Глава 6.
Как же она любила Дивеево! Как радовалась каждому новому дню! Мечты ее исполнялись, дети подрастали. У нее были друзья, много друзей среди монахов, сестер монастыря. К ней благосклонно относились матушка игуменья и благочинная. Время летело, как стрела, но она радостно жила каждой минутой, каждой секундой и думала, что так будет всегда.
Иногда Тане хотелось одиночества, посетители надоедали и даже утомляли донельзя. Тогда они с детьми закрывали свой домик на замок и заходили через ворота, которые закрывались изнутри. Со двора в дом был еще один вход. И у посетителей было ощущение, что дома никого нет. Самые близкие подруги знали про это и, тогда стучали просто в окна.
И, когда они однажды вот таким образом упивались одиночеством и свободой, кто-то постучал в окно. За ним стояла пожилая женщина. Тана не раз видела ее в монастыре на службах и знала, что она живет где-то не далеко, на одной из соседних улиц. Кажется, ее звали Нина Максимовна. Пришлось ее впустить. Нина Максимовна обратилась к Тане со странным предложением – исцелить ее сына. Тана улыбнулась, понимая, что это невозможно, по той простой причине, что быть таковым сыну постановлено на Вышнем Совете. Однако, спросила, каким образом та собирается это сделать? Нина Максимовна сказала, что она Маг, очень высокого посвящения. Она стара и скоро жизнь ее закончится. Детей нет и передать свои знания и силу кому-то из родных не представляется возможным. Она разбирается в человеческих способностях и возможностях и, кроме, Таны, в Дивеево и вообще среди своих знакомых не видит другого претендента. Она очень хочет помочь ее сыну и попробовать его исцелить с помощью Магии. Если ей это не удастся, она будет рада передать свои знания Тане, чтобы она могла тогда сама попробовать это сделать. Она готова отдать ей все свои старинные книги и ввести в курс всего, чем сама обладает.
Тана не знала, как правильно на все это реагировать. Грубо выпроводить ведьму – значит обречь себя и, самое страшное, детей на немилость и возможную месть. По поводу сына она рассказала, что сделать это невозможно. Как и невозможно принять знания по той причине, что она тайная монахиня. Нина Максимовна попыталась успокоить Тану, что одно другому не помешает и что, мол, все от Бога. Магия есть «Белая» и есть «Черная». И, таковой она делается в зависимости от того, как ею распоряжаться во зло, или в добро человеку. Она так же сказала, что Магию, ее основы и многие заклинания преподают даже в Семинарии и, конечно, в духовной Академии. И, что она сама не раз наблюдала, как наши священники ею вовсю пользуются. Отец Андриан Коробов, а так же отец Владимир Щукин.
Про отца Владимира Щукина ходили разные слухи. Что он без благословения на отчитку, отчитывал колдунов и экстрасенсов целыми группами. Она не раз видела, как именно к нему приезжали целыми автобусами люди. И он ставил их на колени, заставлял класть многочисленные поклоны, исповедовал и потом что-то там над ними всеми читал. Но это было не колдовство, а отчитка.
Однако, Тана помнила, как в первые пару лет ее жизни здесь много слышала о нем разного и не очень хорошего. И она принимала в этих обсуждениях участие. Весной, перед Великим Постом в Прощеное Воскресение, когда все, в том числе и священники просили друг у друга прощение, она подошла к отцу Владимиру и с покаянием сказала – Батюшка, простите меня за мой злой язык! И черт же ее дернул именно так ему сказать! Щукин только что приложился к стеклышку на раке, был хмур и сосредоточен. Ходили разговоры, что его, за его не санкционированные отчитки наказали и отправляют из монастыря на одно из дальних монастырских подворий.
После слов Таны он на какое-то время застыл, странно на нее уставившись. А потом спросил – тебя как зовут-то? – Тана назвала свое монашеское имя. Он смотрел в ее глаза, и она понимала, что он на ее имя читает про себя какое-то заклинание и так же понимала, что зря пред ним открылась. Она была беззащитна. Он закончил, хмыкнул, развернулся и отошел от нее.
