Трое всадников скакали от берегов Северского Донца в глубь степи. Нетронутая косой трава щекотала конские животы, верхушки стеблей достигали стремян и уздечек. Величественная панорама открывалась взорам скачущих. Бескрайняя равнина с одинокими купами деревьев, торчащими кое-где курганами – могильниками древних народов, населявших в незапамятные времена этот обширный и малолюдный ныне край.
Один из таких курганов был желанной целью всадников. Впереди летел, рассекая травы, витязь Ярополк. При крещении он получил имя Сергия, однако предпочитал, чтобы его звали-величали исконно славянским, хоть и языческим именем. Он служил Муромскому князю и сам был родом из Мурома, но, в отличие от своего земляка, былинного богатыря, предпочитал воинским походам в половецкую степь поиски новых, не разграбленных до сей поры курганов, где было чем поживиться. Это был широкогрудый тридцатилетний молодец, чьи подпухшие щеки и круги под глазами свидетельствовали о его пристрастии к хмельной бражке. Он заботливо холил и лелеял пышную темно-русую бороду, густая щетка усов нависала над верхней губой. Следом за ним поспешал невысокий, худой, но крепкий дружинник Реймонд. Сын Запада, он представлял собой классического наемника, готового служить любому правителю, который щедро платит: то королю Чехии, то князю Черниговскому, то Переяславльскому, то теперь вот Муромскому. Почти вровень с ним мчался на гнедом коньке отрок лет четырнадцати Федюшка, воспитанник Ярополка.
Два года назад отец и мать мальчика погибли во время басурманского набега. Ярополк приютил сироту, и теперь они были неразлучны. Вместе обчищали они курганы. Лицо паренька было усыпано веснушками. Соломенные волосы теребил степной ветерок.
Вот и ориентир, который указывает дорогу к захоронению древнего вождя. Массивная каменная баба торчала из густой травы. Плоское косоглазое лицо, изогнутый луком рот, едва намеченные руки и ноги…Ярополк на своем воронке подскакал к самой статуе, ткнул в каменное лицо носком сапога:
- Ха! Разве ж это баба? Хоть бы ей каменные титьки сделали, чтоб было, за что ухватиться доброму молодцу. А то плоска, что твоя доска.
Федюшка прыснул. Подъехал Реймонд на пегом жеребце, прищурил сиреневые глазки, поглядел с хитрецой. Его остроносое лицо с редкой растительностью выражало легкое удивление. Проговорил с едва заметным акцентом:
- О… Какого народ изваял этот бабу? – Говорил он чисто, но все еще путался в родах и падежах мудреного славянского наречия.
- Да лешак его знает, – промолвил Ярополк. – Ну что ж, поехали. Прямо на восток, там будет дуб, а за ним сразу макушку кургана и увидишь. Высоко-о над степью возносится!
Они взяли курс на восток и еще с полчаса скакали, пока не увидели на горизонте раскидистый дуб. Было уже за полдень. Серо-белым войлочным одеялом тянулись вдали облака. Пролетели, гогоча, гуси, держа путь к степному озеру. Под дубом всадники спешились и передохнули, перекусили вяленым мясом, разломали на троих ржаной каравай, запили водой из ручейка, бежавшего чуть в стороне от старого дерева.
- Богатырь-древо! – Ярополк похлопал по стволу. – Красавец! Не чета той бабе плоской…
- Не дает мой покой баба, - нахмурился Реймонд, - глядит так, будто гнев держит на нас.
- Исподлобья глядит, - подтвердил Федюшка, с аппетитом жуя хлеб – Недоброе чует.
- Эх вы, воины, - всплеснул руками. – Каменного истукана пужаетесь. Тьфу ты!
Реймонд задумался. Тревожить покой усопших во все времена и у всех народов считалось делом безбожным и постыдным. Трое всадников занимались этим уже с год. Конечно, под курганами похоронены нехристи поганые, но и их кости негоже ворошить. Он слышал много историй о том, как восставшие из гробов мертвецы костлявыми руками душили грабителей, внезапно захлопывались крышки склепов, живьем погребая тех, кто рискнул проникнуть в место упокоения, о сокровищах, на которые наложено колдовское заклятье – они приносят несчастье их похитителям. Но алчность брала верх и над совестью, и над страхом. Показался курган, обильно поросший ковылем. Все трое дружно взялись за лопаты: выворачивали пласты жирной земли, корчевали наросший за столетия кустарник, перерубая корневища, изредка останавливаясь, чтоб передохнуть, вытереть рукавом пот со лба, отогнать кусачих мух. Последнее приходилось делать все чаще. Давно покинувшее точку зенита солнце двигалось туда, где за морями-горами лежит родина Реймонда.
И вот настал тот долгожданный миг, когда обрушилась земляная стена, обнажив нутро рукотворного холма. Здесь было несколько деревянных, обмазанных глиной и облепленных дерном перегородок, деливших внутренность кургана на отдельные помещения. В первом были заботливо уложены скелеты закланных коней с полуистлевшей сбруей, украшенной дорогими яркими каменьями. Федюшка наловчился выковыривать их и прятать за пазухой. В другом всех ждало разочарование: здесь лежали кости нескольких десятков умерщвленных рабов степного властелина. Ну какие у холопей могут быть украшения, кроме рубцов от плетей на спинах. Да и те сгнили вместе с плотью. В третьем были заботливо уложены останки многочисленных жен вождя. Вот тут было что брать! Височные кольца и браслеты, перстни, золотые ожерелья с яхонтами – все было снято с давно почивших красавиц и уложено в котомки. В четвертом лежали обломки рассыпавшихся от времени колесниц. Здесь поживиться было нечем. Зато настоящий кладезь ждал их в пятой земляной зале, находившейся ниже других.
