Сако, почему-то задерживался. Я иногда, пыталась высмотреть хоть какой-нибудь силуэт, вглядываясь в темные безжизненные улочки и дома, запорошенные снежным пушистым одеялом .. Кое-где уже зажигались тусклые огоньки керосинок и свечек. Мы все сидели в одной комнате, где у нас была печка, и на ней- большое ведро воды. Мама, заливала горячую воду по грелкам и бутылкам, и они отправлялись с моей младшей сестрой спать в спальню. Дед, по сотому разу рассказывал о ужасах войны, и жаловался , что в блокадном Ленинграде,-выдавали большую пайку хлеба, чем ему,-ветерану и орденоносцу. Ребенок все хныкал, и не мог уснуть. Надо бы поменять ползунки, двое штанишек и марлевый памперс, который я сшила, когда еще была беременной. Но чистых штанов уже не было. А идти в ванну и стирать в ледяной воде, под крохотный огонек свечки, было невыносимо. Лучше, я сделаю перевод, который меня попросили сделать соседи.. И не буду выходить из комнаты. Лучше я сделаю тысячу переводов и технических и любых, но только не стирку.
Было далеко за полночь, когда пришел Сако. Худой, колючий,заледеневший, с серебристыми висками и печальными глазами, как у Сталоне. Хотя ему всего 23. Он днем учился, а вечером подрабатывал на каком-то заводе. Опоздал, потому что шел пешком с Шрджанаина до Массива.А это около 10 километров в гору, по морозу. Быстро проглотив макароны с хлебом, он счастливо выдохнул, "Какие вкусные .. Вот бы еще тушенку сюда. Кстати, папа , позвал нас на Новый Год. Пойдем туда в первых числах».
Как-то получилось, но мы не общались с его родителями . Они даже не видели своего первого внука, а после смерти его матери , на налаживание связи надежды вообще не осталось.
Когда дядя Альберт открыл входную дверь, на меня нахлынул запах той счастливой, беззаботной, сытой и теплой жизни... У них был свет. В соседнем подъезде, погиб в Карабахе одноклассник Сако. А когда привозили погибших на войне домой, то всему зданию давали на два-три дня свет..
Из кухни шел давно забытый запах долмы. Настоящей, тпов( виноградные листья) долмы , с мясом! Каким-то чудом, дядя Альберт достал мясо, а листья ему дала его мать, 90-летняя старушка, пережившая геноцид, жившая долгое время во Франции, и в 1947 году, решившая с детьми приехать на Родину. Она курила самокрутки, ругалась на турецком, говорила по-ахпарски, пела по-французски, и ни слова не понимала по-русски. Зато готовила, незнакомые ереванцам блюда, - гарни-ярах, пасус-долму, имам –баялды, ишли –кюфту и настоящую пиццу с зейтунами.
Я прошла на кухню, чтоб покурить, и пока дед знакомился со своим внуком, я не выдержав дразнящих ароматов, -открыла кастрюлю. В этих маленьких, зеленых, с мизинец долмишках, пахнущих летом, реханом, виноградом, теплом и светом - заключалась вся история моего народа. Несмотря ни на что, вопреки всему.