Фома, профессиональный билетер с потливыми ладошами, с недавних пор мучился. Он никак не мог вразумить, что такое искусство. Подобных мук, как можно с уверенностью заявить, не испытывала даже голова его итальянского тезки-философа. Так даже не мучились люди на остановке, чей маршрут в последний момент отменили.
А началось все с того, что Фома решил сменить работу. За свою недолгую жизнь он, впрочем, уже успел отработать на футбольных матчах, автобусных станциях, в кассах цирка и местной авиалинии. Теперь же ему предстояло стать контролером на входе в выставочный зал, а по вечерам меняться с напарником и пробивать билеты.
С возложенными на него обязанностями Фома, как и раньше, справлялся на «отлично». Корешки отрывал он ровно, студентов пропускал только по предъявлению документа и успешно выслеживал зайцев. Начальству он нравился.
И все же, терзало его смутное беспокойство. Он никак не мог взять в толк, за что здесь с людей брали деньги. Одно ведь дело – остросюжетная беготня по газону или шатровое представление с шимпанзе в юбке, и совсем другое – осмотр каких-то вымазанных краской кругов и квадратов. Ему казалось смехотворным и не менее зазорным требовать плату за возможность взглянуть на развешенные куски картона или застывшие комья глины. Все происходящее в зале выглядело со стороны как одно большое надувательство. Все чаще Фома приходил к той мысли, что деятельность эта незаконна и что он, сам того не ведая, участвовал в преступном сговоре. Тревога нарастала, ладоши потели сильнее. Пытался Фома честно и без посторонней помощи найти ответ. Что такое, в самом деле, искусство? Он вспомнил про искусство кулинарии, боевые искусства, искусство ораторского мастерства, но с этим, похоже, тут обнаруживалось мало общего. Может, это такой же товар, как мыло или свиная вырезка? Иногда ведь картины и покупали… Нет, решил Фома, не могло же быть так все просто! Стыдно стало ему за такие мысли, совестливо.
Вскоре он потерял аппетит и здоровый сон. Теперь уже точно Фома чувствовал себя соучастником. Во что бы то ни стало, требовалось ему раз и навсегда разрешить этот вопрос. Отбросив ненужную робость, он стал выхватывать из толпы случайных посетителей и немедля требовать разъяснений.
— Шедевр, — испуганно шептал один, снимая с рукава билетерскую руку.
— Возвышенно, — лепетали другие, не столь пугливые.
— Творческий гений! – заявляли совсем уж бесстрашные.
Ни один ответ, впрочем, Фому не удовлетворил. Ему хотелось ясности в этом деле, но он так и не смог ее ни от кого получить. Тогда, выследив посетителя с самым благосклонным лицом, он подкрался к нему со спины и попытался застать врасплох.
— Шедевр, — безразлично повторил тот.
Фоме не оставалось ничего, кроме как броситься под ноги и, бормоча что-то про тюремную робу, молить о пощаде.
— Ладно, — сжалился человек с благосклонным лицом и оттащил его в дальний угол, где никто бы не мог их услышать.
Фома встал и, отряхнув свой приличный пиджак, принялся слушать со всей ответственностью. Сейчас все должно решиться.
— Вы что и, правда, не знаете? – шепотом сказал посетитель. – Все просто. Искусство — это деньги.
Что бы это ни значило, но от сердца у билетера, наконец, отлегло. Фома расцеловал отзывчивого незнакомца в обе небритые щеки и побежал обратно на свой пост. Теперь со спокойной совестью он мог снова заступить на службу. Никакой он не мошенник.
Оказалось, и стыдиться-то нечего!