Глава 11.
Прошло несколько недель. Лето было в разгаре. Дни шли своим чередом. Операторы мирно уговаривали Тану дать отцу Григорию положительный ответ. Часто включали музыку, когда она молилась «Иисусовой». Она не слышала своих мыслей, вместо них слышала голос комментатора, который якобы их озвучивал, как понимала Тана на свой лад. Для чего это делалось было понятно. Так потихоньку можно человека свести на любой путь и внушить что угодно. Но, не ее. Она не теряла ясности разума и постоянно анализировала все новое, что с ней происходило. Делала выводы и искала пути обезопасить себя от зомбирования.
Среди ночи ее опять резко разбудили. Дети спали. Она уже не так сильно испугалась. Как в первый раз. Ее же руками молча одели и повели в сторону Арзамасской трассы. Была глубокая черная ночь. Вдоль шоссе горели фонари, и не было никого. Редкие машины на огромных скоростях пролетали мимо, обдавая Тану ветром и терпким запахом выхлопных газов.
Она стояла и думала – что они собираются с ней делать? – На ее мысли оператор ответил – ты же просила Бога сослать тебя в ад за спасение Священства? Мы предоставляем тебе такую возможность.
Страх поразил Тану в самое сердце и в голову. Она понимала – сейчас импульсом ее толкнут под пролетающую машину и, мозги по асфальту… И никто знать не будет, что это убийство. Так неожиданно пришла смерть! Жуткий, животный страх делал из нее какое-то бесформенное слабовольное, киселеобразное существо. Она это видела, но ясность разума где-то там, внутри была не затронута. Ум кричал – проси пощады!! – Разум говорил – ты сама предложила Богу этот обмен, себя в жертву за Пастырей. Что же теперь?
Тана с титаническим трудом отринула страх и решилась умирать. Она тихо сказала оператору – можно мне помолиться? – Молись. – Она смиренно сложила на груди свои руки и произнесла - Отче! В мире прими дух мой. Ты же мя благослови, помилуй и живот вечный даруй ми.
Она стояла, смотрела на пролетающие машины и ждала, когда ее толкнут. Прошло несколько минут. Вдруг, в голове операторы стали смеяться. Они смеялись в полный голос и с восхищением говорили друг другу – вот это баба!! В мире прими дух мой и все. – Ее развернули и повели от дороги домой и, пока они шли, она слышала, как один рассказывал другому – ты помнишь отца Бориса? Сначала выделывался. Одели его ночью, завели машину и повезли на кладбище. Полночи лопатой рыл могилу. Потом мы его туда толкнули и сказали, что сейчас закопаем живьем. Он кричал, чтобы мы этого не делали, вопил, как баба, что сделает все, что от него потребуют. Так кто ж его бы закапывал? Никого же нет!! И они опять смеялись.
Тану раздели и уложили на диван. И только тогда ее лихорадочно стало трясти. Она поняла, что еще жива. Утром, расчесываясь, Тана заметила в волосах серебряные нити. Еще полгода ее корректно уговаривали дать согласие. А потом начался настоящий ад.
Как-то рядом с исповедующим отцом Григорием она заметила поодаль стоящую молодую женщину, не красивую, темноволосую, в дурацкой детской шапочке с ушками на голове. Она стояла почти рядом с аналоем, за которым отец Григорий исповедовал очередного человека. И эта женщина стала появляться постоянно в «хвосте» очередников и он принимал всегда первой. Тана, хотя освободила свое сердце от страсти, часто наблюдала за этим священником. Ей было интересно, как он теперь живет и что делает. Женщина часто, на глазах у всех, плакала на его исповедях. И, через какое-то время по монастырю поползли слухи, что отец Григорий скоро станет отцом. А еще позже, Тана увидела эту женщину с колясочкой. Дивеево небольшое село, а в монастыре что– либо утаить было вообще невозможно. Слухи доносили, что отец Григорий ездил в Москву, взять благословение на брак у ее и своих родителей. А что он целебат и дал обет безбрачия Богу, было как будто всем по боку. Тайно же! – Значит «укатали»! – Подумала Тана. – А может быть, ее и «укатывать» было не нужно?
Ад начался на Успение Пресвятой Богородицы. Был крестный ход ночью по Канавке, обильно и красиво украшенной цветами, за плащаницей Пресвятой Девы, которую на плечах несли священники. Тану чем-то облучали, она понимала, что это какие-то частоты, почти не совместимые с жизнью. Потому, что один оператор другому говорил – ты что? Больше нельзя, дальше парализация!
Она плохо видела, голова была в тисках. А толпа несла её вперед. Только что прошел дождь. Координации почти не было, она молилась и ждала, когда этот кошмар закончится. Кто-то заботливо сзади повернул её влево от большой лужи. Она не видела кто это. Состояние было ужасным. Она еле добралась до дома. Уснула.
