ЭПИЗОД 8: город полыни, солнце и вечный сон;
...Когда я снова открываю глаза, проводов, опутывающих конечности, стало еще больше. Трубок и клапанов - тоже. От трубок вьются удавами хвосты пластиковых мешков, наполненными полупрозрачной жидкостью, как огромными каплями холодной росы, зависшие прямо в воздухе. Их много, чтобы возможно было сосчитать, если уставишься только в одну сторону, и они похожи на большие пьяные животы, пропускающие через себя призрачный белый свет, который как будто стал заметно холоднее и прозрачнее, желтее, чем было прежде. Словно в мое небесное молоко добавили кусочек масла, которое тает, оставляя за собой разбегающиеся дорожки и кляксы на бирюзовой пенке. Мое молоко покрывается корочкой. Или это я коченею, больше не в силах поднять глаза. Я с трудом замечаю, где я. Но я не здесь.
- Дереза, открой...
Молочная пенка растеклась за каким-то другим, незнакомым окном незнакомой палаты, в которой больше нет никого, кроме нас и писка многочисленных аппаратов, и слепит внутрь, отражается на голубой в желтом стене косыми лучами утра.
Здесь его называют всегда совершенно по-разному, но я хочу видеть то, что хочу, и перед моими глазами расцветают безудержные снежинки, преломляющиеся в лучах взошедшего сквозь пелену тумана солнца и жмущиеся к мутному оконному стеклу каждая большим алмазным камнем, величиной с ладонь. Так, что от их света сияют и горят огненно-блеклые зайчики на щеках.
Впервые за последнее долгое время солнце купается в щемящей гулкой пустоте, образовавшейся на месте непроглядного темного молока, заполнив собой небосвод, и оттого кажется, что если выйти сейчас из предела стен на улицу, обязательно окажешься в какой-нибудь разновидности вакуума, проглотившей в миг тебя всего. Или всю.
Выйти...
Углы тянут меня в себя - за мое сопротивление, за мое молчание, за мое желание вырваться от них. Я как будто рассеиваюсь... догоревшими чешуйками с кончиков пальцев. Теперь уже насовсем.
Беладонна сидит и трогает меня за руку, но я не чувствую. Я хочу ненавидеть ее, но я не могу. Ее белые глаза без дна смотрят на меня просяще и ласково, с глубоко затаенной тревогой, и как будто гладят, хотя не требуют от меня движений и сами не пытаются прикоснуться. Мне больно мыслью, хоть это не Она во всем виновата, но мысли плавают у меня в голове, похожие на полусонных рыбешек, и я не успеваю ухватываться за них, позволяя нести себя следом, чтобы не зацепить лишнего. И они плывут где-то вне меня, как и я собственно: зависли где-то под потолком, без связи с телом, норовя сорваться вниз. В ощущении холодного пространства, и тишины, и звенящей беззвездной пустоты, какая бывает только зимой. Я хочу ненавидеть этот мир, но не могу...
...Город полыни призрачной желтой пеленой виднеется на горизонте, то исчезая, то снова проявляясь большим розовым облаком среди настоящих облаков. Его никто не видит сейчас, кроме меня.
Кто я?.. Кто я?..
Мне холодно и я не замечаю этого. Беладонна кладет мне своего белого совенка в изголовье, но я не чувствую. Все слишком закостенело, зачерствело и выгнулось, чтобы даже болеть. Но мне все еще больно дышать. Мое тело похоже на огромную адскую паровую машину, кипящую где-то изнутри, под корочкой льда, холода и отрешенности, но я знаю - когда-нибудь она замолчит.
Беладонна сжимается около моей подушки на кровати и дрожит, не смея показывать этого, но осторожно прислоняясь щекой к промявшейся жесткой негнущейся ткани, как будто ее холод может впитаться и защитить. Ей не нужно ничего говорить, чтобы понять меня, но иногда мне кажется, что разговаривать могут вовсе не мы - разговаривать могут души. Иногда я забываю это, но скоро уже запомню.
Навсегда.
Тишины рядом нет, но я ее чувствую: она готова принять меня в свои объятия и не отпускать. Я знаю. На мне - как и на всех здесь окружающих - клеймом лежит странное и не ясное мне: "не жилец". Я угадываю сочувственные и беспомощные вздохи на себе, слоеной побелкой ложащиеся на слой холода на моей коже, когда сознание уплывает куда-то вдаль. Туда, где в прошлом, среди оборванных проводов и кусков штукатурки, валяющейся под ногами, вспыхивают белые лампы под щитками, отдаваясь зеленым и прозрачно-красным, и на табличках в пустых домах написано:
"Уровень радиации внутри здания в 10 раз меньше, чем на улице. Отдыхайте в помещении, товарищи..."
Когда я просыпаюсь, никакой Беладонны со мной рядом нет.
Есть только свет. Облака.
И солнце.