Ну, вот и замечательно, хозяева ушли. А я не заметил, спал себе на подоконнике, Тепло там, солнышко греет. Зимой солнца мало, на улице снег, зато батареи согревают. А раньше, когда был старый телевизор, как приятно было взобраться на него и нежиться, блаженствовать, он теплый, но не горячий, как батарея. Да еще когда газета с телепрограммой в качестве подстилки… Одно мешало: как хозяева его включат – сразу то крики со стрельбой – детектив, то бомбы и снаряды загрохочут – это про войну, то речи какие-то – политика. Не дают нормально поспать, проклятые! Особенно если концерт, и эта чертова попса по ушам бьет. Я тогда совсем маленький был, только-только прыгать научился. Бывало, заскочу на телевизор, лягу и урчу себе, как мотор. Меня младший хозяйский сын даже называл «машинкой» и пробовал мне к хвосту игрушечный прицеп привязать, а я фыркал и не позволял ему такой бесцеремонности. Чуть вырос он, и я вырос тоже – пробовал кататься на мне, будто я конь, а не кот. Тогда уже хозяева новый телевизор купили, плоский, почти как оконное стекло. На него и не залезешь, только уронишь и повредишь. А этого делать нельзя категорически. Я и так уже много чего поломал: чашки да кружки со стола хвостом смахивал, вазы разбивал. Ох, и доставалось мне за это! Сколько раз в ванной и в чулане запирали. А я назло им, в знак протеста концерт устраивал, так они меня водой обрызгают, я нырну под ванну – терпеть не могут воды, разве что для питья. И сижу там, глазами из темноты сверкаю.
У меня там посудина с песочком стоит. Так вот, когда меня в ванной запирают, я нарочно мимо нее нужду кошачью справляю. Вы меня в заточение, а я вам – лужу вонючую на полу.
Зовут меня Пушистиком, так младший, Петька решил. Хотя какой я Пушистик. Вот кот с собачьим именем, Шарик, что на пятом этаже живет, сибирский – вот кого надо было Пушистиком назвать. Хотя и Шарик вполне подходит: круглый он, упитанный. Помнится, мы с ним близко познакомились, когда не поделили подвальную мышку. Мы вообще-то оба мышей не ловим, нас хозяева кормят рыбкой, молоком поят. Зачем нам за мышами гоняться?
Так вот, с сибиряком эти я тогда поцапался-поцарапался. Я ему левое ухо порвал, он у меня клок шерсти выдрал. А шерстка моя не простая, ведь я – настоящий голубой кот, породистый, без примесей. Старинная русская порода, из Архангельска. Правда, голубыми котами нас называют зря, на самом деле шерсть пепельно-серая, с легким таким голубым отливом. В языке людей слово «голубой» звучит двусмысленно. Помню, Петька меня выгуливал, подошел к нему какой-то парень из соседнего двора, спрашивает, что за котяра такой. Он и отвечает гордо: «Голубой кот»! А тот как загогочет: «Голубой? Ха-ха-ха! Ему, выходит, и кошка не нужна? Могу его с котом свести из нашего дома». Я язык людей хорошо понимаю, и так хотелось этому наглецу дать когтистой лапой по морде! «Врешь, пацан! Это у вас, людей, всякие безобразия и непотребства, а мы, коты – звери традиционные». У меня две кошки было. Одна, Мурка, живет в сто девятой квартире. Хозяин у нее чудной: сам носит на груди наколку – кота в шляпе. «КОТ» значит – коренной обитатель тюрьмы, это я от старшего сына хозяев, Сереги, слышал. А Мурка – это в честь героини его любимой песни.
Я как-то раз хотел Мурке визит нанести, с балкона на балкон. Дом-то у нас один, а подъезды разные. Проще всего к милой в гости попасть, если пройти по балконным перилам, а потом – прыг, и ты уже в чужой квартире. Пошел я тогда – да и сорвался. Счастье, что на лапы приземлился. Хожу себе под окнами, мяукаю. Вот люди правильно падать не умеют: выпал из окна – и труп. Хотя нет: вот Семеныч с шестого этажа пьяный в окно вывалился, зимой дело было. Шлепнулся в сугроб, встал, оклемался – и за новой бутылкой поковылял. Это бабушки на лавочке рассказывали. А кот не пьет и не разбивается. Вино пахнет противно, и как только люди его могут пить? Хотя, с их обонянием неудивительно… Зато потом, когда спиртовой дух из посудины выветрится – тогда в самый раз. Такой восхитительный аромат от коньячной рюмки идет – м-м-м мурр, так и катаешься с ней по столу, нюхаешь, лижешь.
