Начало конца

               
  Шёл дождь. Он шёл второй день, и несмотря на то что было еще лето, казалось, что уже глубокая осень. На улице было промозгло и сыро, пахло прелыми листьями, хотя они были ещё зелёные, и крепко держались на ветках деревьев. Хотелось в тепло, или хотя бы под крышу. Ветер порывами бросил в затылок и спину очередную порцию холодного дождя, и в ожидании чего-то, на время затихал. Лошади, на которой я ехал верхом второй десяток километров, было скользко бежать, и ей надоело всё это не меньше моего. Оставалось ещё километра три-четыре, об этом она знала не хуже меня, так как мы здесь проходили не раз, и нужно было терпеть. Его задние ноги неожиданно поехали так, что он почти сел в лужу, от чего я с трудом удержался в седле. Мы чертыхнулись оба, только я в слух, а он в уме, но выразил своё недовольство двойным фырканьем. Он вообще то был, несмотря на свой норов, совестливым и понятливым жеребцом. Однажды, когда мы возвращались с ним домой после дневной пробежки по полям, километрах в двух от Дворянска, нам нужно было пересечь небольшой лесок. Он устало, но довольно уверенно шёл по лесной дорожке, я не менее устало свободно восседал в седле. На нашем пути, прямо на дороге, оказалась небольшая лужа. За долгое стояние в лесу она отстоялась до зеркальной чистоты. Я на неё не обратил внимания, а вот Боевой, испугавшись нашего отражения в ней, резко и неожиданно шарахнулся в сторону, от чего я не менее резко и неожиданно для себя, перевернувшись в воздухе на спину влетел в эту лужу. Всё произошло так быстро для нас обоих, что я только в этой луже до конца сбросил с себя дремоту, а он, как истинный друг, не испугался поднятого моим телом шума, а сделав пару шагов, остановился, виновато опустив голову. И это здоровенный племенной жеребец, которого заседлать то была порой неразрешимая проблема.
        Спина, ноги, да и весь я, от затылка до пяток, несмотря на дождевик, который дала мне недовольная моей поездкой тётя Даша, был мокрый. Сапоги наполнились, и мне казалось, что через голенища бежит поток, как по обочине дороги. Я чувствовал себя не более комфортно, чем в той луже. Только тогда всё было быстро и неожиданно, а сейчас я сам приговорил себя к этому комфорту, уже десять раз пожалев, что поехал в такую погоду в Березовку. Сейчас лежал бы под одеялом, поев Т. Дашиного борща, и дрых бы в тепле, или мечтал бы о чём хорошем, например о той же встрече с Людкой. Но после Валькиного звонка, усидеть в Дворянске, а не то что лежать под одеялом, я уже не мог. Она позвонила, что Людка, сдав экзамены и пробыв неделю после этого в Красноярске , приехала на пару дней домой, чтобы потом ехать в колхоз. Ну как тут улежишь под одеялом. Очень уж хотелось побыть эти дни с ней.
      Людка, с которой мы встречались уже год, была моей невестой, и была бы уже женой, но Тётя Таня, которая была её опекуном, категорически запретила нам это делать, до Людкиного совершеннолетия, которое должно быть в начале осени. Людка была её родной племянницей, и дабы не гневить тётю, мы согласились, тем более, что ждать было не долго, а запрет был, для нас, формальностью. Она бывала в нашем доме, как у себя дома, мои родители в этом не видели ничего плохого, через год я заканчивал институт, и в принципе, мне пора было уже жениться. Людка, Валентинина одноклассница, девчонка не плохая, красивая и задорная. Плохих нам не нужно, мы и сами не на помойке найдены. Наши отношения перешли Рубикон и были взвешенными, проверенными временем, и перепиской в течении прошедшего года. Короче, это любовь, и ни чего с этим не поделаешь.
      А дождь, как бы утихнув, припустил с особым рвением. Мне было уже все равно, больше чем есть, уже не вымокну, правда я стал  замерзать. Пошевелил ногами, Боевой, так звали моего рысака, добавил ходу, но переправа через очередную лужу, немного убавила его прыть, да мы уже двигались по селу. Подъехав к дому, как водяной сполз по мокрому боку лошади, взял его под уздцы и завёл в калитку, потом под навес и освободив подпругу, привязал к кормушке. Время до часа Ч ещё было, и не торопясь, хлюпая сапогами и неся на себе килограммов 20 мокрой одежды, на ходу сняв дождевик, и бросив его на штакетник, зашёл под навес крыльца. Дальше идти в таком виде было нельзя. Еле содрав с ног сапоги, в каждом было литра по 2-3 воды, посмотрев, куда её вылить, но было всё едино, вылил её на мокрые доски. Водрузив сапоги, так же на штакетник, начал раздевать себя любимого, уже клацающего зубами от озноба. Кое как содрав штаны и куртку, и покидав всё это тут же, рванул в дом. Ключ от двери  достал, но попасть им в замок никак не мог, открыв его только с помощью какой то мамы. На досках крыльца, полу в сенцах, остались следы, как будто здесь волочили забулдыгу. В прихожей стоял старый кожаный диван с валиками, и рухнув на него стал сдирать с себя остатки одежды. Все прилипло к телу и никак не снималось, что злило меня неимоверно. Кое как победив, в этом поединке, схватил на кухне полотенце, стал ожесточённо растираться. То ли от моих активных движений, то ли от растирания, наконец-то стал согреваться, и достав и одев сухое бельё присел на диван. Всё было не так уж и плохо. Я в тепле, Боевой жуёт сено. Через 2-3 часа неожиданно подвалю к Людке и всё будет ещё лучше. Под такие мысли задремал, накинув на плечи покрывало, которое лежало на диване.
