Глава двенадцатая. От безысходности - по-другому.
Каждый человек в своей жизни рано или поздно чувствует себя одиноким. Это, как бактерия, которая попадает нам в кровь и не дает очнуться даже спустя какое-то время. Конечно, как и все бактерии, она начинает размножаться и порой своим нахождением внутри человеческого организма, парализует жизненную и необходимую систему - чувства и мозг. Со временем, человек уже начинает думать, что так оно и должно быть и никакого другого образа жизни… для него никогда и не было. Принимая бактерию, он не сражается с ней, не пьет лекарств, он просто подчиняется, так, будто уже досрочно проиграл эту битву. Но, нет. Не смерть его ждет в конце. Всего - лишь привычка всегда и везде быть одному. Проживать тот или иной этап жизни самостоятельно. И дело не в том, что у этого человека не может быть друзей - друзья есть, он может ходить с ними на вечеринки, тратить впустую время и напиваться с ними по вечерам - иными словами, просто жить, как и делают большинство людей на земле. Нет, дело состоит в другом: несмотря на огромное изобилие знакомств, этот человек никогда не впускает кого-то внутрь себя, до определенных границ. Он никогда не скажет: »а, по - правде, я одинок», потому что не хочет в это верить. Как и все мы. Никто из нас, по большей части, не хочет верить в собственное одиночество. Но, увы, как бы ни сражался человек с самим собой, как бы ни переубеждал себя в том, что его жизнь полна и насыщена, бьет ключом (в частности, не по голове), он все – равно, рано или поздно чувствует собственное одиночество. Оно словно давно позабытая хворь, которая раньше приносила температуру, вызывала озноб, а у некоторых просто слезы. Со временем, наш организм начинает вырабатывать некие «антитела» против нее. Человек, так могущественно сражающийся с болезнью, каждый день, каждую секунду убеждает себя в том, что ее можно победить. Но, на самом деле, победить ее невозможно. Можно просто смириться… и тогда, симптомы протекания становятся более терпимыми, чем раньше. Особенно, более терпимыми они становятся тогда, когда эту болезнь делит с тобой кто-то другой. Не обязательно, что это будет человек, у которого на нее свой «иммунитет», нет. Но, этому человеку бесспорно и жертвенно следует делить с вами свое время, если он уже когда-то согласился быть рядом. Иначе, смысла в другом лекарстве - просто, нет. И болезнь начинает прогрессировать…. Хотели бы вы от нее излечиться? Хотели бы сказать, что не чувствуете себя одиноким? Хотели бы. Но, не можете. Это не лечится. Никем, никогда и нигде. Лекарство от одиночества, то, что может ослабить эффект – для каждого свое. Наиболее универсальным средством являются чай и книги, еще более распространенным - человеческие судьбы. Но ни одно, ни другое, ни третье не может дать того, что вы ищите, а именно – удовольствие от того, что находитесь в собственной компании. Только вы и ваше «я». Этому, как привило, учатся самостоятельно.
Миновав лесную полосу, Оскар, Шарлотта и ее мать выехали на дорогу, которая вела в небольшой поселок, находящийся в черте города – в нем и жила семья Ларссон. На улицу потными ступнями наступал жаркий июнь, когда машина с тремя людьми, дребезжащая, как стиральная машинка, быстро виляла то в одну сторону, то в другую, желая поскорей доставить трех людей домой. Было два часа дня, когда они выехали из больницы, предварительно заправившись на близко располагавшейся заправке. Машина принадлежала миссис Ларссон, и та, решив немедленно покончить с «правилами больных заведений», а, именно: отбоями после девяти, отказами дочери от больничной еды, уколов и битв с медперсоналом(который, не идя на уступки, не мог представить, с каким трудом Шарлотта делала еще одну капельницу, точнее, с каким трудом она на нее соглашалась), подписала заявление и отвезла дочь (учитывая ее просьбу) обратно домой. Шарлотта не любила больницы, она называла их «каторгой с белыми стенами», и людьми, которые напяливают маску «добродушия и любезности», «притворного лицемерия, заправленного к ним в штаны». И верила в то, что каждый из медперсонала – несчастнейший человек на этой земле, потому что ему сотни раз на дню (учитывая приток пациентов), приходится лгать родным больного, о том, что все будет хорошо. Но она ведь знала – это еще одна иллюзия. Кто может быть настолько смелым и сообщить о том, что болезнь - неизлечима? Только врач. Никто и никогда не может знать, когда тот или иной пациент скончается и когда придется выносить еще одну утку из-под очередного выброшенного на волю судьбы старика, неспособного даже самостоятельно сходить в туалет. Медперсонал, считала она, тот тип людей, который действительно стоит пожалеть. Они видят боль и страдания больше, чем остальные люди. Они видят, как мучаются люди, как страдают их родственники, и, даже, если все они (давайте будем добрыми), обладают наичистейшими сердцами и бесконечным человеколюбием, ничем не могут помочь больному. Лишь только облегчить его участь. И самое странное в этой ситуации - они идут работать туда, зная это. Так, не желая чувствовать себя еще одним человеком, за которым требуется забота и уход, Шарлотта покинула заведение, в глубине своей души молясь, чтобы она больше туда никогда и ни по каким причинам не вернулась. Уж лучше будет смерть.
