Люди входили в зал неспешно, с неохотой. Вечер. После работы. А еще готовить. И, кстати, футбол скоро. Ощущение тоски и чувство неизбежности происходящего угнетало.
Зайдя, Антонина постаралась сесть в самый угол зала. На любых собраниях она всегда сидела в углу. Угол успокаивал ее. Он как бы подтверждал, что ни сказать, ни добавить ей нечего. Давал почти гарантию, что ее не тронут.
Но сегодня это место уже было оккупировано. Полная женщина с грубыми чертами вульгарно накрашенного лица восседала на стуле в самом углу.
Антонина замялась на минутку. Это было неожиданно. Сзади уже толкались и, растерянно покрутив головой, она заняла место через два стула от «толстухи». Почти в углу, но на достаточном расстоянии, чтобы не пришлось с той общаться.
Справа от Антонины, нервно покусывая заусенцы пальцев, плюхнулся неопрятного вида молодой человек в очках. От него резко пахло потом и сигаретами. Тошнота подкатила к горлу. Она привстала, чтобы пересесть, но место слева уже заняла молодая девушка с мобильным. Трогать соседку Антонина не решилась.
С утра ее мучила головная боль. Таблетку приняла сразу, но боль лишь притаилась. Теперь, в тесном зале, вернулась с новой силой. «Вот бы это поскорей кончилось», - мелькнуло в голове.
Люди заполняли помещение. Становилось все более шумно.
***
Клавдия Геннадьевна, пенсионерка
- Значит так! Она просто больная! Вы пи;шите? Пиши;те: неврастеничка. Вот… а что вы не пи;шите? А… на диктофон записываете? Зачем это? А… правильно! Чтобы ничего не пропало! Каждое слово пусть останется!
Потому что… Я всю жизнь проработала на этом заводе. Всю жизнь! Вы это можете себе представить? По профсоюзной линии помочь – «Клавдия Геннадьевна, ну очень надо!» Сыночек заболел, в санаторий – « Клавочка, голубушка, войдите в положение!» Входила. Клавочка себе не брала, детям своим не брала - как же это! – себе, вне очереди! – не по совести это! А чужому – всегда! – сыночек ведь у нее болеет. А потом – раз – перестройка, мать их! И – все! Никто не вспомнил, что сыночку их помогала, что ….. Как-то все сразу за себя стали. Зато дети мои не забыли: и что другим путевки брала, и что времени на них не хватало… с профсоюзными –то делами. Мы же… коммунизм строили. Смотрите на меня и, небось, думаете: вот дурра, бабка. А мы ведь верили. Ну да бог с ним, с коммунизмом. О чем мы говорили-то?
Так вот. Вы поймите: у нас когда эти мошки в подъезде появились, я думала, нас со свету сжить хотят. Ну это ж немыслимо: среди бела дня, не на болоте. В городе как-никак живем. Весь подъезд залепили, сволочи. Я одно письмо в Управу, другое. Нет реакции! Они, понимаешь, «дурака включают». Сволочи. Ладно, думаю. И на вас методы найдутся. Научили умные люди - коллективное письмо отправить надо. Это мы умеем. У меня вся молодость на коллективные письма ушла. Вот, пока обошла всех. Про время договорилась. Занятые, Боженьки мой! Здесь мы не можем, там у нас работа. Ничего. Собрались. И пошло - поехало: «а, может, подождать, если щас на них пожалуемся, что потом?..» Богатеи тоже про свое: «Что вы нас собрали? Нам время дорого! Без нас бы обошлись, мы бы лишнюю пару обуви продали, сколько денег потеряли!» Буржуи сраные! Да и племянник этой, что из 24 квартиры. Сам не работает, а хавло разевает.
Вот и пошла свара. А я им все сказала: что такие, как они, хапуги, просрали нашу страну, а теперь про ремонт свой рассказывать будут. И про то, что нахлебникам слова не давали.
А эта встала и рухнула. Все. Говорю же – неврастеничка! Нормальные люди лечатся и давление меряют, если со здоровьем не в порядке. А тут пришла, слова умного не сказала, а собрание людям испортила! Знаете, чего мне стоило еще раз всех собрать? Вот…
***
В списке было сорок имен. Четыре десятка человек, пришедших на собрание жилищного комитета, чтобы составить жалобу в Управу. На встречу согласились с трудом, и немногие – напротив их имен стояли «галочки». Больше «крестиков» - те, кто не мог или просто отказался. И только одна фамилия обведена в прямоугольник - Люша; Антонина Петровна, 196* года рождения, на момент смерти 55 лет, работник паспортного стола. Она на этом собрании умерла.
