День Святого Валентина

     Вся эта история начиналась незатейливо, незадолго до дня Святого Валентина, раннего предвесеннего праздника, который наша молодёжь, не сильно утомляющая себя  запоминанием календаря  православных святец, восторженно позаимствовала у соседей-католиков.
    
     Она, блуждая вечерами по социальным сетям, наткнулась на женские рассуждения о природе любви. Дамы всегда проявляют любопытство к этой теме, она тоже не была исключением из их ряда. К тому же женская натура никогда не позволит себе пройти мимо компании, обсуждающей такой ответственный вопрос, не оставив при этом на предмете обсуждения своей зарубки. Вот и она не удержалась откомментировать прочитанное, тем более, что вирус весеннего пробуждения уже носился в воздухе, будоража ноздри и лёгкие.

     Он откликнулся ей фотографией задумчивой невесомой серой мартышки, которая стояла на ветке дерева,  вытянувшись в полный рост, сложив руки за поясницей и прислонившись к стволу спиной. Обезьянья мордашка на трогательно тонкой шее тянулась вверх к солнцу, а взгляд её был дурашливо-мечтательный, и поэтому подпись к снимку : «Когда я в любви — вселенной для меня не существует ...» была особенно к месту. Его собственный комментарий, прикреплённый к снимку, по своим замыслам мало чем отличался от проказ школьника средних классов вроде как  подложить вдруг кнопку на сиденье парты своей однокласснице-отличнице, или же на худой конец дёрнуть её за косу. Съязвив по поводу интеллектуальных способностей женской половины всего населения  планеты, и особенно их проявлений в подобные романтические периоды, в заключение он добавил: «Что бы вы там не говорили о своих высоких чувствах, всё равно у вас всех, как и у неё, одна похоть на уме...»

     Она пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера : «Вам ли об этом судить?! И вообще: не суйте свой нос в чужие беседы. А что касается снимка, то негоже издеваться над светлыми мыслями девочки, когда её вдруг посетило чувство, которое останавливает бег времени. Сейчас она любит — и пусть весь мир кружится вокруг неё...».

    Ответ не заставил себя долго ждать : «А кого Вы здесь называете «девочкой» : это дитя природы на снимке? Так ведь у неё в голове никаких мыслей никогда и не водилось: одни бананы да самцы волосатые в определённый период её жизни — вот и все её интересы. И защищаете Вы её только по той причине, что своих в обиду не даёте. Ведь Вы же не будете отрицать, что для вас, женщин, она «своя»?»

     Подумав немного отвечать или нет, её монитор вырастил ответную фразу, которая через виртуальное пространство понеслась к оппоненту : «Представьте себе, «своя»! Мы одинаково относимся к любовным увлечениям и одинаково проявляем свои чувства — будь это  хоть женщина, хоть кошка, хоть Ваша мартышка... А всё потому, что  призваны мы в этот мир для одной и той же цели».
     «Это как?».
     «Это для того, чтобы детей рожать! А потом их растить и воспитывать, чтобы жизнь на планете не прервалась. И нам далеко не безразлично, кто станет нашим партнёром в этих делах потому, что мы ожидаем помощи и поддержки от более сильного физически существа, поимевшего удовольствие поучаствовать в начале этого процесса. А для сохранения таких длительных отношений как раз и существуют любовь и привязанность».

     Похоже было, что его зацепила  тема их дискуссии. Но присущий большинству мужчин натурализм в оценке чувственных порывов повелевал выбрать прямой и короткий путь к прояснению ситуации:
    «Ну и как: Вы знаете, что ощущала эта серая тварь в тот момент, когда её застукал объектив фотографа?».
     «Опять обзываетесь нехорошими словами? Тогда я прекращаю общаться».
     «...Сорри, сорвалось... Так что же: знаете или нет?»
     «Предполагаю, что да».
     «Что же, в таком случае? Неужели вдруг скажете, что она ожидает появления алых парусов из-за горизонта с обезьяньим капитаном Грэем на борту? И с дарами заморских сокровищ в сундуках?».
     «Нет, она будет рада даже обычному Вами упомянутому банану, но из рук того, о ком она сейчас мечтает. И она с замиранием  сердца ждёт, когда же это случится».

     Он немного подумал.
     «...Да, уж... Когда по весне моя кошка дико орёт и бросается мне под ноги,  подставляя свой живот, чтобы гладил, я понимаю: совсем не я являюсь предметом её вожделения. Но уверен, что выпусти в этот момент её на улицу — и она задерёт свой хвост перед первым же встречным облезлым котом не дожидаясь никаких парусников из морских далей».
     «Может быть иногда и так, но, думаю, это происходит от того, что Вы держите её затворницей у себя в жилище и у неё нет никакой свободы в поиске своего выбора. Изголодавшийся инстинкт при недостатке времени не делает различий между облезлыми и холёными. Но Вы сказали о тоскующей по ласке кошке, а мы ведь обсуждаем здесь существо, почти схожее по уровню развития с человеком».
     «Это Вы про обезьян, что ли? Так ведь всё в итоге заканчивается одинаково! У нас постелью, у них совокуплением в зарослях...»
     «Ну очень уж Вы грубы в оценке нежных взаимоотношений между  людьми, а так же существами, близкими к нам по складу ума! В жизни на самом деле всё поэтичнее и тоньше. Вы  разве никогда не слышали о моногамии у животных? О семейных парах волков, обезьян, барсуков, дельфинов? О лебединой верности, наконец? Не может такого случаться без природного влечения, которое называется любовью».
     «Барышня, будьте реалисткой: ну какая в наше время любовь? Оглянитесь вокруг: где Вы её видите ? Всюду либо похоть, либо меркантильность...».
     «Если уж Вам так кажется, то примите мои соболезнования — не повезло Вам в жизни, не довелось быть наделённым этим господним даром. Что ж поделаешь, если судьба так распорядилась... Но не унывайте, наберитесь терпения, и Вам когда-нибудь обязательно повезёт».
      «Несомненно когда-нибудь повезёт! Найдётся  особа, которая через пару дней после укладывания в памятную коробку своего свадебного наряда начнёт расписывать по деталям всю мою дальнейшую жизнь, влезать во все мои дела, присутствовать на всех дружеских вечеринках, убеждать, что шуба из горностая в хозяйстве значительно нужнее, чем замена старого автомобиля на новый... И я совсем не спешу к омовению в струях этого божьего благоденствия. Но мы отвлеклись от темы: и всё же я уверен, что разницы в ожиданиях от результатов знакомства у людей от  других тварей нет никакой. Даже самая пуританская женская натура думает об одном и том же — о физических достоинствах и их размере у предстоящего знакомца. Если хотите, могу вам это предметно доказать. Поспорим?».
     «Что ж, попробуйте».

    Обычно в сетях диалоги на этом и заканчиваются: кто-то перескочил на другую ветку обсуждения, у кого-то остыл интерес к теме  либо другие бытовые проблемы не оставили возможностей для вольготного времяпровождения. А тем временем лента событий вслед за жизнью раскручивается вперёд, вынося на передний план новые заботы и отправляя в забвение пройденное. Но через пару дней она вдруг  вспомнила о незавершённой беседе и решила проверить, есть ли ответ.

     Ответом была роскошная фотография крупного самца шимпанзе, откинувшегося спиной на комель акации и вожделённо роющегося в своих гениталиях. Что это у него происходило — то ли акт соблюдения личной гигиены, когда изгоняются из потаённых мест кровососущие паразиты,  или же ритуал возбуждения перед плотским общением со своей подружкой — тут уж о причинах надо поинтересоваться у фотографа: но только выпирающее его багровое мужское достоинство было выше всяких похвал,  К фотографии был прикреплён такой комментарий: «А как Вам нравится этот аргумент? Впечатляет?».

     ….Она брезгливо фыркнула и оставила это послание без внимания...

                *****

     ... Жизнь молодого холостяка Сергея, как ей и положено, протекала по привычно начертанным лекалам. Утром обычное тормошение очередной подружки, чтоб успела проснуться и привести в надлежащий вид витрину своего лица до его ухода на работу;  дальше яичница с кофе — на другие кулинарные изыски  рассчитывать не приходилось, поскольку поток барышень не успевал освоиться с содержимым холодильника и устройством встроенной техники его кухни; затем поспешные заверения в вечной любви и подталкивание вчерашней королевы грёз к гардеробу в прихожей; лифт, домофон, ожидающее её вызванное такси, «пока-пока-пока», и, наконец, вливание в разворачивающиеся события приходящего дня... Работа особого удовлетворения созидательным процессом ему не приносила, зато в плане материального обеспечения к ней никаких претензий быть не могло. Внеслужебные интересы — как и у всех свободных прожигателей жизни  в наше время: немного разговоров о музыке и политике в пабе за кружкой пива с друзьями, оживлённое обсуждение волатильности национальной валюты с прогнозами куда же с наибольшей выгодой употребить заработанные рубли, воскресные байкерские выезды на природу с устройством футбольных баталий в полной походной экипировке, ночной дискоклуб... И конечно же, девушки...

     Девушки обычно ненадолго оставляли в воздухе  квартиры Сергея ароматы своих духов. И это не потому, что дамы пользовались парфюмом посредственного кластера с короткой жизнью расцветшего букета: нет, тут были и носители шлейфа классики от «Шанель  №5» с её прохладной свежестью распустившегося жасмина до кружащего голову терпким запахом лаванды «Хлое»; порой являлось шикарное очарование мускуса прикидывающейся простушкой африканской фрезии, заключённое в розовую прозрачность флакона «Армани Си»; иногда, расталкивая локтями их изысканную манерность, врывался авантюрно-цитрусовый запах «Адвенчерс», устанавливая свои правила в этом душистом общежитии... Но предусмотрительный Сергей перед каждым визитом новой пассии тщательно проветривал пространство своего жилища чтобы не омрачать излишними подозрениями девушке прелесть предстоящего рандеву в самом его начале. Ну а каждое такое свидание обычно укладывалось в один вечер и последующую ночь и, как правило, дальнейшего продолжения не имело.

     ...Но вот Вероника что-то у него подзадержалась . Даже умудрилась уже перестирать кучу накопившегося белья, с которой в обычно справлялась мама Сергея, посещавшая его берлогу пару раз в месяц. Вот и сегодня, каким-то непостижимым образом обаяв утром Сергея и выманив у него вторые ключи от квартиры, она должна была к вечеру заявиться. 

     К Веронике у него особых претензий не было, порой он даже стал замечать, что начал привыкать к ней: подкупала её готовность утром встать раньше его, прибрать разбросанные с вечера по квартире вещи, привести в порядок его гардероб и даже иногда успеть подать в постель кофе, причём последнее делалось с уже не наспех нанесённым макияжем. Если же после употребления первой чашечки ароматного напитка оставалось ещё достаточно времени и энтузиазма для продолжения начатых со вчерашнего вечера кувырканий в постели , то она ничуть не огорчалась наносимому её внешнему виду урону и затем безропотно восстанавливала его в прежнем состоянии.

     Сегодня, вернувшись после трудового дня домой раньше Вероники и сбросив верхнюю одежду на тумбочку в прихожей, но всё же не забыв снять обувь, Сергей по обыкновению присел за компьютер. На работе он не был ограничен в возможности заходить на интересующие его сайты и просматривать свою почту, но тут решил ещё раз проверить, какое впечатление на девушку произвела эта достаточно фривольная фотография. Не обнаружив никакой реакции, он на минуту задумался, затем решив, что собеседницей его была какая-то заумная и инфантильная цыпа,  пребывающая в постоянном одиночестве и сдвинутая от этого по уму, он пошёл, повинуясь позыву своих внутренних органов, в нужное всем в каждой квартире помещение чтобы облегчить своему желудку его существование. Вернувшись обратно, он обнаружил в комнате Веронику, уже облачённую в видимо сегодня принесённый ею домашний халат, с интересом рассматривающую экран монитора.

     - Что это за образины гуляют тут у тебя по фейсбуку? — подозрительно спросила она.
     - А-а... Это, как видишь, шимпанзе клеится к мартышке, но мне что-то кажется, что ничего у него не получится, невзирая на все его шикарные достоинства.
     - Да я не про фотографии, я про тех, кто тексты к ним прилагал.
     - Хм... Надо полагать, один из них я... Ну а второй, вернее вторая — сам не знаю, кто она, прицепилась тут...
     - Я вижу, что не она, а к ней тут прицепились...

     «А-а-а, ревнуешь!» — довольно подумал Сергей: его мужское самолюбие в очередной раз было удовлетворено. Вслух добавил:

     - А ты почему чужие письма читаешь? Подглядывать за мной интересно?
     - Ничуть... А ты не оставляй свои страницы открытыми. Поназаводил себе подружек и расхвастался тут...
     - Ладно, проехали... У меня есть бутылочка игристого «Форо»: что бы нам приготовить к ужину?
     - Я думаю, что запечённый в фольге лосось был бы самое то...
     - Ну, лососей я здесь не развожу, но в морозилке уже неделю сохраняется палтус, мама запасы заложила. Сможешь запечь?
     - Легко! — и Вероника удалилась на кухню, тотчас загремев там посудой.

     ...Так накануне выходных они устроили себе романтический  ужин при свечах. Из звуковых колонок лилась негромкая музыка Клайдермана, тихонько потрескивал электрический камин, в котором, переливаясь от аспидно-красного до пепельного оттенков, тлели виртуальные каминные угольки, а дымчатая британка Аксюта пялила на них свои глаза-блюдца из глубины мягкого кресла в дальнем углу комнаты. Их беседа не содержала никаких интеллектуальных изысков: так, обычный трёп о возможных общих знакомых из клубной тусовки, о  весёлых приколах в передачах «Комеди Продакшн», о летних турах на Средиземноморье... Наконец Вероника спросила:

     - Серый, как тебе это всё удалось: в таком возрасте обзавестись и отдельной квартирой, и приличной обстановкой? Ты ведь не олигарх и не банкир? И вообще, чем ты занимаешься помимо встреч со мной?

     Сергей не любил отвечать на такого рода вопросы. К своим тридцати двум годам он не мог похвастаться достижениями каких-либо крупных успехов в своей жизни. Да, высшее образование он получил, и получил его сам, без каких-либо воспомоществований со стороны родителей. Единственное полезное вмешательство отца в корректировку его видов на получение специальности заключалось в том, что именно по отцовскому настоянию вместо гламурного МГИМО, куда рвалась вся «золотая молодёжь» столицы, он пять лет обучался умению опустошать недра родной страны в институте, носящем имя академика Губкина. «Найти своё место в жизни проще, когда имеешь профессию, связанную с реальным осязанием результатов твоего труда, а не приобретённые навыки красиво болтать языком и услужливо подавать на подпись пачки документов и подносы с рюмками коньяка для хозяина и его гостей» — так любил говорить отец. Он же в своё время так же дальновидно пресёк все  попытки молодого специалиста связать свою судьбу после выпуска из альма-матер с гремевшей тогда на всю страну компанией «Юкос» — до конца своего существования той оставались считанные месяцы. Но вот дальнейшим  продвижениям по карьерной лестнице Сергей был обязан исключительно родителю — его положению, возможностям и связям: два-три звонка — и все вопросы трудоустройства сына и его продвижения по службе решались без проволочек... Да и квартира с обстановкой тоже осталась в наследство от папеньки, когда он со своей новой молодой женой свил себе уютное гнездо в посёлке  по Рублёво-Успенке.

     Мать продолжала свою одинокую жизнь в квартире на Гризодубовой, где Сергей родился и провёл все детские годы. В последнее время её стали донимать приступы астмы, по этой причине заслуженный член их семьи пожилая кошка Аксюта переехала квартировать к Сергею.

     Поэтому Сергей ответил уклончиво:

     - Нет, я не олигарх, но я нахожусь в близком родстве с олигархом. И потом, я накрепко  связан с бизнесом, где ежедневно моют руки в чёрном золоте: на руках кое-что остаётся.. Я там тоже ежедневно ныряю в эту купель.

     Вероника на минуту задумалась о чём-то своём, затем тряхнула роскошной копной своих золотистых волос и засмеялась:

     - А как там у нас поживает наше драгоценное достоинство? — с этими словами её ладонь непринуждённо скользнула по бёдрам Сергея и закопалась в паху.

     «Достоинство» отреагировало на этот выпад самым достойным образом, упруго выскочив наружу при первой же попытке дамы расстегнуть молнию на брюках и оттянуть резинку на трусах. И Вероника с грацией африканской пантеры соскользнула с дивана, где они расположились, устроилась между его колен и начала оказывать «их достоинству» самые разнообразные и диковинные почести, которые могли изобрести женские умы на протяжении многих веков своей эволюции. Далее всё завертелось по обычному сценарию. Но только вот после переноса её тела на кровать в спальню она невзначай шепнула Сергею:

     - Милый, ты ведь ликвидируешь все эти записи? Ну те, что в твоём фейсбуке?

     Чтобы вдруг не понизился тонус их дальнейшего общения, Сергей ничего не стал уточнять и только неопределённо хмыкнул. Но что-то вдруг неловко укололо его самолюбие...
                *****               

     ...Айгуль проснулась от того, что первые пробившиеся утренние лучи солнца вдруг защекотали ей ноздри. Некоторое время она лежала неподвижно, прислушиваясь к окружающим шорохам и вдыхая воздух, стремясь во-время учуять возможную опасность. Но  ничего вокруг не предвещало неожиданностей и Айгуль попыталась сделать первую попытку вытянуться, чтобы размять затекшее от долгой спячки тело. Сразу же зашевелились детёныши, уютно устроившиеся в подбрюшье, потянулись к наполненным молоком титькам — каждый к своей, доставшейся в результате многомесячных споров и перепихиваний, происходивших от самого момента их рождения. Алпан, родившийся первым в этом помёте, на правах самого сильного завладел двумя нижними, наиболее насыщенными  пропитанием сосками и чмокал их попеременно, никого не подпуская к своим трофеям. Следующую пару делили между собой дочка Зекия и последыш Жакуй. Эта парочка при утолении голода не только помогала себе передними лапами, массируя материнскую грудь  чтобы молоко истекало быстрее, но и отпихивая друг друга задними конечностями частенько молотила медведицу по животу. Материнское сердце прощало малышам все эти малые издержки; да и можно ли назвать это издержками, когда зародившиеся внутри неё существа, которых она вынашивала долгими месяцами, которых питала своей плотью, своими внутренними соками, которые вдруг появились на свет посреди снежной зимы, оторвав её от дремоты, мокрые, слипшиеся комочки, продолжают своё дело — расти и набираться сил, поглощая  жиры и витамины  молока матери-медведицы? И Айгуль терпеливо ждала, когда же они насытятся и успокоятся.

     ...Однако надо было уже выбираться из пещеры: пора подкрепиться и восстановить силы после полугодовой спячки. Но прежде необходимо привести в порядок своих малюток, чтобы было не стыдно показать их окружающему миру. И Айгуль с усердием прилежной родительницы принялась вылизывать уже успевшую отрасти шерстку своих медвежат. Зекия и Жакуй послушно терпели этот утренний моцион, навязываемый им матерью, а вот настырный Алпан недовольно урчал и противился шершавому языку медведицы, предпочитая ему сладкую материнскую титьку. «Как же они подросли!» — подумалось Айгуль, сравнивая те, впервые увиденные ею  четыре месяца назад  тушки  весом всего в полкилограмма каждая с уже оформившимися и немного окрепшими медвежатами. «Ну а себя в порядок приведу  выйдя наружу» — решила Айгуль, поднимаясь на свои четыре косолапые лапы с пола берлоги, выстланного сосновыми ветками и припорошённого сухими листьями.

     Черный нос, обрамлённый рыжей шерстью, высунулся из отверстия, проделанного их тёплым дыханием в снежном затворе заваленного входа в пещеру. Нос, сморщиваясь кожаными ноздрями,  пошевелился в разные стороны, вынюхивая обстановку, затем голова и мощная туша медведицы прорвали пелену этой снежной завесы. Отряхиваясь от снега, медведица краем глаза оглядела окружающую среду и, не обнаружив ничего угрожающего для малышей, издала короткий рык. Пара медвежат мигом вывалилась наружу. В первые мгновенья знакомства с новым миром, в котором им предстояло занять своё место, яркое весеннее солнце на контрасте с мраком логова ослепило им глаза. Крохотные близко сидящие друг к другу чёрные точки зрачков вначале зажмурились от едкого света, затем часто заморгали и, привыкая к новой обстановке,  вприщур начали разглядывать свои новые владения.

     ...Прошлой осенью Айгуль, выбирая место для берлоги, где ей предстояло произвести на свет своё потомство, повиновалась своему звериному чутью, подсказывающему ей: поднимайся выше, подальше от долины, от мест, где в беспросветной темени зимних ночей бродят стаи голодных воющих волков в поисках добычи, где могут появиться пахнущие множеством незнакомых запахов непонятные ей существа, которые передвигаются всё время только на задних лапах и громко переговариваются между собой. Поэтому она поднялась далеко вверх по каменистому склону между редко рассаженных густых елей и низкого  ольхового кустарника, выбирая тропы, по которым невозможно было бесшумно пройти не выбивая камней из-под ступней и не привлекая внимания к своему передвижению. Крепкий зимний сон бывает только у  беззаботных самцов, а медведица-мать не спит: в полудрёме она прислушивается к каждому шороху снаружи и к каждому движению детёнышей — сначала в своей утробе, а затем в тёплом гнезде, созданном её телом и густой шерстью. Найденная в каменных складках горы неглубокая пещера с узким входом оказалась идеальным убежищем на период спячки. 

     Сейчас же пробуждение явило новую картину места вокруг их зимнего логова. Хотя снежный покров горы был ещё плотен, но  под ним уже собиралась вода из подтаявшего снега; её ручейки стекались в звенящие потоки и, вырвавшись на волю из ледяного плена, сбегали по лощинам к подножию. Мохнатые лапы елей сбрасывали на землю своё белое убранство и обнажали яркую зелёную свежесть хвои.  Утро звенело пробудившейся птичьей жизнью: синицы-гаички затевали свои беспрерывные брачные трели, повсюду слышалось звонкое стрекотание зяблика, разноцветная овсянка раз за разом повторяла одной ей понятную мелодичную фразу. Где-то вдалеке дятел неистово долбил ствол дерева. Бесстрашная белогрудая оляпка, скользя по бурной поверхности горного ручья, выбирала момент для ныряния в его потоки за увиденной добычей. Пернатая дичь говорила о том, что там, внизу, уже давно проснулась природа.

     ...Упрямый Алпан, зачуяв своим острым нюхом под слоем снега знакомый запах земли и прелых листьев, всю зиму сопровождавший их в логове, принялся усердно разбрасывать снежный покров передними лапами, глубоко вдыхая в себя воздух. Осмотрительная  Зекия не спешила укорачивать знакомство с окружением: она осторожно осматривалась, принюхиваясь к духу смолы и еловых веток, переминаясь с лапы на лапу и поводя взглядом по сторонам. Одного Жакуя недоставало в этой мохнатой компании, и тогда мать, недовольно заворчав, полезла обратно в берлогу. Через мгновенье медвежонок, получив изрядный шлепок под зад материнской лапой, выкатился к своим собратьям. Усевшись мохнатой задницей на уже притоптанную площадку, он в свою очередь встряхнулся, сбрасывая со шкуры незнакомые ощущения. Медведица, кончиком своего носа подрывая под ним снег.  приподняла его на лапы и подтолкнула, понуждая сделать шаг. Тут вдруг и проявилось его отличие от остальных: что-то не так сложилось при развитии плода в утробе, и в результате после рождения одна задняя лапа малыша оказалась чуть короче другой. От этого дефекта медвежонок не мог стоять ровно, полностью опираясь на все четыре лапы, и ходил прихрамывая.

     ...Пришло время отправиться на поиски пищи. За этим они и потянулись цепочкой: первая Айгуль, за ней рыхлил снежный наст неугомонный Алпан, следом выбирая притоптанные места аккуратно ступала Зекия, и, припадая на заднюю лапу, старался не отставать Жакуй.

                *****

    - … Здравствуйте! Девушка, вы не могли бы нам подобрать что нибудь такое, ну знаете..., не очень дорогое... Дело в том, что мы собираемся расписаться. И хотели бы, чтобы это как-то осталось у нас в памяти... Ну вроде как небольшое свадебное путешествие...

     Светлана оторвалась от бумаг и подняла глаза: напротив стояли смущённые ограниченным размером своих денежных средств совсем ещё юные парень и девушка. Она держала его под руку, прижавшись головой к его плечу. Он явно хотел казаться старше и уверенней в себе, но пока ещё у него это плохо получалось. Но в общем со стороны они выглядели трогательно и тесная близость их фигур вселяла надежду, что дальнейшая их совместная жизнь может сложиться вполне счастливо.

     - Конечно же, я постараюсь вам помочь, присаживайтесь пожалуйста.

     Ребята присели : она робко на краешек стула, он неуклюже, загремев ножками кресла по полу, отчего смутился ещё больше. Светлане очень не хотелось совсем уж смущать их обычным в таких случаях вопросом «а на какую сумму вы рассчитываете?», ответ на который для вопрошающей стороны вносит полную ясность в её дальнейшие действия, а вот отвечающих очень даже может загнать в состояние ступора. Поэтому свою разведку о состоянии их кошельков она начала издали:

     - Я вас искренне поздравляю с этим радостным событием в вашей жизни. Что ж, совет вам да любовь?

     Молодые заулыбались и порозовели. От проявленного внимания к их принятому решению они расслабились и приободрились. На дальнейшие расспросы Светланы они отвечали как будто она уже стала им подружкой. Ей было доложено, что знают они друг друга с первого курса,  оба учатся в первом медицинском, он у неё самый умный и способный на факультете, обязательно закончит ординатуру и станет выдающимся хирургом. А она у него самая классная в институте, и все парни ему завидуют, и ещё у неё прекрасный характер — добрый и заботливый, и вся она такая общительная, такая восхитительная, такая...
     Светлана, с улыбкой выслушивая все эти восторженные отзывы, напряжённо вспоминала,  в какой же папке у неё лежит  путёвка на двоих в Венгрию с вылетом через пять дней, от которой вчера отказался  один из клиентов, и на которую  уже успела положить глаз её коллега-подружка. Вспомнив наконец, она начала прояснять вопросы, которые имели бы определяющее значение для этой ситуации:

     - А когда же у вас свадьба, молодёжь?
     - Ой а у нас свадьбы, как таковой, сейчас не будет. Просто распишемся послезавтра в ЗАГСе и посидим в кафешке с близкими друзьями...
     - А как же родители? Ведь для них это тоже очень важное в их жизни событие.
     - А мы с родителями договорились, что всё отпразднуем  после окончания семестра. Тем более, что мы оба иногородние, из разных мест, причём довольно далёких.
     - А денег на кафе и поездку я немного заработал — добавил юноша — вы скажите, сколько будет надо, если не хватит, я ещё достану...
     - Ну а загранпаспорта у вас есть?
     - Есть, мы в прошлом году летом по обмену студентами два месяца  в Германии были!
     - Замечательно! Ну и последнее... Как вас отпустят на это дело с процесса обучения ваши профессора?

     Будущие медики переглянулись:

     - Ну мы ведь ненадолго, дней на пять-шесть... И потом, мы способные, мы нагоним...
     - Да, да, мы обязательно нагоним, не переживайте за это!

     Светлана рассмеялась:

     - Ну да ладно уж, способные! Вам повезло: специально для вас на эти пять дней открывает свои двери Будапешт со своими старинными мостами через Дунай, с древними замками и соборами, с великолепием королевского дворца, с зажигательным чардашем и со знаменитыми токайскими винами, распечатанными в честь вашего бракосочетания.

     Вопль восторга вырвался из груди девушки: она готова была броситься Светлане на шею с благодарными поцелуями. Молодой человек же проявлял осторожность к выражению радости по этому поводу до тех пор, пока не убедился, что его возможности соответствуют предстоящим затратам. И только после этого в его глазах засветилась благодарность ребёнка, вдруг получившего давно желанный и ранее недоступный подарок.

     Какое-то время заняло оформление документов, после чего обрадованные молодые стайкой воробьёв выпорхнули из дверей туристического агентства навстречу своему счастью. По-своему довольная Светлана, вспомнив вдруг о подружке, вздохнула: «Ладно, с Маринкой после как-нибудь улажу».

     Молодой мужчина, ожидавший своей очереди на соседнем диване и с интересом наблюдавший за всем этим процессом, встал, подошёл к столу Светланы и вежливо поздоровался:

     - Я вижу, тут у вас проводится аттракцион неслыханной щедрости. Я тоже хотел бы в нём поучаствовать.
     - Очень хорошо, мы рады каждому нашему клиенту. А вы куда желали бы поехать? И каким составом? — задала чисто профессиональный вопрос Светлана.
     - Я бы не возражал исчезнуть куда-нибудь далеко-далеко... Сначала улететь на самолёте, потом плыть на лодке... Куда-нибудь на острова Кука, что в Тихом океане, слышали что-нибудь про них? Там, говорят, потрясающие багровые закаты, бирюзовые лагуны с белоснежными отмелями, над которыми склоняются кокосовые пальмы, роняющие свои плоды прямо в морскую воду; там нет никого в округе, кроме отбрасывающих свою быструю тень на песок большекрылых фрегатов. Сейчас там заканчивается сезон дождей и самая пора отправляться в путешествие.
     - Да, ваши пожелания заслуживают высоких оценок... Но боюсь, что нашей фирме будет сложно организовать нужный вам тур: это связано с недостаточностью гарантий обеспечить увязывание всех трансфертных процессов, а так же устроить вам там нормальные условия для проживания и питания.
     - Жаль, а ведь так хотелось бы! Вот вы, как добрая фея, разрешили предыдущим клиентам их проблему, а мне сразу отказываете...

     Светлана немного смутилась:

     - Нет, мы никогда не отказываем обратившимся к нам за помощью. И если вы настаиваете, я сделаю необходимые запросы нашим коллегам и мы общими усилиями постараемся осуществить ваши пожелания. Но боюсь, что это займёт длительное время.
     - Я не тороплюсь, я долго ждал такой возможности.
     - Хорошо, тогда давайте уточним некоторые детали. В какой период вы хотели бы отправиться на острова и сколько вас будет?
     - Ну, с периодом всё ясно: до прихода следующих ливней ещё полгода, думаю успеем. А вот со вторым вопросом сложнее: мне просто не с кем ехать.
     - Как, вы что, собираетесь отправляться на край земли в одиночку? Да для такой экспедиции нужна команда минимум в четыре человека, иначе потеряетесь в бескрайних океанских просторах.
     - Согласен, квартетом это надёжнее. Но у меня в настоящее время даже единственного надлежащего спутника нет. Или же, если выражаться точнее, спутницы... Скажите, а вы не могли бы составить мне компанию?

     Тут Светлана наконец начала понимать, куда клонится их беседа и с какой целью она была начата:

     - Молодой человек, вы что: «клеите» меня?

     Мужчина на мгновение задумался:

     - Ну, в определённом смысле да...
     - Тогда скажу вам, что для нашего с вами возраста эти приёмы немного устарели. Вот  у тех студентов, что сидели здесь чуть раньше вас, они бы может и достигали бы цели, а так... Так вы просто мешаете мне работать. У вас ещё будут вопросы, связанные с деятельностью нашего агентства?
     - У меня осталось ещё очень много вопросов, но этот был главный. После него, пожалуй, остальные задавать нет необходимости.
     - Тогда давайте прощаться. Мы были рады вашему визиту.
     - А я вот не очень-то доволен его результатом. Но в любом случае, я ведь имею право повторить свою заявку при других удобных обстоятельствах?
     - Да, конечно, мы ждём вас, когда вы определитесь со всеми деталями своего путешествия.

     Распрощавшись, посетитель вышел, отчего-то поселив в груди Светланы лёгкое  приподнятое чувство.

      Загадочна и непостижима порой логика женщины:   вот только что она помогла юным влюблённым и радовалась содеянному не меньше, чем эти молодые ребята. А вот  следом пришлось отказать интересному мужчине, а угрызений совести она почему-то не почувствовала, наоборот: что-то будоражущее и веселящее  душу поселилось внутри, и до конца рабочего дня хорошее настроение её уже не покидало.

     В туристическом агентстве на Беговой Светлана трудилась второй год. Второй год после длительных безуспешных поисков работы по специальности она приобрела, наконец, какой-то постоянный источник средств для существования и по этой причине вошла в состояние душевного равновесия. Сидеть на шее у мамы для неё было острым ножом в сердце. Специальность у неё была достаточно редкая и сейчас невостребованная — искусствовед. Получала она её не на ускоренных платных блошиных курсах, а в лучшем университете страны. Причём принимая решение о своём выборе, она догадывалась как нелегко будет найти применение полученным знаниям в повседневной жизни, но — молодость! — тяга к прекрасному перевесила прагматичные опасения.

     Подготовлена к поступлению она была очень неплохо: школьная гуманитарная программа давалась легко и воспринималась с неподдельным интересом; с языками тоже было всё в порядке. Мама, напрягаясь на трёх работах, вытащила её семилетнее обучение игре на фортепиано, ну а дар к рисованию у Светланы был врождённым. Переходя с детства от изображений забавных рожиц и силуэтов домашних животных к рисункам прекрасных принцесс в коронах и  роскошных подвенечных платьях — все девочки в подростковом возрасте так воплощают на бумаге свои потаённые мечты —  она пришла к пониманию того, что в изображениях важна не только техника штриха, но в первую очередь отражение замысла работы, идеи, которой автор пытается поделиться на листе бумаги или холсте. Конечно же, её работы того периода не были отмечены признаками профессионализма и хранились в запылённых альбомах на антресолях, но когда мама тайком от неё доставала их, чтобы с гордостью показать  нечастым гостям, те изумлённо поднимали вверх брови и высказывали чистосердечное одобрение.

     Если занимаешься тем, что нравится, время пролетает как проносится скорый поезд мимо отдалённого полустанка: с грохотом, завихрениями и мимолётно. Так пробежали все пять лет обучения. Мечтательная и застенчивая по натуре, Светлана непросто сходилась со сверстниками, близких подруг было две-три (Маринка — не в счёт, она образовалась в подружку позже, как коллега по работе), студенты-сокурсники по причине её нелюдимости на неё внимания не обращали, да и где там им успеть! — на пять мужиков чисто «девичьего» факультета претендовала уйма цветущих красотой и интеллектом претенденток. Её бутон начал раскрываться позднее, ближе к выпуску.

     ...Когда долго имеешь дело с многочисленными экземплярами розария, знакомясь с великолепием  расцветок и водопадом источаемых ароматов, то невольно начинает рябить в глазах и кружиться голова от несчётной концентрации их в одном и том же месте. И вдруг уставший от наблюдаемой роскоши взгляд случайно заметит в стороне от любовно возделанной цветоводом делянки скромную синеглазую фиалку, выросшую из неведомо кем и откуда занесённого семени. Её негромкие  индигового оттенка цветы застенчиво выглядывают сквозь буровато-зелёные мохнатые листья и пугливо прячутся при неосторожном взгляде или же дуновении ветра. Только настоящий ценитель прекрасного способен оценить всю прелесть этого цветка и уловить его тонкий нежный запах посреди разлившегося океана благоуханий.

