Акуловой Зинаиде Ивановне
… все началось еще в «Дьюти Фри». Гремя бутылками, из магазинов выходили мужчины. Залитые парфюмом, их сопровождали женщины. Капризным тоном что-то клянчили дети. Базарная толкотня и ругань. Этих туристов не спутаешь ни с кем.
Кате стыдно, что она тоже одна из них. Она не собиралась ходить по магазинам, но планы резко изменились. Заходя в разные бутики, специально громко говорить по-французски. Улыбаться продавцам сдержанно, но приветливо. И говорить, говорить. Лишь бы не подумали, что она с ними. Накупив ненужной мелочи и немного успокоившись, она села в самый дальний угол зала ожидания. Скоро самолет.
***
«… - умнушка, ты чего не спишь? Мать ругаться будет.»
- Не будет. Ей все равно, - говорит Катя, почти не слышно и зарывается носом в подушку.
Бабушка гладит ее по голове, вздыхает.
Катя понимает, что расстроила ее. «Что же она такая… всех-то она расстраивает!» Девочка разворачивается и крепко обнимает старушку. Трется носом о морщинистые щеки. Бабушка улыбается.
- Ох и хитрюга ты! Дела у нее, наверно, важные. Вот и задерживается. А что дома редко бывает, так…
Внучкины всхлипы не дают закончить. Она гладит девочку, тихо приговаривает:
- Ну что ты… не плачь, золотаюшка! Придет скоро мама. А я тебе… хочешь, сказку расскажу? Закончу – там и мама вернется.
Сквозь всхлипы:
- Хочу.
- Какую тебе сказку? Про Ивана - Царевича?
- Про себя расскажи. Ты всегда уже обещала, а не рассказываешь.
- Про себя? Так это не сказка, это… жизнь получится.
- Пусть жизнь.
- Жизнь – так жизнь. Ты засыпай потихоньку, а я рассказывать буду.
***
…в самолете еще хуже. Здесь от них некуда деться. Они – везде - рядом. По салону поплыл запах купленного алкоголя. Женщины громко обсуждают прошедший отпуск, мужчины – прошедших женщин. Кого-то уже рвет, и воздух пропитывается резким запахом рвоты. Стюардесса разбирается с пьяным. Его спутница орет на стюардессу.
Катя сидит в самом начале салона. Она не оборачивается, слушает плеер. Но происходящее вторгается в уши. Есть вещи, перед которыми бессилен даже Бах.
Она сидит у иллюминатора и смотрит в окно. Ее тошнит от мешанины запахов и происходящего. Дышит глубоко, с каждым разом все быстрее. Противно. Подступает рвота. Кажется, что ее специально заперли вместе с ними, и теперь так будет всегда. Становится так страшно, что на глазах выступают слезы. Если ее сейчас вырвет, стюардесса решит, она такая же, как они. Еще одна пьяная скотина.
Она просит воды и извиняется: «в салоне душно…она с трудом переносит духоту…и вообще у нее…» Стюардесса, вежливо улыбается, приносит воду. В ее улыбке Кате мнится усмешка. Пить все еще хочется, но она не решается обратиться повторно.
«Надо… успокоиться… надо… успокоиться… надо...»
Сама собой в голову приходит песня из ее детства. Они пели ее вместе с бабушкой. Долго пели. До самого Катиного отъезда.
«Купим, мы, бабушка, себе курочку,
Купим, мы, бабушка, себе курочку.
Курочка по зернышку кудах-тах-тах
Купим, мы, бабушка…»
Становится легче.
***
«…- родилась я в деревне Рождественская Хава. Мама говорила, что это хорошо, что Рождественская – Бог смотрит на нас и радуется. В те времена про Бога говорить нельзя было. Мы все равно…тихо-тихо. А сейчас можно, но, гляди ж, не говорят.
Катя не все понимает, что бабушка говорит. Но про Бога слушать ей нравится. Бабушка говорит, что он наверху и все видит. А когда бабушка улетит к Богу на облачко, они вместе будут Кате радоваться.
- Мама красивая была и работящая. За то ее отец и полюбил. А еще за мельницу. У нее от первого мужа двое детей остались и мельница.
- Буль, а у меня мельницы нет. За что же меня полюбят?
- Сейчас по-другому. Сейчас и без мельницы можно.
Только мельница у нас недолго была. Отца раскулачили: забрали мельницу и лошадь. Тощую такую, она быстро в колхозе изудохла.
Опять непонятное «раскулачили». Наверное, побили сильно.