Начало дня не предвещало ничего плохого, до того момента, пока солнце не стало обволакивать земную поверхность с такой скоростью, что дышать стало практически невозможным. Этот день встретил жару необыкновенным солнцепеком, тогда, когда машина, уставшая от поворотов направо и налево, стремилась быстрее попасть домой, туда, где капот не будет подниматься и урчать всякий раз, когда предстоит еще один спуск. Дорога была ухабистой и все, что оставалось людям, сидящим в машине - терпеливо проезжать еще одну милю, надеясь, что все-таки им удастся добраться домой хотя бы до ужина. Лесная полоса закончилась, и воздух на трассе стал более тяжелым и загрязненным – все-таки, как ни крути, деревья делают свое дело. Кутающая в объятья тень лесных братьев, сменилась палящим солнцем, безжалостно догоняющим машину и согревающим в своих жарких, почти «огненных» объятиях. Дышать в машине стало практически невозможным, когда Шарлотта, миссис Ларссон и Оскар быстро проезжали рапсовые поля, переливающиеся на солнцепеке ярко золотистым цветом. Краски солнца и горящих полей имели необыкновенную насыщенность: никогда еще глаз Оскара не видел такого разнообразия оттенков желтого. Яркий, теплый, манящий, почти «горящий» цвет окунал проезжающего мимо человека в ощущение легкости и свободы, словно огонь поля хотел обогреть человека. Сладкий запах поля раскатывался вдоль дороги, когда машина, едущая к своей свободе, застряла в пробке из огромной полосы машин, выстроенных в ряд. На том конце линии случилась небольшая авария, в результате которой, продвижение машин вперед было приостановлено.
-И надо было застрять, прям здесь! - закричал Оскар, когда понял, что ситуация затянется надолго.
-Кто же мог знать – выдохнула миссис Ларссон, убирая рули с руля и смотря в боковое зеркало:
-Еще и духота такая, что дышать практически нечем, к счастью, еще пару миль, и мы будем дома - она зевнула, одновременно прикрыв рот ладонью. Заднее запотевшее стекло было заполнено прилипшими мошками и жучками. Шарлотта безвольно заснула. Прикрывшись кепкой, она легла на заднее сидение автомобиля, свернулась калачиком, так, чтобы и ноги можно было уместить, и на время отключилась от душной атмосферы удручающего приключения.
- Кажется, она спит - Оскар откинулся назад и нашел подтверждение словам: Шарлотта медленно и умиротворенно спала - поездки на самом деле могут выматывать. Особенно, когда на улице больше тридцати пяти градусов.
-Да, она всегда плохо выдерживала дорогу, даже, когда была маленькой, всегда засыпала, когда мы ездили в гости - сказала женщина, посмотрев в зеркало и улыбнувшись. Позади них пристроилась еще куча машин. Теперь пробка действительно затянулась, подумала она. Останется только терпеливо притворяться, что жара все-таки терпимая.