     ...Стать таким ценителем подавал надежды общительный и привлекательный выпускник с мехмата. Они познакомились на университетской тусовке и день ото дня он начинал ей всё более нравиться. Он казался большим, добрым и надёжным, за которым всегда можно спрятаться от любых неожиданностей. Их отношения находились на подъёме, но будущий Лобачевский не был обучен приёмам обращения с трепетными видами флоры и ухода за ними: его практичный склад ума приверженца точных наук требовал, чтобы теорема их романа, как и гипотеза Пуанкаре, решалась опережающими темпами и с применением наиболее эффективных  методов доказывания. Она же к такой спешке не была готова, и им пришлось расстаться. Впоследствии она часто спрашивала себя, правильно ли вышло, что не уступила ему на той ранней стадии знакомства, но убеждающий ответ к ней так и не приходил. Поэтому она с таким восхищением и тихой завистью смотрела сегодня на этих молодых влюблённых, которых ожидают столь радостные и значительные события, каким она так же смогла поспособствовать.

     Следующие два года после выпуска прошли у Светланы в беспрестанном поиске места применения своих сил и знаний в области приобщения людей к прекрасному, но получалось у неё это плохо. Порой у Светланы складывалось ощущение, что не тянулся народ к культуре... А может быть это властная установка была такая, не рваться в этом направлении вперёд: образованный и культурный член общества не очень-то позволит облапошить себя блеском мишуры гламурных посиделок и песнопениями разнообразных «народных» и «заслуженных», так же как и не поддастся убеждениям  бодреньких  речитативов новостей телевизионных программ. Участие государства в повышении культурного уровня своего населения как было, так и оставалось минимальным. Работу в бюджетной сфере, соответствующую полученной специальности, подобрать было практически невозможно. А на фасадах зданий и на высоких добротных заборах тем временем среди кучерявившихся разноцветьем граффити пышным цветом распускались всевозможные нецензурные похабности, написанные сплошь с  ущербной орфографией.

     Некоторое время она перебивалась подачей частных уроков: вначале репетиторствовала отстающим школьникам по русскому языку, затем подвернулась возможность давать  уроки музыки. Но всё это казалось зыбким и временным, а хотелось уже достичь в своей жизни чего-то основательного и постоянного. Тут вдруг удача улыбнулась ей: она вытерпела показавшийся ей  унизительным своими вопросами кастинг  и начала преподавать в престижной частной школе, где обучались сыновья бизнесменов средней руки.

     Хоть «рука» у бизнесменов считалась и средней, но  детишек подвозили к школе личные водители их родителей в сверкающих автомобилях последних моделей. Все ученики были одеты в однообразную форменную одежду, но сшитую каждому индивидуально в различных пошивочных ателье: у каждой модели имелись свои неповторимые отличия. У кого они выражались  в форме лацканов пиджака, кто щеголял с причудливым хлястиком на пояснице, но издали в одной цветовой гамме все смотрелись одинаково.

     Особенно умилительно выглядели первоклашки в своих малоразмерных костюмчиках, напоминающие лилипутов в цирковом представлении. Их Светлана обучала пению и рисованию. Они, как все малолетки, не испорченные ещё окружением, были милы и непосредственны:

     - Светлана Васильевна, а каким карандашом рисовать рыбу в пруду? Она же там невидимая.
     - Помогите мне пожалуйста, у меня Кулешов сдёрнул галстук, а я сам завязать не могу...
     - Волков, не ори мне неправильно песню в ухо, а то я Свете Васильевне пожалуюсь!

     Проведение уроков у самых маленьких воспитанников было самым любимым занятием у Светланы. Она с интересом наблюдала за различиями, которые проявлялись у мальчиков с их взрослением. В средних классах ангельская кротость и сострадание малышей сменялись на стремление познать суровую действительность жизни. Но тут уже частенько проявлялось вмешательство в воспитательный процесс влияния негативного примера родителей:

     - Петренко, что ты нам можешь рассказать о творчестве американской художницы Лесли Харрисон?
     - Она очень похоже изображает животных на своих картинах. Они у неё получаются как живые, они добрые и их хочется потрогать и погладить... Но Светлана Васильевна, ведь в настоящей жизни они же другие? Я смотрел по видео, как ягуар догоняет антилопу, валит её на землю и рвёт ей горло...
     - Постой, Славик. Тебе что, дома разрешают смотреть такие фильмы?
     - Так я это смотрю вместе с папой, когда он их смотрит...
     - И как часто это происходит?
     - Ну, обычно вечерами по выходным, когда папа выпьет пива: он включает канал о жизни диких кошек в Африке и смеётся над тем, как антилопа драпает от хищника. Он говорит: интересно, о чём думает в такие минуты эта коза?... Потом он засыпает, а я смотрю дальше...

     Тут Светлана решила, что в свой голос в воспитательных целях нужно добавить немного официальности:
     - Вячеслав, я думаю, что вам ещё очень рано увлекаться созерцанием такого кинотворчества. Вы не смогли бы попросить вашего папу зайти в школу или позвонить мне по телефону?
     - Светлана Васильевна, я попрошу, но он не станет этого делать. То же самое просила на прошлой неделе Галина Ивановна, по математике, но он сказал, что не может тратить своё время на пустые разговоры, ему деньги делать надо. И ещё он сказал, что каждый сам до конца должен выполнять свои обязанности: он — платить за моё обучение, а школа — учить как положено.

     Светлана бывала уже не в первый раз обескуражена такими оборотами дел, но продолжала бороться за нравственность подопечных:
     - Славик, давай с тобой рассуждать так: ведь настоящее искусство призвано воспитывать в человеке доброту, искренность, ответственность перед другими... Верно?
     - Верно...
     - Вот видишь... И  Лесли Харрисон в своих работах хочет показать нам всю красоту этих диких и домашних животных, стремится пробудить у нас любовь к окружающей нас природе, восхитится изяществом и очарованием представителей её фауны. И мы, глядя на её прекрасные картины, проникаемся добротой к изображённым на них  персонажам, желанием защитить их мир, их среду обитания. Так ведь?
     - Так. Но папа сказал, что хорошо бы съездить в Африку на сафари, пострелять носорогов. И он обещал меня туда взять, когда вырасту. А ещё он сказал, что если не будешь рвать горло ближнему, то когда-нибудь он сожрёт и тебя...

     Но труднее всего было со старшеклассниками. Первое время при её появлении в аудитории они все как один демонстративно пялили глаза на то, что находилось  у неё ниже поясницы, изредка поднимая взгляд на уровень её груди. Она понимала, что это издержки не совсем верного и продуманного решения по раздельному обучению, когда на протяжении всего процесса юношам не хватало присутствия сверстниц; и эту нехватку они компенсировали проявлением излишнего внимания к физиологии молоденькой преподавательницы. Но она придумала на какое-то время переключать их интересы с плотоядного разглядывания натуры на оценку  высокохудожественного платонизма стихами,  с помощью сонетов Петрарки.  Особенно их завораживала его поэзия, обращённая к памяти  угасшей любимой, поражающая силой неумирающего чувства и бесконечной скорби о её потере. Непривычно притихнув, опустив подбородки на сложенные на учебных столах руки, они напряжённо вслушивались в негромкое Светланино декламирование:

«Ты красок лик невиданный лишила,
Ты погасила, Смерть, прекрасный взгляд,поэта.
И опустел прекраснейший наряд,
Где благородная душа гостила.
….........................................................
Но, к счастью, утешенье вновь и вновь
Приносит мне владычица моя -
В другие утешенья я не верю.
И если б свет и речь Мадонны я
Мог воссоздать, внушил бы я любовь
Не то что человеку - даже зверю.»
(Петрарка, сонет CCLXXXIII )

     Но занятия заканчивались, слушатели с шумом и гомоном вываливались на улицу, а там только господь бог знал, какими принципами они руководствовались в дальнейшей своей повседневной жизни.

     Не все отцы её воспитанников придерживались того же мнения, что и папа Славика Петренко, для которого встреча со Светланой Васильевной была нежелательным элементом исполнения его родительских обязанностей. Однажды двое глав семейства, приехавших специально для этой цели и будучи сами за рулём, в споре, кому из них выпадет честь подвезти Светлану после работы домой, а может быть с её согласия и ещё куда-нибудь, устроили перед зданием школы автородео. Вначале обоюдные повреждения были нанесены их железным коням, а затем уж дело дошло до личного поединка с полным контактом их владельцев. Драчунов вовремя разняли, но зияющие шрамы на их авто зацепили за душу законных супруг: тем не составило особого труда прояснить, при каких обстоятельствах был нанесён урон нажитому имуществу. И хотя Светлана не имела к инциденту ни малейшего отношения — она даже не успела к моменту  потасовки  покинуть учебное помещение и выслушать заготовленные для неё предложения — женская родительская молва уже приписала ей целый ряд романов и сонм соблазнённых мужей. Светлана была на очень хорошем счету, но владелец школы ничего не мог противопоставить претензиям своих содержательниц: ей пришлось уйти.

     ...Ещё полгода скитаний по частным урокам, и вот, наконец, тихая гавань — агентство по туризму. Пусть не по профилю, зато спокойно и надёжно...

     Домой Светлана вернулась в восьмом часу.  С заливистым лаем под ноги бросился разношерстный пёс Митрофан, подбрасывая вверх её домашний тапок. Мама уже ждала её с ужином.

     Они расположились в гостиной. Они всегда ужинали в гостиной за отживающим свой век большим круглым столом, накрытым белой скатертью. Под этим самым столом маленькая девочка Света устраивала себе воображаемое жилище, раскладывая своих кукол спать на приставленные к столу стулья. Тогда ещё с ними был папа. Они любили вечерами втроём собираться за этим столом, и после вечернего чая расставляли на карточках бочонки лото или же со смехом стучали костяшками домино... А может и просто так сидели: папа читал газету — он редко смотрел телевизор, мама вязала в кресле, а Света рисовала цветными карандашами портреты своих кукол.

     ...А потом папы не стало... Говорят, что он бросился за маленькой девочкой, вдруг выскочившей за убежавшим мячом на дорогу прямо под колёса самосвала. Девочка осталась жить, а вот папа... С тех пор Светлана  стала замыкаться в себе и сторониться незнакомых людей, проводя всё своё свободное  время наедине с книгами, или же давала волю воображению, нанося акварельные мазки на белоснежный лист ватмана.

     Мама на мельхиоровом подносе принесла густо пахнущую борщом супницу. Они всегда ели вечером жидкую варёную пищу — мама говорила, что для желудка раз в день это просто необходимо. Мама хорошо готовила. Она всё делала добротно и хорошо, и старалась научить этому Свету.

     - Как сегодня прошёл день? — спросила она, приступая к вечерней трапезе.
     - Как обычно. Посетителей было мало — не сезон.
     - А что же Египет, Эмираты?
     - Дорого, мама... Да и неспокойно сейчас там.
     - Да, неспокойно... Во всём мире сейчас неспокойно. — согласилась мама, разливая борщ по тарелкам — Как же сейчас нужна каждому уверенность в надёжности своего очага и  крепкости тыла! Ты знаешь, доченька, я очень стала переживать за твоё будущее...
     - Мама, ты опять за своё!
     - Не перебивай... Когда мы с твоим отцом познакомились, я была ещё совсем юной девчонкой, от трамваев в городе шарахалась. Поступать в медицинский приехала из угла медвежьего на Енисее... Ни знакомых, ни родни — одна, как месяц на небе. И что бы со мной стало, если бы мой Васечка не приметил меня с бусырями моими на вокзальной площади...
     - Бусыри? А что это такое?
     - Да это я наше деревенское слово вспомнила. По чемодану в каждой руке да рюкзак за плечами — вот что такое были мои бусыри. Пропала бы я здесь одна, да вот ведь, послал мне господь человека хорошего. Приютил, помог на первых порах, пока всё понемногу образовалось... Ну а дальше, как замуж за него я вышла, то тут уж совсем уверенно стала себя в жизни ощущать. Настолько уверенно, что решили мы с Васечкой и тебя завести... Вот и тебе пора бы в жизни на плечо мужское опереться, а то вижу, что треплет тебя жизнь, как ветер берёзку в поле одинокую...
     - Мама, да ты ведь ребёнком почти была, а я видишь — и с образованием, и с жилплощадью... И потом ведь ещё у меня есть ты!
     - Ох, Светка! Кто знает, сколько мне осталось... Мне бы хоть до внуков дотянуть, поглядеть на них. А что до возраста нашего, то тогда ребёнка одного в жизнь выпустить было много безопаснее, чем сейчас взрослому по улице ходить. Какой видный был парень, этот твой математик! И что вы не поделили?
     - Мама, он наверняка был хороший, но уж очень нетерпеливый: захотел многого и сразу...

     Сидящий под столом Митрофан зашевелился и положил лапу на Светино колено. Он знал, что в присутствии мамы ему ничего не обломится — еда только из своей миски! — но под стол залез на всякий случай: а вдруг? Тем временем у его хозяек утоление вечернего голода завершилось, перешли к чаю.

     - Знаешь, дочка, мы конечно воспитывались более строго, особенно девушки. И преждевременно допустить к себе слишком близко мужчину боялись не только из-за пересудов и позора, но и по другим соображениям. Мужчина — он как птица певчая: на свободе самочку углядит — трелями зальётся. Сладко слушать эти трели... А захочешь его изловить да в клетку, чтобы до конца жизни каждое утро любезные песни тебе насвистывал — так если повезёт, то изловишь. А у него вдруг от несвободы охота петь пропала — ему для песен воля требуется, да и самочек разных для вдохновения ему видеть необходимо. Что же, самой тогда в клетку к нему лезть и заставлять чтобы пел? И просидеть там в этой клетке, мучая себя и его, до конца дней своих, глядя вместе с ним на проходящую мимо жизнь сквозь прутья её железные? Нет уж, вернее будет не певцов голосистых дверцами клетки сладкими заманивать, а лебедя своего дождаться: тот хоть и петь не умеет, зато если опустится рядом, то всю жизнь с тобой крыло в крыло будет...
     - Правильное у вас было воспитание... — немного подумав, согласилась Светлана.
     - Да уж... Только глядя на ваши нынешние нравы, думается что с таким воспитанием мы бы сейчас все в девках пооставались. Может воспитывать нынче надо по другому?Может и блюсти целомудрие своё теперь себе во вред?
     - Нет, мама. Во-первых, перевоспитывать меня уже поздно. А во-вторых, я бы хотела найти такого, каким для тебя был папа...
     - Да... Таких как папа и в наши-то времена было не густо, а уж сейчас... — махнула рукой мать — Ну вот скажи мне: неужели за всё время ни одного, чтобы по душе, чтобы вдруг потянуло к нему, не встречала? Неужели перевелись все?

     Светлане вдруг вспомнились сегодняшние влюблённые и тот мужчина, что звал её в океанские просторы, и она улыбнулась:

     - Да есть они, но только не про нашу честь.
     - Ох, Светка, Светка! — вздохнула мама — Ну да ладно, иди, отдыхай. Вижу, устала ведь. Иди, я сама тут приберусь.
     - Спасибо, мам. — поблагодарила Светлана, поднимаясь из-за стола. Она и впрямь немного устала, но в душе у неё уже распаковывался пакет с вирусом ожидания чего-то необычного и хорошего.

                *****
    
     Первые дни после пробуждения Айгуль не стала уводить малышей далеко от логова — уж очень слабы были их косолапые конечности. Да и сама она ещё нетвёрдо стояла на лапах после долгой лёжки. Они бродили в окрестностях пещеры, выбирая оголённые от снега места, где уже начинала зарождаться растительная жизнь. Набухшие почки низкорослой берёзы и ольхового стланика послужили для медведицы первым источником зелёной пищи в наступившем году. Но этого было для неё явно мало: ведь кроме восстановления своих сил нужно было давать молоко детям. А медвежата подбегали за питанием каждый час — у них на ознакомление с новой действительностью также уходило много энергии. Острым нюхом Айгуль пыталась учуять запах вмёрзшей в снег прошлогодней падали, но тщетно: либо в эту зиму здесь никто не умирал, либо трупы уже успели подобрать вездесущие койоты. Выручали только извечные спасители всех медведей в голодный весенний период — побеги молодой черемши, пробивающиеся зелёными островками по берегам ручьёв.

     Алпан с Жакуем не обращали никакого внимания на вегетарианское поедание матерью зелени, их интересовало только молоко в её титьке. Зато послушная Зекия пыталась повторять все движения матери: так же, как и медведица: она ухватывала сноп побегов  своими маленькими челюстями, отрывала его от корней и тщательно пережёвывала. Айгуль подбадривала её одобрительным урчанием.

     Зато когда им удалось обнаружить большой муравейник, то тут уж в его разорении участвовали все: трудягам-муравьям не повезло — их родовое гнездо было разграблено в считанные минуты. Коренья так же явились предметом заинтересованности всех медвежат: мать их находила, указывала место, а уж передними лапами в раскопках орудовали малыши.
Однажды им повезло обнаружить гнездо бурундука и с десяток мышиных нор. Добыча была невесть какая, но Айгуль была удовлетворена тем, что малыши начали приобретать охотничьи навыки. На ночную лёжку все возвращались обратно в пещеру.

     Прошло пять дней. Айгуль знала, что здесь, наверху, им не прокормиться. Нужно спускаться вниз, в долину. Там много пищи, там на берегах широких рек и голубых озёр сейчас проросли целые заросли сочной осоки. Там водится очень много мелкого зверья, а если будешь очень голоден, то вполне можно завалить и лосиху с детёнышем. Скоро на перекатах горных рек начнёт выпрыгивать из воды краснобокий лосось — верх ожиданий всякого медведя. Можно так же подойти к океанскому берегу и во время отлива хорошо покопаться в донной полосе в поисках моллюсков... Да, настало время отправиться вниз.

     Выстроив свою косолапую команду в шеренгу, наградив при этом шлепком Алпана за его неусидчивость, Айгуль дала понять медвежатам, что путь предстоит неблизкий и что держаться надо вместе. Умница Зекия, кажется, всё сразу поняла и пристроилась в хвост матери. Непонятливый Жакуй дурашливо таращил глазёнки, но последовал примеру сестры. Один непоседа Алпан, то опережая процессию, то отставая от неё, упрямо нарушал строй.

     …Айгуль со своими медвежатами спускались всё ниже и ниже. Она хорошо помнила свою медвежью тропу: уже восемь лет ей приходилось спускаться по весне и взбираться вверх здесь по осени. По мере их продвижения потоки горных ручьёв становились шире и полноводнее; ольховый и берёзовый стланики всё выше и кустистее, на них округлыми каплями набухли почки, готовые в любую минуту выстрелить зелёным листком. То тут, то там зеленели островки свежей травки, но это была ещё не та весенняя закуска, ради которой можно было бы прервать своё путешествие вниз. Медвежата, озираясь по сторонам, послушно следовали за матерью. Снежные наносы закончились, и грязно-белые их остатки  лежали лишь только в затенённых складках местности. Идти стало легче. Время от времени кто-либо из медвежат издавал крякающий, как у весеннего селезня, звук, и тогда медведица останавливалась. Медвежата мигом обступали её и тянулись к соскам: каждый к своему. Начиналось время перекуса.

     Так они шли долго. К вечеру Айгуль немного устала, да и медвежата притомились, их ещё неокрепшие лапы время от времени начинали цепляться одна за другую, и медведица решила: пора устраиваться на ночлег. Выбрав старый поваленный кедр, она задумала обосноваться под его вывороченными корнями: спина будет защищена от неожиданностей, а что появится спереди — так это она во-время сможет обнаружить. Выстлав землю еловыми ветками, она улеглась на бок, чуть разведя в сторону лапы. Медвежата тотчас юркнули во вновь образованное убежище и засопели носами. Медведица бережно сомкнула лапы, заботливо укрыв ими уставшее потомство. Получилось весьма неплохо.

     ...Ночью Айгуль спала спокойно. В дрёме ей виделись заливные луга, буйно поросшие сочной осокой и цветущим дудником, розовые потоки бегущих рек, раскрашенные боками идущего на нерест лосося, и свои подросшие детёныши, безмятежно валяющиеся в изумрудной зелени разнотравья.
      До долины оставалось два дня пути...
      
                *****
    
     Сергей проснулся поздно. Да и как тут суметь пробудиться ко времени начала телевизионной «Утренней почты», когда всю ночь беспрерывно кувыркались с Вероникой: и на кровати, и на столе, и на узком подоконнике в кухне, и ещё бог знает где в самых разнообразных позах. Похоже Веронике очень нравился весь этот фанатизм. Сейчас она, кажется, дремлет, уткнув нос ему в плечо. Он осторожно потянулся, опасаясь нарушить её сон. Ноги ныли от испытанного ночью напряжения, хотелось встать под контрастный душ и после взбодриться чашечкой «арабики», запивая густой аромат прожаренных зёрен холодной водой.

     «Возьми вот такую в жёны, так и до сорока лет не дотянешь» — усмехнулся он, прокручивая в памяти  их ночной марафон. «А с другой стороны: что ещё мужику от женщины надо, пока он ещё молодой и в силе? Все матримониальные отношения держатся на этом. И девочка ночью выкладывалась по полной, без увёрток.  Вряд ли кто из моих былых посетительниц мог бы выдержать такое...». Вспоминая своих прежних пташек, порхавших по его спальне, он задумался.

     «Вот чего они все от меня ожидали, на что рассчитывали? Ведь не жирной же для себя добычи искали. Снимал  я их не в пафосных клубах, не на вечеринках олигархов: простые, обычные увеселения, доступные человеку, способному позволить себе потратить пару сотен баксов на себя и на девушку, которую собираешься «танцевать». Да и девушки-то все прекрасно понимали, на что шли ради угощения и  в предвкушении вечернего драйва: неопытных старался не трогать. Не люблю я возиться с молодняком: косметики никогда не наложит в меру — обязательно потечёт когда-нибудь её тушь по немерянно отшпатлёванным кремами и пудрами щекам, багровая помада разнесётся вокруг рта, как будто это перед тобой только что напившийся крови вурдалак... Да и привезёшь домой такую — и что с ней делать? Заманерничает: ой, я не этого ожидала, ты меня не так понял... Ну а после происшедшего — обязательные сопли и пьяные слёзы, всю ночь рассказы про первую школьную любовь, про разбитые чувства... Да и от секса удовольствия никакого — всё равно что джигиту скакать по степи на недоросшем худосочном жеребёнке...

     ...Да, постарше и поопытнее — это то, что мне всегда было надо. Эти представляли, на что шли. Да и у самих, небось, между ног тоже горело... Тут уж и с формами телесными, и с энтузиазмом  было всё в порядке. Но вот только почему-то на утро  как-то искательно заглядывали в глаза, как будто хотели узнать  ночью неспрошенное, но всё не могли на это решиться... Всё пытались взглядом вопрос сформулировать... Те, что посмелее, всё же неуверенно интересовались о возможности следующей встречи, но желания назначать её у меня почему-то никогда не возникало. Не нужны мне были все эти заморочки.

    Вот Вероника — совсем другое дело. Она в этом отношении до крайности бесшабашная. Порой мне кажется, что потрахаться для неё — это самое главное дело в жизни...»

     Тут Вероника зашевелилась и открыла глаза.

     - Милый, ты давно проснулся?
     - Нет, не очень. Доброе утро.
     - Доброе... Ой, я сейчас сварю кофе, дай только пописаю...
     - Не спеши, у нас целых два дня впереди.
     - И правда...

     Она встала с постели, подошла к окну и раздвинула шторы. Утренний свет залил комнату,  её тело на контрасте с фоном окна потеряло чёткость изображения деталей и виделось резко очерченным силуэтом. Силуэт напоминал породистую виолончель, сделанную средневековым мастером: узкие плечи верхней деки плавно переходили в женскую талию. Талия не была слишком тонкой и точёной: в меру крепкая, она говорила о способности её обладательницы свободно переносить любые нагрузки как при предавании любовным утехам, так и при вынашивании их плода. Спутница с такой крепкой талией всегда сможет выдержать опору на её плечо, когда вдруг ненароком оступишься. Широкие округлые бёдра, так же, как и нижняя дека инструмента, свидетельствовали о главных достоинствах их носительниц: у виолончели там прятались все таинства рождаемого и  издаваемого звука, ну а у женщины... У женщины говорить о значении её бёдер, думаю, излишне.

     Подняв руки вверх и привстав на носки, Вероника глубоко потянулась. Изломанные в локтях линии рук с разведёнными пальцами напомнили два длинных побега, устремлённых к солнцу, с цветками-зонтиками на концах. Рассыпанные по плечам русые волосы словно бахрома отцветающего гименокаллиса обнимали тело этого диковинного растения.

     Она встряхнула головой и опустилась на пятки. У окна спиной к нему вновь стояла манящая женщина и Сергей опять ощутил прилив накатывающегося желания. Словно почувствовав это, Вероника повернулась к нему. Два припухших соска её упругой груди нацелились ему в лоб, словно дула двух револьверов; следом в него выстрелили протяжные автоматные очереди из зрачков её серых глаз. Не в силах более сдерживаться, он запрокинул вверх руки, запросив пощады. Снайпер крадущимися движениями пересёк линию фронта, чтобы убедиться: цель сражена.   И всё опять у них завертелось, как и прежде, ночью...

     За завтраком, если можно так назвать первое утоление голода, происходящее во втором часу пополудни, она вновь как бы невзначай вернулась к прежней теме разговора.

     - Так всё же расскажи мне немного о себе: кто ты, что ты...
     - ...С кем ты... — продолжил Сергей.
     - С кем ты я, допустим, уже догадываюсь — рассмеялась Вероника.
     - Удивлён твоей проницательностью. А не боишься ошибиться?
     - Нет, сегодня не боюсь. Но всё же не уходи от ответа.
     - Начать с места рождения или с паспортных данных?
     - Начни с родителей. Кто они?   

     Сергей на секунду задумался: продолжать ли далее словесный пинг-понг или уже приоткрыть ей что-нибудь. Затем решился на второе.

     - Я с семи лет жил с мамой, она занималась, в основном, моим воспитанием...
     - А что случилось с отцом?
     - С ним ничего не случилось. Он у меня  очень ценный ответственный работник. Причём, не занимая никаких видных ответственных постов,  всегда был нужен людям, которые на этих постах находились. Их интересовали его знания, ум, опыт, интуиция... во времена моего детства на службу он ходил то в Кремль, то в Госплан, а сейчас иногда посещает Белый дом на набережной, но большую часть времени проводит у себя в Дарьино. Сейчас те, кому он нужен, сами к нему едут.
     - Так он что, бизнесмен или консультант?
     - И то, и другое. Но своим бизнесом он сам не занимается, на это у него есть другие люди.
     - Что же он тебя не привлекает? Обычно всё передаётся от отца к сыну.
     - Видимо не доверяет, думает не потяну.
     - И тебя это не заедает?
     - А чего тут заедать? У меня есть своя работа, я с ней справляюсь, содержание моё неплохое...
     - А перспективы?
     - Что ты всё выпытываешь? Замуж за меня собралась? Так я ещё не нагулялся.
     - Заметно, что не нагулялся... А с замужеством и я пока не спешу.

     Запищал кофейный агрегат, извещая, что он выполнил свою работу.

     - Так ты, значит, у нас нефтедобытчик? Это у тебя с детства призвание к романтике сибирских скважин?
     - Нет, это уже потом... Вообще-то я хотел МГИМО закончить.
     - Что же помешало? Недостаток в блате при поступлении?
     - С этим был полный порядок, у отца и сейчас связей выше крыши.
     - Так что тогда?
     - Он мне рассоветовал. У него чутьё: он видел пределы моих способностей в карьерном рвении, поэтому решил направить меня туда, где всё решают деловые качества материального плана.
     - Да, практичный у тебя папа. Из основательных мужчин. Уж если и выходить замуж, то только за такого. Жаль, разница в возрасте мешает...
     - Не факт. Тебе сейчас сколько?
     - Двадцать семь.
     - Ну, его нынешней жене всего лишь на пять лет больше.
     - Ух ты!
     - Вот так!

     Кофейная часть завтрака завершалась. Вероника принялась закладывать посуду в моечную машину.

     - И всё же жаль: дипломатом ты бы сейчас по всему свету колесил...
     - Дипломатом надо сначала стать. Само по себе обучение этот статус не гарантирует. А что касается целей повидать мир, то такая возможность у меня недавно была, и я думаю, что она не последняя.
     - Да? Это когда же? Расскажи.
     - Полгода назад. В нашу компанию поступил запрос из Штатов на специалиста по нефти. Они там на Аляске проводят мониторинг: правительство прорабатывает поручение Обамы заморозить на неопределённый срок всю добычу нефти на шельфе и её разведку на полуострове. Ну а для большей весомости выводов требуется участие иностранных специалистов.
     - Ну и почему ты здесь сейчас?
    
    Сергей задумался, как ответить. Ему совсем не хотелось рассказывать постороннему пока человеку о болезни мамы, об одолевавших  её частых приступах астмы, о его тогдашних постоянных страхах за её состояние. Врачи предрекали грядущий переход болезни в астматический статус. Сергей все ноги избил и истерзал душу в поисках вариантов лечения. Как всегда, помог отец. Несколько звонков нужным специалистам вмиг решили проблему: маму поместили в отдельную палату санатория «Подмосковье» со строжайшим наказом персоналу: лечить, а не заниматься шарлатанством. То ли это воздействие возымело успех, то ли санаторий в самом деле отличался эффективным лечением, но мама пошла на поправку. Сейчас ей приходилось носить с собой ингалятор для постоянной профилактики и какие-то ампулы со шприцами — на всякий экстренный случай.

     Глядя на кошку Аксюту, шакалившую по своим мискам, он ответил:

     - Да вот, пришлось отказаться: этого хвостатого члена семьи не на кого было оставить.
     - Ты это серьёзно?
     - Серьёзней некуда.
     - Да ради такого случая я бы … Я бы всех знакомых на уши поставила! Я бы в любой приют её засунула! Да я бы просто её … усыпила!

     Сергей оторопел:

     - Ты что, в своём уме?

     Вероника расхохоталась:

     - Конечно же нет. Последняя мера — это неудачная шутка.
     - Ты уж больше так не шути, а то я буду всерьёз опасаться за жизнь Аксюты. Ещё сдашь её без меня каким-нибудь корейцам на плов рисовый.
     - Не переживай, мы с кошкой твоей уже дружим. Правда, Аксюта?

    Аксюта уставилась на неё своими голубыми глазами-блюдцами, но ничего не ответила.

     - Ну и что же дальше, обошлись америкосы без нашего специалиста?
     - Туда поехал мой друг и коллега, Феликс. Мы с ним постоянно в контакте, скоро он возвращается.

     Они перешли в гостиную и уселись на диване, вытянув ноги, переваривая завтрак и отдыхая от вчерашнего. Она спросила:

     - А почему расстались папа с мамой?

     Сергей и сам не был уверен в истинности своей версии, но постарался коротко объяснить.

     - Мама очень домашний человек, а папа всё время жил на острие событий. Ему был нужен постоянный впрыск адреналина. В конце концов они устали друг от друга и приняли такое решение.
     - И что, вы контактируете между собой?
     - Как видишь. Отец постоянно интересуется её здоровьем, помогает при всякой беде. Она поздравляет его со всеми праздниками, которые они раньше вместе отмечали. Ну и у меня с ним нормальные отношения.
     - А с его молодой женой?

    Тут кошка сделала кульбит из кресла, где сидела прислушиваясь к их беседе, и бросилась ко входной двери, в замке которой заслышался поворот ключа. Вероника вопросительно взглянула на Сергея, он пояснил: — Это мама пришла, — и с интересом ждал её реакции. Она ничуть не смутилась, только слегка поправила причёску, глядя на своё отражение в стеклянной дверце шкафа-серванта.

     Сергей вышел в коридор встречать. Принимая у мамы пальто, он негромко предупредил её:

     - У нас сегодня гостья.
     - Да? — удивилась мама — И кто же?
     - Её звать Вероника.
     Мама чуть дольше, чем следует, постояла у зеркала, приводя в порядок своё раскрасневшееся с мороза лицо, и вошла в комнату. Вероника поднялась ей навстречу.

     - Ну здравствуйте! Наконец-то я увидела в этой квартире женщину. Что ж, давайте знакомиться, я Вера Павловна.
     - Здравствуйте, мне очень приятно. А я Вероника.
     - Какое необычное имя! Я вот просто Вера, а у вас оно звучит длиннее.
     - А у меня родители при выборе имени долго спорили: мама хотела чтобы я была вашей тёзкой, а папа настаивал на греческом — Олимпиада, Пенелопа, Артемида... Он у меня с детства  мотивами древней мифологии заражён. Вот к маминому варианту добавили Нику — имя богини победы — и получилась я!

 Мама рассмеялась:

     - Надо же, какие изобретательные люди ваши родители! Как они сейчас?
     - Спасибо, живы-здоровы.
     - Ну и слава богу! Вы обедали?

     Молодёжь переглянулась:

     - Ну, в некотором роде... — ответил за обоих Сергей.
     - Что значит «в некотором роде»? Обедать надо как положено: первое, второе и третье... А иначе какой же это обед? Что там у тебя в кастрюлях, Серёжа? Дай пойду проверю.
     - Мама, ты не беспокойся, мы сыты. Мы совсем недавно поели. А ты как?
     - А я бы чайку попила с дороги.
     - Тогда вы тут побеседуйте, а я пойду быстренько для тебя чего-нибудь организую.
     - Только ты не забудь о моей диете. У меня ведь астма, милочка — добавила она, обращаясь уже к гостье.

     Сергей, облегчённо вздохнув, отправился на кухню. Он и в самом деле не мог выбрать подходящую манеру поведения при встрече этих двух женщин — авось сами найдут темы для общения. На кухне он нарочито долго гремел посудой, сервируя поднос для чая. Наконец этот набор был сформирован и он торжественно вынес на подносе заварочный чайник с зелёным чаем, блюдце с сушками и розетку со сливовым вареньем. Всеми этими продуктами мама сама заранее затаривала сусеки у сына, чтобы иногда перекусить в гостях, не нанося вреда своему здоровью. Вероника пододвинула к маме низкий журнальный столик и расстелила на нём салфетку. Они уже успели поговорить и что-то между собой обсудить.

     - А чем же вы собрались у нас в столице заняться? — спросила мама, принимаясь за чай с сушками
     - Меня привлекает модельный бизнес. Я у себя в городе несколько раз участвовала в конкурсах, и небезуспешно. — Последнее добавление было явно адресовано Сергею. —  Приобрела кое-какой опыт, теперь хочу попробовать себя на большом подиуме.
 
