Глава четырнадцатая. Одинокие бабочки.
-Когда-то, я настолько сильно боялся одиночества, что просто перестал его ощущать. Перестал думать о том, что я одинок, мне просто казалось, что так и должно быть. На самом деле, так поступают почти все люди на Земле – они не хотят признавать, что нуждаются в людях, которые вокруг них, не хотят зависеть от кем-то поставленных условий. Но, на самом деле, по ночам, когда ни одна бабочка не проникнет в дом, ни одна моль не залетит в шкаф, люди тушат свечи и страдают там, где их никто не увидит – голос Оскара стал грубым, а потом, и вовсе еле слышным и различимым для понимания. С тех пор, как уставшие и обессиленные палевом солнца и жарой, тянувшейся на протяжении долгого времени Оскар и Шарлотта приехали сюда и растянулись на траве, встречая очередной рассвет, прошли ровно сутки. Нетерпеливое солнце уже мягко вставало из-за горизонта, когда Оскар потянулся на траве, зевая, и лишь изредка посматривая на маленькие клочки облаков, вырывающиеся из-под холодных оттенков своенравного рассвета.
-Значит, и ты тоже был одинок? – спросила Шарлотта, не открывая глаз, продолжая наслаждаться мысленно сном, который вот-вот уже должен был закончиться. Остатки сна медленно вертелись в ее голове, пока голос Оскара снова не разорвал ее крошечные воспоминания на несколько нелепых осколков.
-Почему был? Все мы одиноки… - сказал Оскар, огрубев, и, заметив долгое молчание Шарлотты, решил добавить:
-И готов поспорить, ты тоже одинока, просто не говоришь об этом – он слегка толкнул Шарлотту, чтобы она тут же открыла глаза, но на ее губах лишь появилась тонкая улыбка.
-Нет уж, не дождешься. Я никогда не чувствовала себя одинокой, никогда – она пнула его локтем в ответ, так, что случайно задела по ребру.
-Зараза! Больно ведь – притворившись покалеченным, Оскар мгновенно протер больное место рукой и они снова замолчали.
-А, кстати, почему ты плакала тогда, когда сидела у двери, одна? А, потом, кажется, смеялась - припомнил Оскар тот вечер, когда решил извиниться за своих странноватых дружков, вломившихся к ней в квартиру ночью.
-Можно, я солгу? – сказала Шарлотта, открыв глаза и задерживая свой взгляд на сонном выражении человека, лежащего с ней рядом. Его дыхание было спокойным, глаза были полуоткрыты, а руки сладко томились под его головой.
-Попробуй – сказал Оскар, ухмыляясь честности собеседницы и притворяясь удивленным.
-Потому что я была зла – сказала она, улыбаясь, а, через некоторое время, когда молчание стало диким, она рассмеялась так, что вскоре это перешло в приступ истеричного смеха.
-Так, получается, ты не была тогда зла? А, что же? Неужели тебя довели до бешенства? Я угадал? – сказал Оскар, смотря на собеседницу пристально, удивляясь тому, как быстро меняется ее настроение. Пройдет одна секунда - и она уже совершенно другая, подумал он.
-Иногда, нам лучше не знать правды – сказала Шарлотта и сладко потянулась, снова закрывая глаза. Она не хотела говорить о своей боли, не хотела делиться ею, пока не настанет время. Не хотела говорить никому, что в ее душе, сильной и воинственной, не допускающей никакого рода сентиментальностей. Есть что-то, что остро нуждается в пристальной заботе человека, которого она допустит в тот уголок своей души.
-Потому, я не хочу ее знать, хочу всего-то… почувствовать – сказал Оскар со всей серьезностью в то время, когда Шарлотта снова невинно расхохоталась. Этот смех напоминал Оскару беззаботные деньки с его друзьями, и с братом, в гараже. Когда они ночами сидели там, перепачканные, а потом, услышав, как мама зовет их на ужин, собирали вещи и бегом бежали за стол, забыв порой помыть руки из-за желания поскорей набить животы. Да, он помнил свое детство. Еще он помнил, как вечером приходил отец, уставший от утомительной и забирающей силы работы, и, играясь с ними, шутя, будто «дерется», ловит их с братом за ноги и кружит по комнате, уверяя, что он их просто так не отпустит. Рано или поздно, сыновья все равно шли спать, и, когда мать и отец оставались вдвоем, наедине, когда свет уже был погашен, а, непослушная ребятня лежала в кроватях, они могли позволить себе расслабиться и отдохнуть и показать друг другу, насколько до сих пор сильны их негаснущие чувства. Конечно, сейчас все это было далеко в прошлом.
Мама, которой исполнилось вот уже семьдесят три, жила в доме одна, надеясь на то, что когда-нибудь дверь распахнется, и ее муж с сыном снова зайдут, как раньше, дерясь за лучшее место за столом, и сказав простое: »мам, мы дома». Теперь, все было по-другому. Жизнь Оскара приняла стремительный оборот, и он не помнил, когда в последний раз лежал просто так, считая облака и расслабившись, будто в мире не было ничего, кроме него и Шарли.