Для Родиона все началось с маленькой заметки в газете «Вечерний город», которую написал его друг Пашка Мирный.
Цель была – показать равнодушие власть имущих к нуждам людей. Ситуация – самая простая: в подъезде старой «сталинки» в самом центре города завелись мошки. Видимо, от излишней сырости в подвале. Сами жители избавиться от них не могли, поэтому неоднократно обращались в местные органы жилищного управления. Никакого ответа не последовало, а мошек становилось все больше. В итоге созвали общее собрание всех жильцов с целью написать коллективное письмо. Сделать это так и не удалось. Одной из собравшихся стало плохо. Как оказалось позже, умерла почти сразу.
Паша так умело закольцевал статью, что получалось, будто все мы скорее умрем, чем дождемся помощи от властей.
Родиона в этой публикации зацепило другое: как могло получиться, что человек умер не один дома, когда некому помочь, а буквально, на глазах у целой группы людей и среди них никто не пришел ему на помощь? Или просто не мог?
История показалась интересной. Из этого могла получиться совсем другая статья.
Он выспросил у Пашки все факты и обзвонил людей.
И теперь стоял перед трех - подъездным старым домом.
Капитальный ремонт, как свидетельствовали документы, делали совсем недавно – летом. Однако побелка во многих местах уже отвалилась, а под изразцами, окружавшими окна, расплылись разноцветные от сырости круги.
Дом все равно смотрелся величественно. Лепнина, декор. Эти большие окна с высокими потолками. Не важно, что такую квартиру не прогреешь зимой.
Под номером один в его списке стояла Клавдия Геннадьевна, пенсионерка, активистка. Она и затеяла то злополучное собрание. С нее журналист и начал, полный решимости восстановить события.
Однако прощаясь с активной старушкой, Родион чувствовал скорее брезгливость, граничившую с гадливостью. Про смерть женщины та сказала всего несколько слов, больше гневных и обвинительных. Выходило, своей «бестолковой» смертью Антонина «испортила» с трудом организованное собрание.
Стоя на лестничной клетке, он почувствовал резкий, похожий на «Дихлофос», запах. Скривился, зажав нос пальцами.
- Аааа…. Это они мошек все-таки потравили. Я добилась! Все никак не выветрится, хотя три дня прошло. Мы уж и мошек вымели, и пролеты помыли. Стены – то – только побелили! А запах стоит. Когда с улицы заходишь, сразу и не чувствуется. Долго им не дышите – голова заболит, - и захлопнула дверь.
***
Эльвира Иванова, предприниматель
- Мы, между прочим, налоги платим, чтобы вы не ерундой здесь занимались, а делом. Написали бы лучше, как у нас частное предпринимательство зажимают. И оскорбляют по чем зря. Про старуху какую-то. Не была старухой? Ну сколько ей было? Сорок пять? Пятьдесят? Пятьдесят пять – ну почти. То есть пенсионерка. У них сейчас пенсии – ого-го какие! Пусть не прибедняются! Экономила, небось, лекарства подешевле покупала. И вот – результат. В конце концов, если у тебя проблемы с давлением - сиди дома. А не шляйся по собраниям. Нас же потом еще раз собирали! Пришлось раньше закрыть магазин. Вам столько в месяц не платят, сколько мы за эти два собрания выручки потеряли. Ой, да что с вами….
Мы с мужем купили здесь квартиру. 3 млн, между прочим. Квартира, конечно, в безобразном состоянии, тут и говорить нечего – нужен капремонт. А это – деньги. И немалые, смею вам заметить. Дом-то старый. Одно преимущество, что в центре, к нашему магазину близко. И что вы думаете? Мало того, что мы и так сюда уйму денег вбухали… а нам, между прочим, говорили, что все в отличном состоянии - поддерживается на уровне. Так вот появляются эти мошки. Нет ну вы представьте себе! 3 млн квартира, уже 1,5 ушло на ремонт. И что?! В подъезде – как в сортире на трассе под Тулой. Конечно, мы возмутились. Кто-то должен что-то сделать! Прибежала эта больная активистка. Письмо какое-то писать. Хорошо, давайте писать. Нет, нам собраться надо. Собрались. И что вы думаете? Вместо того чтобы делом заняться, она начинает нас оскорблять! Муж, конечно, возмутился! Какое, в конце концов, кому дело, сколько у нас денег? Мы чужие не считаем. Что тут скажешь? Знали бы, с каким быдлом жить будем, купили бы подальше да потише.