     Сергей вдруг поймал себя на мысли, что за всё время общения с Вероникой он не удосужился даже спросить у неё ни о том, откуда она, о роде её занятий, ни о её  родителях... Ему стало стыдно за свою невнимательность к девушке, с которой у него уже несколько дней были тесные отношения. «Ах ты, козёл бесчувственный, — корил он себя, — бычок похотливый. Ничего, кроме как наскоро перепихнуться, тебя в женщине не интересует. Правильно мама  говорит: жениться тебе пора, извращенец, может тогда ты, наконец, успокоишься и мама не будет удивляться присутствию женщины в твоей квартире. А то она приходит не в то время, когда их тут целая картинная галерея».

     Когда он отвлёкся от истязания себя самокритикой, то обнаружил, что мама уже покончила с чаепитием, а Вероника куда-то засобиралась.

     - Куда? — спросил Сергей — У нас же планы на эти выходные.
     - Извини, мне надо отлучиться. Я совсем забыла: сегодня консультационное занятие по предстоящему кастингу, а я уже опаздываю.

     Распрощавшись с мамой, она пошла одеваться. Когда Сергей подавал ей пальто, она шепнула ему: «К вечеру вернусь. Позвоню позже». И выскочила в коридор подъезда.

     Сергей вернулся в комнату. Мама уже приступила к проверке соблюдения ею установленного порядка в квартире сына. Он спросил:

     - Ну и как тебе Вероника?

     Мама неопределённо пожала плечами:

     - Пока не знаю. Уж очень она старается мне понравиться. Видишь ты: и бельё всё успела перестирать и перегладить...

     Сергей хмыкнул и пошёл к компьютеру.

    Вероника вернулась поздно, когда мама, уже наведя порядок в жилище у сына на свой лад, успокоенная отправилась восвояси. Сбросив свой полушубок из меха белого полосатого енота, она прижалась к Сергею озябшим телом, передавая ему принесённый прохладный привет от февральского вечера. Он стоял, обняв её, и прислушивался: то к  постепенному оттаиванию в тепле комнаты её щёк и ладоней, то к журчащему потоку её рассказа о заботах прошедшего дня, то к нарастающему возбуждению её тела, которое резонансом своих колебаний вызывало ответную дрожь всего его организма. Она, понизив голос, произнесла:

     - Я ужасно хочу есть. Но ещё больше сейчас я хочу тебя. Выбирай, что ты раньше для меня сделаешь?
     - У меня не остаётся выбора после такого признания — прошептал ей на ухо Сергей, поднимая её на руки и унося в спальню...

     ...Потом они ужинали тем, что успела приготовить мама. Приглушённый свет лампочек, встроенных в мебель кухни, светлые в цветочек гардины, обрамлённые затейливыми рюшечками, тихо падающие хлопья снега за тёмным окном — всё это создавало ощущение надёжности и спокойствия. Дополняла их уют кошка Аксюта, свернувшись серым клубком на коврике под окном у радиатора отопления, спрятав усатую мордуленцию в совокупность своих мохнатых лап с пушистым хвостом. Сергей спросил:

     - Ника, я ведь почти ничего о тебе не знаю. Вот мама даже за первые десять минут вашего общения узнала больше, чем я за всё проведённое с тобой время. Пришла пора исповедаться, дочь моя!
     - Что вас, батюшка, интересует? — в тон ему, смеясь, ответила Вероника — С какого места начинать каяться?
     - Ну, положим, твои грехи в этой обители и для меня, и для всевышнего тайны не представляют. Рассказывай о сотворённых тобой ранее. До того, как;  до того... Откуда явилась нам, красавица?
     - Из Сибири я, отче, из града Новосибирска. Батюшка мой диаконом в храме православном служит, а матушка послушницей при божьей обители. Сама же я пешей в столицу прибыла, к ликам святым поклониться...
     - Да ладно, брось ты! В самом деле, что ли,  дьякон отец у тебя?
     - Нет, конечно.
     - А чего же заливаешь?
     - Так ты же первый начал. — рассмеялась Вероника.
     - А про Новосибирск?
     - А про Новосибирск — правда. Серёж, ну зачем ты это всё выпытываешь, разве это не восхитительно — быть близким с человеком, не зная о нём почти ничего: ни имени, ни фамилии, ни образа жизни — ни-че-го! Какая острота ощущений, когда предаёшься страсти с неизвестностью! В какую высь забрасывают чувства, когда нет груза обязательств перед партнёром!
     - Постой, но ведь ты сегодня утром постаралась всё обо мне расспросить!

     Вероника хитро улыбнулась:

     - Но ведь я же женщина, а все женщины любопытны, им простительно. Милый, не торопись, всё ты в своё время узнаешь...

     ...И она снова прильнула к нему, и он опять поплыл в её ласковые сети, одурманенный запахом её волос и жаром её тела...



                *****
    
     Сегодня был выходной, и ей нечем было себя занять. В таких случаях спасением от скуки была пусковая кнопка компьютера. Она садилась в кресло, ставила перед собой стакан сока и погружалась в бесконечные виртуальные дали сети. Вначале надо было просмотреть новости. Поскольку, как она полагала, политика — дело мужчин — то эту сторону повседневной жизни она пропускала, взглянув мельком, нет ли где поблизости войны? Войны у порга дома, слава богу, не наблюдалось, и она последовала дальше. А дальше надо бы уделить внимание светскому гламуру: кто с кем разошёлся, кто кого вывел в свет и в каком наряде; собираются ли Пугачёва с Галкиным заводить ещё одного ребёнка, новый особняк или новую собачку... Ну и конечно же, необходимо заглянуть на женскую страничку, где девчонки, будучи инкогнито, делятся с миром своими сокровенными тайнами и желаниями.

     «Как там поживают мои бабуинчики?». У «бабуинчиков» перемен не наблюдалось: мартышка по-прежнему мечтала о чём то своём, а шимпанзе продолжал рассматривать гениталии. Нет, всё же перемены там были: в конце её переписки с незнакомцем, что привёл сюда этого невоспитанного нахала, появилось новое сообщение. И хоть она ранее дала себе обещание с ним больше не связываться, любопытство взяло верх.

     «Доброго Вам утра, дня или вечера! Надеюсь, их не омрачили впечатления от увиденного на последней полученной Вами фотосессии? Я ожидал Вашего ответа, и, признаться, допускал, что она Вас введёт в гнев; но согласитесь — ведь какой экземпляр! Специально захочешь найти — не отыщешь! Так почему же Вы ничего не ответили: неужели так впечатлились, что слов не находите?»

     Далее шла более поздняя приписка: «Будете молчать — я это именно так и расценю».

     Она слегка возмутилась и, поддавшись этому чувству, набрала текст: «На Вашей фотографии для меня нет ничего интересного. А Вы со своей «гориллой» на пару, как я вижу, отъявленные вуайеристы!». С минуту подумав над написанным, она решилась нажать кнопку «отправить».

     Ответ пришёл незамедлительно: «Спасибо, я пополню свой словарный запас этим новым термином. Но признайтесь: не только нам с этим приматом доставляет удовольствие разглядывать такую красоту — слышите топот ног? Это в первые ряды зрителей уже рвутся, потирая ладошки и охваченные вожделением, толпы неистовых фанаток — опросите своих подружек по переписке, и Вы в этом убедитесь. Что и доказывает мою правоту: женщин в мужчинах в первую очередь интересует именно ЭТО».
     «Значит Вы совсем не знаете женщин. Размеры ваших отростков нас интересуют в последнюю очередь. Для нас гораздо важнее размеры совсем других мужских достоинств».
     «Каких же, к примеру? Рост, вес, или, может быть, кошелёк?».
     «Не прикидывайтесь непонимающим. В первую очередь доброта и надёжность. Я Вам уже об этом говорила».
     «Так ведь куда же ещё надёжнее? Взгляните: какая грудь! Барабан из похоронного оркестра, а не грудь! А бицепсы?! Вы видели где нибудь ещё такие бицепсы? Да за ним эта мартышка худосочная как блоха в танке защищена будет».
     «Ну а ум? Интеллект-то должен присутствовать?».
     «...Интеллект, говорите? А на кой им интеллект? В зарослях совокупляться?... Ох, простите, совсем забыл: эта же тема у нас табу!».
     «Вот именно! А что касается интеллекта, то это я про вас, про мужчин».
     «А у нас с интеллектом всё нормально. Вот у меня, кстати, «ай кью» семьдесят процентов!»
     «Я Вас поздравляю: семьдесят процентов — это граница, за которой начинается умственная отсталость!»
     «Что: правда?!... А я и не знал... Мне казалось, что семьдесят — выше среднего, а на сто я и не претендую».
     «Вот так люди и ошибаются.  Кстати, в отношении предмета нашего первоначального несогласия, тоже.»
    «Ну будет Вам! Кто старое помянет... Вот взяли бы да и подтянули мне мой «ай кью».
     «Это каким же образом?»
     «Ну, допустим, сводили бы меня в вернисаж, в филармонию, на кинофестиваль, наконец... Билеты я буду покупать».

     «Ишь, чего захотел!», — подумала она, набирая пальцами ответ. — «А потом опять всё сведёшь к хвастанию своими причиндалами?»

     «Правильно говорить: «на вернисаж», в речи это не так заметно, а в письме — уж очень глаз корябает!...»
     «Вот видите, какой я дремучий!», — подхватил он — «Со мной срочно надо начинать работать. Давайте обменяемся телефонами?».

     «Ну уж нет», — решила она — «вам только пальчик покажи — без руки останешься».

     «Вы что! Ни в коем случае!».
     «Почему же?».
     «Потому, что по номеру Вам будет легче обнаружить моё обитание».
     «Ну и что? Может, впоследствии нам будет даже полезнее встретиться наяву».
     «А вот это уж совершенно исключено!».
     «Да отчего?».

     Она немного подумала и написала: «Я Вас боюсь».

     В их переписке возникла пауза. Он соображал, как выпутаться из сложившейся ситуации. «Пожалуй, надо включить малый задний, иначе рыбка может соскочить».

     «Если Вы из-за той обезьяны, что под деревом, то простите меня: я начинаю сознавать —  картинка неуместна, поступил глупо. Обязуюсь впредь и навеки!»

     Тяга кого-нибудь повоспитывать заложена в природе каждой женщины, и у неё  она тоже присутствовала, причём в большом количестве. Ей невтерпёж было ответить на эти извинения своим назиданием, и получение такой возможности уже  приближало её примирение с оппонентом: «Неуместна не только картинка, неуместны все Ваши домыслы и высказывания о женщинах. Если у некоторых мужчин все мысли лишь и кружатся вокруг ваших любимых мест, то нам они, эти места, глубоко безразличны. И вообще: вслух рассуждать на такие темы любят только мазохисты, у которых не всё получается, и они своей похвальбой сглаживают переживания по этому поводу».

     Она посчитала, что этим упрёком намертво пригвоздила нахала к распятию раскаяния и он задумается, но к её удивлению ответ пришёл почти сразу. «У меня и в мыслях не было чем-то хвастаться, я просто высказал первое, что мне пришло в голову, и за что уже принёс свои извинения. А вот Ваши подозрения относительно моих переживаний совершенно беспочвенны — с этим у меня всё в порядке. И всё же я не понял: Вы меня простили или нет?».

     Её посетили противоречивые ощущения: с одной стороны мужчина поступил как джентельмен — сморозил глупость и сразу извинился. Но с другой — почему проявляет упрямство и не хочет объявить о своей полной капитуляции? Нет, надо его ещё немного подинамить. Надо обязательно добиться признания им моего полного превосходства в дискуссии. А заодно и доказать ему, что женские душевные ожидания  значительно сложнее этих низменных, пахнущих потом и пороком , мужских приставаний. Что всякая любовь — это в первую очередь высокий полёт души. А что это он там сказал о беспочвенности моих подозрений? Что, за ним очередь из девиц с облегчёнными  моральными нравами стоит?

     «Прощения Вы ещё не заслужили. Вы, как мне кажется, большой любитель совращать женщин. И если Вам это удаётся, то это совсем не говорит о Ваших талантах Казановы. Это свидетельствует лишь о том, что не те женщины Вам встречаются. А в поиске настоящей любви  надо бы остановиться на Вашем распутном пути и ждать её. Ждать и искать, искать и ждать. Вот тогда Вы, быть может, будете прощены и вознаграждены».
     «Мне за тридцать, я одинокий волк, целыми днями я тружусь, зарабатываю на жизнь, на будущее и на старость. Я здоров, с физическим развитием у меня всё в порядке. К будущей моей спутнице у меня ещё не сложились требования, и я ещё никогда и никем серьёзно не увлекался. По ночам приливы эрекции не дают мне заснуть спокойно. И что: по Вашему мне ничего другого, кроме мастурбирования не остаётся?».
     «Вот вы и опять сползаете в хамство».
     «Какое тут хамство, это чистая физиология! Не будьте ханжой, давайте говорить начистоту. Если вам, женщинам, природа сделала такой подарок, что вы, как амазонки, годами можете обходиться без мужского общества, то для нас такая ситуация —  как кара небесная. Вы считаете себя мудрее нас, может оно и правда так, тогда войдите в наше положение и не осуждайте. Нам просто необходима ваша помощь, чтобы выжить и сохраниться в урагане влечения этого инстинкта».

     Что это он такое говорит? Это что, отчаянное наступление на мои позиции? Ишь ты, заслал лазутчиков в тылы, на жалость давит: помогите, несчастные мы, мучаемся! А сам норовит верхом как на лошадь взгромоздиться и в кавалерийскую атаку. Видно фрукт опытный, знает все наши слабости. Но мы-то вас, молодой человек, уже раскусили, с вами надо быть очень осторожной.

     «В чём помочь-то? Неужели в том, чтобы стать очередной жертвой удовлетворения Вашего аппетита?».
     «Ну вот, опять я написал совсем не то, что хотел сказать. Про ту помощь, о которой Вы подумали — это я в общем понимании проблемы. А что касается меня лично, то поверьте, у меня наступил какой-то кризисный период. Я чувствую, что что-то в жизни надо менять. И хочется просто  поговорить по душам, исповедаться что ли. Как с попутчиком в поезде: чтобы ни он тебя, ни ты его в своей жизни потом больше никогда не встретил.

     Такая  откровенность её подкупила, и она подумала: нет, здесь надо  немного уступить.

     «Ну хорошо, если Вам сейчас позарез требуется духовник, то я могу им побыть некоторое время. Только предупреждаю: больше никаких Ваших глупостей о сексе!»
     «Очень Вам признателен. И всё же: мы не могли бы переключиться на телефонное общение? Ведь здесь мы рискуем оказаться на глазах у многих, а речь иногда заходит и о глубоко личном».
     «Даже не настаивайте, я же уже Вам ответила на этот вопрос. Всё, на сегодня довольно, до следующей связи».

     Откинувшись на спинку кресла, она размышляла: «Любопытный молодой человек. Интересно: чего он хочет? Полагаю, что в следующий раз он предложит мне свидание. Ну уж нет, мы выберем другой путь нашего общения, и пусть он помучается...»

     «Удачно я её подцепил на этот «ай кью»: вот и на беседу мы девушку раскрутили. Погодите, мадемуазель, дойдёт очередь и до разглядывания интересных мест мужского организма, я вас уверяю... Вот тогда и выяснится, кто из нас выиграл пари» — на другом конце происшедшего контакта потирал руки её собеседник.

                *****

     Распластавшись на зелёном ложе поросли луговой овсяницы, Айгуль, словно рачительная хозяйка, вывешивающая после зимы проветрить на воздухе залежалые вещи, грела под солнцем густой мех своей шубы. Подставляя под ласковые солнечные лучи попеременно все части своего могучего тела, она блаженствовала, чувствуя, как тёплый ветерок шевелит верхний шерстяной покров, а струи сухого воздуха просачиваются сквозь густой подшёрсток, изгоняя оттуда накопившуюся влагу. На неё время от времени накатывалась дремота, но шаловливые потомки не давали уснуть: постоянно кто-нибудь из них то запрыгивал к ней на холку, покусывая её  выступающие лопатки, то пытался сдвинуть мать с места, уцепившись зубами за её куцый хвост, то все вместе просто по старой памяти елозили мокрыми носами по её животу в поисках титьки.

    Миновал  месяц, как Айгуль с медвежатами блаженствовали в долине. Тут весна давно уже вступила в свои права. Густое голубое небо сливалось своим цветом с бирюзовой гладью озёр, создавая впечатление, как будто всё, что существует вокруг, находится внутри огромного синего  шара, стеклянную поверхность которого пронизывают солнечные лучи, несущие свет внутрь этой сферы. Яркой синевы в картину добавляло и буйное цветение люпина с колокольчиками, местами полностью затмевавшее зелень подросшей травы. И только расцветший одуванчик кое-где пытался противостоять этому нашествию ультрамарина своими жёлтыми вкраплениями. Далеко на горизонте белела снежными вершинами горная цепь, словно охраняя границы долины своими могучими объятиями.

     Жаль, что ни она, ни её медвежата, не могут в полной мере впечатлиться окружающей их красотой: обделила природа ясным зрением медведей, вот и видят они всего лишь размытые её очертания. Но Айгуль всё равно знала, что здесь, в долине им будет хорошо и спокойно. Для неё здесь врагов никогда не существовало. Можно ли назвать врагами этот серый волчиный выводок, который пахнет псиной и воет хором свои заунывные песни по ночам? Может быть зимой, когда они, оголодавшие, сбиваются в большие стаи, они и представляли бы какую-то опасность для одиночного медведя, но к счастью зимой все медведи спят в своих берлогах и судьба не сводит их с этим неприятным обществом. Одно существо только могло представлять для неё с медвежатами опасность, но о нём Айгуль старалась не вспоминать.
   
     Сегодня она давала детишкам очередной урок охоты.   Она вывела их на эту просторную поляну, щедро покрытую овсяницей. Медвежата вначале,  словно стадо овец, принялись щипать траву. Но не за этим привела их сюда мать: её острый нюх учуял под зелёным покровом более ценную добычу. Земляная белка — вот что привлекло её сюда! Сверху выходы из нор были скрыты, их мог обнаружить только зоркий глаз пернатого хищника, но Айгуль чуяла носом: их здесь много, этих белок. Главное не дать им разбежаться по лабиринтам своих нор. Поэтому унюхав место, где сидит зверёк,  она разрывала нору очень быстро, разрушая запасные ходы, чтобы жертве не оставалось путей спасения — в этом сокрыт весь успех охоты. И нельзя допустить белке на конечном этапе избежать своей участи, юркнув между неуклюжими лапами охотника.  Пару раз Айгуль показала медвежатам, как это правильно делается, и позволила попробовать вкус добычи.

     Умница Зекия сразу усвоила материнские уроки: через четверть часа она стала таскать белок из нор одну за одной. Жакуй тоже ухватил основную идею охоты — его вознаграждения за старания наступали гораздо реже, чем у сестры, но всё же наступали. Интерес к добыче белки стал проявлять и несносный Алпан. Глядя, как его сестра ловко выхватывает из разрытой норы зацепленного своим острым коготком маленького зверька, а затем удаляется в уединение для поедания добычи, он вначале попытался присоединиться к трапезе, но получил твёрдый отпор. Тогда на правах старшего брата им был совершён акт агрессии по отношению к девочке с попыткой отнять её трофей. Но тут уж вмешалась мать и осадила забияку, схватив его за холку и немного потрепав: трудись сам! Пару раз уже отрытая из норы добыча ускользала у него, но затем и он приноровился и больше не промахивался.

     Айгуль была довольна первыми результатами обучения: медвежата растут, приспосабливаются  сами добывать себе пищу, а значит и ей скоро будет полегче. Останется только одна, самая важная её забота — защитить их от врагов, пока они не окрепли. Ей было неведомо, что те белки, которых они только что употребили в пищу, тоже когда-то были  крохотными бельчатами, которых родившая их мать кормила своим молоком и любовно вылизывала в глубине земляной норы. А может съеденную ими добычу сейчас ожидают там, в гнезде, её осиротевшие детёныши. К счастью природа оградила своих обитателей от такого рода размышлений, иначе их пищеварительный процесс был бы непременно испорчен  моральными страданиями. Каждый представитель фауны знает с рождения:  в природе существуют только три её вида — он сам, его пища и его враги. Пищу надо добывать каждодневным трудом и охотой, а от врагов надо спасаться и уберегать от них своё потомство. Так понимала закон жизни и Айгуль.

     Но пора уже и подумать о путешествии к речным перекатам, где выпрыгивает из бурлящей воды краснобокий лосось, стараясь преодолеть преграду на своём пути к тем местам, где он должен отдать свой долг по продолжению рода и завершить свой жизненный путь. Айгуль знала: туда уже потянулись медведи, бросив на произвол судьбы размеченные ими свои обихоженные территории, чтобы нагулять жир для предстоящей долгой зимы. Сегодня одного из них ей пришлось встретить почти вплотную — огромный коричневый гризли настиг их компанию, когда они увлеклись исследованием кореньев борщевика. Айгуль знала, что не всякий борщевик можно безболезненно съесть: бывают такие кусты, что обожгут и ноздри, и лёгкие не дожидаясь, пока докопаешься до их корней. И тогда приходится чихать двое суток кряду. А бывает и так, что после закуски корешками накатывают вдруг долгие приступы медвежьей болезни совсем не вследствие общеизвестных причин. Поэтому медведица с недовольным урчанием обходила подозрительные кусты стороной, всем своим видом показывая питомцам полное неприятия такой пищи.

     Медведя она почувствовала издалека, но не успела во-время призвать детёнышей к себе для почтительного отступления – медвежата увлеклись поисками в высоких зарослях. Незваный же гость шёл прямо на неё, не разбирая дороги. Так они и столкнулись нос к носу: она и громадный трёхметрового роста медведь весом с полтонны. Гризли остановился, с неудовольствием взглянул на самку и проворчал что-то неодобрительное. Медведица приподнялась на задние лапы, готовая ко всему. Самец встряхнул тяжёлой головой, словно отгоняя внезапно возникшее видение, и неотрывно уставился на Айгуль своими маленькими близко сидящими у переносицы глазками: угрозы в них не просматривалось, скорее всего они выражали досаду от того, что кто-то вдруг появился на пути его следования. Тут она узнала его: не всегда память материнская притупляется настолько, чтобы не узнать своего самого первого ребёнка, которого она произвела на свет более четырёх лет назад.

     Да, это был её первенец, её Албай. Тогда он был единственным в самом первом помёте. Она опекала его в течение трёх лет, пока у неё не появились следующее потомство, как раз через два года после его рождения. Он и в малышах был крупным, крупнее своих сверстников. Когда у них в семье появились младшие, Албай как нянька возился с ними, присматривал за их поведением и всячески опекал. Год он проходил в их семействе пестуном, а затем ушёл во взрослую жизнь — так уж заведено у медведей. За это время из нескладного увальня он превратился в матёрого самца, готового подраться с любым соперником как за обладание самкой, так и за предъявление своих прав на территорию. В детстве он был таким же своенравным и непослушным, как нынешний Алпан.

     Айгуль застыла сидя  столбом на задних лапах и глядя неотрывно в глаза Албаю. У того тоже в  зрачках промелькнуло нечто похожее на давние воспоминания, он громко хрюкнул, повернулся и степенно закосолапил прочь, мерно, словно маятник, покачивая своим коротким хвостом.

     Притихшие медвежата повытягивали свои головы из-за кустарника: встреча с таким сородичем у них происходила впервые в жизни и ничего хорошего не сулила. Да и Айгуль облегчённо вздохнула, переводя дух: на этот раз обошлось без осложнений.

     ...Через пару дней их вереница, возглавляемая матерью, вышла к речным порогам. Там уже собралось общество их разношерстных и разнокалиберных собратьев. На протяжении сотни метров по берегам реки обосновалось десятка два медведей: и матёрые самцы-единоличники с потёртым мехом, и степенные медведицы со своими длиннолапыми, ещё не определившимися с цветом своей шерсти годовалыми детишками, и шустрые медвежата-пестуны постарше, готовые хоть сейчас ускользнуть из-под наблюдения зоркого материнского глаза...

     Старшие занимались своим делом основательно: зайдя в воду поближе к перекату, они терпеливо выжидали отчаянного прыжка рыбины, стремящейся преодолеть преграду. Тут уж для них всё решало наличие реакции: успел клацнуть челюстями, ухватив добычу  на лету — можешь потрошить её прямо в воде, помогая себе острыми когтями, снимая и проглатывая рыбью шкуру с мелкой чешуёй и выгрызая брюхо, полное икры или молок. А если твой статус свидетельствует окружающим собратьям о том, что  ты нанесённых обид не прощаешь, то можно не опасаясь воровства  выбрасывать свой улов, рыбину за рыбиной, на берег до поры, пока не образуется внушительная серебристо-алая горка, а затем уже с полным комфортом осуществить на суше свою трапезу, милостиво оставляя нахальным чайкам малосъедобные огрызки. А затем опять в реку за добычей...

     Некоторые их медведей предпочитали другой способ ловли. Погрузив морду в реку, они открытыми в воде глазами следили за передвижением рыб. Улучив момент, косолапые рыболовы прижимали лапой лосося ко дну, а затем вытаскивали его наверх и разделывали по уже знакомой нам технологии.

     Юные мишки внимательно наблюдали за работой взрослых: природный инстинкт говорил им, что именно здесь скрыт залог их выживания - зелёной травкой да лесными мышами жира много не нагуляешь. А впрок им этого жира нужно запасти как можно больше — в зимнюю ночь восполнить его недостачу не будет никакой возможности.

     Рыбы в реке было очень много, поверхность воды просто вскипала от её изобилия.  Рыбалка проходила мирно, без стычек: пока ещё ни у кого не возникало явных притязаний на чужие насиженные места. Матёрый медведь, уже успевший  набить все свои пищеварительные органы рыбой, стоял посреди реки, держа в зубах растерзанную тушу лосося, решая, что с ней делать дальше. Его осоловелый взгляд блуждал по сторонам, словно ожидая подсказки — какое же решение ему принять: дожрать добычу или же пожалеть себя и избавить желудок от непомерных нагрузок. Кружащие вокруг чайки своим криком агитировали его за второй вариант, но природная скупость мишки не позволяла ему просто так расстаться с недоеденным продуктом. Так он и стоял в раздумьях, а быстрое течение создавало вокруг всех его мощных четырёх лап пенные буруны.

     В стороне его уже насытившиеся собратья  сонно клевали своими чёрными кожаными носами, переваривая пищу, расположившись на сухих участках почвы — кто на возвышенном берегу, кто в зарослях осоки  на мелких островках посреди реки. Только беспечный молодняк, утолив первую охотку, устраивал себе развлечения на водных аттракционах: заходя в реку выше порогов и осторожно подбираясь к краю водопада, медвежата делали шаг вслед движению воды и бурный поток сметал их тела вниз, унося далеко по течению от места старта. Вероятно и в их медвежьей душе в это время происходило нечто подобное изъявлению взрыва восторга — дети всегда остаются детьми.

     Айгуль нашла никем не облюбованное место и осторожно зашла в воду. Всем своим видом она показывала, что делать это надо осторожно и без спешки. Малыши внимательно наблюдали за ней, сгрудившись у края воды. Первый лосось проскочил далеко от её морды и, празднуя победу, понёсся вверх по течению к месту своего нереста. Айгуль проводила его взглядом, но тут вдруг рядом блеснул чешуёй бок второго, менее удачливого. Держа трепещущую рыбу в зубах, Айгуль направилась к берегу. Там уже, завидев её успех, засуетились и засучили лапами её медвежата. Выходя на берег, Айгуль распотрошила рыбину, чтобы удобнее было рвать её на куски, иначе нахальный Алпан завладеет всей её добычей и остальным ничего не достанется. Лосось был брошен на траву и тут же разорван медвежатами в клочья. Первое ознакомление с речными дарами было совершено.

     Однако нужно было подумать и о себе. Зайдя в реку теперь уже ниже порогов, Айгуль принялась высматривать в прозрачной воде красные бока лосося. Выхватывая из воды рыбину и утоляя голод, она продолжала краем глаза следить за поведением медвежат. Те, убедившись, что лосось — это очень сытно, начали потихоньку входить в воду: первым Алпан, принюхиваясь к безвкусной воде и высоко задирая лапы; следом Жакуй, зорко следя за всеми действиями братца и повторяя все его движения. Последней в воду входила осторожная Зекия, постоянно оглядываясь на берег и опасаясь быстрого течения. Наконец все обосновались вокруг матери и стали пристально наблюдать за её действиями. Айгуль своим ворчанием побуждала малышей к охоте: те в растерянности и недоумении продолжали таращить на неё глаза. Тогда медведица придумала действенный способ: поймав лосося и  оглушив его ударом лапы, она выпускала обессиленную рыбину в воду перед носом незадачливых маленьких рыболовов, и те уже вперегонки бились за право овладеть добычей.

     Вскоре дело наладилось. Алпан как заядлый речной хищник, скрыв морду в воде, бороздил речные потоки, изредка появляясь над поверхностью воды чтобы глотнуть воздуха. Иногда в его зубах появлялась добыча, тогда, высоко вскинув голову, он нёсся к берегу и там, укрывая её от постороннего взгляда, расправлялся с ней. Жакуй наоборот высматривал рыбьи плавники сверху, и заметив что-то похожее, кидался всем телом на предполагаемый улов: иногда случалось что это был лосось. Умница Зекия долго присматривалась к материнской технике ловли с лёта; затем начала пробовать сама. И в конце концов у неё это стало получаться.

     Они то выходили на берег отряхнуться и отдохнуть, то снова окунались в прохладную воду реки. Так прошёл день. Насытившаяся и слегка уставшая Айгуль прилегла на возвышенной лужайке,  переваривая пищу. Накатывала дремота, но она не позволяла себе засыпать, постоянно держа в поле зрения медвежат. Те так же плотно отобедав и устав от  поднадоевшей охоты, присоединились к сверстникам на водных аттракционах. Алпан уже начал выяснять кто сильнее со своими одногодками, Жакуй курсировал по берегу реки от финиша до старта своей водной потехи. Зекия, пресытившись развлечениями, подошла и легла рядом с матерью.

    Айгуль глубоко вздохнула. Сегодня был хороший день. Завтра он обещает быть не хуже: рядом река с пищей, рядом её медвежата, которые уже вполне освоились с новой обстановкой. А загадывать далеко наперёд медведице, обременённой маленькими детишками, не пристало...

                *****

     ...Сегодня выходной, на улице мерзко: с утра зарядил мокрый снег, ветер бросает в оконное стекло его помесь нерастаявших льдинок с каплями влаги, бывшими где-то высоко в небе ажурными снежинками. Выходить из дому не хотелось ни под каким предлогом, и Светлана, кутаясь в мамину шерстяную шаль, настроила себя на совмещение приятного с полезным: сегодня уж она обязательно в спокойной домашней обстановке прочтёт в оригинале этот новый перл Патрика Модиано («Ночная трава»), о котором сейчас все так много говорят. Ну, по крайней мере начнёт читать...

     Но тут в её благочестивые планы вмешался просящий протяжный взгляд Митрофана и она с ужасом вспомнила, что сейчас ей предстоит натягивать на размякшее тело тёплый свитер, обувать резиновые с фетровыми бахилами сапоги и затягивать под самый подбородок молнию непромокаемой куртки с капюшоном: негромкий скулёж пса говорил о том, что ему давно пора быть на прогулке и оправляться в нагулянных местах. Она всё ещё не могла привыкнуть к выполнению этой своей каждодневной обязанности,  возникшей вдруг три месяца назад.

     Митрофан, уловив своим тонким чутьём её намерения к одеванию, занялся заливистым лаем и стал носиться по коридору в поисках своего ошейника. Эта процедура повторялась каждое утро: при сборах хозяйки на раннюю прогулку пёс носился туда-обратно от двери в гостиную до входной двери и подпрыгивал у тумбочки, стараясь достать лежащую на ней свою сбрую. Когда это, наконец, ему удавалось, то далее несчастный ошейник подвергался такой неистовой трёпке, будто это была крупная дичь, попавшая в зубы ужасному громадному зверю. Естественно, что при попытке надеть на  шею пса эту амуницию благодарный собачий язык успевал вылизать и руки, и нос и щёки своей хозяйки.

     Наконец, все были готовы к утреннему моциону. Открылась входная дверь, и Митрофан, скользя и царапая когтями гладкую поверхность плитки в коридоре лестничной клетки, как маленький буксир гружёную баржу, увлёк Светлану на улицу.

     Для Митрофана любой вывод  в свет был в радость: не делая различий в том, какие погодные сюрпризы преподносила им природа, он резво и целеустремлённо нёсся от одного только ему ведомого ориентира к другому. В нужных местах задирая заднюю лапу, он словно доказывал хозяйке, что перерос уже тот младенческий возраст, когда все щенки обоих полов по-женски деликатно присаживаются чтобы справить малую нужду. А когда он, туго натягивая поводок, рвался куда-то в сторону, выбрасывая из-под лап комья снега и мёрзлой земли, то это означало одно: пришла пора  освободить от напряжения свой собачий желудочно-кишечный тракт. В такие моменты он выглядел особенно трогательным и умилительным: выгнув спину вопросительным знаком, мелко подрагивая всем телом и кончиком хвоста от напряжения, он виновато поглядывал на хозяйку своими ореховыми навыкате глазами, словно извинялся за доставленные неудобства. Зато когда  процесс успешно завершался и на земле образовывался дышащий теплом небольшой бугорок, пса  накрывали приступы бешеной активности: работая всеми четырьмя лапами, он истово имитировал закапывание плодов своей жизнедеятельности, время от времени оборачиваясь и пробуя на нюх как это у него получается. Но, тем не менее, окончательно завершать приборку места происшествия всегда приходилось хозяйке.

     ...Ну вот, основные задачи утренней прогулки выполнены. Теперь можно выйти из потаённых от постороннего взора мест и порезвиться на просторе. До места, где импровизированно сложился выгул четвероногих питомцев, нужно было пройти ещё два квартала. Уменьшив длину поводка до предела, Светлана вслед за неугомонным Митрофаном направилась в том направлении. Каждый раз проходя мимо газетного киоска, стоящего вплотную к стене здания невдалеке от остановки общественного транспорта, она вспоминала события трёхмесячной давности.

     …Вечер был таким же ненастным, только до снега было ещё далеко, и весь день моросил холодный осенний дождь. Светлана возвращалась домой с работы, пряча лицо от его влаги за глубоко надвинутым  капюшоном своей куртки. Вымокший люд сновал туда-сюда, одержимый одной целью: поскорее закончить свои оставшиеся дела и укрыться от непогоды в тепле  жилища. Одному только существу на этой улице такой перспективы не светило: маленький жалкий щенок, весь вымокший и дрожащий от холода, сидел под прилавком киоска, стараясь не мешать этому частоколу человеческих ног.  Он давно уже не скулил: голод и нескончаемое ожидание неизвестности съели все его силы. Он просто сидел глядя в землю и покорно ждал, когда придёт мрачная посланница судьбы и заберёт его туда, куда уходит большинство народившихся его собратьев, не перерастая щенячьего возраста. Нет, он никого в этом не укорял и не винил, он понимал, что такова судьба большинства щенков, рождённых от мимолётной любви их беспородных и бездомных родителей; и только единицам из них достаётся шанс выжить, выкарабкаться в половозрелый возраст и вновь продолжать плодить последующих страдальцев и изгоев.

