Но карты ложились всё ещё удачно. До Ленинграда она добралась без особых приключений. Сначала на черной «волге». Ни на одном из постов ГАИ автомобиль Ани не остановили, хотя, увидев постовых, сердце девушки делало перебой. Связываться с тайной полицией, государством в государстве, никто не желал. Да и повода не было – Аня вела машину аккуратно. Она знала, что ей нужно покинуть Прибалтику как можно быстрее, но заснеженная дорога не поощряла к быстрой езде. И вот, наконец, город Алуксне. Она выбрала окольный путь, который, впрочем, был не намного длиннее прямого шоссе. Последний населённый пункт перед Псковской областью. Она решила, что утром бросит машину, где нибудь на заброшенном хуторе, для того, чтобы её нашли нескоро. И далее поедет с дальнобойщиком.
С правой стороны трассы мелькнул темный дом. И он показался Ане нежилым. Краем глаза она заметила, что дорога к нему была расчищена. Машина свернула с шоссе и подъехала к крыльцу деревянного строения. «Школа, номер такой-то, Печорский район, Псковская область, РСФСР, - прочитала Аня. - И сейчас каникулы! Снегопада не было уже целых десять дней. Сегодня - 10 января. А значит, дети завтра придут в школу? Нет. Аня, с трудом вспомнила, что 11 и 12 января падают на субботу и воскресенье. Значит, 13! Через три дня. Ещё три дня форы, пока они не найдут машину. И не поймут, что она рванула в Питер. И хватит себя пугать, если везде в стране бардак, то и в этих органах бардак. Может быть, только несколько меньших размеров. И они не всесильны.
Не утешай себя. Сегодня же, как только обнаружат тело на даче, объявят тебя во всесоюзный розыск. Ну и что? А ты, лично, на стендах «Их разыскивает милиция» узнала бы хоть кого нибудь из своих самых близких друзей? Нечеловеческие морды-шаржи там висят, а не фотопортреты людей. Так что не пугай себя всякой мурой. Как можно быстрее ты должна быть в Питере. А для этого нужны силы. Уроки полковника не пошли прахом. Он учил её многим шпионским трюкам, как, например, мгновенно отключаться, и Аня стала погружаться в сон в теплом чреве машины. Но обострённое чувство опасности пробилось сквозь забытьё и заставило открыть глаза. А угарный газ? Она задохнётся.
- Смерть от него, говорят, легка и безболезненна. Это большой соблазн! – Аня открыла глаза. - Но я хочу жить!
Аня выключила печку и провалилась в сон. Проснулась она, когда чернота за окном, стала меняться на синеву, стало холодно, и в машине ожила и заработала рация. Девушка вскочила, быстро протерла лицо сырым снегом, девственно-белый снег пожевала - её мучила жажда. Прихватив рюкзак с тысячами марок и долларов; уникальный бриллиант она уже давно зашила в подкладку джинсовой куртки; она покинула машину.
Шоссе было пустынно в этот ранний час. Она простояла минут двадцать, пока на светлеющей дороге не показался караван рефрижераторов. Шофер головной машины с удивлением посмотрел на тоненькую фигурку, махавшую им рукой на обочине шоссе, и резко затормозил.
Девушка с бледным личиком, какая-то вся из себя худющая, всклокоченная, с острым носиком, ему не сильно понравилась. Он любил женщин пышных, белокурых, и всегда говорил дружкам, искавшим стройных подруг, – «Лучше качаться на волнах, чем биться о скалы». В общем, Аня была совершенно не в его вкусе. И поэтому он принял её в своей машине как простую пассажирку, без далекоидущих планов. Да и одета она была в какую-то бесформенную куртёнку и джинсы – униформа студентов. Коих, голосующих на дорогах, он перевидал немало. И ещё он понял, что девушка эта – порядочная, не плечевая, не было в ней их вульгарности и развязности. Он вез из Прибалтики в Ленинград замороженную свинину и скоро уже будет дома. Всего-то пять часов пути.
- Кушать хочешь? – Поинтересовался белобрысый шофер, похожий на несколько плебеистого Леля.
- Угу, - ответила Аня, – только столовых не предвидится…
- Вон термос и бутерброды. Жена давала в дорогу, но я наелся в шашлычной. Жаль бутерброды выбрасывать. Они с сыром и колбасой.