А женщина эта, небось, такая же была. Просто рот открыть не успела. Уверена, мы бы такоооооооое услышали! Они все там сапог сапогу пара.
***
Покинув квартиру предпринимателей, Родион понял, что хочет помыться. Весь. С головы до ног. В горячей, паром обдающей воде. Чтобы смыть людскую гадость, которая как кисель, обволакивала его.
«Чет ты, парень, скис раньше времени. Впервые, что ли, с людьми говоришь?» - он попытался себя приструнить. Поругать – лучший способ взбодриться. Но обычного эффекта не последовало.
С тоской посмотрел на следующий номер в списке. Мать и дочь. Ну хоть квартира одна. Он не спеша поднимался наверх.
Запах дезинфектора, казалось, сгустился к верхним этажам, обволакивал его, «лип» к коже и одежде.
***
Маша, старшеклассница
- Это так грустно и так страшно все. Она же рядом со нами сидела. Я даже спать теперь боюсь. Вдруг она ко мне приходить будет и… ну мстить? Прям как в фильмах. Блин. А вообще я ей ничего не сделала. Зачем она ко мне приходить будет? Да?
Я вообще как бы просто так сидела. Мама попросила с ней сходить и послушать. Ну вдруг что-то важное. И все такое. Важного, кажется, ничего не говорили. Кричали все. А потом она упала. Даже не сразу заметили. Потом мужчина какой-то сказал, что она умерла. И я вообще перепугалась, потому что она рядом со мной прям сидела. Как-то это… ну неприятно. Я думаю, если бы она хотя бы на помощь позвала… Ой, щас я на смску отвечу, а то там волнуются все вообще. Типа как я и все такое.
***
Кристина, 45 лет, офис-менеджер
- Вы знаете, я офис-менеждером работаю недавно. Просто временная необходимость. А так я - частный предприниматель. У меня была своя фирма. Штат подчиненных. В общем я – директор. Вы так и напишите, ладно. Что директор. Потому что офис- менеджер – это временно и… по необходимости, как я уже сказала. То есть как бы и не считается. Это все, конечно, очень тяжело. У меня дочь. Маша. Она как раз сидела рядом с этой женщиной. Бедная девочка, такое потрясение! Маша будет поступать на юридический. Невероятно умная и отзывчивая девочка. Я уже в ней вижу себя. Целеустремленная, с задатками лидера. У нее обязательно будет свое дело. Я в этом убеждена. Мой муж… Он погиб. Вы пометьте тоже – я вдова. Одна поднимаю дочь. Вы должны понять, как нелегко мне дается каждая копейка. Квартиру ремонтируем. Маша приводит друзей. Все должно быть на уровне. И тут эти мошки. Я, конечно, очень возмутилась. Мы, в конце концов, платим за ЖКХ немалые деньги. Просто недопустимо. И потом, собрание, письмо. Такая профанация. Эта хабалка в дешевой бижутерии, которая вроде как чем-то занимается. Я бы, конечно, все сделала по-другому. Но на себя это взять не могу. Вы же понимаете, дочь. А к ней я подходила. Советовала. Так она мне прямо в лицо бросила, что я лезу не в свое дело. Я поняла, что она мне просто завидует. У меня с мужем было то же. Это я уже после смерти его осознала. Все было пропитано завистью. Он просто не давал мне развиваться… А я еще развернусь! Вот только Машеньку подниму.
Про эту женщину? Да вы знаете… Я даже в подъезде ее не видела. Такая серая мышка. Думаю, она болела просто. Я почти уверена. Так скоропостижно. Мы все сразу кинулись помогать. Машенька, она рядом с ней сидела. Бедная девочка. Испугалась, но сразу подбежала. Было, конечно, уже поздно. Вы не знаете, родственники нашлись? А то ведь квартира – это серьезно…
***
Пенсионерка с племянником - «нахлебником» жила за старой потрепанной дверью. Обитая еще в давние советские времена потрескавшимся теперь кожзамом, она, пожалуй, единственная, была в этом здании «по лета;м».
Родион стоял и не решался нажать на звонок. В голове все еще звучало пискливое «я – частный предпринимааатель», перемежавшееся с «типа» и «все такоооое». Мать и дочь слились в одного неумолчного монстра и не хотели выходить из памяти.
В висках стучало. Жутко ломило затылок. От запаха в подъезде уже мутило.
Он собирался быстренько обойти 15 человек. Но вот только пятый. Идти – не идти?
Родион помассировал висок, решил, что эта дверь на сегодня станет последней. И нажал на звонок.