- Жалко лошадку. …
-Жалко. И нас жалко. Потому как было нас в семье 10 детей. Страшно. Голодно. Но мама говорила: «Потихоньку – полегоньку поживем». И пожили.
Катя минутку сомневается, спрашивает:
- А твоя мама добрая была?
- Да. И смелая. Жили мы на самом краю деревни, и к нам на ночь часто люди просились. Разные были люди. Кто знал, что у них на уме? Но мама всегда пускала. Говорила: «человек – не собака, чтоб на улице спать». Сердце у нее за людей болело.
Бабушка замолчала. Но не вздохнула глубоко. Значит, просто задумалась.
«- А потом мама умерла.»
***
«Дамы и господа, мы совершили посадку в Аэропорту Шереметьево…»
Их просят пока не вставать, но все рванулись с мест, никто никого не слушает. Все спешат к выходу, как из горящего дома. Катя терпеливо ждет. Ее соседка, однако, вскочила. Уже раз десять возмутилась, что их не выпускают. Назвала происходящее «беспределом». Когда говорит, обращается к Кате, но та молчит.
- Сразу видно, ей спешить некуда! – комментирует соседка вслух, никому. И разворачивается, ища подходящего собеседника.
Щеки у Кати горят. Она хочет ответить, но не знает как. Злится на себя, на эту тетку, на самолет, на стюардесс. Пытается встать и снова садится на место.
Опять слезы и ком в горле. Нет, надо обязательно успокоиться! Чтобы они не видели, что довели ее. Что у них получилось.
Она глубоко дышит. В плеере на полную громкость «Кармен-Сюита» Щедрина. Жизнь умеет музыкально оформить ключевые моменты.
Соседка уже вышла, но слова ее все звучат у Кати в голове.
Ей, и правда, некуда спешить. Она уже опоздала. Бабушка умерла вчера.
***
«- …буль, а разве можно жить без мамы?»
Бабушка гладит Катю по голове. И глубоко вздыхает.
- Можно. Но лучше с мамой.
Кате жалко бабушку. Вот не повезло! Девочка гладит ее по руке, чтобы та не чувствовала себя так одиноко без мамы.
Катина мама бывает с дочкой редко. И все больше ругается. Но все равно это – мама.
Бабушка сжимает ее руку. Улыбается.
- Добротуля ты моя!
Катя задумывается. Приходит догадка:
- Это как в сказке про Крошечку Хаврошечку! Мама умерла, и отец женился на мачехе. У тебя так же?
Бабушка подмигивает:
- Ах ты моя умнушка! У меня точно так.
- И она была злая и отправила тебя к Бабе Яге?
- Я, Катенька, сама ушла.
- Как же это ты ушла, буль? Ты, что ли, уже взрослая была?
- Нет. Было мне 10 годков.
Катя недоверчиво смотрит на бабушку.
- Таких маленьковых никуда одних не отпускают. Это ты выдумываешь.
- Нет, Катюш, это правда все. Посмотрела я на будущую мачеху. Вроде и не злая, а не нужны мы ей были. Тогда из детей нас в доме четверо осталось. Помню, сестра моя младшая, Валька, все грязная ходила, во вшах, а мачехе все равно. Я и говорю отцу: не бери эту, бери другую. А то из дома уйду. Он не послушался. Вот я и ушла.
Катя все еще с недоверием смотрит на рассказчицу.
- Куда же ты такая маленькая пошла?
- Сначала, Катюша, к соседям.
***
Катя стоит в очереди, чтобы ей в паспорт поставили печать о прибытии. Они уже мало ее волнуют. Странно, что они вообще волновали ее. Ведь…
Мать позвонила вчера утром и сказала, что бабушке плохо. Она, наверное, умирает. В общем, внучка должна приехать. Катя не поверила.
Уже два раза мать говорила, что бабушка умирает, Катя срывалась, приезжала. Все оказывалось неправдой. Просто мать хотела ее увидеть. А Катя не хотела. Ей нечего было сказать матери. К матери она ни за что бы ни приехала. Бабушка – другое дело.
В этот раз она даже не дослушала. Просто положила трубку.
Ближе к полудню пришла эсэмэска от подруги: «Бабушка умерла. Свяжись с мамой. Она не может до тебя дозвониться».
Катя связалась.
И вот она стоит в аэропорту когда-то родной страны, прилетев из другой, родной так и не ставшей. Она подходит к паспортному контролю и подает паспорт. Девушка с недовольным лицом о чем-то ее спрашивает. Катя что-то отвечает.