У Ани непроизвольно потекли слюнки. Последний раз она ела вчера утром. И без жеманства открыла термос и развернула бумагу с бутербродами. Чай был уже чуть теплый, затхлый и вонял от пробки веником, бутерброды с маслом, сыром и колбасой засыхали. Колбаса, однако, была вкусная, «эстонская» с чесночком. И девушка быстро насытилась и, поблагодарив доброго дальнобойщика, задремала.
Очнулась она только когда они уже въезжали в город-герой Ленинград. Её разбудил шофер.
- Просыпайся, девонька, - потряс он её легко за плечо, - вот станция метро, тебе туда. А мне нужно на базу, разгружаться.
- Как вас зовут? – Спросила Аня, чтобы знать за кого молиться.
- Петров. – Коротко ответил шофер.
- Хороший ты парень, Петров, спасибо тебе!
- Ха, парень, - засмеялся шофер, - да у меня трое ребятишек уже.
Аня вытащила из кармана десять рублей и молча протянула шоферу.
- Ты чего? Убери свои деньги, я не к этому сказал.
- Я тоже не хочу тебя обидеть. Бери. Купишь ребятам апельсинов.
В метро она набрала номер знакомого художника, и он оказался дома, к немалому удивлению девушки. Художник, пивший вчера водку, портвейн, кагор и чачу с трудом понял, кто ему звонит, но страшно обрадовался. Москвичка не могла заявиться в Пальмиру без грошей. А значит приедет к нему реанимация в виде бутылочки свежего пива.
- Это, пару пива прихвати.
- Вас понял. – Сказала Аня и положила трубку. Пока она разговаривала с ним, мимо будки прошел милиционер и остановился неподалёку. Сердце Ани укатилось в пятки.
- Без паники, - сказала она себе, – начнёшь метаться – тут тебе и конец.
Аня, накинув на плечи рюкзак, величаво проплыла мимо милиционера.
В студии непризнанного гения она сбросила рюкзак на пол, наслаждением избавилась от куртки, в которой спала в машине, вручила страдальцу вожделенное пиво и поинтересовалась, может ли она принять душ.
- Замойся ты там до посинения! – Сказал он и, под изумлённым взглядом девушки, сорвал зубами с бутылки металлическую пробку и крупными глотками мгновенно осушил полулитровую бутылку. Вторая упорхнула следом. – Художник перевел дух, закурил рабоче-крестьянский «Беломор», и сказал.
- Слушай, мать, ты деньжонками не богата? Признаться, вчера мы малость перебрали… Требую продолжения банкета!
Аня протянула ему четвертной и приказала купить ещё и еды.
- Полуфабрикатов каких-нибудь - отбивных или антрекотов. Мяса хочу.
- В магазин один минтай приплыл, а из мясных изделий только кости.
- Купи в кабаке цыплят-табака. Кутить, так кутить! И не жадничай, бабки есть. Вот тебе ещё полтинник. Помимо кур – возьми овощи, красного сухого вина мне, и так далее. Сам сориентируешься. Только никого сюда не зови! Мне нужно переговорить с Алькой Григорьевой. – Аня замялась. – Говорят она под колпаком?
- У них бабок не хватит круглосуточно за ней следить. – Огрызнулся свободолюбивый питерец. - Ладно, привезу.
- И смотри, хвоста не приведи. Я потом всё объясню. – Аня вздохнула. - Кирюха, всё очень серьезно, но я хорошо заплачу за приют. У меня валюта имеется. Есть у тебя, кому сдать? Тебе процент.
- Найдётся, город-то портовый. А много у тебя?
- Триста долларов. – Соврала Аня.
- Статья!
- Ну и что?
- Один к трём идет. – Протянул хитрый Кир.
- Согласна, хоть всегда было к четырём.
- Риск вырос. Ке-Ке-Бээ, - проблеял он бараном, - лютует.
Вечером пришла Аля, они расцеловались, как родные. Кирюха радостно бросился в магазин и, заодно, проверить, не засели ли в подъезде молодцы в одинаковых серых пальто и с одинаковыми незаметными лицами. Но, впрочем, Алька была птица невысокого диссидентского полёта, не Сахаров всё же, не Солженицын, а так, мелкая сявка, которую пасло питерское КГБ только уж от полного безрыбья. Нужно же было отрабатывать оклад.
