Глава девятая. Сгорающая правда.
Оскар забежал в квартиру и обнаружил, что из кухни идёт дым. Не соображая, что делать, он побежал туда и увидел, что горит мебель: диван и стол, на котором был накрыт обед. Тумбочки уже догорали, и от этого на кухне был запах горящего дерева. Дверь в гостиную была приоткрыта, но, слава Богу, пожар еще до того места не дошел. Оскар сообразил мгновенно, что нужно закрыть рот, иначе он может задохнуться от отравления. Порвав свою майку, он перетянул ее у рта, чтобы заблокировать поступь гари в легкие. Оскар решил, что пожар еще можно остановить - он забежал в ванну и набрал тазик с водой. Выбежав из ванны, он понесся на кухню, чтобы затушить пожар. Тут он мгновенно осознал, почему загорелась кухня - запах газа – ручка газовой плиты была повернута, а газа не было. На кухне, как назло - горел свет, вот, видно все и вспыхнуло. Ее ошибка была в том, что девушка не проверила, зажгла ли газ, или может, он сразу потух, а она этого не заметила. Оскар мгновенно затушил горящую возле печки тумбочку и повернул ручку. Газа больше быть не должно.
-Соседка, эй! У тебя кухня горит! Где ты, черт возьми? - пока Оскар тушил, он решил воспользоваться случаем и позвать девушку. Она не выходила. Сначала, Оскар подумал, что ее и вовсе не было дома. Но, когда в третий или четвертый раз он бежал на кухню, он заметил, что ее обувь стояла у входа, босоножки, те, в которых она и была. Что за чертовщина? - подумал Оскар, выливая очередной поток воды. Кажется, пожар стих. Где же она, где? – думал Оскар, мечась по квартире – после того, как не осталось и следа от огня, он еще раз проверил ручки газа - все закрыты. Начав задыхаться, Оскар выбежал в коридор. Девушка лежала у самого входа в кухню. Дверной проем разделял кухню и гостиную, но его можно было увидеть только со стороны кухни. Девушка дергалась, извивалась на полу, пытаясь встать, но у нее это не получалось. Ее руки напоминали форму крючка. Господи… подумал Оскар и подбежал к ней.
-Уходи… - кричала она так, как могла, из последних сил. Оскар метнулся к окну и решил, что у нее отравление газом. Он открыл оба окна, желая, чтобы девушка продышалась. Он оттащил ее к свежему воздуху, но она не задыхалась, а просто скручивалась на месте, подобно спирали. Оскар не знал, что с ней, и как это вообще может называться. Он стремглав наклонился над ней и попытался привести в себя, давай пощечины, хлопая по щекам. Затем, видя, что это не работает, он побежал на кухню набрать воды.
-Лекарство… аптечка - еле выдавила она, когда непослушное тело стало лишать ее дыхания. Девушка начала задыхаться.
-Где она, скажи, где? – Оскар закричал, не желая, чтобы девушка теряла сознание. Он быстро огляделся вокруг и заметил металлическую коробку, стоящую возле телевизора. Он метнулся к ней. Открыв ее, он заметил несколько упаковок со шприцами и большое количество ампул с разными жидкостями. И не было ничего, что приведет ее в сознание! Хотя бы нашатырный спирт, хотя бы водка! Он заметил на журнальном столике ранее использованную капсулу с обезболивающим - и решил воспользоваться примером: он нашел такую же капсулу с названием этого же лекарства, и моментально сделал ей в вену укол. Уж, что-то, а уколы он делать умел. Девушка была без сознания. Он вызвал скорую помощь.
Прозрачные блики на стеклах сменялись желтым оттенком чего-то смутного, расплывчатого, незнакомого. Звук приборов мгновенно въедался в сознание и, словно хищный зверь, не отпускал, заставляя думать только о нем. Запах незнакомого ей помещения, мягкая подстилка… жужжание колес по плитке…
-Доктор, что с ней? Она поправится? Когда она придет в себя? – вопросы были слышны отчетливо, только ответы расплывались в подсознании девушки так же быстро, как и поступали в ее лихорадочно уставший мозг. Мир вокруг становился мозаикой из калейдоскопа, и, девушка, не понимая, где она находится, просто закрыла глаза, чтобы вдобавок ко всему ее не тошнило.
-Поправится… она сильная – послышался хриплый голос врача и на этом Шарлотта заснула. Когда она проснулась, первое, что она ощутила - приступ тошноты. Жгучий комок застрял в горле и преградил путь свободному дыханию. Девушка поднялась, чтобы вырвать. Открыв глаза, она увидела, что возле нее стоит тазик, для рвоты, металлический, размешавшийся на столике. Вырывая, она почувствовала моментальное облегчение. В помещение ворвалась ее мать. Подняв глаза, собирая картинку воедино, Шарлотта поняла, что она в больнице.