По инерции идет за толпой. Она знает, на похороны успеет точно. Мать сказала, хоронят на третий день, так принято. Значит, она еще раз увидит бабушку. Хоть так.
***
«- … а Прибалтика – это далеко?»
- Далеко.
- Как же ты туда добралась?
- С цыганами. Они ехали и меня взяли. Я с тех пор по-цыгански говорить умею. Я же тебе показывала.
Катя стыдливо опускает глаза. И совсем тихо, себе под нос:
- Мама говорит, ты придумываешь все. И ничего это не по-цыгански.
Бабушка смеется. Не зло, от души.
- Много она понимает… в цыганском. Так, кулёма.
Катя исподлобья смотрит на бабушку: а вдруг обиделась, и не захочет продолжать? А Кате так понравилось! Жизнь, оказывается, намного интереснее сказок. И страшнее. Особенно бабушкина. Но раз бабушка здесь, значит, конец хороший. Бояться не нужно.
Катя зря пугается. Бабушка и не думает обижаться. Мечтательно глядя вдаль, продолжает:
- В Прибалтике очень красиво. И все по-другому. Я там сначала поселилась у старшей сестры. Она работала моделью и показывала моды. Не как сейчас. Она была действительно красивой. У нее было много поклонников.
А потом жила у брата. Он был фотограф. Он меня фотографировал. А у меня носик маленький, глаза горят, косы длинные. Я тоже красивой была. Хоть и не модель.
У меня были поклонники. Один даже замуж предлагал. Офицер. Но я отказалась.
Катя удивленно смотрит на бабушку.
- Почему? – искренне недоумевает она.
- Я домой уехала.
Катя совсем растерялась. Как домой? Там же мачеха. И эти… вши. А тут замуж и офицер. Кто ж домой едет?
- Буль, почему?
Бабушка молчит. Как – будто думает, открывать или нет Кате важный секрет.
- Я тебе, - начинает бабушка, - когда вырастешь, скажу.
- Ну буль, - начинает Катя, - мне уже 5, я выросла! Скажи сейчас!
Бабушка не успевает возразить. В коридоре звенят ключи. Незнакомый резкий запах. Недовольный мамин голос:
- Она что, опять не спит? Я же сто раз говорила!
Бабушка весело подмигивает Кате и держит палец у рта: мол, спи, никому не скажу. И неслышно выходит из комнаты.
- Спит она, Олечка, давно уже. Это я просто проверить зашла.
- Все равно зря. Разбудишь сейчас – опять ее укладывай! Одни с ней проблемы.
Голоса стихают – мама и бабушка пошли на кухню.
***
Катя уже в автобусе. Она все ближе к дому. К тому месту, где родилась и жила - так будет точней.
Обязательный автобусный фильм уже закончился. Слышен только гул мотора. А так – тишина. Хоть за окном день, люди все равно спят. Люди никогда не упускают возможность поспать.
Плеер разрядился. Книги у нее с собой нет. Спать не получается. Катя просто смотрит в окно.
В автобусе спокойно, и ей это нравится. Она, наконец, может услышать себя.
Жизнь действительно оказалась страшнее, чем сказки. И… бестолковее, что ли? Она возвращается туда, где ей было плохо оттуда, где ей так и не стало хорошо. Едет хоронить бабушку, единственного человека, которого любила. Что дальше?
Мимо одно за другим пробегают деревья.
Вид из окна пробуждает в ней странные чувства. С одной стороны, раздражает неопрятностью, грязью, корявыми дорогами и поколовшимися обочинами. Но с другой – радует! Широтой, необъятностью.
Она и забыла, как здесь красиво. И просторно! Забыла, а теперь вспомнила!
- Буль, - спросила она много позже, уже перед отъездом заграницу,- ты так и не сказала мне, почему вернулась. А мне очень, очень надо знать!
Бабушка, которая с годами стала как будто меньше, нежно улыбнулась внучке:
- Просторов мне, Катюша, не хватало. Просторов…
Теперь Катя понимает, что это значит.
По щекам ее текут слезы. Вот они – эти просторы.
Она сейчас поняла что-то важное. Сама пока не знает, что именно. Но со временем, наверное, поймет. Точно поймет. Бабушка говорила, она очень понятливая.
И все обязательно будет хорошо. Катя помнит это еще с детства.
Ведь бабушка - здесь, значит, конец – хороший. Бояться не нужно.