Но в субботний вечер отдыхала и контора.
Аня честно поведала подруге о своих приключениях.
- Ничего себе! – Альбина уставилась на девушку. – У нас за меньшую провинность сажают в Кресты. Ума не приложу, как тебе помочь. Кирилл, конечно, парень хороший и надеется прославится т а м, да и фамилия у него подходящая – Филонов, но оставаться тебе здесь нельзя. У него, как у каждого уважающего себя алкоголика – проходной двор. Ко мне тоже нельзя. Участковый каждый день наведывается и вообще…
- Аля, если ты откажешься мне помогать, я не обижусь. У тебя дети, ещё двое на подходе. И все эти игры, наверное, тебе уже надоели. Я взрослая девочка и сама должна решать свои проблемы. Тем более, теперь ты знаешь, что я натворила. Поставила под удар твою свободу…
- Не надо патетики! Общаясь с тобой, я не рискую никакой свободой.
- А оказание помощи преступнику?
- Чушь! Ты не объявлена в розыск, по телевидению о тебе ни гугу. Откуда ж я могу знать что ты – преступница. Кстати, по нашей самой прогрессивной в мире Конституции назвать человека преступником может только суд. Закол…ебутья пыль глотать, доказывая, что я знала. Да и за моей судьбой наблюдают куча иностранных журналистов. Представляешь, какой вой поднимут? ГБ давно бы меня укатало, да тяму не хватает. – Задумчиво добавила. - У меня имеется парень, который может тебе помочь, кстати, от него у меня Васенька. Но Серёжа, увы, любит денежку. А без бабулек выбраться практически невозможно. – Она вздохнула.
- Дело только в них? – Аня внимательно смотрела в лицо женщины. Высокая, тонконогая, с огромным животом и желтыми пятнами на лице, чувствовалось, что она устала и от опасности, сорвет у ГБшного начальства крышу, возьмут и посадят, а деток в детский дом отправят, и от постоянной помощи кому-либо – Алина жить для себя не умела никогда.
Аня вспомнила, как два года назад она гостила у Али и та перед отъездом подарила ей новенькие французские туфли из очередной посылки, коими забрасывал её Запад – к Рождеству, к Пасхе, к лету, осени, зиме, весне. Она чудно вязала, и ей привозили кучу дефицитнейшего мохера. Деньги у Альбины водились, и ими она щедро одаривала всех своих друзей. Она была абсолютно бескорыстна. И вот заговорила о деньгах.
– Сколько нужно, чтобы выбраться отсюда?
- Много, очень много! - Аля опять вздохнула. - Он регулярно курсирует между Питером и Хельсинки и может тебя вывезти. Всё упирается в проклятые деньги! Он любит их до самозабвения. У меня такой капусты, какую рубит он, нет. А начни я их собирать, привлеку сразу же внимание.
- Аличка, моя родная, деньги не проблема. Сколько он берёт?
- Не менее двух тысяч баксов. Нам не поднять.
- У меня есть.
- Правда что ли? – Недоверчивым тоном спросила Аля.
- Есть. И даже больше.
Через два дня, Аня уже жила на какой-то засранной съемной квартире на проспекте Ветеранов. Из дома она не выходила, ещё до её переезда кто-то набил холодильник чудовищной пищей, от которой она отвыкла уже за все эти месяцы своих приключений – синюшные сморщенные сосиски, ржавая сельдь, супчики из пакетов. Ч/б телевизор в каждом доме постоянно транслировал хвалебные передачи о победах социалистического строя, но на содержимом холодильников граждан эти грандиозные победы почему-то те отражались. Всё тот же минтай, всё та же несъедобная колбаса. В дверь позвонили условным сигналом.
Пришедший паренёк лет тридцати с небольшим гаком был одет в вельветовую куртку и джинсы явно не индийского происхождения, в щегольские малиновые полусапожки с острыми носками, обитыми медными пластинками. И вообще Сергей Невзуров оказался большим модником и, как водится, выпить был тоже не дурак. О чем красноречиво свидетельствовала бутылка О,75 «Столичной» водки в его руках.
Росточком, правда, паренёк не вышел. Про таких говорят – метр с кепкой. Но кепка и особенно каблуки на сапожках щедро добавляли ему то, чего недодала природа.
