Порой, когда я смотрю на океан, на бурлящий котел с морской пеной и бьющимися волнами о скалы, мне хочется стать частью этого безумия. Я совершил многое в своей жизни, и терзаться угрызениями совести я не желаю, но момент раскаянья всегда настаёт. Нам приходится переступать через эту грань, ломать себя. Понимаешь?
Он просто смотрел на меня сквозь маленькую решетку, которая служила заграждением между нами. Он делал вид, будто слушает, хотя я знаю, этот старый пень даже краем глаза не поведет, будь перед ним хоть сам папа римский. Ответит стандартной фразой, типа, "Сын мой, господь наш простит твои грехи, ты правильно сделал, что пришёл в храм господень, дабы раскаяться в грехах своих", на этом все. Мы выйдем и разойдемся, он дальше соблазнять молодых прихожанок, а я подыхать от нестерпимой боли. Каждый день, неделю, месяц, год, одно и тоже, ничего не меняется, это какой-то замкнутый круг.
- Ты правильно сделал, что пришёл. Что ещё тебя мучает, ты можешь поведать все, в этих стенах тебя никто не осудит?
- Прошу простить, я, пожалуй, пойду.
Я вышел из этой обшарпанной кабинки, за мной последовал пастырь. Старый алкаш, жизнь его помотала, щеки впали до такой степени, что зубы видны. Как люди приходят к тому, чтобы служить богу. Кому служить? Хотя это не важно, мы влачим, все это, тащим дубовый крест, покрытый липкой смолой.
Адъютанты господни, твою мать!
Пройдя сквозь ряды белых лавочек, я вышел на улицу. Грязь? Сколько я пробыл там? Когда заходил, дождя не было, хотя это тоже не столь важно, его глаза - это было важно. Что он чувствовал, когда это произошло, какого ему было? Я подкурил, но я не курил, сигарета тлела.
Слышишь? Ты слышишь? Звук, который там внутри тебя, разрывает грудную полость, рушит стены, закрой глаза, закрой уши. Он всегда рядом. Сердце. Вот что издает звук, оно как маленький молоточек в руках кузнеца, который бьёт по миниатюрной наковальне, что выползает каждый час из настенных часов. Тук-тук-тук-тук, ты хочешь, чтобы звук стал тише, прикрываешь ладонями голову, щуришься, а он становится только громче - тук-тук, маятник все чаще, перед глазами белая рябь, и тишина, пустая тишина, пустошь, белая дымка, а потом снова. Пульс учащается, громыхание уже в черепной коробке, как мяч пинг-понга отлетает от одной ракетки к другой, тук-тук-тук-тук.
-Уйди с дороги придурок, что стоишь, проваливай.
Я стоял посреди проезжей части, ноги просто вели меня в одно и тоже место день ото дня.
- Джесси?
- Сейчас будет, как обычно, два виски?
- Как обычно.
Тяжело дышать.
Этот груз давит на меня, кто я и зачем мне это? Час ночи, опять пьян, моя квартира, нет, не моя, кто эта женщина. Полночи скачки на костях, на моих костях.
- Доброе утро, малыш.
Она смотрит на меня, прожигая взглядом по самые почки, я должен ей, это просто секс. Улыбнись, улыбнись, она ждет ответа, ответь ей, натянутая улыбка и…
- Доброе утро.
- Кофе? Или продолжим вчерашнюю ночь?
- Кофе.
Она милая, пышные формы, татуировка на бедре и ягодице. Змея? Нет, дракон, черт, цветы, нужно валить отсюда.
Морская пена, волны, безумие.
- Ты правильно сделал, что пришел, сын мой, господь наш все простит, покайся.
Тук-тук-тук-тук молоточек по наковальне.
- Проваливай, больной ублюдок!
- Как обычно?
Скрип, чей-то кровати, снова пьян, морское безумие, стать частью его.
- Ты будешь завтракать?
- Где у тебя ванная?
- Прямо и направо.
Они одинаковые все, или у меня в голове все смешалось?
- Спасибо.
Зеркало, вода, лицо, нужно сбрить эту грязь с этого места, что вы зовете лицом. Мои глаза краснеют, что это, слезы, я вижу его глаза, они преследуют меня.
- Так ты будешь завтракать?
- Нет, спасибо, я пойду.
- Ты уверен? А как насчет этого?
Она скинула халат, и под ним ничего не было, ее голое тело просило «Возьми меня, здесь, сейчас». Я окинул взглядом, но увидел только плоть, никакого возбуждения. Она красивая, большой дом, заботливая, меня хочет это подобие человека. Может остановиться, хватит, но молоточек бьет тук-тук, я слышу затвор и скрип спусковой петли. Слышишь, прости.
- Нет, не сегодня, спасибо.
Я хлопнул дверью и ушел. Куда? Круг должен замкнуться.
Она когда-то горела, видишь? Брусья, почерневшие от древности или все-таки от огня? Старая церковь, уже пора, затушить пожар.
- Здравствуй, сын мой, сегодня исповеди не будет.
Мои руки тряслись, мне нужно замкнуть круг, старик смотрел жалостливым взглядом, как будто перед ним не человек вовсе, пойди, заглуши боль очередной дозой дешевого пойла.
- Как не будет?
- Кто-то поджег церковь, святыню господню. Нет ему прощения.
Я смотрел на свои руки, одна была перебинтована, откуда он взялся, когда я уходил от той с «Завтраком», бинта не было, или, может, я хотел, чтобы не было. Резкая боль пробивала кисть, я снял белую тряпку. Мясо, обгоревшее мясо. Мяч пинг-понга ускорялся, бился с большей силой, отскакивая от стен черепа. Мне нужно вернуться к скале, к морю, тело прошибала адская боль. Его глаза преследовали меня, тук-тук, молоточек бьет. Я хочу стать частью волн и пены.
- Два виски?
- Да, как обычно.
- Доброе утро.
- Покайся, сын мой.
- Кофе?
- Ты правильно сделал, что пришел.
- Помнишь меня?
- Как обычно?
- А как насчет этого?
- Он простит все наши грехи.
Покайся, помнишь, виски, как обычно. Кофе, грехи, глаза, море, правильно сделал, он простит.
Я совершил многое в своей жизни, и терзаться угрызениями совести я не желал, но момент раскаянья всегда настаёт, его глаза преследуют меня, да я держал пистолет в руках, но выбора особо не было, просто заказ, очередной заказ, он сломал меня, как я мог пойти на это. Всего 17. Мы тащим слишком много на себе, и чаще всего ломаемся, этот груз больше, чем мог унести, как муравей, я каюсь, этот крест тяжелей моей обычной ноши.
Порой, когда я смотрю на океан, на бурлящий котел с морской пеной и бьющимися волнами о скалы, мне хочется стать частью этого безумия. Но я понял.
Я уже стал частью этого безумия.