     Светлана краем взгляда зацепилась за беднягу, и первое её чувство было пробежать поскорее мимо: ну на минуту-две всхлипнет душа от сострадания к несчастному и забудет...
Но потом произошло то, что бывает в нечастых случаях, и что спасает жизнь живого существа, попавшего в беду: внутренний порыв милосердия заставил её остановиться. Она присела перед малышом и робко погладила его по промокшей шерстке. «Ну что я могу для тебя сделать?» — спросила она сама себя и не смогла найти ответа. Но главное она уже сделала — не прошла мимо беды, и посеяла тем самым у бедолаги робкое зерно надежды на спасение. С минуту она посидела на корточках гладя щенка и прикидывая в уме все варианты возможных действий, их плюсы и минусы для её дальнейшей жизни, а потом решилась: ну пусть, я предложу, а там будет как будет... Она поднялась и сказала щенку: «Что ж, пойдём...», а сама медленно, постоянно оглядываясь, двинулась дальше. Щенок поняв, что ему предоставили последний и единственный шанс выжить, с трудом встал на ноги и робко поплёлся вслед, обходя встречающиеся на пути глубокие лужи. Так они и дошли до дома...

     Дома растерянная мама вначале устроила ей обструкцию. Она долго причитала по поводу предстоящей грязи и шерсти в квартире, утрат от изгрызенных туфель и ножек мебели... Но в конце концов успокоилась, и вымытый с импортным шампунем в их ванной щенок, уже укутанный в широкое махровое полотенце, вскоре лежал на диване, высунув из своего кокона только кончик носа, и боялся пошевелиться.

     Потом они долго перебирали собачьи клички в поисках названия своему внезапному приобретению, но остановились на вполне себе человеческом имени — Митрофан. Поначалу взгляд у высохшего и накормленного щенка был изумлённо-дурашливый, и им показалось, что это имя персонажа из русской классики вполне подходит обладателю такого взгляда.

     Шло время, Митрофан подрастал, и мамины опасения по поводу порчи туфель начали сбываться. Нет, когда дома кто-нибудь присутствовал, то щенок вёл себя вполне прилично: ходил по нужде в специально оборудованный лоток, аккуратно подбирал выпавшие мимо своей кормёжной миски куски еды,  спокойно лежал на своём личном коврике в коридоре, прислушиваясь к шорохам за дверью и время от времени подавая признаки существования охранника в этом доме детским, не окрепшим ещё рычанием или же заливистым лаем. Но стоило только маме куда-нибудь отлучиться — а Светлана днём была на работе — как при своём возвращении она видела одну и ту же картину: Митрофан одному ему известным способом открывал дверцу обувного отсека платяного шкафа в прихожей и, расположившись в им же устроенном там бедламе, с упоением грыз мамину туфлю. Причём по одному ему  ведомому признаку он выбирал только мамину обувь, и только с одной — левой — ноги. Ну что касается того, чья обувь подвергалась экзекуции, тут было ясно: выбирал по запаху. Мама утверждала, что выбирал он специально, чтобы навредить именно ей; Светлана защищала, говорила, что это пёс в одиночестве по ней скучает... Но вот почему именно с левой ноги — никто так и не смог объяснить.

     Теперь вот каждый день они три раза поочерёдно выходят на прогулки, и тут невозможно установить, кто кого выгуливает: они пса, или это он «гуляет» своих хозяек. В будние дни по утрам и среди дня с Митрофаном выходила мама, ну а вечерний моцион и все выходы в нерабочие дни — это уж легло на плечи Светланы.

     Вот они пришли на заброшенную стройку — это был один из редких оставшихся островков, где можно было безнаказанно снять своего питомца с поводка и отпустить порезвиться. Но и здесь уже иногда стали появляться мутные персонажи в полицейском облачении, которые вначале наводили страх на собачьих владельцев цитированием местных постановлений об ответственности за нарушение порядка выгула животных, а затем, удовлетворившись собранными хозяевами четвероногих питомцев средствами по принципу «кто сколько может», исчезали, оставляя строгое предупреждение «чтобы в последний раз». Но этот «последний раз» всё никак не наступал к видимому удовольствию и той, и другой стороны.

     Тут собиралась разношёрстная компания: от громадных сенбернара и ньюфаундленда до экзотических пекинеса и чихуахуа. Большинство имело выправленные документы о родословной с перечислением всех титулов, кубков и медалей, завоёванных в своё время их родителями. По собачьим праздникам — день рождения или что ещё там — на шею любимца одевался ошейник с собственными завоёванными наградами. Митрофан в этой компании, пожалуй, был единственный дворовый пёс, но это не смущало ни его самого, ни его родовитых соплеменников: гонялись за хвостами друг друга одинаково бесшабашно и титулованный  роскошный годовалый чёрный терьер из питомника «Красная звезда», и забредшая сюда невесть откуда беспородная дворняжка. Да и хозяева собак по отношению к Светлане и Митрофану были вполне толерантны и дружелюбны: настоящий собачник не  делает различий между происхождением, а любит всех собак одинаково. Но, разумеется, свою собаку любит немного больше... Поэтому и Светлане, и Митрофану было спокойно и комфортно в этом обществе.

     Не только Митрофан обзавёлся здесь приятелями, но и Светлана завела себе новых знакомых: собачники легко сходятся между собой, у них всегда есть о чём поговорить, есть чем поделиться друг с другом. Иногда случается так, что собаки гоняют по свежевыпавшему снегу одна за одной, а их владельцы расположились за брошенной бытовкой и спасаются от мороза принесёнными с собой горячительными напитками, заедая их нехитрой закуской. Потом начинаются увлечённые беседы: в первую очередь, конечно же, о собаках — это общая обязательная тема. А затем уж коллектив распадается на группы по интересам: мужчины всё больше о политике, об автомобилях, а женское общество сосредотачивает своё внимание на кулинарии да на воспитательном процессе — у кого детей, а у кого уже и внуков. Так для людей время летит быстрее, а для  собак к их радости удлиняется продолжительность прогулки. Здесь Светлане довелось познакомиться с Иваном Павловичем.

     Иван Павлович считался старожилом: никто не мог припомнить опредедённо, даже самые старые по стажу в этой компании, кто же раньше здесь появился: они или Иван Павлович со своей собакой. Каждый раз, когда в проёме забора, которым пользовывались для входа все собиравшиеся тут, появлялись силуэты очень пожилого мужчины и дряхлого пса рядом с ним, медленно передвигавшиеся к площадке для выгула, кто-нибудь из собачников предупреждал общество: «Вон наши аксакалы идут». И тогда те, у кого большие собаки могли проявить излишнюю игривость или же случайную агрессию к вновь пришедшим, на всякий случай прибирали их на время к рукам. Иван Павлович негромко со всеми здоровался и присаживался на край невысокой стопки железобетонных плит; старый пёс садился рядом, и так они вдвоём неподвижно сидели, поглядывая на бесконечные игры резвящихся друзей человека.

     Одет был Иван Павлович нельзя сказать чтобы неряшливо, но чувствовалось, что женская рука давно уже не прикасалась к его гардеробу своим участием. Об этом говорил и залатанный косыми стежками вырванный клок материи на рукаве его куртки, и потерявшая прежний товарный вид шапка-ущанка, и потёртый от долгой носки со свалявшимися комочками шерсти неопределённого цвета шарф... Собаку его звали Кайрат, это был крупный кобель восточноевропейской овчарки. Никто никогда не слышал сколько ему лет, но по внешнему виду было ясно, что никак не меньше пятнадцати. В молодости он был, вероятно, грозой окрестных кобелей — об этом говорили и его тяжёлая морда, и широкая грудь, и толстые мощные лапы. Но сейчас силы уже постепенно оставляли его, и внешний облик  пса никому уж не внушал никаких угроз и опасений. Он сидел рядом с хозяином, подслеповато рассматривая окружающих; глаза его слезились и чувствовалось, что слышать ушами он тоже перестаёт. Но прежнее внутреннее чутьё зверя ещё не покинуло его: при каждом движении Ивана Павловича он вскидывал голову, как бы демонстрируя свою готовность к ответным действиям. Малые щенки, кому не угнаться было за быстрыми в развлечениях взрослыми собаками, собирались гурьбой перед сидящим Кайратом и покусывали его за лапы, приглашая к игре. Кайрат всё это терпеливо сносил, снисходительно поглядывая с высоты своего роста на копошащийся внизу молодняк; а когда уже приставания превышали пределы приличия, подавал голос хриплым лаем, который на время образумливал зарвавшихся игрунцов.

     Их сближение произошло при довольно печальных обстоятельствах. Однажды в их обществе появился хозяин с молодым стаффордширским терьером. Как тому и положено, при первом знакомстве с такой собакой все взяли своих питомцев на поводки, к поводку же был пристёгнут и ошейник Митрофана. Пошли обычные для такого случая расспросы, обмены мнениями... На беду Светлана оказалась близко к новой собаке, и самолюбивому амстаффу это почему-то не понравилось. Он зарычал и натянул свой поводок, пытаясь ухватить Светлану за одежду. Тут верный Митрофан, выполняя свой святой долг всегда и во всём защищать хозяйку, грудью встал на пути злоумышленника. Конечно же, силы были неравны, и стаффорд, ухватив Митрофана за холку, стал трепать его, словно мягкую игрушку. Поднялся невообразимый гвалт, собаки рвались с поводков и захлёбывались в лае, их хозяева ничем не могли помочь Светлане и несчастному Митрофану; кто-то кричал: «Воды, воды!... Водой надо их разлить!». Но где ты найдёшь воду на заброшенной стройке! А стаффорд ярился всё больше и больше. Испуганная Светлана голосила во весь голос и почти уже теряла сознание. Но, к счастью, хозяин этого злодея знал, что надо делать в таких случаях. Бросив поводок, он ухватил своего кобеля за задние лапы, приподнял их, оторвав от земли и закричал стоящему рядом мужчине: «Хватай его, хватай!» «За что хватать?» — не понял тот. «За яйца хватай! За яйца!... И крути их!». Мужик вначале растерялся от новизны предложенного метода, но, подгоняемый криками хозяина агрессора, ухватил пса за рельефно выпирающие кругляшки и стал их нещадно крутить. Острая боль пронзила затуманенное яростью сознание нападавшего и он разжал челюсти. Бедный Митрофан вывалился из его пасти и громко скуля, жалуясь и страдая, бросился прочь. Светлана едва успела ухватить его за поводок лишь на выходе у проёма в заборе.

     Уже потом, когда все мучения Светланы и её хождения по ветеринарным клиникам закончились, когда раны на шее у Митрофана стали затягиваться и они вновь стали приходить на место выгула, Иван Павлович вдруг подсел к Светлане и, поприветствовав их, поинтересовался:

     - Ну, как дела у нашего героя?
 
     Светлана вежливо поблагодарила. Немного помолчав, Иван Павлович добавил:

     - Вы знаете, Светлана, у вашего Митрофана настоящий мужской характер. Это удивительно. Я давно дружу с собаками и хорошо знаю: из поколения в поколение обижаемые и угнетаемые нами беспородные дворняжки уже в генах носят за много лет приобретённую зависимость бояться всех, подчиняться, унижаться... Крайне редко среди них встречаются  такие храбрецы, что грудью бросятся на такого убивца, как тот стаффорд. Это что-то должно было случится с дворнягой, чтобы он повёл себя так, как ваша собака. Скажите, а как вам достался ваш Митрофан?

     Светлана вкратце поведала историю их знакомства. Иван Павлович понимающе закачал головой:

     - Да, великое это чувство — собачья благодарность и преданность... Жаль, что так редко оно встречается у людей. Я вот до сих пор не могу себе простить своего предательства первой своей собаки...

     Он немного подумал, стоит ли делиться сокровенными воспоминаниями с малознакомым человеком, а затем, подкупленный молчаливым участием Светланы, продолжил:

     - Мы с моей первой женой жили не в ладу. Так уж случилось — первые чувства немного покружили нам головы и улетели... Можно сказать, доживали свой срок, не осмеливаясь принять окончательное решение. Жили в коммуналке, с соседями —  сами представляете, как жить в одной квартире с чужими людьми. Она у меня была и эксцентричная, и своенравная — ванильное мороженое с перцем в одном сосуде.  И тут она вдруг приносит щенка овчарки: это породистый кобель, говорит, и достался мне бесплатно. Я ей: как мы это всё соседям объясним? Ведь не каждый же на соседство с собакой согласится. И потом чисто этически: ведь сначала надо бы у них разрешения испросить, согласовать как-то. Ведь сейчас только из принципа могут отказать. Ничего, отвечает, перетерпят...

     Иван Павлович немного помолчал, собираясь с воспоминаниями...

     - Ну и конечно же вышло так, как и следовало ожидать. Ополчились на нас  соседи из-за этого щенка. А у меня мужское самолюбие вдруг взыграло: если я ещё мужчина в этой семье, то должен членов своей семьи защищать. И вот у меня к моим семейным проблемам добавились проблемы с соседями. А щенок-то, он глупое создание, он же ни в чём не виноват, он смотрит глазёнками непонимающими на все эти дрязги да хвостик поджав, от испуга в угол забивается. А жена потешилась с ним неделю, да и надоел он ей. Пришлось мне ему и мамкой, и папкой стать. И варил я ему, и гулять водил, и письки его на полу вытирал... А ведь надо было на работу успеть во-время, да и на себя время найти, чтобы на голодного бомжа не стать похожим. Короче говоря, не смог я выдержать такой нагрузки. Да и соседи со своей стороны напирают, выселить грозят. Говорю я супруге: ты принесла, вот давай помогай. Странно, но она как-то согласилась, стало полегче.
     А потом нам несказанно повезло: соседям новую квартиру дали; тогда, если помните, их бесплатно предоставляли. И они съехали, освободив свою комнату. Много пришлось приложить сил, чтобы она нам досталась. Тут уж полная заслуга жены. Да и Кай — это мы своего щенка так назвали — тут свою лапу приложил. Первое время приходят смотреть комнату потенциальные подселенцы, а там в соседях по квартире подрастающая зверюга. Ну и они, разумеется, с претензиями обратно. Так мы и остались втроём в своей квартире — одни, без соседей...

   Чувствовалось, что Ивану Павловичу непросто даются эти воспоминания. 

     - Раньше с выгулом собак проще было: мест незастроенных больше. Нашли мы и себе с Каем компанию друзей. К тому времени он у меня подрос немного, стала порода вырисовываться. Конечно же нужно бы было пойти в школу собаководства, курс обучения службе с собакой пройти. Тогда это повсеместно многие делали, да и затраты были копеечные. Но со свободным временем всегда у меня было туго, вечный цейтнот. И тренировали мы своих собак доморощенными способами, на вечерних прогулках. Тогда уже стали появляться любители растравить в собаке злобу, натравить её на беззащитное животное, и даже на человека. Я себе никогда ничего подобного не позволял. И вот появился среди нас такой любитель экстремального со своим злобным псом. Хвастливый и задиристый был очень, да и собака ему под стать: не зря бытует мнение, что собака есть полное отражение своего хозяина. Вот однажды шепнул на ухо он что-то своему псу и отпустил поводок. И тот понёсся: только видим мы, цель у него мирно гуляющая дворняжка. Жутко стало: сейчас же у нас на глазах и разорвёт... Принялись мы этого мерзавца камнями забрасывать: нет, не хозяина, а кобеля его свирепого, уберегли жучку от погибели. А хозяин в своём раже на нас накинулся: сейчас на вас натравлю, всех перегрызёт. И натравил. Я ближе всех стоял, не знаю, что бы со мной стало, если бы мой Кайрат, ещё подросток неокрепший, наперерез этому «баскервилю» не бросился, совсем как ваш Митрофан...

     ...Замолк Иван Павлович, убирая из глаза несуществующую соринку. Но надо было заканчивать рассказ тем, что обещал.

     - Отбили мы Кая, прогнали и его хозяина-изверга. Лечил я свою собаку долго, да и стресс нервный он сильный испытал. В таком юном возрасте на поведении дальнейшем это очень сказывается. Но ничего, стал пёс понемногу отходить. Тут моя жена наконец решилась первой: давай заканчивать наши супружеские отношения. Квартира у меня остаётся, это я её отвоевала, забирай свою собаку и уходи. Я ей: куда же я уйду с таким довеском? Подержи ты его у себя хотя бы первое время. Она ни в какую — не нужны вы мне оба тут, я свою новую личную жизнь буду строить. Комнату-то я себе снять быстро вариант нашёл, а вот с Каем... Тут друзья-собачники, видя, как я мучаюсь, подсказали выход: отдай ты его, пока он не изрос , военным, на границу. И адрес дали. Созвонился я, назначили время: приходи с собакой, будем её смотреть. И вот веду я своего Кая, а у самого душа разрывается, как будто сына родного на заклание веду... И собака моя мне в глаза всё заглядывает, словно почувствовала, что вот сейчас, через несколько минут, предам я её... А когда уж всё решено было и прочь пошёл я, то не выдержал, обернулся... Смотрю, глядит мне вслед мой Кай грустными глазами, глядит, поскуливает, но не рвётся с привязи. Словно знак мне посылает: всё я, хозяин, понимаю, и твоё положение безвыходное, и о любви твоей ко мне знаю... Не виню я тебя, хозяин, не переживай. Прощаю и помнить тебя буду всю свою оставшуюся собачью жизнь...

     Теперь молчание повисло надолго. Светлана едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. Подбежал Митрофан и, чутко уловив настроение хозяйки, молча улёгся у её ног.

     - Что было дальше? А дальше как-то у меня быстро с жильём образовалось: на заводе, где работал, комнату отдельную в общежитии дали. Помчался я тогда обратно в этот приёмный пункт, но куда там! Уж давно, говорят, кобель твой в Средней Азии на границе, диверсантов ловить обучается... С тех пор я больше никаких собак не признаю, кроме овчарок восточноевропейских. А Кай мне иногда ночами снится, в глаза глядит, словно спрашивает: всё ли хорошо у тебя в жизни, хозяин?

     Иван Павлович тяжело вздохнул и будто ответил другу:

     - Всё у меня потом наладилось, родной мой. Женился во второй раз, хорошая жена мне досталась. Жили душа в душу. Трёх сыновей вырастили. И собаки у нас всегда были. Разумеется, овчарки. Вот Кайрат — последняя из них...

     Глухой Кайрат, словно услышав своё имя, заволновался и поднял глаза на хозяина.

     - Хорошо, Кайрат, хорошо... Знаю, что если нужно будет, ты  последние силы соберёшь, но долг свой исполнишь... Почему один появляюсь, спрашиваете? Оставила нас с Кайратом сиротами наша хозяйка. Ушла навсегда в прошлом году. Теперь вот одни доживаем. У сыновей свои семьи, не хочу им мешать. Нет, они меня не бросают, помогают, если что... Одно вот только меня тревожит: уйду если раньше друга своего, то что с ним станет? Пропадёт ведь один, непременно пропадёт. Мы в нашей с ним жизни последняя друг другу опора и защита...

     …Надолго Светлане запала в душу  эта исповедь. С тех пор она старалась ненавязчиво сделать что нибудь приятное и старому Кайрату, и его хозяину. Но вдруг перестали они привычно появляться в проёме забора. Общество забеспокоилось, почувствовав неладное. Может навестить надо, вдруг старый человек один больной лежит, и помочь ему некому, да и собака не выведена... Но никто не знал даже того, откуда приходили и в каком направлении возвращались домой эти два старых друга...

     Через две недели Светлана, в урочное время влекомая Митрофаном на свидание с друзьями, увидела знакомую одинокую фигуру в проёме забора. Иван Павлович, стараясь остаться незамеченным, стоял и наблюдал за происходящим на площадке. Там по-прежнему кружился собачий хоровод, а хозяева, сбившись кучкой, обсуждали какую-то проблему.

     - Ой, Иван Павлович, здравствуйте! А почему один, где Кайрат, что случилось?
Здравствуйте, Светочка. Нет больше Кайрата. Ушёл.
     - Как ушёл, куда ушёл? Что произошло?
     - Куда все в конце концов уходят. Куда моя супруга ушла, куда и мне скоро предстоит собираться. Слава богу, вам ещё с вашим Митрофаном думать об этом рано... Облегчил мне душу мой Кайрат тем, что опередил меня... Теперь не будет донимать меня извечная моя тревога за его судьбу. И легче сердцу моему стало, когда понял я, что уже не совершу подлость во второй раз — не брошу друга старого одного погибать в одиночестве неизвестно где и как...
     А вам, девочка моя, скажу вот что: хороший вы человек, добрый... Вижу это и чувствую. И Митрофану вашему будет с вами хорошо, и тому человеку, что скоро встретите. Не меняйтесь, прошу вас, не меняйтесь, чтобы ни произошло в вашей жизни. Ведь так мало осталось таких добросердечных людей. Я потому ходил сюда, чтобы и на собак полюбоваться, и с людьми рядом побыть у которых в глазах добро светится. Вот и сейчас пришёл. Попрощаться, что ли... А а вы идите: вишь как ваш сынок вас к своим тянет... Я еще постою немного и тоже пойду...

     ...Больше Светлана Ивана Павловича никогда не встречала.

     ...То ли непогода была тому причиной, то ли час неурочный, но на собачьей площадке сегодня никого не было. И Светлана с Митрофаном, покружив немного, решили, что самое благоразумное в этом случае — вернуться домой.

     Дома мама встретила их праздничным завтраком для каждого: выходной день ведь... Как бы между прочим, не выказывая, что придаёт этой новости какое-то особое значение, она сообщила:

     - Тебе звонили... Какой-то мужчина... Что молчишь?
     - А что я должна говорить? Ну, звонили и звонили... Если надо — ещё раз позвонят.
     - Ты Светка, скоро всю свою жизнь со своей собакой прогуляешь! Ты собаку выгуливаешь, а жизнь-то этим временем мимо проходит!
     - Мама, ну опять ты свою старую песню! Сколько уже можно!
     - И песня моя старая, и ты уже не девица юная! Тебе мужчина утром домой звонит, может пригласить куда хочет, а ты в это время с кобелём по улице болтаешься!
     - Что же мне, у телефона беспрерывно сидеть?
     - Да, сидеть! Давай я с Митрофаном гулять буду, а ты лучше жизнь свою устраивай. И потом, почему ты ему свой мобильный номер не дала?
     - Мама, это долго объяснять, давай лучше завтракать. Я так есть хочу, а тут всё так вкусно!

     Светлана определённо знала, кто это звонил ей на домашний телефон в утренние часы выходного дня, но расстраиваться из-за неотвеченного звонка не стала. После завтрака она уютно устроилась, поджав под себя ноги и укрывшись маминой шалью, в мягком кресле под торшером и углубилась в перипетии развития событий на извилистых проулках парижского Монпарнаса.

                *****
 
     Шёл уже шестой день их виртуальных общений, а он всё ещё никак не мог добиться от неё согласия на личный контакт. Их электронная переписка —  самое большое, на что ему удалось её уговорить — не приносила ему удовлетворения. Ему нужно было слышать её говор, пусть по телефону, и хотя бы по тембру голоса начать набрасывать черты её облика в своём воображении. Эти неизбежные разрывы между фразами в переписке при таком общении — от одного сообщения до другого — раздражали его своим обрыванием нити беседы: они делали разговор пульсирующим, фразы копились в системном блоке, подвергались ретуши, шлифованию, а уж затем вылетали в пространство, словно плевки верблюда сквозь ограду клетки в зоосаде. Всё это лишало их общение естественности и непосредственности. Но на другое она не соглашалась...
   
     «Мне хотелось бы узнать, чем Вы заняты в своей повседневной жизни» — начал он, как обычно, издалека. «Что Вас интересует, как проводите свободное время... Вот сейчас замечательная возможность появилась посмотреть выставку знаменитого художника, который рисовал  море. Оно у него такое реалистичное на картинах, смотришь —  будто сам среди волн находишься. Вас интересует живопись, слышали про такого художника?»
     «Слышала... Айвазовский его фамилия, Иван Константинович...» (Ага, значит не надутая кукла, раз про Айвазовского слышала) «Только вот художники картины не рисуют. Они их пишут».
    « Так... — подумал он — тоже неплохо, пойдём дальше»: «А Вы не хотели бы взглянуть на эти полотна, так сказать, вживую? Я могу организовать билеты и составить Вам компанию».
     «Благодарю Вас, я уже была на этой выставке. И потом, если мне необходимы спутники, то я посещаю такие места с друзьями, а не с незнакомыми людьми».
     « Что же надо сделать, чтобы оказаться в числе Ваших друзей?»
     « В первую очередь не рассылать незнакомым девушкам похабные фотографии».

     Ну вот, она опять принимается за своё! Опять начинается воспитывание... Взглянуть бы в это время ей в глаза: что там? Издёвка? Ирония? Или же всё на полном серьёзе и девушка взаправду зациклена на соблюдении пуританских обычаев? Чёрт, как же вытащить её душу под лучи софитов и разглядеть под ними  как следует что там скрывается? Может продолжить игру «под дурачка» и ещё немного подавить на прежнюю педаль, спровоцировать её на знание ненормативного фольклора?

     «Ну конечно же Вы не из тех девушек, которые ходят с Серёгой на выставку Ван Гога. Догадываетесь, о ком я говорю?»
     «Слышала, слышала я вашего Шнурова, не пытайтесь меня застать врасплох. Дурак он, и группа у него придурошная... Хотя музыка самой песни и исполнение неплохие. Да и текст, если считать его пародией, удался. Но это единственная вещь из тех, что у них есть, остальное всё ниже плинтуса.»

     Ого! Значит, девочка, слышавшая про Шнура, не совсем уж «синий чулок»... Эх, взглянуть бы на тебя в надетых этих самых «лабутенах»... Что ж, давайте, пока горячо, разовьём тему в музыкальном направлении:

     «Кстати, о музыке...» ( Ох как тянет дать этой фразе известное продолжение про дядю, который вчера на рояле такую бабу... Но нет, нельзя ни в коем случае: это только для близких, проверенных, которые должным образом смогут оценить остроту юмора, балансирующего на лезвии пристойности...) «Меня в детстве обучали игре на скрипке. Леонида Когана из меня не вышло, но пару мелодий я могу из этого инструмента извлечь. Интересуетесь музыкой?»
     «Да, я играю на фортепиано, и говорят, что неплохо».
     «Надо же... Я очень люблю фортепиано, я бы тоже с удовольствием учился играть на нём, но уж очень много места оно занимает в комнате. Со скрипкой проще: положил в футляр и под кровать задвинул».
     «Да, но зато в школу на занятия мне можно было ходить налегке, а не волочить за собой инструмент, как это приходилось делать моим знакомым девочкам-скрипачкам».
     «Тут я согласен. Но вот вам, пианистам, семь лет нужно было мучиться обучению, а у нас срок заключения — пять лет, и на свободе!».
     «Нет, я училась с удовольствием. Я бы и дальше развивала своё умение, но планы в жизни изменились».

     Кажется, он нащупал общую тему для продолжения разговора...

     «А что вы исполняете, каких композиторов любите?»
     «Мой любимый — Шопен».
     «А-а-а, знаю... Это тот, который похоронный марш написал... Жуткая вещь, душу раздирает...».
     «Правильнее называть его «Траурным маршем»... А вообще-то это третья часть второй сонаты си бемоль минор. И звучит она в фортепианном исполнении совсем не так, как Вы привыкли её слышать. Это ваши пьяные лабухи со своими медными фанфарами её поизвратили».
     «Да уж, что и говорить: в плохую компанию угодила эта ваша си бемоль минор... Ну а остальные его вещи вроде как бы порадостнее звучат...»
     «Да, Шопен, очень солнечную музыку писал. Сложно выучить его сочинения, но когда, наконец, их исполняешь, то руки, будто крылья, сами парят над клавишами. И, слегка прикасаясь к ним пальцами, словно растапливают ледяную глыбу, в которой заморожены вечностью в инструменте шопеновские звуки. Тогда они бурлящими потоками вырываются из-под ладоней пианиста на волю, и их половодье уносит собравшихся слушателей в пучину переживаний... Но что-то я уж расфилософствовалась тут с Вами...»
     «Прошу Вас, продолжайте, Вы так интересно рассказываете! ...А скажите: ведь у Шопена жизнь складывалась не так уж и лучезарно?»
     «Верно, многие свои годы он провёл вдалеке от родных мест, по которым очень тосковал...  И родина у него исчезала с географической карты на какое-то время. Эти события и послужили причиной рождения такой трагической темы во второй сонате. Да и личная жизнь не была безоблачной: не складывались отношения с любимой женщиной — известной писательницей; тяжёлая болезнь в молодом ещё возрасте, ранняя смерть...».
     «Но, говорят, сердце его навсегда осталось в столице возрождённой родины? Я имею ввиду — в прямом смысле, в колонне собора...».
     «Вы и это знаете? Так что же притворяетесь здесь дилетантом?»
     «Нет уж, из нас двоих знаток художественного творчества — это Вы; а я уж так, как говорят: «погулять вышел»... А вот меня восхищает одна вещь, похоже что Рахманинова. Когда слышу её, то мигом передо мной возникает картина: морской прибой, волна с яростью набрасывается на прибрежные скалы, бьёт их гранитную грудь всей силой своего наката, разбивается вдребезги... Колоссальные скопления мелких брызг — осколков былой мощи волны — рассыпаются над пенной водной пучиной и возвращаются в её лоно, падают вниз, стекают по граниту скал, чтобы опять, собравшись с силами, возродиться новой волной и вновь нахлынуть на земную твердь... А затем вдруг всё успокаивается, и лазурное, кроткое как накормленная кошка, море ласково лижет полоску земли и усталые от борьбы камни. Но где-то вдалеке ещё звучат отголоски бури, которые не дают повода к безмятежности, которые напоминают о крутом характере морской стихии... Хорошо сказал? Вот только не знаю, как называется это  произведение».
     «Интересная у Вас интерпретация... Подозреваю, что это его прелюдия соль минор... Да, необычно... Но весьма похоже...».
     «Правда? А давайте ещё вспомним современных мастеров владения этим Вашим инструментом...»

     ...Так этим их общением были заполнены мегабайты памяти их компьютеров, и первый контакт, к его удовлетворению, стал намечаться. Едва закончив беседу, он нашёл в сети ссылку на произведения Шопена, выбрал вторую сонату и несколько раз воспроизвёл её. В самом деле, фортепианное исполнение её третей части звучало совсем по-другому; а мажорное её трио даже показалось ему нежной и кроткой музыкой ангелов, прилетевших встречать души уходящих в иную жизнь...

     После беседы она ещё долго разглядывала на экране монитора свидетельства их общения и размышляла о нём. Если правда, что ему за тридцать, то это не юнец, который от безделья  изгаляется в сети. Ну что ж, совершил глупость со своей обезьяной, но ведь извинился. И в последующей переписке вроде бы подобных вольностей себе не позволял...  С Айвазовским и картинами он наверняка прикалывался... А уж в разговоре о музыке показал себя и думающим, и способным к её пониманию человеком. Может быть, и правда позволить ему когда нибудь позвонить ей?

     С этой мыслью она отправилась укладываться спать.

                *****
    
     Сергей готовил к поездке своего железного коня. Его двухцилиндровый «Нортон Доминатор» последней модели, поблёскивая хромом металлических деталей и отливая позолотой облицовки, терпеливо ожидал — только разве что не бил копытами по причине их отсутствия — когда хозяин окончательно пройдётся влажной салфеткой по всем пазухам его конструкции. Этот байк стоил того, чтобы его холили и лелеяли как чистокровного голштинского жеребца. Его в прошлом году по заказу отца привезли Сергею прямо из Англии, и такого рысака, пожалуй, не было не только в ближайшей округе, но даже на всех просторах страны. Белая зависть прямо обуревала  друзей Сергея по байкерскому клубу: руки чесались, усевшись на элитный круп, крутануть до отказа ручку газа и проверить себя на настоящем заморском металлическом скакуне, но существующая этика поведения не позволяла им напрашиваться на тест-драйв. Сергей впадал в наркотический экстаз, когда ему приходилось, врастая в контуры этого пожирателя миль, рвать в клочья пространство и время, проносясь со скоростью за две сотни километров по уединённым дорогам  и выбрасывая за собой из обеих выхлопных труб грозный звериный рык мощного мотора. В ушах стоит свист встречных потоков воздуха; по сторонам проносятся обрывки силуэтов деревьев и кустарников; рядами карандашей, словно расставленных детской рукой вертикально по столу,   мелькают стойки придорожных столбов; а в  голове звенит  старая песня, которую любил напевать отец, когда в детстве на выездных летних прогулках сажал сына на плечи и нёс его по лесным тропинкам,  по травяной окантовке вдоль засеянных злаками полей. Протягивая руку вперёд и указывая на предстоящие повороты дороги в их путешествии, он говорил: «Смотри , Серёжка! Вот там закончится этот отрезок нашего пути; мы повернём — и нам откроется новая  даль, незнакомая и манящая. Мы с тобой пойдём к ней, а она будет то приближаться к нам, то убегать, зовя за собой. Но мы не станем сдаваться и уставать, мы будем догонять её, чтобы узнать: что же нас ожидало за этим поворотом. А потом будет новый поворот, за ним ещё один, и ещё... И так всю жизнь: повороты, дали, ожидания».
     И он негромко запевал песню на непонятном языке с лишь некоторыми знакомыми словами:  «Неутулёны в перши жаль, бо за едноу  шиноу даляу — друга даль...». Когда Сергей подрос, гитары Северина Краевского раскрасили ему песню серебряным перезвоном, и с тех детских времён она трепетными аккордами гитарных струн, распевным звучанием потаённых слов,  всегда звала Сергея в путь, в неизвестность.  И не хотелось осаживать полёт «доминатора» : влекло вперёд, к новым пейзажам, к новым ощущениям, к новой жизни...

     Сегодня предстояла поездка к отцу в Дарьино. Вчера Сергей поздравлял его по телефону с днём рождения и нарвался на приглашение. Он всегда был рад возможности повидаться с родителем, но вот ездить к нему домой в посёлок ему каждый раз было неловко. Нельзя сказать, чтобы он испытывал муки ревности или же присущую в таких случаях солидарность с оставленной отцом матерью, нет... Скорее всего, причина заключалась в том, что с новой спутницей жизни отца они были практически одногодки, и такое положение вещей казалось ему не совсем естественным. Кроме того Жанна — новая супруга отца — была женщина красивая, а все молодые и красивые женщины подспудно ожидают, чтобы на их привлекательность мужчины своевременно обращали внимание и оценивали её по достоинству.