К вечеру у Таны язык покрылся прыщами. Они болели и саднили. И это было похоже на стоматит. Она полоскала рот содой, но это только усугубляло ее состояние. На следующий день она не могла есть ни горячее, ни холодное, ни твердое. А пила через соломинку, чтобы не затронуть язык. Плакала и не понимала, как можно наказать человека за покаяние?! Она про Щукина ничего такого не говорила, его не осуждала. За что же тогда он на ней так отыгрался? И понимала, что это была чистая Магия. Правильно сделали, что выслали его из Дивеево! Два месяца страдала Тана. Часто причащалась и, только после поездки в Санаксарский монастырь и исповеди у старца исцелилась совсем.
А сейчас вот так внезапно перед ней стоит ведьма и предлагает свои знания и силу, возможность защищаться и защищать, целить и наказывать. Она слушала свое сердце, в котором жил Отец. Сердце говорило ей – еще не время тебе знать все это. Откажись. Тана прямо сказала Нине Максимовне, что не готова принять ее предложение. Та попрощалась и ушла. Однако, осадок на душе у Таны остался.
Приближалась новая Пасха. Был конец Великого Поста. Стояла чудесная теплая весна. В огороде было много работы. Сажали овощи и копали огород вместе с детьми. Помогала и приехавшая в гости Варвара. После вечернего посещения монастыря шли домой все вместе. У порога дома остановились. Прямо возле крыльца лежала черная отрубленная голова козы. Дети смеялись и говорили, что это проделки соседских мальчишек. Но Тана знала чья это работа – она понимала, что это предупреждение. Варвара запросто схватила голову за рога и откинула ее на другую сторону дороги. И тихо сказала Тане – это здесь лежит не просто так. – Тана согласно кивнула.
Следующим утром у своего порога она нашла черную дохлую галку. А под воротами три большие восковые сломанные свечи. В огороде они с Варварой развели костер и сожгли эти свечи с молитвами против колдовства. Было неприятно, но Тана не боялась. Она знала, что более положенного в испытаниях ей дано не будет. Она считала себя духовным воином и презирала страх.
Вместе с Варварой перед самой Пасхальной вечерней они готовили праздничное угощенье. Читали с ребятишками Канон ко Святому Причастию. Но на праздничную Службу в храм, как оказалось, Тане идти было нельзя. Начались женские дни. Варвара и дети ушли в монастырь. Она открыла Пасхальный Канон и начала читать. Звонили колокола, на душе было так празднично, даже дух захватывало. Барсик страшно любил, когда Тана молилась. Он укладывался у ее ног и сладострастно закрывал глаза, чуть поводя ушами.
И вдруг, Тана почувствовала, как на это праздничное настроение накладывается нечто тревожное, страшное и неизведанное. Зрение вновь у нее стало сферическим. Она продолжала дочитывать последние строки Канона и одновременно видела то, что происходило у нее за спиной. Прямо сквозь дверь в ее комнату вошла толпа темных сущностей. Она видела только их силуэты, как сквозь мутное стекло. Информация шла не из приятных. Они собирались ее убить. Она знала, кто сделал ей насмерть – Пасха самое удобное для этого время. И ведь ее заранее предупреждали. Тана читала Канон и не знала, что будет делать дальше, когда он закончится. Барсик, вероятно, тоже их видел. Шерсть у него на спине стояла дыбом, он бегал вокруг Таны, параллельно с ее пением орал страшным мявом и требовал выпустить его на улицу.
Канон кончился. Тана мужественно повернулась открыть дверь коту. Бесы дружно навалились, и она потеряла сознание. Очнулась она от резкого звонка в дверь. Было уже утро. Дети с Варварой возвращались из монастыря. Странно, но она лежала поперек дивана, не на полу, хотя последнее, что она помнила – это дверь. Она поднялась и, пошатываясь, подошла к двери, открыла ее и упала.