А все-таки хорошее место – подоконник. Бывало, с той стороны воробышек садится или голубь, а ты на него зубами стучишь, огрызаешься и облизываешься. А он чирикает себе и прыгает или воркует и расхаживает, с боку на бок вальяжно переваливаясь. А ты лапой по стеклу ударишь – он вспорхнул и улетел. А еще хорошо мух ловить, они обычно на стекло садятся и жужжат себе, бьются об стекло, а ты их лапой ловишь и языком норовишь слизнуть. А однажды на осу нарвался. Она в форточку залетела, покружила по комнате и тоже к стеклу. Я ее языком хотел попробовать, а она жалом как вопьется! Просто адская боль! Я завопил почти по-человечески, глоксинию опрокинул, а потом носился по комнате, пока боль не утихла. С тех пор незнакомых насекомых не трогаю, не лижу, не нюхаю.
Ладно, не все воспоминаниями жить. Пора пройтись по комнатам. Сначала на занавеску бы взобраться… Нет, пожалуй, не рискну. Сорвется еще, как в прошлый раз.
Прыг – на пол. Удачно прыгнул, ничего не уронил, не опрокинул, не смахнул хвостом. А то старею уже, точность движений не та. Теперь – вперед, в путешествие по комнатам.
Гостиная, коридор, кухня. Дверь не поддается. Ага, она в другую сторону открывается, а я и забыл. Встал на задние лапы, передними за ручку потянул, налег. Ура! Вот холодильник, там сметана – коготки оближешь! Пробовал открыть его – не по силам. Чем бы полакомиться? О, вот на столе тарелка с печеньем. Только котам сладкого нельзя, у них от него уши вянут, как герань на подоконнике, когда ее хозяйка вовремя не польет. Вот у Барсика, что двумя этажами выше обитает, у него уши совсем поникли. И все-таки иногда можно стащить печенюшку и побаловаться. А еще в кухне висит аптечка, а в ней – ах! – валерьянка. Ее от меня прячут, говорят – нельзя, для котиков это настоящий наркотик. Зато кайф какой! Как откроет хозяйка аптечку, я тут как тут верчусь, кручусь, пока тряпкой не получу. Они же специально аптечку так высоко повесили, чтобы я не смог туда залезть. Так я что делаю? Она валерьянки в рюмку накапает, водой разбавит, выпьет перед сном, а рюмку на столе забудет.
Я так три рюмки разбил, когда на кухонном столе с ними играл, облизывал. Теперь она в пластиковый стаканчик каплет, и потом моет его с порошком. И чего это люди так о нас, котах, заботятся? Сами вон, как напьются – и рюмки бьют, и морды собутыльникам тоже, и в окна выпадают, как тот Семеныч, и что только не творят. А на втором этаже настоящий наркоман жил, к нему как-то с обыском нагрянули. Нормальный кот без валерьянки прожить может, а человек-наркоман без своей травы – нет. И кто ж тогда из нас существо разумное?
Так что ж, попробовать печенья? Надо только напрячься, сосредоточиться и прыгнуть. Как те спортсмены, которые планку берут. Только они с разбегу, а кот с места. Прыжок! Вот черт, промазал! И чайную ложку уронил. Значит, опять вечером соседка явится, примета такая. Да черт с ней, с ложкой! Еще раз – прыжок! Ужас! Печенюшки вдребезги, хорошо, что не тарелка, она пластмассовая. Что теперь делать? Увидят это безобразие – накажут, в ванной запрут. До чего ж мне сегодня не везет. Ладно, не трону печенье, пойду обратно в гостиную.
Отодвинул дверь лапой – и вот я в коридоре. Откуда этот божественный запах? Не иначе, как соседи уху варят! Мне б сейчас туда… Если бы не их наглый пес. Однажды я заскочил к ним в квартиру – так он на меня с лаем, мерзавец, зубами за загривок потащил – еле отбили. И с тех пор я туда не лапой. Да меня и не пустят. Но все-таки, какой чудесный запах – вареная рыбка! Слюнки так и капают. Жаль, меня хозяева давно ухой не угощали. Пойду себе дальше.