    Он уже завершал с утра начатый процесс, как вдруг услышал сзади знакомый голос:

     - Привет, Сергунь!

    Это была Вероника. Странно, но ведь они сегодня совсем не договаривались встретиться. Может что-то случилось? Сергей поздоровался и вопросительно уставился на подружку.

     - Куда это ты намыливаешь своего жеребца? Не рано ли ещё открывать сезон поездок на природу? Ведь снег кругом и холод за воротник забирается.
     - К отцу на день рождения поеду. На Рублёвке постоянные заторы и пробки, на байке будет быстрее.
     - У Николая Павловича сегодня день рождения? Как здорово! Поздравляю.
     - День рождения у него был вчера, а пригласил он меня приехать сегодня.

     ...Откуда она узнала имя отца? Ведь  не помню, чтобы когда нибудь упоминал его вслух. Может это мама в разговоре с ней обмолвилась?

     - Ой, Серенький, возьми меня с собой! Я так хочу взглянуть на Николая Павловича!
     - Чего тебе на него глядеть — неохотно ответил Сергей. Его совсем не привлекала перспектива заявиться к отцу и Жанне с девушкой, а потом отвечать на все расспросы по поводу этого.
     - Хочу увидеть, каким ты станешь, когда посолиднеешь.
     - Я таким никогда не стану. Мне бог не дал.
     - Станешь, станешь... Гены — упрямая вещь. Тут и стараться не надо, всё само придёт:  всё родительское у тебя налицо будет... Ну возьми, а? —  стала давить на жалость Вероника.
     - Куда я тебя посажу? Видишь, тут только одно сиденье, для водителя. Пассажиры в этой модели не предусмотрены.
     - А я бы и не села, даже если бы оно и было... Представляешь: я, зимой, в феврале, в своём роскошном полушубке, с развевающимися локонами — и на заднем сидении твоего ревущего аппарата, плюющегося комьями снега и грязи? Нет, давай лучше поедем на такси.

     ...Ещё пять минут её уговоров возымели свой успех: Сергей покатил укрывать до лучших времён на стоянку свой «доминатор», а Вероника бросилась на поиски подарка имениннику...

     Отец, одетый по-домашнему, вышел встречать их на своё подворье. «Подворье» — это, конечно, громко сказано: пятнадцать соток земли, на пятой части которой размещался новый особняк, а остальная территория готовилась быть переданной по весне в руки ландшафтного дизайнера, не производила должного впечатления на посетителя, ожидающего увидеть хотя бы намётки грядущей роскоши «рублёвского» владения. Отец во всём был такой: никогда не стремился привлечь внимания к своей персоне различными  внешними атрибутами показной зажиточности.
     Да, он любил хорошие и добротные вещи, ценил надёжные бренды и престижные марки производителей, но когда предлагаемые ему предметы выглядели вызывающе гламурно и пафосно, он непременно отказывался от их приобретения. В гараже у него стоял с виду  обыденный трёхлетний «Рейндж-Ровер» и ютился скромненький британский «Мини» —  средство передвижения для Жанны. Правда, там ещё таился в засаде  шестилитровый красный «Воксхолл Монаро», но хозяин очень редко приводил в движение все восемь цилиндров его  двигателя с загнанными туда тремя сотнями лошадиных сил: обычно это случалось пару раз в год, когда возникала необходимость быстро ликвидировать разрыв в расстоянии в три-четыре тысячи километров при наличии приемлемого для такого красавца дорожного полотна. 
     Обстановка в доме так же не выпячивала своего апломба: бежевая кухня от «Антонио Бастон», белая спальня «Аква Прадди», тёмного ореха кабинет от «Агостини», выполненная под старину столовая из коллекции «Андреа Фанфани» и гостиная с мягкими диванами «Капелетти» - всё свидетельствовало об отданных приоритетах в подборе обстановки мебельным мастерам Италии. Скорее всего, преимущественное право  голоса здесь принадлежало Жанне, которая своим выбором словно разбавляла предпочтения своего супруга товарам  из туманного Альбиона.

     - Ну, здравствуйте, молодёжь! А мы вас с Жанной тут уже заждались. Стол накрыт, вино откупорено, жареный поросёнок ждёт своего растерзания... Прошу в дом.

     Отец, казалось, ничуть не удивился спутнице Сергея. Он нарочито вежливо проводил Веронику с Сергеем и представил девушку хозяйке. Вероника рассыпалась в комплиментах, Жанна отвечала ей не менее цветисто; чувствовалось, что женщины находят общий язык с первых минут встречи.

     Не мешкая долго, сняв в прихожей верхнюю одежду и сполоснув с дороги руки, сели за стол. Отец, разливая вино в бокалы, предупредил:

     - Вы, ребята, на нас с Жанной внимания не обращайте: мы вчера с гостями хорошо оттянулись, глаза на еду уже не смотрят. Налегайте, не стесняйтесь. Ну что, кто поздравлять начнёт?
     - Можно я? — подняла согнутую в локте руку, совсем как прилежная ученица, Вероника.

     «Старшие» дипломатично не возражали, а Сергей подумал про себя: что-то Вероника уж больно вперёд лезет... Даже сына родного с поздравлениями норовит опередить... Но Вероника уже поднялась, держа в руке бокал.

     - Уважаемый Николай Павлович! Мы с Сергеем знакомы не так давно, а он мне уже успел очень много о вас рассказать. О вас и о вашей супруге. («Что она несёт? — в сердцах подумал Сергей — когда это я ей о Жанне рассказывал?») И всегда только хорошее. Вы такой обаятельный мужчина, я вас вижу впервые, но уже очарована вами. Жанна, вы меня простите за эти комплименты вашему мужу и не ревнуйте: я уверена, что Николай Павлович любит только вас и никогда не взглянет в другую сторону... Я наслышана о том, каким авторитетом вы, Николай Павлович, пользуетесь у своих коллег и друзей, которых у вас неисчислимое множество. И это действительно настоящее уважение, а не притворная лесть. Большая честь оказаться в кругу людей, которых вы удостоили своим вниманием, и я очень хотела бы оказаться среди них, где нибудь там, на горизонте, но в пределах возможностей вашего зрения. Я желаю вам, уважаемый Николай Павлович, вам и вашей семье здоровья, долгих счастливых лет совместной жизни, любви и согласия в этом доме!
     - Ну что ж, спасибо за поздравление, давайте за это и выпьем. — поблагодарил отец — Ешьте, пейте, веселитесь, у нас впереди весь вечер. Налегайте на салаты: у меня жена по части приготовления их большая фантазёрка.
     - Да, я люблю выдумывать новые рецепты и осуществлять их. Вероника, вон тот рекомендую, что слева от вас. Там киви, авокадо, немного кедровых орехов... Очень необременительно для желудка. А вам, Серёжа, думаю понравятся креветки с овощами и зеленью... Там, кстати, тоже авокадо присутствует.
     - Может, тебе водочки? — предложил Сергею отец — Или же вискаря? У меня есть хороший бурбон, семь лет выдержки.
     - Нет, спасибо, нам ещё домой возвращаться, голова ясная нужна.
     - Какой там «домой»? — тоном, не терпящим возражений, возвысил голос отец — В кои-то веки приехал в родительский дом, и уже «домой»! Здесь сегодня ночевать останетесь, каждому по спальне выделим, места много. Вот только душ с туалетом у вас общий будет. Ну, думаю, пища хорошая, доброкачественная, очереди к толчку не создадите. Ну так как, Ника, вы согласны?
     - Я как Сергей — Вероника сделала вид, что застеснялась.
     - А его мы и спрашивать не будем: свяжем полотенцами и в постель уложим...

     На этом вопрос о завершении вечера был утрясён. Застолье продолжалось с нарастающим воодушевлением. Жанна подавала утку в кисло-сладком соусе с отварной чечевицей — совсем как её выносили в прежние времена английским матросам в пивных пабах Плимута; затем настал черёд байкальского омуля, фаршированного гречкой, и, наконец, гвоздём программы к столу вплыл рыльцем вперёд запечённый в духовой печи поросёнок, обложенный на блюде со всех сторон зеленью и ломтиками лимона с лежащими на них чёрными оливками.
     Сергей с Николаем Павловичем, пригубив вначале первый бокал вина, давно перешли уже на более крепкое, но хмеля не чувствовали: он весь уходил в процесс переваривания пищи. Позявкивало столовое серебро, звенел хрусталь бокалов, над ними летали фразы застольной беседы. А за окном постепенно темнело.

     Десерта за столом дожидаться никто не стал, решили вернуться к нему позже, после утрясания в желудках уже съеденного. Насытившееся общество разошлось по разным комнатам: дамы расположились на мягком диване в гостиной, а отец с сыном удалились в кабинет. Специально приглашённая для этой цели женщина начала убирать со стола.

     - Ну что, сын, как поживаешь? — приступил к беседе отец, утонув в глубоком кресле с коричневой в тон мебели кожаной обивкой. Сергей расположился напротив в таком же кресле-близнеце.
     - Да как-то так, неопределённо... Не могу сказать, что плохо, но и хвастать особо не чем...
     - Что так? На работе трудности?
     - Нет, там как раз всё в порядке. Приступили к оценке нового месторождения. Там сейчас идёт разработка бизнес-проектов, обзор технических предложений, проработка решений: работы хватает. Когда дело живое, то и работать интересно.
     - Как там мой дружбан, Леонид Степанович, поживает?
     - Лучше всех: весь кадровый аппарат в шеренгу строит и за промахи распекает.
     - Энергии у него — как у ядерного реактора. Привет ему передавай. Заеду как нибудь к нему в его Бережки, может порыбачить удастся. Ну это дальше туда, по весне...
     - Хорошо, передам.
     - Так что ж всё же твою голову кручинит? Не эта ли красавица, что с собой привёз?
     - Может быть и она, папа... Но не знаю. Не могу в своём хозяйстве разобраться. Что-то я чувствую, что израстаю из своего возраста... Вижу, сбросить с себя надо часть ненужных проблем. А сбросить не могу — будто суета обыденная в кокон шёлковой нитью меня запутывает. Стараюсь вырваться из него, пытаюсь  красками  жизнь подкрасить— с друзьями встречаюсь, на байке с ребятами всю область исколесил, в клубах и на дискотеках вечерами пропадаю — а всё не в масть. Напряжно становится так жить. Одна работа только и выручает. Как жалею, что не пришлось в Штаты по тому вызову уехать — может быть что-нибудь и изменилось в жизни. Тут ты мне вряд ли чем нибудь поможешь...
     - Да, этот недуг тебе внешним вмешательством не вылечить... Знаешь что? Жениться тебе надо. Жениться и дитё завести. Вот когда тебе недосуг будет о своей кручине вспоминать. А жениться давно уж пора: возраст Христа распятого на носу. Не Веронику ли приметил на эту позицию?
     - Не знаю... Она вроде бы хочет, а я вот не определился. Временами мне кажется, что мне с ней хорошо, а временами какая-то отчуждённость проскакивает. Тебе-то она как показалась?
     - Энергичная... Тебе такая впору, чтобы заснуть не давала. И в прямом, и в переносном смысле. Ты ведь у нас сухогруз с ценной поклажей на борту, тебе для лавирования в  акватории порта буксир нужен. А такая потянет... И так потянет, что остановиться трудно будет.
     - Так это хорошо или плохо, по твоему?
     - А хорошо ли, когда тебя всю жизнь на коротком поводке водят?
     - Значит, впечатление не совсем то, что надо?
     - Да нет, сразу не сказал бы... Но вот только уж очень активная она для тебя.
     - Вот и мама то же самое говорит.
     - Умная женщина, мама твоя. Дурного не скажет. Как она себя чувствует? Вчера меня поздравляла — голос вроде бы бодрый был.
     - Ничего, спасибо.
     - Да, Вера, Вера... Много ей пришлось на себя взвалить, пока тебя из сопливого пацана вот в такого молодца вырастила... Святая материнская любовь и жертвенность...
     - Так ты ведь тоже в стороне не оставался.
     - Я-то что... Время от времени чем мог помогал — когда рублём, когда советом... А ведь основной воз она везла. Гордая она женщина в этом отношении: никогда ни о чём не просила. И даже когда вынуждена была принимать мою помощь, то держалась с таким достоинством, что так и тянуло сказать спасибо за согласие принять её у меня, а не ожидать от неё благодарности. Да и нет такого мерила, которое сравнило  бы мои денежные отмазки с её ежедневными хлопотами и заботой. До сих пор уважаю её за это...
     - И всё же вы расстались...
Подошла пора, когда уже невозможно было залицевать различия в наших жизненных интересах. Ты подрастал, начинал многое понимать, а притворяться не хотелось.

     ...Помолчали немного. Потом отец, стряхнув с себя какие-то свои думы, предложил:

     - А не накатить ли нам с тобой ещё немного? Для пищеварения и для душевной беседы. Есть у меня коллекционный «Хайленд Парк»: в дубовой бочке двенадцать лет томился, да у меня в шкафу ещё лет пять стоит...
 
     Сергей не возражал, и Николай Павлович достал из шкафа чёрную коробку, одним внешним видом уже внушающую уважение к содержащемуся в ней напитку. Разлил по тонким стаканам, и они неторопливо мелкими глотками принялись потягивать приятно обжигающий язык и нёбо напиток. Первым продолжил начатый разговор отец.

     - Да, сынок. Спутницу жизни надо выбирать очень осмотрительно, чтобы вся твоя судьба потом задним местом к тебе не повернулась. Я тебе никогда не рассказывал о начале наших с мамой отношений? Нет? И мама тоже? Да, она никогда такого не расскажет... Ты слышал когда-нибудь про дядю Ивана, брата моего сводного, который старше меня по возрасту на три года? Не слышал? Ну, эта тема у нас в семье никогда не подлежала обсуждению. Болезненная она была для нас обоих.
     Так вот. Дядя Иван в детстве был очень застенчив. Он всё своё свободное время проводил за чтением книг. Тогда ещё компьютеров не было, телевизоры — и те не в каждом доме стояли. И дядя Иван мир постигал через печатную продукцию. Его всё интересовало: и художественная проза, и научные статьи...Но более всего увлекала его тема астронавтики. Вначале он досконально изучил звёздный атлас неба: знал все более-менее крупные созвездия, их очертания, расположение на ночном небосводе, их звёзды — «альфа, бета, гамма» и прочие. Все расстояния до них в световых годах, силу свечения — ну короче весь этот ворох информации, который нужен только фанатам от астрономии. Ну а дальше проснулся у него интерес к конструированию космических кораблей: пошёл он после школы поступать в физтех, в Долгопрудный. На аэрокосмический факультет. Учился так же фанатично, успешно закончил... На работу в профильное ОКБ взяли. И уже потом начал оглядываться вокруг, засматриваясь на девушек.
     Я всё старался превзойти его успехи в знаниях, зуд соперничества у меня был к нему такой... Да где там! для приближения к его уровню нужно было вначале приучить себя к усидчивости. А я в детстве ужасный шалопай был. Но сильно завидовал я своему брату Ивану, и мечта у меня была такая: хоть в чём его по жизни да обскакать.
Тут вдруг случай и представился. Полюбил наш Иван скромную девушку: симпатичная такая девушка, с длинной косой, с большими голубыми глазами... Молоденькая, на пять лет моложе его. Ухаживал он за ней с пол-года, потом замуж позвал. А она его видно не очень-то и любила, но почему-то согласилась. И тут я у неё на горизонте образовался: лихой парень, красив, молод, спортивен, да и за ум к тому времени уже взялся, институт заканчивал... Увлёк я её своими ухаживаниями. Она Ивану-то и отказала потом от сватовства. А у меня мысль только и была, чтобы братцу сводному насолить: хоть в этом, да опередить его. Поженились мы с Верой, а потом и ты родился...

     Чувствовалось, что отец тщательно подбирал интонации, чтобы познакомить Сергея с семейными тайнами. Сергей заинтересованно слушал, и многое, раньше ему непонятное в отношениях родителей, обретало ясность. Николай Павлович продолжал:

     - Я видел: Иван очень переживал от этой двойной измены... И я уже начал осознавать, что поступил не совсем хорошо: и по отношению к брату своему, и к маме твоей...  Подло, можно сказать, поступил... Ведь мы с мамой так и не смогли сохранить семью: уж слишком разные мы были. Я потом ударился с головой в экономические и политические перипетии, происходящие в стране — интересно это было моей натуре мятежной. А Иван — что Иван? Проглотил он обиду, да в одиночестве оставался недолго. Охмурила его одна дамочка, соблазнила крепким телом да услаждающим душу воркованием, он и повёлся... Стервой она оказалась. Сама пронырливая до ужаса, и с Ивана всё трясла: дай ей материальные блага да обрасти нужными связями. Без связей в то время было никак... Иван же по-прежнему оставался не от мира сего: у него в голове только расчёты прочности обшивки космолёта да траектории движения с космическими скоростями. Так она его за мужика и не считала, завела себе приятеля, а потом и из квартиры вытурила, бездомным на какое- то время сделала. Благо у брата репутация незапятнанная и на счету хорошем он у себя на работе был — помогли ему сначала с жильём, а потом и спутницу себе он нашёл. Слышал я, в этом плане у него всё образовалось, жили в любви,  трёх сыновей вырастили.
А вот Веру мне он так и не простил... И живём мы с ним сейчас в одном городе — а как будто на разных планетах: за тридцать лет ни разу не встретились... Нет, один раз всё же виделись — у отца на похоронах...  Но и там не смогли примириться...
Вот так: и мои паскудные выходки, и его необдуманное  решение, исковеркали судьбу и себе, и другим людям. Поэтому смотри, Серёга, смотри внимательно, когда выбирать себе подругу на всю жизнь будешь. Коня выбирают — и то ему в зубы глядят, а уж жену-то...

     Повисло задумчивое молчание. Уровень жидкости в тёмной бутылке понемногу уменьшался. Наконец Сергей попытался нарушить тишину:

     - Да, выбор невесты — это дело трудное — поддакнул он отцу — Те, кого не хочешь, сами на шее виснут; а на кого сам запал — не всегда глядеть на тебя согласны.
 
      Николай Павлович с удивлением взглянул на сына: 

     - Ты что преждевременно закисаешь: тебе ведь это не грозит.
     - Это почему же?
     - Да потому, что ты на каждую женщину смотришь так, как Ричард Гир на  Вивиан в фильме «Красотка». А женщинам это нравится.
     - А как он на неё смотрит?
     - Как заботливый отец на юную расшалившуюся дочку.
     - Что поделаешь, такой уж у меня взгляд от рождения: я ведь не тренировался специально...
     - А кабы тренировался, то они бы тебя давно  раскусили. Женщина — существо проницательное, её сама природа таким даром наделила. Потому что она точно знать должна, с кем ей совместный очаг разжигать и кто будет сторожить вход в её жилище... Ну да ладно... Так что у тебя с Вероникой?
     - Пока лишь только трахаемся, и это нам обоим нравится.. Но в отношениях наших есть какая-то недосказанность: я не очень хочу раскрываться перед ней, потому что она ничего не  рассказывает о себе. Маме она говорила, что хочет работать в модельном бизнесе, а вот в каком качестве — сам не могу понять. На расспросы мои отвечает уклончиво: откуда приехала, чем занималась раньше, кто родители — это для меня пока тайна за семью печатями. Вот так и встречаемся, играя в прятки друг от друга. А хотелось бы уже какой-то определённости. А вот как за её эту изгородь пробраться, какой она себя вокруг обнесла — ума не приложу.
     - Что, и фамилии даже не знаешь?
     - Фамилию знаю. Если она настоящая... И это, пожалуй, всё. За исключением некоторых мелочей.
     - Да, не густо... И всё же: вот тебе перо и бумага, пиши всё, что у тебя есть про неё. Я попрошу ребят, они постараются разобраться в этом ребусе.

    Сергей, морща лоб, стал перебирать в памяти все их разговоры, пытаясь среди округлых фраз, сказанных когда-то Вероникой, зацепиться хоть за малейший намёк, представляющий информационную ценность. Отец сидел напротив со стаканом «Парка» в руке и о чём-то думал. Сергей спросил:

     - А что, твои друзья настолько компетентны, что могут по этим отрывочным данным собрать все сведения о человеке?

     Отец рассмеялся:

     - Вот именно, ты угадал: они «компетентны». И когда это в самом деле надо, они могут всё. Мне, по крайней мере, они не отказывают.
     - Хорошо иметь друзей, которые могут всё. Где такими обзаводятся?
     - Такие с годами наживаются. Тут натуральный обмен происходит: услуга за услугу. Торрент по современному.
     - Вот как! А чем же ты со своей стороны своих друзей заинтересовываешь, если у вас долг платежом красен?
     - У меня тоже кое-что полезное для них имеется: ведь не среди мелких лавочников вращаюсь.
     - Чудесно! Значит я сын секретного сотрудника...
     - В смысле «сексота»? — отец опять рассмеялся — Ну уж нет. Тут у нас всё на добровольной основе: делимся только тем, чем считаем нужным, и в чём уверены, что это обществу вреда не нанесёт.
     - А всё же интересно: какие же это «экономические и политические перипетии в стране» так увлекли тебя в свои водовороты? Мы с тобой этой темы в наших беседах никогда не касались.

     Николай Павлович с ответом не спешил. Он посмотрел на свет стакан из тонкого стекла с недопитым виски, затем взболтал его содержимое и поднёс к носу. Долго принюхивался к аромату, источаемому выдержанным дубом и временем напитком, словно истина была сокрыта в золотисто-сепийной темноте его влаги.

     - Не знаю, поймёшь ли, если скажу коротко. А чтобы изложить ясно, то это надо четыре тома мемуаров написать. Да и то, думаю, всё не охватится...
     - Я постараюсь...
     - Вот когда ты в своём ликбезе высшее образование получал, там вам что-нибудь про геологию, про нефтеразведку говорили?
     - Конечно же...
     - Ну тогда ты должен представлять насколько это сложный процесс — открытие нового месторождения. Ведь прежде чем поставить на ожидаемую залежь  поисковую  вышку, надо это место вычислить и определить. Угадать, словом... И пальцем ткнуть: вот тут ставьте! Тут уж не только фундаментальные знания нужны — геология с гидрологией, геофизика с геохимией, минералология  и прочие мудрости — тут чутьё чуть ли не определяющее значение имеет. А чутью этому нигде не обучают, оно годами наживается, с трудом и потом. Сам ведь знаешь: многие запасы обнаружены нашими провидцами там, где их никто и не ожидал найти. И это благодаря озарению, рождённому сплавом знаний, опыта и интуиции. Я это к тому, чтобы было ясно: никакие книжные науки без нажитого опыта, без собачьего нюха в этом деле больших успехов не принесут.
     - Что-то затянулась, батька, у тебя увертюра...
     - Зато оперу будет понятно слушать... Но нагляднее мою мысль выразит врачебная практика. Молодой лекарь лечит по заученной им теории, причём лечит только видимую ему больную часть организма. Зачастую такое лечение наряду с облегчением наносит вред другой его части, который может затаиться, но потом обязательно проявится. Старый же, опытный врач видит весь организм в целом, как под рентгеновскими лучами: он до материального осязания чувствует, где появился затор в движении кровотоков; он заранее представляет, в каком ином месте ответится эхом на его вмешательство в поражённый болезнью участок. Вот поэтому его диагноз всегда точен, а лечение эффективно...
     - Но ведь ты же не доктор, ты  строителем начинал?
     - Не торопись, дойдём и до меня... В большой экономике тот же принцип: надавишь  не там — в другом месте следствие обязательно проявится. И надо очень хорошо себе представлять, где можно давить, а где нет. И предвидеть все последствия своего «давления».
     Всё верно, начинал я строителем. Павловские казармы на Покровском бульваре знаешь? Там в то время квартировал союзный Госснаб. Если утверждать, что кровеносная система экономики страны брала своё начало в недрах этого здания, то более точно не скажешь: в то время не деньги являлись кровью экономики, кровью были фонды, наряды, заявки... Всё распределение было скурпулёзно просчитано и целенаправлено — всё, до последнего винтика. Не буду спорить о том, хорошо это или плохо, но заводы вырастали, отрасли крепли, и такая зарегламентированность не допускала бездумного распыления средств. И хотя обручился я со строительным делом по любви, меня стало притягивать изучение устройства и принципов работы сложного механизма этой махины. Тогда любознательность и усердие ценились больше, чем сейчас, и мне дозволили начать восхождение по этим новым для меня ступеням лестницы государственной службы. Прошу заметить: это был не лифт и даже не эскалатор, какие  зачастую  с лёгкостью возносят на вершины управления нынешних молодых людей — каждый шаг, каждая ступенька — это трудное познание, личное ощупывание всех проблем, возникающих на каждом её уровне.
     - И как же ты, строитель, управлялся с несвойственной тебе спецификой? Ещё дедушка Крылов в своей басне про сапожника и пирожника свою мораль изложил по этому поводу...
     - А ты не иронизируй. Я тебе хоть сто примеров приведу, когда строители с успехом находили себя в других ипостасях. Вот смотри, пример первый: Эмиль Кио — иллюзионист, а ведь в МИСИ учился... Слава богу, что цирк его вовремя поглотил, не то бы миражи целых микрорайонов из домов-фантомов понастроил благодаря своему таланту фокусника. Тогда бы проблема обманутых дольщиков у нас возникла лет этак на пятьдесят раньше.
     - Потешаешься?
     - Потешаюсь... Но вот тебе Высоцкий Владимир: тоже из нашего брата вышел...
     - Да у него в строительстве только пол-года стажа, и то студенческого!
     - Неважно, всё равно наш. А вот хоть и президент наш первый, часто будучи нетрезвым! Вот уж он-то настоящий строительный волчара! А ведь всей страной рулил куда хотел...
     - Ну, это не самый удачный пример, если хочешь подчеркнуть генетическую предрасположенность строителя быть успешным во всех делах.
     - Да, пожалуй соглашусь... Ну да ладно, давай о начатом. Мне везло в жизни на хороших людей, которые поощряли моё усердие, помогали и в познаниях, и в карьере. Впрочем, бескорыстных в то время было много, не в пример нашему — у нас сейчас таковых почти не осталось: каждый совет, каждая поддержка — только на платной основе. Первый мой наставник и опекун Михаил Назарович не уставал посвящать меня во все тонкости «кулинарных процессов», варившихся в этом огромном котле — Госснабе. А когда у нас на капитанский мостик встал выходец из дома на Охотном ряду, корифей совнархозовской элиты Воронин, то тут уж мой паровоз зашевелил шатунами на предельных скоростях. И наверх по ступенькам к обзорной площадке хозяйственных просторов страны я уже не взбирался, а взлетал. Вероятно я в то время уже представлял из себя какую-то ценность как специалист, и когда ко Льву Алексеевичу обратился с просьбой его  коллега по Госплану порекомендовать осведомлённого в вопросах распределения ресурсов эксперта, он уступил ему меня. С тех пор я изменил свой  утренний маршрут на службу, и ехал на метро уже не до «Чкаловской», а поднимался наверх на «Проспекте Маркса». Ну, на «Охотный ряд» по нынешнему...
     - И что, там кругозор стал шире?
     - Несравненно. За годы, проведённые там, я без ложной скромности скажу, что освоил профессию наладчика  сложных процессов в макроэкономике. И сейчас использую весь этот багаж на всю катушку.
     - Значит интеллектуальную собственность в валюту конвертируешь?
     - Почти так.

     Николай Павлович подошёл к окну, за которым вечер уже разлил свою чернильную синеву, и задёрнул шторы.

     - Ну вот, теперь могу перейти к теме твоего вопроса. Ты хотел знать, чем я занимаюсь сейчас?
     - Хотелось бы и про «сейчас», и про последние годы.
     - Тогда слушай... В известный тебе период время планового хозяйства завершилось, пришёл ему на смену рынок. Поводья отпущены, кучеры заснули, лошадки куда хотят, туда и бредут. А тянет их в основном туда, где травка погуще да позеленее. А ещё лучше — на поле, овсом засеянное. Словом, не куда ездоку требуется, а туда, где им, хвостатым, сытнее. Но приглядывать за их передвижениями хозяйским глазом всё же надо, иначе можно весь табун растерять и профукать, да и поля овсяные потравить. А электорату, то бишь населению, это не понравится. И вот для этих целей, чтобы значит лошадок этих, тянущих наше хозяйство в обещанное рыночное изобилие, правильно использовать, в государстве появляются молодые ребятки в отутюженных костюмчиках со стальным отливом, с холёными ладонями и отманикюренными ногтями. Любимое занятие этих ребят — демонстрировать народу своё крепкое мужское рукопожатие. В их понимании этот жест символизирует сплочённость их команды и надёжность их совместных решений. Ладошки друг другу суются по любому поводу и без него, будто это и есть свидетельство  успешно завершённого дела. Ты разве не замечал этого парада, этого телевизионного фейерверка беспрерывного пожимания рук?
     - Замечал, но мне кажется, что ты несколько брюзжишь на пришедшую вам на смену молодёжь: ведь она появилась не с пустым багажом, некоторые даже престижное западное образование получили.
     - Я не против молодёжи в принципе, но всякое вино должно перебродить: подавать к столу незрелый напиток означает оказывать неуважение гостю. Заложенная в их умы закваска знаний совсем не свидетельствует о том, что они уже стали что-то уметь. Да и в своих стерильных от трудовых мозолей руках никакого другого орудия производства кроме как авторучки и собственного детородного органа они ещё в жизни не держали.
     - Сурово ты о нас, молодых...
     - Нет, не обо всех вас, а только о тех, что не имея никаких качеств и достоинств к тому, во власть полезли. Самоуверенность не всегда хороша, а в этих случаях и подавно: ведь не для общей пользы они к кормилу корабля рвались, а понимали значение этого слова для себя буквально. К корыту с харчем стремились, расталкивая и распихивая друг друга всеми  предназначенными к этому частями тела. Уж в этих способностях каждый из них преуспел.
     - И какова же твоя роль была во всех этих коллизиях?
     - Нас, действительно специалистов, тогда немало осталось не у дел. Но ситуация со временем менялась. Тем, кто при высоких должностях был, рассчитывать на сотрудничество с пришедшими во власть не приходилось: слишком на виду они раньше были и в новых кругах одиозными ретроградами считались. Но вот частный бизнес воспользовался их опытом,  и не без пользы для себя: тот же Лев Алексеевич какое-то время своим опытом, связями и именем помог одному частному банку даже войти в первую полусотню по размеру капитала. Правда, сам банкир потом изрядной сволочью оказался, но мы сейчас не об этом.
     - Это ты про «Монтажспецбанк» и скандалы вокруг него?
     - Именно. А ты, я вижу, осведомлён в вопросе.
     - Ну а как же... Вся страна ведь обсуждала явление народу на телеэкране голого министра юстиции с такими же неодетыми барышнями в сауне. А организация праздника была именно за этим банкиром.
     - Да, так оно и было. Но давай опять к нашим баранам... Сошки помельче, вроде меня, какое-то время кувыркались в водовороте чужого властострастия, не находя себе применения. А тем временем сонм глянцевых пиджаков стал испытывать затруднения: их боссы команду из личноверноподданных надёргали, задачи поставили и ждут результата. А результата всё нет и нет, потому что работать на результат «пиджаки» не умеют. Произносить красивые и заумные слова, часами рассуждать о макроэкономике и о рыночных отношениях — это пожалуйста, а вот результат не получается. А шефы ждать не хотят, им позитивом народу отчитаться надо, причём хоть крошечным, но реальным: передовиц-то в «Правде» народ в своё время досыта начитался и научился отличать желаемое от действительного. Тут нас и начали эти «государственные деятели» потихоньку подтаскивать и привлекать: кого советником, кого помощником, а кого и внештатным сотрудником с вознаграждениями как в ведомостях, так и в конвертах. Меня тоже этой сетью зацепили. И стал я заниматься практически тем же, но только для новых хозяев.
     - С прежним удовлетворением?
     - Нет, удовлетворение было, но не того характера: доставляло удовольствие наблюдать, как высокопоставленные неучи от страха трясутся, когда босс результатом их действий не доволен. Ты что, всерьёз думаешь, что эти сосредоточенные лица на экранах наших телевизоров в самом деле озабочены хозяйственными проблемами страны? Как бы не так!  Те, что помельче, сидят, втянув голову в плечи с одной трепыхающейся в голове мыслью: пронесёт сегодня или не пронесёт? Ну а те, у которых есть на кого стрелки перевести, у тех в это время думы крутятся помасштабнее: сколько к вечеру «зелени» в кейсе близкий к телу помощник принесёт за предстоящее подписание нужного бизнесмену-проходимцу постановления? Или же как скупить за уже ранее накопленные чемоданные подношения весь этаж в элитном доме в центре города, да так, чтобы все соседи раньше времени об этом не пронюхали. А ты подумал, что они твоей судьбой в это время озабочены?
     - Это у тебя скорее не удовлетворение, а злорадство. И ты с таким к ним отношением можешь там среди них уживаться? Как они тебя терпят? Ведь с волками жить — по волчьи выть. Или же так глубоко законспирировался?
     - Нет, я особо и не скрываю своего скепсиса. А куда они без нас денутся? Ведь сами-то рулить ещё не научились. Да и не научатся никогда, думаю. Ведь невозможно же научиться одной и той же рукой одновременно и колбасу себе за щёку запихивать, и голодному ребёнку чёрствую корку подавать — нужно что-то одно выбирать. Вот они и выбирают. Так что в востребованности своей сейчас я не сомневаюсь. А злорадство испытываю, не буду греха таить. Только это злорадство травоядного по отношению к голодному шакалу, который от жадности костью подавился. Я и есть это травоядное, только большое, им не по зубам. Кабан я дикий, секач матёрый, вот кто я для них! Такого, пожалуй, только медведь завалить может, да вот нет среди них медведей. Косолапые у них только на эмблемах.
     - И как же ты управляешься там с ними?
     - А так. Вот, к примеру, такая ситуация. Соберёт наш патрон на совет свою команду — и своих адептов с сателлитами, и нас, сетью выловленных — и начнёт цели и рубежи обозначать: сегодня, мол, мне наверху задачу поставили достичь в таком-то направлении таких-то результатов, причём в такой-то очень короткий срок. И программу действий велели представить непременно завтра к утру. Давайте, господа, думу думать, как и то, и другое, и третье умудриться исполнить так, чтобы мне бока не намяли.  И вот сидим, думаем, аж дым из под задниц клубится: кто свою ересь по обыкновению несёт, а кто и в правильном направлении мыслит. Наконец кое-как удаётся слепить что-то похожее на правду. Тут патрон лицо своё усталое ладонями потрёт и предложит: «А давайте-ка вот здесь такой вот щтришок добавим, от меня лично предложение». Цветочком, значит, своим памятным испечённый продукт  отметить желает. Лизуны его, безусловно, в восторге: верное предложение! украсит решение проблемы! Люди поопытнее, со всех сторон оценив новшество, возразят: пользы никакой не несёт, и наоборот, при таком-то варианте развития создаст массу проблем вот здесь и здесь... Да где там! Патрон уже в раж вошёл: всё, оставляем с моим дополнением, завтра несу «наверх».