-Ты любишь, когда тебя называют «Шарли»? Я заметил, что твоя мама так делает – сказал он, прикрываясь рукой от солнца, которое вступило в свои законные права. Воздух стал мгновенно нагреваться, и дышать стало намного тяжелее, чем в предрассветные часы.
-Так называл меня мой папа - поспешила с ответом Шарлотта, пытаясь найти в голове тему, чтобы непременно заговорить о чем-нибудь другом, не желая вспоминать то, что приносит ей боль.
-Хорошо, не буду – сказал Оскар, вставая и отряхиваясь. Когда он поднялся на ноги, Шарлота последовала его примеру и вопросительно посмотрела на него:
-Что не будешь? – она спросила его так естественно, будто сама не поняла, в чем состоит дело.
-По тебе стало видно, что ты не хочешь об этом говорить, и я сказал, что «не буду». Я увидел, как ты похолодела и перевела взгляд, не желая продолжать беседу на эту тему. И не в моих правилах «раскапывать» то, кто напрочь, сознательно зарыл свой клад. Захочешь - сама откопаешь, а, нам, пора завтракать - Оскар развернулся в сторону коттеджа и стремительно пошел домой, желая быстрее чего-нибудь съесть, потому, как живот уже танцевал танго на кострах.
-Раз так… - только выдохнула Шарлотта в ответ, пытаясь скрыть собственное недовольство. Больше всего в жизни она ненавидела оборванные разговоры. Оборванные фразы, оборванные слова. Уж лучше вовсе, молчать, и не произносить ни слова, когда знаешь, что продолжать не захочешь – думала она и была уверена, что настроение безнадежно испорчено. Однако завтрак выдался не только вкусным, но и на редкость занимательным, потому что разговор зашел о бабочках. Раньше, они никогда не интересовалась этими созданиями. Потому что боялась насекомых и никогда не пыталась их ловить. Тем более, коллекционировать. Она поистине не понимала, зачем и какой чудак будет собирать их в банки и показывать другим, чтобы те, разинув рты, соглашались, какие же они все-таки прекрасные.
-Но это глупо, думаю - поспешила с ответом Шарлотта, набив полный рот еды, иногда похмыкивая от удовольствия. На завтрак были оладьи со сметаной и клубничным сиропом, медовые тосты и ни с чем несравнимый запах кофе.
-Почему же глупо, милая? И, наконец, проглоти уже еду - заметила мать, когда она и Оскар заметили, как у Шарлотты выпал кусочек оладья прямо изо рта. На замечание мамы, Шарлотта недовольно хмыкнула и назло стала чавкать и гримасничать, как маленький ребенок, показывая, что она сама может решать, как ей следует есть. Оскар улыбнулся, и, не обращая внимания на вредность ребенка, стал продолжать:
-Как бы ты это не называла, а, я считаю, что ловить бабочек - то еще занятие. Когда ты знаешь, что в любую секунду эта длиннокрылая красавица можем сорваться с места и улететь, ты замираешь, словно охотник, выжидая подходящий момент, а потом прыгаешь вместе с сучком, ловя ее, и получая удовольствие от столь ослепительного трофея в руках – он зажмурил глаза и сжал руку. Вспоминая, как они вместе с отцом ловили бабочек. За столом, он, конечно, не стал говорить, что они ловили их не только из-за красоты крыльев, но и в качестве приманки.
-Но это глупо, очень и очень глупо! Ты представь: охотиться, чтобы кому-то делать больно. А, если не хочешь делать больно, придётся отпускать - так зачем терять время на то, что все равно потом отпустишь? Вот мы с ребятами… - Шарлотта не успела докончить, как Миссис Ларссон положила ей в тарелку мед, а на края положила две таблетки, рядом с ее стаканом.
-А это за завтраком, шепнула она ей, показывая на блюдце и допивая свой чай.
-Я не буду, мам, так вот… ты ловишь бабочек… - она продолжила разговор так, будто ее вовсе никто и не перебивал, и попыталась передать то, что думает:
-Ловишь бабочек и отпускаешь. Так, в чем смысл? – сказала она, взмахивая руками от собственного непонимания.
-Смысл в том, что они потом оказываются свободными по твоему желанию – ты будто даришь им жизнь, заново, понимаешь? – сказал Оскар, кусая очередной кусок и запивая его родным и любимым кофе.
-Но, а зачем тогда ловить? – всплеснула руками Шарлотта, как самое непослушное дитя, не желающее понимать элементарных вещей:
-Вот мы, например, просто, рвали яблоки. То-то было увлечение: забираться в чужой сад и потом обрывать всю соседскую яблоню! – захихикала Шарлотта, когда миссис Ларссон, снова показала на таблетки, которые необходимо запить и мило улыбнулась ей.
-А, рвать это разве не скучно? Ты рвешь яблоки, зная, что делаешь это так, чтобы, соответственно, тебя не поймали, и потом бежишь домой, словно ни в чем не повинный воришка - сказал Оскар, ухмыляясь, и делая вид, что не замечает тихий протест Шарлотты выпить лекарства.
