Глава 10. Заступ
Он вроде бы встал на прежнюю тропу: черепа, могилы, лунный свет… нет, насчёт света уже не так: луна прощалась и слегка лучилась из-за кромки леса наподобие нимба. Лес нимбоносец... Но башня исчезла. Муди-башенный модус ландшафта пропал. Крат не мог сообразить, как она могла исчезнуть: сдулась? Но в ней же лестничный остов! Упал, оттургорился. Sic transit gloria mundi (*так проходит земная слава).
Он затосковал о лопате, словно о близком друге. Куда идти? Росистые ветки задевали его по плечам и лицу, по темени. Зябко. Давнее отсутствие пищи что-то изменило в организме Крата. Внутри не осталось тепла, и он ступал механически. Кочки, корни, травяные пучки, ветви… Почти ничего не было видно, однако он продолжал своё движение. Стоять, сидеть, лежать или идти - для него не имело большого различия, поэтому лучше идти. Идти к Творцу, посмотреть ему в глаза, вернее - в мысль, ибо глаз не должно быть. Желания-то не было, но была задача, и вообще надо - ради порядка в голове.
Не получится, ой, не получится, ох, не получится! Всё равно надо идти. Только лопату обрести - и вперёд, к Творцу! Пусть ответит. Нет, не за этих уродов, они уроды по собственному произволу (каждый сам себе творец), но за то, что допустил их к бытию. (Да кто ты такой, подобные вопросы-то задавать?!)
Он шагал, пока Луна не опустилась глубоко под горизонт. И тьма тогда уплотнилась, не оставив земным предметам никакой возможности показать себя. И он остановился на дне темноты, присыпанной сверху звёздами. Он ощутил одиночество как ужас и холод. Он оказался посреди вселенной, где больше никого и ничего нет. От страха озяб до корней волос, до костного мозга. Одиночество стало голосом смерти.
Люди семейные или как-то иначе коллективные не ощущают вселенского ужаса, ибо замкнуты друг на друга. Их мир - коллектив. Коллектив состоит из подобных друг другу соседей. Наружу из этого круга выглядывают редко и выглядывать страшно, потому что вокруг расстилается непонятное, и человек может окоченеть от страха. А в коллективе находишь родное, понятное; здесь тепло. Вследствие окружающего безмолвия и бескрайней космической тоски коллектив уплотняется.
Оттого растут города. Для того и нужна цивилизация, чтобы изделиями рассудка отгородиться от непонятного и безмолвного. И так создаётся плавучий остров из тесно переплетённых изделий и слов. Этот плот-оплот будет создан в будущем… точнее сказать, был уже создан в будущем, что доподлинно известно Крату. Остров цивилизации плавает ни на чём - в умственной тишине.
Сейчас в этой гибельной для ума темноте и тишине Крат оказался один и застыл в ожидании своего исчезновения. Невыносимая тоска. Безответность космоса взялась морозить его и поить тоской, втекая в глаза и в уши, заполняя сердце холодом. Он чуть не решился вернуться к Лиле, чтобы создать семейный уют, чтобы дремать плечом под её тёплой щекой, чтобы тешиться разговором у костра и знать, какие дела сегодня и завтра сделать, поскольку наличие женщины автоматически обременяет мужчину мешком задач, исполняя которые мужчина оказывается недоступен для холодной космической тишины. (Спасительная частота фрикций, по версии курильщика.)
Так живут все, чтобы избежать тоски. Так мы все предпочитаем жить - из-за трусости. Так страус держит голову внутри песочной башни, оставив задницу на произвол стихий.
Но что с этой тоской делать? Её надо пройти - поле тоски, пустыню тоски, степь… что бы ни было и как бы далеко ни простиралась… её надо пройти насквозь - одолеть. От этой мысли становилось то морозно, то жарко. Решение ума ещё не стало решимостью сердца, и потому добавляло испуга, хотя и взывало к чести. Себя Крат увидел крошечной фигуркой; увидел себя издали и сразу со всех сторон - вселенским зрачком, обращённым внутрь (чёрная дыра).
Пока он стоял, успокаивая и обустраивая испуганную душу, включили рассвет. Окрестный мир медленно становился явью с немыслимой (для театра) постепенностью - так плавно, так невесомо, что прикосновение света почти не ощущалось глазами.
И вот она, лопата! Здравствуй! В этом мире есть какая-то скрытая благонастроенность. Она скрытая для того, чтобы некого было величать поклонами. А, может, и нету никакой благонастроенности, но есть воздействие человеческой воли на поведение предметов.
Лопата торчала на берегу реки. Значит, ждала его. Значит, зарядилась от Крата дружбой и верностью. Да, похоже, вещи накапливают наше отношение к ним. И порой возвращают.
Он тронул её, точно старинного друга. И поднял глаза - перед ним висел мост. Мост повис над рекой каким-то колдовским способом или силой зеркального отражения. Прежде моста не было.
Крат огляделся - утро. Трава блестит, отлакированная росой. Он ступил на звучные, чуть гуляющие доски моста, но перед ним посреди пути оказалось некое тучное тело - огромный тюбик. Не может быть! Всё может быть. Крат остановился, увидя в нелепом предмете угрозу. Знакомый пятнистый окрас. На тюбике узорчатыми буквами написано "горчица княжеская". Только грузовик мог доставить сюда этот неимоверный предмет. Зачем? С каким умыслом?
"Да пускай лежит, - решил себе Крат. - Мне-то что! Пойду своим путём. Обойду его по краю настила… на тот берег мне всё равно надо перейти".