Увидев какими темпами Серёга поглощает водку Аня приуныла. Разве можно доверять алкашам?
- Значит так, мать, слушай меня сюда. – Глазки его заблестели, как два алмаза. - Алька сказала, что тебе срочно надо сорваться за кордон?
- Да.
- Это дорогого стоит!
- Она мне называла примерную цену.
- Вот именно, примерную. Речь шла о двух тысячах, но этого мало. – Он хитро улыбнулся. И Аня с досадой подумала, что зря она так быстро согласилась с этой суммой. Альбина без задней мысли всё выложила папаше своего ребёнка и тот, видимо, сообразил, что у клиентки имеется сумма покрупнее, и сейчас он её выманит.
- А сколько вы хотите?
- Я хочу всё!
- А если у меня больше нет?
- Есть. - Елейно-змеиным голосом произнёс он и опрокинул очередную стопку.
Ловушка! Аня поняла, что этот парень выманит у неё деньги и сдаст её за милую душу в ментовку. Нельзя! Нельзя доверять алкашам!
- Мадемуазель, - вдруг совершенно трезвым голосом проговорил Невзуров, - вы не понимаете, что я тоже рискую свободой, хоть я и гражданин Финляндии теперь. И даже если я вас беспрепятственно вывезу из Совдепии, у меня при всех раскладах будут неприятности. Малость добавить надо! – Сказал он с нажимом.
- Сколько? – жестким тоном поинтересовалась Аня.
- Всё!
- А рыло не треснет?
- Не-а, оно у меня крепкое. И кто по нему только не бил. Помнится, сплю я как-то на лавочке у Собора Нотр Дам де Пари…
- Где, где?
- Ну, в Париже. Любящая женушка отправила мир посмотреть… Дрыхну я, значит, вижу во сне себя миллионером на роскошной яхте в Карибском море, и тут заехал на метро в негритянский квартал.
- Ты же говорил, что спал на лавочке.
- Конечно, на лавочке, не на полу же.
- На лавочке возле грандиозного собора.
- Слушай, чего ты придираешься? Какая, хрен, разница, где я спал? Отметелили меня негры по полной программе. Даже зуб выбили, - и с непосредственностью дикаря Серёга продемонстрировал золотую фиксу.
И почему-то Аня ему поверила. Поверила в то, что он её вывезет, спасёт. И хватит торговаться – плата за спасение жизни никогда дешёвой не бывает!
- У меня имеется ещё тысяча долларов, но мне тоже нужны кое какие деньги на первое время.
- Верю! – Воскликнул Серёга. – Теперь верю. Ладно, тебе половина и мне - половина. И по рукам.
Теперь слушай план. Я вывезу тебя на своей машине под видом собственной жены. И с её паспортом. Хорошо, что сейчас зима. Ты выше её ростом на голову.
- А при чём здесь зима? – Удивилась Аня.
- Ну что за манеры? Слушать молча, не перебивать! Наденешь светлый парик, её шубу. Из машины не выходить! Нос красный – сморкаться беспрерывно! Хорошо, что ты с монгольской кровью, в мою женушку тоже какой-то предок подлил рюмочку крови лапландцев. Загримируем в лучшем виде, и проскочишь! - И тут же добавил с сомнением в голосе. – Надеюсь. На таможне меня знают. И не обыскивают. Отсюда водку везу, сюда мохер. Прикормил. Не дрейфи, проскочим. Привезу жену, она совсем не пьет…
- А я читала, что финны после нас главные жбанщики в Европе.
- Жбанщики? Оригинально! – Оценил он. - Так вот, она у меня тихоня, не жбанится. – Филолог с университетским образованием начал склонять понравившееся ему слово. - Но мы её напоим до поросячьего визга и положения риз, и пока чухонка очухается, это – каламбур, - отнесся он к Ане, - мы будем далеко-далеко. Шой-то мне надоела Советская власть. Хотиться свободы и шальных денег. Рвану в Монте-Карло. – Мечтательно добавил Серёга - отчаянный игрок. - Или в эту, в Бразилию, где много-много диких обезьян и белые штаны. И, между прочим, в Эквадоре лето круглый год, я читал. Зимой плюс 18, летом плюс 24-26. Благодать! Не ссы мать, прорвемся. – Сказал он заплетающимся голосом.