-Скучно, ты издеваешься?! Кому же может быть скучно? И, почему ты думаешь, что там не было опасности? Вообще-то у него была большущая собака, которую он держал на привязи, наш сосед в смысле, и ночью, когда все ложились спать, он спускал ее с цепи и оставлял караулить прямо перед забором. А мы залезали прямо на него, ожидая, пока пес уснет, и тихо воровали их - сказала девушка так, чувствуя, будто скоро одержит победу. Миссис Ларссон открыла рот от изумления:
-Но почему ты мне никогда не рассказывала об этом? – сказала ее мать, не веря тому, что говорила дочь за столом, дожевывая свой кусок.
-Потому что она никогда этого не делала, она - врунишка. Просто хочет показать, что ничего не боится. Как самый настоящий ребенок - Оскар заметил, что щеки Шарлотты стали багроветь, и, она, недовольная и смущенная, закричала:
-Да будет тебе известно, что я украла пятьдесят три яблока с его дерева, когда мне было семнадцать лет, и тогда еще сделала фотографию, на память! Я найду ее и обязательно тебе покажу, вот увидишь, что я не вру! – слова из Шарлотты вылетали так же быстро, как пули из пулемета во время огня, и она, захлебываясь собственным недовольством, села обратно.
-Не верю. Человек, ворующий яблоки, не стал бы их считать по одной простой причине: он бы твердо знал, что в любой момент он снова украдет столько, сколько ему захочется. А ответ прост: ты ничего и никогда не воровала – сказал спокойно Оскар, и отложил тарелку. Кажется, он наелся до отвала. В животе сейчас стояло невероятное затишье. Миссис Ларссон, желая воспользоваться выдавшимся моментом, тихо показала дочери на край тарелки, на которой красовались две желтые таблетки в капсулах.
-Как ты смеешь не верить! Я что, похожа на врунишку? – взвизгнула Шарлотта, отодвигая стул, и вставая на ноги так, будто готова, наконец, совершить революцию. Оскар, зная, что девушка вышла из себя, попытался сохранить тот же спокойный тон, какой был и раньше:
-Я знаю это потому, что вижу, как ты живешь. Твоя мама - очень заботливая женщина - он улыбнулся ее матери и продолжил:
-И я сомневаюсь, что она бы тебя отпустила, одну, с неизвестными друзьями, лазить по заборам ночью и срывать яблоки, а сама бы, в одиночку, ты этого не сделала бы - потому что это слишком опасно и… глупо – просто сказал Оскар, объясняя причину ранее сказанных им слов.
-Тогда сегодня мы идем к нему, и я покажу тебе, что значит опасно! – она стукнула по столу, и когда заметила реакцию мамы и уже готовые слова возражения на ее губах, выкрикнула:
-Все вы такие глупые. Считаете, что я маленькая и беспомощная и не могу сама позаботиться о себе. Вы ничего обо мне не знаете. Только пихаете мне свои пилюли и думаете, что я маленький ребенок, хотя я уже давно выросла! - закричала она не своим голосом, и, выйдя из–за стола, добавила:
-И если ты сегодня со мной не пойдешь, то я всю жизнь буду считать тебя трусом, понял? – Шарлотта, разозленная тем, что ее не понимают, вышла из гостиной и громко хлопнула дверью. Она не хотела разговаривать с теми людьми, которые не воспринимали ее серьезно. После разговора, когда молчание за ее дверью стихло, Оскар и ее мать переглянулись, улыбаясь друг другу, будто поняли без слов мысли друг друга.
-Ты ведь не пойдешь, ты ведь знаешь, как это опасно для нее... – начала Миссис Ларссон, не желая подвергать свою дочь излишней опасности.
-Я знаю и потому уверен, что это необходимо для нее, поверьте мне – Оскар не успел договорить, как женщина тут же его перебила:
-Оскар, если что-нибудь не дай Бог случится с моей девочкой – сказала она, неодобрительно посматривая на него, глядя с укором и недоверием.
-Поверьте: если бы я не знал, какова цена… я бы не пошел на это. Научитесь доверять – сказал он женщине, не желая лишних пререканий и предрассудков. Он знал: ничего не изменится от того, что он с ней поспорит. Но, Шарлотта, может чему-нибудь научится. То, что ей непременно пригодится для будущей жизни.
-Хорошо - голос женщины был менее озабоченным, но никак не далеким. Она вышла из-за стола, убирая грязную посуду. Оскар, не желая дожидаться просьб ее матери о том, чтобы закрыть их глупый спор с девушкой, вышел из-за стола и проследовал в свою комнату. Он знал, что Шарлотта и ее жизнь зависят от жизненных обстоятельств: и любой момент может стать для нее решающим. Он знал, не понаслышке знал, как дорого может обойтись один упущенный момент и как дорого ему придется за него заплатить. Но, он так же чувствовал, что может ее уберечь. Он знал, что Шарлотта, во что бы она ни ввязалась, будет под охраной и защитой, до тех пор, пока он может быть рядом с ней.