Дети с радостными возгласами – Христос воскресе! – ворвались в дом. И в ужасе оцепенели. У Таны останавливалось сердце. Оно трепыхалось, и она чувствовала, что ее жизнь зависит от одной тонкой нити, которая протянулась от ее тела куда-то вдаль. Если эта ниточка сейчас оборвется, она навсегда отсюда уйдет. Ног своих она уже не чувствовала. Стала отниматься левая рука. Она сложила пальцы на правой, чтобы в последний раз осенить себя крестным знамением. Тана видела онемевшие от ужаса лица своих детей. И на тонком плане силуэты тех, кто пришел за ее душой. Мысли работали как скоростной компьютер. Она была не согласна уходить сейчас. Во первых это неожиданно. Оставить детей в этом старом домишке, как они тут будут одни? Что вообще будет с ними без нее? А во вторых, у нее дни нечистоты! Нашли когда забирать!! И в третьих, она пока просто не хочет уходить, она ведь еще так молода! Правая рука начала отниматься и времени у нее совсем не было. Она мысленно уверенно с надеждой и страхом перед неизведанным сказала тем, кто пришел за ней – я не готова!
Появился Некто и сделал знак рукой. Тонкий План исчез. У Таны стала выравниваться работа сердца. Восстановилось ощущение рук, а затем, и ног. Варвара неистово крестила ее и радостно восклицала – слава Богу!! Ожила…
Подъехала скорая. Пару дней Тана провалялась в больнице. Ей поставили диагноз – неспецифическая сердечная блокада. Она улыбалась и про себя думала – какая к черту блокада!
Дома было съедено все под чистую. Варвара могла что-то доставать, но готовить она не умела. У Таны начались черные дни, которые длились ровно год от этой злосчастной Пасхи и до новой. Приступы страшной тахикардии продолжались вновь и вновь. Давление прыгало от 180 до 110 за десять минут. Ходить она не могла. Не в состоянии она была даже дойти до туалета. У ее диванчика стояла ночная ваза. Дочка готовила еду под ее лежачим руководством. Сынок колол и носил дрова. Топил печь. Как они выкопали картошку, она не ведала. Им помогали все, кто их знал. Барсик, поняв ее немощь, наглел порой донельзя. При ней лазал на стол и таскал лакомые кусочки. Зато и жалел ее, ложился под больной бочек, мурлыкал и вылизывал ей руки. Тана мужественно терпела это испытание и даже не роптала, свое монашеское Правило, только без поклонов, она продолжала неукоснительно исполнять. Благо, монастырь ее не оставлял. Батюшки исповедовали и причащали прямо дома.
Раз в две недели, когда в доме уже не оставалось ни одной чистой вещи, она обращалась ко Христу и Пресвятой Богородице с просьбой остановить болезнь на один день. Для того, чтобы постирать, убраться и что-то приготовить. И ей давали время. Она чувствовала, как сердце ее работает ровно, и силы вернулись. Как могла, быстро стирала, убирала, готовила и к вечеру валилась вновь на свой диванчик в страшных муках.
Пришла весна следующего года и ей стало чуть легче. Дети помогали Тане выбираться в палисадник перед домом, на солнечную сторону. Она сидела на стульчике и впитывала в себя солнечные лучи. Это было время ее блаженства. Болезнь под солнцем совершенно отходила. И она понимала, что Тьма не в состоянии победить Свет. Свет был ее спасением. Тана часто думала, почему Отец ниспослал ей такие муки? Почему он не исцелил ее сразу? За что она страдает? Вины за собой она никакой не видела. Тогда для чего все это нужно? Она так же знала, что не должна умереть, но не знала, сколько ей еще придется терпеть до исцеления. И за месяц до Пасхи уже была на ногах. Благочинная благословила ее на легонькое послушание – резать хлеб на сухарики. Ребятишки были в большой радости, в дом вернулись уют, чистота, вкусные обеды, шутки и смех. За этот год они привыкли к самостоятельности. Сын стал более ответственным, дочка научилась готовить и делать многочисленную женскую работу по дому. Худа, ведь, без добра не бывает. Главное, они очень любили друг друга!
Как-то на службе к Тане подошла Нина Максимовна. Она сказала ей – я никогда не думала, что ты так сильна! Тебе не нужна моя сила. Ты сама, кого хочешь, победишь! Тана не держала на нее зла, хотя год страшных мук забыть было трудно. Она улыбнулась и ответила – я слабая и немощная, но со мной мой Отец, поэтому, никогда больше не путайся у меня под ногами!