Умиротворённая

 

     Тётя Дуня была моей двоюродной тёткой, однако ей пришлось много повозиться с нашей  бедняцкой многодетной семьёй во время войны и послевоенные голодные годы. Она привозила к нам в московское Измайлово муку, отруби и жмых, которым мы - ребята в пятиштучном счёте - натирали языки до наждака. А млели мы от саламаты - каши из настоящей муки с подсолнечным маслом, что бывало очень редко.  Чаще бывала каша из отрубей и без всякого масла. Летом она иногда брала меня в деревню. Меня часто рассовывали по родственникам, чтобы матери было полегче справляться с оставшимися ребятами. Деревня находилась на границе Рязанской и Тамбовской областей и, переходила то в одну область, то в другую. Немцы не дошли до неё 40 километров.
     Судьба распорядилась с тётей Дуней жёстко. После свадьбы мужа забрали на фронт в 1914 году. Через год он приехал на месяц в отпуск. И всё - потом пропал на фронте. Замуж она уже не выходила. Её брата засыпало глиной, когда он находился в подкопе, произошел обвал этой самой добываемой глины.
      Она отличалась отменной памятью, много чего помнила из своей 90-летней жизни и умела интересно рассказывать. Однажды после смерти родственника на Рождество надо было вызывать скорую помощь. Она приехала, но шофёр и врач были пьяны. Батюшку пришлось вызывать на отпевание из другого села. Батюшка тоже был пьян, уронил кадило, и всё валилось у него из рук.
      Но, за приезд и короткое богослужение взял 20 тысяч ельцинских рублей и ещё попросил три буханки хлеба. К хлебу ему добавили бутылку водки. Присутствующие при этом старушки после отъезда батюшки осудили это, но без злобы. Они привыкли ко всему.
      Перед смертью тётя Дуня долго лежала и всех посещавших её просила - принести ей Смертушку. Когда я был на её похоронах, то меня поразило выражение её лица - не старость и тяготы были на нём... Оно излучало умиротворение и довольство тем, чего она наконец-то дождалась.