-А где мистер Ларссон, если не секрет? Простите, если это не мое дело – сказал Оскар, пытаясь настроить беседу на нужный лад. Он не любил лезть в душу людям, зная, что они не хотят об этом говорить, потому что уже предпочли молчание, не рассказав об этом раннее.
-Надеюсь, он сейчас в лучшем месте - сказала женщина, обрывая тему, и улыбаясь так, будто ничего плохого в том, что Оскар спросил, и не было, просто она была не расположена говорить на эту тему сейчас.
-По крайней мере, хочется в это верить – сказала она и посмотрела на Оскара:
-До сих пор не понимаю, почему Шарлота попросила вас поехать с нами – сказала она, еще раз убедившись, что дочка спит:
-Странно было то, что она не сказала вам о том, что так плохо себя чувствует - сказал Оскар с нескрываемым укором, что ему невольно стало противно от собственного осознания произошедшего. Да и почему она не могла позвонить собственной матери?
-Чрезмерная забота, видимо, она так считает – ответила миссис Ларссон, не отводя глаз, будто она чувствовала себя в чем-то перед ней виноватой. Она не считала, что то, что она делает - неправильно. Оскар посмотрел на женщину так, будто он хорошо знал, о чем она говорит. Но, на самом деле, его мучил вопрос, почему, даже тогда, когда Шарлота теряла сознание, она не удосужилась хотя бы позвать кого-то на помощь, хотя бы крикнуть, чтобы ее услышали, ведь она могла оборвать свою жизнь раз и навсегда. Не глупо ли так самонадеянно рассчитывать только на собственные силы и везение?
-Мы не успели поговорить тогда в больнице, но…. – Оскар немного помолчал, не зная, как правильнее выразить то, что он хотел бы осознать:
-Позвольте мне спросить: что с Шарлоттой? Когда вы прибыли в больницу, я не стал вас удручать расспросами, зная, что вы и так еле сдерживаетесь, чтобы не расстраивать дочь - Оскар не успел договорить, потому что женщина его перебила:
-Это долгая история, Оскар. Но, хочу вам сказать, что последствия оказались плачевными. В результате переохлаждения, ей поставили диагноз: артрит. Просто так бывает в жизни: кому-то везет, а кому-то нет. Кто-то может голым бегать к пруду и купаться в проруби, чтобы быть закаленным, а кто-то, пролежав некоторое время, получает болезнь, которую не могут исправить никакие врачи в мире – женщина ударила руль рукой и отвернулась, явно силясь не заплакать.
-Вы в этом не виноваты, я уверен в этом - Оскар посмотрел на женщину и хотел ее похлопать по плечу, но она отодвинулась, заранее предвидя этот «дружеский жест».
-Теперь, как видите, с ней случается вот это - неожиданные «приступы», хотя Шарли сама не любит, когда мы их так «называем». Ее тело словно подвергается какому-то внешнему влиянию: оно перестает ей служить, на время, и она ничего не может поделать. Даже не представляю, как ей бывает больно, когда начинается ломка - женщина выдохнула последние слова и замолчала, переведя глаза на дорогу. В машине повисло неловкое молчание.
-Долго ли еще они там будут? Дорога ужасно утомляет… - сказала она, повернувшись к Оскару. Тот, облокотившись рукой о стекло, смотрел вперед, стараясь ее не слушать. Он думал о своем.
-Смотрите, там Шарлотта! - он встрепенулся на сидении, когда заметил маленькое блеклое пятно сиреневого цвета: такого же цвета была майка Шарлотты, когда они покидали больницу.
-Не может быть – женщина всмотрелась, а затем рывком повернулась назад и обнаружила, что девушки нет. Она сбежала.
Шарлотта бежала, не останавливаясь, так, будто что-то холодное обожгло ее спину, будто ее облили ледяной водой, когда она только вышла из бани. Ей не хотелось ничего видеть и слышать, не хотелось знать, что она застряла с двумя людьми в машине, которые, не стыдясь ее присутствия, говорят о ней, обсуждают, как ей плохо, наплевав на ее собственное достоинство, и даже если она спит. Разве так можно? Она не хотела знать, что ее мать обсуждает ее здоровье с каким-то незнакомцем, проходимцем. Зачем она вообще взяла его с собой, думала Шарлотта и чувствовала, как слезы жадно обжигали каждый миллиметр ее кожи и оставляли продолговатые дорожки вдоль румяных от бега щек.