Спустившись туда по узкому шурфу, трое грабителей обнаружили дощатые ящики и тяжеленные сундуки. Ярополк вынул из ножен меч. Вместо того чтобы разить супостатов, кладенец разносил в щепки дубовые крышки, разрубал цепи и ржавые замки. Заплечные котомки скоро отяжелели. Реймонд водрузил на свою тонкую шею толстую золотую цепь, звенья которой изображали оленей с пригнутыми к загривку ветвистыми рогами. Обладателю такой цепи завидовали бы нувориши девяностых годов ХХ века. Федюшка поднял большую брошь из чистого золота, сделанную в виде божьей коровки. Он подбросил ее к невысокому потолку подземной камеры-сокровищницы:
- Божья коровка, лети на небо… - начал он детскую прибаутку.
Не достигнув небес, ударившись о деревянно-земляной потолок, насекомое упало в подставленную ладошку юнца. Он громко ойкнул: длинная заколка, посредством которой украшение некогда крепилось к одежде, уколола руку. Из ранки выступила кровь. Слизнув каплю, Федюшка обернул пораненное место чистой тряпицей, а брошь гордо приколол на рубаху против сердца. Гордо повернулся к богатырю: погляди, что я нашел!
- Дурак, истинно дурак! Она ж девичья, - весело рассмеялся Ярополк, нахлобучивая на голову свое самое ценное приобретение – золотой шелом, который пришелся ему как раз впору. - Ты б еще, парень, сарафан надел, косу до поясу отпустил, в черевички обулся.
Федюшка обиженно надул щеки. Ну и что, что девичья. У кого еще из его сверстников сыщется такой кусок настоящего золота! Пусть завидуют. И пусть только попробуют отнять силой – заменивший ему и родителей, и старшого брата (тот давно умер) Ярополк придет на помощь со своим огромным, не знающим пощады богатырским мечом.
Они с трудом выползли на поверхность, пошли к своим стреноженным коням, сгибаясь под тяжестью котомок с добром. Не без усилий вскарабкались они на своих коней, отягощенные златом-серебром. Тяжелее всего пришлось, понятное дело, Федюшке, которого и так-то шатало под неподъемной ношей.. Ярополк подсадил питомца в седло, напоследок шлепнув отрока ниже поясницы.
- Ты девок так шлепай, - огрызнулся мальчишка.
- Сними брошку – снова парнем станешь, - широко улыбнулся богатырь.
Отрок закусил губу и ничего не ответил.
Солнце висело уже невысоко над землей. Надо поспешать! Через час стемнеет. А до ближайшего славянского селения часа три. Если скакать вдоль притока Донца – а до него рукой подать – не заблудишься. И они тронулись в обратный путь. За спиной у каждого звенели-гремели-бряцали сокровища давно ушедшего племени. «Если все это запродать – можно будет жить до глубокой старости, ни в чем не нуждаясь, - думал Ярополк. – А кое-что из богатств оставить себе – кому охота с такой красотой расставаться! Конечно, в золотом шеломе на брань не поскачешь – вороги налетят на тебя тучей, и каждый будет стремиться сорвать с головы такую добычу. Лучше закопаю его в потаенном месте».
Федюшка вертел в пальцах золотую брошь. Потом, когда ему надоело играть с дорогой безделушкой, затянул вполголоса протяжную как эта степь песню. Вдруг он почувствовал, что божья коровка шевелится на его груди. Как живая! Не может того быть! Колдовство!
И тут игла впилась ему прямо в сердце. Мальчик отчаянно вскрикнул. Тело его дернулось и безжизненно повисло на крупе коня. Заслышав крик, Ярополк развернулся и стрелой полетел к нему. «Боже мой! Доигрался! Вертел-вертел игрушку – и невзначай проткнул сердце», - дрожащими руками снял он с седла холодеющее тело подростка. «Он был мне как сын!» - воскликнул витязь. Реймонд, немного отставший, опрометью поскакал к нему.
Толстая золотая цепь сдавила глотку воина. Он захрипел, схватился за кадык, сильными руками пытаясь разжать, разорвать цепь. Тщетно! Звенья со страшной силой душили горло. Ярополк видел, как Реймонд упал в предсмертных конвульсиях. «Заклятое злато! - пронеслось в голове. – Надо немедля же избавиться от него». Он скинул котомку в траву.
Богатырь скакал, забыв после всего пережитого, что главное сокровище плотно сидит у него на голове. Неожиданно он почувствовал, как тяжелый шелом все сильнее сжимает череп. Он вскинул руки, выронив тело юноши, попытался сорвать шелом. Череп треснул как раздавленный в богатырской деснице орех, мозг потек из трещин. Воин рухнул с коня.
Их трупы, исклеванные воронами, через день нашел в степи половецкий разъезд. Сперва хотели предать мертвых сырой земле, но, увидев у мертвецов награбленное злато, предводитель отряда кочевников сказал: «Пусть ветер и вода, волки и птицы хоронят нечестивцев». Драгоценности он приказал оставить нетронутыми.