Ой, пылесос! Я так боюсь этого урчащего чудовища! Как заслышу этот страшный звук, тут же забиваюсь под кровать. А младший-то, подлец, нарочно дразнит меня. Тычет трубой от пылесоса, а я лапой отбиваюсь. Семья смеется, а мне не до смеху. Что, если этот монстр меня внутрь затянет? Боюсь! И еще этот противный звук. А Петька все дразнит и дразнит. Вздумал меня за хвост таскать. Привык одноклассниц за косички дергать, думает, и я такой. А я его когтями по руке – хвать! Он и закричал: «Гад, ты не Пушистик, а фашистик!», и меня же шлепнул, хотя сам виноват, сам издеваться начал, еще и тряпкой потом запустил. Какая неблагодарность! Я ж его, оболтуса, лечил, когда он с ангиной лежал. Говорят же, коты болезнь вытягивают. Вот и я развалюсь на кровати, в ногах у мальчика, лежу, пятки ему грею. А потом еще на грудь взгромоздился и тоже грел вместо горчичника. Его счастье, что я – добрый кот. Знавал одного сиамца, так тот зубы в ход пускал. Его не то, что за хвост – ха ухо не потреплешь, особенно если ты чужак. Он однажды овчарку когтями по морде! А как он того бультерьера отделал, которого его владелец на золотой цепи выгуливает! Сам с толстой цепью на шее и четвероногий друг на такой же. Пес всего-то и собирался котофея обнюхать, а тот на него в атаку пошел, с когтями и клыками. Крутой хозяин бультерьера чуть сиамца не застрелил, но тот удрать успел. Вот это котище, вот это зверь матерый, я понимаю!
Опять в левом ухе зачесалось. Почему это люди такие негибкие, не могут дотянуться пальцами ноги до уха, а вместо этого ковыряются в нем палочкой? То ли дело мы, кошки: задняя лапа – непревзойденный инструмент для уховерчения. Вот, вроде бы и зуд прошел…
Вот и снова гостиная: стол, стулья, сервант, телевизор, диван, журнальный столик – картина, знакомая с детства. А на столике – клубок, как я сразу не заметил? Помираю тут от скуки, а он лежит, ждет меня. Сейчас поиграю, погоняю по комнате, пока хозяева не вернулись. На журнальный столик проще запрыгнуть, чем на кухонный – он ниже. Но сначала – на кресло.
Помнится, в юные годы я рвал и терзал его обшивку, так что хозяевам приходилось дважды отдавать его обойщику. Пока они, наконец, не додумались купить мне эту штуковину для заточки когтей. Долго тыкали меня носом в драное кресло, а потом отец семейства показывал мне, как обращаться с когтеточкой, царапая его ногтями. Как будто я такой тупой, что сам не догадаюсь. Зато уже два года кресло как новое. Прыг-скок – и я в кресле, прыжок – и на столе. Вот и клубок. Сейчас ты покатишься, как в мультике про Ариадну, который Петька смотреть любит. Катись, клубок, а я за тобой вдогонку. Удар лапой, еще удар – отскочил от ножки стола. Главное, чтоб под диван не закатился, там тесно и пыльно. Мяч в центре поля, то есть клубок в центре комнаты. Удар лапой – лети в угол, а я следом. Черт! Придется под диван ползти на брюхе. Ну и пыльно же тут. Апчхи! Ура, достал-таки. Покатились дальше.
Ай! И угораздило же их горшок с цветком тут поставить. Нет бы на подоконник, а то на эту трехногую подставку. Горшок вдребезги… И почему не догадались посадить растение в пластмассовую посудину? Земля просыпалась. Ух, и влетит же мне... Помнится, я с этого цветка листья объедал, так меня за загривок и в ванную! Сами салаты едят, а мне нельзя?!
Загоню-ка клубок в ворота. А воротами будет вот тот стул. Гол! Как у людей говорится? Счет один ноль в мою пользу. Только вот непонятно, с кем я играю. Сам с собой? Эх. Позвать бы Шарика или того сиамца. Нет, только не сиамца, будет правила игры нарушать, кусаться.
Вперед, в коридор! Тьфу ты, опять этот жуткий пылесос. Клубок за него закатился. Достал бы, да боязно. Вдруг как зарычит и втянет меня вовнутрь, один хвост наружу. Чем бы еще заняться? Надоело быть футболистом, так, может, в альпиниста поиграю? По куртке карабкаться трудно – она кожаная, скользкая, пальто в самый раз. Без страховки, опираясь исключительно на собственные когти. Бац! Упал вместе с пальто. Темно вокруг, как ночью в ванной, куда меня опять запрут в наказание. Ну как мне выбраться из-под него? Это что за тоннель? Рукав. Там я застряну, я ведь уже большой кот, хоть и не такой жирный, как покойный Васька. Тот и умер, наверное, от обжорства. Так, поищем выход. Что это мягкое и пушистое? Воротник. Вот и свет показался. Еще поднатужиться! Вылез. Сейчас отряхнусь и дальше. Ой, знакомый звук. Ключ в замочной скважине скрипит. Это хозяева вернулись… Ну и зададут мне трепку. Серега и Петька с мамой. Только не кричите на меня, я резких звуков не люблю. Ай, зачем за загривок хватать, вы же не кошка, а я не котенок несмышленый. Ай, больно! Мяу! Не хочу в ванную. Там сыро, а я воды не люблю. Не надо, сам пойду. Все, сейчас она зайдет в кухню, увидит и добавит шлепка. Собачья жизнь у кота…