- Ты уже совсем пьян!
- Ещё не совсем, – обнадёжил он её, – когда буду совсем, начну к тебе приставать… Слушай, старуха, можно мне здесь покемарить пару часиков? Буду как огурец. А, собственно говоря, что я спрашиваю, квартира-то моя, собственная.
- Как твоя? – Опешила Аня.
- От матери осталась. Здесь прописана моя дочь от первого брака.
Он угнездился на кухонном диванчике невиданной засаленности. И тут же стал выводить носом фуги Баха.
Аня сидела возле телевизора и понимала, что верить этому авантюристу нельзя и почему-то всё же верила. Она ему верила сильнее, чем поверила бы мрачному, деловитому типу.
Но прошло ещё два месяца, прежде чем их план мог быть осуществлён. Аля привезла ей черное пальто из плащёвки и сапожки-дутики, собственноручно связанную мохеровую шапочку цвета медного купороса, что сделала Аню практически невидимой – неотличимой в толпе среди кучи таких же одинаковых малиново-меднокупоросных шапочек и пальто из убогой плащевки. И она стала выходить на улицу. В метро, впрочем, спускаться не решалась.
Долгие прогулки по серым, невидящим солнца улицам, жиденький кофе в кафе с не первой свежести пирожками и разбавленное пиво, и тоска… тоска…
Одиночество и масса свободного времени сотворили своё страшное дело – Аня, неимоверным усилием воли приказавшая себе забыть Сандро, теперь думала о нём беспрерывно, и сердце сжималось – никогда, никогда, никогда им не встретится. Она мечтала о нём, как о давно потерянном рае мечтает грешник. Аня чувствовала его теплое дыхание на своей коже, она представляла его истекающие кипящей смолой глаза, с восторгом глядящие на неё, его неподражаемое чувство юмора, его нежность, его любовный талант.
Где он теперь, кого обнимает? Она не должна об этом думать! Им никогда больше не встретится. Верить во встречу, всё равно как верить в то, что КГБ накроется медным тазом. Может и накроется когда нибудь, но как две паралельные по Лобачевскому пересекутся, где нибудь далеко в пространстве и во времени, но не в нашей, увы, жизни.
Ты потеряла всё! Так спасай свою жизнь, которая, если тебе всё же удастся её спасти, пройдет в параллельном мире, там, где тебя никто не ждёт, и где ты всем чужая. Страшно? Да, ещё как! Но ведь едет же туда народ? Многие мечтают о заграничной жизни, как о неземном блаженстве.
Я так любила его, я его так любила!
Истекали последние дни марта и вот, наконец, в Питер снова явился Невзуров. Альбина пришла попрощаться и принесла несколько экземпляров новых журналов и дала Ане адрес, по какому отправить их в Швеции.
- Аля, я не могу выразить тебе словами мою благодарность. Ты просто спасаешь мне жизнь, если, конечно, тьфу, тьфу, тьфу, всё пройдёт гладко.
И они одновременно обе постучали по дереву.
- Возьми вот это ожерелье. - Аня протянула жемчужное колье подруге.
Аля повертела его в руках и сказала.
- Нет, я не могу его взять. Для меня это слишком роскошно. Если продать его, то дадут сущие гроши, смысла нет. Вещь-то дорогая, для барыньки какой-нибудь. А дома хранить – стрёмно. Это доказательство того, что ты тут была. И, вообще, на то она и дружба, что бы быть бескорыстной. Нет, оставь себе… - Окончательно отвергла дар Альбина.
- Жаль. Я хотела тебя отблагодарить. Но и с собой я не могу его взять. – Аня взглянула на подругу и жалобно спросила. – Слушай, а никто из твоих знакомых не собирается в скорости в Москву?
- Сейчас не знаю, а летом обязательно поедут. Тот же Кирюха собирался на какую-то подпольную выставку…
- Только не он! – Быстро проговорила Аня. – Слушай, у вас тут все так пьют? Я ни одного мужика не видела трезвым.
- Можно подумать, что у вас пьют меньше.
- Не знаю. Я, собственно говоря, не сталкивалась.
- Но ты и не вращалась в этих кругах. Но неважно. Ты хочешь отправить это маме?