Тану стали страшно и изощренно мучать. Испортили её сто процентное зрение. Смеясь, крутили глазные окуляры до тех пор, пока она перестала ясно видеть строку. Ей пришлось купить очки, без них уже было невозможно читать. Днем, когда дети были в школе, ее страшно и подолгу насиловали её же руками, которые операторы брали в захват и превращали в мужские безжалостные грубые руки. Особенно им нравилось это делать во время её женских дней. Тогда руки Таны покрывались по локоть кровью. Лужи крови под ней, после двухчасовых насилий, могли бы удовлетворить любого вампира. Но им и этого было мало.
Они старались уязвить сверх того еще и веру. Она плакала, стенала, просила помощи у Христа, батюшки Серафима, у всех Святых. Но ничего не менялось. Операторы говорили ей – где же твой Христос? Это уж совсем, нужно быть глухим и слепым, чтобы не видеть и не слышать твоих стенаний!
В храме она подходила к иконе Пресвятой Богородицы «Благодатное Небо» у самого входа на правой колонне, смотрела в Её глаза и ничего уже не говорила. Просто смотрела и видела, как икона покрывалась чуть заметным сиянием. И чувствовала Богородицу у себя в сердце. По щекам Таны начинали рекой литься слезы, но это были не её слезы – это плакала её глазами Пресвятая Дева. И шла информация – Я не могу тебе помочь.
Тана на шее носила амулет в бархатной маленькой сумочке. Там была частица покровца от мощей преподобного Серафима Саровского. А так же камушек из храма Рождества Христова в Иерусалиме, который ей подарил когда-то отец Валентин. Тана заметила, что мешочек стал масляным. Она решила разобрать его и посмотреть в чем дело. Когда она достала все, что там было, салфетка, в которую был завернут батюшкин покровец стала насквозь масляной и благоухала. Что это? Покровец батюшки мироточил у Таны на груди. Видимо, так Святой выражал свое сочувствие.
Свое сочувствие росой мира на иконочке, когда-то подаренной бабушкой выражал и ее любимый Николай Чудотворец. Благоухал Крест в начале Канавки, когда она к нему прикладывалась, икона страстотерпца царевича Алексея плакала миром на Канавке, когда Тана к ней подходила. Но ей-то от этого легче не становилось. Через год операторы немного ослабили ежедневные издевательства.
Она научилась издеваться и над операторами. Группы менялись через каждые 12 часов. Она их знала по голосам и манере общаться. У каждого из них был свой «конек». Кто-то мучал частотами мозг, кто-то делал боли. Кто-то удушье. Кто-то любил поднимать давление, которое невозможно было снять никакими средствами. Ее стали насильно и по многу кормить. Потому, что, при насилиях она теряла очень много крови. А убивать совсем, как она поняла, ее не хотели. Тана была строгой постницей. Но постной пищей поднять гемоглобин было невозможно. Тана ходила бледная, как тень и силы ее таяли.
Она поняла, что комментатор, который своим голосом подменял ее мысли, был зависим от её воли что-то думать. Он не имел права молчать, когда она что-то произносила мысленно. Она, смеясь, заставляла его гавкать, мычать или хрюкать, иногда подолгу. Заставляла операторов петь «Собачий вальс», или вслух читать «Иисусову» молитву. Порой остро шутила и приклеивала им обидные прозвища. Часто беседовала с ними о том, что они своей «сволочной» работой навлекают на себя и своих детей до четвертого колена страшную карму, за которую всем им придется расплачиваться. В слух сочувствовала и их жалела. Кто-то ее слушал. Кто-то потом мстил. А кто-то тихонько ее уважал и даже говорил ей об этом.
Про отца Григория ползли ужасные слухи. Что некоторые люди попадают от него в какую-то зависимость. Одна женщина даже вернулась из Москвы после исповеди у него в Дивеево, чтобы попросить его оставить ее в покое. Тана прекрасно понимала, что происходит. Это делал уже не он, а под него «косили» операторы. Но именно из-за контакта с ним страдали люди. Она не могла оставить этот факт безнаказанным. В Священный Синод писать было безполезно, но есть еще и правящий Архиерей в Нижнем Новгороде. Она написала открытое письмо Митрополиту о том, что творится через отца Григория, подробно все объяснив и попросив удалить его из Дивеевского монастыря. Поставила подпись, адрес и монашеское имя.
Через пару недель ее вызвала игуменья. Она спросила – как ты думаешь, откуда ведется воздействие? – Это Москва и Саров. Скажу вам – Патриарх и Президент заключили соглашение о сотрудничестве в области психотроники. И теперь мы все заложники. Скажите, Матушка, я нужна в монастыре? – Нет, не нужна. – Тогда зачем я здесь? Благословите, я уеду. – А, ты здесь терпеть не хочешь? – Если я не нужна, терпите сами, а мне тогда, без разницы, где терпеть.
Отцу Григорию запретили служить и исповедовать в Дивеево. Владыка предложил ему преподавать в Нижегородской семинарии историю. Но он наотрез отказался и вышел в отставку. Тана праздновала пусть маленькую, но победу над злом.
Так прошло еще несколько лет.