Пункт десятый из программы кандидата П.Н. Грудинина по сути повторяет положение советской конституции. Прямо скажу, меня бы возврат к такому доброму прошлому здравоохранения порадовал. Расскажу почему.
В ОБЛАСТНОМ штабе гражданской обороны в ту давнюю пору освободилась капитанская должность заместителя начальника по боевой подготовке. Если точно, то мне, вольнонаёмному, доверили межрайонные курсы ГО. Дело было в Узбекистане. Обучали всех: от рядовых бойцов спасательных формирований до начальников штабов крупнейших предприятий, организаций, строек.
Первый «портрет», который достоин памяти тех лет, был Николай Кондратьев. Четверть века этот боевой офицер прослужил в войсках и не пожелал оставить службу даже после операции на желудке.
Носил Николай Кондратьевич крохотный чемоданчик со смешным названием «балетка», хихикал, когда открывал его прямо на переменах и пил свой по графику положенный кефир с малюсенькой булочкой.
Хирурги военного госпиталя практически не оставили желудка подполковнику Кондратьеву: такова была его онкология. Но я ещё несколько лет дивился стойкости бойца, его задору и оптимизму. Мой командир был способен запомнить разом две дюжины анекдотов и выложить до полусотни своих за одну десятиминутку между уроками.
Считаю, Кондратьевский оптимизм подсознательно выручил и меня в 1972 году. Передо мною с «моим» же диагнозом из операционной Ташкентской клиники грудной хирургии не все возвращались живыми.
Юрий Александрович Евстигнеев в том году не дал статистике клиники ни одного «летального исхода» при операции. Этот гигант - лечащий врач - по утрам присаживался на мою кровать с панцирной сеткой, и мы оба с ним оказывались почти на полу. Я глядел на руки доктора с огромными, толстыми, рыжеволосыми пальцами и представлял (каюсь!), как этими руками он без кувалды забивает скот…
Эти же руки, как оказалось, после наркоза спасали меня от запущенной бронхоэктатической болезни. «Ювелирной работе» мастер-хирург Евстигнеев учился у академика Васита Вахидова, который руководил всей Ташкентской клиникой грудной хирургии в ту пору и чьё имя теперь носит прославленная здравница.
Клиники Тель-Авива сегодня за операцию, подобную моей, берутся охотно и даже зазывают к себе пациентов со всего мира. 3-4 тысячи долларов консультация. И ещё от пяти до десяти «штук баксов» потянет сама операция с полным пансионом. Я сейчас приведу в пример свои затраты, и читатель поймёт, почему не вытравливается из меня «советский дух».
Примерно через месяц в положенный день контроля я прибыл в клинику для осмотра. В «сидорке» были бутылка армянского коньяку, поллитровочка «Посольской», шампанское, пара плиток шоколада и взятые за углом с пылу с жару узбекские лепёшки. «Авоську» мою в ординаторской принял лично Васит Вахидов, кивнул сестре-хозяйке, чтобы унесла к нему в кабинет, где просторнее, да чайку заварила. Несколько минут научный руководитель и хирург меня «допрашивали», осматривали шов под левой лопаткой, прослушивали.
- Молодец, - сказали в один голос.
А потом я присутствовал, участвовал в коллективном застолье медработников. Операционное утро в клинике закончилось давно, консультации, летучки завершились тоже. Академик подливал няньке с квадратной фигурой шампанское; шустрая, черноглазая сестра-хозяйка пригубила с моим хирургом по рюмке коньяку; медсёстры, анестезиолог, лаборантки предпочли водку…
И представьте, друзья мои, чувствовал, видел, что этим людям я (как бывший пациент) интересен. И ещё понимал: не зажрались эти медики, искренне рады они банальному (в полсотни «тогдашних» рублей на всю компанию) угощению. Такой была советская медицина! Очереди, квоты, невнимание и даже откровенное хамство – вот социальный портрет современного госучреждения медицины. Нужен ли комментарий к фактам обслуживания в демократической, многострадальной, растерзанной акулами бизнеса важнейшей отрасли?