       В таком виде меня и увидела, пришедшая с работы мать. Оказывается дождь припустил не на шутку, и поливал, образно говоря, как из ведра. Мать немного поворчав на моё сумасбродство, взялась готовить ужин. Моё настроение, ворчанье матери только улучшило, прямо герой. Такая погода, ливень, а я сквозь трудности и преграды в Березовке. Пришел отец и поворчал уже основательно. Оказывается отдохнувший и просохший Боевой, начал разбирать навес, и отцу пришлось снять с него уздечку и седло. Как ты завтра будешь его седлать, это уже твои проблемы. Тебя просили, больше на нём не приезжать. Да кабы это было в моём детстве, сказал бы оседлать Майку, и завтра к вечеру был бы у вас, парировал я его нападки. Чтобы придать мне лихость, конюха спецом заседлали мне этого мустанга. Они же думали, что я буду носиться на нём, мимо окон возлюбленной туда, сюда. Да никто и не предполагал, что лихим буду не я, а погода. А она в самом деле разыгралась не на шутку. Грохотал гром, ветер рвался обнимать всех, как родных, крепко и неоднократно. Отец, поворчав, переключился на другую, то-ли приятную, то-ли неприятную для меня тему. Ну и стреножила она тебя, такой дождь, а ты то-ли приехал, то-ли приплыл, прямо как летучий Голландец. Смотри, как-бы она тебя ещё не взнуздала, они это любят, на что мать выдала свои комментарии, диаметрально противоположные отцовским. Мне нравились эти их пикировки, и я сидел помалкивал. На улице бушевала стихия, а в доме тепло, уютно. Я это понимаю только сейчас, когда этого нет и уже не будет никогда, но и в то время мне было очень комфортно. В кои веки мы сидим, ужинаем, и обсуждаем семейные дела. Отец с матерью ещё совсем молодые, им чуть больше, чем по 45 и они все понимают, как надо, поглядывают друг на друга. Такая идиллия бывает очень редко, и даже как-то настораживает меня, как перед грозой. Это я сейчас пытаюсь умничать, ничего меня не настораживало. Мне было просто хорошо, да и был я, к сожалению все мы эгоисты, уже не с ними, а с Людкой, хотя, это тоже предположение.
     Забегу на пару лет вперед. Я приехал, после воинских сборов в Тыве, домой, часов в шесть вечера. Поздоровался с родителями, бросил сумку, и сказав, я сейчас, рванул к Лёшке Белецкому. Он жил через дом, и моё сейчас, звучало правдоподобно. К моему стыду, я пришёл домой после полуночи. К Леньке, с ним к Мишке, от Мишки ещё куда-то. Мы были молоды и ни о чём не думали, кроме себя. Мать с отцом сидели возле стола, отец был в небольшом подпитии, я был тоже, но совсем чуть- чуть. Мать молча посмотрела на меня, и так же молча стала убирать со стола. Мне было стыдно тогда, и очень стыдно за себя сейчас.
       Дождь не переставал, разве немного утих, или мне так казалось, можно было идти. Из-за дождя, или уже было пора, на улице смеркалось. Вышел на улицу и накинув старенький, ещё с первого курса  плащ, рысцой потрусил на Плахинскую. Мы не виделись с Людкой наверное месяц, и моё нетерпение возрастало, по мере приближения к её дому. Я был у них в доме раз, ну может два, а на веранде бывал. Если-бы не было дождя, постучал бы в окно, а так решил проскочить до веранды, так быстрее. Идя по тротуару мимо веранды, так как дверь была с другой стороны, и чтобы в неё войти, нужно было обойти веранду почти вокруг, и услышав приглушённые стеной и дождём голоса, обрадовался тому, что не придётся стучать в дверь. Людка с Ольгой были на веранде. Там всегда стояла кровать и они, иногда сидели на ней и трепались о своих девичьих делах, иногда спали там, под шум дождя. Всё было в высоком темпе, мне не терпелось увидеться с Людкой, да я никогда не был настолько любопытен, чтобы пытаться понять о чём разговор, кроме бормотания ничего не слышал. Рывком открыл дверь, мол вот вам, явление Христа народу. Людка оборвав своё повествование на полуслове, с изумлением и одновременно каким-то страхом смотрела на меня. Реакция, которой ожидал я была на лицо, я почти торжествовал, Ольга поглядывала то на меня, то на Людку. Дальше произошло совсем непонятное для меня. Людка, вместо того, чтобы как обычно, взвизгнув  броситься меня обнимать, спросила, и давно ты там стоишь. Где, чего и зачем я должен стоять. Я только что пришёл, мокрый как водяной, в ушах вода хлюпает. Она с недоверием, какое то время смотрела на меня, потом думая о чём-то своём, подошла ко мне, и мы как-то не по нашему поцеловались.
       Минут через пять всё стало на свои места. Мы были рады нашей встрече, и говорили обо всём сразу и ни о чём конкретно. Ольга посидев немного с нами ушла в дом. Шёл обмен информацией и мнений, как сдавались экзамены, что было хорошего и плохого. Часа два мы просто трепались, потом вспомнили, что мы вдвоём, и нам ещё что- то нужно друг другу сказать. Внутри дома кто-то шарахался по своим делам. Дождь почти не переставал, на веранде было сухо, а под накинутым на плечи покрывалом ещё и тепло. Куда-то идти не было смысла, и отсидев таким образом часов до одиннадцати, а может позже, оговорив дальнейшие планы, на ближайшие пару дней, мы разошлись. Осадок, который остался от начала встречи, как-то рассеялся, и мы расстались как всегда, правда с ощущением какой-то недоговорённости. А может это мне теперь так кажется, потому что я знаю финал, и тот вечер, был началом конца нашей любви. Правда, для неё он наступил несколько раньше, но отмашку мы дали тогда.