Испытание на прочность
21 сентября 1991 года началось длительное испытание на прочность и меня, и моей семьи. Вернулся из деревни в город, страшно вспомнить, как я ехал. Машину поставил в гараж и едва добрался до дома. Состояние мое становилось всё хуже и хуже. Было не удержаться, падал с дивана на пол и, не открывая глаз, лежал у тазика. Если открою глаза, меня катит по полу. На третий день отправили в больницу. Там после уколов и капельниц стало лучше. Через две недели выписали, но через день всё, как прежде. Снова в больницу, там собирают консилиум, но лучшие врачи города разводят руками. Ещё две недели провел в больнице, а диагноз так и не могут поставить. Выписали, но чувствую, что надеяться не на что.
Попросил Галинку, чтобы помогла дойти до сберкассы. Там раз десять расписывался, а мне всё говорят, что это не моя роспись. Мне нужно было со сберкнижки снять девять тысяч и отдать жене. Всё же удалось подделать свою роспись, отдал деньги жене и сказал, чтобы как можно скорее их израсходовала, иначе Павлов и Чубайс оставят ни с чем.
Всю зиму 92 года ходил по больницам, но положительной динамики не было и диагноза тоже. Врач Андрей Пулин тогда учился в аспирантуре Ярославского медицинского института и пригласил меня показаться профессору. В течение болезни появились просветы, то чувствовал себя нормально, то внезапно начинало всё вращаться перед глазами. Сел в автобус и отправился в Ярославль. Там профессор Манелис, бабушка лет семидесяти, минут сорок изучала мою историю болезни – целую «диссертацию». Потом начала задавать вопросы:
- Давно куришь?
-С семнадцати лет.
- Тогда тебе лучше не бросать, стресс сейчас не на пользу.
- Что же дальше со мной будет?
- Не переживай, «коллега», сорок лет прожил, ещё столько проживёшь.
- А диагноз?
- По всем признакам у тебя синдром Миньера, но тогда ты должен быть глухой. А ты слышишь… Или все-таки Миньер?
Приговор получил, приехал домой, уволился и уехал в деревню доживать. Тошно было видеть, как жена и дети переживают из-за меня, совершенно бесполезного. Состояние моё то ухудшалось, то появлялись и просветы: три дня нормально, три лёжа. Стал жить в своём дачном доме. Приехал 8 марта, а зимних рам в доме не было и дров для печки чуть- чуть. Трудно было, часть сенника утеплил, сена было с прошлого года (держал телёнка), купил овец, нетёлку, поросёнка, кроликов, куриц. Дочкам сказал: «Пусть зад голый, но сыты будете».
Так пошли годы испытаний. Два раза в месяц приезжала жена, и два раза ездил я в Череповец, привозил мясо, яйца, мёд. Очень трудно было одному в деревне. Однажды три ночи не мог уснуть, а утром ехать на летней резине за женой. Лежу на кровати, смотрю в окно, а ночь морозная, ясная. Снежная поляна перед домом искрится в лунном свете, кругом тишина. Сколько мне ещё осталось? Сколько моя семья будет страдать? Не крещён был, а тут подумал: « Господи, если ты есть, помоги умереть, а если поставишь на ноги, церковь построю».
Очень тяжело было, но жил, да ещё и в дни просветления строил хлев, столярку, павильон для двадцати четырёх семей пчёл, теплицы автоматизированные, гараж, дом старшей дочери Иринке, баню. Летом дочки были со мной, им тоже доставалось: еду приготовить, постирать, в огороде полить-выполоть. Да ещё заготовка сена, и мне помощь по плотницкому делу и с пчёлами.
В июне 92 года проснулся утром - в правом ухе тишина. Манелис права оказалась. Поначалу трудно было, не понимаю, откуда зовут, кручу головой. Взял щенка - лайку. Это чтобы если где-то концы откину, так легче было найти меня. С этой поры пошло постепенное улучшение, но ещё бывало, что встать не могу, а скотину кормить надо, так тут выручала стопка водки, хватало на 30 минут. Опасно было бегать с вёдрами между стеклянных теплиц: если упаду, получу стеклом по шее. На четвёртом году скитаний сделал электрический мотоблок, 23 года он служит верой и правдой.
Устал от одиночества и зимой решил попробовать поработать в Череповце. Устроился в ЦДР-2 в РММ. Дали пятый разряд. В первый же день механик просит посмотреть фрезерный станок, у него нет механических подач. Ещё не видя станка, знаю, в чём дело. Пришел к станку, попросил болт на десять, молоток и зубило. Народ собрался, интересно, что новичок будет делать? Вытащил заглушку, двумя пальцами, отрегулировал фиксатор, гайку и контргайку зубилом затянул, поставил заглушку, говорю: «Всё, можно работать». Толя Рудаков включил станок, все подачи есть, и ускоренные есть. Обнял меня и заплакал: «У меня ведь рак, боли невыносимые, как я мучился, всё вручную делал». Механик оценил: «Я ещё не оформил, у тебя шестой разряд». Поработал тут три месяца и снова в деревню - на лето.
Осенью решил устраиваться на постоянную работу. Пришел в ЦДР, а он уже «Стоик» называется. Встретил там старого знакомого, он и пригласил на работу к себе. Работа хорошая, в мастерской, на одном месте. Привёз из копрового токарный станок и два фрезерных. Как-то раз директор говорит: «В ЛПЦ-1 шесть лет стоит большой долбёжный станок, что-то сломалось и никто сделать не может». Взял свой дипломат с инструментом, пошел. Станок очень сложный, целый день копался, сделал. За эту работу 16 тысяч рублей дали нашему предприятию. (Бригада из пяти человек за месяц приносила 20 тысяч). Так, дальше-больше, за месяц стал приносить по 40 тысяч рублей. Жизнь постепенно налаживалась. Обе дочки учились в ЧГУ, жена работала, но сердце иногда ныло от своего обета, совесть грызла.