- Да. И ещё письмо. Она сходит там с ума.
- Пиши. Я найду способ передать его незаметно. И твой жемчуг. Конечно, такая роскошь привлечёт внимание таможни, а тебе нельзя ничем выделяться.
Какая таможня с Невзуровым? Хотя… Таможня, если уж начнет шмонать, то вам не сдобровать.
Алина испуганно замолчала.
- Что я несу?
- Аличка, я никогда, никогда не забуду, что ты сделала для меня. Не всякая сестра это сделает для сестры.
И вот наступил долгожданный день. Невзуров прибыл на синей «вольво», сам из себя в роскошной дублёнке и папахе из бобра. Аня поинтересовалась, не слишком ли он ярок?
- Всё под контролем, мать. – Обнадёжил на диво трезвый Невзуров. - Так вот тебе фотография жены – красься соответственно. Вот её косметичка… Помада, там, тушь, всякое говно.
- Ты мне уже давал её фото, чтобы я выкрасила волосы и соответствующую прическу сделала.
- Да? Не помню. И ещё совет от меня, как от специалиста по женской психологии, первое, на что человек обращает внимание при встрече, это на брови.
- Выщипим и нарисуем, но, знаешь ли, я не буду пользоваться чужой помадой.
- А вот брезгливость, милочка, надо преодолеть. Ты просто обязана выглядеть как она.
- Слушай, допустим, нам удастся… А как же она сама выберется отсюда?
- Пройдет в консульство. Слушай, что ты загружаешь себя тем, что тебе знать совершенно не надо? Ты о себе беспокойся. И вот ещё - если у тебя есть запрещенные к вывозу предметы, то выброси их.
- У меня нет.
- Алька не нагрузила тебя своей макулатурой? Не верю, как Станиславский говорю тебе, не верю!
- Но я обещала и должна её отблагодарить.
- Нет.
- Что – нет?
- А то, что ты себя спасай. В машине не должно быть никакой контрабанды. Оставшиеся деньги мне давай. А я тебе дам немного финских марок.
Аня с сомнением посмотрела на него.
- Не боись! Я старый питерский интеллигент, бедную девушку не могу ограбить, раз подписался на подобную авантюру.
Аня вытащила белый пакет с остатками марок и долларов и протянула Серёге.
- Вот и всё.
- Надеюсь. Надеюсь, что ты не вывозишь бриллиантов размером с булыжник… - пошутил он.
И тут Аня вспомнила о бриллианте. Какая же она идиотка! Забыть о камне. И что теперь делать? Применить старый трюк шпионских фильмов и проглотить камень?
Чушь! А если прихватит в дороге? Положить в косметичку? Где, вообще, прячут вещи, чтобы они были незаметны? В каблук? Маразм крепчал!
Аню осенило. Конфеты. Леденцы. Она недавно купила пакетик монпансье, и половину съела.
- Серёж, ты иди, проверь машину, а я пока накрашусь. И через двадцать минут буду готова.
Она быстро, по маминому рецепту, которая готовила им с Ларой петушков на палочке, сварила карамель и, накапав на бриллиант жженкой, превратила его в один из шариков леденцов. Среди красных, зеленых и желтых леденцов он выделялся цветом – золотисто-коричневатым. Аня сотворила ему в компанию одноцветных приятелей, и бриллиант исчез, притворился леденцом и затерялся среди себе подобных.
Аня умело накрасилась, конечно, ей было противно пользоваться помадой посторонней женщины, но она преодолела брезгливость, промокнув помаду салфеткой. Взглянув на себя в зеркало, удивилась, что с этими вытравленными «супрой» волосами, а её черные монгольские волосы взяла только «супра», перекись водорода сделала Аню морковкой, с этой косметикой на лице и в этой немного коротковатой ей шубе из норки она стала вылитый портрет жены Невзурова.
Во всяком случае, присматриваться таможне придется к ней всерьез, чтобы увидеть различия – нос прямой, а не вздернутая картошка с ноздрями, овальное, а не круглое лицо как у финки лицо.
И вдруг Аня потеряла мужество. Нет, ничего не получится! Слишком крепок железный занавес. И эта единственная граница в СССР с капиталистическим государством, там не лохи работают, а жесткие профессионалы. И у них есть её фотография. Если её поймают, она исчезнет тихо, без шума и пыли.