-Подожди, Шарлотта – Оскар бежал за ней следом, пытаясь догнать ее и вернуть в машину, потому что пробка могла закончиться в любую секунду. Какой он дурак, что начал разговор именно в машине, а не ночью, когда она действительно бы спала без задних ног. На кой черт надо было обсуждать это прямо сейчас, когда девушка могла слышать все, что о ней говорят? Это некрасиво и абсурдно - думал Оскар, желая вернуть пару минут назад, когда только начинал говорить с ее матерью. Он не хотел быть для нее чужим, не хотел, чтобы она закрылась от него, не хотел, чтобы она считала его тем, кто любит лезть в душу. Он вообще не хотел быть для нее кем-то особенным. Он просто оказался рядом с ней, на время.
-Я же все - равно тебя догоню, Шарлотта – кричал он так, чтобы она его услышала и сразу же остановилась, но девушка не хотела отступать перед собственным порывом глупости и возвращаться туда, где были люди. Оступившись, она упала и мгновенно поднялась, чтобы снова бежать, но тут же ее остановил Оскар, налетев на нее.
-Черт! - закричала она, хватаясь за ногу и отплевываясь. Ее сердце стучало так, будто она пробежала двухнедельный марафон до самого Парижа на этих вот собственных ногах. Я еще и не такое смогла бы! - Подумала она и улыбнулась, когда обнаружила, как далеко они находится от машины.
-Посмотрите на нее, она еще улыбается. Тебе не стыдно? – закричал Оскар в бешенстве, когда увидел улыбку на пол лица, и то, как девушка хохочет из-за падения.
-А тебе не стыдно обсуждать меня с моей мамой в моем же присутствии?- закричала девушка, отряхиваясь. Встав, она толкнула Оскара в плечи своими маленькими руками, но Оскар не сдвинулся и с места, не понимая, чего эта глупая девчонка хочет от него.
-Ты вообще ненормальная? Зачем выпрыгивать с машины и бежать, куда тебе вздумается? – закричал Оскар, смотря на нее, пытаясь найти в этой девушки хоть какие-то остатки благоразумия:
-Тебе не говорили, что нельзя выпрыгивать посредине дороги? – закричал он, хмурясь, а она, радостная и веселая, злая и раздраженная, засмеялась:
-А мне плевать, что обо мне подумают. Я хочу бежать - бегу. Как ты сказал? «Не тебе мне указывать» - она искренне развеселилась, вставая в позу командира и смотря на него расширенными от любопытства глазами:
-И, кстати, дом отсюда не так уж и далеко, вон! - она указала на холм, мерцающий вдали, на котором красовался двухэтажный коттедж.
-Я всегда здесь гуляла, одна, когда была чуть поменьше, и мама, тем более, уже уехала - она показала на то место, где машины уже не было.
-Ты сумасшедшая, я заявляю тебе это со всей серьезностью. Ты одна из тех чокнутых, каких свет еще не видывал! – закричал Оскар, злясь на эту девчонку за то, что не может ее поругать, как следует. Ее странная выходка злила его, но, в то же время, он понимал, что опасности, как таковой, для нее и ее жизни не было.
-А ты скучный засранец, который не умеет веселиться и вдобавок, сплетничает за чужой спиной! - закричала Шарлотта, злясь. Она не могла поверить, что перед ней стоял двухметровый взрослый, отчитывающий ее за то, что она так поступила. Да и с какой стати она должна спрашивать у него, как себя вести, он кто ей, брат? Шарлотта снова ринулась бежать, но на этот раз ее побег оказался еще короче, чем первый.
-Опять? Не надоело тебе? – Оскар схватил ее за руку, развернув тело девушки к себе, сильной хваткой цепляясь за руки. Через секунду, он ослабил ее, и Шарлотта это заметила. Не хватало, чтобы он меня жалел! - подумала она и краска прилила к ее лицу.
-Нет, не надоело, старый ворчун, и как тебя друзья терпят? – она улыбнулась во весь рот и показала свой длиннющий язык.