***
Игорь, временно безработный
- Что вы, я не знаю, устроили! Раздули тоже мне! Ну померла бабка. Да они каждый день мрут! Что теперь, по всем убиваться? Вы из-за каждой приезжать будете? Совсем нечем заняться, я так понимаю? Про безработицу написать нет желания? Как в нашей стране люди с высшим образованием газеты разносят? «Равноду-у-у-ушие…никто не заметил, не подошел». К кому подходить? Сидела и упала. Пьяная была. Или больная. А может, на диете какой сидела. Советов по ящику наслушалась и не жрала ничего. Вот и грохнулась. На меня только вешать все не надо! Вон у нас собачка во дворе сдохла. Может, и тут я виноват? Не догладил, не докормил?
Мошки у них в подъезде завелись. Бог его знает, откуда. Вот они и собрались жилкомитетом, чтобы в администрацию письмо писать. Стоумовый им кто-то посоветовал. Я сам тут не живу, у меня - тетка. Тоже, кстати, старушечка, а держится – помрет нескоро, тут и ждать нечего. Она мне харчи подкидывает. Пока работу не найду. А за просто так я работать не собираюсь – не зря в вузе 5 лет горбатился.
Тетке, значит, идти не хочется – «Ты, Игорек, умный, вот и иди». Игорек-то умный. А как квартиру Игорьку подписать, это мы жмемся. Ну да ладно. Пришел. Да здесь цирк! Председательница бегает, лапками трясет. Хряк, бизнесмен который, тоже рот не закрывает. Женушка его– мы - то, мы - это, все про деньги свои. Вот я слушал – слушал, потом мне это дело надоело. Ну я им и выдал, кто они такие и куда им всем надо. Человек с образованием говорит – сиди и слушай молча. Неееет! Они в ответ давай. Тут эта упала. Все переполошились. Бегать начали. Так про мошек ничего и не решили. Только я второй раз на собрание уже не пошел. Я за жрачку на это не подписывался.
***
Стало душно и невыносимо шумно. Каждый выкрик отдавался пронзительным звоном в висках, а потом стрелой пронзал голову. Во рту пересохло. Хотелось пить.
Она повернулась и шепотом, еле выговаривая, спросила:
- Вы… у вас… пить... Мне … очень …
Но мужчина в очках только раздраженно оттолкнул ее руку.
Она стала поворачиваться, чтобы спросить кого-то другого, но ее резко пихнули.
Еле удержавшись за спинку впереди стоящего стула, она попыталась сесть. Но ватные ноги не были опорой. Нарастающая боль в голове, казалось, давила уже и на плечи, на руки, на все тело. Звук пропал. В глазах потемнело. Прямо перед ней толстый мужчина в красным от гнева лицом, брызгая слюной, что-то кричал.
- По…моги…те…
И упала.
***
Он стоял у окна, опираясь на подоконник. Его сильно мутило.
«Как же так? Ведь она жила. Была одной из вас. Училась, работала, любила. Злилась, в конце концов. Как все вы. Как все мы. Она важна просто потому, что была… была человеком».
Запах дезинфецирующего средства, казалось, теперь и стал самим воздухом.
«Нужно скорее на улицу», - мелькнуло в голове, - «там – свежий воздух и чистый снег. Умыться и подышать».
Голова кружилась, перед глазами рябило, словно мошки. И тут они? Моргнул, чтобы разогнать.
Вдруг на подоконнике, прямо перед собой, он увидел одну живую. Мошку. Совсем маленькая черная точечка на фоне белого пластика, она ползла, подергиваясь, словно пьяная. «Не добили», - мелькнуло в голове.
Родион не мог оторвать от нее взгляда. Долго и сосредоточенно, сквозь блики, следил за ней.
Тошнота подкатила к горлу. Дезинфектор, люди, мошки, люди, мошки… Люди – моооошки!
Зло скривив губы, Родион размахнулся и ударил по ней стопкой бумаг. Тер, тер, тер потом. Чтобы раздавить, расплющить ненужную тварь.
Поднял документы. На листе со списком осталось маленькое пятнышко, которое, не приглядевшись, и не заметишь.
- Нет тебя больше, мошка, - вырвалось у него, - и следа не осталось.
Он зло засмеялся, и его вырвало. На свежевыбеленные стены и тщательно вымытый пол.
Журналист сплюнул и вытер рот рукавом. Посмотрел на список жильцов, скомкал и кинул его в самую гущу лужи на полу.
Его сгорбленную фигуру еще долго можно было видеть в проеме подъездной двери, которую не спешил закрывать «доводчик».