-Девочка моя - ее мать кинулась к ней так быстро, как она только могла. Поглаживая ее по спине, она начала плакать и захлебываться слезами, так, будто она гладит уже не живого человека.
-Со мной все хорошо… - вяло протянула Шарлотта, ставя тазик на отведенное ему ранее место. Ненавижу больницы, думала Шарлотта, откидываясь на постель. Уж лучше сразу, смерть, чем стоны умирающих людей, и страстные, почти фанатичные мольбы о помощи. Чем врачи вообще могут помочь? Только не ей. Соболезнования, думала она, излишни.
-Милая, как ты? - спросила мама после того, как медсестра, зашедшая к ней в палату, убрала тазик, сменив его другим.
-Отлично, мам…- протянула Шарлотта, улыбаясь и закрывая глаза. Она не хотела видеть прискорбное выражение мамы, такое, будто та сидит на приеме у покойницы.
-Я так за тебя испугалась, Шарли, если бы ты знала! На какое-то время, я подумала, что вовсе - она не успела договорить, обливаясь слезами и сморкаясь в платок. Нежная и холодная рука мамы коснулась ее лба, а Шарлотта, почти задерживая дыхание, выдохнула. Опять. То же самое. Из раза в раз. Девушка почувствовала запах маминых духов, нежных, тонких, тех, которые она любила больше всего. Мамочка… пронеслось у Шарлотты в голове.
-Со мной все отлично, мам, я жива, как видишь! Не плачь, пожалуйста - попросила вяло Шарлотта, пытаясь справиться с очередным позывом рвоты. Схватив тазик, она снова начала рвать. Из нее выходила какая-то желтая гадость, которая сводила живот, будто цепь, окутывающая и порабощающая. Скорее всего, это была желчь. Потому, как больше выходить было нечему. Она почти ничего не съела.
-Воды, можно, воды? - попросила она, отхаркиваясь, и подняв глаза на маму.
-Господи, конечно, можно! - ее мама, засуетившись, поднялась и выбежала в коридор. Выдох. Глубокий выдох и все пройдет, думала Шарлотта. Такое случалось, и ни раз. Правда, она никогда не лежала, при пожаре, пронеслось у нее в голове. Она не выпила лекарство утром, забыла, и вот, к чему привела ее халатность. А что, если бы она умерла? И как вообще она оказалась здесь? Она этого не помнила, но тут, когда зашел ее сосед, память словно врезалась ей в голову, как мотоциклист, забывший притормозить на перекрестке. Она быстро положила тазик на место и легла, отвернувшись, стыдясь смотреть ему в глаза.
-Шарлотта - он медленно закрыл дверь и подошел к кровати. Желая воспользоваться моментом, он сказал:
-Прости за все, что было между нами, тогда… я не хотел – он не успел договорить, как Шарлотта, повернувшись, но, не открывая глаза, тут же его перебила:
-Проехали. Все отлично. Не стоит извинений - она отмахнулась рукой и снова глубоко выдохнула. Уходи. Уходи! Кричала она мысленно, не желая, чтобы он видел ее в таком состоянии. Чтобы он видел, какая она слабая, противная, жалкая.
-Нет, на самом деле… - он снова не успел договорить, как Шарлотта продолжила:
- Как я уже сказала: «я не нуждаюсь ни в твоей жалости, ни в чьей-либо.» И, вообще… – она хотела что-то сказать, но тут вошла ее мама:
-Вот, Шарли, вода - она протянула ее, давая стакан в руки, а Шарлотта, встав, принялась с жадностью ее пить. Не поднимая глаз на своего соседа, она выпила весь стакан и снова легла, закрыв глаза.
-Пусть он уйдет, мам, я не хочу его видеть – сказала она категорично, отворачиваясь к стенке.