-Ах, так значит? Ну, хорошо. Будет тебе ворчун – Оскар поднял ее на руки и понес к рядом располагавшемуся водоему. Идти до него было недолго, как вдруг, Шарлотта закричала не своим голосом:
-Не смей, слышишь? Поставь меня на место! Оскар, я не шучу, поставь! Я разозлюсь, Я уже и так в бешенстве! - закричала она, пихаясь локтями, как будто рыба, которую только что вытащили из благоприятной среды.
-Значит, воды боишься? – Оскар зашел в воду и, держа её на руках, склонился над водой, грозясь ее туда опустить.
-Пожалуйста, пожалуйста, Оскар! – голос Шарлотты сорвался, и она чуть не заплакала. Но, вовремя собравшись с силами, она взяла себя в руки, не желая, чтобы ее эмоции брали над ней верх.
-Что, Оскар, ну, что? – сказал он и почувствовал, как Шарлотта испуганно прижалась к нему всем телом, вцепившись в него такой хваткой, словно он держал ее у самого обрыва. Ей, кажется, действительно стало страшно, подумал он и сильнее прижал на руках.
-Пожалуйста, только не отпускай меня, пожалуйста – прошептала она не своим голосом, пытаясь держать его изо всех своих сил, на которые была способна. Она почувствовала, как ее тело окутывает свинец, как оно тяжелеет, как ей трудно становится дышать. Голова начала кружиться, и она не знала, боится ли она утонуть в воде или в столь сильных объятиях привлекательного мужчины.
-Не отпущу, не бойся - сказал Оскар хрипло, почувствовав, как девушка боится воды. Он быстро вышел на безопасное место, поставив ее на ноги.
-Но, вот тебе, все равно ты просто так бы не отделалась - он кинул в нее кучкой грязи и побежал к холму, где располагался их дом, веселясь, чувствуя, как напряжение спадает.
-Ну, погоди, Оскар – Шарлотта кинулась за ним, не понимая, как могла позволить ему испачкать себя и свою новую одежду. Разъяренная и веселая, она бежала за ним, чувствуя. Как хочет надрать ему задницу, как всегда поступала в детстве, когда ее начинал кто-то выводить из себя. Понимая, что он тот, кто изредка понимает ее, она рванула за ним, надеясь, что все-таки его догонит. Когда они добежали, первым, что услышала Шарлотта, был крик Оскара:
-Ни черта себе! Это твой дом? Ну и домища! – вскрикнул он, не доходя до порога:
-Откуда у вас все это? Ограбили банк? – закричал он, показывая на второй этаж, на мансарду и на летнюю беседку, недалеко от железных ворот:
-Наследство моего папы - сказала Шарлотта, пытаясь вернуть утраченное пяти минутами назад дыхание. Да и все, что от него осталось, подумала она мысленно.
-Теперь ясно, почему я еще раз могу сказать, что ты очень и очень странная - сказал Оскар и перевел на нее взгляд:
-Ты поселилась в какой-то маленькой, захудалой квартирке, с видом на мусорные баки, вместо того, чтобы жить в этом доме! – Оскар невольно поразился масштабности и ухоженности их коттеджа.
-Возможно, и странная, но это моя жизнь, мне решать, где проводить свои последние деньки - она посмотрела на него, язвительно ухмыльнувшись, и открыла дверь:
-Одну секунду - сказала она и через мгновение, появившись на пороге, пригласила: заходи.
Когда Оскар подошел к порогу, но еще не ступил внутрь, он заметил, что лицо Шарлотты поменялось: оно стало более… забавное и расслабленное. Шагнув, он почувствовал, как девушка вылила на него ушат с ледяной водой, отчего вскрикнул.
-Черт! - закричал он, пытаясь придти в себя от неожиданности. Он не увидел ни сожаления, ни досады, а только забавляющееся лицо Шарлотты, такое милое и приятное, несмотря на всю абсурдность ситуации:
-Вот теперь, ответственно заявляю: чувствуй себя, как дома! – она искренне улыбнулась и спустя минуту, когда она вошли, дверь закрылась. Теперь…. Все должно быть… по-другому.