Не нужно было ничего бояться! Приехав в Питер, сразу же попросить Альку собрать иностранных журналистов и рассказать, как её держали в закрытой школе для шпионов, и что органы подбираются к золоту Колчака, и что за её отказ сотрудничать с ними, её грозят упечь в дурдом.
- Чудно придумано! Не успеют эти журналисты передать материал, как ты окажешься там, где и должна быть. Полковника убитого никакие самые крутые журналисты отменить не могут. И хватит мандража! Будешь трястись - сразу же попадешься!
Уже подъезжая к пропускному пункту, Невзуров остановился, и внимательно оглядев Аню, сказал.
- Не нравишься ты мне, мать. Чего скукожилась? Погорим. Вот тебе носовой платок, смоченный луковым соком. Трёшь им нос и глаза, и плачешь, сморкаешься, особенно - чихаешь. Всячески демонстрируешь грипп. Сможешь?
- Естественно! Как по-фински будет «здравствуйте»?
- А тебе зачем?
- Ну, как же? Она же – финка у тебя?
- Ах, это? Она у меня глухонемая! – Он обескуражено замолк на секунду. - Слушай, мать, казалось, обо всём подумал, а вот такой очевидной ерунды не предусмотрел. Молчи и улыбайся, своим финикам. Нашу таможню твоя улыбка удивит до крайности. Вот там и сморкайся. Чихай. Всякий нормальный человек не захочет подцепить заразу и отправит нас куда подальше. Тем более, что я их нехило заряжу, сегодня дежурят мои кореша. Прорвемся!
- Ты её любишь? – Тихо спросила Аня.
- Кого?
- Жену.
- Я Альку люблю. У меня там Васька. Кстати, Алька вчера родила.
- Но ей же в конце апреля? И кого? – Встрепенулась Аня.
- Двух пацанов…
- Вот тебе и «Женщина в СССР», феминистка хренова, одних парней рожает.
- Следующий раз напряжется! Родит фемину. – Он вздохнул. - А моя Христя - гарант свободы.
- Для тебя она только средство! Как это цинично жениться на инвалиде, чтобы свои делишки обделывать.
- Она тоже меня использовала! – Весело, нисколько не смутившись, воскликнул он. - С её внешностью и дефектом она там никому не нужна. А из меня, знаешь, сколько ведер спермы выдоила? Страшно подумать. Юпитер можно было заселить людьми. И ещё, Анька, ты не представляешь, в каком обществе окажешься, там каждого с детства учат думать только о самом себе. Там нет нашей открытости и нашей сердечности. Человек человеку – пень. Но товаров в магазинах завались. И жрачки тоже!
- Я боюсь!
- Я сейчас выкину тебя из машины и гуляй. Ещё один писк и вылетаешь. Хватит мандражировать – у тебя настоящие документы, и я часто курсирую с женой, она примелькалась, на неё почти уже не смотрят. Последние два месяца её регулярно вожу туда-сюда. Я, между прочим, рискую не меньше тебя. И твои марки-доллары невесть какая сумма. На них не заживешь припеваючи.
- Прости. Я взяла себя в руки. Но сам понимаешь, я теряю всё – маму, сестру, родину. И если всё пройдет гладко, - она суеверно огляделась и, не обнаружив в машине дерева, постучала по атласу автомобильных дорог, вспомнив, что бумагу делают из древесины, – что я буду там делать? Как зарабатывать на жизнь?
- Ну, красивая и умная женщина всегда найдёт что продать…
- Подонок!
- Свой труд, дура, а ты что подумала? – Засмеялся Невзуров.
Таможню преодолели легко. Аня от нервного напряжения чихнула так оглушительно, разбрасывая вокруг бациллы, что таможенник и пограничник отпрыгнули от машины, как зайцы.
… И для меня наступила другая жизнь, - закончила свой рассказ Аня.
Сандро молчал. Аня лежала в его объятиях, и что бы ни происходило в их прошлом, вот она – здесь и сейчас. И он её больше не отпустит. Слишком долго они ждали – сначала подростки должны были вырасти, затем вмешались злые силы, которые всегда препятствуют настоящей любви – она вносит дисгармонию в их мир ограничений и скудости. Затем – разлука. И вот она – встреча. И где? В Париже!