     Николай Павлович немного помолчал, будто перебирая в памяти всё множество былых подобных вмешательств.

     - Проходит время, и выясняется: пробуксовывать наш план начинает, и пробуксовывает именно из-за того, что эта никому ненужная его рюшечка под ногами болтается. Верхний босс недоволен, объяснений требует. И прибегает тогда наш патрон, весь трепеща от предстоящих неприятностей с мольбами: «Николай Павлович, дорогой, у вас такой опыт, посоветуйте, как мне обосновать, где подправить, что подкрутить? Ведь разжалуют же...» Я ему: «А зачем свои цветочки где не надо насаждал?». Он в ответ кается известным оправданием про «хотели как лучше, а получилось как всегда». Что ж, приходилось снова брать голову в руки и искать выход.
     - И получалось?
     - Ну, это вопрос сложности обстоятельств: когда находился выход, а когда лишь только аргументы в оправдание...
     - И хорошо платят за это?
     - Неплохо: там за услуги по сохранению своего руководящего кресла и портфеля денег не жалеют. Вот тебе и подтверждение тому. — отец обвёл взглядом обстановку своего кабинета.
     - И как ещё долго будут востребованы твои услуги?
     - Ох, это сложный вопрос, который меня сейчас занимает в первую очередь. Ведь бурлаки тянут баржу против течения до той поры, пока под днищем глубина есть. А как только она брюхом на мель сядет, то тут хоть тяни, пока говно из ушей не полезет — толку не будет. А у меня такое чувство, что мы давно уж на отмель забрели. Тут уж либо назад надо поворачивать, либо взрывать баржу со всею поклажей.
     - А про «назад» у нас даже и речи быть не может. Тогда что остаётся: взрыв, разнос?
     - Похоже, что разрушению альтернативы нет.
     - И как же ты видишь это всё будет происходить?
     - А никак не вижу... Это не моя специфика —  анализа и предвидения, это из области политологии и конспирологии. Я только уверен, что народ и население никакого права голоса здесь иметь не будут: съедят всё, что им навяжут. И наиболее из несъедобных блюд будет то, когда  страну вдруг вынудят на арабских наречиях разговаривать да повсеместно в мечетях молитвы по корану читать. Чтобы не случилось такого, народ будет согласен даже на второе пришествие горца в Кремль, тем более, что кандидат на это уже подрастает и крепнет.
     - Кого ты имеешь ввиду?
     - Мы оба знаем, кого я имею ввиду.
     - Но ведь он всячески клянётся в верноподданнических чувствах нашему лидеру .
     - Брут тоже клялся Цезарю и в верности, и вечной любви. Ты же помнишь, что из этого получилось.
     - Да, мрачную картину будущего ты нарисовал.
     - А ты не расстраивайся и не забивай себе голову этим негативом. Живи, радуйся жизни, обзаводись семьёй. Рожайте детей... Только советую: не обременяй себя сейчас тем, что не сможешь при случае надёжно спрятать или увезти. Потому, что недалёк тот час, когда придут и начнут отбирать всё что увидят. Раз власть у своего народа по карманам да по холодильникам начинает шастать, то значит до этого уже недалеко осталось.
     - А ты что же? - спросил Сергей, в свою очередь оглядывая отцовские хоромы — Ты то куда это всё прятать собираешься?
     - Этого уже не спрячешь, это придётся в жертву принести. Да и вообще без домашнего комфорта не обойдёшься: жить то где-то надо... Я имел ввиду крупные вложения в бизнес.
     - А у тебя они есть?
     - На родине — нет, за рубежами что-то имеется... На чёрный день.
     - Ну а раньше у тебя были намерения создать своё дело, выстроить свою империю?
     - Не в моём это характере. Для этого нужно крепкую волю иметь, чтобы ближних обирать и расталкивать, а мне это мать с отцом в своё время не привили. Да и власти я не научился снизу вверх в глаза подобострастно заглядывать. А без всего этого в большом бизнесе сейчас не обойдёшься. Да ты знаешь всё прекрасно, ты же весь в меня. Как и я в твоего деда Павла. Он мне смолоду клыков волчьих не затачивал, да и я  на чужое зариться тебе примера не подавал. Не знаю, хорошо это или плохо. Пусть апостол Пётр судит об этом, когда меня у своих ворот с ключами встретит.

     Николай Павлович залпом допил остаток виски в стакане и протянул руку:

     -Ну, давай что ли твои зарисовки, попробуем досье по ним составить.

     Сергей протянул ему два сложенных вчетверо листка бумаги. Придержав в руке второй листок, отец вопросительно взглянул на сына:

     - А это что?
     - А это то, что, подозреваю, сейчас меня больше всего заботит.
     - Ладно, пойдём чай пить. Женщины уж заждались...

    ...Наутро за завтраком Жанна с Вероникой щебетали друг с другом так, что казалось они знакомы уже целую вечность.  Жанна то и дело поглядывала на мужа, словно выбирая удобный момент, чтобы о чём-то попросить. Наконец она решилась:

     - Николай, тут мне Ника рассказала, что у неё есть мечта проявить себя в модельном бизнесе. Она в этом деле не новичок, некоторый опыт у неё уже есть. А у нас на Якиманке новое агентство открывается, говорят очень перспективное. Там всем заправляет человек по фамилии Зарочинцев. И Ника наслышана, что ему требуется в этом деле помощник.
     - Ну и что из этого? Я ведь не знаком ни с каким Зарочинцевым, даже такую фамилию впервые слышу.
     - Но ведь ты хорошо знаешь Юрия Антоновича...
     - Ты это серьёзно? Ты же знаешь: протекция Юрия Антоновича может далеко завести, и не всегда, куда надо...
     - Но Нике и надо всего ничего: только познакомить её с Зарочинцевым и дать небольшие рекомендации, а дальше она уж сама...
     - Вероника, вы уверены, что здесь вам нужна моя помощь?
     - Ой, Николай Павлович, я вам буду до конца дней своих за это благодарна! — всплеснула руками до этого притихшая Вероника. — Это мечта всей моей жизни — закрепиться с этим делом в столице.
     - Ну тогда давайте свою «портфелию» — отец намеренно исказил новомодное слово, хитро прищурившись при этом.

     Вероника вначале удивлённо подняла брови, а затем, догадавшись, с возгласом «Я мигом!», бросилась в соседнюю комнату и через миг вернулась, держа в руках целлулоидную папочку с вложенными в неё листками:

     - Вот, здесь все необходимые сведения обо мне! Большое Вам спасибо, Николай Павлович!
     - Рано вы ещё благодарите, подождите результата — ответил отец, бросив при этом Сергею многозначительный взгляд.

     Сергей и сам не мог взять в толк, как это у Вероники всё удачно срастается: и предлог для знакомства с отцом, который знает какого-то Юрия Антоновича, который в свою очередь имеет влияние на неизвестного Зарочинцева, и тесные общения с Жанной, и вот при возникшей необходимости её портфолио сразу оказалось под рукой... Случайность? Везение? Или же что-то другое?

     После окончания завтрака, тепло распрощавшись с отцом и Жанной, они сели в вызванное такси и отправились домой, в город.

                *****

     В морозный февральский полдень молодой человек на площади у круглой высотки, ограниченной дугой выезда транспорта на улицу Беговую, кормил воробьёв.  Суетливые птахи со всех сторон слетались на неожиданное подношение и уже образовали перед его ногами оживлённый коричневый островок, мигрирующий вправо-влево, в зависимости от того, куда полетят крошки от купленного в дополнение к выпитой в ближайшем кафетерии чашке кофе  песочного печенья. Остывший напиток был употреблён не потому, что в нём возникла потребность, а просто человек сознательно тянул время, не решаясь сделать последний шаг к тому, что было им задумано ещё сегодня с утра и что с нетерпением ожидалось им всё последнее время. Вот и воробьи тоже стали предлогом для продления времени его нерешительности. Стайка беспрерывно шевелилась, птички в тесноте вскакивали друг на друга, неистово чирикали и дрались за каждую крошку.

     Но вот всё печенье было раскрошено в руках и скормлено ненасытному пернатому племени. Молодой человек оглянулся вокруг себя и направился к островку с двумя зелёными елями, обрамлённому невысоким облицованным мрамором парапетом с закреплёнными сверху деревянными рейками для сидения в летние дни. Ели, ещё не вышедшие из юношеского возраста, но уже сравнявшиеся макушками с третьим этажом здания, радовали глаз свежей зеленью своей хвои посреди загрунтованного белым полотна зимнего городского пейзажа. Рядом с ними застыли в холодном сне молодые липа и клён. Мужчина присел на расчищенную от снега решётку, продолжая размышлять о чём-то своём.

     С недавних пор два чувства боролись внутри него за право завладеть его рассудком: либо отдать команду к действиям или же стойко исполнять прежние договорённости о невмешательстве. Открыв ему свой адрес электронной почты, девушка взяла с него обещание ни при каких обстоятельствах не предпринимать попыток искать с ней телефонного, а тем более личного контакта. Опрометчиво дав такой обет, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. В самом деле: к чему тогда эти мёртвые строчки виртуальной переписки, когда нет никаких перспектив увидеть и услышать своего адресата? Зачем ему вся эта информация, пусть она и невероятно интересная и полезная — о музыке, живописи, о истории — если нет возможности взглянуть в глаза её рассказчику и в искренности и глубине его взгляда найти  доверие к нему? И даже трогательные описания поведения её собаки оставались в памяти не более как гаснущий текст на экране монитора при нажатии кнопки выключения компьютера. Ведь рукописные листки, исписанные собственноручно, и те приносили бы ему больше удовлетворения.

     Он ощущал  сокрытый у себя глубоко внутри инстинкт охотника, присущий с пещерных времён каждому мужчине.  Он чувствовал, как этот инстинкт гонит его, толкает на выслеживание добычи, на поиск путей обнаружить её залегание, чтобы увидеть её во всей своей красе собственными глазами, насладиться этим зрелищем и сделать поражающий выстрел. Та мысль, что иногда сам охотник может поменяться местами с предметом своей охоты, не приходила ему в голову.

     ...А с другой стороны это сделанное ей обещание... Ведь данное слово никак нельзя нарушать: обнаруженный обман означает конец всем отношениям. И как тут быть? Ведь то, что он сейчас здесь — это уже есть пересечение пограничной линии; по своим внутренним ощущениям он уже на чужой территории. Даже несмотря на то, что всю нижнюю половину четырёх десятков этажей этого стеклянного небоскрёба занимает компания, в которой он служит. Вот ведь ирония судьбы: столько лет он ежедневно по утрам приходит суда на работу, по нескольку раз в день скользит в кабинах скоростных лифтов по этажам, ходит по коридорам и кафешкам этого здания — и ведь она всё это время делает здесь то же самое! И неужели им никогда не доводилось столкнуться в людских потоках лицом к лицу, бросить случайный взгляд друг на друга? Но для своей внутренней реабилитации надо попытаться вспомнить: как он оправдывал ранее получение информации о её работе? Ах, да: он с большой охотой быстро убедил себя в том, что знать место, куда она ежедневно по утрам направляется на свою службу — это совсем не означает поиск контакта... Тогда почему он сейчас здесь с намерениями подняться в её офис?

     Мужчина с улыбкой вспомнил, как в раннем  детстве нашёл спрятанный от него испечённый матерью праздничный пирог. Ещё более сильные противоречия раздирали тогда его крохотную душу, но он ничего не мог поделать со своей тягой отведать сладкого.   Вначале он решил, что отсутствие маленького кусочка кремового листка с вишенкой никак не будет заметно на общем фоне украшений. Затем пришла пора лишиться невинности обсыпанной сахарной пудрой боковушке кондитерского чуда. Время шло, но никакие игры и занятия не могли отвадить его мысли от найденного секрета: память вновь и вновь толкала его к возвращению к заветному месту. И если бы его желудок в то время был побольше, а пищеварение побыстрее справлялось со своими задачами, то маме вполне можно было бы внушить, что это она сама забыла, куда спрятала своё вкусное изделие.

     … «Что ж, посмотреть — не значит съесть» — решил мужчина и встал со скамьи. Поднявшись по ступенькам на крыльцо, через услужливо распахнувшуюся стеклянную дверь он вошёл в здание.

     Огромный вестибюль с массивными колоннами в мраморе под орех, внушающая уважение солидная зона рецепции, просторный лифтовый холл... Всё это он уже исхаживал  неисчислимое количество раз. А вот выше двадцатого этажа ещё ни разу не поднимался. Отыскав на пульте управления лифтом нужную цифру, он нажал на клавишу и элегантное детище фирмы «Шиндлер» быстро и бесшумно доставило его на отметку выше ста метров от уровня земли. Выйдя в коридор, он остановился в нерешительности: то ли в поиске нужного направления, то ли от вопроса: а стоит ли продолжать дальнейшие поиски? Наконец, переборов последние сомнения, он двинулся дальше, мимо стеклянных панелей, ограждающих офисные помещения.

     Нужный ему отсек он увидел издали. Завешанные изнутри рекламными плакатами и постерами прозрачные стены туристического агентства с изображёнными на них пальмами и океанскими просторами вносили оживлённое разнообразие в общий бюрократический формализм интерьера: словно посреди двора, окружённого угрюмыми коробками новостроек и стоянками сердитых автомашин зазолотились весёлые песочницы с радужными пирамидами, с горками и качелями и со звонким детским смехом. Причём глянцевые сюжеты заманчивого отдыха были подобраны и размещены не в каком-то бесформенном беспорядке, как в ларьке с печатной продукцией, а с определённым смыслом и вкусом — чувствовалась рука дизайнера, умеющего работать даже при ограниченных материальных возможностях.

     Осторожно подойдя к стеклянной преграде, отделяющей коридор от внутреннего пространства, он заглянул в промежуток между картинами на стекле. Левым боком к нему за рабочим столом в поворотном кресле сидела девушка. Её светлорусые волосы скрывали от него лицо: она с кем-то разговаривала, но собеседников за плакатами видно не было. Плечи девушки покрывала белая шаль крупной вязки , а на ногах были надеты такие же белые шерстяные носки: чувствовалось, что она немного зябнет. Спина чуть выгнута, голова на высокой тонкой шее наклонена навстречу собеседнику, левая нога закинута на правую.

     Он сразу же засмотрелся на её ноги. Столько разных женских ног встречал он на своём веку, что, казалось, мог по их форме и манере владеть ими определить тип и характер их обладательницы, а так же своё к ней отношение и поведение при знакомстве. Вот, положим, девушка с чуть вывернутыми вперёд ногами, с мускулистой голенью и со смотрящими друг на друга ступнями. На высоком каблуке её нога выглядит немного потешно, но зато босиком — вполне естественно. Такая вначале хочет показаться большой скромницей и очень застенчивой, но когда разойдётся — то тут её уж не остановишь. С ней хорошо защищать баррикады, идти за «языком», сидеть за кружкой пива в мужской компании, наконец... Она настоящий друг и товарищ и за тебя выцарапает глаза любому, а уж «любой» тем паче.

     Полная ей противоположность — кукла Барби на щуплых соловьиных ножках. Она почему-то не признаёт обуви без платформы и без тонкого высокого каблука-шпильки. Если поднять взгляд от этой пары ног повыше, то, как правило, увидишь попку размером с кулачок, два чуть выступающих прыщика на груди иссушеного диетами тела и обязательно вывернутые ботоксом губы. Эти ноги несут свою хозяйку семенящими шажками, будто всю жизнь их путь проходит по скользкой ледяной пустыне: со стороны такое передвижение напоминает прогулку мелкой беленькой болонки на поводке. Барби вечно корчит из себя недотрогу, хотя в большинстве случаев ни у кого из окружающих и не возникает ни малейшего желания до неё дотрагиваться. Нашему персонажу при вынужденном общении с Барби всегда хотелось высморкаться в подол её платья, вежливо извиниться и отойти в сторону.

     Зато при виде стройных высоких ног с округлыми бёдрами и плотными икрами у него начинало чаще биться сердце и возникало непреодолимое желание прикоснуться к их гладкой в ворсинках коже и, поглаживая её, продвигаться всё выше и выше, заглядывая в полузакрытые глаза и прислушиваясь к прерывистому дыханию девушки, ожидая момента, когда уже можно перейти к активной фазе обольщения. Но до этого  момента предстояло ещё потрудится: женщины с такими ногами обладали твёрдым характером и умели разбираться в сущности тех, кто произносил им комплименты и приглашал  на чашку кофе.

     А здесь было совсем другое. Левая нога девушки лежала своим подколенным изгибом точно на коленной чашечке правой, чуть покачиваясь в такт её неслышной беседы. Вытянутая вперёд и вниз ступня в шерстяном носке демонстрировала высокий, почти балетный подъём, а нижний обрез тёмной строгой юбки приоткрывал круглые коленки, как бы подчёркивая девичье целомудрие. Вся её поза ассоциировала свернувшейся в клубок на  диване домашней кошке, прикрывшей нос своим хвостом и подогнувшей внутрь мягкие подушечки передних лап, от которой веяло миром и домашним уютом. Такую женщину хотелось поднять на руках, бережно отнести её в кресло и усадить рядом с этой кошкой, укрыть пледом, растопить камин и сесть подле , охраняя её покой от всех невзгод окружающего мира. И ждать, ждать, ждать... Ждать, пока она сама не захочет принять твои ласки...

     Но пора уже было решаться: заходить внутрь или уходить прочь —  проходящие мимо обитатели других офисов и так уже начали обращать внимание на мужчину в верхнкй одежде, бесцельно стоящем в коридоре. Восхищённый робкой грацией добычи, охотник завороженно опустил орудие своей охоты и, позабыв про все данные обещания, осторожно приоткрыв дверь, вошёл на территорию турагентства.

     ...Совсем ещё юные парень и девушка, сидя к нему спиной, о чём-то договаривались с объектом его интереса. Он присел на стоящий в стороне диван, краем уха прислушиваясь к их беседе. В голове вихрились вопросы: о чём он будет говорить, как начнёт, и самое главное — чем это всё закончится? Но ответы так и не находились. Тело вдруг начала бить внутренняя дрожь, на лбу проступили капельки пота. Мелькнула предательская мысль: а не смыться ли, пока не поздно? Но было уже поздно: юная пара вставала и начинала прощаться. «Вот такое состояние было бы у жертвенных ягнят перед закланием, если бы они могли мыслить...». Молодёжь вышла. И её обращённый к нему вопросительный взгляд поднял его с дивана.

     Но странное дело: лишь только он взглянул ей в глаза, как с него сразу схлынуло всё внутреннее напряжение, сковывавшее его минуту назад. Голова стала ясной, язык подвижным, жесты уверенными. Он ощутил себя непорочным ребёнком, в недрах сознания которого ещё не было места похоти, и который смотрел на представительницу противоположного пола как на себе равную и подобную, без всяких тёмных и скользких мыслей, как смотрели друг на друга Адам и Ева до своего грехопадения. Облегчённо переведя дух, он начал:

     - Добрый день! Я вижу, тут у вас проводится аттракцион неслыханной щедрости. Я тоже хотел бы поучаствовать...

                *****

    
     Лето подошло к концу, понемногу в свои права вступала осень. Аквамариновые дали неба сменились холодным северным небосводом, по которому пробегали свинцовые облака. Изумрудные поляны потеряли свою свежесть и, то тут, то там, словно в причёске у стареющей красотки, стали появляться жёлтые и оранжевые пряди осенней проседи. Клёны покраснели и уже были готовы покрыть землю багрово-золотым звездопадом своих листьев. Одни ели стояли в вечнозелёном облачении, да далёкие горные вершины сверкали снежными шапками, словно в природе ничего и не собиралось меняться.

     Айгуль могла быть довольна проведённым временем. Медвежата подросли, окрепли и делали успехи в  приспособлении к окружающей жизни. Что-то в их действиях подсказывали им чутьё и инстинкты, заложенные в родовую память природой; чему-то она сама смогла их обучить, подавая пример и понуждая к следованию ему короткими  рычаниями и лёгкими шлепками. Малыши уже сами научились добывать себе пищу, и это радовало Айгуль. Когда они, как поросята, рыли своими носами прибрежный песок в полосе отлива, выискивая зарывшихся туда морских моллюсков; когда по-собачьи  торопливо орудуя передними лапами разбрасывали землю, добираясь до спрятавшегося в норе грызуна; когда, сведя к носу свои глазёнки и подрагивая от вожделения ждали проблеска в речной воде чешуи лосося — Айгуль удовлетворённо прикрывала глаза, словно мастер, завершивший работу над созданием своего шедевра. Вот пройдёт ещё одна зима, и как только скорость их передвижения позволит им не отставать от бега матери, она научит их преследовать крупную добычу, охота на которую даст столько пищи, что её хватит всей семье не на один обед, да и рыскающим вокруг шакалам и наглым воронам тоже кое-что перепадёт.

     Алпан по-прежнему лидировал в их компании: беспрестанно валял Жакуя, время от времени устраивал трёпку Зекии, иногда огрызался на требования матери держаться рядом с семейством и уходил довольно далеко, так что всем приходилось терять время на его поиски. Находили его в самых неожиданных местах: то он забирался в чащу леса и обдирал кору вековых елей, словно взрослый самец, помечающий границы своей территории; то, скрываясь в высокой осоке, зачем-то высматривал своими маленькими глазками стадо оленей, будто примеряя свои силы к возможности догнать это быстроногое животное. Но чаще всего, переплыв короткий рукав реки, безмятежно спал, пригретый осенним солнышком, в зелёной траве на острове. В таких случаях отыскать его было затруднительно; оставалось только ждать, когда он проснётся и, осознав своё одиночество, в поисках семьи начнёт громко издавать свои тревожные звуки, так похожие на селезнёвое кряканье.

     Жакуй тоже заметно окреп; его дефект ноги  уже почти не привлекал внимания , и в своих частых схватках с Алпаном он пытался держаться молодцом — иногда у него это получалось. Но особенно её радовала Зекия. В самом деле: природа наделяла девочек особенностью развиваться быстрее —  они должны в скором времени становиться матерями, и поэтому  знания и умение приспособиться к жизни  у к ними приходят заметно раньше, чтобы они успели опробовать ещё всё это на собственном опыте. Зекия первой поняла, что если взобраться по стволу дерева вверх к самой кроне, то там можно обнаружить лакомство в виде сладкого мёда диких пчёл. И каждый раз, лишь учуяв характерное жужжание насекомых, она тотчас вскидывала нос вверх , выбирая нужный ствол и, обхватив его лапами, ловко карабкалась к вожделённой цели. У неё более совершенный нюх, чем у её братьев:  она  чуяла грибницы в лесу там, где два косолапых увальня  скопления этих лесных организмов чуть ли не растаптывали; она довольно хорошо ориентировалась в пространстве и её память запоминала все маршруты и знаковые места, по которым Айгуль водила свой выводок в поисках пищи.

     Сейчас они развалились на пригорке у небольшого озера и сушили мех своих шкур после полуденного купания. Медвежата крепко спали  во благе безмятежности, уверенные в том, что пока мама рядом, ничего угрожающего их спокойствию не может произойти. Айгуль тоже сморил сон и она дремала, расслабив все мышцы своего могучего тела. Дыхание медведицы спокойное, с кряхтением и постаныванием, вызванными пробегавшими в памяти сновидениями. Иногда она мотала головой из стороны в сторону, отгоняя надоедливых комаров и мух, которые умудрялись находить в покрытой густым мехом шкуре незащищённые участки — особенно у глазниц и у пасти. Айгуль спала, но чуяла каждый шорох и в любой момент готова была вскочить на ноги и встретить непрошенного гостя. Теперь ей оставалось только охранять медвежат от опасностей. Крепко спать они будут зимой, укрытые надёжным пологом берлоги, которую вскоре будут оборудовать уже вчетвером. Малыши нагуляли необходимое количество жира для спячки, употребив за лето немерянное количество рыбы, травы и злаков, уплотнив всё это поеданием витаминов от грибов, ягод, орехов, желудей и прочих даров леса и плодов бескрайних полей. Да и сама Айгуль стала тяжелее на сотню килограммов по сравнению с той отощавшей за зиму медведицей, выведшей полгода назад из берлоги на свет божий своё потомство. Теперь она уверена в том, что и сама переживёт спячку, и подросшим детишкам хватит запасов её молока. А следующей весной или летом очень вероятно, что зов природы увлечёт её к спариванию с большим матёрым гризли. Медвежата к тому времени уже окончательно подрастут и к осени отправятся в самостоятельную жизнь, а для неё опять всё начнётся сначала.

     Она открыла глаза от какого-то внутреннего беспокойства. Огляделась вокруг — ничего примечательного, на чём следовало бы остановить своё внимание. Стала вылизывать подросшую шерстку своих малышей. Мех у медвежат менялся: становился более длинным, пушистым и плотно набитым подшёрстком: дети тоже приготовились к первой в своей осмысленной жизни зиме. Разнеженные медвежата от ласки тёплого и шершавого материнского языка довольно урчали, но просыпаться не хотели: не наступил ещё тот уровень внутренней тревоги, который мгновенно передаётся от старшего к младшим и сразу же побуждает их к защитным действиям. Айгуль старательно вылизала Зекию, затем Жакуя, долго провозилась с выгрызанием застрявших колючек в шерсти у Алпана, и опять вернулась к Зекии. Она поджаливала дочку чуть больше, чем остальных.

     ...Нет, всё же кто-то за ними наблюдает! Она это чувствовала нутром, да и ветер доносил издалека незнакомые запахи. Медведица поднялась с лежки, встала на задние лапы , вглядываясь в даль и недовольно заворчала. Сразу же рядом с ней выросли ещё три столбика поменьше: Алпан, Жакуй и Зекия. Детишки сбились в кучу поплотнее друг к другу и тоже закрутили носами. Айгуль показалось, что там, вдалеке, в зарослях ольшанника, откуда  веяло странным духом, блеснули и погасли два солнечных зайчика, какие тысячами отскакивают в глаза от речной ряби по утрам при восходе солнца. Но ничего не происходило. И это тревожило её более всего: ей было бы понятно как поступить, если бы из ольховых кустов вдруг вывалился кабан-секач; она бы знала, что делать при виде стаи серых волков, и даже встреча с одиноким медведем не доставила бы ей сейчас особых хлопот — корма вокруг для всех хватало в изобилии и не каждый бы решился на выяснение отношений с молодой и сильной медведицей. Но здесь в воздухе витала неизвестность, и Айгуль посчитала за лучшее вовремя удалиться от этого неприятного места. Дав короткий сигнал медвежатам, она повела их прочь.

     Шли дни, и вот, наконец, пришла пора подумать о предстоящей зимовке. Айгуль хорошо помнила своё уютное убежище, в котором ей довелось родить своих последних малышей. Надо было постепенно направляться туда, ведь путь предстоял неблизкий. По дороге они ещё смогут потрясти лесные деревья и кустарники в надежде поднять с земли осыпавшиеся шишки и орехи, плоды диких яблонь и груш, залезть в ягодные заросли, порыться в павшей листве в поисках  мышей и кореньев — но это уже не окажет никакого влияния на насыщение их желудков. Это так, для развлечения.

     ...Сегодня Айгуль с утра испытывала какую-то непонятную тревогу. Казалось, всё было спокойно, они добрались до подножия горы и уже начали подъём по небольшому уклону. Малыши шагают рядом: вон Жакуй уцепил какую-то толстую хворостину и треплет её нещадно, представляя себя огромным кровожадным монстром, ставящим на место наглеца, посмевшего забрести на его территорию. Угомонись, Жакуй, не трать зря силы, путь предстоит неблизкий! Зекия всё время подле мамы, оглядывается по сторонам, видно запоминает дорогу на будущие свои путешествия из зимы в лето. А вот Алпан, кажется, что-то замышляет, надо бы проследить за ним: сейчас не время разыскивать его по всяким захоронкам. Придётся, видно, убавить ход, чтобы успевать уследить за всеми.

     ...Да, сейчас для неё главное сохранить своё потомство до следующей весны. Её самый первый детёныш, Албай, встретившийся им на пути к океану, вырос в громадного медведя. Но он был первым и единственным, всё молоко в её груди, всё её внимание, вся материнская ласка  принадлежали только ему. Другим, которые родились позже, повезло меньше. Тогда было   холодное лето: лосось не шёл вверх по реке на нерест, и десятки голодных медведей ходили по берегам рек в ожидании подхода рыбы. Но рыбы всё не было, и тогда находиться у воды стало опасно: между медведями начались кровавые драки, поедание годовалых медвежат, и Айгуль, чтобы спасти своих малышей, пришлось уйти в леса. Там тоже было опасно: ослабленная голодом медведица не представляла  большой угрозы более мелким хищникам, и поэтому и отдельные волки, и даже рыси могли отнять у неё её малышей. Как хорошо, что рядом с ней был её первенец, её Албай! Он здорово помог ей тогда; ему уже шёл второй год и он успевал в случае опасности согнать в кучу остальную мелюзгу и удерживать её своим авторитетом возле себя, пока мать разбиралась с агрессором.

     Но лесная пища не даст столько жира, чтобы пережить долгую зиму, и им всем грозила голодная смерть, если бы не чудесное везение. Да, в тот год её с детьми спасло чудо. Чудо и её настойчивость, её ответственность за жизнь малышей. Она упорно шла вперёд, повинуясь внутреннему зову, в поисках хоть какой-нибудь еды. Они ели всё, что попадалось на глаза и это хоть как-то поддерживало их силы.

     И вот они набрели на затаившееся в лесной чаще озеро, куда со всех сторон стекались большие и малые ручейки. По берегам озеро обступали громадные ели, заходя своими стволами чуть ли не в воду.  Глубина его была небольшая, а площадь довольно обширная, и солнце хорошо прогревало весь слой воды.  Одна-единственная речушка брала начало в этом озере и убегала, унося нагретую в нём воду куда-то вниз. Это был настоящий рай для лосося; сюда он стремился для того, чтобы метнув икру, дать жизнь своему потомству, а самому закончить плавучую жизнь, оставив своё рыбье тело на дне этого озера. По предписанным природой правилам икринки в тёплой воде превратились в мальков, те за считаные дни подросли в шуструю и юркую молодь и ушли по длинному горному пути в свою постоянную среду обитания — вниз, в океан. Ушли, чтобы в назначенный природой срок вернуться обратно, пройдя нелёгкий путь против быстрого течения, перепрыгивая через перекаты и пороги, уворачиваясь от ловких медвежьих лап и острых зубов, достичь этого места и повторить то, что когда-то сделали их предки,  недоразложившиеся тела которых лежали сейчас на дне этого озера. Холодная погода помешала в тот год лососю совершить этот путь, и Айгуль с потомством довольствовались теми останками рыб, что ещё лежали на дне водоёма.

     В тот год им удалось продержаться, но беда пришла зимой. У Айгуль не хватило молока, и все её годовалые малыши погибли от голода в берлоге. Выжил один Албай — он был крепче и сильнее. В последующую весну им  с матерью пришлось немало потрудиться, чтобы выкарабкаться из этого голодного времени, но, к счастью, всё обошлось.

     Сейчас голод им не грозит. Они хорошо провели лето. Вон какие сытые и весёлые её малыши: Жакуй бросил, наконец, свой дрын и ищет что-то под вывороченным из земли старым пнём; Зекия тут, рядышком, трётся о бок матери; Алпан...  Постойте, а где же Алпан? Негодяй, опять куда-то запропастился!

     Пришлось остановиться и прислушаться... И тут вдруг Айгуль учуяла то, чего она всё это время боялась, то, что старалась каждый раз обходить стороной. С подветренной стороны донёсся запах взрослого медведя, и по характеру  запаха ей стало понятно, что у него серьёзные намерения. Алпан, Алпан, как же не во-время ты отвлёкся на свои интересы! Ей сейчас так важно держать всех своих медвежат в поле зрения: вот два столбика выросли за её спиной, обеспокоенно вертя головами, а третий где-то пропадает... А уже стал слышен приближающийся шорох листвы и треск сломанных сухих веток: медведь не заботился о маскировке.

     ...И вот он показался из-за кедрача: угрюмый громадный гризли, который этим летом был обделён женским вниманием. То ли он слишком увлёкся наеданием жира, что пропустил  сроки свадебных церемоний, то ли  что-то сдвинулось у него в восприятии окружающей действительности и он попутал все времена. Нельзя же было предположить, что ему не досталось самки в сражениях с конкурентами: уж слишком он был громаден и одним своим видом мог нагнать страху на других кавалеров. Увидев воочию цель, на запах которой стремился, медведь в ожидании её дальнейшего поведения остановился.

     Айгуль всем своим видом показывала, что его намерения поухаживать сейчас совсем неуместны. Напротив, они вовсе нежелательны. Об этом говорила и её низко опущенная голова  со вскинутым на незванного гостя взглядом, и недовольное ворчание, исходившее из часто и широко раздувающейся груди. Медвежата стояли не шелохнувшись в той  же позе, словно застывшие столбики. Сейчас кто-то должен был сделать первый шаг.

     Его сделала медведица: заслоняя своим туловищем медвежат, она, непрерывно оглядываясь на визитёра, развернулась и повлекла их прочь, подальше от опасности. Медведь молча двинулся за ними. Айгуль ускорила шаг, медведь сделал то же самое. Айгуль старалась идти большими кругами, чтобы не удаляться далеко от места, где должен быть её третий медвежонок. Медведь следовал по пятам, всем своим видом давая понять, что он намерен добиться своего во что бы то ни стало. Айгуль хорошо понимала, во что выльются эти его ухаживания. Вначале он сожрёт её медвежат, чтобы природный инстинкт побудил её к следующему зачатию. Когда она к нему будет готова — это для него сейчас неважно; сейчас для него главное уничтожить её детей. И он будет стремиться к этому со всей своей свирепостью и настойчивостью. А она так уже к ним привыкла за это лето и столько сил положила на их воспитание. Нет, это невозможно — отдать на съедение своих малюток этому чудовищу! Она никогда не позволит себе сделать это. Она будет драться из последних сил за их жизни хоть с десятком таких гризли. Но надо отвести от погони детишек.

     Медведица тревожно рыкнула в сторону медвежат, и они понеслись что было сил вперёд, взбрыкивая задними лапами и вскидывая вверх свои задницы. Она тоже перешла на бег. Медведь побежал вслед, но теперь он бежал уже быстрее неё и почти настигал. Айгуль с тревогой взглянула, что сейчас с её малышами. Умница Зекия вскарабкалась высоко на дерево, там он её не достанет — слишком тяжёл этот медведь, чтобы лазить по деревьям. Жакуй хоть вначале и запаниковал, но всё же нашёл верное решение: забился в непроходимые заросли колючего терновника. Теперь лапы у медведицы были развязаны, теперь можно и обсудить ситуацию с назойливым ухажёром.