-Шарлотта, между прочим, он вытащил тебя и позвонил мне, ты не должна так - Оскар перебил женщину весьма деловитым тоном:
-Нет, стойте. Все нормально - на самом деле, Оскар «ненавидел» это слово и почти никогда его не употреблял – мне нужно идти. Но, я надеюсь, увидимся позже – он улыбнулся ее матери и вышел, не желая портить семейную идиллию. Он давно забыл, что такое семья и как вообще нужно с ней себя вести. Он помнил ласковые объятия папы, помнил его добрую улыбку по утрам, когда тот, захватив спиннинг, уходил рано утром и говорил, что скоро вернется. Но в одно утро, когда его отец должен был впервые взять его с братом с собой, они не вернулись. Ни брат, ни отец. Оскар помнил, как мать била полицейского по руке, с просьбами найти их, она даже вставала на колени, но тот, уклончиво смотря по сторонам, убеждал ее, что все наладится, и возможно, скоро их найдут. Но их так и не нашли. С тех пор, Оскар замкнулся в себе. Он не хотел видеть ни мать, ни школьных друзей, ни вообще людей в целом. Он был поглощен яростью потери, болью воспоминаний и разочарованием своих же собственных чувств. В нем бушевала ярость, злость. Что он не пропал вместе с ними, не смог им помочь, тогда, когда они в нем нуждались, не смог оказаться рядом и оказать свою поддержку и помощь. Не смог быть полезным. И разве имеет значение тот факт, что на тот момент ему было всего четырнадцать лет? Он не мог оправдать себя, он не мог оправдать слезы матери по ночам и ее мольбу, обращенную к Богу. Каждый вечер он садился на кухне, ожидая, что дверь откроется, и войдут его папа и брат. Он так хотел их увидеть. Он бы променял всю свою жизнь на встречу с ними. Он постепенно перестал чувствовать злость на самого себя, ярость отступила, но боль потери всегда оставалась в нем. Он теребил свою рану всякий раз, когда видел седину матери и ее вялые руки. Улыбку на лице, которая могла дать больше, чем тысячи светодиодов, тогда, когда это действительно было нужно и ее поддержу, слова: »сынок, мы рядом, а, значит, еще стоит жить». Он не мог побороть ту часть себя, которая жаждала мести. Ведь позже он узнал, как они пропали, и, где они все это время находились. Пока он, отчаявшийся и обессиленный, придумывал оправдания себе, что не может их спасти, не может дать им руку помощи, хотя они в ней так нуждались.
Когда вошел доктор, Шарлотте сделали очередное промывание желудка, и, когда дело пошло на поправку, она выпила еще больше воды и заснула. Перед тем, как отправится на промывание, ее мама, нежно гладя дочку по головке, сказала:
-Не хорошо ты с ним поступила, так нельзя, Шарли… он волновался о тебе, сидел тут несколько часов, принес тебя и ждал, пока ты придешь в сознание… - ее мама говорила спокойно, без малейшего намека на то, что она ему чем-то обязана. Шарлотта знала, что ее мать права, что нельзя быть такой неблагодарной, чтобы плевать в лицо тому, кто тебя спас. Обдумывая мамины слова, она пошла на процедуру, а, затем, вернувшись, посмотрела на маму и сказала:
-Ты права, возможно, ты права - она улеглась в постель и притворилась, что спит.
-Шарли, тебе нужно некоторое время побыть дома, я тебя одну в квартире больше не оставлю - Шарлотта, мгновенно открыв глаза, вспрыгнула на кровати:
-Что значит «не оставишь?» Я - самостоятельная девушка и вполне могу о себе позаботиться без посторонней помощи! - закричала она, теряя чувство такта и воспитанности. Она не хотела снова возвращаться под нескончаемый контроль матери.
-Хочешь ты этого или нет, ты должна переехать домой, пока тебе не станет лучше, а потом, уходи, на все четыре стороны - сказала твердо мама и уже собиралась уходить, но тут же добавила:
-Я не собираюсь потом лежать у твоей могилы и думать, почему я была такой глупой, раз не смогла настоять на том, что ты должна остаться дома. А потом, из-за твоего же безрассудного упрямства всю жизнь оплакивать эту потерю – ее мама снова чуть не разрыдалась, но каким-то чудом, ей удалось взять себя в руки.
-Выбирай, либо я переезжаю к тебе, либо ты возвращаешься домой. Другого варианта нет – она строго посмотрела на дочку, а та, не открывая глаза, замолчала. Она не хотела торговаться. Тем более, с собственной матерью. Она знала, что как только наберется сил, она уедет. Далеко и надолго. Туда, где ее никто не сможет найти и назойливо опекать. Трещать над ухом, уж лучше смерть.
-Второй, но при одном условии - Шарлотта помолчала, все еще обдумывая свое желание до мелочей: «Я хочу, чтобы мой сосед поехал с нами. Я должна извиниться». После этих слов, она мгновенно повернулась к стенке и укуталась под одеяло с головой. Ее мама, счастливая от только что услышанного, улыбнулась и вышла, не желая больше продолжать дебаты. Теперь все дело было за Оскаром.