порабощению, и превратят их в бесправных рабов коммунизма.
Кубанское Казачье Войско подхватило славу запорожцев, рыцарей свободы, подняло знамя Черноморского войска, и покрыло его неувядаемой славой. Казаки вспоминали минувшие дни, рассказывали анегдоты о новой власти, хохотали.
А на улице, перед станичным Управлением, показалась толпа иногородних и захудалых казаков. Впереди всех шагал Савва Убейвошь, на пике нёс красное знамя. На голове фуражка – «керенка», на пиджаке, на груди, красный бант, на ногах добротные сапоги. Говорят, что он стал председателем станичного Совета. Нестройными голосами они пели «Марсельезу»: «Мы старый мир разрушим до основанья, а затем, мы новый мир построим: кто был никем, тот станет всем». Атаман, писарь, казначей стояли на крыльце Управления, смотрели на представителей новой власти, хохотали.
Не знали и не думали казаки, что красное знамя с серпом и молотом на полотне, разделит их на белых и красных, что Кубанское Казачье Войско доживает последние дни.
А Кубань несла ледниковые воды к Седому Азову, безразличная к судьбам людей, крутила воронки, шумела разливами, показывала могучие силы Природы. С вершин Кавказа слетела птица Анка, расправила крылья над Кубанским краем. Имя – Сечевая степь забылось, хутора и станицы подняли целину степных просторов стальным оралом, и чернели пашни крылом ворона, и зеленели сады и лесополосы, сдерживали чёрную бурю природы. На Кубанский край надвигалась Чёрная буря революции. ;
СОДЕРЖАНИЕ
Часть I

Часть III
 
317
Библиография писателя Леонида Владимировича Берегова:
1. “Сладкая женщина” - 2000 г.
2. “Яровит” - 2008 г.
3. “Очистительный дождь” - 2009 г.
4. “Прощанье с любимой” - 2009 г.
5. “Осколки памяти” - 2010 г.
6. “Поэмы” - 2010 г.
7. “Русь былинная” - 2011 г. 8. “Войско черноморское” - 2012 г.
9. “Кубанское казачье войско” - 2013 г.
319
Типография ПРОЖЕКТОР. Тольятти 2013
БЕРЕГОВ ЛЕОНИД ВЛАДИМИРОВИЧ
КУБАНСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО
Макет, верстка Е. Панина
Подписано в печать 26.03.2013.
Формат 60х84/16 Бумага типографская.
Гарнитура “Times New Roman”
Печать офсетная. Объем печ. л. - 20.
Тираж 100 экз.