     Она остановилась, развернулась мордой к противнику и поднялась на задние лапы. Тот тоже вытянулся в полный рост и, сблизившись с ней вплотную, оказался на голову выше. Он смотрел на неё сверху вниз, разинув свою пасть,  обдавая её горячим тяжёлыи дыханием. Его огромные жёлтые зубы угрожающе щерились, обещая оставить глубокие шрамы на  шкуре противника. Айгуль первой пошла в наступление, бросив свой корпус вперёд и толкнув его в грудь обеими передними лапами. Самец устоял на ногах и попытался обхватить её, но промахнулся: поскольку Айгуль была меньше ростом, то сумела, нырнув под лапы нападавшего, уйти из-под его объятий. Зверь раздражённо зарычал и, мигом повернувшись, набросился на медведицу сзади, повалив её на землю. Она успела извернуться и, оказавшись под медведем, вцепилась ему зубами в шкуру пониже левой щеки, ухватившись когтями передних лап за холку, а задними заработала по-кошачьи, будто вспарывая ими брюхо сопернику. Приём возымел успех: медведь взревел от боли, разжал хватку, вскочил  и застыл в позе разъярённого бизона, нагнувшего голову и выставившего вперёд рога для нападения —  он никак не ожидал такого отпора от дамы. Пасть его была приоткрыта, бока вздымались и опадали, изрыгая из них тяжёлое дыхание, потоки слюны лились на землю. Только глаза ничего не выражали — они были такими же холодными и пустыми, что и до нападения.

     Айгуль стояла напротив и выжидала. Ей, конечно же, не справиться с такой тушей мышц и жира, но деваться некуда: надо биться до конца. Что будет с малышами, если её не станет? Если бы и проскакивала в её зверином сознании такая мысль, то в этой ситуации она только бы  помешала. Сейчас медведице нужны не переживания, а застилающая глаза ярость и обжигающая душу злость. И этого ей в тот момент было не занимать. Медведь вероятно это почувствовал: отведя морду в сторону, он проворчал что-то недовольное и, словно нехотя, стал неуклюже разворачиваться.

     Этот раунд остался за Айгуль. Гризли медленно уходил в сторону леса. Медведица перевела дух и пошла собирать медвежат. Испуганная Зекия первой осторожно сползла со ствола ели. Жакуй долго не мог справиться с цеплявшими его шкуру колючими иголками терновых зарослей, но тут ему мать уж ничем не могла помочь. Наконец, собравшись все вместе втроём, они вспомнили об Алпане. Айгуль заволновалась: уж слишком долго этот сорванец отсутствует, пора бы ему появиться. Она не часто пользовалась голосом при поиске заплутавших детей, но тут ничего другого не оставалось. Протяжный материнский рык пролетел по округе.

     Алпан откликнулся не сразу. Несколько раз Айгуль посылала в пространство свой  клич, прежде чем в ответ донеслось призывное стрекотание весеннего селезня. И хотя за лето медвежонок подрос, а вместе с этим и стал меняться его голос — в крякающие рулады уже вплеталось что-то каркающее, воронье, чтобы затем, окрепнув, стать средством общения взрослого медведя — мать не переставала  узнавать голос своего ребёнка. Да, это был Алпан, и он звал её. Но поняв это, Айгуль забеспокоилась всем своим существом: голос доносился с той стороны, куда только что направился её разъярённый противник. Нужно было немедленно спасать малыша, иначе...

     … До этого «иначе» судьба отвела им считанные секунды. «Селезнёвый» зов Алпана ещё несколько раз прозвучал в воздухе, а затем вдруг перешёл в тонкий и протяжный вой, оборвавшийся вдруг на высокой ноте. Так они  поняли, что с этой минуты остались в этом мире втроём.

                *****

     В просторном кабинете Леонида Степановича шло обсуждение  возникших трудностей при прохождения сложного участка строящегося на краю Сибири нового трубопровода. Сидели  довольно долго, а решение всё не вызревало. Подрядчик бил себя в грудь, доказывая, что пройти трассу по утверждённому проекту он не сможет, что изыскатели с проектировщиками  не учли условия местности и что смету на строительство нужно пересмотреть. Обвинённые в некомпетентности авторы проекта упорно стояли на своём: принятые решения выполнимы в тех финансовых границах, что определены по документации и утверждены заказчиком. Возникшую тупиковую ситуацию мог разрешить только хозяин кабинета, а он был срочно  вызван к председателю правления и поручил предварительную проработку вопроса своему заместителю.

     - Что ж, коллеги, мнения заинтересованных сторон нам ясны, решение всё равно за Леонидом Степановичем, поэтому предлагаю объявить перерыв. Прошу пока гостей не расходиться, займитесь решением других проблем в нашей обители, или же просто отдохните в зоне рекреации. Сотрудники компании пусть займутся текущей работой, я вас всех приглашу при возвращении шефа — объявил заместитель.

     Сергей вернулся в свой офис и занялся прерванными совещанием своими рабочими вопросами. Вдруг зазвонил его мобильный телефон.

     - Привет, старина! Ты ещё не забыл мой голос?
     - Феликс?! Чёрт побери: ты? Здорово, дружище! Ты где, ты откуда? Неужели вернулся?
     - Сегодня ночью. Почти сутки добирался. Устал, как бобик после случки. Вот только проснулся и сразу звоню тебе.
     - Молодец! Ты как сам? С чем приехал, что привёз?
     - Не торопись, расскажу при встрече.
     - Здоровье-то как?
     - Будешь завидовать! А у вас что нового? Как ты, как мама?
     - Да нормально всё! Чёрт, как я рад твоему возвращению!
     - Я тоже. Вы там меня с корабля ещё не списали за долгим отсутствием?
     - Нет конечно! Стол твой рабочий стоит в неприкосновенности, только пыли в нём — обчихаешься, когда вытирать будешь!
     - Что ж, техничка не вытирала, что ли?
     - Ну она же ящики не выдвигает и в бумагах не роется. А кресло твоё Комелькова позаимствовала, думаю, что с концами.
     - Отвоюем... Или подарим. У тебя какие планы на вечер?
     - ...Да нет пока никаких планов...
     - А чего замялся?
     - Нет, ничего, показалось тебе. Ты насчёт встретиться?
     - Конечно! Полгода поди не виделись.
     - Давай, а где? Пока ты ещё гость, выбор за тобой.
     - Ну давай хотя бы в «Русской Америке». Ещё не закрыли её?
     - Всё никак от вражеского континента не оторвёшься? Ведь сколько времени вдали от родины скитался!
     - Так ведь русская она была когда-то, эта Америка, нами обжитая! И потом, там кажется, в этом заведении не курили, если не ошибаюсь... И вискарь у них неплохой.
     - Точно! Ну что, тогда завтра в семь вечера? Сегодня, думаю не получится: там у деда что-то замышляется.
     - Идёт. Всё, до встречи!

     ...Здорово, что Феликс вернулся!   Он был ближайшим другом Сергея, если не сказать, что единственным. Вместе росли, вместе учились, в одной связке спина к спине дрались с соседними пацанами, вместе ухаживали за девочками. И даже специальность выбрали одинаковую — но тут уж решающее слово сказала их давняя дружба. И когда отец хлопотал по поводу трудоустройства сына, то по его настоятельной просьбе, чтобы не разводить неразлучных друзей по разным сторонам городского экватора, ходатайствовать ему пришлось за двоих. Но дальше Феликс все свои служебные вопросы решал сам: его деловым способностям Сергей иногда даже завидовал.

     В жизни Сергея Феликс был единственным другом, которому он без всякого душевного смятения доверил бы даже свой новенький «Доминатор», но вот беда: Феликс не был фанатом этой ревущей скоростной техники. Его не привлекали ночные бдения в седле металлических рысаков, так же, как и не отдавал он предпочтения тусовкам и дискотекам в ночных клубах. К тридцати годам он уже был женат, и его жена Варька родила ему прелестную дочурку. Их внеслужебные общения стали более редкими, но дружба и привязанность друг к другу сохранились. Сергея даже позвали в крёстные отцы народившейся Алёнки.

     Сергей улыбнулся: надо же, какое смешение имён в одной семье — римское патрицианское Феликс, древнегреческое Варвара и славянская модификация Алёнка. Его размышления прервал сигнал селектора: приглашали к шефу.

     В этот раз народу в кабинете Леонида Степановича было раза в два меньше. Шеф сидел в своём видавшем виды со следами былой солидности потёртом кресле и, спустив очки на кончик носа, разглядывал рассаживающихся посетителей. Дождавшись окончания суеты, он с ходу и без обиняков заявил своим басовитым голосом:

     - Ну что, господа строители-первопроходимцы, на сколько миллионов в этот раз порешили «обуть» нашу компанию?

     В этом кабинете обижаться на высказывания его хозяина было не принято, и подрядная сторона сразу приступила к оправдываниям:

     - Леонид Степаныч, но ведь к болотам вышли, по топям идти пятьдесят восемь километров придётся... Удорожания огромные: или переносить трассу надо, или же технические мероприятия разрабатывать, решения корректировать, а это всё опять же увеличение финансового плана.
     - Февраль только начался, родные вы мои, и где же вы в Сибири в феврале топи и болота обнаружили, которые по зиме преодолеть нельзя?
     - Так ведь оттает всё к маю, поплывёт, и никакой техникой туда не въедешь...
     - Ну и успевайте себе за три месяца!
     - Да если и успеем, то никакой гарантии нет, что не просядет всё к началу эксплуатации: проектные решения не обосновывают, что конструктив в тех условиях вынесет все нагрузки — и статику, и динамику... Вот проектировщиков вы отпустили, а ведь их это огрехи в проработке.
     - Статику и динамику, говорите? Ну-ну... И чего же вы хотите?
     - Надо рассмотреть два наших варианта и согласовать из них наиболее приемлемый. Первый — это обход участка стороной, а второй — дополнительные затраты по инженерным решениям, позволящим пройти по проекту. Служба внутреннего сервиса их смотрела, одобрила второе предложение, и финансовый блок не против. Но требуют вашего окончательного заключения. Вот мы и просим: посмотрите материалы...
     - Да посмотрел уже... Вот вы, Семён Владимирович, принесли свои обоснования увеличения затрат, и суммы в них немалые. А кто же эти обоснования подписал?
     - Как кто? Там ведь подпись стоит.
     - Чья подпись, Смушкина? И кто же такой, Этот Смушкин А.И.?
     - Это мой технический директор, он всё просчитывал.
     - А вы, значит, ни при чём? А ведь это вы своим авторитетом это решение продавливаете! Так что будьте добры, извольте свою фамилию впечатать и личную подпись поставить.
     - Леонид Степаныч, ну поставлю я свою подпись, и что? Что от этого изменится? Ведь увеличение вложений неизбежно, и эту сумму уже и ваши технари, и финансисты проглотили...
     - Они что угодно проглотят, особенно когда ложка, что в рот кашу несёт, сухой не будет. А меня председатель лично попросил посмотреть, разобраться и дать заключение. И я не собираюсь потом стоять перед ним, как в штаны наложивши, и пояснять ватным языком, почему я на ваши «тянучки» повёлся. Вот что: давай-ка Ковалёв — это он уже говорил, обращаясь к Сергею — иди к нашей авиации, я распоряжусь, и слетай завтра на недельку на место. Возьми с собой «гипа» из проектного департамента, а там можете хоть местную медведицу в поводыри прихватить, но пройдите мне эти пятьдесят восемь километров хоть пешком, хоть на пузе, и чтобы всё на киносьёмку засняли! По каждому пикету! И мне на стол всё это! Вместе с геологией и топосъёмкой. А я уж разберусь. И потом вот с этим творчеством — кивнул он на пакет обоснований, лежащий нетронутым на столе — познакомлю и председателя, и нашего шефа службы безопасности: знакомы с таким? Забирайте, Семён Владимирович, свои со Смушкиным труды и идите подписывайте. К Концу дня чтобы у меня на столе были: мой сотрудник завтра рано утром улетает, слышали?

     Сергей, немного расстроенный, что срывается намеченная встреча с другом, но в очередной раз восхищённый хваткой своего руководителя в решении вязких вопросов, решил позвонить Феликсу и дать отбой. Но перед этим связался с авиаотрядом: никакой команды на вылет не поступало. В недоумении он напросился у секретаря на визит к шефу. Леонид Степанович после непрерывных ответов по пяти стоящим у него на приставном столе телефонам, наконец освободился.

     - Тебе чего, Серёжа? А-а, извини. Совсем забыл, закрутили... Отменяется вылет.
     - Что так?
     - А ничего... Вернулся этот «Сэмен», сказал, что вопрос пока снимает, поработает ещё над решением проблемы.
     - Так может всё же надо подсобрать аргументов, вдруг вернёмся к вопросу?
     - Не вернёмся... Я прошлым летом все места, предназначенные там под межпромысловые нефтепроводы, на вертолёте облетел. Даже в тундре поохотится сподобился, ногами землю потоптал... Нет там никаких топей и препятствий, это всё сказочки для дурачков да для шибко заинтересованных в переделках. Так что занимайся своей работой: не выгорело у тебя увольнение на встречу с медведицей. Как там отец-то?
     - Да вот, привет вам передавал. Собирается по весне на рыбалку в ваши Бережки нагрянуть.
     - Ты ему скажи: пусть не торопится. Вот как на прудах комары с палец величиной вырастут, тогда я его и позову. А то он на своей Рублёвке, видишь ли, с аэрозолями  да репеллентами ароматы вдыхает. Позабыл уже, как воздух родины пахнет.

     Оставшуюся часть дня Сергей провёл в предвкушении встречи с давним другом. Поговорить им есть о чём: обсудить новости, поделиться последними впечатлениями — ведь полгода не виделись. Тем более он всё это время провёл в незнакомой стране с её обычаями и населением, посреди нетронутой природы. Да и о личном надо бы как-то завести разговор.

     ...Да, вот о личном, о женщинах...  У большинства мужчин эта тема обсуждается по разному. Со смешками и непременным привиранием, когда речь заходит о мимолётных встречах с раздеваниями; с напускным  безразличием и оттенком превосходства к той, которая его в данный момент «отшила»; а уж если у него с ней что-то такое  какое-то время было и она его бросила — то тут уж в словаре ругательных определений даже выражений таких не находится, чтобы навек заклеймить её позором и своим презрением . И только когда он, что называется, «запал» на неё и она ещё об этом не знает, или же не выразила к этому факту своего отношения, то этот секрет носится как амулет под исподним бельём  чтобы не дай бог уберечь его от постороннего сглаза. Это вам не у женщин, которые часами перетирают друг с дружкой своих потенциальных воздыхателей.

     А у Сергея были причины, чтобы озаботиться этими вопросами. Пару дней назад ему позвонил отец.

     - А поворотись-ка сынку! Экой ты смешной какой.
     - Здорово, батька. Не смейся, а то поколочу.

     Так они иногда в шутку, по-гоголевски на малороссийском наречии приветствовали друг друга после осложнения отношений с соседним государством.

     - Отчитываюсь: я выполнил твоё поручение.
     - Какое поручение?
     - Ты же хотел пробить двух кандидатур: одна из них твоя Ника, а по второй ты мне дал только адрес электронной почты.
     - Ах, да, вспомнил! Ну и ?...
     - Ну, по второй ты почему-то ставил задачу просечь только место её работы. Но, как сам понимаешь, этого сделать нельзя без просвечивания самого пользователя: фамилия, имя, дата рождения, где проживает... Короче говоря, это всё у меня есть. Отправить тебе на почту?
     - Нет, всё, пожалуй, не надо. Дай только про работу.
     - Странный какой-то у тебя запрос. Сын, в чём дело?

   Сергей на какое-то время замялся:

     - Папа, я потом тебе всё объясню. Сейчас я просто не готов это сделать, тем более по телефону.
     - Что за шпионские тайны? Имей ввиду, что если у тебя там криминал какой, или же Родину задумал продать, то мне первому на тебя донесут.
     - Хорошо, папа. Продавать не буду. Только если за очень дорого. Ну а что с Вероникой?
     - Тут, брат, дело помудрёней. Сложная она у тебя женщина. Я с самого начала не хотел связываться с этим Юрием Антоновичем: плохая у него среди нас репутация, скользкий человек. Но уж раз обещал, то пришлось. Что ж, свёл он твою Нику с этим самым Зарочинцевым. Как там у них всё происходило — не ведаю, и не расспрашивал. Но только этот Юрий Антонович с ехидцей мне доложил, что уговорила она Зарочинцева к себе взять на стажировку, причём не без помощи своих женских чар. Ты её давно не видел?
     - Да уже дней пять, наверно. И звонки к ней не проходят...
     - Так немудрено же! Она сейчас с ним в Милане, в Италии. Стажировку, блин, проходит...

    Сергей опешил:

     - И что: это всё достоверная информация? Или всё же может быть что-то напутано?
     - Ты хочешь спросить, не провожал ли я их до трапа самолёта?
     - Нет, но ведь как же так? И мне ничего не сказала... — пробормотал Сергей упавшим голосом.

     Трубка немного помолчала, а затем отец добавил:

     - Ну, не переживай, сын! Много у тебя этих Вероник было, и ещё много будет. Да, и главное: в своём Новосибирске она развелась и мужу оставила пацана, двух лет которому ещё нету. Так что ты не первый у неё из брошенных.

     После этого известия Сергей день ходил как потерянный. И причиной были скорее не   переживания  оставленного возлюбленной увлечённого ею юноши: он понимал, что он просто начал привыкать к этой женщине. Привыкать как к необходимому элементу интерьера своей квартиры, как к любимому предмету повседневного пользования; он уже начал обволакивать Веронику объятиями притязаний своего чувства собственника, ставить на ней метки, как зверь метит территорию: это моё, и посторонним здесь не место. И её исчезновение скорее было сродни пропаже столь нужной вещи, меняющей весь сложившийся уклад его повседневной жизни. Ну и самолюбие самца, конечно же, было задето...

     Читать письмо отца на рабочем компьютере он не стал — открыл его уже вернувшись домой. Оно содержало лишь один адрес — адрес места его работы... Первое, что пришло в голову — пошутил родитель. Но, вчитавшись, понял: такие совпадения могут встречаться только в историях о курьёзах. Да, улица та же, и номер дома тоже — выходит, что это то самое здание, где размещается компания, в которой он уже девятый год неторопливо строит свою карьеру. Но вот чуть ниже приписка, на которую он сразу не обратил внимания: тридцать первый этаж, туристическое агентство. Случится же такое! Как по поговорке: целый день искал очки и нашёл их на своём лбу.

     Эту информацию — место работы своей незнакомой подруги по переписке — он и просил найти отца, подавая ему тогда второй сложенный вчетверо листок бумаги, в котором был адрес её электронной почты, со словами «это то, что, подозреваю, сейчас меня заботит». Тогда он ещё добавил, что хочет ограничиться только этим: он сознательно воздвигал для себя преграды, исключая соблазн под воздействием минутно нахлынувшего чувства рассекретить себя появлением у дверей её дома, или же вдруг в их общении случайно обронить её имя.

     И что теперь делать? Подняться и познакомиться, развернув обёртку, скрывающую секрет столь долгожданного подарка? Нет, невозможно. Он уже начинал чувствовать свою собеседницу: такая не потерпит лжи или неискренности, и его вероломный визит пред её очи навсегда захлопнет окошко их общения.

     И всё же он не выдержал: то ли от сильного искушения, или же от того, что запретный плод оказался слишком близко — только руку протяни — он вчера преодолел эти несколько разделяющих их этажей и приоткрыл завесу тайны. И сам оказался в западне, сотворённой своим любопытством.

     Теперь он не знал, что ему делать и как поступить в этих двух вдруг обострившихся ситуациях: с незнакомкой и с Вероникой. Нужно было срочно с кем нибудь посоветоваться. И лучшего варианта, чем с давним другом, тут не придумаешь. Поэтому возвращение Феликса было очень кстати.

     ...После бурных приветствий и объятий они расположились в дальнем углу затемнённого зала за уединённым столиком. Столик предназначался для четверых, так что приятели не испытывали стеснённости.. Обстановка заведения как нельзя лучше подходила для спокойной душевной беседы. На стенах помещения были развешены картины, изображающие уклад жизни русских поселенцев на  тихоокеанском побережье американского континента два с лишним столетия назад, портреты российских купцов-первопроходцев и первых правителей этой отдалённой от России земли — Шелихова, Баранова, Кускова, Лебедева-Ласточкина. Отдельной темой  представлялись фотопостеры сцен из рок-оперы «Юнона и Авось» с ещё молодым Карачинцевым в образе графа Рязанова. На столике стоял подсвечник в виде трёхматчевого парусника Витуса Беринга, каждая из мачт заканчивалась зажжёнными свечами. Негромко и неназойливо звучала музыка: неувядающий Фрэнк Синатра своим густым баритоном вносил лёгкое оживление в уютную атмосферу заведения.

     - Ну давай, рассказывай свои впечатления от Америки — тормошил приятеля Сергей — как там поживает ихнее общество: ведь, судя по всем нашим идеологическим посылам, оно должно давно уже загнить ?
     - Да уж, «гниёт» оно красиво: нам бы научиться так расцветать, как они гниют. Да ты не гони лошадей, вечер только начался: давай сначала выпьем за встречу.

     Они соприкоснулись стаканами, на четверть наполненными «Джим Бимом».

     - Никак не мог там привыкнуть пить виски разбавленным — выдохнул Феликс, залпом осушив свою порцию — Разбавлять его тоником всё равно что заправлять бак автомобиля бензином пополам с соляркой.
     - Вот-вот, сразу виден настоящий нефтяник:  даже оценочные впечатления от алкоголя у тебя сопряжены с  продуктами крекинга.
     - А что: разве не логично? Пропустил сорокаградусную дозу — и сразу мотор внутри заурчал, поршни зашевелились: организм согревается, да и движуха в мозги пошла. У них же все предпочитают эти потягивания водянистого пойла для  медленных разгонов ... Самолёту для взлёта скорость нужна! А по их методе можно и литр выпить, да так и не оторвать шасси от взлётной полосы.
     - Словом, для нужного «ка-пэ-дэ» градус заправки понижать нельзя...
     - Нельзя ни в коем случае. Как обосновал наш Менделеев Дмитрий Иванович: раз в напитке должно быть сорок градусов, то столько и должно быть.
     - И в этом наше с ними основное различие?
     - Да, в этом... Остальное всё мелочи. Ну, если не считать грандиозных впечатляющих сооружений в городах, сверкающей ночной иллюминации по всей территории страны, видной из иллюминатора самолёта; нетронутого зелёного ландшафта в малообжитых угодьях... И ещё лица: приветливые и улыбчивые, не отягощённые заботами и неразрешимыми проблемами... Но я в городах мало был — прилёт-отлёт, переезды с места на место... В основном на скважинах приходилось со страной знакомиться. А там, ты знаешь, атмосфера рабочая, деловая.
     - Ну так и давай про скважины.
     - Слушай, а давай я начну свои отчёты тоже с «ка-пэ-дэ». С показателя нефтеотдачи при разработке нефтерождений у них и у нас.

     И Феликс начал увлечённо, с деталями и цифрами, выкладывать Сергею всю информацию об увиденных им преимуществах в разработке залежей нефти на далёком американском континенте. Там были и восторженные впечатления от увиденных технических новинок,  и лестные характеристики применяемых технологий и природоохранных мер, и уважительные отзывы о надзоре за разработкой недр.

     - Вот ты знаешь сколько у нас выкачивают нефти из месторождения перед тем, как скважины окончательно затампонируют?
     - Ну, думаю процентов тридцать-тридцать пять...
     - Где то так. А они дошли уже до семидесяти! И даже большего достигают.
     - Наши показатели лет тридцать назад были повыше нынешних... Раза в два. Ты помнишь, мы по этому направлению в институте даже экзамен сдавали?
     - Вот-вот...Ты представляешь: то, что у нас было разработано и начало применяться тридцать-сорок лет назад, а сейчас заброшено, они развили и усовершенствовали. И теперь их разработчиков месторождений федеральные власти широким спектром воздействия заставляют вырабатывать из залежей практически всё. Мы же бросаем скважины как только нефть перестаёт подниматься самотёком. И за это никто не спрашивает: поразительная бесхозяйственность! —  закончил он на возмущённой ноте свой импровизированный доклад — А ведь меня ещё дедушка в деревне за каждый недоеденный за столом кусок хлеба ложкой по лбу охаживал, такие традиции бережливости у народа были.
     - Ты что, будешь наших начальников с этим опытом знакомить ? — поинтересовался Сергей.
     - Что их знакомить, они и без того всё прекрасно знают, не дураки. Потому они и не дураки,что заставляют уходить с полувыработанных залежей, как только давление в фонтане упадёт и появится нужда вкладываться в меры по увеличению нефтедобычи: наши умные во вред своему карману ничего делать не станут. А вот дураки у нас сидят в другом месте: там, где все эти процессы государством надлежит контролировать.

     Сергей вспомнил недавний разговор с отцом про все эти молодые ладошки , протянутые друг другу для крепких рукопожатий, и представил, как эти ладони со временем приспособились переворачиваться из вертикальной плоскости в горизонтальную, ладонью в верх: растопыренная пятерня требовала вложения в неё своей доли от предоставленных её хозяином преференций просящему:

     - Ну и они там, в правительстве, совсем не от глупости своей глаза закрывают: всё в долю  от наживы норовят войти.
     - Да согласен с этим... Ну а у меня, ты ведь знаешь, тема была совершенно другая.
     - Да знаю, ведь это я готовился к этой командировке, но не сложилось по определённым обстоятельствам. Ну и как там дальше на Аляске будет с разработками нефти?
     - Ты же сам видишь, что политики этим вопросом как шариком для игры в пинг-понг перебрасываются: сначала Буш её разрешил, затем  Барак запретил... Теперь вот их новоизбранный хочет обамовский запрет отменить...     Правительство штата и губернатор потребовали привлечь к изучению ситуации иностранных специалистов — нефтяников, биологов, экологов и других, чтобы с разных сторон взглянуть на проблему. Вот мы и трудились там полгода: сначала на материке, затем на шельфе.
     - И результат ваш вылился... — начал формулировать Сергей и остановился, ожидая продолжения.
     - Пока ни во что не вылился. Подготовили отчёт с анализами, цифрами, диаграммами, предложениями... Один экземпляр копии привёз с собой, принесу завтра на работу.
     - Дед давно уже ждёт... Спрашивал у меня, почему не появляешься.
     - Так ведь полгода жену с дочкой не видел. И потом, по графику у меня выход на работу только на следующей неделе.
     - Ага, так он и признал законным твой график! Ему в первую очередь деловые вопросы порешай. Я вот вместо нашей встречи чуть на Дальний Восток сегодня не улетел! — и Сергей поведал о перипетиях вчерашнего разговора с Леонидом Степановичем.
     - Молодец старик, хваткий мужик! — восхитился начальником Феликс — Но как ты думаешь, почему это нас всех вдруг чужой север заинтересовал: Аляска, Арктика? Зачем мы в экспертные проблемы Штатов суёмся? Неужели только потому, что там наши «БиПи-шные» акционеры обосновались?
     - Думаю, что нас ожидает расширение заполярных проектов на линиях границ с соседями и мы начинаем прощупывать конкурентов. В этом случае в своей командировке ты сыграл роль нашего разведчика. — рассмеялся своему предположению Сергей. — За этот твой успех давай и выпьем.

     За оживлённой беседой друзья забыли о закуске: давно принесённые официантом блюда остывали на краю столика. Пришлось поспешить не дать им замёрзнуть окончательно.

     - Ну а как ты здесь жил в моё отсутствие? Сколько миль намотал на спидометр своего английского рысака? — поинтересовался Феликс, вытирая рот салфеткой.
     - До второго круга ещё много остаётся. Но вот резину уже пора менять — истирается, зараза, хоть и английская.
     - Так ты ведь дорог не выбираешь: ищешь, где погаже. А твой мустанг к комфорту
 гладкого асфальта привык.
     - И к покрытию гладкому, и к бензину хорошему — подтвердил Сергей. — И чтоб перегруза не было: поэтому и пассажирского сиденья не предусмотрено.
     - Да уж, если бы там и второе сиденье присутствовало, то перегруз был бы точно: только не у твоего байка, а у тебя. От постоянной смены пассажирок и взимания с них натурной оплаты за катание.

     Приятели оба рассмеялись. Феликс продолжил тему:

     - Что твой ночной клуб: давно посещал?

     Феликс задумался, вспоминая: когда? И сразу не смог вспомнить — что-то неожиданно давно это было в последний раз. Что послужило тому причиной: Вероника? его электронная переписка с незнакомкой? — спрашивал он себя, и не находил верного ответа.

     - Не можешь вспомнить? Значит, стареешь. Пора тебе, брат, молнию на ширинке на висячий замок поменять, а ключ отдать единственной его хранительнице. Не подыскал ещё такую?
     - Нет, такую, как твоя Варька, я вряд ли найду. А другой что-то мне уже и не хочется.
     - Ба! Да ты пессимистом стал за это время без меня? Стоило только друга оставить на каких-то шесть месяцев — и на тебе: из яркого полового гиганта он ссохся до размеров мрачного угрюмого карлика! Серёга, что с тобой случилось? Не тяни за душу, рассказывай.

     И тут Сергей, размягчённый встречей с давним близким другом, уютом заведения и выпитым бурбоном, стал выкладывать накопившееся. Он, особо не касаясь интимных подробностей, рассказал и о встречах с Вероникой, и о её вероломстве, и о компьютерных свиданиях с незнакомкой, и о нарушенном им табу...

     - И вот я, который на своём веку столько их поперетрахал, сейчас сижу здесь перед тобой и не знаю, как мне дальше с этим поступить — закончил он своё душеизлияние.

     Феликс задумчиво глядел на него, словно о чём-то размышляя.

     - С кем не знаешь, как поступить: с первой или со второй? — наконец спросил он.
     - И ни с той, и ни с другой.
     - Ну, положим, с первой мне всё понятно, а вот с твоей незнакомкой — тут требуются разъяснения. В толк не возьму: чего тут сложного? Подойди к ней, представься, как уже тысячу раз делал в своих в клубах на танцполе — и дело с концом. Кто же откажет такому «гарному хлопцу», как ты?
     - Так ведь я же обещание давал не засвечиваться!
     - А ты не говори, что ты — это тот Сергей, что прячется в «компе».
     - Думал уже над этим. Но вот в чём проблема: сам не хочу потревожить то, что уже между нами сложилось. Ведь всё равно обман когда-то вскроется.
     - А что: уже что-то было? И как это выглядит? Поделись-ка по дружбе своими достижениями в опробывании технологии секса в виртуальном пространстве.
     - По дружбе я тебе могу только задницу надрать за такие слова. Говорю же: заинтриговала она меня. И не потому, что запал на её сиськи, задницу, ножки... Хотя на ножки, положим, при визите к ней в офис, загляделся. Но загляделся совсем с другими мыслями, не с прежними плотоядными. И вообще: не возникало у меня в отношении неё  в голове ничего такого скабрезного.
     - Точно стареешь, дружище!
     - Постареешь тут... Одна зараза повертела хвостом и с носом оставила, другая за этот самый нос ухватила и вторую неделю крутит его: водит всё вокруг да около...
     - Ну так напиши ей: пришла пора весенняя, терпеть не могу, надо встретиться... Ты ведь раньше умел быть настойчивым, ведь столько резинок на женских трусах пооборвал.
     - Давай без твоих шуточек. Я же тебе уже сказал: сколько раз просил о встрече, но она уходит от ответа.
     - Ну тогда поставь крест на ней. Выбрось из головы: наплевать и забыть!
     - А я не могу. Вот тянет к ней что-то, и всё тут. Всех других забывал через пять минут после прощаний, а с этой вот не могу.
     - И что же это такое тебя к ней тянет?

     Сергей на несколько секунд задумался и вдруг неожиданно для себя сформулировал:

     - Умная она... С ней беседовать интересно. И потом: не ведётся она на разные непристойности. Но вот почему она каждый раз из-под меня выворачивается? Почему скрывается, все мои попытки приблизится к ней отшивает? Издевается она, что ли? Или же это просто у неё игра кошки с мышкой такая? И почему я, наконец, иду у неё на поводу и боюсь так её задеть своим неловким движением?
     - А-а-а... — протянул Феликс — значит надоело не включая мозгов баб обхаживать! Что ж, это похвально. Это первый шаг на пути эволюции от обезьяны к человеку. Ну а трахнуть хотел бы её?
     - Наверное, хотел бы.
     - А она, видишь ли, не даётся, и ты от этого злишься!
     - Пожалуй так...
Вот-вот, все вы, самцы, такие. Вам бы лишь девушку верхом оседлать, причём любую: умницу или дурочку, красавицу или кривую... Вскарабкаться на неё и самоутвердиться. А что там дальше останется у неё на душе, так вы этим голову себе не забиваете.
     - А то она сама, девушка твоя, этого  не хочет!
     - Может быть зачастую и хочет, но уж каждый раз, поверь, хочет не только лишь этого.
     - А что же она тогда ещё хочет, по твоему? Вечной любви и верности, что ли? Так что: нам, самцам, после каждого траха на них жениться? Кто ж остальным дамам тогда останется: ведь нас по статистике как в той песне —  на десять девчонок девять ребят? Или же, подталкивая к женитьбе, ты заранее нас провоцируешь на нарушение обета супружеской верности?

     Дебаты переходили в шутливую плоскость, и Феликс засмеялся:

     - Ишь ты, как вывернулся! Седьмой христианской заповедью решил прикрыться, чтобы оправдать свою врождённую похотливость.
     - Так ведь всё творится по провидению господнему: когда он нам вручал этот мир,  то повелел — плодитесь и размножайтесь!
     - Это  уж из других источников  познания: так, если не ошибаюсь, в иудейской Торе, в самой первой заповеди написано. Только там, помнится мне, ещё добавлено, что каждый мужчина в восемнадцать лет обязан жениться, чтобы иметь детей. А ты, я вижу, уж лет десять как холостым и бездетным этот срок перехаживаешь.
     - Ну и что из того? Может  статься у меня уж дюжина сопливых потомков где нибудь по земле топчется — ведь в этой части заветы-то я выполняю.
     - Вот-вот, это уже попахивает поведенческой психологией от кролика: потоптал крольчиху, наплодил крольчат и отпрыгнул в сторону. А выращивать их кто будет?
     - Как кто? Крольчиха. У неё это на роду написано.

     Тут оба друга  посмеялись над внезапно сделанным выводом, и Феликс, уже немного посерьёзнев, сказал:

     - Знаешь, Серёга, если бы мы с тобой оба были зверями дикими, я бы сказал так: когда мы шелушим самку, то в этот момент как раз и исполняем всё наше предназначение: природа нас создала только лишь для этого короткого мига её осеменения. Дальше мы уже не нужны, дальше нас уже можно съесть, как пожирает женская особь кузнечика-богомола своего партнёра после их спаривания. Премудрые генетики уже доказали неизбежное вырождение мужчин в будущем: наша игрек-хромосома, видишь ли, их не устраивает. А вот наши партнёрши — они предназначены для всего последующего существования: рожать новую жизнь, вскармливать, охранять, обучать, воспитывать, провожать во взрослую действительность... И затем снова спариться, рожать, выкармливать... По большому счёту мы им необходимы всего лишь несколько мгновений во всей жизни. И это было бы очень печально для нас, если бы мы родились детьми  дикой природы. Но мы люди и рассуждаем по человечески. И так же оцениваем смысл нашего существования. Вот послушай, какую историю я тебе расскажу. Только давай выпьем  ещё немного сначала.

     И он разлил остатки виски из бутылки по стаканам.

                *****

     ...Дождь лил уже вторую неделю не переставая. Холодные осенние струи вымочили всё вокруг: жёлтые стволы елей потемнели от впитанной влаги; плоские ветви папоротника как морские водоросли, прибитые дождём распластанно лежали на земле; малые и большие потоки собравшейся в ручьи дождевой воды шурша по гравию сбегали куда-то вниз. Хмурые серые облака висели настолько низко, что казалось их, чуть подпрыгнув, можно зацепить своей макушкой. Плотный туман скрыл пеленой очертания гор, и путь, поднимавшийся вверх, был едва различим за его сизой завесой.

     В такую ненастную погоду Айгуль с её двумя медвежатами доводилось взбираться вверх по склону горы туда, где их ожидала её сухая и уютная пещера, готовая принять их на следующую зимовку. Большую часть времени они скрывались от непогоды где придётся: в густом валежнике, под кронами кедров или же просто лежали, прижавшись боками друг к другу. Дождь вымочил их шерстяной покров и уже добирался до подшёрстка, приходилось беспрерывно вставать и вытряхивать капли влаги энергичными отряхиваниями. Но совсем не эти мелочи беспокоили медведицу.

     Тот большой безумный гризли, этот грязный каннибал, сожравший её Алпана, продолжал преследовать их, не вступая пока в прямое столкновение. Он день за днём шёл за ними, причём, будто угадывая  направление их пути, старался держаться чуть выше, постоянно оттесняя их группу в сторону от нужного маршрута. Айгуль уже перестала узнавать знакомые места и ориентиры, по которым она всё время находила дорогу к своей берлоге, и брела повинуясь лишь своему внутреннему чутью. Хотя медведицы с маленькими медвежатами и так в напряжении находятся непрерывно, но тут она постоянно испытывала тревогу: невидимая глазу опасность присутствовала вокруг них ежеминутно. И когда уставшие медвежата давали ей понять, что надо бы отдохнуть, и она, отыскав укромное место, ложилась на бок и прибирала из в охапку, и, принюхиваясь к окружающей обстановке, чувствовала, что запах преследователя тоже замирал в неподвижности — только тогда она могла на какое-то время расслабиться и дать себе передышку.

    ...Но вот наконец дождевые тучи вылили на землю всё содержимое своих запасов, и небеса раздвинули завесу серых неприветливых штор: сквозь приоткрывшуюся щель проглянуло остывающее осеннее солнце. Теперь можно было ускорить своё передвижение. К полудню семейство вышло к бурному водяному потоку.

     Этот поток  не был большой рекой: здесь, вдали от подножия горы, бегущим ручьям ещё  не доставало сил сложить свои струи в  одно полноводное течение. Это там, ниже, где стекались в общее русло их воды, подпитанные сотнями ключей, ручейков и прочих многочисленных источников —  там начинались настоящие реки, несущие свои воды к океану. А здесь сейчас был просто высокий подъём воды из-за непрекращающегося ливня. Правда, подъём небывалый для этих мест: выше по течению этого потока образовалась большая запруда из-за упавших когда-то на пути течения воды стволов деревьев, к которым прибились обломанные ветки и прочий лесной мусор, сдерживающий напор  от образовавшегося из-за этого в складках местности озера.
         
     Шум от падающей и разбивающейся о камни водяной стихии был им слышен ещё до подхода к руслу: медведица с детьми вышла немного выше места разрыва течения водопадом высотой с огромную трёхсотлетнюю ель. В обычное время с этой высоты стекала струйка ручья, сопровождающаяся шелестом её трения об отвесную стену скалы. Сейчас же многотонная масса летела вниз, с рёвом и грохотом билась о каменистое ложе и вихревым потоком уносилась дальше, увлекая за собой всё лежащее на её пути.

     Айгуль с опаской взглянула на каменистое дно водопада, на широкую ленту быстрого течения, которую ей предстояло перейти, на своих двух медвежат, молча прижавшихся к ней и таращивших свои глаза-бусинки на невиданное природное явление. Она понимала, что возникшую преграду ей предстоит перейти здесь, ну может быть чуть выше, но не более: дальше уже бродил и поджидал их этот проклятый гризли —  она уже ощущала близость его присутствия. Нужно было искать обходные пути, ведущие к её пещере. Удалившись как можно дальше от обреза водопада, она, знаком показав Зекии остаться на берегу, ухватила за холку напуганного Жакуя и осторожно двинулась с ним через преграду.

         Бегущая вода едва доходила медведице до брюха.  Айгуль, делая шаги, медленно переступала с лапы на лапу, стараясь перед каждым опиранием на них прощупать дно, чтобы невзначай не соскользнуть с попавшегося ненароком булыжника. Серые воды, огибая её лапы у подгибавшихся от напряжения суставов, образовывали пенистые бурунчики, словно они разрезались острым носом идущей против течения лодки. Жакуй подтягивал лапы повыше от воды: то ли от испуга, то ли для того, чтобы матери легче было тащить его. За лето медвежата набрали вес и потяжелевший сынишка оттягивал шею матери вниз, но Айгуль пока справлялась.

     Вот до противоположного берега осталось расстояние, какое она могла бы преодолеть посуху в три прыжка, и Айгуль скосила глаза назад: как там Зекия?

     ...Что-то произошло на оставленном ею берегу, что-то там напугало её малышку: Зекия вошла в воду и тревожно звала мать. Айгуль поспешила доставить Жакуя на сушу и ринулась обратно. Что там могло случиться? Посторонних запахов из леса не доносилось, подозрительных шумов слышно не было. Но Зекия, увидев, что мать возвращается, двинулась ей навстречу. Вода почти полностью скрывала тело медвежонка, на поверхности торчала лишь её маленькая головка с круглыми ушками и блестящими бусинками глаз. Умница Зекия догадывалась, что нужно развернуть свой корпус грудью навстречу потоку и не отрывать лап от дна, чтобы течение не подхватило её и не унесло к водопаду. И Айгуль, уже не заботясь о своей безопасности, спешила на помощь к дочке.

    Но им было неведомо, что несколько минут назад накопившаяся наверху в запруде вода прорвала плотину из поваленных стволов, старых пней и хвороста; и всё это, влекомое усиливающимся потоком, уже неслось вниз, готовое низвергнуться с кручи и разбиться о каменистое днище за обрезом водопада. Вот оно уже обозначило себя, это приближающееся месиво, отрядив вперёд мелкую щепу, ветки и облетевшую листву. Внезапно Айгуль почувствовала, что уровень воды поднимается и ей пришлось резко затормозить, вцепившись всеми четырьмя лапами в каменистое дно. Усилившееся течение стало тащить её за собой. А как же там Зекия? Бедная девочка изо всех сил сопротивляется усиливающемуся потоку, но она ещё слишком мала и силы явно не равны... Вот её головку накрыла  вода, затем  на поверхности на миг показались все четыре маленькие медвежьи лапы и всё исчезло в стремнине. Через секунду на то место, где стояла Зекия, уже  обрушился ворох бурелома, нашпигованного брёвнами, ветвями, обломками стволов. Инстинкт самосохранения толкнул Айгуль обратно к берегу, где у кромки воды метался обезумевший от страха Жакуй.
     Выскочив не берег, медведица бросилась вдоль течения к кромке водопада. Стоя у самого водосброса, она вглядывалась своими слабыми глазами вниз в надежде узреть там хоть какие-то признаки шевеления живого тела, но всё было тщетно. Её грудь раздирали горестные стоны, то и дело вырывавшиеся наружу. И до самой темноты горное эхо, блуждая по скальным нагромождениям и лесистым ложбинам, вторило своим откликом протяжному плачу Айгуль...

     ...Весь следующий день Айгуль, спустившись по крутому склону, кружила вокруг подножия водопада в надежде отыскать хоть что-то, что рассказало бы ей о судьбе её несчастной дочери, но так ничего и не нашла. Унылая и опустошённая побрела она на поиски своей пещеры в горах; следом за ней понуро плёлся растерянный Жакуй.

     Как так могло случиться, что уже второй её выводок подряд терпит большие потери? Может она плохая мать, что не смогла найти достаточно пищи для предыдущих малышей и они не дожили до весны? Ведь она так старалась. Всеми силами, всем нажитым чутьём и умением она искала еду, чтобы насытиться самой и поделиться найденной добычей с медвежатами. И тогда, казалось, они выбрались из этой голодной западни: то заброшенное озеро спасло их от неминуемой гибели в разгар холодного лета. Но этого оказалось недостаточно, и, пробудившись однажды в своей берлоге, Айгуль ощутила, что тепло, исходящее от её медвежат, спящих у неё под брюхом, вдруг куда-то исчезло, и вместо сопящих черных кожаных носиков, когда-то шаривших по её брюху в  поиске сосков, она обнаружила застывшие мордашки с оскаленными зубами. Тогда она впервые ощутила горечь утраты.

     Она не помнит, как дальше развивались события: природа и без того старается не  перегружать долгой памятью всех представителей животного мира. Может быть они с Албаем после окончательного пробуждения съели застывшие тела медвежат: когда исчезают материнские инстинкты, в свои права вступают звериные. Скорее всего, так оно и было — иначе им бы было не подняться на ноги в ту весну...

     Но ведь это лето было несравненно сытнее и голод никому не грозил. Так почему же из трёх её питомцев сейчас за ней следует лишь один Жакуй? Тут только её вина в том, что не уберегла Алпана и Зекию. Она не углядела за сорванцом, когда тот постоянно отлучался по своим делам от семьи. Она не смогла прийти вовремя на помощь к дочке, когда та беспомощно стояла посреди набиравшего силу потока. Что заставило Зекию без разрешения вступить в воду? Страх перед тем медведем? Нет, Айгуль бы почувствовала его близость раньше неё. Скорее всего девочка ощутила поднятие уровня воды, испугалась, что не успеет завершить переправу и поспешила к матери. Да, у малышки были хорошие чутьё и интуиция, жаль что её жизнь оборвалась так рано. И в этом только она, мать, виновата. К чему всё сваливать на этого упыря, этого безумного медведя? Он всего лишь опасность, которую нужно было вовремя предвидеть и обойти стороной. Вот голод — это не медведь, его стороной не обойдёшь! Голод — это всеобщая беда, это катастрофа для всех медведей. Уж лучше пусть десяток медведей встретится на пути, чем повторится тот голодный год.

     Хотя как судить! Если  не возник бы у них в жизни этот кровопийца-гризли, то сейчас жив был бы и Алпан, и жива была Зекия. И ей, Айгуль, не приходилось бы тащить на плечах своё горе в зимовку.

     Так размышляла бы медведица, если бы природа наделила её способностью думать. Но такого дара свыше медведям не дано, и поэтому она довольствовалась лишь одними ощущениями. Где-то там, наверху, в небесах, варилось блюдо из её ощущений: кем-то другим производился анализ её действий и событий —  и результат уже готовым внедрялся в сознание медведицы, неся с собой в зависимости от ситуации радость или горе, уверенность или страх, бодрость или усталость...

     Но приближающаяся опасность почувствовалась ей сразу: тонкое обоняние подсказало о её появлении, как только ветер изменил своё направление — их путь опять пересекался с медведем. Этот негодяй и не думал отставать от них. Его не остановил даже бурный поток, и всё это время он крался за ними, находясь чуть впереди их движения вверх, выбирая удобный момент, чтобы внезапно напасть. И вот сейчас он с шумом продрался сквозь заросли кустарника и опять преградил им путь.

     Айгуль уже ничего не ощущала, кроме отчаянной ярости в груди.  Тот, что наверху, верстал сейчас её поведение, подтолкнул её к действию: иди вперёд, дерись, мсти за погибших медвежат, бейся за своё право жить — за своё и оставшегося у тебя Жакуя — этот гризли не отстанет от вас. И медведица, только успев на ходу рыкнуть в сторону медвежонка чтобы тот убегал, сорвалась с места и понеслась на врага.

     Всей своей трёхсоткилограммовой тушей она врезалась в гризли и сбила его с ног. Медведь повалился на спину и Айгуль что есть силы стала орудовать передними лапами, помогая ими своим челюстям пробиться сквозь заслон лап поверженного противника к его шее, чтобы сомкнуть их железной хваткой на его глотке. Всё смешалось в одной куче: прерывистые хрипы и рычание, клочья вырванной шерсти, брызжущая слюна... Но на пути к глотке каждый приступ жаждущей крови пасти Айгуль натыкался на широкий оскал медведя — зубы клацали об зубы, в кровь обдирая языки и дёсны. Наконец гризли пришёл в себя от неожиданности первого натиска и вывернулся из-под Айгуль. Она тоже вскочила на ноги, и так они стояли друг против друга на задних лапах, раскачиваясь из стороны в сторону и тяжело дыша. Чуть передохнув, Айгуль сделала вторую попытку броситься на медведя, но она была уже менее удачная, чем первая. Гризли встретил её своей мощной грудью и они сошлись в борцовском захвате. Его пасть стала искать пути к уязвимым точкам медведицы — к шее, загривку, подмышкам. Айгуль не давала ему это сделать, стараясь в свою очередь найти место, где можно было бы ухватить побольнее. В этой позиции у неё было преимущество: она была ниже ростом и пасть её находилась ближе к своей цели, чем клыки соперника. Но медведь был значительно тяжелее и, используя этот свой козырь, он пошёл вперёд. Задние лапы Айгуль заскрежетали когтями о камни, пытаясь остановить этот натиск, но против такого напора устоять было невозможно.  Медведица поняла, что её сейчас опрокинут и, собрав все силы, она рванулась вниз и высвободилась из объятий гризли, успев вдобавок ускользнуть из-под его падающей на землю туши.

     Второй раунд так же не принёс никому ощутимых результатов, но медведь уже оправился от растерянности и был готов пустить в ход весь свой арсенал преимуществ. Соперники  медленно  кружили друг подле друга, собирая силы для следующей схватки. Гризли брёл низко склонив голову, изредка поднимая взгляд на Айгуль. Глаза его по-прежнему ничего не выражали и выглядели как инородные стеклянные пуговицы, пришитые к лохматой морде. Айгуль, напротив, была вся собранность и ловила каждое изменение в поведении противника.

     На этот раз медведь бросился первым: Айгуль едва успела подняться на задние лапы, чтобы встретить его. Он сшиб её с ног и они большим шерстяным клубком покатились по уклону горы. В смертельных объятиях они катились, подминая под себя кустарник и мелкие деревья, выбивая из земли камни, ударяясь о стволы попадавшихся на их пути елей и кедров. И всё это время своими острыми зубами и когтями  восьми лап они искали пути для нанесения друг другу как можно больше повреждений. Айгуль почувствовала, как острая боль обожгла ей брюхо в паху — это медведь всё же достал её своими страшными когтями. Она же вцепилась зубами в брыли его щеки и изо всех сил старалась не разжать хватки. Медведь, потерявший возможность запустить в драку свои челюсти и испытывающий адскую боль при каждом дёргании головы, ревел ей в морду и обдавал хлопьями слюны, но своих объятий не ослаблял. Айгуль уже чувствовала, что силы её на исходе.

     Исход борьбы решился внезапно. Где-то совсем рядом прозвучали один за другим два ружейных выстрела. Объятья  медведя разжались, Айгуль отпустила вконец изжёванную его щёку. Они вскочили на ноги и бросились друг от друга в разные стороны. Ничто не может так напугать медведя, как громовой звук выстрела из охотничьего оружия: в этот момент они забывают обо всём на свете — о добыче, о драках, о потомстве — и бегут прочь сломя голову, только бы быть подальше от услышанного.

     Айгуль пришла в себя не скоро: вспоротый пах нестерпимо болел, кровяные следы красной тропкой тянулись за медведицей. Она почувствовала подступающий жар и поняла, что идти на поиски Жакуя она не сможет. С трудом отыскав себе место под упавшим старым деревом, она улеглась на землю и впала в забытье...

    ... Очнувшись, медведица первым делом вспомнила о пропавшем Жакуе. Превозмогая нестерпимые боль и жар, она поднялась и отправилась на поиски. Рана не переставала кровоточить: для Айгуль сейчас лучше всего было бы залечь в укромном месте и отлежаться — у спящих медведей все раны заживляются много быстрее — но она не могла позволить себе спать: надо вначале отыскать Жакуя. Насколько ей хватало сил для передвижения, она бродила в окрестностях, время от времени посылая призывный клич, но никто не откликался в ответ. Вконец уставшая и обессиленная, она свалилась на густой мшаник под раскидистой елью и забылась в тревожном сне.

     Сколько она проспала: сутки? двое? или, может быть, больше? У неё не было ответа на этот вопрос. Она знала только то, что незаживающая рана вконец иссушила её силы и она теперь вряд ли скоро сможет подняться. Тоска сжимала медвежью душу: что же будет с её Жакуем, оставшимся совсем одним в этом жестоком мире? Сквозь её тяжёлое прерывистое дыхание прорывались жалобные струйки стона — она оплакивала и себя, и погибших Алпана с Зекией, и пропавшего неокрепшего Жакуя. Влажная мутная пелена стала застилать и без того незрячие её глаза.

     Но вдруг сквозь эту пелену она  разглядела смутный силуэт одного из тех существ, которые всё время передвигаются только на задних лапах и громко переговариваются между собой. Вот и прилетевший к ней запах подтвердил её опасения. Надо вставать и уходить, или же готовиться к активной обороне, но сил не было ни на то, ни на другое. Айгуль обречённо вздохнула и приготовилась к худшему, продолжая следить за передвижениями двуногого незнакомца. Обычно за его плечами должна быть длинная палка, издающая громоподобные звуки, которых так боятся медведи. Но у этого вместо палки на плече висел большой чёрный мешок, под тяжестью которого двуногое существо сгибалось. Не доходя десяти хороших её бросков, существо остановилось и опустило свою ношу на землю. Немного повозившись с завязками, оно выпустило из мешка что-то до боли знакомое, с родным запахом, напоминавшим ей её детёнышей. Она присмотрелась к выскочившему из мешка и узнала: да, это был пропавший Жакуй, который в растерянности озирался вокруг себя, не зная, что предпринять. И когда Айгуль позвала его, он, высоко вскидывая задние лапы, помчался к ней...

                *****

... Понимал я тогда, что не имел права вмешиваться в установленные природой правила жизни её обитателей, но остаться безучастным в этом случае было выше моих сил. У местных охотников-атабасков, которые подобрали медвежонка, я выкупил Жакуя и в кожаном мешке принёс его к обессиленной Айгуль. И хотя обычно глаза медведей  не выражают никаких испытываемых ими чувств, я готов был поклясться, что в глазах Айгуль в то время стояли слёзы... Не знаю, что это было: то ли от страданий из-за физической боли, то ли от благодарности за найденного Жакуя... Но не всё ли равно...
...Через день мне нужно было уезжать: экспедиция перемещалась для работы на шельфе. Единственное, что я мог ещё для них сделать — это сообщить  зоозащитникам их нахождение и сведения о необходимости оказать ветеринарную помощь медведице. А так же об отклонениях в поведении медведя-агрессора.
 
     Феликс умолк, и за столиком воцарилось молчание. Казалось, что окружающая обстановка — голоса посетителей, баритон Синатры, звуки, издаваемые обслуживанием официантов — всё это находится в другом, далёком мире, никак не связанным с только что поведанной историей о медведице Айгуль и её медвежатах, и поэтому между двумя посетителями и остальным заведением выросла звуконепроницаемая стена. Сергей молча размешивал несуществующий сахар в чашке давно остывшего кофе. Наконец, после долгой паузы он спросил:

     - К чему ты мне всё это рассказал? Ты полагаешь, здесь что-то есть, что относится к моей ситуации?
     - Это относится к тому, о чём мы с тобой говорили чуть раньше. Видишь ли, старик,  живой мир на земле существует благодаря только единственному инстинкту, присущему всем и всему. И имя ему — материнство. Начиная от деления одноклеточных и до высшей ступени развития. Вся флора по весне распускается и цветёт лишь с одной целью — чтобы к осени бросить семя в землю. Тот же лосось, отметав икру, остаётся погибать, зная, что своё предназначение он уже выполнил. А посмотри на эту медведицу, за которой мне довелось наблюдать в заключительный её период: сколько сил пришлось ей вложить в своих детёнышей! Какую отвагу нужно возбудить в сердце каждой матери, чтобы невзирая на смертельную опасность броситься на спасение своего дитяти!
     Я поделился с тобой лично увиденным, отчего лишний раз убедился в мысли: насколько же разные по жизни наши существа — женские и мужские. Причём как у зверей, так и у людей тоже... Наблюдая за этим в дикой природе, лучше начинаешь понимать реалии нашего существования — здесь, в нашем обществе, глаз «замыливается» на эти различия.  Если бы я просто стал рассказывать тебе о трудностях женской доли, ты бы наверняка расценил это как обычные дежурные нравоучения. Так вот: то, какой груз ответственности несут женщины перед мирозданием за продление и сохранение жизни — это не сравнится ни с какими нашими мужскими подвигами и лишениями: битвами в кровавых сражениях, выживанием в экстриме, риском при покорении новых пространств для своего обитания... Эпизодами мы развлекаем себя в поисках приключений и острых ощущений, играем с судьбой в рулетку в ожидании выброса адреналина, а они ничего этого позволить себе не могут: они молча и не жалуясь несут своё бремя — ведь каждая из них повязана зароком беречь народившуюся жизнь, и ни единого шага в сторону от этого пути делать не имеет права. Ради этого они порой недоедают, экономя свои средства на покупку яркого наряда, чтобы надев его, привлечь к себе наше внимание — а оно им необходимо: ведь без нашего кратковременного участия новая жизнь не зарождается. Они и потом оставляют лучшие куски нам, всё время беспокоясь о нашей сытости. И когда они тащат домой, нагруженные как тяговые лошадки, тяжёлые сумки со снедью, они тоже продолжают выполнять свой ежедневный долг, как выполняла его медведица в моём рассказе.
     Они нас лижут с младенчества: учат говорить первые слова, делать первые шаги... Не спят ночами, когда мы вдруг заболеем, шьют  одежду и мастерят наряды для детских праздников, следят за нашими школьными успехами. Мы вырастаем, а они продолжают нас вылизывать: мать — сына, невеста — возлюбленного, жена —  супруга. И при этом никогда не выпячивают напоказ свою заботу.

     ...В это время в зале голос Синатры переключился на исполнение своего старого хита «Самсинг стьюпид», и его бархатный баритон поплыл в пространстве, обволакиваемый  незатейливым бэк-вокалом его дочери.

     - Вот, кстати, обрати внимание — заметил Феликс — на первый взгляд невзрачная партия в этом дуэте у Нэнси, но попробуй убери оттуда её, и потеряется вся  прелесть и очарование: в их паре голос Фрэнка как бриллиант, который без  обрамления и огранки смотрелся бы обыкновенной стеклянной горошиной. Она же со своим скромным обаянием отступает на второй план, оттеняя все достоинства мужского исполнения — даёт его голосу возможность красоваться перед слушателями своей силой и бархатом тембра.
     И зачем упрекать их в том, они проявляют разумную осторожность при выборе  спутника, который будет помогать им в благом деле? Вот, к примеру, так, как ты попрекаешь свою незнакомку?
     - Так ведь я никаких далеко идущих предложений ей не делал, просто хотелось пообщаться!
     - Ну вот и общался бы себе на здоровье. По электронной почте. А ты ведь рвёшься на личную встречу. А может быть у девушки внешний изъян какой-нибудь. И она не хочет тебе его показывать.

     Сергей осёкся:

     - Я как-то об этом не задумывался... — Потом, некоторое время спустя, возразил — Нет, не может у неё быть никакого изъяна: у неё собака, щенок, и она с ним каждый день гуляет по утрам и вечерам!
     - И что из этого?
     - Значит не хромая и не безрукая — такие с собаками по улицам не гуляют.
     - А может быть у неё родимое пятно во всё лицо: такого ты не допускаешь? — рассмеялся Феликс.
     - Да брось ты свои шуточки, ведь я же её видел! И рассказывал тебе об этом — очнулся наконец Сергей от минутной завороженности высказанными предположениями.
     - Ну а раз видел, то скажи: сколько ей лет?
     - Думаю, где-то около двадцати семи.
     - Вот! А тебе тридцать два. Она, видишь ли, на пять лет тебя младше, но уже понимает, что по жизни надо оберегать себя от таких прощелыг, как ты. Скажи: ведь делал ей непристойные предложения?

     Сергей смутился: о поводе для возникновения их переписки он Феликсу не стал рассказывать.

     - Ой, вижу, что делал! Без этого ты не можешь. Вот сейчас и расхлёбывай.

     Затем он начал уже серьёзно:

     - Чувствую. Серёга, что это для тебя стало не проходным знакомством — ведь я тебя насквозь просвечиваю. Вот твоя Вероника — это кукушка, подкладывающая свои яйца в чужое гнездо. Это даже очень хорошо, что она себя так рано проявила. Ну а незнакомку обсуждать не буду — с ней не знаком и не имею права. Сам разбирайся.
     - А как? Ведь ты мой друг, подскажи... Ты бы, к примеру, что сделал на моём месте?
     - Я бы позвонил. У тебя есть её телефон?
     - ...Есть.
     - Ну и звони, чего ждёшь? И вообще: кончай душой трепетать, доставай мобилу и набирай номер.
     Но Сергей всё мешкал:

     - Погоди, надо немного накатить для ясности мысли... А что это у твоих медведей имена какие-то необычные, с восточным отливом?
     - Ааа..., вон ты о чём... Это, брат, длинная история. Я там, на Аляске, познакомился с нашим соотечественником, зоологом, татарином из Казани. Он там тоже свою стажировку проходил. Эту медведицу он долго наблюдал, и все события в её жизни в блокноте фиксировал. Вечерами, когда занять себя было нечем, мы с ним многое друг другу порассказали из своего жизненного опыта. Это он всех медведей именами наградил.
     - И стрелял при драке тоже он?
     - Нет, стрелял уже я.  У него к тому времени сроки пребывания закончились, а мне было интересно, чем вся эта повесть завершится. В конце моего материкового цикла оставалось несколько дней, вот я и решил посвятить их плотному знакомству с природой наших бывших земель. Да и за Айгуль присмотреть ненароком...

     Они заказали ещё виски и, выпив для храбрости, Сергей уединился с телефоном за свободным столиком в другом конце зала. Феликс издали наблюдал за другом, мысленно поддерживая и сопереживая ему. Разговор, к удивлению, длился очень недолго, и Сергей, весь растерянный, вернулся к столу.

     - Ну, что она? — встревоженно спросил Феликс друга.
     - ...Плачет...
     - Что случилось?
     - Щенок у неё потерялся. Мама сегодня утром с ним гуляла, а за пристёжкой ошейника не проследила.
     - Ну а тебя-то она как встретила? Ведь всё же впервые голоса друг друга услышали.
     - Да нет, не впервые, я же тебе рассказывал... Но она сейчас ничему прочему не придаёт никакого значения. Для неё сейчас главное — найти Митрофана.
     - Это кто: щенок, что ли?

     Сергей утвердительно кивнул.

     - А они его ищут?
     - Как же... Весь день сегодня на это ухлопали. Она даже на работу не пошла.
     - М-да... История... А ты хоть приметы его знаешь?
     - Да знаю я, всё я знаю... У меня даже фотографии его есть, присылала она как-то мне их по электронке.
     - Серый, так это же шанс! — оживился Феликс. — Чего же мы здесь сидим? Пошли скорее!
     - Куда?
     - Как «куда»? Ты ещё не сообразил?

     И приятели, даже не дождавшись официанта, оставив ему на столике сумму, перекрывающую стоимость их ужина, бросились прочь из заведения.

                *****

     ...Очень тяжело для неё начинался этот день, 14-го февраля. Вокруг неё витали улыбки, признания, поздравления, а у неё на душе тяжёлым камнем лежала потеря. На работу идти смерть как не хотелось, но надо: уже два дня Маринка её подменяла, и просить её о большем было просто неудобно. Она как в тумане выслушивала пожелания посетителей, планирующих уже сейчас свой летний отдых, автоматом отвечала на их вопросы, будучи не в силах заставить себя дать им полезную консультацию, предложить лучший вариант их поездки, что она бы непременно сделала в другое время. Её мысли постоянно были заняты потерявшимся Митрофаном. Она всё прикидывала: где они с мамой ещё не были в своих поисках, в какую подворотню ещё не заглядывали... Глядя на карту своего района, она строила планы, куда они пойдут искать сегодня вечером, после работы.
     Время от времени глаза её наливались слезами, и тогда она пряталась за перегородку, служащую им с Маринкой убежищем от посторонних взглядов в минуты перекусов или просто короткой передышки. Ей вспоминались грустные глаза щенка в тот момент, когда она подобрала его, мокрого, голодного и замёрзшего. Ей представлялось, что он и сейчас в таком же состоянии трясётся от холода и одиночества; и она едва сдерживала себя, чтобы не бросить всё и не бежать продолжать искать, искать, искать...

     Так протянулась первая половина дня. Иногда звонила мама, испрашивая разрешения самой пойти на поиски. Но она категорически не разрешала: у мамы и без того от чувства вины за потерю прихватывало сердце, и Светлана опасалась, что её может постигнуть другая, более страшная неприятность.

     В дверь робко постучались. Светлана безучастно разрешила войти и на пороге появился мальчик. Запинаясь и вспоминая слова, которые должен был произнести, он протянул ей конверт с изображением «валентинки» на нём.

     - Тётя, мне велели передать вам это и сказать, что вас на улице ожидают.
     - Кто меня может ожидать? — удивилась Светлана.
     - Не знаю, не сказали.
     - Что за глупости! Скажи им, что никуда я не пойду.
     - Но он же может замёрзнуть!
     - Какая ерунда! Кто там может замёрзнуть? — воскликнула она, но мальчишка уже нёсся прочь по коридору.

     Вскрыв конверт, она обнаружила в нём такую же открытку-«валентинку», на которой старательной рукой было выведено:

     «Любимая, с праздником! Я жду тебя внизу, на скамейке под ёлками. Приходи скорей!»

     «Что за чушь?» — подумала она — «Кто это так неуместно шутит?»

     ...Конечно же, она никуда не пойдёт! Не хватало ещё бежать сломя голову по первому чьему-то зову! Но любопытство одолевало, и Светлана пристально вглядывалась через окно в зеленеющие внизу пятнышки двух елей. Да где там: разве можно что-либо разглядеть с высоты 31-го этажа! И спустя некоторое время она всё же набросила на себя пальто и, заперев дверь, направилась к лифту.

     Выйдя на улицу, она сделала вид, что ничего её здесь не интересует: просто так, подышать свежим воздухом вышла. Сама же краем глаза пробежалась по всем скамейкам под елями: никто на них не сидел «Разыграли» — подумала она, и уже собралась возвращаться. Но вдруг...

     ...Вдруг взгляд её упал на маленький серый в коричневых пятнах комочек, который мелко подрагивал под одной из лавок. Сердце сжалось: это Митрофан!

     Да, это был её Митрофан. На нём был новый ошейник, и новым же поводком он был пристёгнут к деревянной рейке скамейки. Пёс дрожал от холода и от незнакомой обстановки. Задыхаясь от нахлынувших чувств, Светлана птицей слетела со ступеней крыльца и бросилась к вновь обретённой находке.

     ...Оставим же их на несколько минут и дадим им возможность выразить свою радость от встречи и переполняющую любовь друг к другу. Тем более в такой день...

     Прижав к груди найденное сокровище и прикрыв его полами своего пальто чтобы не было проблем на рецепции, Светлана поспешила в тепло. Мужчина, скрывавшийся всё это время за газетным киоском и наблюдавший за этой трогательной встречей, удовлетворённо кивнув, быстрыми шагами удалился, влившись в спешащий по своим делам людской поток.

     Вечером у них был настоящий праздник. Мама, обрадованная телефонным звонком о счастливой находке, накрыла потрясающий стол, близ которого в порядке исключения сегодня нашлось место и Митрофановой миске. Все они были ужасно утомлены непростыми событиями прошедших трёх дней, поэтому улеглись раньше обычного. Выкупанный и обласканный Митрофан мирно дремал на коврике у кровати Светланы, иногда тоненько повизгивая сквозь сон. Только удобно устроившись в своей постели при уютном свете любимого торшера Светлана, наконец, решилась вскрыть записку, аккуратно завёрнутую в непромокающую обёртку и прикреплённую к новому ошейнику Митрофана.

     «Я не имею права настаивать на том факте, что почтальон сего послания в этот день является праздничным подарком для Вас, но надеюсь, что это так. Вам решать, оставить  без внимания мои скромные усилия по ускорению Вашей с ним встречи, или дать мне надежду на возможность нашего знакомства. Мой телефон …..........». Она уже знала, от кого пришло послание: в последние дни этот номер уже несколько раз высвечивался в определителе её телефона. Немного подумав и улыбнувшись, она набрала СМС-сообщение: «Я буду рада Вас видеть в ближайшую субботу в 15 часов на Гоголевском бульваре у памятника». Отправив послание она облегчённо вздохнула и откинулась на подушку.

     Она ещё долго думала о своём, перебирая в руках три бумажных листка. Суббота была через два дня, и ей было о чём подумать. Наконец сон сморил её. Последней мыслью, с которой она проваливалась в объятия Морфея, была: «Интересно: а какой он у него? Неужели такой как на этой картинке?»

     ...Три листика выпорхнули из её разжавшихся пальцев. Один из них спланировал прямо к носу дремавшего Митрофана. На нём было изображение  крупного самца шимпанзе, откинувшегося спиной на комель акации...

   
       Жаль, нам так никогда и не доведётся узнать о судьбе отважной медведицы Айгуль — «Лунного Цветка» — готовой пожертвовать жизнью ради сохранения своего потомства; мы никогда уже не услышим о её последней оставшейся радости — малыше Жакуе, которому предстоит дальнейшее отвоёвывание у природы своего права на существование. Мы только можем предполагать, как сложатся отношения наших героев — молодых людей, которым наконец предстоит встретиться через два дня. Нам даже не дано рассудить кто выиграл пари, предложенное Сергеем Светлане в самом начале нашего повествования.

     ...Потому что загадочна и непредсказуема наша жизнь во всех её проявлениях...